По работе я отслеживал события, происходящие в околополитической тусовке. Однажды мое внимание привлек один из парней, имеющий репутацию политолога. Он выступал мыслителем на величественную тему «Как нам обустроить Россию», и все его рассуждения неизбежно сводились к тому, что, во-первых, все люди сволочи, во-вторых, вся жизнь говно, а в-третьих, Россию мы никогда не обустроим, потому что все люди сволочи, а жизнь говно. Он из тех людей, кто мрачно смотрит на реальность, потому что замечает в ней только плохое. Свой персональный имидж он строит на постоянном разоблачении всяческих подлостей разнообразных политиков, так что сам он, как следствие, получается хорошим парнем. Честным, справедливым, порядочным, светлым и приподнятым над всей этой грязью.

Так уж устроено человеческое сознание, что, вешая на других людей негативные ярлыки, осуждая и опуская других (даже, казалось бы, по заслугам), мы не только отделяем себя от них, но и ставим себя выше. Самоутверждение в форме конструктивной критики — выгодно. Я тебя вроде бы по делу критикую, и вместе с тем я своей критикой ставлю себя выше. Я сообщил, что ты плохой — потому что я не такой же. Я лучше. Хороший. Отлично, жизнь удалась.

Этот парень был не просто хороший. Лучше всех. Однако он не просто изобличал лжецов, подлецов и прочих гадов. Он еще и активно страдал от несовершенства мира. Страдания были написаны на его лице и выражены в тихом, с похоронными нотками, голосе. У меня сложилось впечатление, что парень выбрал себе для жизни роль профессионального страдальца. Думаю, если бы все то, о чем он сокрушался в своих статьях в интернет-изданиях, вдруг волшебным образом исправилось в одночасье, он моментально нашел бы себе новый повод для стона о несовершенстве мира, подлой сущности людей и беспросветности этой жизни в этой стране.

Я не понимал, почему уделяю изучению его персоны так много внимания, пока не произошло знаменательное событие. Он с шумом и скандалом покинул один из прокремлевских проектов. Естественно, по моральным соображениям: они там все грязные негодяи, а он совесть нации. Точнее говоря, не он сам ушел, а его попросили на выход почти сразу после трудоустройства, когда он спровоцировал внутренний конфликт. Покинув этих подлых гадов, он разразился разоблачительной статьей в своем блоге. Они подлые и фальшивые. Подонки и мерзавцы. Бессовестные бляди. Он их всех презирает, потому что моральные принципы, «не могу молчать», они там, у власти, лжецы и лицемеры, а он совестью не поступается, правду не продает и так далее.

После знакомства с ситуацией у меня в голове пронесся вихрь мыслей с сильной эмоциональной начинкой. Чем-то этот парень характерен. Чем-то мне знаком. Какой-то знакомый типаж… А, ясно, подумалось вдруг. У него истерично-депрессивный характер. У него печать на лбу: неудачник. Такой человек обречен на страдание по жизни в силу склада ума. А если уж не страдать невозможно, то лучше страдать напоказ, красиво, эффектно. Раз уж моя жизнь все равно не удалась, то лучше я громко пострадаю «за Рассею». Что бы все прониклись. Чтобы были потрясены. Если все удачно обставить, то никто и не подумает, что я просто депрессивный неудачник, ни в кого и ни во что не верящий, потому что не верящий в себя. Подумают, что я так пронзительно плачу о судьбах Родины.

В этом парне что-то зацепило меня невероятно сильно. Я его презирал. Мое презрение к нему добавляло мне комфортного самоуважения — мол, уж я-то не такой, как он. Правда, тогда я не задумывался о причине, почему мне было так важно разодрать этого парня в пух и прах. Я написал о нем большой материал в своем блоге. Рассуждая о человеке, с которым лично даже не знаком, я написал материал, привлекший много откликов. И конечно, умудрился связать его личность с событиями, занимавшими мою голову — про женщин, жизнь и свое будущее.

