Переворот фельдмаршала Миниха удивил многих. Герцог Бирон пал, и никто не вступился за него. Анна Леопольдовна присвоила себе титул "императорского высочества" и теперь никто не мог помешать ей вызвать в Петербург графа Линара. Миних стал первым министром при её высочестве. Манштейн получил генеральский чин и богатые поместья в России. Принц Антон Брауншвейгский стал генералиссимусом, не выиграв ни одного сражения. Рейнгольд Левенвольде получил 50 тысяч рублей на покрытие долгов из сумм изъятых у герцога Бирона. Граф Остерман стал генерал-адмиралом.

Но борьба придворных группировок на сем не кончилась. Сначала Остерман и Бирон объединились против Волынского. Затем Остерман и Миних выступили против Бирона. И вот в схватке за власть сошлись Миних и Остерман. Уступать не желал никто. Остерман желал править Россией и спрашивал, зачем ему белый мундир генерал-адмирала? Он совершенно ничего не понимал во флотских делах. Но фельдмаршал Миних также желал единолично править империей и Остерман был ему не нужен. "Пусть довольствуется тем, что я дал ему, — гордо говорил он. — А не то в отставку".

Год 1740, ноябрь, 14 дня. Санкт-Петербург. Пьетро Мира.

К дому Пьетро подкатила закрытая карета. Мария увидела её в окно. Она окликнула Миру:

— Это люди из тайной канцелярии!

Мира даже не поднялся с дивана. Он знал, что за ним придут. Сеньор Франческо Арайя вошел в фавор при дворе Анны Леопольдовны и сего следовало ожидать.

— Пьетро!

— Они пришли за мной, Мария. Тебе ничего не грозит.

— Я говорила тебе, что нам нужно бежать! Но ты уперся! А мы бы могли уже быть далеко!

— Но мои деньги, 100 тысяч рублей! Они в Митаве в банке Либмана. А Либман здесь в Петербурге под домашним арестом. Я должен был с ним встретиться. Без его записки я не могу получить своего золота.

— Но у тебя же есть немного денег. Нам бы хватило.

— Что? Ты сошла с ума? Я столько сделал, дабы составить себе состояние. И теперь уехать без ничего? На радость сеньору Арайе? Ну, нет! Сего не будет.

— Но твоя жизнь в опасности!

— Я не уеду без того, что заработал, Мария.

— Они тебя заберут!

Пьетро снял с пальца драгоценный перстень, подарок Бирона, и спрятал его в потайной карман штанов.

— Но что мне делать? — Мария Дорио заломила руки.

— Я спрятал в известном тебе месте в подвале моего дома 12 тысяч рублей серебром. Они твои. Если желаешь, можешь бежать из России, Мария.

— А ты? — всхлипнула она.

— Я не знаю, что со мной будет завтра.

— Но я хочу тебе помочь.

— Потом, Мария. Покинь сию комнату. Уйди в спальню. Уйди. Я не хочу, чтобы они тебя увидели. Слышишь? Они уже поднимаются по лестнице. уходи.

— Но, Пьетро…

— Мария. Торопись.

Женщина вышла, и двери за ней закрылись. Она ушла через спальни. Со стороны коридора стучали тяжелые сапоги. В комнату вошли трое. Впереди был секретарь генерала Ушакова Иван Топильский.

— Господин Пьетро Мира? — спросил он.

— Меня хорошо знали при дворе Анны Ивановны. Вы разве не бывали при дворе? — нагло спросил Топильского Пьетро.

— Вы, сударь, не поняли, кто к вам пришел? Я из тайной канцелярии. И я привык задавать вопросы. Стало быть, вы и есть Пьетро Мира, бывший шут?

— Да, это я. Меня также называли при дворе именами Адамка, Адам Иваныч, Педрилло.

— Вы состояли в дружбе с государственным преступником Бироном?

— Вы имеет в виду герцога Курдяндии, Лифляндии и Семигалии?

— Именно так, сударь! Разве я не достаточно четко произнес имя "Бирон"?

— Герцог Бирон мой друг. Но с каких пор он стал государственным преступником? И с чего вы назвали его просто Бироном? Он что лишен герцогской короны?

— Ваш Бирон сидит в камере в Шлиссельбурге. И уже назначены судьи для разбирательства его дела.

— Но разве его лишили титула герцога?

— Нет. Пока он герцог Курляндии. Но кончит ваш герцог на плахе.

— Казнить владетельного герцога не столь просто. Что скажут в Европе, если в России бросят на плаху герцога и вассала короля Речи Посполитой?

— Вы много говорите, господин шут!

— Что вам угодно от меня, господин из тайной канцелярии?

— Вы арестованы, — произнес Топильский.

— Я? — Пьетро сделал вид, что удивлен. — Но я не подданный России. Я итальянец.

— Разберемся. Прошу вас следовать за мной.

Пьетро накинул простой серый кафтан и последовал за людьми из тайной канцелярии.

Внизу он принял из рук слуги плащ и шляпу.

— Сей дом приказано отобрать у вас, сударь. Я вам не сказал? — спросил Топильский.

— Я это понял и без ваших слов. Так в вашей стране делают всегда. Я ведь помню когда арестовали кабинет-министра Волынского, все его имущество забрали. А сей дом — подарок императрицы.

Пьетро отвезли в подвалы к Ушакову и там сразу поставили к допросу. Но вздергивать его на дыбу не стали. Все-таки он был иностранцем и Ушаков не рискнул подвергнуть его допросу с пристрастием….

Генерал Ушаков стал задавать Пьетро вопросы:

— Ты состоял в дружбе с Бироном?

— Да, — честно ответил Пьетро. — Скажу более. Я не только состоял в дружбе с герцогом Бироном. Но и сейчас являюсь другом оного герцога. А сие разве преступление?

— Ты, мил человек, не ершись. Я ведь с тобой покуда, по-доброму, разговариваю.

— Но я разве в чем-то виноват? В чем меня обвиняют? Отчего я арестован? Я служил в придворной кувыр коллегии шутом. Сие есть преступление?

— Ты учинил разбой на улицах столицы и почтенного человека избил совместно с иным шутом, коего Кульковским кличут. И тот Кульковский ныне в бегах пребывает.

— Вы говорите про сеньора Франческо Арайя?

— Сеньор Франческо Арайя есть подданный Российской империи. Он капельмейстер при дворе ея императорского высочества правительницы Анны Леопольдовны. И за разбой и за побои ты ответить должен.

— Сие все, в чем меня обвиняют?

— А тебе сего мало? Али думаешь, что ты персона знатная и великая? Дак я в сем подвале много кого повидал. И иноземцы разные здесь живот свои кончали.

— Но я не скрываю, что избил капельмейстера Арайю!

— А по чьему наущению ты сие сделал, и не было ли в том умысла противу правительницы нашей Анны Леопольдовны?

— А какое отношение имеет правительница к сеньору Арайя? — спросил Пьетро. — Разве сеньор Арайя уже министр империи?

— Ты говори толком, подбивал ли тебя герцог Бирон действовать противу правительницы империи Российской?

— Герцог Бирон был регентом империи по воле покойной императрицы Анны Иоанновны! Какой же здесь может быть злой умысел?

Пьетро Мира просидел к подвалах тайной канцелярии три дня, а затем его отправили в Шлиссельбург. Ушаков его пытать не стал, ибо измены государственной за сим шутом не было. А про то, что он побил капельмейстера Арайю так то разве преступление? Он и ранее при весёлом дворе Анны Ивановны не единожды с ним сталкивался, и окромя смеха то ничего не вызывало. Мало ли на Руси кто кому морду разбил.

Напугать же шута Ушаков не смог и потому далее возиться с ним не пожелал. Пусть сам Остерман решает, как с ним быть….

Год 1740, ноябрь, 17 дня. Санкт-Петербург. Генерал Ушаков у Остермана.

Начальник тайной канцелярии нашел вице-канцлера Остермана у Анны Леопольдовны. Тот теперь часто посещал правительницу и постоянно чернил Миниха. Говорил, что де ведет фельдмаршал империю к гибели и без него, без Остермана, все рухнет. Анна Леопольдовна его слушала, но Миниха боялась, и делать ничего против фельдмаршала не желала.

Ушаков кивнул Остерману и тот подошел к нему.

— Андрей Иванович? Вы здесь? — спросил Остерман.

— Пришлось прийти. Хотя я не желаю дабы Миних увидел меня с вами. Он все же теперь первый министр.

— Фельдмаршала здесь нет.

— Но ему могут донести.

— Что вы хотите, генерал?

— Я шута по вашему приказу арестовал. И в Шлиссельбург его отправил. Но на кой он вам сдался не могу понять?

— Сей шут у нас не беден. Да и Бирону он друг. А Бирон под судом. Сколь денег в дому его нашли? — спросил Остерман.

— Рублей сто не более. Он мне на допросе сказал, что все деньги его в банках европейских пребывают. У Либмана надобно деньги спрашивать.

— Умен больно, генерал. У Либмана, — махнул рукой Остерман. — Либман банкир и все деньги его не здесь. И нам их не взять. Это тебе не Россия. Сей еврей хитер больно, и отпускать его придется. А шут в Шлиссельбурге?

— Да.

— Пусть посидит в каземате сыром рядом со своим герцогом. Он мне все отдаст. Сам. У него не менее ста тыщ имеется. А там посмотрим, что с ним делать.

Остермана сейчас больше волновал не шут, и даже не его хозяин Бирон. Его волновал фельдмаршал Миних. С остальными он сумет посчитаться потом….

Год 1740, ноябрь, 18 дня. Санкт-Петербург. Миних за работой.

