Когда утром швейцар позвонил наверх и сообщил, что хозяин прибыл, Тамара поспешила к дверям, зная, что Петру будет приятно, если она встретит его на входе, как старший помощник у трапа – своего капитана, всходящего на борт. Она была готова к приезду мужа. Накануне вечером он позвонил из Душанбе, назвал номер своего рейса, но попросил не встречать – а она и не собиралась, так как дел по цирковой программе было все еще невпроворот, – сказал, что возьмет машину в Шереметьеве и везет сюрприз.

«Небось ковер какой-нибудь уникальный нарыл на тамошнем базаре, – решила она. – Не понимает, что в наш интерьер старина не вписывается… Ничего, положу его в зимнем саду и буду на нем разминку делать».

Однако сюрприз оказался иным. Через стеклянную дверь Тамара увидела, что муж, выйдя почему-то из полугрузовой «Газели», поднимается по ступеням с каким-то таджиком, так ей показалось издали.

«Кого еще черт принес? – думала она. – Походка какая-то знакомая, расслабленная пружина так двигается… У Сани такая была… А бородища-то, бородища! Совсем эти таджики обдушманились. И глаза, и лоб тоже похожи. Нарочно Петр подобрал кого-то похожего на Сашку, что ли? Что за шутки? Господи! – задохнулась она, когда гость вошел в открытую швейцаром дверь и оказался в холле, прямо перед ней. – Он! Живой!!! По законам бразильских сериалов мне нужно потерять сознание, а потом и память на несколько серий, а я стою, даже улыбаюсь, словно он вышел за хлебом и пришел через… тринадцать лет! К несчастью?»

– Здравствуй, Цыган, – как-то буднично сказала она и протянула ему обе руки, как когда-то при встречах.

Саша тут же вцепился в них, а Петр подскочил, ухватил ее за талию и вдруг начал погружаться в какой-то туман.

– Том, что с тобой? – спросил он откуда-то издалека.

– Да ничего, ничего, – прошептала она, приходя в себя. – Устала слишком, перетренировалась.

– Вот, Тамара Александровна, позвольте представить господина Сомната Сингха, индийского подданного, – как-то неуместно ерничая, сказал Козырев. – Он прибыл к нам как звезда индийского цирка для выступлений в вашей программе.

– Очень приятно, – уже собравшись с духом, сказала Тамара. – Добро пожаловать. Вы отдохнете с дороги или сразу пойдем в кабинет на переговоры? – протокольно спросила она и, оглянувшись на стоящих неподалеку Макарова и Петечку, негромко добавила: – Чтобы здесь цирк не устраивать…

– За этой парочкой глаз да глаз, – шепнул в ухо Панину старый лис. – Они еще на нас поработают…

«Переговоры» начались наверху в ресторане только после того, как Саша проконтролировал выгрузку в концертный зал своего реквизита, обосновался с помощью Петра в его номере «Евразии», переоделся с дороги и вышел в ресторан «На чердаке». Там он коротко повторил свою историю, уже рассказанную раньше Козыреву, и все трое начали вспоминать свои студенческие годы и общих знакомых. Тут же за столом было решено, что Тамара наконец-то выйдет на сцену в качестве ассистентки, заменив Наллу. При ее упоминании она слегка задержала взгляд на лице Цыгана и многое поняла. «Глупо! – одернула себя Тамара. – Не в тибетском же монастыре он жил эти годы. Да и кто бы ревновал, сука ты старая…»

Договорились о конспирации. Для всех Цыган становился индусом Сомнатом Сингхом, учившимся когда-то в ГУЦЭИ вместе с Козыревым, о чем предупредили Егорыча и что подтверждал немногословный русский Александр с уже приобретенным характерным акцентом.

Назавтра начались репетиции. Тамара с интересом наблюдала за установкой аппарата Цыгана.

