Архитектор Юнишколы меньше всего заботился о том, чтобы проявить радушие к будущим ученикам. Здание было выстроено в стиле так называемой возрожденной готики через несколько лет после окончания периода, который Брэн назвал Темными временами. Я хмуро окинула взглядом зубчатую каменную крепость со сводчатыми окнами и высокими щипцовыми крышами. Школа была похожа на огромный мавзолей, украшенный нелепыми громоздкими скульптурами и лепниной, похожей на плесень. Того и гляди, из ближайшей двери выпрыгнет Носферату и вцепится в глотку. Похоже, в эти Темные времена людям было по-настоящему туго.

Зато внутри школа оказалась довольно приятной. Сводчатые окна совсем неплохо пропускали солнечный свет. Ученики, сновавшие туда-сюда с ноутскринами под мышками, хохотали и улыбались слишком беззаботно для обитателей склепа. Я заметила, что модуляция речи и акцент несколько изменились за время моего стазиса, отовсюду до меня долетали совершенно непонятные слова. «Жжешь, да это же небо!», «Гори ты, девиант!», «Да загрузил я, отстрелись!»

Я поежилась.

Брэн ободряющим жестом дотронулся до моего плеча.

— Добро пожаловать в Юнишколу! — Он сам назначил мне встречу в центральном дворе, который на деле оказался унылой бетонной ямой в центре школы, совершенно безосновательно претендовавшей на громкое Звание сада, предъявляя в качестве растительности несколько изможденных деревьев, печально чахнувших в своих кадках. — Извини, так уж у нас тут, — хмыкнул Брэн и начал знакомить меня с обстановкой. — Вон там у нас гравполя для интерпланетных игр. Там есть специальные гравитационные силы для Марса, Луны, Титана, Каллисто и Европы. Видишь вон ту группку девочек? — Брэн указал на стайку приземистых, коренастых и крепких, как черепахи, девушек, двигавшихся с поразительной балетной грацией. — Это наша Юниволейбольная команда. Задаваки, воображают себя таким небом! В основном они с далеких планет, а сюда поступили, чтобы подготовиться к экзаменам в другую среднюю школу. Они почти все пансионерки и всегда ходят вместе. Подружки — не разлей вода! Попробуй задеть хоть одну из них, и на следующем уроке физры они сделают из тебя отбивную или, в лучшем случае, испортят всю домашнюю работу.

Брэн повернул меня в другую сторону.

— А там у нас стипендиаты. — Еще несколько учеников, сбившись в плотную кучку, о чем-то оживленно болтали под поникшим деревцем. На первый взгляд они выглядели совершенно обычно, но, присмотревшись, я заметила, что их одежда неуловимо отличалась от формы остальных учеников. Трудно было сказать, в чем тут дело — то ли их форма была дешевле, то ли они просто носили ее как-то иначе. — Они чаще всего ходят все вместе, для безопасности. Эти детки совершенно безобидны, и, в целом, они совсем неплохие ребята, но старайся держаться от них подальше, если не хочешь получить клеймо нищенки. Потом не отмоешься. Я понимаю, это жжет, но так уж заведено.

Брэн указал на узкий выход из двора, по обеим сторонам которого высились два здания, похожие на двух телохранителей, прикрывавших школу с тыла. Довершая сходство, оба здания выглядели приземистыми и громоздкими на фоне неоготического великолепия школы, хотя в их облике чувствовалась рука все того же мрачного архитектора.

— Это корпуса для пансионеров. Безумный режим безопасности. Всех сканируют на входе, причем там жуткие строгости насчет мальчиков и девочек. С пансионерами лучше не связываться, иначе непременно огребешь выговор. У нас существует некоторая вражда между пансионерами и приходящими. Ничего страшного, но в прошлом были отдельные случаи хулиганства, так что постарайся, чтобы тебя не заподозрили в чем-то подобном.