Фельдмаршал забрал себе власть не только над армией, но и все дела иностранные. Он с солдатский прямолинейностью разговаривал с дипломатами, и стучал кулаком по столу. Послу Венскому он заявил:

— Ваш император Карл VI умер. У власти дочь его Мария-Трезия. И в России вы перемены наблюдаете. Я вам более не пособник! Хватит Остермановщины!

— Что вы хотите сказать, фельдмаршал? — австрийский посол побледнел как полотно.

— Токмо то, что Россия более ваши проблемы решать не станет! Мало вы нас передавали? Вы у меня победу над турками украли! Я мог бы и Константинополь занять! А Австрия предала меня тогда! И того я вам не забуду!

— Это значит разрыв отношений с моей императрицей? — спросил посол. — Разрыв между Петербургом и Веной?

— Про то я вам скажу позже! А пока ждите!

— В отношения между государствами такие слова, господин Миних! Я посол Австрии. И представляю сейчас не себя лично!

— Про сие я не позабыл! Но и вы помните, что политикой империи Российской правит более не Остерман. Так и скажите своей императрице!

Миних указал послу Австрии на двери….

Посол отправился к Остерману, но вице-канцлер и новоиспеченный генерал-адмирал, только руками развел. Его от дел иностранных отрешили.

— Но моей императрице нужна ваша помощь как никогда, граф. Вы ведь знаете что за обстановка сложилась. Над Веной нависли тучи! Молодой король Пруссии готовит войну!

— Но что я могу сделать? Вы подумайте сами. Миних забрал себе всю власть! И я принимаю меры дабы отстранить эту грубую скотину ольденбургскую от управления делами империи Российской. Но пока у меня ничего не получается. Анна Леопольдовна его боится. Он рушит все, что создано мною за долгие годы. Думаете мне, маркиз, то приятно видеть?

Остерман закрыл лицо руками…..

Миних через Манштейна узнал, что венский дипломат сразу от него поперся к Остерману, и сам поехал во дворец Анны Леопольдовны. Он им покажет кто в доме хозяин.

Фельдмаршал без стука ворвался в покои принца Антона и прокричал:

— Где эта венская лиса?

— Вы что фельдмаршал? — как ошпаренный подскочил с кресла новоиспеченный генералиссимус.

Рядом с ним сидел его брат принц Людвиг Брауншвейгский. Он также поднялся при виде фельдмаршала.

— Посол Вены притащился сюда жаловаться на меня? Остерману?

— Я не видел венского посла сегодня, фельдмаршал, — честно сознался принц Антон.

— И я не видел, — сказал принц Людвиг.

— Стало быть, он у принцессы Анны Леопольдовны. И там же я найду генерал-адмирала Остермана. Он любит утирать венцам сопли. Ну да я ему покажу!

Миних ушел, оставив принцев, причем он громко хлюпнул дверью, не дав закрыть её створки лакеям.

— Он несносен, брат, — принц Людвиг посмотрел на Антона.

— Я это вижу, брат мой. Но что я могу сделать? Я генералиссимус только благодаря ему. Если бы не он, то нами бы помыкал герцог Бирон.

— Но он желает поломать отношения Петербурга с Веной, брат. А Марии-Терезии как раз сейчас нужна поддержка России.

— Оставь, Людвиг, какое нам с тобой дело до Марии-Терезии? Пусть сама выкручивается. Стану я думать о ней. Мы теперь живем в России, и с ней нам стоит связать наше будущее.

— А вы не думаете брат, что нам придется вернулся в Австрию? — спросил брата Людвиг.

— С чего это? Я отец русского императора…

Миних влетел в покои правительницы и небрежно поклонился.

— Ваше императорское высочество, — он приблизился к Анне Леопольдовне. — Не я ли дал вам все, что вы желаете, и не я ли избавил вас от Бирона?

— Что случилось, фельдмаршал? — спросила обескураженная его поведением принцесса.

— Я указал венскому послу его место, но он притащился к вам. Или я уже не первый министр?

Анна посмотрела на Остермана и на посла Австрии. Тот был бледен как полотно.

Остерман заговорил:

— Я все еще вице-канцлер империи, фельдмаршал. И я руководил внешней политикой России в течение долгого времени. И ваш разрыв с Австрией может привести…

— Я не нуждаюсь в ваших советах, генерал-адмирал, — прервал его Миних. — Время, когда вы руководили внешней политикой России прошло навсегда. Теперь я стану ей руководить. Я поверну корабль империи Российской от Австрии к Пруссии. Молодой король Фридрих II станет нашим хорошим союзником в делах европейских.

— Следует ли мне понимать сие заявление как разрыв отношений с моей императрицей? — спросил австриец. — Фридрих II грозит нам войной и если Россия выступает на стороне Пруссии…..

— Ты погоди, Бурхард Христофорович! — вмешалась Анна Леопольдовна. — Такие вопросы так не решаются. Все же дела государственные. России новые войны не надобны. Ты хоть и первый министр, но не император России. А ты, посол, не горячись. Скажи ему, Андрей Иванович.

— Я получил право говорить от имени империи, ваше императорское высочество! — вскричал Миних.

— Дак никто тебя того права и не лишает, фельдмаршал, — испугалась Анна Леопольдовна. — Но про дела важные подумать надобно сначала.

— Хорошо! — согласился Миних. — Я подумаю про сие!

Инцидент был на время исчерпан. Но прямолинейность Миниха не понравилась ни кому. Многие дипломаты осудили его. Шведский посол барон Нолькен во всем поддержал посла Австрии. И даже пригрозил покинуть Петербург. Остерман заголосил, что Миних толкает империю к катастрофе….

Год 1740, ноябрь, 22 дня. Шлисельбург. Остерман и Бирон.

Генерал-адмирал Остерман прибыл в Шлиссельбург и потребовал именем регентши Анны Леопольдовны свидания с герцогом Бироном. Его тут же отвели в камеру, где содержался свергнутый регент и фаворит покойной императрицы.

Бирон был удивлен визиту. Он поднялся со своей простой кровати и церемонно поклонился вице-канцлеру.

— Как? Я вижу вас, граф? Здесь? Вы решили разделить мое заточение? — спросил Бирон по-немецки.

— Нет, герцог. Сидеть с вами в Шлиссельбурге я не намерен.

— Тогда зачем вы здесь, граф? Я ведь более не фигура в большой политической игре. Что вам нужно?

— Не предложите сесть, герцог?

— Садитесь.

Бирон с усмешкой указал Остерману на простой табурет. Тот тяжело опустился на него, и старое дерево заскрипело.

— Итак, что вам нужно, Остерман? — спросил герцог Бирон. — Вы ведь не жалеть меня пришли.

— Но не я заточил вас сюда, герцог. С чего вам обижаться на меня? Вас арестовал фельдмаршал Миних.

— Но вы как могли способствовали моему падению, граф. И вас радует то, что я более не регент. Разве не так, Остерман?

— Может и так. Но у вас есть шанс отомстить Миниху. И я вам сей шанс принес. Вы ведь воспользуетесь им, герцог?

Бирон внимательно посмотрел на Остермана. Что нужно этому старому проходимцу? Если он пришел к нему, к узнику, то стало быть, у них с Минихом вышла размолвка по поводу власти.

— Миних стал вам поперек дороги? Так? А с чего мне помогать вам, Остерман? Меня упрятали в крепость и по моему делу уже судьи собраны. Ничего хорошего мне ждать не приходиться.

— Вы же умный человек, герцог. И хорошо понимаете, что судьи вас только приговорят к смерти, но казнить вас никто не посмеет. Вы герцог Курляндии и русские не поднимут руку на вас. Мнение Европы им не безразлично.

— Правительница заменит мне казнь на тюрьму? — спросил Бирон.

— На ссылку, герцог. Миних добивается дабы вас отправили подалее в городок Пелым в Сибири. Но я, если вы мне поможете, добьюсь дабы вас перевели в Ярославль.

— В Ярославль?

— Да. Там у вас будет комфортный большой дом и достойное вашего титула содержание.

— Надолго меня туда отправят?

— На несколько лет. А затем вы уедете в Митаву со всем своим семейством. Я помогу вам добиться снятия ссылки.

— И что я должен сделать за это?

— Вот это деловой разговор, герцог. Дело в том, что Миних, свергнув вас, захватил власть и вмешивается в политику. Для меня он хуже вас, герцог. Вы действовали более осмотрительно. А Миних совершенно не управляем. Он одним движением надумал разорвать союз с Австрией. И Швеция из-за этого уже грозит нам войной. Он словно забыл, что шведский флот уже завтра может подойти к Петербургу.

— Понятно, граф. И что я могу сделать для вас?

— Напугать правительницу России Анну Леопольдовну. Пусть она боится Миниха. Я много раз уже говорил ей о том кто такой фельдмаршал. Но она боится власти и считает что за Минихом она как за стеной. Ей бы только танцевать и развлекаться.

— И я должен напугать её тем, что Миних пойдет и против неё и не остановиться перед кровью? — Бирон все понял. Остерман задумал вот таким способом свалить фельдмаршала.

— Вы поняли правильно, герцог. Анна должна от вас услышать, что Миних способен свергнуть её и её мужа и сам стать регентом при малолетнем императоре. Больше того она должна знать что он способен её убить! Именно этого мне и нужно. И вы согласны мне помочь?

— А почему нет, граф? Но вы исполните все, что обещали не за это?

— Слово Остермана.

— Тогда прикажите протопить сие помещение. А то здесь весьма холодно. Особенно ночами.

— Сегодня же у вас будет тепло, герцог….

Год 1740, ноябрь, 22 дня. Шлисельбург. Пьетро Мира.

Пьетро сидел в крепости совсем рядом с герцогом Бироном, но тот так и не узнал про это. И в тот же день когда Остерман посетил герцога, бывшего шута посетила Мария Дорио.

