Два часа спустя я уже сидела на работе и размышляла о том, как жить дальше. Перед глазами бежали строчки какого-то очень важного документа. Из распахнутого окна дул свежий ветер и доносился приветливый шум обыкновенного парижского утра. Во дворе кто-то громко насвистывал песню Пиаф: «Па-дам, па-дам, па-дам…».

Настроение было совершенно нерабочее. Тысячу раз пожалев о том, что вообще сюда приехала, я отменила единственную встречу с клиентом, сославшись на непредвиденные обстоятельства. Решив, что сегодня у меня есть право на раздумья, я сунула в сумку ноутбук и, стараясь не потревожить обитателей нашего подъезда, тихо закрыла за собой тяжелую дубовую дверь. Из сумрачного парадного я вышла на площадь Мадлэн, в центр залитого полуденным солнцем Парижа.

Завораживающий своей беззаботностью, город неутомимо поглощал и усваивал любое личное горе и при этом продолжал жить своей веселой жизнью. Банкиры с дорогими портфелями, шикарные дамы с йорками, студенты в рваных джинсах, туристы с развернутыми картами, — все торопились занять свободные места на приветливых террасах.

Я решила пообедать в городском парке, там, где заботливой администрацией были расставлены удобные железные стульчики. Обычно их занимали идущие на штурм Лувра туристы, влюбленные парочки, студенты и энергичные молодые менеджеры из близлежащих офисов.

Хозяин соседней булочной был симпатичен и улыбчив. Мы познакомились года два назад: один общий клиент представил нас, и мы сразу друг другу понравились. Я подозревала, что причина этой взаимной симпатии крылась в профессиональной близости: он продавал клиентам хлеб насущный, а я — духовный.

Я попросила у него сэндвич. Он привычно спросил «Как дела?», по-парижски не ожидая ответа. Я так же, по-парижски, ответила, что все хорошо и подумала, что, если бы это была Россия, я бы обязательно рассказала ему… Но это была не Россия.

Перейдя шумную, гудящую моторами улицу, я побрела по саду Тюильри, высматривая наименее людное место. Наконец, мне попался уголок, где почти никого не было. Едва я устроилась на стульчике и достала из пакета свой обед, как ко мне подобралась парочка голубей. Подойдя вплотную, они начали уморительно топтаться, приседать и кивать головами.

В награду за спектакль я отщипнула им несколько крошек, и тут, словно по команде, вокруг меня вспенилось и закипело говорливое море серых крыльев и оранжевых глаз. Я догадалась, что первые двое просто были разведчиками, и, в награду за их сообразительность, щедро раскрошила им половину сэндвича. Потеряв ко мне всякий интерес, птицы жадно набросились на угощение. А я наблюдала за ними, подбрасывая все новые и новые крошки.

Пир продолжался, прибывали новые гости. Моя щедрость вызывала оживленные споры. В группе наметились лидеры: они решительно расталкивали слабых собратьев и набрасывались на еду, поглощая все, что было в радиусе их действия. Слабые терпели и заискивали, пытаясь подобрать остатки с барского стола. Некоторые пытались бунтовать, но, получив мощный удар клювом в макушку, быстро смирялись. Словом, все как у людей.

Вдруг, совершенно неожиданно, птичий пир был прерван чем-то мохнатым, ворвавшимся в самую середину стаи и закончившим свой полет под моим стулом. Громко возмущаясь, птицы бросились врассыпную. Секундой позже нежданный гость ткнулся чем-то мокрым в мою руку, извиняясь за учиненный беспорядок. При ближайшем рассмотрении мокрое оказалось носом, а его владелец — молодым английским кокер-спаниелем, как две капли воды похожим на мою собаку.

Время остановилось. Я вытащила из кармана измочаленный носовой платок и спрятала в нем лицо.

— Ты чего плачешь? У тебя что-то случилось?

Я машинально отметила неуместное «ты» и предположила, что ко мне незаметно подошел местный «дурачок» из числа завсегдатаев парижских парков.

— Ничего… — пробормотала я, боясь отнять от лица спасительный платок и снова увидеть собаку.

— Но я же вижу! У тебя что-то случилось! — продолжал настаивать мой собеседник. — Тебе помочь?

— Ничем ты мне не поможешь, — начиная злиться на назойливого утешителя, довольно грубо отрезала я, — и никто не поможет.

— Ну почему же, — вкрадчиво продолжал голос, — может, и найдется кто-нибудь! Например, я!

Несколько опешив от такого беззастенчивого вторжения на территорию моего горя, я все же решила взглянуть на наглеца. Но передо мной никого не было. Только серый с рыжими веснушками на морде все еще сидел напротив.

Я пожала плечами. Он тоже пожал плечами. От изумления я не нашлась, что сказать, ведь не каждый день видишь собак, способных пожимать плечами! Я наклонила голову. Он тоже. Я встала со стула. Он тоже встал. Я улыбнулась ему. Он растянул губы в подобии улыбки. Я рассмеялась, и пес запрыгал вокруг меня, словно радуясь тому, что я перестала плакать. Онемев от удивления, я опустилась на стул. Он сел напротив.