Он вытащил из пеналов тонкие стальные трубы, ввернул их в подпятники, прибитые к полу сцены, и стал нанизывать на одну из них, как куски шашлыка на шампуры, тонкие пластиковые диски. На другую трубу он нанизал цилиндры из пробки в два пальца толщиной, зажатой между такими же дисками. Потом он стянул оба «шашлыка» специальными гайками, так что образовались столбы с почти неразличимыми горизонтальными промежутками между дисками, надел на них чехлы из плотной ткани, имитирующей кору дерева, даже со срезами небольших сучков, и установил растяжки – можно было натягивать канат.

– К чему такие сложности? – спросила Тамара. – Не проще ли было просто поставить бревна, раз уж тебе нужно дерево?

– Сейчас поймешь, – сказал Саша, вынув из ящика стальное кольцо с остро заточенной наружной кромкой.

Он коротко взмахнул рукой, и кольцо, пролетев несколько метров, намертво вонзилось горизонтально в первый из «деревянных» столбов.

– Я бы мог его воткнуть и в настоящее дерево – им бриться можно, – но поперек волокна это не так надежно, – сказал Саша, подошел к столбу и легко подтянулся на одной руке, ухватившись за кольцо. – А так я могу по кольцам взойти наверх, как по ступеням – диски раздвигаются и намертво зажимают их. Чехлов хватает на несколько представлений.

– А что это за кольца?

– Представляешь, это настоящее оружие. Им пользовались сикхи-ниндзя. В Индии их называют «ниханги». Таким диском легко снести пару голов в рядах противника. А еще ниханги носили высокие тюрбаны, в которых прятали несколько кинжалов и дротиков. Сейчас они иногда выступают на праздниках, никого не убивая своими мечами-кирпанами, конечно. Их очень уважают и до сих пор, как столетия назад, бесплатно провозят и кормят в деревнях. Хорошо, что ты увидала, как устроены столбы, – тебе же придется во второй втыкать вот эти мечи.

Цыган вынул из ножен сверкающий меч и легко вонзил его в столб из пробковых дисков, потом скинул обувь, снял носки и по-кошачьи мягко вспрыгнул босыми ногами на лезвие.

– Ага, тупые небось, – рассмеялась Тома.

– Обижаешь, – сказал Саша, спрыгивая.

Он поднял один из носков и легко располовинил его об лезвие.

– Так что ж у тебя за ступни такие, парень? – восхищенно спросила она.

– Да вот такие, – улыбнулся он. – И по мечам, и по углям, и по канатам, и по стеклам ходят. Йога! По воде только не научился… Вот и вся твоя работа. Навтыкаешь мне ступенек из мечей, потанцуешь на мне, когда я на стеклах лежать буду да по ходу дела несколько красивых па и комплиментов изобразишь. Самое трудное – мечи. Если меч вдруг начнет вываливаться под ногой, я могу прорезать ее до кости. Но ты девушка способная, я помню, за день освоишь. Только не порежься смотри, – сказал он, легко вонзая меч в пол.

Через два дня состоялась премьера циркового шоу под управлением и теперь уже при участии Тамары Александровой – так обозначили в афише жену хозяина казино, чтоб не порождать кривотолков. Все прошло великолепно, пусть уже немолодые, но классные мастера арены из числа друзей премьерши показали все, на что были способны и получили все, чего заслуживали: за один вечер каждый заработал больше, чем за пару предыдущих месяцев. А посетители казино приняли выступление с детским восторгом: и Зину-Каучук, и дрессированных кошек, и Егорыча, который просто жонглировал картами, и особенно таинственного Сомната Сингха – «грозного гималайского мстителя, посланца таинственной Шамбалы». Уже на следующий день количество посетителей казино почти удвоилось.