Пьетро Мира был удивлен не меньше герцога Бирона, когда увидел женщину на пороге каземата.

— Пьетро! — она бросилась на шею Мире.

Тот крепко обнял её.

— Тебя пустили ко мне? Ничего не могу понять!

— Они дали мне час. Потом я вынуждена буду покинуть тебя.

— Ты сказала они? Кто они, Мария?

— Люди Остермана. Они согласны отпустить тебя из России, но только если ты отдашь им 100 тысяч заработанные при дворе императрицы! Пьетро! У меня есть твои 12 тысяч. И мои 6 тысяч. Нам этого хватит. Отдай им деньги, что лежат в банке у Либмана. Прошу тебя!

— Отдать? — Мира засмеялся. — Это деньги, заработанные мною благодаря моему уму. Я не отдам им ни одной монеты, Мария.

— Но тогда тебя ждет каземат в Шлиссельбурге до конца твоих дней. Ты не знаешь этих русских! Им плевать на то, что ты итальянец. Да и ты подданный какого государства в Италии?

— Где я только не жил, Мария. И в Парме, и в Неаполе, и в Милане. Но слово пармского государя не слышно в Петербурге. Они даже не знают где это мелкое государство. Посол короля Неаполитанского есть в Петербурге, но какое ему дело до меня? Кто я для него? Я для всех никто. И единственное что у меня есть это деньги! И они хотят меня их лишить.

— Пьетро! — Мария заплакала. — Я не желаю, чтобы тебя убили или держали здесь. Уедем!

— Я не одам им ничего. Так что уезжай одна. Пока Арайя до тебя не добрался.

— Арайя в большой силе теперь. Он может тебе навредить. Думаешь, он тебе простит?

— А я и нуждаюсь в его прощении, Мария. Но хватит о них. У нас мало времени.

— Пьетро…

Он не дал ей больше говорить и подхватил на руки и понес к своей деревянной кровати….

Год 1740, ноябрь, 23 дня. Санкт-Петербург. Остерман и сеньор Франческо Арайя.

Андрей Иванович Остерман был человеком образованным и умным, говорил на языках разных: немецком, итальянском, французском, голландском, английском, латинском, русском. Того у него никто отнять не мог. Некогда он учился в университете Йенском, но вынужден был покинуть учение из-за дуэли.

Остерман состоял на службе русской с года 1703-го. Начал он служить еще при Петре Великом, и был отмечен государем за ум и быстро стал подниматься по лестнице служебной империи Российской. Он женился на русской женщине из знатного рода и получил от Петра титул барона, за заключение выгодного для России Ништадтского мира. Затем при Анне Ивановне был пожалован титулом графа и стал вице-канцлером.

Андрей Иванович хоть и был умен и хитер, но был жаден. Про таких говорят, что за копейку удавиться. Слухи о его жадности ходили по Москве и по Петербургу. Да и в Европе про сие знали. Деньги были слабым местом Остермана.

Сейчас он хотел заполучить деньги шута Педрилло. И был готов сделать для этого все. Мария Дорио через которую он действовал не смогла ему помочь. Шут уперся и не хотел отдавать того, что лежало в банке у Либмана. Вчера сам проклятый еврей Лейба, уже выпущенный из под ареста, нагло ухмылялся, глядя на него. Прижать его было нельзя. У него связи со всеми европейскими банками и за него просил сам посол Австрии.

Банкир заявил Остерману, что средства Пьетро Мира имеет право получить только Пьетро Мира. Ибо никаких преступлений он противу государства Российского не совершил. А что до того, что покровительствовал ему герцог Бирон, так он многим оказывал поддержку.

Остерман решил действовать через сеньора Франческо, капельмейстера придворного.

— Сеньор капельмейстер, — Остерман приветствовал сеньора Арайя. — Рад нашей встрече.

— И я рад, граф. Вы желали со мной говорить? Мне все верно передали?

— Совершенно верно, сеньор Арайя. В крепости сидит ваш враг, Пьетро Мира.

Щеки Арайя при имени его врага побледнели. Капельмейстеру было неприятно слышать имя врага.

— Я вижу, что вам неприятно говорить о сем человеке, сеньор. Но у вас есть возможность ему отомстить.

— И какая? — спросил Арайя. — Я уже донес полиции о том, что Мира и Кульковский учинили надо мной насилие.

— Но вы не сказали, что сии господа говорили ругательные слова касаемые до ея императорского высочества Анны Леопольдовны. Вы сеньор, просто пожалели сих господ. Но достойно ли то верноподданного? Вы так хорошо приняты при молодом дворе.

Арайя задумался. Ни Мира ни Кульковский ничего плохого о правительнице не сказали. Но Мира так кичился своей близостью к герцогу Бирону и так хвастал своей неуязвимостью. Он поднял на него руку, думая, что ему за сие ничего не будет. Регент всегда его защитит.

И вот его герцог в крепости. И сам он там же. Так отчего не сделать, так как советует Остерман? Пусть в тайной канцелярии узнают о плохих словах шута, даже если он их просто подумал, а не произнес.

— Вы правы, граф, — сказал он. — Я сообщу о словах шутов куда надобно. Сие оставлять без наказания нельзя.

— И сим вы только исполните свой долг верноподданного, сеньор.

Арайя более не стал слушать старика и, поклонившись, удалился….

Год 1740, ноябрь, 23 дня. Санкт-Петербург. Во дворце правительницы России.

Остерман после беседы с капельмейстером пошел к Анне Леопольдовне. Вопрос с деньгами шута он почти решил, и осталось решить главный вопрос — с фельдмаршалом Минихом.

Анна развлекалась со своими фрейлинами. Они играли в жмурки, завязав гвардейскому офицеру глаза, и заставив его их ловить.

Увидев новоиспеченного генерал-адмирала, она прекратила смеяться и скривила губки.

— Ах, это ты, Андрей Иванович! Как некстати.

Игра прекратилась, смешки замолкли. Правительница жестом всех удалила из комнаты. Она знала, Остерман не отстанет просто так.

— Прошу прощения у вашего императорского высочества за прерванную забаву. Мне очень жаль, что из-за меня на вашем прекрасном лице погасла улыбка, которая вам столь идет…

— Ах, прекрати, Андрей Иванович! Говори, зачем ты пришел. Не нужно мне комплиментов.

— Империя Российская в опасности, ваше императорское высочество. Мог ли я не прийти? Я уже много лет руковожу внешней политикой и делами иностранными. Кто знает сии дела лучше меня?

— И чем я тебе могу помочь? Миних совсем запугал меня своими коньюктурами иностранными. Он вчера надоедал мне ими больше двух часов. Я так устала. И сегодня не желаю заниматься делами государства. Я пыталась во всем разобраться. Миних сказал, что шведская угроза для нас не опасна. Он готов как во времена Петра Великого устроить им новый разгром.

— Но может ли Россия затевать новую войну? Он готовит не просто войну со Швецией. Он готовит разрыв с нашей давней союзницей Австрией. И Шведы влезли только из-за этого! Поймите, ваше высочество.

— Ах, снова эти коньюктуры, Андрей Иванович! Надоело все, — Анна Леопольдовна начала нервничать.

Остерман понял, что зашел не с того конца. И решил выложить главный свой козырь. Правительницу стоит напугать. Он напустил на себя скорбный вид и пустил слезу. Это графу удавалось блестяще.

— Ваше высочество, мною движет токмо забота о вашем благоденствии. А Миних уже почувствовал вкус власти.

Анна внимательно посмотрела на генерал-адмирала.

— И что ты сим сказать желаешь, Андрей Иванович? — спросила она.

— Сегодня он довольствуется постом первого министра и властью над армией. И как он себя ведет? Он входит как к своим холопам к принцу Антону и к вам. Он осмеливается кричать в вашем присутствии.

— Не наговаривай на фельдмаршала, Андрей Иванович. Бурхард Христофорович принес мне власть и Бирона устранил. Он не побоялся сего, и сам все сделал без слова моего! Я за то ему благодарна. А коли кричит он — так голос у него такой. Он все же фельдмаршал.

— Стало быть, ваше высочество мне не верит? Так обратитесь к свергнутому регенту. Пусть он вам скажет.

— Бирон наговорит, — усмехнулась правительница.

— Он обижен на Миниха и обижен на вас. Но правду утаивать не станет. Я недавно посещал герцога в Шлиссельбурге и имел с ним по сему поводу разговор. Миних опасен.

— Я подумаю, над твоими словами, Андрей Иванович….

От Анны Леопольдовны Остерман потащился к принцу Антону Брауншвейгкому. Напугать стоило и его. И с принцем у генерал-адмирала получилось сие намного лучше. Он не усомнился в словах графа и сразу поверил, что Миних может пойти даже на убийство его и принцессы Анны, дабы самому стать регентом при малолетнем императоре…..

Год 1740, ноябрь, 24 дня. Санкт-Петербург. Сеньор Арайя и сеньора Дорио.

Мария вынуждена была нанять небольшую квартирку на Мойке, ибо дом Пьетро Мира в котором она жила в последние месяцы, подаренный шуту покойной императрицей, был отобран по приказу новой правительницы России.

Она хотела найти подходы к еврею Лейбе Либману. Может быть, он пожелает помочь Пьетро по старой дружбе. Покидать Россию без него она не хотела.

Но напрасно Мария хотела скрыться от мстительных глаз сеньора Арайя. Тот нашел её и утром 24 ноября прикатил к её дому в собственной карете. Его слуги быстро заняли дом и придворный капельмейстер как хозяин вошел в комнату Марии.

Она была полуодета и испугалась, увидев Арайю.

— Сеньор?