«Мир, в котором мы живем, мягко говоря, несовершенен. В нем много грязи, гадости и нехороших людей. В детских книжках, которые 23 года назад мне читала учительница группы продленного дня, это было описано очень хорошо, доходчиво. Урфин Джус там. Карабас-Барабас. Злой разбойник Бармалей. И другие официальные лица. Это были чудесные сказки. У них был только один недостаток — они сугубо детские, и их нечем заменить. Дети вырастают, и концепция „черное зло — белое добро“ начинает нуждаться в модификации. А модификации нету. Как хочешь, так и принимай окружающий мир.

О, этот мир ужасен. В нем все не так, как представлялось. Он плохо поддается анализу, хотя намного проще, чем у Толстого, грубее и не для интеллигентов. Нужно его срочно переосмысливать. У каждого получается по-своему.

До двадцати у большинства в голове радужные сопли. Потом до тридцати (плюс-минус что-то) нарастающее недоумение насчет того, что где ж она, обещанная сказка с неизбежным хэппи-эндом? Нету сказки. Давай, сука, выкручивайся, как можешь, а если не получится, то чужое горе никого не волнует. А потом ломка, осознание того, что все так и будет как сегодня — всю жизнь. Следом за ломкой что-то может происходить. А может и нет. Каждому свое, как сказал один немецкий офицер, правда, совсем по другому поводу.

А у этого парня совсем хреново вышло. Больно умный. И ему, конечно, на это указывают — типа: „Уж очень ты умный, и шляпу надел“. Это так бесит. Особенно, когда слышишь это от того, кого считаешь примитивнее себя. Потому что ты такой умный, во всех жизненных ситуациях обычно прав и понимаешь суть происходящего лучше других… Стоп. Не всегда. Не с женщинами.

С женщинами ты ничего не понимаешь. То ли в их красивых головках совсем другая система ценностей, то ли они все глупые суки. Они тебя не видят, а если видят, то боятся. Сгоряча можно подумать, что все дело в том, что ты очень-очень особенный, и тебе просто надо искать соответствующую женщину. Чтоб понимала. Чтоб разделяла ценности… Устанешь искать. Что, грустно? Больно? Аты как думал, дружище? Это реальная жизнь.

Женщины любят сильных, уверенных, красивых, как Сергей Есенин и Остап Бендер. Аты слабый нытик, мудак с клеймом неудачника на лбу. И не надо пиздеть, что якобы ты не лузер, а просто с чистой совестью. Чистая совесть бывает только на кладбище. Аты self-made лузер. И ты это знаешь. Неспроста ведь убежал в сторону высоких материй, спрятался от жизни.

Я почему так много о женщинах? Не потому что люблю их (хотя это да, да), а потому что женщины в данном случае

— ключик к пониманию природы лузерства нашего героя. Женщины представляют собой особую категорию людей

— они чувствительные. Их не обманешь эрудицией. Их не купишь внешней мишурой. Они насквозь видят, кто ты. Далеко не все понимают, но очень многое чувствуют.

Мужики не такие. В большинстве своем мы довольно примитивны — потому что логичны. Если у женщин интриги, которые хрен поймешь, то мы вульгарно обманываем друг друга — но и понимаем нашу общую логику, мыслим схоже.

Человек, который нанял нашего героя на деликатную пропагандистскую работу — мужчина. Он руководствовался логикой. Примерно вот такой. Парень вроде не мудак? Он умеет формулировать мысли? Нормальный, да? Почему бы с ним не поработать — вдруг у него есть будущее в этой грязной, но увлекательной игре под названием политика.

Ему на голубом глазу предложили работу, суть которой — опускать врагов режима. Везде, где есть жизнь, есть и режим, а где режим, там оппозиция: они меняются местами, сливаются, взаимопоглощаются, дробятся на фракции и т. д. — и постоянно опускают друг друга. Так и крутится планета.

