Квартира была большая и удобная. Рона влюбилась в нее три года назад и первые три недели после переезда все ходила и повторяла: «Я люблю эту квартиру». Тогда некому было ее услышать и решить, что она сошла с ума. Была только кошка, а кошка все равно ее не слушала. Когда она пришла посмотреть квартиру и хозяйка открыла ей дверь, она сразу поняла, что это будет ее дом. И даже промозглая шотландская ночь не остудила ее пыла. Тогда же она дала слово себе и кошке, что не допустит никаких вторжений в их жизненное пространство. И она держала слово, пока не появился Шон.

Перед наступлением сумерек в кухню проникал теплый золотистый вечерний свет и наполнял ее тихим мерцанием. Свет шел из-за соседнего маленького монастыря, при котором был даже крохотный ухоженный садик – символ порядка и веры. Но сегодня звон монастырских колоколов, созывающий монахинь на вечернюю службу, лишь напомнил Роне, что у нее не осталось веры ни в Бога, ни в себя.

Она ушла из лаборатории сразу вслед за инспектором Уилсоном. Было что-то болезненно-печальное в том удовольствии, с которым он сообщил ей о родимом пятне. Пока он объяснял, что это всего лишь неровность кожи на внутренней стороне бедра, она чувствовала, как каменеет ее лицо. Но в младенчестве, сказал он, это пятно было более заметным. Это может помочь идентификации.

Замерший крик до сих пор стоял комом в горле. Как и все эти семнадцать лет. Домой она поехала на автобусе. Урчание двигателя всю дорогу эхом отдавалось в мозгу. Ее била дрожь, и женщина, сидевшая рядом, спросила, не случилось ли чего и не нужно ли ей врача.

Войдя в квартиру, она заперла дверь на замок и только потом позвонила. Она знала, что это бесполезно, но все равно должна была попытаться. В больнице ей дали еще один номер и предупредили, что дело очень трудное. Усыновленного ребенка нельзя принуждать к общению с биологическими родителями. Приемные родители тоже могут быть против.

Горе имеет свойство поворачивать время вспять. Рона поняла это, когда у нее умер отец. Глядя в его неподвижное лицо, она ощущала, как ее собственная взрослая жизнь куда-то исчезала и она снова становится маленькой девочкой. Ее ладонь снова свободно умещалась в его большой ладони, щека прижималась к его колючей прокуренной бороде. Вся ее взрослая самоуверенность исчезла без следа. Так было и сейчас. Семнадцать лет ее жизни растворились в пустоте.

В дверь снова постучали, на этот раз громче, кто-то стал ковыряться в замке. Ее назвали по имени. Все это доносилось до нее словно издалека.

– Рона! Это я, Шон. Открой дверь.

Она подошла к двери и отперла.

– Прости. Я, наверное, по ошибке повернула ключ.

Она отворачивалась, потому что понятия не имела, как сейчас выглядит. Лицо, может быть, заплаканное, кто его знает.

Рона пошла на кухню. Вечерний свет придавал предметам обычный вид. Она вынула из холодильника бутылку вина и откупорила ее.

Она знала, что Шон не любит драм. Они ставят его в тупик. Если в жизни случаются неприятности, это следует принимать как данность. Если он не понимал, отчего они случаются, то просто забывал о них и шел играть на саксофоне. В музыке было достаточно драматизма, и больше ему не требовалось. Сегодня он не взялся за саксофон, а прошел за ней на кухню.

– Я уезжаю на неделю, – тихо сказал он, налил себе бокал вина и сел за стол напротив нее. – Меня приглашают поработать в Париже.

Она молчала, и он протянул руку и стал нежно водить большим пальцем по ее ладони.

– Один мой старинный приятель хочет, чтобы я на время заменил ему в бэнде саксофониста, пока тот будет в отпуске. – Он сжал ей ладонь и наклонил голову, пытаясь поймать ее взгляд. – Я подумал, мы можем поехать вместе.

– Я не могу.

– Почему?

– Убийство…

– Ты успеешь с ним закончить. Я еду только через пару дней.

Она покачала головой:

– Нет. Не успею.

Она отняла у него свою руку. Колокола смолкли, и в мире образовалась пустота. Если она не поедет с ним в Париж, то он может не вернуться, не вернуться в эту квартиру, к ней. Нет, нельзя об этом думать, нет, только не сейчас.

Он удержал ее в дверях, поймав за руку.

– Ты должна сказать мне, Рона, если ты меня больше не хочешь. Тебе придется сказать. – Он прижался щекой к ее щеке и зашептал ей в ухо: – Скажи мне, Рона. Скажи: уезжай и не возвращайся. Скажи.

В последовавшей тишине он накрыл ее рот своими губами.