— Вы меня не ждали? — Арайя бросил роскошную треуголку со страусовым плюмажем на стул. — А я решил нанести вам визит. Вы думали, сеньора, что я вас не найду? Напрасно! Франческо Арайя не прощает оскорблений ему нанесенных.

— Вы намерены мстить женщине? — спросила она.

— Нет. Я предлагаю вам вернуться ко мне. В моем доме вас ждет все, что вы потеряли. Франческо Арайя кое-что значит при дворе Анны Леопольдовны. А вы снова станете петь в моей капелле.

— А если я скажу "нет"? — спросила Дорио.

— Тогда я прикажу своим слугам забрать вас в мой дом силой, сеньора Дорио. Вы бора у вас нет. С вашим любовником Пьетро Мира все кончено. Он никогда уже не выйдет на свободу.

— Что это значит? — не поняла женщина.

— Я написал на него новый донос, и теперь он станет отвечать за государственную измену. И ничто его уже не спасет от пытки.

— Вы говорите правду? — вскричала женщина.

— Да. Я отомстил своему врагу. Мира это заслужил. А сейчас собирайтесь, сеньора. У вас нет иного выбора. Вы будете жить в моем доме.

Мария поняла, что Арайя не шутит. Он явился с целой армией слуг, и никто не посмеет ему здесь противиться. Ей было неоткуда ждать помощи. Она подчинилась….

Год 1740, ноябрь, 26 дня. Санкт-Петербург. Анна Леопольдовна принимает решение.

Принц Антон явился в покои своей жены под вечер, чем вызвал немалое её удивление. Дело в том, что супруги более не проводили вместе ночей.

— Вы здесь, ваше высочество? — удивленно спросила Анна.

— Да! — вскричал Антон. — Я явился к вам с предупреждением. Ибо вы не желаете слушать голос разума.

— И чего же я не желаю слушать, принц Антон?

— Остермана! Неужели вы не видите, что Миних опасен! Он распоряжается в Петербурге как у себя дома! Вчера в Петербург прибыл барон фон Винтерфельд!

— А кто это такой? — равнодушно спросила принцесса Анна.

— Как? — вскричал Антон. — Вы не знаете? Это муж дочери Миниха от первого брака. Он адъютант молодого прусского короля Фридриха II. И Фридрих прислал его сюда, чтобы окончательно разрушить наш союз с Австрией. Но меня волнует не Австрия, Анна. Меня волнует наша с вами судьба. Мы станем не нужны Миниху, и он сам пожелает быть регентом при малолетнем императоре! Я не могу спать спокойно! Вдруг ко мне в спальню ворвутся солдаты, как они ворвались в спальню герцога Бирона? Или вы думаете, что нас с вами в России любят больше чем Бирона?

— Но с чего вы взяли, что Миних сие готовит для нас? — спросила правительница мужа.

— Вот! — принц достал из кармана письмо. — Сие от герцога Бирона. Он пишет нам из Шлиссельбурга. Взгляните!

Анна схватила письмо. Там герцог сообщал что Миних, если регентша чем-то вызовет его неудовольствие, не остановиться ни перед чем. Он пойдет даже на пролитие крови. Армия и гвардия в его руках!

— А вы так спокойно сидите и ждете, Анна!

— Но что вы предлагаете?

— Слушать Остермана! Он опытный политик и знает, что и как делать! Ведь это он, по сути, добыл трон для вашей тетушки Анны Ивановны!

— И где же ваш Остерман? — спросила Анна Леопольдовна.

— Он ждет в приемной!

— Зовите его, — сдалась регентша.

Остерман понял, что его час пробил. Сейчас пробил час уничтожить Миниха.

Он посоветовал Анне действовать постепенно. И на следующее утро последовал указ её императорского высочества о том, что фельдмаршалу Миниху отныне заведовать токмо армией, а дела иностранные перепоручить графу Остерману. Титула первого министра у Миниха пока не отобрали….

Год 1740, ноябрь, 28 дня. Санкт-Петербург. Фельдмаршал играет ва-банк и сдает позиции.

Бурхард Христофор Миних был взбешен указом правительницы и вызвал к себе генерала Манштейна. Он заявил, что покажет этим жалким ничтожествам, что такое Миних. Они его еще попомнят!

— Но что вы намерены делать, мой экселенц? — спросил Манштейн.

— Я бы засадил их всех в крепость! Или сослал бы куда подальше. Но сейчас не время!

— Стоит их припугнуть!

— И я припугну их, Манштейн. Я подам прошение об отставке. Пусть попробуют без меня!

— Экселенц!

— Вы сомневаетесь?

— В ваших руках армия, экселенц! Припугните их полками армейскими!

— Мое прошение об отставке напугает их не меньше, Манштейн!

— Не делайте этого, экселенц! Тогда они…

— Не паникуйте, Манштейн! Вы не знаете Миниха! Вы не знаете этого идиота принца Брауншвейгского. Он без меня и дня не протянет! Он трус! И побоится остаться с русскими наедине без Миниха! И Анна Леопольдовна не лучше своего муженька.

Миних хорошо знал принца Бранушвегсйкого и Анну Леопольдовну, но недооценил Остермана. Тот только и ждал ошибки фельдмаршала. И Миних ошибся. Он подал прошение об отставке его со всех должностей по причине болезни. Фельдмаршал ждал, что Анна Леопольдовна и принц Антон станут умолять его остаться. Но все пошло не так.

Его отставку правительница России приняла, и на следующий день по всей столице был объявлен указ Анны Леопольдовны, о том, что фельдмаршала Миниха она всех должностей в империи отрешает, по его просьбе по болезни и благодарит военачальника за многолетнюю службу…

Остерман снова выиграл в придворной борьбе. Сего опытного интригана никто не сумел обойти. После смерти Петра Великого он продолжал служить при Екатерине I и клялся в верности правителю — светлейшему князю Меньшикову. Затем после смерти Екатерины I, он помог Меньшикову возвести на трон Петра II. Затем предал Меньшикова и примкнул к Долгоруким. Затем после смерти Петра II он предал Долгоруких и помог Анне Ивановне стать самодержавной государыней. Потом он помог Бирону свалить Волынского. Затем после смерти Анны помог Миниху свалить Бирона. Затем свалил и самого Миниха. И вот он снова первое лицу в государстве. Он руководит внешней политикой России. Менялись государи и правители на троне империи, но оставался Андрей Иванович, что дергал за веревочки персон великих как опытный кукловод.

Сколь персон знатных пало, и сколь кабинетов сменилось за годы сии непростые для России, а Остерман постоянно был токмо в выигрыше….

Год 1740, декабрь, 2 дня. Санкт-Петербург. Либман за работой.

Лейба Либман собрался покинуть Петербург. Больше ему в России было нечего делать. Ему сразу же выдали пас и подорожную в Митаву. Но покидать страну без Пьетро он не хотел.

— Спасти Бирона мне не по силам, — сказал он своему другу Георгу фон Штембергу, — но я спасу Пьетро Мира и его женщину Марию Дорио.

— Это опасно, Лейба. Русские не любят шутить, — предостерег его Штемберг.

— Я напоследок вырву из рук Арайя Марию Дорио и из рук Остермана Пьетро. Ты думаешь Лейба вот так просто сбежит и не оставит по себе следа? Я не уеду побежденным. Остерман желает заполучить деньги заработанные шутом. Но он их не получит.

— И что ты сможешь сделать? Ведь шут видит в Шлиссельбурге! Ты устроишь ему побег из крепости? Это невозможно!

— Ты меня плохо знаешь. Я сделаю так, что ворота крепости сами откроются перед ним. И приказ сей выпишет сам Остерман. А затем мы оставим его с носом!

— Лейба! Это опасное дело! Еще раз тебя предупреждаю. Ты меня спас от расправы. Меня хотели разорвать. И если бы не ты, они бы сделали это! Но я не сидел в крепости. А шута обвиняют в чем-то серьезном.

— Доверься мне, Георг….

Либман самолично посетил Остермана и послал записку для Пьетро Мира в Шлисельбург. Он просил шута согласиться с тем, что предлагал ему Остерман.

Андрей Иванович Остерман быстро договорился с банкиром и вызвал к себе тезку своего генерала Андрея Ивановича Ушакова. Он приказал начальнику тайной канцелярии выпустить шута из крепости и все бумаги по его делу предать огню.

— Дак донос на него поступил, граф. И дело сие…

— Вы меня не расслышали, генерал? — строго спросил Остерман. — Миних более не первый министр. Теперь империя подчиняется мне.

Ушаков понял, что у графа свои интересы в сем деле и спорить не стал. Остерман теперь сила при дворе. Анна Леопольдовна все дела государственные скинула на него. К ней прибыл из Дрездена любовник граф Линар. Теперь никакая тетушка не могла помешать их любви. И править станет во этот старик.

— Я выпущу Пьетро Мира из крепости, ваша светлость, — сказал Ушаков.

— Вот и отлично, генерал. Если и вы и далее станете хорошо понимать меня, то сие послужит к вашей пользе. Вы знаете, что в Петербург прибыл граф Линар?

— Посланник Августа III, короля Саксонского и Польского?

— Вы не слишком умны, генерал, — снисходительно ухмыльнулся Остерман. — Он уже не посланник короля Августа. Нет. Он займет место Бирона.

— И мне надобно следить за настроениями умов в столице? — понял Остермана Ушаков. — Но понравиться ли Линар русской гвардии?

— Нет. Не понравиться. Потому я говорю вам это, генерал. Следите за устоями власти государственной. Скоро у нас будет новая императрица.

Ушаков с удивлением посмотрел на Остермана. О чем это он? Неужели он желает короновать Анну Леопольдовну?