«Жаль, что Пол не знает, насколько оправдались его прогнозы относительно Цыгана, – огорчился Петр Ильич. – Но ничего, через пару дней приедет и убедится сам. И чего я боялся? С Тамаркой у них ничего уже не может быть. Он ей не простит предательства, а она не захочет связываться с каким-то площадным акробатом из вонючей Индии. Ясно, что он поехал сюда просто подзаработать столько, сколько там ему и не снилось… Так что все будет по-старому в их жизни. Хватит об этом. О делах нужно думать. Скорее бы Пол приехал и навел порядок. А Гене Панину рано еще в управляющие: прошаркал сговор дилера и драку не сумел предотвратить. Всего неделю нас не было и – на тебе, такой прокол вышел по милости этого Майдана. Тоже мне, бизнесмен лапшовый. Как он ухитрился Лизку охмурить? Молодец Брейн, что вовремя сориентировался, хоть и нарушил мой запрет. Так что черт с ней, с Лизой. Ее вполне заменит его система. Премировать надо гения…»

Вскоре приехал Машков, и через пару дней Козырев со спокойной душой отправился якобы на очередную выставку игрового оборудования в Лондон, а на самом деле повидать сына, который уже несколько раз звонил, жалуясь, что скучает, а заодно и положить на имя жены изрядную сумму долларов в лондонское отделение ее швейцарского банка.

Они уже третий час бродили по Москве и говорили, говорили, говорили… Саша жадно всматривался в знакомые места и не узнавал родной город. Вид бомжей, роющихся в помойках, привел его в ужас.

– Я думал, только в Индии такое. Тунеядцы у вас совсем разгулялись. И куда смотрит милиция? Или пусть дома сидят, или выселить их в провинцию – там небось работать некому, а эти тут пьянствуют.

– Негде там работать, а не некому, Сашенька. Развалили все производство. И дома им негде сидеть – бездомные это, – горько вздохнула Тамара.

– Слушай, а это тоже как у нас! – показал он на стройную фигуру проститутки, наклонившейся к окошку стоящей иномарки.

– А я думала, что в Индии все женщины строгих правил.

– Ого! Когда это было, – махнул рукой Цыган. – А Камасутра откуда взялась?

Его поразил центр города.

– Ух ты! Совсем как заграница, – удивился он.

– А это и есть теперь заграница для тебя, Саня, – рассмеялась Тамара. – Не хочешь вернуться?

– Не могу, – нахмурился он.

– Почему? Сейчас все изменилось. Придешь в… – Она запнулась. – А куда, интересно, нужно идти в таких случаях? Неважно, придешь в милицию и скажешь: я пропал без вести в Афгане, а теперь вот нашелся. Верните мне гражданство. Сейчас даже негры какие-то становятся русскими – неужели тебе откажут? Пойдем прямо сейчас!

– Не могу. Столько лет прошло, да и придется объяснять, при каких обстоятельствах я «без вести пропал»… Я ведь при этом офицера убил.

– Господи! Да на войне все убивают!

– А я нашего, если так можно сказать, убил. Офицера, да еще из КГБ!

– Как же тебя угораздило? Расскажи, Саня. Может, об этом и не сообщать? Ведь столько лет прошло. Кто вспомнит, пусть даже и об офицере. Они сейчас не в почете у нас.

