Они сидели в потрепанном «жигуленке» неподалеку от казино и ждали. В окно хорошо был виден поджарый «ягуар» Ладо, по-хозяйски припаркованный на самом удобном месте стоянки «Золотого яйца».

Вдруг со стороны Пятницкой ко входу в казино, сверкая мигалками, подлетели две «Волги» и автобус, из которых вышли несколько человек в штатском и выкатились десятка два бойцов в масках и камуфляже, вооруженных автоматами.

– Ну началась потеха, – сказал Машков Цыгану. – Пошли вдоль стеночки.

Они натянули шапочки с прорезями для глаз и рванулись ко входу в родное заведение за последним из «маски-шоуменов», неотличимые от тех в своем камуфляже.

В зале кипела работа: часть бойцов держала под прицелом посетителей, жавшихся по стенкам, а остальные под присмотром людей в штатском топтались на игровых столах, раскурочивая лампы над ними.

Павел с Цыганом уверенным шагом направились к лифту, до которого убэповцы еще не дошли: по телефонной наводке «анонима» Машкова они знали, что обманная система по управлению колесами находится в другом крыле заведения, в кабинете Макарова, который и трясся в этот момент под дулами автоматов и пистолета человека в штатском, не понимая от ужаса вопросов, которые ему задавались…

Машков подошел к охраннику, стоящему у лифта, приподнял маску и показал ему свое лицо.

– Пал Палыч? – задохнулся в суеверном страхе тот.

– Он самый. Тихо, Жорик. Потом все объясню. Кто наверху?

– Только Козырь и этот, новый… Габуния. Катьку услали. С утра объявили, что вы погибли и что у нас новый управляющий.

– Ладно. Час никого не пускать. Дверь не позволяйте ломать, скажи, что видел, как Козырев с Габунией уехали.

Он вызвал лифт и набрал только ему, кроме Козырева, известный код второго с половиной этажа.

– Как это – мы погибли? – спросил в лифте Саша.

– А ты не слыхал во Внукове? Наш самолет все-таки рванул над Африкой. Видно, Клоун еще где-то заряд пристроил…

– Ты мне Ваньку не ломай, Клоун, – сказал Ладо, допивая крепчайший ямайский ром прямо из бутылки и затягиваясь сигарой – потакая своим причудливым для кавказца-сидельца слабостям. – Что значит – не можешь бабки со своего счета снять? Они же твои! И они нам нужны для срочной проплаты лицензии на строительство. Ну?

– Понимаешь, Реваз, счет закрыт на полгода, пока я не вступлю в наследственные права на капиталы жены.

– И вчерашнюю кассу, как я понял, перевел через Внешбанк туда именно поэтому. От нас подстраховался, Петушок? – заиграл желваками сухих щек Ладо.

Козырев не успел ответить, потому что дверь в его кабинет распахнулась, и на пороге появился Машков с пистолетом в руке. Ладо только и успел, что сунуть руку за пазуху – в следующий момент в центре его лба появилась аккуратная красная дырочка, и он свалился на пол.

– Паша, это все они! Они меня приперли к стенке! – заверещал Петр Ильич, видя, что ствол машковского пистолета с глушителем направлен уже на него.

– Молчи, сучонок. Где вчерашняя касса? В сейфе? Открой!

– Паша, Богом клянусь, вчера инкассировали все. Пусто у меня! – показал полки сейфа Петр Ильич.

– А на даче как, тоже все инкассировали? – испытующе заглянул ему в глаза Машков, тут же понявший по его убежавшим вбок зрачкам, что попал в точку – старый тайник, еще десятилетней давности, полон. – Значит, с худой овцы хоть шерсти клок. Саш, зайди!

Когда в кабинет зашел Цыган без маски, Козырев съежился в кресле еще больше.

– А она… там? – с последней надеждой хоть на какое-то воплощение своего гнусного замысла спросил он, увидев искаженное гневом лицо Саши.

– Да, там, в Лондоне, – ответил тот. – С нашим сыном.

– Ключи от дачи и от машины! – скомандовал Машков, и Петр Ильич послушно сунулся к нижнему ящику стола, где, как знал Павел, он держал свою барсетку.

– Подойди, возьми, – велел Машков Цыгану, не переставая целиться в голову Козырева.