В политике многие вещи никогда не говорятся вслух. Особенно между контрагентами, которые вместе недавно и еще не знают, чего друг от друга ждать. Шаг за шагом они придут к тому, чтобы называть вещи прямо. Но сначала — обтекаемые фразы, смысл с двойным дном и т. д. Все правильно понимаешь — все будет хорошо. Неправильно — все будет плохо… Это как с женщинами: говорите о чем-то, оставляя кое-что невысказанным вслух, но имея это в виду, и при этом оба понимаете происходящее, включая и то, что недосказано. Помните, герой Джона Траволты в „Криминальном чтиве“ объяснял негру про массаж женских ног? Классика.

Уверен, с нашим героем говорили именно так. Понятно же, думали, он ведь не дятел. Должен понимать, что пригласили работать на одну сторону против другой. А он оказался ментально девственный. Он, оказывается, „думал“ другое. Он якобы что-то понимал не так. И — ах! — обнаружил, что тут… тут… мама, туту них совсем не так как в детских сказках! У них тут, оказывается… блядь, это же измена! И он возвысил голос в поддержку Правды и Справедливости.

Полагаю, его выходка ввергла работодателя в ступор. Тот думал, у них сделка серьезных людей, а оказалось, в кремлевский тыл забрался какой-то дебильный неврастеник, реинкарнация Павлика Морозова. Теперь апологеты режима будут к нему лично относиться очень плохо. Как к мусорному баку в питерском дворе: большой, в глаза бросается, смотреть неприятно, дотрагиваться еще хуже — грязный, вонючий, лучше обходить издали. В чем тут практическая проблема нашего героя? В том, что оппоненты режима будут относиться лично к нему с тем же отвращением, что и сторонники режима, которых он подставил. С ним никто не останется. Разойдутся по делам и оставят его в одиночестве упиваться своей ненужной правотой.

А как иначе? Они ведь, суки практичные, любят хватких жадных ребят, способных оперировать со всеми от прокремлевских партий до коммунистов, фашистов, футболистов и гомосексуалистов. Открывать отделения партий, собирать людей, осваивать бюджеты и вводить врагов в заблуждение — вот что надо в политическом бизнесе. А разглагольствовать о высоких материях, как этот парень, не надо. Скрипач не нужен.

Наш герой подтвердил, что он лузер, и зарекомендовал себя как опасный, ненадежный, непредсказуемый партнер. Вон Александр Проханов тоже вечный оппонент любого режима, категоричный и экзальтированный, но он хотя бы пылкая натура, от его энергетики зажигаются глаза тысяч шизофреников. У нашего лузера нет никакой энергетики, кроме вечной тоски по невозможному, способной „зарядить“ разве что на суицид. Если он не изменит себя, он обречен умереть одиноким алкоголиком на обочине жизни.

Дружище, ты так и будешь сидеть на помойке, контуженный, со своими неизвестно кем придуманными принципами. Повзрослей! Невзрослые здесь никому на хуй не нужны»…

На мою запись пришло несколько десятков комментариев. В основном, типа «вы неправы, он хороший парень». От этого я еще больше укрепился во мнении, что он неудачник, активно вызывающий сочувствие и жалость. Один человек, занимающий в политическом бизнесе роль оппонента режима и имеющий авторитет в моих глазах, сообщил, что информация по сути конфликта, которой я обладаю, далеко не полная, однако мне удалось описать типаж главного героя очень точно.

Однако самый важный комментарий пришел от какого-то незнакомого, совершенно случайного человека. Он сказал: «Может быть, он такой и есть, но ты написал про себя, спроецировал на него в его ситуации собственные мысли о себе». Сначала я подумал, что это глупость. Через несколько часов я перечитал свой текст так, как если бы кто-то обращался с ним ко мне. Мне стало тоскливо. Все правда. Я написал про себя. Мой герой вызвал во мне столько эмоций только потому, что я в нем увидел себя. Я сам избегаю реальности, людей и серьезной работы. Я страдаю чистоп люйством, стремлюсь «не пачкаться» и ставлю себя выше других людей. И я совсем не понимаю женщин, само собой. Хотя это так, к слову.