— Вы меня поняли, генерал? Малолетний император Иоанн III еще не достиг и одного года. Может ли он править империей? И нам нужна императрица. Кто же подойдет лучше Анны II? И вы займете при императрице видное положение. Вы станете за моей спиной. Анну мы коронуем как временную императрицу до совершеннолетия законного императора Иоанна! И все формальности будут соблюдены.

— А что вы скажете о принцессе Елизавете? — спросил Ушаков.

— Её мы также снабдим короной. Она выйдет замуж за принца Людвига Брауншвейгского и получит корону Курляндии, Лифляндии и Семигалии.

— Хитро придумано, граф, — согласился генерал. — Но согласиться ли Елизавета Петровна выйти за принца Людвига?

— Он родной брат принца Антона. Сей брак примирит две линии Романовых Ивана и Петра….

Граф Андрей Иванович Остерман составил новую коньюктуру придворную. И она сулила ему много. Он мог стать настоящим правителем России….

Год 1740, декабрь, 4 дня. Санкт-Петербург. Пьетро Мира и Лейба Либман.

Лейба Либман принял освобожденного из крепости Пьетро в своем доме.

— Здравствуй! Рад тебя видеть, Лейба! Это тебе я обязан своей свободой.

— Здравствуй! Но пока это еще не свобода, Пьетро! За свободу тебе предстоит бороться. Тебя отпустили не просто так.

— Я в этом не сомневался. И никогда бы не пообещал Остерману сделать то, что он просит, если бы не твое письмо. Я не желаю отдавать ему своих денег. Я приехал в Россию за состоянием, и я его заработал. Почему я должен все отдать Остерману?

— А отдавать тебе ничего не придется, Пьетро. Мы с тобой обманем Остермана.

— Вот как? И как мы это сделаем?

— Садись в кресло и выпей вина.

Пьетро сел в кресло и протянул ноги к камину. Банкир подал ему бокал, и он сделал глоток.

— Отменное! — похвалил он вино.

— Еще бы. Мне привезли его из Испании. Небось в крепости вином хорошим не потчевали?

— Ни вином, ни теплом, Лейба. Жуткий холод в сыром каземате и жуткая еда.

Либман сел рядом с ним:

— У меня не все новости хорошие, Пьетро.

— Хорошего я уже давно не жду. Так что говори смело.

— Мне уже завтра предстоит отправиться из России. Пасы для меня уж выписаны. А вот твои пасы Остерман подпишет лишь, когда получит твои деньги, Пьетро.

— Но я не намерен отдавать ему денег, Лейба.

— Вот в этом и главная наша трудность. Если Остерман поймет, что ты желаешь его обмануть, он снова упрячет тебя в крепость. Он теперь большая сила при дворе. Практически он управляет империей. Не знаю, надолго ли, но пока он правитель. И с ним приходиться считаться.

— Но ты что-то придумал? Не так ли? — спросил банкира бывший шут.

— Конечно. Нам с тобой предстоит сыграть с Остерманом последнюю прощальную шутку.

— Я готов.

— Тогда вот тебе вексель на 100 тысяч золотых в моем банке в Митаве. Ты его подпишешь и передашь секретарю Остермана сегодня. Так ему было обещано.

Пьетро с удивлением посмотрел на банкира.

— Да ты передашь ему вексель. И я буду обязан по сему векселю заплатить. И Остерман пошлет за деньгами в Митаву.

— Но я не желаю платить! — вскричал Мира.

— И не нужно. Ибо твои деньги ты возьмешь у меня сейчас.

— Сейчас? — удивился Пьетро.

— Да. У моего стола тебя ждет бумага и перо. Ты напишешь мне расписку в получении 100 тысяч. И я тебе дам 100 тысяч золотых талеров, дабы тебе не обменивать деньги, когда попадешь в Европу.

Пьетро удивился. Он знал, что у Либмана не может быть такой суммы, да еще в талерах. Иначе его бы ободрали как липку люди Остермана. Либман понял, о чем он думает, и улыбнулся.

— Ты прав таких денег у меня быть не может, Пьетро. Но мне их дал Рейнгольд фон Левенвольде. А ему сию сумму дала вчера сама Анна Леопольдовна. И оную сумму он должен перевести в Дрезден ювелирам для огранки партии бриллиантов, которые правительница получила от заводчика Демидова в подарок.

— И Левенвольде передал деньги тебе? — удивился Пьетро.

— Ренгольд игрок, Пьетро. И ему надобно платить карточные долги. И я обещал, если эти деньги он переведет через мой банк, заплатить ему 10 тысяч рублей серебром процентов.

— Но эти проценты…

— Да, они пропадут для меня. Но сие не страшно, Пьетро. Я как представлю себе рожу Остермана, так мне и 20 тысяч не жалко.

— Значит, ты мне заплатить мои сто тысяч из денег правительницы Анны Леопольдовны?

— Именно так! А затем твои деньги я перевезу в Дрезден со специальным курьером. А когда ко мне подоспеет курьер Остермана из Петербурга, то я предоставлю чему твой погашенный вексель и вексель Рейнгольда Левенвольде. А деньги Левенвольде это деньги самой правительницы России принцессы Анны Леопольдовны, матери нового русского императора Иоанна III.

— Хитро! Но ты не боишься, что Остерман отомстит тебе? Ведь Митава зависит от России. И от Петербурга до неё недалеко.

— Нет. В Митаве Остерман меня не тронет. Курляндия хоть и зависит от России, но официально вассальное владение Речи Посполитой. А новый фаворит Анны Леопольдовны граф Линар, подданный короля Саксонии и Речи Посполитой Августа III. Остерман не посмеет тронуть Линара. Но вот ты будешь в опасности. Тебе Остерман сможет отомстить. Его люди найдут тебя в Европе. Ты ведь станешь богатым человеком. А богачу трудно спрятаться. Это не бедняк.

— Я сумею обмануть его, Лейба. О себе и о Марии я позабочусь….

Либман все отлично придумал, но и Остерман был хитрой лисой. Такого обмануть было не столь просто. И Мира в этом скоро убедился….

Пьетро Мира предал вексель секретарю Остермана Ростопчину и сразу же потребовал от него свои документы на выезд из России.

— Ваши документы еще не готовы, сеньор! — по-итальянски произнес Ростопчин.

— Но вы прилучили от меня что хотели. Все сто тысяч лежат в Митаве в отделении банка господина Либмана. И мне был обещан паспорт по коему я смогу быстро покинуть Россию.

— А куда вам торопиться, сеньор? Вы ведь спокойно можете пожить здесь еще месяц? Вас никто не станет беспокоить. В том граф дал вам свое слово.

— Но мне будет спокойнее за границей России, сеньор! — вскричал Пьетро. — Ведь судя по репутации вашего графа, меня могут обмануть! Его слову я не верю!

— Вы забываетесь, сеньор! — вскочил на ноги Ростопчин. — Вы говорите о персоне значительной!

— Так пусть сия персона выполнит свое обещание! — в свою очередь вскочил со стула Мира.

— А разве у вас есть выбор, сеньор? Вы не банкир! Вы простой шут. Да еще и бывший! Это Либману можно многое. Но не вам, сеньор Педрилло! Так что вы будете ждать, когда вам выправят пас! И более я вас не задерживаю.

Ростопчин нагло ухмыльнулся. Пьетро понял, что граф Андрей Иванович Остерман не столь глуп и обмануть, его будет не столь просто, как думал Лейба…..

Год 1740, декабрь, 5 дня. Санкт-Петербург. Пьетро Мира и Лейба Либман.

Лейба Либман, узнав новости, был страшно разгневан. Он в злости разбил китайскую вазу.

— Проклятый вестфалец! — вскричал банкир.

— Ростопчин так мне и сказал что я не Либман, и я не банкир! Они знают о том, что ты задумал, Лейба! И меня из России просто так не выпустят.

— Расписка у него? — спросил банкир.

— Да. И курьер в Митаву там может быть раньше тебя.

— Ты прав, Пьетро. Прав! И меня сегодня же заставляют покинуть Петербург. Скоро у моего дома будет карета! И мы со Штембергом уедем. Задержаться мне не дадут. Что делать? Ты спрятал деньги полученные от меня?

— Да. Они в моей квартире. Там их не найдут.

— Уверен? — спросил Либман.

— Да. Я спрятал надежно.

— Впрочем, это я так спросил. Остерман не знает о деньгах Рейнгольда Левенвольде. Левенвольде не стал бы ему ничего рассказывать. Скорее всего, Отсерман хочет просто перестраховаться и отпустит тебя, как только ему привезут деньги из Митавы.

— От этого мне не легче.

— Тебе нужно срочно выбираться из России.

— Как? Без паса? Мне не пропустят на границе, если я вообще доберусь до неё. Или ты предлагаешь бежать тайно?

— Нет. Тайно у тебя не выйдет. Поймают. Нужно ехать через пограничные посты официально. Кстати, ты знаешь, что на время твоего заточения здесь Арайя покидает Россию?

— Покидает? — удивился Пьетро.

— Временно. У него пас до Варшавы. Его пригласили дать там ряд концертов. И он забирает с собой Марию Дорио!

Пьетро посмотрел на банкира и спросил:

— Сие верные сведения?

— Куда вернее. Мои предание осведомители донесли мне про то. Я думал, как помочь тебе похитить Марию в Варшаве.

— Вот и мой выход из создавшегося положения, Лейба! — вскричал Пьетро.

— Выход? — на этот раз удивился Либман. — Но я не вижу здесь никакого выхода! Что ты задумал?

— Пусть это будет для тебя тайной. Ты узнаешь обо мне, банкир. Слухи дойдут! Так что уезжай из России и будь счастлив.

— Ты не шутишь?

— Нет, Лейба. Я совершенно серьезно.