И не напрасно, потому что тот вместо барсетки взметнул над столом руку с пистолетом. Короткий хлопок из машковского глушителя оборвал жизнь владельца «Золотого яйца», поставив в его лбу красную точку. Саша, так и не дошедший до Козырева, остановился перед Машковым, и в тот же миг на его затылок опустилась тяжелая рукоять пистолета…

Очнулся он сидящим в кресле со скованными за спиной руками. Голова ужасно болела, по шее сзади стекала липкая струйка крови.

– Почему-у? – недоуменно спросил Цыган, с трудом шевеля губами.

– Разговор у меня к тебе есть, Матросов, а ты собеседник опасный.

– Матросов? Так это ты, капитан? – поднял Саша голову, чтоб вглядеться в лицо старого… незнакомого.

– Трудно узнать, да? И немудрено! Когда ты меня сбил со скалы, я со сломанной ногой неделю брел до Пянджа. Лицо мое, отмороженное, просто отвалилось в сельской больнице. Его потом из моей задницы собирали. А кое-что так и не удалось восстановить, то, что у тебя небось в полном порядке, раз Тамару сумел отбить у этого козла.

– Так ты мне за это… мстишь?

– Мстить глупо. Месть несозидательна, Матросов. Ты мне нужен живой. Мы с тобой еще заработаем мне денег на операцию в Штатах. Где ты спрятал те баллоны, солдат?

– Да не помню… Бросил в горах. А они тебе еще нужны?

– Конечно! С годами они только поднялись в цене. Так что возьму я козыревский тайничок на даче, и поедем мы с тобой в твою Индию искать их. Найдем – отпущу тебя с миром. И с деньгами – индусам они тоже нужны, как и пакам.

– Да они уже давно разрушились, наверно…

– Если бы они разрушились, весь мир узнал бы про загадочный мор в Индии. Нет, Матросов, они лежат и ждут меня. У меня же на руках документация на эту химию! Вот мы их и сведем вместе.

– И кто-то однажды покушает риса и в муках умрет, чтобы ты себе пришил кусок никчемного мяса? Или там из пластика муляжи делают?

– Молчи, сволочь! – взвился Машков, тряся пистолетом. – У меня еще пять кляпов для тебя. Но это будет слишком простой выход. Я могу тебя так же изуродовать, а потом наставить твоих отпечатков на пистолеты и повесить на тебя эти трупы. Впрочем, последнее я сделаю на всякий случай при любом раскладе. Вот тогда ты пошутишь в одиночке, вспоминая свою Тамару и сыночка. Хочешь такого? Нет, я вижу. Так думай скорее, вспоминай, где баллоны. Сейчас еще не поздно будет через лифт уйти, а через десять минут в окно придется сигать, да еще отстреливаясь. Ну?

– Ладно. Дай подумать, – попросил Цыган, тряся головой. – Голова не варит после твоего приветствия старого знакомого. Дай-ка глотнуть, что там в бутылке на столике?

– А ты соображать хуже не станешь? – спросил Машков с сомнением, поднося бутылку с ромом к его губам.

– Наоборот. У нас, у йогов, обратная реакция.

Обжигающая жидкость забулькала, исчезая в горле Цыгана.

– Ну хватит, хватит – нам еще вместе бежать надо, – вырвал бутылку из его губ Павел. – Полегчало? Вспомнил?

– Да, теперь получше, – сказал Саша. – Скажи, это ты взорвал самолет?

– Да. Делов-то куча – достать сигнальную ракету у хохлов и твои пакетики зарядить.

– Но зачем? Там же Егорыч, Зинка… Да и с Рифатом ты дружил…

– Они уже были обречены. Не мною. А так мы свалились на Клоуна как с того света, согласись. Ладно, вспоминай, где баллоны!

– Я тогда в лавину попал, и меня к дереву вынесло, так я… Слушай, дай закурить – что-то во рту отвратно от этого пойла. Не вырвало бы…

– Так ты еще и куришь, йог твою?

– Нет, ты же знаешь, но сейчас, перед смертью – вдруг ты узнаешь, где баллоны, и пришьешь меня? И йогу можно исполнить последнее желание. Ладно, шучу я, – даже улыбнулся Цыган. – Захотелось просто.

– Черт с тобой, шутник, – усмехнулся Машков и поднес ко рту Саши окурок сигары, выпавшей из губ умершего Ладо. – На, прикури, – щелкнул он золотой зажигалкой покойника.

В тот же момент натренированная диафрагма Цыгана привычно напряглась, и он исполнил свой коронный трюк, поражавший наивных индийцев на базарных площадях, которые не понимали, как человек, только что говоривший и глотавший меч, может вдруг выплеснуть из себя огромный огненный шар…

Машков, мгновенно ослепший и выронивший свой никчемный пистолет, завертелся волчком в пылающем камуфляже. Он протанцевал еще несколько смертельных па, сам себе подвывая в такт движениям, потом рухнул на пол и затих, источая запах подгорающего мяса.