— Ну как? — раздался тот же вкрадчивый голос.

Я оглянулась. Никого.

— Кто со мной говорит? — тихо спросила я.

— Как кто? Я! — отчетливо произнес удивительный пес и для пущей убедительности гавкнул.

Слуховые галлюцинации на фоне острого ощущения потери, решила я. А вслух сказала:

— Ты что, говорить умеешь?

— Нет, просто ты умеешь слушать!

Мне срочно нужно к психиатру…

— Как тебя зовут? — как ни в чем не бывало, продолжал пес.

— Ирина, — ответила я, смущенно оглядываясь по сторонам.

— А меня — Грей, — представился он, грациозно кивнул и повернулся ко мне боком. — Смотри, даже на ошейнике написано. Так почему же ты плачешь? — не унимался он, примостившись возле моей ноги.

К горлу опять подступили слезы. Я ничего не смогу ему рассказать! Хотя бы потому, что этот замечательный и неравнодушный к моему горю пес уже был взрослым и мог вот так же покинуть своего хозяина в ближайшие десять лет. И его хозяин, как и я, абсолютно не будет к этому готов. Ведь к этому невозможно подготовиться. И, наверное, через несколько лет он будет вот так же плакать при виде незнакомой собаки, тыкающейся мокрым носом в его ладонь. Нет, я совершенно не готова к такому разговору…

— Я не хочу об этом говорить, — твердо сказала я и смахнула бежавшую по щеке слезу.

— Ну, не хочешь — не надо! — весело ответил пес и скорчил такую уморительную рожицу, что я, не выдержав, все же улыбнулась.

Юджи тоже корчила уморительные рожицы, когда хотела меня рассмешить.

— Тогда не буду тебе мешать, — деликатно заметил Грей и встал, всем своим видом показывая, что готов уйти.

— Да нет же, ты мне не мешаешь. Вот, если хочешь, у меня курица есть, — я вытащила из сэндвича кусок куриной грудки и протянула ему.

— Спасибо. А у тебя есть собака? — продолжил он, как ни в чем не бывало.

Я поняла, что мне не отвертеться, и неопределенно махнула рукой:

— Была…

— А теперь — нет?

— Она умерла. Вчера…

По его плюшевой мордочке пробежала едва уловимая тень. Я промокнула набежавшие слезы бумажным платком.

— Знаешь, а я хозяина потерял, — еле слышным шепотом сказал пес. — Он умер. Несколько дней назад.

Ахнув от неожиданности, я погладила его по кудрявой голове. По сравнению с моим, его горе казалось гораздо более значительным. В голове мелькнула шальная мысль.

— И с кем же ты теперь живешь? У тебя есть новый хозяин? — спросила я, окрыленная какой-то глупой надеждой.

— Да, конечно, — твердо ответил он и посмотрел куда-то назад, за мое плечо.

Я обернулась и, не без разочарования, увидела, как по залитой солнцем аллее быстрым шагом идет молодая женщина. Приложив ладонь ко лбу, она беспокойно оглядывалась по сторонам. В руках у нее был поводок. Не заметив сидевшего передо мной пса, она прошла мимо. Грей проводил ее взглядом и вопросительно посмотрел на меня.

— Мадам! — крикнула я ей вслед. — Вы ищите свою собаку?

Она тотчас обернулась и быстро направилась к нам.

— А-а! Вот он где!..

Присев на корточки, она щелкнула карабином поводка и ласково отчитала пса за неразумное, с ее точки зрения, поведение. Тот, наклонив голову, внимательно ее выслушал и завилял хвостом в знак полного согласия. Потом она посмотрела на меня и, извиняясь за длинную тираду, обращенную к собаке, еле слышно сказала:

— Спасибо! Я ужасно боюсь его потерять!

— Представляю, — серьезно ответила я.

Женщина отсутствующе кивнула:

— Знаете, после смерти мужа… Это его свадебный подарок. Все, что у меня осталось…

Ее лицо исказила судорога, и я не нашлась, что ответить. Она встала и начала оправлять замявшуюся юбку. Взгляд ее был обращен куда-то вовнутрь.

— Я тут подумал… — вдруг сказал Грей. — А ты не хочешь завести новую собаку?

— Не знаю, — серьезно ответила я. — Не уверена, что она мне нужна.

— А по-моему, как раз наоборот… — он посмотрел куда-то в небо. — Я думаю, где-то есть собака, которой очень нужна именно ты.

— Не сомневаюсь, — усмехнулась я. — Каждой собаке нужен человек. Но это не повод заводить собаку. И вообще, все мы кому-нибудь нужны.

— Нет, не все, — ответил он и помотал головой. — Не все. Смею тебя заверить. Ладно, нам пора. Приятных поисков.

Он встал и посмотрел на хозяйку, всем своим видом показывая, что пора идти. Та кивнула мне на прощанье, и они медленно пошли по аллее. Провожая их взглядом, я не без зависти заметила, как женщина начала что-то рассказывать своему псу.