— Тогда желаю тебе удачи, друг мой. Нашему Эрнесту не повезло. Так пусть у тебя все сложиться хорошо.

— А ты не можешь ему помочь?

— Пока нет. Я бы не пожалел денег для Бирона. Но его из России никто не выпустит.

— Его, я слышал, приговорили к четвертованию? Это так? Или врут?

— Не врут. Приговор судей именно такой. Но Анна Леопольдовна заменит казнь на ссылку. Им Бирон надобен живой и здоровый. Он все еще герцог Курляндии и им пока не нужны новые выборы на Митаве. Они поначалу подготовят все для передачи короны принцу Людвигу Брауншвейгскому. А сие дело не одного года. Так что не думай много про Эрнеста. Ему мы с тобой ничем помочь не сможем. Он персона великая. А у них своя судьба……

Год 1740, декабрь, 5 дня. Санкт-Петербург. При дворе.

Анна Леопольдовна утром принимала придворных, как это делала её тетушка покойная Анна Ивановна. Только при дворе более не было шутов. Новая правительница России терпеть их не могла и всех со службы отпустила.

Именем Анны Леопольдовны всех шутов изрядно наградили, и особенно она позаботилась о Кваснике-Голицыне. Принцесса Анна не унаследовала ненависти своей тетки к роду Голициных. Кваснику были возмещены деньгами все конфискованные у него в прошлое царствование имения.

Князь Голицын и его жена Авдотья Ивановна, в прошлом Буженинова купили имение под Москвой и зажили там, как и подобает жить аристократам. Там Авдотья Ивановна родила своему мужу двух сыновей.

Балакирев также зажил настоящим барином в своих касимовских имениях и более уже никогда к шутовскому ремеслу не возвращался.

Хорошо зажили в Москве и бывшая лейб-стирунья Юшкова и старая шутиха Новокшенова. Более они также к шутовскому ремеслу не возвращались и только деньги заработанные при веселом дворе Анны Ивановны тратили.

Король самоедский Лакоста богатым господином укатил в Европу в собственной роскошной карете. И в Германии все думали, что едет по меньшей мере принц.

В Петербурге на начало декабря 1740 года оставались только Пьетро Мира и Кульковский. Первого не выпускали пока из страны, и он должен был ждать паса на выезд из Петербурга, второй затерялся где-то в трущобах столицы.

Анна Леопольдовна как и её покойная тетка принимала придворных в халате не одетая в придворное платье. Рядом с ней, облокотившись на подлокотник трона, стоял граф Линар. Он был в отличие от правительницы одет в роскошный бархатный камзол и кафтан с золотым позументом. Локоны его тщательно завитого парика ниспадали на плечи.

Придворные лебезили и кланялись новому светилу. Линар снисходительно кивал им с высоты трона.

— Вы сегодня так хороши, друг мой, — проворковала Анна Леопольдовна на ухо любовнику.

— Я потратил час на свой туалет, Анна. Я ведь жду, что меня сделают русским обер-камергером. Сие место, после того как арестовали Бирона, вакантно.

— А вы не слишком торопитесь, друг мой? — Анна улыбнулась Линару и погладила его по щеке рукой.

— Вы намекаете на то что я еще не получил русского подданства?

— Да. Вы ведь все еще посланник короля Августа III, друг мой. Не стоит вам торопиться.

— Но и герцог Бирон не имел русского подданства, но занимал пост обер-камергера 10 лет, — возразил Линар.

— Но я должна посоветоваться по сему поводу с графом Остерманом, друг мой. Вы должны понять, что делать без него таких шагов не стоит.

Линар надул губы.

— Ну не стоит вам обижаться. Я сделаю вас обер-камергером. Даю в том слово высочества императорского. А сие слово дорогого стоит!

Линар поклонился. В конце концов, он не торопился. Его время только пришло. И он еще покажет этим русским кто он такой. Они еще будут его следы целовать и поклоняться ему словно божеству…

Остерман также был в центре внимания и подле него толпились прихлебатели. Это были чиновники, что постоянно видели свет светила придворного. Теперь таким светилом стал Андрей Иванович, граф Остерман. Он сосредоточил в своих руках всю полноту власти государственной, и у него теперь не было конкурентов. А Анна Леопольдовна, принц Антон Брауншвейгский, принц Людвиг Брауншвейгский и граф Линар ему были не страшны. Это мелочь, способная только развлекаться, к управлению империей они не полезут.

Остерман повернулся к Ростопчину и спросил его:

— За домом, где размещен Мира следят?

— Следят, ваша светлость. Никуда он не денется.

— Этот Мира хитер. Не забывай того! Он может выкинуть нам какую-нибудь шутку. Слишком легко он вдруг согласился отдать деньги. И Либман хитрая лиса. Я его давно знаю.

— Но он уехал из России, ваша светлость. А Мира передал вам вексель на уплату 100 тысяч рублей.

— Следи за каждым шагом этого бывшего шута.

— Будет исполнено, ваша светлость, — поклонился Ростопчин. — Вы войдете к её императорскому высочеству?

— Нет, — ответил Остерман. — Не сегодня.

— Но она желала вас видеть.

— Ничего. Я навещу её завтра. Сегодня у меня нет желания беседовать о производстве графа Линара в обер-камергеры. Я ведь знаю, зачем она меня видеть желает. Ты вот что сделай, друг мой, подбери людишек темных для дельца тайного.

— Разбойников?

— Да. Да таких чтобы и мать родную. За сотню рублей зарезали. И таких чтобы связей придворных не имели. Можно быстро отыскать подобных?

— А почему нет? Все можно, — ответил Ростопчин. — Но для чего такие люди надобны, ваша светлость?

— После того как деньги Пьетро Мира будут у меня, его стоит убрать. Я не хочу отпускать его из России. Пусть навечно здесь и останется. Я отпущу его токмо для вида. А по пути его разбойники укокошат. Так разве то моя вина?

Остерман усмехнулся….

Год 1740, декабрь, 6 дня. Санкт-Петербург. Пьетро Мира и Кульковский.

Двое бывших шутов сидели за столом в трактире и обговаривали создавшееся положение. Кульковский взялся помочь Пьетро, хотя дело сие было опасное и неизвестно чем могло закончиться.

— Сеньор Арайя выезжает из России, — проговорил Кульковский. — И у него все документы выправлены как надобно. И ты все отлично задумал, но он совершенно на тебя не похож, Пьетро. А в пасе все его приметы описаны.

— Это так, но я думаю, что границу я проеду. Стражу можно купить. И может не станут они проверять, кто там едет. Главное сейчас пас сеньора Арайя добыть. А сие не столь просто.

— Но у тебя есть идея? — Кульковский внимательно посмотрел на Миру. — Ведь есть?

— Кое-что есть.

— Изложи.

Мира выпил водки и, поставив стакан на стол, стал говорить:

— Арайя выедет из города в катере со слугами и охраной. И его надобно захватить за чертой города.

— Согласен, — произнес Кульковский, — но за твоим домом следят. Как ты сможешь выехать незаметно из города.

— Но сегодня же мне удалось выйти из дома незаметно.

— Но ты вернешься домой сегодня. Если ты будешь отсутствовать долго, то Остерман поднимет полицию и ищеек тайной канцелярии. И потому нам надобно дабы они кинулись тебя искать как можно позже.

— Про это я уже подумал. Я вернусь домой и изображу пьяного. Соглядатаи Остермана увидят меня таким и успокоятся. Это даст нам около восьми часов.

— Мало!

— За это время можно сделать многое! Ты приготовишь лошадей. И через два-три часа после того как карета сеньора Арайя покинет город мы отправимся за ним…..

Год 1740, декабрь, 7 дня. В дороге. Пьетро Мира и Кульковский за работой.

Пьетро выпрыгнул из окна с другой стороны улицы и быстро перемахнул через изгородь. Там его уже ждал Кульковский.

— Все тихо? — спросил он.

— Да. Они волновались из-за того что я улизнул от них. Но Остерману и его секретарю про то не докладывали. Боялись взбучки. Затем они приняли меня за мертвецки пьяного.

— Поверили?

— Думаю, да.

— Плохо если они устроили для нас ловушку.

— Нет. Простаки эти согладатаи. Ничего такого они нам не устроят. Спохватятся только утром. Я думаю, что они сами немного выпили. Надоело им мерзнуть у моего дома.

— Хорошо, если так. Деньги с тобой?

— Да, — Пьетро хлопнул по сумке что висела у него на поясе. — Часть в сумке, а часть в поясе зашита. Все 100 тысяч со мной.

— Это хорошо. Идем. Лошади нас ждут. Проскочим заставу и к постоялому двору у трех дорог. Там мы и перехватим сеньора Арайя. Заменим его тобой, и ты с сеньорой Дорио отправишься к границе.

— А ты разве не с нами? — удивился Пьетро.

— Нет. Сразу оттуда отправлюсь в Москву. Там меня уже ждут мои деньги. Вот помогу тебе и сбегу восвояси.

— Не боишься, что поймают?

— Нет. Им не до меня. Какое им дело до какого-то Кульковского?

Пьетро кивнул. Может он и прав….

Они сели в седла и вскоре покинули город. Пьетро Мира в последний раз оглянулся на Петербург. Этот город принес ему много хорошего. Здесь он нашел свою любовь — Марию, настоящего друга и настоящее богатство. И здесь он пережил множество удивительных приключений. Веселого двора императрицы Анны Ивановны он никогда не забудет.

Пьетро быстро стряхнул с себя тоскливое настроение. Ведь и сеньору Марию Дорио и свои деньги ему еще предстояло снова завоевать, обманув врагов. А Андрей Иванович Остерман был врагом солидным. Пойми он что его обманули, поймает и спустит шкуру. Тогда и самая жизнь Пьетро окажется под угрозой.