«Мышка бежала, хвостиком махнула – яичко упало и разбилось…» – пришли почему-то на ум Цыгану слова из любимой когда-то сказки. Он сидел, собираясь с силами, и повторял их снова и снова…

Но пора было выбираться, потому что земля уже буквально горела у него под ногами. Точнее, горела не земля, а устилающий пол ковролин, который добавлял к запахам табака, крепкого алкоголя и пороховой гари свою смертельно удушливую составляющую. Цыгану в его положении было бы естественным огорчиться тем, что жадноватый хозяин не оснастил свой кабинет пожарной сигнализацией, зато потратился на пуле- и звуконепроницаемые двери; но он только обрадовался этим обстоятельствам – помощь была бы не спасительна, а смертельно опасна. Выбираться нужно самому.

Цыган сидел, скованный наручниками, короткая цепь которых охватывала одну из толстых хромированных труб спинки тяжеленного офисного кресла. Не будь оно столь массивным, можно было бы упасть вместе с ним на пол и подобраться к еще дымящемуся на полу трупу – тренированное тело узника позволяло выделывать с собой и не такие эксперименты, – чтобы, обжигая руки, нашарить в карманах полусгоревшей одежды ключик от браслетов, но теперь оставалось только одно: вслепую вытаскивать левую кисть из стального захвата. Причем делать это нужно было максимально осторожно и плавно – наручники были с самозатягом, что ему удалось прочувствовать правой рукой, когда она непроизвольно дернулась, сжимаясь в кулак во время недавней беседы. Еще пара таких сокращений мышц, и уже никакими силами не вытащишь рук из сузившихся колец.

Он вообразил себя в шавасане – позе мертвого из индийской хатха-йоги – для полного расслабления тела и попытался начать его с левой кисти, предназначенной к высвобождению. Но ничего не получилось – несмотря на весь многолетний тренаж мудрено было расслабиться, сидя в кресле со скованными за спиной руками, ногами, притянутыми скотчем к ножкам, и головой, еще гудящей от удара рукояткой пистолета.

«Что ж, выручай, намдхари-пани!» – мысленно воззвал он к хорошо известной ему технике таинственной сикхской борьбы – технике воды. Он представил, что соперник наносит ему удар палкой по левой кисти, и та мгновенно расслабилась для погашения силы удара, превращаясь если не в водяную струю, то в полное подобие мокрой тряпки, не способной ни к сопротивлению, ни к ощущению боли. Теперь оставалось плавно, без рывков и судорожных сокращений мышц вывести из суставов запястья пястные кости большого пальца и мизинца, так чтобы полностью расслабленная кисть сложилась в трубку, пролезающую сквозь кольцо наручника. Уф! Получилось! И как раз вовремя – огонь уже лизал носки его ботинок. Короткий рывок туловища к столу – и нож для разрезания бумаг с треском порвал липкие путы, сковывающие ноги.

Избавившись от объятий кресла, Цыган, вправляя на ходу суставы, бросился к дымящемуся телу на полу. Ключи, как и ожидалось, оказались в правом кармане брюк, к счастью, не сгоревшем. Его освободившаяся от наручника правая рука рефлекторно дернулась к лежащему рядом с трупом пистолету, но разум подсказал, что стрелять, слава богу, пока не в кого и вообще ему нельзя брать в руки оружие – на нем не должно быть его отпечатков. Но кое-что в кабинете взять было необходимо. Он подошел к телу его хозяина, полулежащему в кресле.

– Извини, Чаек, чужого нам не надо, но ты мне должен суточные и командировочные, – сказал он, глядя в мертвые глаза под вскинутыми в изумлении бровями, между которыми сочилась красной жижей аккуратная дырочка от пули.

В пухлом бумажнике от Сен-Лорана оказались два десятка стодолларовых купюр и билет на вечерний рейс до Лондона.

«Если порвать его на глазах кассира в аэропорту, за двойную цену можно будет получить новый, на свое имя», – подумал он и, сунув билет и деньги в карман, шагнул к окну. На его счастье, под ним оказалась клумба, чернеющая рыхлой землей, перемешанной с кашицей первого снега.

Внезапно на столе зазвонил телефон, покорно умолкнувший на втором звонке. Зато тут же глухо запиликал мобильник в кармане пиджака на теле, сидящем в кресле.