Так я узнал, что иногда разговариваю сам с собой о себе, хотя, казалось бы, с другими и о других. Несколько дней я был под впечатлением от открытия. Я подумал, что мне нужно научиться быть более открытым и искренним. Если я не буду никому говорить о том, что меня волнует, то так никогда сам с собой и не разберусь. Я готов быть открытым даже ценой социального унижения. Даже рискуя быть непонятым. Наплевать…

Я начал присматриваться к людям вокруг и сразу же обнаружил, что все всегда говорят о себе. Или о том, что их интересует — то есть опять же о себе. Независимо от ситуации и контекста, даже обсуждая других, люди «вкручивают» самих себя в разговор.

Однажды в нашем офисе девушки обсуждали членство Эстонии в Евросоюзе. Нужно было написать заметку, как-то связанную с симпатией эстонского правительства к гитлеровским солдатам в свете принятого в Евросоюзе осуждения к фашистам и нацистам.

— Эстония член Евросоюза или не член? — громко спросила других девчонок Лена.

— Я думаю, что член, — ответила Соня. — Потому что если бы не член…

И так далее. К разговору быстро подключилась Наташа. Я был поражен тем фактом, что слова «Эстония» и «Евросоюз» в их диалоге звучали раза в два реже, чем слово «член». То, что прячется за словом «член», будоражит девичьи чувства куда больше, чем Эстония, Евросоюз и прочие фашисты?

Потом я раздал девочкам карамельки, охапку которых принес накануне с какой-то презентации. Сразу же развернулся примерно такой диалог:

— Наташа, ты попробовала конфету Игоря? — сказала Лена.

— Что ты говоришь, пробовала ли я конфету у Игоря?

Дальше они все хихикали, с участием еще двух девушек, оживленные и покрасневшие, и весело упрекали друг друга в пошлости.

Я подумал, что мы все — сексуально озабоченные. Мы все хотим заниматься сексом. Все думаем об одном и том же. Только молчим. Выражаем это лишь при случае, и почти всегда непрямо, в каких-то метафорах. Впрочем, это касается не только секса, но и любых других тем, табуированных социумом. Мы хотим выражать себя такими, какие есть, и говорить то, что думаем, но постоянно подавляем себя. И подавленные мысли и чувства вылезают наружу окольным путем, в виде каких-нибудь метафор и неожиданных поступков…

Начав присматриваться к людям вокруг и став более откровенным, я начал задавать вопросы, которые ставили людей в тупик и даже создавали мне несколько неадекватный имидж. Неадекватный, по крайней мере, тому, каким меня привыкли видеть.

Аллочка у нас в офисе — эгоцентрик. Вы знаете, что это такое? Например, все знают, что эгоист это человек, который знает и понимает потребности и ожидания других людей, но сознательно кладет на них болт, потому что ему так удобнее. Он обычно даже испытывает угрызения совести, но все равно делает так, как ему выгоднее, в ущерб другим. В отличие от эгоиста, эгоцентрик делает аналогично, но не осознает, что у других людей вообще существуют какие-то свои интересы. Ему не приходит в голову, что другие люди тоже могут думать, что мир создан для них, просто потому что ему не свойственно смещать фокус внимания с себя. Он точно знает, что мир существует для него, потому что иначе и быть не может. Еще эгоцентрик где-то на уровне подкорки отсевает все входящие импульсы, которые могут принести напряжение, беспокойство, некомфортные обязательства и прочий вред, и если его кто-то беспокоит, выражает недовольство сразу же. Что прекрасно в эгоцентрике, так это то, что он не стремится самоутвердиться за счет остальных. Ему не нужно кого-то принижать, потому что он знает, что в центре Вселенной — он сам. Поэтому эгоцентрик, хотя и может сильно раздражать, в то же время, по какой-то неуловимой причине, может быть очень притягателен.