– Об этом вспомнят… В общем, все гораздо сложнее, чем я ребятам рассказывал. Пойдем сядем вон там – люблю я на Патриарших сидеть… Так вот, после госпиталя направили меня в Чарикар. Это в горах неподалеку от Кабула. Считалось, что там простые армейские склады, но охранялись они в три кольца чуть не целым полком. Там были склады, но химического оружия и лаборатория по его испытаниям и доводке. Слава богу, что до использования дело не дошло – поперли нас из Афгана. Но все это я узнал уже потом, в тот самый день, когда… без вести пропал. Наши части уже сворачивались, чтоб идти к границе, – это уже было под Новый год, а базу нашу все не эвакуировали. По особому ведомству шла, наверно, и не попала в армейские планы. Так вот, прилетает однажды вертушка, Ми-8. Выходит из нее группа спецназа какого-то. Все в камуфляже специальном и в масках, совсем как ваш ОМОН, я по телевизору видел… Старший был капитан. И три прапора с ним. Он на КПП показал документ, маску приподнял и в штабной корпус прошел. Через час они вышли оттуда с «доктором» нашим. Это мы так промеж себя называли подполковника, который лабораторией заведовал. Говорили, что он доктор наук. И выглядел соответственно: очки в золотой оправе, бородка седая клинышком – ну «доктор», и все. Следом вышли прапоры эти с ящиками. А «доктор» меня увидел и говорит: «Ну, Цыган, повезло тебе, что первым мне на глаза попался. Первым и на родину попадешь. Пойдем в лабораторию, парочку капсул прихватим и полетим в Хорог, домой почти, ха-ха!» Знал бы я тогда, как мне «повезло», зарылся бы в землю, чтоб на глаза ему не попасться. Вот пошли мы в лабораторию, открыл там «доктор» сейф, а в нем два баллона размером с огнетушители. Мы их в ранец специальный уложили под присмотром капитана, и я надел его как рюкзак – тяжеленные! «Доктор» обвел грустным взглядом свою лабораторию и спросил капитана: «Справятся ваши орлы?» Тот ответил что-то вроде и не с таким справлялись, и мы пошли к вертолету. Прапоры вернулись в лабораторию, а я, «доктор» и капитан взлетели. Ми-8 был пассажирский, для перевозки армейских шишек, наверное, – кабина пилотов запиралась, а салон делился на два отсека: генеральский, с четырьмя мягкими сиденьями, и полугрузовой, с лавками для сопровождения. Вот на одной из лавок я сразу и задремал, как только мы поднялись, – только из караула был, на ходу спал… Проснулся, а мы все летим, но со снижением. В иллюминатор посмотрел, а под нами – Зебак. Там была наша топливная база с вертолетной площадкой. Ага, думаю, сейчас на дозаправку сядем – у «восьмерки» дальность всего в триста километров – там я и в туалет сбегаю, и с ребятами знакомыми поговорю. И вдруг оттуда по нам как дадут из пулеметов! Выскочил я в салон – у него броня небось – и замер на заднем сиденье. Капитан дверь открыл к пилотам и орет: «Вверх, вверх, ребятушки! Духи взяли Зебак!» Вертушка взмыла, аж ноги у меня подогнулись от перегрузки. «Все, – говорит капитан „доктору“, – теперь нам до Хорога не дотянуть. Расслабились, видно, наши тыловики, и накрыли их максудовцы. Хорошо, что не попали в нас». «Да уж, – „доктор“ отвечает. – Если бы они наши капсулы взорвали, по весне все население в долине померло бы». «Это еще почему?» – спросил капитан. «Да потому, что в них такая штука запечатана! Не зря же вас за ней и за мной прислали, голубчик. Лаборатория – это так, тьфу. Но все равно ее нужно сжечь дотла и лишь потом взорвать. Справятся ваши люди?». «Я же сказал, что и не с таким справлялись». «А вот то, что мы везем, не боится ни огня, ни воды. Воду эта штука даже любит. Она в ней растворяется, в реке например, и плывет вниз по течению. Потом растекается по каналам, попадает на рисовые чеки и впитывается в побеги. А в них происходит