В то же самое время в баре происходила одна удивительная встреча. Но все по порядку.

Вера Михайловна Лученок, получив по-западному, в конвертике, уведомление об освобождении от занимаемой должности, в шоке была только пять минут. Как раз столько времени оставалось ей до окончания рабочего дня. Она выдавала и получала верхнюю одежду в эти пять минут словно в тумане, к счастью, ничего не перепутала, хотя это уже не имело значения.

Потом собрала свои нехитрые пожитки, последний раз посмотрела на привычное рабочее место, сказала сменщице вместо «пока» «прощай» и пошла домой.

Когда тряслась в метро, вдруг поняла, что уже не думает об увольнении, а думает о том, как бы исхитриться и занять место, когда вон тот молодой человек наконец сложит свою газету и выйдет. На это место явно претендовал старичок с сумкой на колесиках, но Вере Михайловне удалось незаметно, эдак интеллигентно протиснуться поближе к вожделенному сиденью, и, когда молодой человек встал, она живо уселась на свободное место.

Ну что сказать – это счастье!

Вот тут Вера Михайловна и поняла, что треволнения ее ухода из отеля отступили на второй план, а на первый все настойчивее вылезают предстоящие заботы. Во-первых, как там Афанасий? Окотилась или нет? Теперь она будет называть это именно так – «окотилась». А то действительно путаница получается.

Потом – что с ней? Легче принять несколько раз кошачьи роды, чем говорить с мамой. Мама не любит современную жизнь. Да кто ее любит? Почему-то все любят прошлое и будущее, а настоящее – этот неуловимый миг между завтра и вчера, собственно ни то ни се, – все ненавидят. Ерунда какая-то, этот самый миг за мгновение был будущим, которое все любят, а через мгновение станет прошлым, которое тоже все любят, что же происходит тут, посредине?

Ответить на этот вопрос Вера Михайловна не успела. Приехала.

Теперь так – забежать в магазин, купить молока и детское питание. Новорожденным надо хорошо питаться. Потом не забыть хлеба, и вчера кончилась соль. Вера Михайловна мысленно пересчитала карманные деньги, может быть, еще хватит на майонез.

И тут ее как ударило – долг! Как она его теперь отдаст? Это невозможно, это просто какое-то наваждение. Не могли ее уволить из-за каких-то негодяев. А этот длинный еще так мило улыбался. Ах, как обманчива внешность, как обманчив этот самый миг между вчера и завтра.

В квартире было тихо, хотя Вера Михайловна еще с порога прислушалась, не пищат ли котята.

Афанасий вышла из темноты походкой постороннего наблюдателя. Стройная, изящная, отчужденная. Посмотрела на хозяйку и сладко потянулась.

Вера Михайловна бросилась ее обнимать, целовать, гладить, поздравлять.

– Ну что, мамаша, как твои детки, чем ты их кормила? Я им тут принесла вкусненького, а тебе свежего молочка. Ну, показывай, сколько их у тебя?

Вера Михайловна наконец разделась, переобулась и готова была принять новорожденных.

Афанасий прошла на кухню. Ну конечно, рожала небось в грязном ведре.

Вера Михайловна заглянула в ведро – увы! По углам никаких котят.

– Неужели ты рожала в комнате? – уважительно произнесла хозяйка, шагая в комнату, но и там никаких котят не было.

Афанасий лениво наблюдала за поисками ее собственных детей, не принимая в этом никакого участия.

Страшное подозрение закралось в голову Веры Михайловны. Ее ведь предупреждали: мамаша может и поесть своих детишек.

Вера Михайловна обшарила все углы, мыслимые и немыслимые закоулки, заглянула даже в духовку, но никаких котят не нашла. Она обессиленно села на стул и с ужасом уставилась на Афанасия.

– Ты что наделала? – спросила она сдавленным голосом.

Афанасий умылась.

Вера Михайловна дрожащей рукой набрала номер жены дипломата и, как только та ответила, зарыдала:

– Она поела своих котят! Ты представляешь, прихожу домой – ни одного котенка!

– Погоди, Верусь, может, она еще не родила? – забеспокоилась и подруга.

– Как же! А куда живот девался?

– Ужас!

– Я ее убью! Она свинья, гадость, каннибалка!

– Каннибалы – это людоеды.

– Так она меня и съела! Я о ней думала, что она… А она…

– Ты хорошо поискала?

– Даже на антресоли заглядывала.

– М-да…

– Никогда не вешала кошек, а эту линчую!

Вера Михайловна снова зарыдала, и подруге оставалось только выслушивать тяжкие всхлипы.

– Ну погоди, может, еще все образуется, – сказала она.

– Что образуется?

– Ну не знаю… Найдутся котята.

– Где?

– Да где-нибудь. У тебя форточка открытой оставалась?

– При чем тут форточка?

