Я, кажется, упоминала об удивительных ощущениях, которые испытываешь, когда к тебе приближается любимый. Если, конечно, он не сердится. Когда он зол, поневоле задумаешься, а не уйти ли тебе в монастырь, сменить имя, а то и вовсе дать обет безбрачия.

По телефону я спросила Кайла, можно ли ему перезвонить из редакции. Когда он, ничего не сказав, повесил трубку, я восприняла это как согласие. То, что я увидела его на улице у входа в наше здание, где он прямо-таки дымился от злости, явно противоречило моему предположению.

— Я сейчас все объясню, — сказала я, когда он ко мне подошел, и тут же отругала себя за то, что не начала разговор с более весомого аргумента.

— Не сомневаюсь. У тебя всегда на все есть объяснение. — Взгляд, от которого обычно захватывало дух, стал ледяным. Мне и раньше доводилось видеть Кайла сердитым, но тогда он, как правило, защищался от моих нападок. Стать объектом его гнева было очень неприятно.

— Он сам меня нашел, — сказала я решительно.

— И держал в заложниках, пока ты не согласилась с ним встретиться?

Неожиданное замечание. Кайлу обычно не даются гиперболы, похоже, он и правда вне себя.

— Ни к чему он меня не принуждал.

— Джеку Даглассу пришлось наложить пять швов, у него, возможно, перелом шейных позвонков. — Очевидно, Кайл считал, что все это — моя вина.

— Заметь, все произошло еще до того, как объявился Донован. Он тут ни при чем.

— Да, но если бы он довел расследование до конца, Дагласс не бегал бы по городу с пистолетом.

— Но ведь ты не можешь утверждать, что Гарта Хендерсона убил Джек Дагласс?

— А ты можешь утверждать обратное?

Наступила моя очередь злиться. Я люблю свою работу и хочу, чтобы Кайл с этим считался. Как и со мной. Конечно, в отличие от него я мир не спасаю, но пытаюсь сделать его хотя бы немного лучше.

— Хорошо, допустим, я не отказалась с ним поговорить, но встретиться предложил он. Я всего лишь выполняю свою работу.

— А он тебя использует.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Молли, он ничтожество. Вместо того чтобы расследовать дела, он ведет политические игры. Я не хочу, чтобы он втянул тебя в какую-нибудь грязную историю.

— И чем, по-твоему, мне угрожает то, что он плохой следователь? Он разве что сольет мне неверную информацию.

— Ты рискуешь влипнуть, даже общаясь с хорошим копом, тем более если свяжешься с подонком.

Папа говорит, что иногда ты словно бьешься головой о стену, зато как хорошо становится, когда бросишь это занятие. Я сама не замечала, как где-то внутри меня копилась обида. Зато теперь она растаяла и превратилась в теплую волну, разлившуюся по всему телу. Оказывается, я неверно истолковывала поведение Кайла. Он боится не конкуренции, а пытается защитить меня.

— Я и не собираюсь вести с ним совместное расследование, — сказала я тихо. — Я с ним просто поговорю. Чтобы понять ход его мыслей.

Кайл с несчастным видом переминался с ноги на ногу.

— Я и не прошу тебя отказываться от этой затеи, все равно ты сделаешь по-своему, — произнес он уныло, — просто предупреждаю, что она дурацкая. Его делишки бросают тень на весь наш отдел, а мне очень не хочется, чтобы это затронуло и тебя.

— Ты беспокоишься обо мне или о том, что я раскрою эти делишки?

— И то и другое. Даже не знаю, что сказать.

Я едва ли не видела, как злобные маленькие гремлины тащат отовсюду кирпичи и быстро-быстро возводят между нами стену.

— Хочешь, чтобы я отменила встречу с Донованом?

— Пропади он пропадом! Я хочу, чтобы ты вообще переквалифицировалась в медсестры!

Я растерянно смотрела на него, подыскивая подходящий ответ. Пусть он беспокоится о моей безопасности, пусть даже существует конфликт интересов, и все-таки обидно слышать, что он хочет, чтобы я была не тем, кто я есть, а тем, кем вообще никогда быть не хотела. Он понял, о чем я думаю, и покачал головой, пытаясь совладать со своими чувствами. Страшно подумать, куда этот разговор мог нас завести, поэтому я сменила тему.