Так вот. Наша Аллочка — эгоцентрик. И она — счастливее других людей в нашем офисе. Она любит себя, занята собой и — нравится многим из наших мужиков больше, чем остальные девчонки. Остальные, более утонченные фифочки, хотя и тратят на косметику и барахло много денег, оказываются намного менее привлекательными для мужского населения офиса. В отличие от нее, они неестественны.

У Аллы довольно простое лицо. В общем, не Анджелина Джоли. Но она всегда в приподнятом настроении. Радуется по поводу любых приятных мелочей. Я подумал, что секрет ее привлекательности — естественность, позволяющая ее природной женственности проявляться.

Однажды сижу, рассматриваю ее. К ней под рабочим предлогом подходит один из мужиков. Ведет себя так забавно. Когда мужчина пытается понравиться женщине, он начинает вести себя «круто», и со стороны это выглядит выпукло и смешно. Все видят, что его поведение ненатурально.

Она реагирует на мужчин не так, как большинство женщин. Когда я подхожу к кому-то из девушек в офисе, даже без флирта, реально по делу, они начинают волноваться. Вдруг им становится некогда, нужно выйти, срочно позвонить и что-то еще из замещающих реакций. Алла тоже смущается, но по-другому. Вместо «я занята», она прямо говорит:

— Игорь, ты меня смущаешь, — и при этом смущенно улыбается и краснеет. На меня это всегда производило чарующее впечатление, я терялся и не знал, что сказать, и даже начинал глупо оправдываться.

Она мгновенно и однозначно определяла, что лично ей нравится и что нет. Нравится — принимает, улыбается. Не нравится — немедленно дает понять. Невозможно не понять — отношение написано на ее лице с первого мгновения. Никакого лицемерия, никаких игр. Никакого притворства типа «мне приятно, но сделаю холодный вид». Или «мне неприятно, но притворюсь, что все в порядке». Если ее что-то задевает, она реагирует адекватно и сразу. Иногда так, что я оказывался в неловкой ситуации.

Однажды я пришел на работу после хорошего секса. Настроение — утомленное, но приподнятое. Вижу ее, подхожу и говорю на ушко:

— Алла, а ты любишь заниматься сексом?

Несколько секунд она в трансе. Замерев, смотрит на меня, не мигая. Молча краснеет, а затем громко говорит:

— Игорь, ты что?! Такое говорят, когда предлагают заняться сексом!

Кажется, весь офис замер в оцепенении. Я услышал, как жужжит кулер в системном блоке. Я так растерялся, что засмеялся и сказал какие-то бессмысленные слова.

Эта ее необычность, «ненормальность», как я теперь понимаю, была признаком отличнейшей нормальности. Душевного здоровья. Она не лицемерила. Думала о своей выгоде, хитрила, легонько манипулировала другими — все это точно так же, как у всех остальных людей. Но главное

— она не подавляла себя, свои чувства и реакции. Поэтому выглядела человеком, с которым можно открыто общаться, потому что не выдавала себя за кого-то другого. Она была единственной из женщин нашего офиса, с кем я мог комфортно обсуждать отношения мужчин и женщин.

Однажды мы вместе шли из офиса в сторону метро и разговаривали о пустяках. Когда она в очередной раз сказала, что была с кем-то там в ресторане, я спросил, кто обычно платит по счету, когда она с мужчиной. Ответила, не моргнув глазом:

— Мужчина, конечно.

— Почему?

Вопрос ее так удивил, что она замолчала и задумалась.

— Ну-у-у… Так.

— Аты когда-нибудь платишь сама?

