— Я твоя должница, — сказала я Кэссиди.

— Ни в малейшей степени. Заплатит Оливия. Так уж водится между адвокатами и клиентами, если клиенты не принадлежат к числу твоих лучших друзей. Иногда и если принадлежат.

— Я имела в виду эмоциональный долг.

— А, это сколько угодно.

Остановившись на ступеньках у входа в полицейский участок, мы оглянулись проверить, скоро ли Кайл с Оливией догонят нас. Похоже, не скоро: Оливия останавливалась на каждой ступеньке, чтобы доходчивее сформулировать свою позицию.

— Я не нарушала закон! — протестовала она, причем уже далеко не в первый раз с того момента, как мы приехали внести за нее залог. В полиции Нью-Йорка распространились слухи о моих приключениях, так что, когда Оливию доставили в двадцать четвертый участок, кто-то из тамошних приятелей Кайла позвонил ему и посоветовал предупредить меня. Сама Оливия не сделала ни единого звонка, до такой степени она была убеждена в своей правоте.

Кайл устало потер глаза.

— Вообще-то нарушили. — Он глянул на меня, и я чуть было не послала ему воздушный поцелуй в благодарность за все, что он для меня делал.

Кайл преодолел еще две ступеньки, а Оливия — одну и снова остановилась:

— Он ворвался в мою квартиру!

Еще две ступеньки.

— Когда человек пользуется ключом, это не считается незаконным проникновением.

Одна ступенька.

— Надо было мне отобрать у него ключ после смерти папы!

Две ступеньки.

— Это отдельный вопрос, к делу он отношения не имеет.

Одна ступенька.

— Еще как имеет. Я не хотела, чтобы он входил в мою квартиру, и ему это было прекрасно известно.

Кайл вернулся на две ступеньки назад, взял Оливию за руку и подвел к нам.

— Это не дает вам права бить человека по голове тупым предметом.

— «Оглушила его «Грэмми» — подобные заголовки неплохо смотрятся, — намекнула Кэссиди.

— Вы бы здорово помогли своему клиенту, если б предотвратили появление таких заголовков, — заметил Кайл.

— Вы бы здорово помогли нам, сняв обвинение, — не осталась в долгу Кэссиди.

— Вы можете все уладить? — спохватилась Оливия.

— Учитывая ваше давнее знакомство с пострадавшим, я бы рекомендовала поговорить с ним напрямую. И попросить прощения, — подытожила Кэссиди.

— Никогда в жизни я не стану разговаривать с Грэем Бенедеком, — отрезала Оливия.

— И все-таки постарайтесь извиниться, — посоветовал Кайл, передавая Оливию мне с рук на руки и наскоро целуя меня в щеку. — Мне пора возвращаться в участок. Вечером созвонимся.

— Мне тоже пора на работу. Возьмем такси на двоих? — Кэссиди вслед за Кайлом устремилась ловить машину, а я осталась наедине с освирепелой Оливией.

— Я не виновата, — повторила она, однако голос ее дрогнул, и я испугалась, что сейчас она изойдет слезами.

— Держитесь! — попросила я. — Пойдем куда-нибудь, подальше от чужих глаз, и там вы мне все расскажете.

— Я хочу в «Серендипити», хочу мороженое с шоколадом! — захныкала она. Ей бы еще ногами затопать, трехлетка-капризуля.

— У меня мало времени, не могу торчать в очереди, — предупредила я.

Оливия бросила на меня взгляд из разряда «бедняжка не умеет устроиться в жизни» и взялась за телефон.

Полчаса переговоров, я уже не в силах была уследить за цепочкой друзей, друзей друзей и друзей друзей друзей, но в результате нас усадили за свободный столик в углу старинного кафе-мороженого, под люстрой от Тиффани и среди прочей роскоши, так что Оливия сумела наконец расслабиться в знакомой обстановке и выдавила из себя нечто напоминающее улыбку. Как ни странно, сейчас она казалась более умиротворенной, чем во все прежние дни. Что этому способствовало? Детская радость от сладостей или отсутствие кое-кого из числа ее близких знакомых?

— Вы могли бы работать психотерапевтом, — сделала она мне комплимент. — С вами так и тянет говорить откровенно.

Я возилась с Эверестом взбитых сливок, приправляя их густой струйкой горячего шоколада.