— Все дело в форме? — спросила я.

— Да, — он попробовал изобразить улыбку, — все дело в форме.

Итак, линия огня обозначена, но мы оба ищем пути к отступлению. Я рискнула предложить свой:

— Я искренне восхищаюсь твоей работой и сожалею, что Донован выполняет ее не так, как следует. Но я хочу во всем разобраться сама.

Взгляд Кайла постепенно теплел.

— Только не позволяй ему собой манипулировать.

Я кивнула:

— Не позволю.

Он вдруг ухватил меня за волосы и с силой притянул к себе. От неожиданности я дернулась, и мы стукнулись зубами. И все-таки я приготовилась к поцелую, но он со смехом развел руки в стороны, словно сдаваясь.

— Да уж, не везет так не везет, — сказал он.

Потрогав зубы, я тоже рассмеялась в надежде, что мир восстановлен, пусть и ненадолго.

— Верный способ остаться без зубов.

— Спроси об этом у своего нового приятеля Донована, — сказал Кайл, отступая от меня.

— О чем? Хочешь сказать, ты целовался с Уолли Донованом?

— Позвони, когда освободишься, — вздохнул Кайл.

Прежде чем я успела что-то добавить, он развернулся и исчез за углом. У меня было такое чувство, что на опасном участке дороги я сумела, резко крутанув руль, избежать падения в яму, но я не была уверена, что мне удалось выровнять траекторию движения или приблизиться к островку безопасности. Ясно одно — только что мы с трудом избежали ссоры.

Поднявшись в редакцию, я направилась к своему рабочему месту, продолжая развивать дорожную метафору, и вдруг заметила, что за моим столом кто-то сидит. Я весь день в бегах, и нередко сотрудники звонят по моему телефону или болтают с кем-то из моих соседей, а то и съедают что-нибудь пахучее и потом возвращаются к себе, где соблазнительные запахи не будут дразнить их до конца рабочего дня. Поэтому нечего удивляться, что кто-то занял мой стул, — удивительно то, что этим человеком оказался не сотрудник редакции, а девица из приемной «Уиллис Уорлдвайд».

Она и мой сосед Карлос оживленно болтали, почти соприкасаясь лбами. Но если она была искренне поглощена беседой, то он, по-моему, пытался определить, где начинается татуировка на ее груди. По крайней мере, у меня было время, чтобы попытаться вспомнить, как ее зовут. А она мне представлялась? Совсем память отшибло. Почему она здесь? Одежда на ней облегающая, так что сразу видно, что оружия при ней нет, а значит, обойдемся без кровопролития. Если, конечно, она не припрятала пистолет между щупальцами своего осьминога.

— Надеюсь, не помешала, — сказала я вместо приветствия, плюхнув на стол сумку. Посетительница от неожиданности подскочила, и Карлос почти уткнулся носом в ее декольте. Впрочем, он вовремя отдернул голову.

— Вы меня помните? Я Кимберли из офиса Ронни Уиллиса. Извините, что пришла без звонка, это был порыв. Но вы ведь сказали, что я могу прийти, правда? — сказала она, а Карлос нахмурился, недовольный тем, что в самое неподходящее время я прервала их, как ему казалось, многообещающую беседу, и вернулся за свой стол.

— Конечно, Кимберли, рада видеть вас снова, — сказала я, удержавшись от желания несколько раз повторить ее имя, чтобы показать, что я его знаю. Что-то не припомню, чтобы я предлагала ей свалиться мне как снег на голову, но, принимая во внимание утренние события, не стоит ее обижать. А если она к тому же поделится ценными сведениями об «Уиллис Уорлдвайд», я само внимание.

— В общем, я о той истории… с моими друзьями… я в любом случае хотела… — Она дернула плечиком, очевидно задумавшись о кознях судьбы. Заинтригованная и слегка озадаченная, я предложила переместиться в конференц-зал, чем разочаровала Карлоса, зато гарантировала нам максимальную в условиях «Цайтгайст» конфиденциальность.