Вернувшись к себе после разговора с Роной, Билл Уилсон обнаружил, что его стол весь в желтых записочках. Похоже, в его отсутствие много чего произошло. Дженис выяснила, что хозяин квартиры, где нашли труп, проводил отпуск в собственном баре на Тенерифе. У парня было полно денег и куча домов в Глазго и округе, чего он, разумеется, не афишировал. Эту квартиру он сдавал в аренду через агентство недвижимости на Думбартон-роуд. Дженис там уже побывала. Место на первый взгляд приличное, докладывала она, да только там никого нет. Наверное, владельцы тоже уехали в отпуск.

Рона поведала ему об успехах экспертов-криминалистов.

– Мы определили профиль ДНК по слюне и сперме. Кроме того, у нас есть два волоса, не принадлежащих убитому мальчику, – сказала она.

– То есть мы имеем генетический профиль убийцы?

– Да. Я отправила образцы в лабораторию ДНК Результаты будут готовы не раньше, чем через сорок восемь часов.

– Не много от этого пользы без самого подозреваемого, – заметил он.

– Может быть, нам повезет с базой данных ДНК.

– Будем надеяться. Что там с покрывалом?

– На нем еще много старых пятен, требующих обработки.

– Значит, им часто пользовались?

– Боюсь, что да.

По словам констебля Кларк, с покрывалом дело обстояло еще занятнее. Теперь они точно знали, что это штора, сшитая на заказ, и дорогая. Это давало шанс найти место, где ее покупали. Рисунок был очень необычный – большие завитки зеленого, красного и синего шелка.

Билл вспомнил ту ужасную комнату. Запах спермы, пота, грязи и эти мерзкие дерьмовые занавески на окнах, плотно задернутые, чтобы скрыть происходящее внутри.

– Материал французский, – говорила Дженис, – мы даже знаем фамилию изготовителя. – Она едва не улыбалась. – Магазинчик на Рю Сен-Жорж возле собора Сакре-Кёр, где продают эксклюзивные ткани. Ее купили либо уже здесь, либо в Париже. В любом случае это можно выяснить, сэр.

Билл был доволен.

– Свяжитесь лучше с прокурором, пусть даст разрешение изъять данные на эту штору, если кто-нибудь ее узнает.

– Уже готово, сэр, – торжествующе объявила Дженис.

Похоже, корабль вполне мог следовать своим курсом и без капитана.

– Как семинар? – поинтересовалась она.

– Мрак.

Она так и подумала, поговорив с констеблем Макфайл, сказала Дженис. Та, очевидно, сразу после семинара помчалась домой повидать свою маленькую дочурку.

– Да. Я ее понимаю, – согласился Билл.

Говорят, что когда у полицейского не остается сочувствия к людям, ему пора на пенсию. Интересно, каков необходимый уровень сочувствия? Это все равно что у врачей. Нельзя слишком жалеть больных, нельзя выносить эту жалость за пределы больницы. Ему удалось уцелеть, работая в полиции. Он до сих пор был способен смеяться над трудностями. Нужно сохранять чувство юмора, иначе ты сойдешь с ума, как те субъекты, которых ты ловишь и сажаешь за решетку.

Но вот в последний раз чувство юмора ему изменило. Это убийство он принял чересчур близко к сердцу. И у Роны было такое выражение, когда он говорил ей о родимом пятне на ноге мальчика, что ему стало не по себе. Такое же выражение было и у молодой женщины-констебля во время семинара: затравленное, виноватое, отчаянное, как будто Божий мир был слишком ужасным местом для жизни.

Когда он вошел в лабораторию, Рона работала за столом. Обычно она собирала волосы сзади, но сегодня они были распущены и делали ее похожей скорее на юную студентку, чем на опытного эксперта, каковым на самом деле она была. Говоря о родимом пятне, он, конечно, не скрывал своей радости, потому что верил, что это важная зацепка, которая поможет им установить личность мальчика. Но на лице Роны появилось смятение. Не он один принял случившееся близко к сердцу.

Зазвонил телефон. Это был Максвин.

– Вы просили позвонить насчет стаканов.

– Ммм…

– Судя по отпечаткам пальцев, один стакан использовал убитый мальчик, второй – неизвестный.

– Хорошо.

– И еще, сэр…

– Что?

– Они пили хорошее виски, сэр. «Биг Ти» называется. Завод «Томатин Дистиллери», Инвернессшир.

Мало того, что парень умер на дизайнерской занавеске, так перед смертью он еще и заправился по высшему классу.

Билл посмотрел на часы. Сегодня ему было велено не опаздывать. Маргарет договорилась с Хелен Коннелли и ее мужем поужинать в ресторане. Билл скорчил гримасу. И как только такую славную женщину угораздило выйти замуж за этого типа!