Оказывается, да, но только когда с подругами. Мне стало интересно кое-что прояснить. Дело в том, что у меня был комплекс насчет денег. Я всегда считал, что мужчина, у которого нет денег, чтобы заплатить за любой каприз дамы, не вполне мужчина. Я понимал умом, что это глупость. Что мы все, мужчины и женщины, одинаково зарабатываем деньги, а не срываем их с деревьев. Что, в конце концов, женщины трахаются с мужчинами, а не с их кошельками. Но где-то в глубине души мне было стыдно непонятно перед кем за то, что я не Роман Абрамович и даже не средней руки звезда канала MTV, и у меня всегда было, как мне казалось, недостаточно денег. К тому же некоторые из женщин, тонко чувствующих мужские комплексы, манипулировали мной через мою самооценку в контексте денег, у меня от них остался неприятный осадок, и я в глубине души всегда ожидал от других женщин такой же грязной игры.

Разговаривая с Аллой, я не пытался навязать ей свою картину мира. Я не говорил о том, что правильно и неправильно. Я всего лишь притворился пришельцем с Марса, который не в курсе человеческих обычаев и предрассудков и хочет рационального объяснения, почему одни люди, по мнению других, должны за них платить, и как вообще это все устроено.

— Ну, вот мы сидим в ресторане, не таком уж дорогом, и ничего особенного не покупаем. Получается рублей по семьсот с человека, — объясняла она. — Это не такие большие деньги.

— Прекрасно, — ответил я. — Это действительно небольшие деньги. Именно по этой причине ты можешь и сама за себя заплатить, правда?

В ответ она тихо сказала, растягивая гласную в долгий выдох:

— Да-а-а, — и впала в ступор.

Я молчал, чтобы не мешать ей думать. Через полминуты она сказала:

— Ну, вообще-то я общаюсь с такими успешными людьми, что они сами рады заплатить за меня. А если я заплачу за себя сама, то они даже обидятся.

— Аты часто бываешь в ресторанах с мужчинами не такого круга? Которые тебе почему-то приятны, интересны, но не готовы или не хотят за тебя платить?

— Нет, практически никогда.

— Я хочу спросить… Просто интересно. Может быть ты, возможно, не задумываясь, всегда стремишься ходить на такие развлечения именно с богатыми мужиками?

Опять ступор секунд на двадцать.

— Так ведь… Мужчина должен… Так принято.

— Итак, ты считаешь, что мужчина должен, потому что так принято. А ты, в свою очередь, всего лишь подчиняешься традициям. И по счастливому совпадению эта традиция в твою пользу, потому что ты не платишь. Платят за тебя. Эта традиция прекрасна, потому что она тебе выгодна.

Она ничего не ответила и посмотрела на меня, как мне показалось, с укором.

— Алла, я тоже обычно за женщин плачу, — сказал я. — Я не против. Просто я сейчас подумал, что это такая традиция, за которой нет никакой рациональной основы, и которая действительно выгодна женщине. Ну правда ведь. Выгодно же получать что-то приятное за чужой счет. А тут такая удобная традиция. И ты вроде даже не настаиваешь, чтобы он за тебя платил. Просто так принято. И у тебя всегда само собой так получается, что ты ходишь в ресторан с мужиками, которые имеют деньги и легко поддерживают эту традицию. Им платить приятно. А тебе приятно не платить. И все естественно, потому что так принято. Мужчина должен платить — и все. Правда ведь?

— Правда. Так принято. Если бы я была мужчиной, то я бы платила. Мужчина должен. Это традиция.

— Вот именно. Если бы у моей бабушки был член, то она была бы дедушкой. А если бы я был женщиной, мне было бы выгодно настаивать на красоте, справедливости и обязательности этой традиции, потому что если она соблюдается мужчинами в отношении меня, то мне комфортнее жить. Все любят хорошее вино и вкусную еду, а уж если за чужой счет, то тем более.

— Между прочим, я не прошу тебя платить за меня.