Наш конференц-зал — островок с мебелью светлого дерева и драпировкой в тон. Он меньше, но уютнее конференц-зала «Уиллис Уорлдвайд». Кимберли с удовольствием провела рукой по полированной поверхности стола, потом удобно устроилась на стуле, словно приготовившись к долгому разговору. Я сначала хотела сесть напротив, как лицо официальное, но потом уселась рядом, тем самым демонстрируя ей свое дружеское расположение. Гораздо легче вытягивать из человека его тайны, если он видит в тебе друга.

— Итак, Кимберли, что вас ко мне привело?

— После вашего визита к дяде Ронни я все время думаю о том, что мне надо с вами поговорить.

Я нерешительно заморгала, раздумывая, стоит ли показывать свое удивление. По крайней мере, стало понятнее, как это странное создание оказалось в приемной у Ронни, но я точно помнила, что ни она, ни Ронни и словом не обмолвились о том, что их связывают узы родства. Какими еще секретами она готова со мной поделиться?

— О чем вы хотите со мной поговорить? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал от нетерпения.

— Об этой истории. — Она несколько секунд постукивала шариком пирсинга по внутренней поверхности зубов, подбирая слова. — Ну, это… с моими друзьями.

— Вы не могли бы уточнить?

Щелк, щелк — очередное усилие.

— Помните наш разговор о том письме, которое вам прислали в редакцию? Вы еще тогда сказали, что не назовете автора, а я сказала, что знаю, кто это.

Я усиленно закивала, скрывая свое разочарование тем, что ее посещение связано с моей колонкой, а не с ее боссом. Так, девушку надо вежливо выслушать и деликатно выпроводить, чтобы не отрывала меня от работы.

— Допустим.

— На самом деле это не совсем мои друзья.

— И что? — Я украдкой бросила взгляд на настенные часы, потому что смотреть на наручные было бы невежливо. Итак, дадим ей три минуты.

Щелк, щелк.

— Скажем, вы работаете с человеком, которого очень хорошо знаете…

— Допустим.

— Возможно даже, что это ваш родственник…

— Возможно. — Позабыв обо всем на свете, я тут же обратилась в слух и подалась вперед, ожидая, что сейчас она откроет мне удивительную тайну. Ну давай же, говори.

— И поэтому вы знаете об этом человеке нечто такое, чего больше никто не знает.

— Например?

— Что его жена перед пасхальным обедом разбила о его голову любимое фарфоровое блюдо свекрови, потому что узнала, что у него интрижка, и всей семье пришлось искать другое место, чтобы отпраздновать Пасху, а то бабуля никогда больше нас не пригласит. Она очень сердится. В общем, типа того.

В разумных пределах готовность поделиться секретами одинаково важна и в государстве, и в семье. Даешь слово держать язык за зубами, но потом вдруг понимаешь, что большее благо — приоткрыть завесу тайны. И все-таки хочется сидеть за столом вместе со всеми, если вдруг бабуля снова пригласит к себе всю родню, и не чувствовать себя предательницей. Кимберли не дразнила меня — сейчас она у меня на глазах заключала сделку с собственной совестью. И наибольшую выгоду от этой сделки получала я.

— Наверное, трудно не вспоминать об этом каждый раз, когда видишь этого человека. Особенно если все случилось каких-то четыре месяца назад, — вставила я, уточняя время.

Она задумчиво кивнула.

— Да, а потом еще и узнаёшь, что он будет работать с женщиной, с которой изменял жене.

Если бы в эту минуту свирепая бабуля разбила блюдо уже о мою голову, я бы и глазом не моргнула.

— Думаю, меня бы это встревожило, — произнесла я осторожно, — особенно если они собираются работать бок о бок. Скажем, как партнеры по бизнесу.

— Вот именно.

Хотелось заорать «Гол!», подпрыгнуть до потолка, но я продолжала сидеть, держа руки на коленях, и соображать, насколько известие о том, что у Ронни Уиллиса и Гвен Линкольн был роман, изменило мой взгляд на мир. Значит, когда Гвен и Гарт решили развестись, а Гарт с Ронни затеяли слияние, страсти были в самом разгаре. Знал ли об этом Гарт? И не потому ли сейчас его нет в живых?