— Значит, если я спрошу вас, что Грэю Бенедеку понадобилось нынче в квартире вашего отца, вы постараетесь ответить мне правду?

— Он сказал, что ищет заметки отца о новом альбоме Джордана.

— Он сказал это до того, как вы ударили его по голове, или после?

— После. Я сразу ударила, не разглядев, кто это. Я сказала полицейским все как есть: я думала, в квартиру влез грабитель. Я открыла дверь, услышала, как кто-то возится в папином кабинете, и… — Она взмахнула ложкой, изображая нанесенный Грэю удар, и снова вонзила ее в мороженое. — Он забыл о том, что я теперь живу в этой квартире, я забыла о том, что у Грэя был свой ключ.

— У кого-нибудь еще есть ключ от квартиры Рассела? Кроме Грэя и Клэр?

— У Адама, Бонни и Джордана. Мы все жили в особняке, одной семьей.

— Где именно живет Джордан?

— На верхнем этаже, вместе с Бонни.

Уютно устроились. Помнится, в университете нам рассказывали об эксперименте над крысами: когда им становится чересчур тесно, грызуны пожирают друг друга, чтобы расчистить себе место.

— Теперь я понимаю, почему вы предпочли отделиться.

Оливия поморщилась:

— И мне было плохо без них. Я так привыкла ко всем, я скучала даже по Джордану — по Джордану, который в десять лет говорил мне, будто он просверлил дырку в полу и подглядывает за мной, когда я сплю.

— У вас с ним что-то было?

— Никогда! — Оливия чуть не взвизгнула. — Никогда! Это все равно что… все равно что с братом спать. Он просто дразнил меня. До сих пор дразнит.

— А с Адамом?

— Адам такой хороший. Он всегда помогает мне, во всем.

— Он и с отцом вашим ладил?

— Как нельзя лучше. — Вдруг зрачки ее расширились. — К чему вы клоните?

— Ни к чему не клоню. Расспрашиваю вас о том, как прошло ваше детство. Теперь, когда я познакомилась с вашими близкими…

Оливия принялась выравнивать гору взбитых сливок у себя на тарелке, движения ее становились все более резкими, угрожающими.

— Нет, вы прикидываете, не Адам ли убил моего отца!

— Мне такое и в голову не приходило, — соврала я. — А вы думаете?..

— Не думаю и думать не стану. Вот уж не предполагала, что вы способны заподозрить его, после того как… — Тут она сникла и сунула себе в рот новую порцию сливок для утешения.

— После чего?

Помедлив, она все-таки произнесла:

— После сегодняшнего.

Итак, она знала.

— Он сам вам сказал или вы видели снимок?

— Джордан позвонил мне, когда заглянул на сайт, и тогда я позвонила Адаму, чтобы выяснить, что произошло на самом деле.

— Кто же кого подставил?

— Никто никого не подставлял. Вы нравитесь Адаму, а Джордану позвонил его друг, который случайно наткнулся на фотографию, вот и все.

Нееет, далеко не все. Джордан что-то уж слишком тесно дружит с людьми, которые интересуются новостными сайтами (а то и сами их делают?), да и картинка «Адам рассказывает Оливии, как я ему нравлюсь» тоже не слишком радовала. Я чувствовала: мной манипулируют, и не могла вычислить, куда тянутся эти ниточки.

— А слова Грэя вы принимаете за чистую монету?

— Нет. Я уверена, он искал пленки.

— Почему вы так уверены?

— Потому что он звонил мне на работу и спрашивал, что я успела рассказать вам о пленках.

— До или после разговора со мной?

— После.

Итак, Грэй не поверил кому-то из нас — мне или Оливии — и решил наведаться в квартиру Эллиота и разыскать пленки. Следовательно, у него пленок нет. С другой стороны, сам же Грэй и сказал мне, что человек, убивший Рассела, не обязательно тот же самый, кто завладел пленками. Значит ли это, что он мог убить Рассела?

Этот вопрос я не собиралась обсуждать с Оливией, но хотела уточнить кое-что другое:

— Если после разговора с вами он полез в квартиру вашего отца, значит, он решил, что вы ему солгали и пленки все еще там?

Оливия сердито сморщила носик:

— Ага, я такая дура, что оставила их лежать в квартире.

— А на самом деле?