– Что ж, пора – сказал беглец. – Третий звонок – это и выход на сцену, и отправление.

Он напоследок осмотрел кабинет и неожиданно совсем некстати усмехнулся при виде трех трупов в нем.

«Вот они – три дохлых кита, на которых держится глыба этой страны: бывший бизнесмен, бывший бандит и бывший гэбэшник. И я возвышаюсь над ними, как „грозный гималайский мститель, посланец таинственной Шамбалы“. Ведь надо же было целый месяц так меня позорить, объявляя, перед выходом на арену…» – Цыган сплюнул и шагнул за окно…

А за толстой стеной старинного особняка с наглухо зашторенными от окружающего мира окнами на всех трех этажах кипела привычная жизнь казино «Голден эг», или «Золотого яйца», если следовать невыполнимым требованиям мэра столицы по обязательной русификации названий. Если бы гости и работники этого заведения знали, какая дыра образовалась этим поздним осенним вечером в его золотой скорлупе, они бы поняли, что это кипение – уже не жизнь, а агония.

* * *

Теплоход «Степан Бандера», зафрахтованный английской туристической компанией «Ист Атлантик» на весь летний сезон, стоял у причальной стенки Королевских Альберт-доков. Его огромный белоснежный корпус слегка вибрировал из-за работающих на холостом ходу машин, и от этого по спокойной воде плавно обтекающей его Темзы шла легкая рябь. На палубе, почти у самой кормы, куда обычно не заглядывают круизные пассажиры, стояли двое: мужчина в белой униформе кока и девушка, судя по одежде, то ли официантка, то ли горничная. Они поглядывали на причал. Девушка ловко расправлялась с пригоршней семечек, которые неуловимым движением бросала себе в рот от уровня груди, а шелуху отправляла прямо в чопорные воды главной британской реки.

– Ленок, завязывай ты со своим безобразием, – ласково проворчал мужчина. – Не дай бог, пассажиры увидят тебя за этим занятием. Настучат капитану. Нам это надо?

– Кого ты учишь? – Девушка поправила свои огненно-рыжие волосы, выбившиеся из-под кружевной наколки. – Это я так… нервы. Я все время думаю: сбудется у нас – не сбудется, получится или ветер наши мечты развеет?

– Все еще сомневаешься? Я же сказал…

– Ну и ладно. Но если вы, господин хозяин, захотите-таки проверить еще раз судьбу в своем собственном казино, я всегда к вашим услугам… Можешь, Олежка, прямо сегодня на открытии.

– Нет уж, Белочка, – сказал Майдан. – С тобой я в эти игры больше не играю. Да и вообще, что-то играть не хочется: свой бизнес – та же игра, весь адреналин сжигает… Смотри, смотри! – закричал он, указывая на «ягуар», выехавший на причал. – Крутые! Знать, не только старички-пенсионеры поплывут с нами.

Из «ягуара» выскочил шофер, открыл заднюю дверцу, через которую машину покинули молодая дама и мальчик лет двенадцати. Затем с переднего сиденья поднялся спортивного вида мужчина в белом костюме, оттеняющем его длинные черные волосы, тут же подхваченные легким морским бризом. Мужчина и дама были в больших темных очках, несмотря на довольно пасмурный день. «Ага, – подумал Майдан, – обычно так появляются на людях персоны, желающие остаться неузнанными: богачи, звезды и… преступники. Эти вроде бы первых категорий. Хотя кто их сразу разберет…»

Первым на трап взбежал мальчишка, такой же черноволосый, как мужчина в очках, но коротко подстриженный. Взрослые шли за ним в обнимку.

– Как голубки, – хмыкнула Белка.

– Погоди, – не сразу откликнулся Майдан. – Слушай, кого-то мне эта дама напоминает… Ба, да это ж Тамара! Ну козыревская жена!

– Она! Точно она! – обрадовалась Белка. – Бежим туда! Вот сюрприз!

– Куда? – Олег ухватил ее за руки. – Вы, мадам, на работе. Нет уж, потерпи до вечера. Отработаем ужин и выйдем к посетителям на открытие нашей «Курочки Рябы» как положено: в вечерних туалетах, а не в колпаке и переднике.

– А если они не придут? – заволновалась Белка. – Вдруг ее мужик казино не интересуется. Кстати, что это за жгучий брюнет такой у нее?