— А не может того случиться, что Арайя иной дорогой поедет? — спросил он Кульковского.

— Не думаю, — ответил тот. — С чего ему сворачивать с удобного тракта? Сам посуди. С ним хорошая охрана. Чего ему тебя бояться?

Пьетро подумал, что его опасения напрасны. Кульковский прав. Иного пути у сеньора Арайя нет. И брать его надобно именно на постоялом дворе…

Людей на постоялом дворе "У трех дорог" было не много. Мира и Кульковский соскочили с коней и предали поводья конюхам. Им было вялено лошадей накормить. Высокий парень с крупным красным носом заверил господ дабы они не переживали за лошадей.

Его ухмылка Пьетро не понравилась, но Кульковскому он ничего не сказал. Затем они вошли в дом. Большой продымленный зал был слабо совещен редкими светильниками. В очаге пылали дрова. Пахло жаренной рыбой. За большими столами сидели несколько человек проезжих и пили водку.

Расторопный слуга подскочил к новым гостям и сказал:

— Прошу вас господа на наш постоялый двор. Есть отличные комнаты. Не желаете ли откушать?

— Подай нам полуштоф водки, — проговорил Кульковский. — Да закусок тащи.

— Будет сделано. Сей момент, господа.

Слуга исчез. Пьетро и Кульковский сели за дальний стол, дабы внимания к особам своим не привлекать.

— Народу не много, — тихо проговорил Пьетро.

— Дак в придорожных трактирах да дворах постоялых часто так. По пусто то густо, как у нас говорят. Подождем.

Слуга быстро притащил полуштоф, блюдо рыбы жаренной, каши пшенной, икры зернистой, капусты квашеной да огурцов.

— А скажи нам молодец, много ли гостей было сегодня у вас? — спросил его Кульковский.

— Да почитай никого и не было, — ответил слуга. — Только курьер казенный и проезжал. Водки выпил. Лошадей сменил и поехал далее. А остальные все здесь.

Слуга обвел рукой зал.

— Карет не было ли? — снова спросил Кульковский.

— Карет? Нет, не было. Мало кто ездит нынче. Хотя морозы то еще стоят не большие. Баре еще на сани не перешли. Еще чего подать прикажете?

— Нет. Ступай. Коли понадобишься, позовем!

Слуга снова исчез.

— Станем ждать в сем углу. И скоро Арайя появиться. Нас он здесь не узнает. А мы и его и тех, кто сопровождает его отлично увидим. А пока станем пить и разговаривать. Дабы лишних подозрений не навлекать….

Год 1740, декабрь, 7 дня. В дороге. Франческо Арайя и Мария Дорио.

Карета придворного капельмейстера катила по дороге. В ней сидели сеньор Арайя и Мария Дорио.

— Когда мы с вами вернемся обратно, сеньора Мария, вашего дружка шута в России уже не будет.

Дорио с ненавистью посмотрела на капельмейстера.

— И зачем вы снова возвращаетесь к этому разговору, сеньор? Вы же знаете, что он мне неприятен?

— Вы, сеньора, причинили мне за эти годы гораздо больше неприятностей. И я лишу вас и вашего дружка всего. Он уедет отсюда нищим и вы его больше никогда не увидите.

— А вот это не в вашей власти, сеньор.

— В моей сеньора! Можете мне поверить. Я написал донос на Миру, и он вынужден будет откупиться от Остермана всем своим золотом. А затем его вышвырнут из России. Таким же нищим, каким он сюда приехал.

Мария ничего не ответила. Она откинулась на пушках. Её душила злость. Она была готова убить сеньора Франческо, но не могла этого сделать.

Арайя между тем велел остановить карету и подозвал к себе своего слугу, что сопровождал его верхом.

— Иван!

— Да, барин? — тот осадил коня у самой кареты.

— Бери троих и скачи вперед. Проверь постоялый двор. Нет ли подозрительных людей.

— Исполню, барин….

Год 1740, декабрь, 7 дня. В дороге. Пьетро Мира и Кульковский за работой.

В зал вошли трое новых людей. Одеты они были добротно, но не как дворяне. Было видно, что это слуги богатого барина.

— Смотри! — Кульковский показал Мире на вошедших.

— Это слуги Арайя! — ответил Пьетро. — Я их видел.

— Он приехал. Наверняка выслал их вперед, дабы присмотреться к постояльцам. Боится разбойников. Немало их сейчас по дорогам шатается. Изображаем пьющих людей.

— Кабы они лица моего не рассмотрели. Сии слуги меня знаю как и я их.

— Здесь темно.

Вновь прибывшие осмотрели посетителей. Затем переговорили со слугой и с хозяином трактира. Слуга показал на Миру и Кульковского. Очевидно, спрашивали о том, кто недавно приехал на постоялый двор.

— Они смотрят на нас, — сказал Пьетро и выпил водки.

— И что с того? Интересуются кто такие. Мы с тобой на разбойников не тянем, Пьетро. Сидят люди и пьют водку. Все как надо.

Затем двое из вновь прибывших остались и сели за стол, а один вышел. Кульковский заметил это и радостно прошептал:

— Они поверили!

— Что? Ты уверен?

— Один ушел за своим хозяином. Двое остались здесь. Стало быть, скоро мы увидим здесь и сеньора Арайя и Марию. И нам надобно продумать как действовать далее….

Год 1740, декабрь, 8 дня. Санкт-Петербург. У Остермана.

В три часа утра в дом Остермана прибыл Ростопчин. Он ворвался прямо в спальню к Андрею Ивановичу.

— Ваша светлость! — вскричал он. — Ваша светлость! Пьетро Мира сбежал!

— Что?! — Остерман вскочил с кровати с проворством, коего от него никто не ожила в его лета.

— Пьетро Мира бежал из своего дома. И я думаю, что его более нет в Петербурге. Хотя не могу понять, отчего он сбежал, ваша светлость. Ведь ваш курьер уже сегодня будет в Митаве! Пьетро не успеет запретить выдать его деньги.

— Это так, но я боюсь, что они с Либманом выкинут некую шутку! Срочно снаряди погоню за шутом! Подними всех! И сам садись в седло! Доставь мне шута живого или мертвого! Я сам спрошу его, зачем он бежал. А кто тебе сказал, что шут ушел? Ты откуда про это узнал?

— Сам все проверил, ваша светлость. Наши соглядатаи напились и пропустили его. Мира ушел через окно. Я увидел наших людей пьяными и сам проверил дом. И понял что птичка упорхнула. Но времени прошло не много.

— Всем по двести плетей! — закричал Остерман. — Но про сие я сам распоряжусь. А ты не жди. В седло!

— Будет исполнено, ваша светлость.

— Коли поймаешь его, то добуду тебе чин полковника! Больше того бригадира!

Отряд в 25 всадников выехал из города и помчался по следу шутов. Ростопчин не желал упускать свой шанс….

Год 1740, декабрь, 8 дня. В дороге. Пьетро Мира и Кульковский за работой.

В шесть часов утра Кульковский подошел к комнате сеньора Арайя. На нем был кучерский армяк и в руке он комкал шапку.

— Куда прешь? — остановил его слуга стоявший у двери.

— Дак я до барина. Надобность имею, — проговорил измененным голосом Кульковский.

— Барин никого не примет. Иди с богом.

— Да я кучер новый.

— Новый? — удивился слуга Арайя. — Как новый? Отчего новый? Ведь барин кучера до самой Варшавы менять не хотел!

— Дак, Семен по надобности отлучился! Надобно ему было отлучиться. Да я за него вас домчу. Я ведь за лошадьми с измальства хожу….

— Как он смел отлучиться? Ему было заплачено за весь путь!

— Дак, женка евоная заболела. Помирает. Прибыл крестьянин из его деревни и сказал Семену про то. Вот он и отъехал.

— Черт знает что такое! Иди и жди у кареты! Я сам барину про то доложу. Тебя перед ним появляться не следует. Он у нас горяч. Может по роже дать.

— Тогда конечно. Я пойду. А ты сам доложить….

Сеньор Франческо был взбешен. Его кучер покинул его! Что за люди эти русские! Им ничего нельзя доверить! Взял и сбежал! Просто сбежал! Скотина! Попадись этот кучер ему! Шкуру спустит!

— И что там за новый кучер? — спросил он.

— Да мужик как мужик. Но я его не знаю.

— Не разбойник?

— Да нет. Разбойников я вижу за версту. Да и люди с нами и до границы не далеко. Если бы разбойники напасть хотели, то перед постоялым двором сие делать стоило. А нынче поздно.

— Поди проверь все сам. Посмотри на кучера и осмотрись! Ничего не упускай!

— А вы здесь сами, барин?

— Сам! Иди!

Слуга ушел и Арайя вошел в комнату. Двери на ключ он в спешке не закрыл. Расчет Кульковского оправдался. Следом за ним в комнату вошел прятавшийся до того в коридоре Пьетро Мира.

Мария Дорио, увидев его, вскрикнула. Пьетро быстро запер двери. Сеньор Арайя с удивлением смотрел на Дорио и не мог понять, что с ней.

— Сеньор Арайя, — тихо произнес Пьетро.

От звука его голоса Франческо резко обернулся и побледнел так, словно увидел привидение.

— Мира?!

— Здравствуйте, сеньор капельмейстер. Вы меня не ждали?

— Откуда ты здесь? — спросил Арайя, попытавшись отступить на шаг. Но он наткнулся на стул.

— Вы же сами только что отослали своего слугу. И все остальные ваши слуги внизу. А я здесь с вами. И я рад нашей встрече.

— Ты хочешь меня убить? — прошептал Арайя.

— Зачем? Я не столь кровожаден, сеньор Франческо. Я вас не убью.