— Молли, пленок у меня нет. Они пропали! Вы же сами видели! — возмутилась она.

— Лишняя проверка не повредит.

Она вдруг широко усмехнулась:

— Ага, как в «Большом побеге», когда этот парень из лагеря военнопленных уже вроде бы выбрался и садится в автобус, и тут немец желает ему счастливого пути, и он на автомате отвечает «Спасибо».

Я усмехнулась в ответ:

— Все лучшие свои идеи я черпаю из старых фильмов.

Ни с того ни с сего Оливия снова наградила шлепком свои взбитые сливки.

— Как жаль, что вы с ним не были знакомы. Вы бы просто влюбились в него.

— В Рассела?

Она кивнула, скрывая слезы.

— Он тоже умел слушать. Мика говорил: Рассел слушает не слова, Рассел слушает твою душу. Выслушав, он всегда находил правильные слова, а голос у него был какой мягкий! — Она громко всхлипнула, и я протянула ей свой носовой платок, но — второй раз за день — мой платок не понадобился. У Оливии был свой.

— Хотите послушать?

— Его голос?

— Да.

— Разве он делал записи?

Оливия глянула на меня, как на безнадежную идиотку, выудила из сумки мобильный телефон, понажимала какие-то кнопочки и протянула мне:

— Послушайте! — Глаза ее блестели от слез.

На экране светилась надпись: «Сохраненные сообщения». Я поднесла трубку к уху и услышала приятный, рокочущий, но слегка запинающийся, как у пьяного, голос: «Оливия, родная… Мне нужна твоя помощь… Это все обман, как я сразу не разглядел? Все, что я делал, уничтожено. Самое дорогое обратили против меня. Как же это… Не могу… Пожалуйста, приходи…»

Я застыла на месте. Оливия вынула трубку у меня из рук, снова нажала на кнопку «сохранить сообщение» и собиралась кинуть телефон обратно в сумку, но тут я жадно протянула руку:

— Дайте еще раз послушать!

Все с той же печальной улыбкой Оливия принялась нажимать кнопки.

— Это тот звонок, о котором вы мне рассказывали? В ночь его смерти?

Оливия кивнула, крылья ее носа дрожали, слезы одолевали ее.

— Тогда я слышала его голос в последний раз, вот почему я сохраняю это сообщение. Я еще не готова расстаться.

Я поднесла телефон к уху и прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Отличная связь очевидно, звонок был с городского телефона, с того самого аппарата, который исчез, оставив царапины на столике с медным верхом. На заднем плане слышалась негромкая музыка, опознать ее я не могла. Рассел поставил какие-то записи на стереоустановке? Неужели он слушал «пленки из отеля» или дал их прослушать гостю?

И еще один звук: ритмическое постукивание. Рассел отбивал такт на медном диске стола, пока говорил по телефону? Вряд ли — судя по голосу, он уже не мог так четко держать ритм. Может быть, кроме музыки он включил еще и метроном?

Однако самый важный для моего расследования звук раздался под конец: омерзительный скрежет, точно провели ногтями по школьной доске. Кто-то вырвал у Рассела телефон, протащил его по столу, оставив царапины, которые я заметила во время визита в квартиру. Разговор Рассела с дочерью насильственно прервали.

Убийца вышел из кабинета, оставив Рассела умирать, а когда вернулся и застал его в сознании, увидел, что Рассел пытается позвать на помощь, то вырвал у него телефон и разъединил. На всякий случай — потому ли, что на аппарате остались его отпечатки пальцев, или чтобы лишить Рассела возможности позвонить в «Скорую» — убийца прихватил телефон с собой. Он также забрал пленку из стереоустановки, забрал ту штуку, которая отбивала такт, — что это, я так и не поняла — и ушел. А Рассел умер.

Оливия протянула руку, и я нехотя отдала ей телефон. Пока я держала его в руках, разгадка казалась так близка.

— Ваш отец мог кого-то позвать послушать «пленки из отеля»?

Первым делом Оливия сохранила сообщение, затем ответила на мой вопрос:

— Не знаю. Мне он их, во всяком случае, не ставил. — В голосе ее прозвучала обида. — Но ведь я ничего не смыслю в музыке, не умею восхищаться тем, что так важно для них для всех. С раннего детства я росла в окружении великих музыкантов и певцов, но это не считается. Когда доходит до дела, моего мнения никто не спрашивает. — И она захлопнула телефон-раскладушку с такой яростью, что я испугалась: как бы не сломала. Кинула телефон в сумочку и отвернулась от меня. Все равно я слышала, как она влажно хлюпает носом.