Какой-то пожилой учитель вышел из двери и направился через двор. Брэн тут же указал мне на него.

— Остерегайся нашего мистера Стиббса. Не знаю, будет он у тебя что-то вести или нет, но ты должна знать, что он обожает заглядывать девушкам в декольте. По крайней мере, мне так рассказывали. Короче, если он наклонится проверить твою работу, немедленно выпрямись и опусти подбородок.

Он обвел глазами остальную часть двора:

— Пожалуй, больше тут нет никаких опасностей, о которых тебя стоит предупредить. Все загрузила? — Я догадалась, что он хотел знать, все ли я поняла, но не была уверена до конца. На всякий случай я кивнула, и это, кажется, сработало. — А теперь мне пора бежать на урок. Ты получила свое расписание?

— Нет. Ты не знаешь, где администрация?

Брэн указал на довольно мрачную дверь у меня за спиной:

— Через эту дверь и направо. Тебя проводить?

Я улыбнулась. Брэн был очень предупредительным.

— Нет. Думаю, я сама разберусь. Не опоздай!

— Ладно. Тогда до обеда!

Я испустила судорожный вздох облегчения:

— Спасибо.

В какую бы новую школу я ни приходила, для меня всегда оказывалось пыткой найти себе место за обедом. Но если Брэн возьмет меня под свое крылышко, все будет замечательно.

Администрация оказалась именно там, куда послал меня Брэн, и, к моему величайшему удивлению, в кабинете меня уже поджидал мистер Гиллрой.

— А вот и Розалинда! Я как раз беседовал с твоим школьным психологом, хотел убедиться, что в твоем расписании будут все нужные предметы. Мы записали тебя на курс истории для десятиклассников, потому что они как раз начинают изучать начало столетия, то есть то самое время, когда ты… хм… прервала свое обучение. Я полагаю, тебе будет полезно узнать обо всем, что ты пропустила.

Я сглотнула. У меня не было никакой уверенности в том, что мне хочется об этом узнать.

— Спасибо, мистер Гиллрой.

— Пожалуйста, зови меня Реджи! — в который раз предложил он. Порой мне становилось интересно, помнит ли он, что уже предлагал мне это раньше, или же просто машинально отвечает так всем, кто называет его мистером Гиллроем. — Так, с этим решено… Думаю, английский и китайский тебе следует начать с того уровня, на котором ты остановилась. Я нашел в городских архивах твои… да… гхм… самые последние школьные записи. Ты изучала китайский, я не ошибаюсь?

Я изучала мандаринский диалект китайского только потому, что мои родители считали это очень полезным для моего будущего, как-никак второй по значимости коммерческий язык после английского. Но я не слишком в нем преуспела.

— Да, спасибо.

— Я только что обсудил с мисс Легри список остальных дисциплин. Что ты скажешь по поводу социальной психологии и курса элементарной астрофизики?

Неужели астрофизика может быть «элементарной»?

— Замечательно, — сказала я, послушно забирая у мисс Легри копию своего расписания, хотя прекрасно знала, что оно уже загружено в мой ноутскрин.

— Думаю, астрофизика тебе пригодится, ведь ты у нас наследница межпланетной империи! — Гиллрой и мисс Легри рассмеялись, и я тоже заставила себя похихикать из вежливости.

— Проводить тебя на первый урок, Розалинда?

— Нет, спасибо, я сама справлюсь, — сказала я, но мистер Гиллрой одной золотой рукой взял меня за плечо, а второй вырвал у меня из пальцев расписание. — Так-так, первым уроком у тебя социальная психология! Кажется, это у нас совсем рядом.