такая мутация, что никаких изменений в зерне обычные анализы не показывают, а организм человека реагирует однозначно – гибнет! Это мое детище. Транслетальный синтез называется. Эх, батенька, если бы за оружие Нобелевку давали, я бы тут не сидел, не трясся… и от страха тоже, – совсем уж разоткровенничался „доктор“. – И где же мы теперь, интересно, садиться будем, раз не дозаправились?» Капитан пошел на переговоры с пилотами, вернулся и сказал, что они попробуют перевалить через седловину в Ишкашим – это единственное обитаемое уже наше место в верховьях Пянджа, который разделяет Таджикистан с Афганистаном. А уж оттуда можно будет вызвать другой вертолет – дома же будем. А больше деваться некуда – у Ми-8 потолок три с половиной километра, а горы вокруг гораздо выше… Я тихо вернулся назад в свой отсек, чтоб, ты уж извини, решить там в уголке свою маленькую проблему – мочи не было уже терпеть. Ну и заснул снова с облегченьица-то… Проснулся, оттого что нас замотало из стороны в сторону, а меня еще и тряс кто-то за плечо. Оказалось, что это «доктор». «Иди, – говорит, – помоги капитану. Нас снова обстреляли, пилотов убило. Нужно их с кресел в салон вытащить, а то он штурвал не удержит!» Рванул я в кабину, а там капитан наклонился над мертвым летуном, сидящим в кресле, и пытается хоть как-то удержать вертолет. «Тащи его, – кричит, – а то мне до педалей не добраться!» А в кабине стекла разбиты и ветер ледяной гуляет. Вытащил я тело, а второго убитого летчика так и оставили в кресле с дыркой под глазом. У первого тоже был лоб прострелен. «Доктор» в салоне осмотрел пилота и говорит: «Странными какими-то пулями нас обстреляли. Очень уж калибр маленький, и копоть на лице. Хорошо, что капитана не задело, он как раз в кабине был. Кто бы тогда нас спас? Хорошие в КГБ специалисты – он и вертолетом управлять умеет…» Потом он взял планшетку мертвого летчика и стал определять, где мы летим, поглядывая в иллюминатор, – ученый! «Вот сейчас слева начнется ущельице, и мы через него на Ишкашим выскочим. Скорей бы!» Но вертолет мимо пролетел и вошел прямо в плотный снежный заряд, просто в бурю какую-то, а минут через двадцать вдруг пошел вверх и вправо, затем чуть вниз, потом в его двигателе начались какие-то нелады – и мы увесисто плюхнулись на брюхо в глубокий снег. А тут и лопасти замерли. Выходит наш спаситель из кабины с «Макаровым» в руке, а на нем – глушитель. И направлен он на нас с «доктором». «Вяжите, подполковник, руки солдату, чтоб он глупостей не наделал, а с вами мы сумеем договориться, – сказал он „доктору“. – Иначе вы к пилотам присоединитесь». Он правильно рассчитал. Я же все-таки десантура, сразу прыгнуть на него собрался, а «доктор», хоть и в форме, – интеллигент, так и ему показалось. «Доктор» вяжет мои руки, а у самого они трясутся, потому и узел вышел так себе. Навел тут капитан этот, я даже, как звали его, не узнал, пистолет на «доктора», и стал, как говорится, склонять его к измене родине. Мол, хватит там за копейки спину гнуть и рисковать, что понял он сам это в воздухе и решил перебраться в Пакистан – когда бы еще такая оказия подвернулась – и что «доктор» со своей головой, капсулами и бумагами из ящиков сразу станет там миллионером, потому что паки спят и видят, как бы отравить своих соседей индийцев – не бросать же на них кустарную атомную бомбу. И так далее, по полной шпионской программе. Вот тебе и кагэбэшник оказался… А «доктор» наш все это слушает, а сам, я вижу, потихоньку куртку сзади задирает и достает свой пистолет. Ай да ученый, думаю. Но восхищаться мне им довелось не дольше нескольких секунд – как только он ствол обнажил, так сразу пулю от капитана и схлопотал, хоть и бросился я между ними, сам не знаю почему…