— Очень непростая ситуация, — сказала я, глубоко вздохнув.

Впервые с тех пор, как мы оказались в конференц-зале, Кимберли отважилась взглянуть мне в глаза, и я увидела, что она едва сдерживает слезы. Да, ей не позавидуешь, а скажи я, что она поступила правильно, или дай я ей понять, что она сдала дядюшку, она тут же сбежит, и больше мне никогда не удастся с ней поговорить, к тому же она способна сказать дяде, чтобы он меня избегал.

— Я не знаю, что мне делать, — еле выговорила она.

— Но ведь это не ваша вина, — искренне заверила я ее, накрывая ее руку своей. Она только что раскрыла мне важную тайну, и помочь ей восстановить душевное равновесие — самое малое, что я могу для нее сделать.

— Я не хочу, чтобы кто-то еще пострадал.

Следующий вопрос я произнесла, затаив дыхание, как ребенок, который крадется к севшей на цветок бабочке:

— Кто-то еще?

— Его жена и так все глаза выплакала. Не хочу, чтобы ей снова пришлось через это пройти, если у них все снова закрутится. Как по-вашему?

— Еще бы. — Я рискнула на шажок приблизиться к бабочке: — Кто-то уже пострадал?

— Бабуля до сих пор сердится из-за блюда.

— А та женщина? Кто-нибудь из ее близких знает об этом? А может быть, он и пострадал?

Она было пожала плечами, но, приподняв их, застыла, словно готовясь на меня наброситься. Я сумела выдержать ее взгляд не сморгнув.

В ее огромных глазах стояли слезы и обида.

— Да я совсем не о том. Ничего такого я не сказала. Просто хотела посоветоваться, как мне быть, и вовсе не затем, чтобы вы считали его чудовищем. Я люблю дядю Ронни.

— Конечно, не затем, иначе вы бы не пытались ему помочь! — быстро сказала я. — Вы ведь хотите его защитить, верно?

— Он ничего плохого не сделал. — По щекам у нее ручьем потекли слезы, оставляя черные потеки туши. — Я пришла, чтобы оградить его от неприятностей, а не чтобы навлечь на него беду.

— Но предположим, что есть кто-то, кого он хорошо знает и с кем был близок, и этот человек действительно что-то натворил. А теперь он снова сближается с той женщиной. Я могу понять, чем вы так встревожены.

Слезы катились по ее щекам. Она пыталась свыкнуться с мыслью, что ради ее любимого дядюшки Гвен Линкольн могла пойти на убийство. Я сжала ей руку.

— Никого вы не выдали, — заверила я ее. — Мне и самой это приходило в голову. — Она просто подтвердила мои догадки о мотиве убийства, но не стоит говорить ей об этом. Бедняжка и без того расстроена. — Получи я от вас письмо, посоветовала бы продолжать общаться с этим человеком и дать ему понять, что вы хотите ему помочь. Не давить на него, а просто показать, что вы на его стороне. А от нее держаться подальше.

— С каких это пор, Молли, ты стала давать советы устно? И по какому тарифу? Не думаешь, что твоим клиентам следует платить журналу? — Эйлин возникла в дверях, словно монстр из фильма ужасов «Чужой»: знаешь, что он бродит где-то рядом, но пытаешься забыть о его существовании, и вдруг он перед тобой.

— Извини, я вышла, чтобы поговорить с подругой, — сказала я и снова ободряюще пожала Кимберли руку.

— Можешь разговаривать со своей подругой сколько душе угодно. Времени у тебя полно, — я отменяю статью. — Она повернулась к Кимберли с гримасой, мало похожей на улыбку. — Почему бы вам не воспользоваться водостойкой тушью? Весьма полезное изобретение. — И она скрылась с глаз.

Очень хотелось броситься следом за Эйлин, чтобы выяснить отношения прямо в коридоре, но я заставила себя поступить, как подобает взрослому человеку и профессионалу, и проводила Кимберли до лифта. Мы прошли мимо моего стола, где она захватила несколько бумажных салфеток, а Карлос успел подсунуть ей свою визитку. Я взяла с нее обещание, что она позвонит, если почувствует необходимость снова посоветоваться, но не станет говорить об этом ни с кем другим.