– Вечером и узнаешь. Не волнуйся! Все у нас будут – куда они денутся…

Ближе к ночи, на ужине, когда «Бандера», захватив в Гавре еще одну группу пассажиров, огибал Бретань, чету молодоженов Заборофф, восходящих звезд лондонского развлекательного телеканала «Вэрайети», капитан усадил за свой стол. Теперь они были без темных очков, и английская часть пассажиров за соседними столиками с нескрываемым любопытством рассматривала живых кудесников, как всем было известно, поднявших рейтинг канала за полгода на небывалую высоту. Особое любопытство вызывал мальчик, очень похожий на стройного длинноволосого брюнета. Некоторые, зная из передач и газет кое-что о новой эстрадно-цирковой паре – «русская» англичанка и «русский» индиец, – гадали: сын? племянник?..

Ужин уже подходил к концу, когда на небольшую эстраду вышла еще одна пара, тоже привлекшая общее внимание.

– Дамы и господа, – поднял бокал шампанского капитан, – позвольте представить вам шеф-повара нашего ресторана, господина Майданского, поразившего, надеюсь, всех вас изысками настоящей русской кухни. Господину Майданскому и его очаровательной супруге… – Капитан замялся, а затем решительно произнес: – Елене принадлежит корабельное казино… – Он опять сделал паузу и произнес по-русски: – «Ку-роч-ка Ря-ба». Надеюсь, что вы ощутите в полную меру азарт и удовольствие от игры с крупье – прекрасной Еленой!

Тамара радостно всплеснула руками и склонилась к уху Цыгана, чтоб рассказать ему, какая замечательная пара эти люди, но капитан продолжал:

– Курочка Ряба – это персонаж нашей русской сказки, в которой идет речь о богатстве подлинном и мнимом, о том, что…

Капитан еще долго говорил, а Тамара, о чем-то начинавшая догадываться, следила за тем, как в зале официанты расставляли на столах небольшие круглые торты в виде рулеточных колес, в которых красно-черные ячейки с цифрами были залиты черным шоколадом и малиновым желе. На небольших башенках посреди каждого из них лежали шоколадные яйца в золотой фольге – что-то вроде «киндер-сюрпризов». Куски торта и яйца, поняла Тамара, можно разыграть, запустив по каемке подноса шоколадный шарик, также завернутый в золотую фольгу…

Через несколько минут посетители с увлечением поддались «сладкой рекламе» корабельного казино. А госпожа Майданская приблизилась к капитанскому столику с круглым подносом в руках:

– Для вас изготовлен особый торт. Здесь яичко действительно золотое.

– Здравствуй, девочка! – прошептала Тамара, еле сдерживая себя. – Как я рада! Расскажи…

– Потом, потом, – зашептала Белка. – Все потом… А сейчас… – повысила она голос, – делайте ваши ставки, господа!

Все за столом написали на салфетках номера. Саша-маленький вывел цифру семь. Золотое яйцо должно было достаться тому, на чьем номере остановится шоколадный шарик.

Белка взяла его в руку, оглядела присутствующих и пустила по кругу.

И шарик замер на семерке.

Потом, когда капитан ушел, они смогли наговориться всласть. Майдан снисходительно наблюдал за болтовней женщин, мысленно перебирая имена любимой: «Белка… Лена… Лизонька…»

Они все подходили ей. Олег не удивлялся: бывшая хозяйка и бывшая ее служащая обнимаются, как родные сестры. «Счастье сближает», – думал Олег, не больно-то вникая в рассказ Тамары. Он понял только одно: полгода изнурительной тяжбы, и она получила козыревские деньги – свои деньги.

А Саша-старший смотрел на Сашу-младшего и гадал: почему золотой приз «Курочки Рябы» достался его сыну? Подыграла крупье? Просто повезло? Или…

Цыган обнял сына за плечи и притянул к себе. Неожиданная мысль обожгла его: «Сашка не бывший бандит. Он не из бывших бизнесменов и гэбэшников. Он просто мальчишка. И только он имеет право на выигрыш…»

– Сашка! Чего ты хочешь? – спросил Цыган. – Ну какая у тебя мечта? Вот ты плывешь на шикарном корабле. Мы с мамой рядом. Все хорошо. В кармане у тебя слиток золота. Маленький, кругленький. Но золота! А у тебя глаза какие-то странные: то ли мечтаешь, то ли грустишь… Ну!

– Домой хочу, – совсем по-детски произнес Саша.

– Куда? – не понял Цыган. – Домой? Да трех дней не прошло, а ты заканючил.

– Домой, – упрямо повторил Саша. – Домой. В Россию…