«Черт с ним, с дураком, – сказал гад этот. – Не захотел нормальной жизнью жить. Мне хватит продукта и описаний. А уж технологию пакистанцы как-нибудь сами наладят – не зря же мы у них стиральные порошки да зубную пасту покупаем… Давай, Матросов, – так он меня почему-то назвал, – собирайся в путь-дорогу. Ты у меня будешь вместо шерпа-носильщика: не мне же баллоны эти переть! А не захочешь, пристрелю, как этих…»

Стал он что-то над картой бормотать, и понял я, что сели мы не на перевале Барагиль, как он рассчитывал, а махнули в снежной буре через узенькую полоску Пакистана и шлепнулись без топлива на другом перевале – Дархот, в аккурат на границе Пакистана и враждующей с ним Индии. И придется нам идти по снежному гребню километров двадцать, пока не начнется лощина, идущая к речке Ярхун, а по ней он рассчитал спуститься до пакистанского городка Мастуджа, где и собирался сдаться властям. Что я мог сделать со связанными руками с гэбэшником, который в карате наверняка не хуже моего разбирался, да еще и ствола с меня не сводил. Короче, напялил он на меня ранец с баллонами, порылся в бумагах «доктора», выбрав самое нужное, и пошагали мы. Но перед этим он расплескал в салоне бензин из канистры и бросил туда спичку. Мы успели отойти всего метров на пятьдесят по гребню, когда горящий вертолет взорвался. Ярко так пыхнул, потому что в горах уже темнело. Мерз я страшно – взяли-то меня на базе в легкой куртешке, а капитан натянул на себя меховушку с убитого летчика. Идем, а он на ходу еще и вербует меня по полной программе, обещает райскую жизнь в награду за хорошее поведение. А я тогда, ты же помнишь, был еще идейным комсомольцем, патриотом. Да и судьба «дока» с пилотами не позволяла ему верить. Короче, решил я или погибнуть с ним вместе, или ухитриться выжить и пробраться к своим, чего бы мне это ни стоило. Дурак был, гор не знал. Шли мы по узенькому такому гребешочку. Под ногами – полулед, присыпанный мягким снегом, в котором вязнут ноги. Справа – пакистанский каменный склон, почти отвесный, а слева – индийский, чуть более пологий, покрытый снегом. Выбрал я местечко поуже и присел: мол, ботинок перешнуровать. А капитан уже расслабился к тому времени, поверил, что я сломался. Остановился в шаге от меня. Тут я встал, провернулся на ногах и рюкзаком своим сбил его с гребня, как кеглю… Он так и полетел без звука вниз на скалы. А меня отбросило на другую сторону, и я сорвал лавину! Так на ней и заскользил вниз. Как она меня не подмяла, до сих пор не пойму. Лечу, как на волне, и вижу: впереди дерево торчит с одной-единственной веткой горизонтальной. Тут я вспомнил свои навыки и, подпрыгнув, ухватился за нее, как за трапецию. Лавина вниз ушла, и я спрыгнул вниз, на голый камень, метров с трех. А за спиной еще эти баллоны килограммов на двадцать. Связки на правой ноге порвал, но не сломал ничего, слава богу. Лежал под деревом минут двадцать, в себя приходил… Бросил я под ним свой ранец и заковылял вниз – там какие-то огоньки светились. Доберусь, думаю, до братьев-индийцев, и они мне помогут. Холод был – бр-р…

– Слушай, меня от твоего рассказа тоже мороз до костей пробрал, – прервала вдруг его Тамара, и Саша только тогда заметил, что они сидят на скамейке обнявшись, как когда-то в юности, и оба дрожат.

– Пойдем, а то еще простудишься, – запахнул он воротник ее пальто. – А нам скоро выступать…

– Пойдем к тебе в номер! Там и тепло, и перекусим что-нибудь.

– А ты не боишься, что Чайку донесут? – назвал он училищное прозвище Петра Ильича.

– А мы схитрим, – заговорщицки сказала Тамара. – Ты иди в отель, закажи что-нибудь в номер. А я помаячу для вида в «Яйце» и потом прошмыгну к тебе по коридору. Лови машину, хоть там согреемся…

Когда Тамара «прошмыгнула» в его номер, коридорная сняла трубку телефона.

– Гиви Тамазович, она пришла…

Они уселись на кровать, придвинули столик на колесиках, привезенный рум-сервисом, и Тамара одна рассеянно отщипывала кусочки то одного, то другого блюда, ожидая продолжения рассказа.