— Понимаете, всегда найдутся люди, которые захотят использовать это против Ронни, — шепнула я.

— А вы нет?

— Я — нет, — пообещала я, возвращаясь к своей первой версии и представляя, какой злодейкой я выставлю Гвен в своей статье.

Едва за ней закрылись двери лифта, я рванула к кабинету Эйлин, насколько позволяли босоножки на шпильках. Сюзанн предприняла героическое усилие, чтобы преградить мне путь, — больше, правда, для поддержания ореола мученицы, чем из истинной преданности хозяйке, — но я перед ней даже не затормозила. Я крупнее Сюзанн, да и цель у меня была куда значительнее, поэтому она отпрыгнула в сторону и позволила мне вломиться к начальнице. Когда, влетев в кабинет, я объявила: «Эйлин, я же только начала работать!» — Сюзанн аккуратно прикрыла за мной дверь.

— И полюбуйся, чего ты уже добилась! — Эйлин развернулась ко мне, уперев в костлявые бока костлявые руки. Мне пришлось резко затормозить, чтобы не налететь на нее.

— Я беседую с разными людьми. Не я, а они снова и снова возвращаются к этому убийству, — сказала я. — Между прочим, кое-кто только что сообщил мне важную новость, и я хочу поскорее в ней разобраться, ведь это настоящая бомба.

— Статьи не будет, так что можешь не торопиться.

— Эйлин, пожалуйста, не делай этого.

Эйлин решительно замотала головой, и в такт этому движению затряслись ее сережки-канделябры.

— Я не просила тебя доводить дело до того, чтобы люди врывались в офис с оружием в руках.

Мне понадобилась пара секунд, чтобы сориентироваться. Но как только я поняла, что ее на самом деле беспокоит, то смогла вести более прицельный огонь.

— История с Джеком Даглассом — не более чем стечение обстоятельств. Спасибо за беспокойство, но ты же видишь, я цела и невредима. Клянусь, его появление никак не связано со мной, к тому же пришел он не к нам.

— Да, но в следующий раз может оказаться и здесь.

— Мне кажется, мы с тобой интересуем его меньше всего. Но самое главное, я считаю, что он никак не связан с убийством Гарта.

— А Ронни Уиллис утверждает совсем другое.

Понятное дело. Ронни прикрывает любовницу, а Джек — подходящий козел отпущения.

— Когда ты с ним говорила?

— Ронни мне позвонил. Он вне себя от злости. Гвен рассказала ему, что произошло, и он боится оказаться следующим в каком-то там корпоративном списке жертв.

Ну мне-то все их поступки вполне понятны.

— Это многое говорит об отношениях Гвен и Ронни и очень важно для статьи, но к нам не имеет никакого отношения.

— Как раз наоборот. Ронни хочет, чтобы Эмиль отменил гала-представление, а это не в наших интересах.

Так можно и вовсе сбиться с курса и оказаться за пределами обитаемого мира — там, где в средние века рисовали драконов. А сейчас я бы поместила там Эйлин, извергающую огонь.

— Ну и пусть. Отмена гала-представления — интересный поворот в развитии событий. Об этом можно написать в статье о Гвен: как это отразится на рекламной компании, на будущем Гвен в мире бизнеса и на ее отношениях с Эмилем. Чем не интрига? Да и что нам от этого представления — разве что придется отложить рекламу «Успеха» до следующего номера.

— Говори за себя, эгоистка.

По мнению Эйлин, я не вправе забывать о ее грядущем дебюте на подиуме. Мне когда-то рассказывали об актере, игравшем в «Трамвае «Желание» эпизодическую роль врача, который в конце пьесы сопровождает Бланш Дюбуа в санаторий. Актер говорил друзьям, что эта пьеса о преданном делу враче, который спасает несчастную молодую женщину, пережившую нервный срыв. Да, смысл происходящего напрямую зависит от места действующего лица на сцене. А где же еще может находиться Эйлин, как не в центре внимания!