— Вы психотерапевт, не я, — мягко напомнила я. — Но я в состоянии понять ваш гнев. Отец играл главную роль в вашей жизни, и все же он не подпускал вас к тому, что было всего важнее для него… это обидно.

Она содрала с волос резинку, руками пригладила волосы и затянула их так туго, что у меня от одного ее вида мигрень разыгралась.

— Я любила отца.

— Конечно, любили. Но как раз на тех, кого мы любим, мы чаще всего и сердимся, не так ли? Уж в этом деле я эксперт.

— Отлично, я сердилась на него. Дальше что? Хотите меня обвинить в его смерти?

— Нет, но ваши переживания мешают вам думать, мешают дать мне ту информацию, которая навела бы нас на след. Вы переживаете из-за пленок, а надо было бы подумать и сообразить, кому отец мог их показать или дать послушать.

Она снова содрала резинку с волос и уложила их по-новому. Ну да, волосы сейчас — ее главная проблема. На этот раз резинка врезалась в затылок и чуть ли не вошла в кость.

— Адам, — односложно ответила на мой вопрос Оливия.

— Он проигрывал пленки Адаму?

— Собирался. Так он сказал мне. Грэй Бенедек все время ныл, что Адам не занимается своей карьерой, мальчику надо помочь настроиться. Отец думал, если Адам послушает «новые» записи Мики, это вдохновит его.

— Значит, он собирался дать Адаму послушать пленки. Но сделал ли он это?

Сливки уже почти растаяли, однако Оливия яростно разбила ложкой немногие уцелевшие ледышки.

— Не знаю, я его не спрашивала.

— И все же? — Что-то она утаивала от меня, чего-то не договаривала из лояльности… перед кем?

— Они договорились о встрече в тот день.

— В день смерти Рассела?

— Да.

— И вы умолчали об этом.

— А какое это имеет значение? Говорю вам, Адам никогда бы и пальцем не тронул моего отца.

Будь я шизофреником, услышала бы внутри своей головы хохот Питера Малкахи.

— Подозреваете Клэр, но Адам ни к чему не причастен?

— Клэр — сука. Адам хороший. Вы ничего не понимаете.

— А может быть, это вы чего-то не понимаете? Может быть, Адам что-то скрывает от вас?

Оливия оттолкнула свой стул от стола, вот-вот вскочит и убежит.

— Как вы можете? Он был с вами так близок, так откровенен, как ни с кем, а вы готовы заподозрить его в любой подлости?

Загремели ржавые цепи. Подъемный мост поднят, я только успела в прыжке одолеть ров и вцепиться в доски моста, пока замок не забаррикадировался от меня.

— Простите. Нам важно проверить, не упускаем ли мы какую-то возможность. Ради вашего отца.

На миг она смягчилась, и мы посидели в молчании, оценивая ситуацию. Если не Адам, то Клэр, на чем Оливия и настаивала все время, а я с этой версией спорила, потому что выходит чушь: если Клэр хотела заполучить пленки, она могла стребовать их с Рассела через суд. С другой стороны, Скотт Петерсон тоже предпочел более сложный путь вместо бракоразводного процесса. Люди нередко делают ужасные глупости по самым нелепым причинам.

Оливию ждали пациенты. Я отпустила ее, а сама задержалась, чтобы уплатить по счету. Оливия помедлила, убирая кошелек в сумку.

— Спасибо, что помогаете мне. И за то, что вытащили меня из участка, спасибо.

— Всегда рада, но тогда уж ответьте на один вопрос: почему вы никого не вызвали?

— Кого бы я вызвала? — Она печально улыбнулась на прощание и выскользнула из ресторана.

Жить и работать в престижном районе значит постоянно контактировать с людьми, которые вызывают у тебя зависть. При первой же встрече я позавидовала Оливии, выросшей среди талантливых музыкантов. Она общалась со знаменитостями, тусовалась, путешествовала, была во всех смыслах крутой. Кто бы мог подумать, что сама она считает себя парией, что ей не находилось места в ближнем кругу ее родного отца, а случись беда — не к кому обратиться.