– Слушай, раз уж ты вознамерилась есть по-индийски руками, ничего не бери левой, – заметил Саша.

– Плохая примета?

– Нет. Левая рука у индийцев «нечистая». Они ею совершают обратные еде процедуры.

– Меня это не касается, – рассмеялась она. – Я европейка третьего тысячелетия! А ты продолжай – что дальше-то было?

– Так вот, эти ребята оказались кем-то вроде отряда местной самообороны. Для Индии Джамму и Кашмир – это что-то вроде вашей Чечни. Это Индия и не Индия одновременно. В восемьдесят шестом у них была очередная заварушка с Пакистаном, и этот штат отделился демаркационной линией, а границу закрыли. Индусы пустили все на самотек, а местное население вооружилось. Одним таким отрядом и руководил Радж Сингх, отец Сомната. С одной стороны он работал на Дели, обеспечивая охрану границы, с другой – готовил кадры боевиков для сикхских сепаратистов. Сдается мне, что в девяносто первом не без его участия убили Раджива Ганди – у нас тогда большой шухер был. Но правительственные войска по соглашению не могут войти на территорию штата. У него, старого ниханга, была целая школа боевых искусств. Кого там только не было из инструкторов! И китайцы, и бразильцы, и даже намдхари один – это сикхи-непротивленцы, «мирники», так сказать. И борьба у них соответствующая для самообороны. Вот ударь меня в живот. Бей изо всей силы, ты же старая каратистка!

– Именно, что старая, – засмеялась Тамара и изо всех сил двинула Сашу в мускулистый пресс.

К ее удивлению, рука не почувствовала почти никакого сопротивления – она вошла словно в воду, а тело Цыгана даже не дрогнуло.

– Вот видишь, что такое намдхари? Я расслабился, как вода, и энергия удара разошлась по всему моему телу. Зато смотри, как эта вода бьет, – сказал он и ударил расслабленной кистью, словно плетью, по металлической трубке столика – та прогнулась. – Видишь? А руке хоть бы что.

– Ты нанес ущерб частной собственности, – показала Тамара на столик.

– Ерунда, – ответил Саша и легко выпрямил трубку ставшими вдруг стальными пальцами. – Ну и медицина у них была на высоте. И своя, и современная. За полгода они меня поставили на ноги, и я стал делиться с ними секретами карате и нашего самбо – очень им понравилось. А потом ниханги как-то взяли меня на одно из своих шоу на «большую землю», и я там показал, чему учили в ГУЦЭИ нашем. Они обалдели. Поэтому, когда сына Раджа Сингха, Сомната, застрелили в Амритсаре, он выправил на меня его документы и выпустил в большой мир, отдав мне заодно в качестве… ассистентки его вдову, Наллу. Там проблема со вдовами…

– Что у тебя с ней… было? – ревниво спросила Тамара.

– Много чего, – уклончиво ответил Саша. – Но почему – было? Мы еще вернемся к выступлениям…

– Нет! Теперь я твоя ассистентка! Я не отпущу тебя, и пусть теперь все будет со мной! – почти крикнула она, заваливая его на кровать.

– А как же Петр? – совсем некстати спросил он.

– Ни слова больше, – горячо прошептала она ему в ухо, срывая с себя и с него одежду. – Да, я выбрала тогда его. Я была дурой и гадиной, слабой гадиной. Прости. Но если бы ты знал, как мне всегда было холодно с ним. Как давеча на скамейке, как тебе в горах… Вот так, вот так. Покажи мне вашу Камасутру, любимый…

Он имел об этой Каме весьма смутное представление, как и большинство обычных индусов, но годы, проведенные с Наллу, одаренной подобно всем индианкам природной сверхсексуальностью, и забытое чувство, вспыхнувшее в нем через столько лет, сделали свое дело. Тамара ощутила наконец то, что испытала один-единственный раз в неловкой юношеской близости с Сашей много лет назад среди множества свечей, зажженных в ее комнатушке.