— Я бы и не стал. Мы с тобой не настолько близки. Речь о другом. Тут вот что интересно. К мужчинам деньги приходят точно так же, как к тебе, — в обмен на работу. Но ты считаешь, что мужчина должен, а ты нет. Почему?

Она посмотрела на меня глазами, выражавшими к тому моменту окончательную растерянность, и сказала:

— Потому что я себя уважаю.

После этих слов в ступор впал уже я. Потерял дар речи на несколько секунд. Я остановился, глядя на нее, она тоже остановилась, и мы оказались напротив друг друга посреди широкого тротуара Лужнецкой набережной. Когда мне удалось осмыслить услышанное, я спросил:

— По-твоему, за себя сами платят девушки, которые себя не уважают?

— Ну-у-у, не-е-ет, — сказала она, теряясь еще больше.

— Или за столиком платит тот, кто себя уважает меньше? Вот если я себя уважаю, значит, ты должна платить за меня?

Немая сцена. Алла смотрит на меня, раскрыв рот, абсолютно круглыми глазами.

Мы пошли дальше. Говорили о чем-то другом. В вагоне метро она смотрела на меня задумчиво. При прощании сказала:

— Игорь, ты самый интересный собеседник…

Позднее я вспомнил о нашем разговоре и подумал, что мужчины в ее присутствии никогда даже не задумываются о том, чтобы не заплатить за нее. Она сама так глубоко убеждена в том, что так и должно быть, что это транслируется на ее лице, и никто не сомневается в том, что так и устроен мир. Она совершенно конгруэнтна — выражает только то, что думает, и делает только то, что хочет. Мне захотелось быть таким же уверенным в правильности собственного восприятия окружающего мира, как эта девочка.

Но я знал, что я… Как бы сказать поточнее… Я не могу жить вот так просто. Быть таким уверенным в своем праве быть самим собой. Я этого недостоин.

Я был слишком часто неуверен в себе. Точнее, уверен в том, что во мне все не так, неправильно, некрасиво и недостойно. Что нужно быть другим — не таким, какой я есть. Быть умнее, интереснее, привлекательнее, сильнее, талантливее, смелее, лучше, богаче, тоньше, круче. В общем, так, как у меня никогда не получится…

Глядя на людей вокруг, я видел зеркала, которые меня отражали. В одних видел что-то отвратительное — такое, что знал о себе. Этих людей я презирал и ненавидел — за то, что я такой же. Меня это бесило. Хотелось разбить зеркало. В других я видел того себя, который мне нравился и которым, казалось, я мог бы быть. Это такое классное чувство — я просто вижу, что делает человек, восхищаюсь, даже хочу присоединиться к его игре и тут же понимаю: «Я могу так же! Я такой же!» Во мне происходит вспышка радостного оживления. Но сразу после этого где-то внутри звучит голос, слышный только мне: «Ты не такой. У тебя не получится. Будут смеяться. Не высовывайся. Ты не имеешь права. Ты ничего подобного не достоин, и ты сам это хорошо знаешь». После этого внутри меня что-то надламывается. Я начинаю понимать, что действительно не такой и таким уже никогда не буду. В таких случаях мне становилось смертельно тоскливо. Я хотел закрыть глаза, чтобы не видеть отражение себя, которое мне очень по душе, но в которое не смею верить.

Я всегда был уверен, что мне нельзя быть самим собой

— я недостаточно хорош, чтобы существовать в таком виде. Я также был уверен, что никогда не смогу быть каким-то другим. По той же причине — я слишком плох, чтобы быть способным на какие-то перемены. Кроме того, я ни разу в жизни не услышал ни от своих родителей, ни от кого-то еще, чьему авторитету я мог бы доверять, каким быть хорошо, правильно и нужно. Никто не говорил мне, каким нужно быть. Только трахали мозги, объясняя, что надо быть не таким, какой я есть. Я — хуже всех. Я запомнил это с раннего детства.