– Интересно, что он выкинет вечером, – пробормотал он.

На выходе его перехватила Дженис.

Его предположение подтвердилось, сообщила она. Убитый был студентом. Джеймс Фентон. Изучал программирование в университете Глазго. Студенты и сотрудники факультета опознали его по фотографии.

– Они сказали констеблю, что последние несколько дней он не выходил в сеть, сэр. Очевидно, до того он часто это делал Проводил много времени в Интернете.

– Вот это да! А родителей нашли?

– Мать, сэр. Они в разводе. Парень живет, жил то есть, с матерью, когда приезжал домой. Мы позвонили в полицию Манчестера. Ее, должно быть, уже оповестили.

– Значит, родимое пятно нам без надобности?

– Простите, сэр?

– Да нет, ничего, Дженис.

Теперь мальчик приобрел реальные черты. Теперь у него есть имя, занятие, адрес и мать.

Придется вызывать сюда его родительницу, – соображал Билл, – на опознание. Ну и дельце им предстоит! Что за жизнь. А еще этот Джим Коннелли сегодня вечером.

Когда он пришел домой, Маргарет была уже одета для выхода. Она сначала посмотрела на кухонные часы, а потом одним взглядом отправила его прямо в душ. Потом она, должно быть, немного смягчилась, потому что, выйдя из ванной, он приметил возле раковины стакан виски. Он понес стакан в спальню, где его ждала разложенная на кровати одежда.

Одеваясь, он слышал, как Маргарет отдает последние указания кому-то из детей, тому, кто оставался вечером дома. В ответ раздался протяжный звук, напоминающий стон. По-видимому, ее речь пришлась слушателю не по вкусу. Она вошла в тот момент, когда он заканчивал повязывать галстук.

– Готов?

Он кивнул.

– Я тоже. Джим и Хелен приедут за нами с минуты на минуту.

Он недоуменно поднял брови, но она пока была не в настроении шутить.

– Скажи спасибо, что тебе не придется вести машину, – ответила она. – По крайней мере, сможешь хоть раз выпить и расслабиться.

Когда они шли по садовой дорожке к калитке, подъехала машина. Билл не удивился, увидав за рулем Хелен. Джим Коннелли был не из тех мужчин, что готовы отказаться от выпивки, ради того чтобы вывести жену в свет.

Хелен улыбалась, но вид у нее был слегка озабоченный.

– Мы боялись, как бы вы не передумали в последнюю минуту.

– Все от него зависит. – Маргарет сжала руку мужа, и ему внезапно захотелось поехать в ресторан без Коннелли. Они с женой так давно не сиживали вдвоем за ужином, спокойно беседуя. Он влез на заднее сиденье рядом с ней, взял ее за руку, и она улыбнулась ему. Ладно уж, ради нее он постарается.

– Ну, Билл? Как продвигается расследование убийства? – Коннелли обернулся и посмотрел на него.

Парень уже набрался, решил Билл. Пылающее лицо, подозрительно громкий голос. Маргарет говорила, что Коннелли в последнее время пытается завязать. Хелен беспокоило, что ее муж так много работает и пьет. А он и не догадывается, как ему повезло, думал Билл. В университете она могла бы выбрать себе мужа и поприличней.

Хелен улыбнулась ему в зеркало, и ему стало стыдно. В конце концов, разве Маргарет не рассказывала, что Хелен и Джим счастливы вместе? Маргарет и Хелен дружили со студенческих дней. Потом они несколько лет вместе работали в одной начальной школе, пока Маргарет не уволилась, чтобы завести детей. У Хелен детей не было. Может быть, в этом-то и заключалась проблема. Если вдуматься, Коннелли относился к каждой своей статье в газете словно к ребенку. Своему собственному. Человек просто не умел идти на компромисс. Как и он сам.

– Это ты мне должен рассказать, как оно продвигается, – засмеялся Билл, словно ему и в самом деле было очень весело. – Всем известно, что «Ньюс» всегда сообщают больше, чем знаем мы.

– Верно, – усмехнулся Коннелли. – Кстати, о том парне, владельце квартиры, где нашли мальчика. Пару лет назад мы нарыли о нем кое-что. Доказательств у нас не было, так что материал хода не получил.

– Вот как? – Билл старался не выдавать заинтересованности голосом. Чего у Коннелли не отнять, так это умения добывать информацию. На информацию у него был нюх, как у хорька, и ему принадлежала заслуга изобличения нескольких криминальных дельцов. Билл знал его еще по университету, когда Коннелли наводнял страницы университетской газеты статьями о вымогателях-домовладельцах и аферах со студенческими стипендиями. Его чутье проявлялось уже тогда. Его оригинальные методы работы у многих вызывали раздражение, однако нельзя было отрицать, что пользу он приносит.