– Она вылезла в окно, спустилась на улицу и где-нибудь в подвале родила.

– Ага, а потом бросила детишек и вернулась домой?!

– Действительно, странно. Они ведь от котят не отходят. Погоди минутку, я позвоню своему знакомому, он педиатр.

– Кошачий?

– Какая разница!

Пока телефон молчал, Вера Михайловна еще раз обыскала квартиру и даже с пристрастием допросила Афанасия. Тщетно. Афанасий была сама невозмутимость.

Подруга позвонила не через минуту, а через полчаса.

– Значит, так, педиатр этот ничего не знает. Но у него есть знакомый вирусолог, тот, правда, тоже ни уха ни рыла, но у него есть знакомая ветеринарша. Она, правда, по крупному рогатому скоту, но у нее есть…

– Короче! Кто у нее есть?

– Не кто, а что. У нее есть ветеринарная энциклопедия. Она посмотрела. Ну-ка возьми Афанасия на руки. Вера Михайловна взяла ненавистное животное.

– Теперь посмотри – есть ли у нее набухшие соски? Вера Михайловна перевернула кошку на спину – соски были, но малюсенькие.

– Нет.

– Ну вот, так и есть! Твоя кошка никого не родила! – торжественно провозгласила подруга,

– Как это? А куда девался живот?

– Ветеринарша сказала, что такие случаи часто встречаются у людей. Так называемая истерическая беременность. Ложная то есть.

– А у кошек?

– У кошек – редчайший случай. И еще она сказала, только ты не обижайся, что животные часто подражают своим хозяевам.

– Что ты хочешь этим сказать? Я никогда не симулировала беременность.

– Ну, может быть, ты слегка истерична, климакс, знаешь ли…

– Это тоже она тебе сказала? Я ведь не крупный рогатый скот.

– Это я сама додумала.

– Ну спасибо.

– Не за что. Успокойся, видишь, все объяснилось.

Вера Михайловна бросила трубку.

С Афанасием-то разъяснилось, а с ней самой? Неужели она действительно климактеричная истеричка?

Мужчины у Веры Михайловны не было уже года четыре. Она сама себе не признавалась в этом, но, когда по ночам ей снились бесстыдные сны, просыпалась уставшая и разбитая.

Глупо! Никакой мужик ей не нужен. Не кошка ведь она!

– Мама, как у тебя дела?

– Если ты позвонила только для того, чтобы задать этот дежурный вопрос, то у меня нет времени.

– О господи, мама, я просто волнуюсь.

– А что, есть причина? Я уже не жилец на этом свете? Хотя при нашей жизни отбросить лапти не так уж и сложно.

– Мама, меня уволили.

– Я всегда говорила: американцам верить нельзя. Они все сволочи.

– Мам, а Афанасий симулировала беременность.

– На что ты намекаешь? Что я тоже – симулянтка?

– Мам, ну что ты говоришь?

– А что ты думаешь? Вот главный вопрос.

Вера Михайловна и не заметила, как за разговорами открыла детское питание и съела его.

Когда положила трубку, уставилась на пустую баночку, и ей вдруг стало так тоскливо и одиноко. Хоть в петлю вместо Афанасия.

Вера Михайловна хотела заплакать, но не стала. Все слезы она отрыдала часом раньше.

И тогда она встала, открыла шкаф и достала самое свое нарядное платье.

Надо сказать, что на дорогие наряды у Веры Михайловны денег не было, но одевалась она отменно, даже Чарли иногда поглядывала на нее с завистью.

Секрет был прост: Вера Михайловна прекрасно шила. Журналы «Бурда» огромной стопкой лежали в углу.

И вот она достала свое лучшее платье, которое еще ни разу не надевала, сделала прическу, вечерний макияж, надела это шикарное платье и сказала:

– Имею право!

Швейцар отеля «Мэдиссон-Московская» ее не узнал. Широко распахнул двери и даже слегка поклонился.

Она сняла пальто в гардеробе, и гардеробщица тоже не узнала ее. Правда, там толпился народ, гардеробщица даже головы поднять не могла.

Вот так Вера Михайловна оказалась в баре.

Села за столик, от которого официант предупредительно отодвинул стул, заказала себе белого вина и подняла глаза.

Первый, с кем она столкнулась взглядом, был тот самый длинный негодяй, который устроил весь спектакль в гардеробе. Но теперь он смотрел на Веру Михайловну восхищенными глазами и даже делал какие-то скромные знаки кивками головы.

Вера Михайловна благосклонно склонила голову. Ей вдруг так захотелось отомстить этому паршивому иностранцу, что вся ее самовнушенная за дорогу в отель осторожность вмиг слетела.

Иностранец подался всем телом вперед, словно не веря своему счастью.

«Ну ты у меня попляшешь», – подумала Вера Михайловна и кивнула уже увереннее.