Было около четырех часов дня. С утра много чего произошло; я сочла, что вправе укрыться дома и поработать до вечера. Более того, я решила пройтись, сколько-то свежего воздуха найдется и в Нью-Йорке. Надо сказать, городской шум весьма бодрит. Мощная какофоническая симфония превращается в фон для нехилых мыслей, эдакая «Рапсодия в блюзовых тонах», нарастающая со всех сторон, покуда ты, прохожий, пытаешься осмыслить свою жизнь и отыскать гармонию в нелепых аккордах.

Однако взвесить доводы за и против причастности Адама к смерти Рассела мне мешали постоянные сожаления об Оливии и ее одиночестве. В конце концов я испугалась, не говорит ли во мне злорадство, и обратилась к более нежному чувству. На ходу я раскрыла телефон и позвонила Трисии (между прочим, я терпеть не могу эту манхэттенскую привычку вести частную беседу, проталкиваясь сквозь толпу на Лексингтон-авеню).

— Ты мой друг, — проникновенно поведала я Трисии.

— Вроде для выпить и пустить слезу еще рановато? — жизнерадостно прочирикала она. — Где ты? Выпьем вместе?

— Я прожила нынешний день на шоколаде и кофеине.

— Ага, перепады настроения. Из-за статьи или это ПМС?

— Я хотела поблагодарить тебя за все, что было в нашей дружбе хорошего. Ты растоптала мое сердце.

— Вот как? — удивилась Трисия. — Статья и ПМС?

— Все, пока. Лучше я позвоню Кэссиди.

— Стой-стой, сначала я должна сказать тебе: это просто невероятно!

— Еще одна моя фотка появилась в интернете и тебе не терпится это обсудить?

— Перефразирую: это просто невероятно, и это не имеет отношения к тебе. Разве что косвенное, ведь это ты нас познакомила.

— Ты о чем?

— Джордан Кроули написал песню в мою честь.

— Да ты что?! Из тебя выйдет классная муза рок-н-ролла, — отозвалась я, потрясенная и тем, что произошло с Трисией, и тем, что я упустила. — Вы что, весь день провели вместе?

— Да, он наметил вечеринку на завтра, так что сегодня мы вроде сиамских близнецов. Классная будет вечеринка; между прочим, ты приглашена. В девять часов в «Пиллоу».

— Это где?

— Ночной клуб в Трибеке. Джордан там часто бывает и очень хвалит. Я сейчас бегу туда посмотреть, что да как.

— Значит, Джордан воспел твои таланты организатора вечеринки?

— Нет, меня лично. Он-де только обо мне и думает.

Улыбка горячей волной распространялась с ее мобильника на мой. Гасить восторги подруги, расписывая дурдом, который царит в этой тесной семейной группе? Нет, это не по мне.

— Умный парень. Ты ему нужна. Адам говорил, что Джордан завяз со вторым альбомом, ему пригодится твое благое влияние.

— Похоже, братцы друг друга недолюбливают?

— С чего бы?

— Джордан говорит, Адам опасен, он агрессивен. Один раз даже на Грэя набросился.

Я запнулась, пытаясь соотнести эту картину с моими впечатлениями от Адама. Соседи-пешеходы не слишком ласково подтолкнули меня локтями: переходя через дорогу — не щелкай клювом, проносящиеся мимо такси того и гляди пополам разрежут зазевавшуюся блондинку.

— Грэй кого хочешь спровоцирует, — вступилась я, подумав: вот и я, не хуже Оливии, бросаюсь на защиту Адама.

— Джордан говорит, Бонни боится оставаться наедине с Адамом, но его мать не видит проблемы и не обращается к врачу.

Насчет дурного характера Адама Райза тоже имела что сказать. Насколько же дурен этот характер? В моей голове вновь раскатился хохот Питера.

— Джордан обвинял Адама в смерти Рассела?

— Нет-нет, — заторопилась Трисия. — Он главным образом самого себя выгораживал, но я подумала, тебе следует об этом знать.

— Ага, спасибо. — Я не испортила Трисии праздник. Грозовая туча прошла мимо нее и пролилась надо мной. Мы с ней обе провели день с рок-звездами, и каков итог? Трисия заполучила песню, я — подозреваемого в убийстве.