– Я перешлю тебе эти сведения, если хочешь, – предложил Коннелли, – без указания на источник, разумеется.

– Конечно.

Билл не собирался глотать наживку. С улыбкой он обернулся к Маргарет. Если вечер не задастся, то не по его вине.

А Коннелли все не унимался.

– Сейчас я работаю над одной статьей, которая может тебя заинтересовать.

– Да ну? – Билл был почти уверен, что подлец уже мысленно облизывается.

– Про масонов и полицию.

Билл с трудом сдерживал раздражение. Это было последнее, о чем ему хотелось слышать, пусть даже его начальник был масоном.

– Что толку обсуждать со мной эту тему, Джим? Масоны не принимают к себе католиков, хоть плохих, хоть хороших, все равно.

Маргарет толкнула его в бок.

– Хватит! – в отчаянии вскричала Хелен. – Неужели вам не о чем поговорить друг с другом, кроме как о работе?

Нет, с грустью подумал Билл, в том-то все и дело.

К тому времени, когда они приехали в итальянский ресторан, Джим Коннелли успел окончательно ему надоесть. Сегодняшний вечер был посвящен обсуждению масонов, тому, как они проникают в полицию и растлевают ее, хотел Билл того или нет.

Но зато еда была вкусной и женщины, по крайней мере, не болтали чепухи. Когда подали кофе, обстановка переменилась к худшему. Маргарет и Хелен отправились в туалет, предоставив Биллу самому защищать честь полицейского мундира.

– Теперь ты понимаешь, Билл, – на полном серьезе говорил Коннелли, а Билл тем временем размышлял, выкидывают ли слишком нервных клиентов из итальянского ресторана на Сочихолл-стрит. – Они повсюду, – заявил Коннелли и огляделся. – У них все схвачено. – Он ткнул указательным пальцем в стол, потом в Билла. – И в вашей конторе тоже.

Произнеся это, Коннелли махнул официанту, требуя еще виски. Билл уже потерял счет порциям, употребленным журналистом. Тот опережал его по меньшей мере на три. Причем двойных. Если Коннелли и собирался завязать, то уж точно не сегодня. Вообще, мужская игра в «кто больше выпьет» ему никогда не нравилась. Он покачал головой на предложение пропустить еще по стаканчику, однако Джим Коннелли уже лишился способности воспринимать чужую речь.

Вместе со стаканами принесли и бутылку.

– Ты это пробовал? – Джим повернул бутылку наклейкой к Биллу. – Томатин. «Биг Ти». Двенадцать лет выдержки. Редкая вещь. Я достал несколько бутылок у знакомого. Возможно, ты его тоже знаешь. Судья Маккей.

Билл покачал головой, отрицая свое знакомство как с маркой виски, так и с судьей. Судья Маккей, очевидно, был либо масоном, либо помощником Джима в его антимасонских расследованиях.

– Я думаю, он надеялся, что я не буду болтать о его масонских связях, – сказал Коннелли, барабаня себя по носу.

Ответ был исчерпывающий.

– Готовы? – Хелен возникла за спиной мужа. – Уже поздно.

– Да ну? – Билл поднялся.

– Мы угощаем. Правда, Хелен? – пробормотал Коннелли заплетающимся языком.

Билл перехватил взгляд Хелен. К кассе они пошли вместе.

– Спасибо, – сказала она.

– За что?

– Ты сам знаешь. За то, что терпел его. Он становится невыносим, когда увлекается какой-нибудь историей. Он называет это «журналистским расследованием».

– Прямо как я. Можешь спросить у Маргарет.

Она улыбнулась.

– А с этим убийством, – вы уже установили, кто этот паренек?

– Собственно говоря, да. Его мать уже знает, да и «Ньюс» тоже, я полагаю.

– Ну уж теперь Джим бросится по следу!

Билл сочувственно улыбнулся, думая, как часто Маргарет говорит про него то же самое.

Обратно ехали молча. Хелен внимательно следила за дорогой. Маргарет сидела прислонившись к Биллу и закрыв глаза. Коннелли был погружен в свои мысли. Когда они подъехали к дому, Билл поблагодарил Хелен за приятный вечер, думая, что Коннелли спит. Но тот не спал. Когда они уже шли по дорожке, он опустил стекло и закричал им вслед:

– Судья Маккей – большой друг сэра Джеймса Далримпла. А сэр Джеймс играет в гольф с твоим начальником. Как удачно все у них складывается, да?

Билл взмахнул рукой на прощанье, и машина тронулась. Самое неприятное заключалось в том, что Коннелли, вполне вероятно, был прав. Что ж, флаг ему в руки. Если ему достанет смелости копать под полицейское начальство, то он смельчак, каких мало.