Но Эйлин в приступе солипсизма совершенно упустила из виду, чего на самом деле добивается Ронни, настаивая на отмене гала-представления. Очевидно, он полагает, что, появившись на публике, станет желанной мишенью для Джека Дагласса или какого-то другого участника всемирного заговора. Отказ от представления плохо скажется на репутации Гвен и Ронни и повредит рекламной компании Эмиля.

— А зачем отменять статью?

— Ронни говорит: от греха подальше.

— А убийца, значит, пусть разгуливает на свободе! Разве это не худший грех? — Неужели Гвен с Ронни не понимают, что отказ от гала-представления только привлечет к ним внимание? Скорее это свидетельствует об угрызениях совести, чем о мудром управлении компанией. — Между прочим, ими интересуюсь не только я. Питер Малкахи тоже работает над статьей, которая станет гвоздем первого номера в новом журнале Квина Гарримана.

Теперь я точно знаю, какое лицо было у Екатерины Великой, когда под ней споткнулась лошадь.

— Квин?! — взвизгнула Эйлин. — Эта крыса полагает, что может примазаться к моему материалу!

Последнее замечание вызвало у меня множество вопросов: кому, собственно, принадлежит материал, почему Квин не может к нему примазаться и, главное, почему он крыса? Но я не рискнула дотрагиваться до весов, когда чаша едва заметно склонилась в мою сторону.

— Конечно, тебе решать. Если хочешь отменить статью и отдать все на откуп Питеру и Квину…

— Ты думаешь, я достигла бы своего положения, если бы пасовала перед всякими выскочками, воображающими о себе невесть что!

Героическим усилием воли я заставила себя воздержаться от комментариев по поводу ее карьерного взлета.

— Я только хочу сказать, что понимаю, как важна личная безопасность. Мне понятна твоя тревога из-за выходки Джека Дагласса, так что можно и отказаться от статьи. Что ж, пусть ее пишут Питер и Квин. Думаю, у них неплохо получится. Им и достанутся все лавры.

— Я не позволю им присвоить то, что по праву принадлежит мне.

— Мы сейчас говорим о лаврах или о статье?

— О статье, естественно. Ты меня не слушаешь? Кстати, ты по-прежнему подозреваешь Гвен Линкольн?

— Как пишут на машинах, «больше, чем когда-либо раньше».

— Ах да, ты ведь у нас, кажется, дитя пригорода. Так сказать, средний класс.

— Думаю, Гвен Линкольн убила Гарта Хендерсона, чтобы унаследовать половину агентства, которым она будет руководить вместе со своим любовником Ронни Уиллисом.

— Быть того не может.

— Почему?

— Да потому что я слыхом не слыхивала, чтобы их видели вместе, и никто на Манхэттене об этом не слышал. В таких случаях всегда найдется швейцар, стилист или официант, чтоб распускать слухи.

— Тем лучше — мы будем первыми.

— Сможешь доказать?

— Не смогу, если ты отменишь статью и прикуешь меня к столу.

— Тогда за работу. — Она щелкнула пальцами в сторону двери, и я радостно потрусила к выходу, но в спину мне тут же полетело: — Заодно подумай, кого посадить за наш стол на показе.

— То есть? — Я затормозила у двери.

— Не переживай, тебе не придется покупать билеты, просто позаботься о том, чтобы в списке приглашенных оказались только достойные. Понятно?

Очевидно, она имеет в виду публику, которой предстоит рукоплескать ее появлению на подиуме.

— На такие мероприятия помощники обычно не ходят…

— И правильно. Кому захочется весь вечер общаться с ними? Итак, ты подберешь гостей для нашего столика. У тебя ведь есть парочка влиятельных друзей. Кажется, я даже кое-кого из них видела. Вот и пригласи их. У нас восемь мест.

Не имело смысла протестовать и говорить, что я и не собиралась идти на гала-представление, а Кайл терпеть не может подобные сборища. Оставалось радоваться, что она не запретила мне писать статью, и бежать отсюда со всех ног.

Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что тогда-то, наверное, мне и следовало бросить журнал, но, как говорится, никогда не оглядывайся назад: то, что ты увидишь, вряд ли тебе понравится. Кроме того, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.