— Но что ты намерен со мной сделать?

— Попрошу вас раздеться, — улыбнулся Пьетро.

— Раздеться? Ты издеваешься, Мира? С чего это мне раздеваться? Моя одежда тебя не подойдет.

— Вернее мне нужен всего лишь ваш плащ и ваша шляпа. И их я позаимствую.

После этих слов Пьетро ударил капельмейстера по голове кулаком. Тот осел на ковер и замолчал.

— Ты убил его! — вскричала Дорио.

— Что ты, Мария. Я его оглушил и сейчас свяжу и заткну его рот кляпом. Его освободят через время. Но мы тем временем покинем границы Российской империи.

— Я так рада тебя видеть, Пьетро.

— И я рад, Мария. Но наши с тобой неприятности еще не кончились. Мы все еще в России. Сейчас ты должна сойти вниз и сказать, чтобы слуги выехали вперед проверять дорогу.

— Я поняла. Если ты выйдешь к ним, они поймут, что ты не Арайя. Я сделаю, как ты сказал. Но как быть с кучером?

— На его месте уже сидит мой друг…..

Через пятнадцать минут карета придворного капельмейстера выехала с постоялого двора "У трех дорог". Всадники охраны Арайя мчались вперед по совершенно иной дороге…

Проскочив небольшой лесок, карета остановилась. Кульковский соскочил с козел. Пьетро открыл дверцу и также вышел. За ним последовала Мария.

— Все, друг, мне пора, — произнес Кульковский. — Далее вы поедете сами. Через одну версту пограничный пост. За ним уже будет Курляндия.

— А ты? Ты сможешь прорваться к московскому тракту?

— Смогу. Я знаю сию дорогу, Пьетро. Уйду так, что никакая ищейка и хвоста моего коня не увидит. А ты сам садись на козлы, Пьетро. Будешь теперь кучера изображать.

— Но в пасе сказано, что нас к карете двое! — сказала Мария.

— Вам приодеться что-то придумать, друзья. Мне дальше ехать не стоит. И вам нужно торопиться. Скоро слуги Арайя все поймут и вернутся к трактиру. Там они найдут капельмейстера и пустятся в погоню за вами. Спешите.

— Прощай, друг!

Пьетро и Кульковский обнялись.

— Прощай! Пусть удача сопутствует тебе, Пьетро!

— Я никогда не забуду твоей услуги. Прощай! Вот возьми!

Пьетро вытащил из кармана своего кафтана кольцо и протянул его Кульковскому.

— Что это? — спросил тот, принимая подарок.

— Перстень Бирона. Он подарил его мне, а я дарю тебе. Прощай!

— Да хранит вас бог, друзья!

Так бывшие шуты расстались, чтобы уже никогда не встретиться в этой жизни. Пути дороги этих мужчин разошлись…..

Год 1740, декабрь, 8 дня. На границе. Пост. Пьетро Мира и Мария Дорио.

Карета подкатила к посту и двое солдат подошли к ней. Офицер в накинутом на плечи плаще и в парике, сдвинутом на ухо, стоял у караульной избы и курил трубку.

Из кареты показалось лицо женщины.

Офицер поперхнулся, увидев миловидное личико, поправил парик и подошел к ней.

— Вот мой пас, господин офицер, — Мария Дорио протянула бумаги офицеру.

— Здравствуйте, сударыня!

Он медленно развернул бумагу и прочитал содержание.

— А где второй пассажир, сударыня? — спросил он. — В сей бумаге сказано, что с вами едет господин Франческо Арайя.

— Сеньор Франческо Арайя вынужден был вернуться обратно в Петербург, сударь.

— Но здесь сказано, что….

— Сударь. Сеньор Арайя придворный капельмейстер её императорского высочества принцессы Анны Леопольдовны. Она отозвала его с дороги. Я поэтому еду одна.

— Ах, вот как, — офицер отдал пас Марии. — Тогда счастливого пути госпожа, Мария Дорио. Если желаете сменить лошадей, то можете…

— Нет, нет, сударь. Я очень спешу в Митаву и из Митавы в Варшаву, где меня ждут….

Через полчаса к посту подъехали всадники. Целый отряд — больше 20 человек. Его возглавлял ротмистр Ростопчин, доверенный человек Остермана.

— Именем вице-канцлера и её императорского высочества! — закричал он. — Карета! Здесь проезжала карета?

— Чего изволите?

— Я спросил не видел ли ты кареты здесь, сударь?

— Так точно, господин ротмистр! — гаркнул капитан стражи. — Здесь была кареты. В карете была женщина именем Мария Дорио! Тако в пасе её сказано было.

— Она! Это она!

— Но у неё был пропуск и я не мог её не пропустить…

— Вы все сделали верно, сударь. Кто еще был в карете?

— Никого, господин ротмистр. Там была только женщина.

Капитан все объяснил Ростопчину и тот задумался. Он ничего не мог понять. Мира должен был поехать за Арайя и попытаться вырвать из его рук Дорио. Он мог по его пасу проехать границу. И потому сам Ростопчин и приехал именно сюда. Он хорошо знал, что офицера пограничной стражи легко подкупить. Тот постарается за золото не обратить внимания на описания людей в пропускных бумагах. Но почему в карете была только одна Дорио? Где Мира, и где Арайя?

Вскоре к посту подъехала еще одна группа всадников, и во главе её был сам сеньор Арайя с перевязанной головой. Он был в бешенстве!

— Где карета?! — заорал он на офицера.

— Сеньор Арайя? — спросил Ростопчин.

— Да, это я. А кто вы такой?

— Ротмистр Ростопчин доверенный человек графа Остермана….

Год 1740, декабрь, 8 дня. Митава. Трактир "У герцога".

Пьетро Мира и Мария Дорио быстро добрались до Митавы и небольшой немецкий городок встретил их тишиной. Копыта лошадей и колеса кареты застучали по каменной мостовой.

Вот и большой постоялый двор. Карета остановилась.

Пьетро помог Марии выйти из кареты и сказал:

— Нам стоит поторопиться, Мария.

— Зачем? Я страшно устала, Пьетро.

— Ты забыла про погоню?

Дорио удивилась.

— Но мы уже в Митаве! Россия позади.

— Не стоит так думать, Мария. Остерман нас просто так не отпустит. Его люди последуют за нами и за границу. Они не отстанут. Я знаю. Да и Арайя уже наверняка на свободе и жаждет мести. Потому его кареты мы оставим здесь.

Пьетро и его спутница бросили карету и с постоялого двора отправились в лучшую гостиницу "У герцога". Там Пьетро заказал комнату для себя и для Марии.

— Я страшно хочу выспаться, Пьетро.

— Ты это сделаешь, Мария. Но не в гостинице.

— А где? — удивилась она.

— Вот тебе адрес. Иди туда. Это дом банкира Либмана. Я скоро последую за тобой. Лейба нам поможет.

— Но почему ты не хочешь пойти со мной? — испугалась Мария.

— У меня есть здесь небольшое дело. Но со мной ничего более не сучиться. Обещаю тебе….

Мира зашёл в трактир при гостинице. Он осмотрелся, и увидел за одним из столов высокого человека с лицом пьяницы в мундире немецкого покроя. Пьетро сразу понял, что это беглый солдат прусского короля.

Он подсел к нему.

— Привет тебе, дезертир.

— Ты что? — тот поднял на него мутные глаза. — Как ты меня назвал?

— А разве ты не дезертир?

— А ты кто такой? Полицейский? Но здесь тебе не Пруссия! Так что давай иди отсюда, приятель! Здесь не любят ищеек!

— Я не ищейка, господин дезертир. Простите, не имею чести знать вашего имени.

— А я не собираюсь его тебе сообщать!

— А мне и не нужно твоего имени! — Пьетро перешел к делу. — Я не желаю его знать, приятель.

— Тогда чего тебе нудно?

— Я принес тебе богатство.

Дезертир не понял ничего, но уже не стал гнать незнакомца. Упоминание о деньгах успокоило его. В кармане у дезертира не было и ломанного гроша. Он все отдал за выпивку.

— Я нуждаюсь в твоей помощи, — продолжил Мира. — Мое имя слишком тяжело для меня и я решил его сменить. Но не желаю, чтобы оно просто так пропало. И предлагаю тебе пожить под именем Пьетро Мира.

— Я часто менял имена и даже не помню какое из них настоящее, приятель. И потому согласен назваться еще одним именем. Если, конечно, получу за это хоть сотню монет. На меньшее я не согласен.

— Я дам тебе десять тысяч монет, приятель. Золотом.

— Что? Ты сказал 10 тысяч?

— Но имя у меня славное. Я Пьетро Мира. Ты разве не слушал обо мне?

— Нет. Никакого Пьетро Мира я не знаю. А кто ты таткой приятель?

— Я расскажу тебе свою историю.

— И дашь мне 10 тысяч золотом? Я не ослышался?

— Да. Ты получишь мое имя и 10 тысяч золотых талеров. Если конечно не побоишься носить имя Мира.

— А чего мне бояться? С 10 тысячами я ничего и никого бояться не стану. Давай свою историю.

Пьетро стал рассказывать. Незнакомец слушал его со вниманием. И так родился новый Пьетро Мира, который и уехал вместо старого в Италию. Они поселился там и даже стал содержать трактир.

Сам же Пьетро Мира получил от Либмана документы на новое имя, и уехал с ними в Берлин. Его сопровождала Мария Дорио. И с тех пор пути настоящего шута придворной кувыр коллегии были никому не известны…..

Люди Остермана и Франческо Арайя напрасно перевернули всю Митаву. Ни Пьетро ни Марии они не нашли. Банкир Либман был доволен. Последнее слово осталось за ним….