В это время почти все ученики галопом неслись по коридорам, чтобы не опоздать на свои занятия, но при виде меня и мистера Гиллроя застывали, словно налетев на кирпичную стену. Если у кого-то еще оставались сомнения в том, кто я такая, то присутствие мистера Гиллроя расставило все точки над «и». Все провожали меня взглядами, я шагала по коридору, создавая вокруг себя застывшее море любопытства. Я слышала, как ученики перешептываются у меня за спиной. «Так это и есть Спящая красавица?», «Жжешь, ничего себе красавица!», «Я слышала, она нарочно погружала себя в стазис, чтобы продлить жизнь!», «А мне кажется, она ненастоящая! Юни просто понадобилось подставное лицо, вот и все», «Вы только поглядите, как она семенит рядом с Гиллроем! Вот подлиза!», «Марионетка девиантная!» Я шла, опустив голову, не в силах встретиться взглядом с теми, кто меня рассматривал. Гиллрой, ничего не замечая, уверенно рассекал толпу.

— Вот и пришли, — объявил он. — Кабинет 207. Хочешь, я переговорю с преподавателем и найду тебе место в классе?

— Нет, спасибо, все нормально, — начала было я, но Гиллрой уже прямиком направился к учительнице, и его золотистое лицо просияло от усердия.

— Это Розалинда Фитцрой! Надеюсь, вас уже проинформировали о том, что ей требуется особое отношение? — спросил он, не делая ни малейшей попытки понизить голос.

Я залилась краской и безуспешно попыталась спрятать лицо за волосами. В такие моменты, как этот, я мучительно жалела, что родилась светлокожей блондинкой, обреченной при любом замешательстве становиться пунцовой, как роза, в честь которой меня назвали. У меня всегда была очень прозрачная кожа, и я постоянно то краснела, то бледнела. Папа называл меня своей «маленькой розой». Ученики, уже занявшие свои места, во все глаза смотрели на меня — кто с удивлением, кто с неприкрытым любопытством, а кто и с откровенным отвращением. Мне захотелось выбежать из класса и вернуться сюда с другой группой.

Когда мистер Гиллрой наконец убрался (прихватив с собой копию моего расписания), миссис Уиби, преподавательница психологии, указала мне на место в первом ряду. К счастью, оно находилось в самом левом углу, так что я не чувствовала на себе сверлящих взглядов.

Из урока я не поняла ни слова. Если бы кто-нибудь поинтересовался моим мнением, я попросила бы записать меня на повторные курсы всех предметов и передать в руки десятку репетиторов. Но это, наверное, было бы слишком сложно. Даже если доктор Биджа нашла время переговорить со школьным психологом, как она собиралась, то ее рекомендации были благополучно проигнорированы. Но это меня уже не касалось.

Вместо того чтобы слушать совершенно непонятную лекцию, я стала рисовать пейзаж в своем ноутскрине. Я хотела зарисовать один из своих стазисных снов, со скрюченными деревьями и тающими линиями горизонта, но ноутскрин слишком сильно отличался от обычного альбома. Несмотря на использование палитр с тысячами разных оттенков, рисунок все равно не казался мне настоящим.

Когда звуковой сигнал объявил об окончании урока, я прилежно скопировала домашнее задание, которое миссис Уиби распечатала для нас на настенном экране, хотя я прекрасно понимала, что вряд ли смогу далеко продвинуться в его выполнении.

На английском мы должны были изучать писателей начала века, которых мистер Гиллрой считал достаточно древними для меня. Я не посмела сказать учителю, что никогда не слышала и половины имен этих почтенных людей и не прочитала ни единой книги по программе. Скорее всего произведения авторов, которых тут считали классиками, в свое время прошли не замеченными для публики.

Китайский язык оказался для меня все равно что греческая грамота.

Физкультура была как раз перед обедом, и я с ужасом обнаружила, что в программе стоит преодоление полосы препятствий. Я пробежала около двадцати ярдов, прежде чем наш преподаватель, мистер Катц, вывел меня из игры. Я вся тряслась и задыхалась, и меня непременно вырвало бы, останься у меня в желудке хоть что-то после завтрака. Но я съела так мало, что просто нечем было тошнить. Стазисное истощение по-прежнему контролировало большую часть моей психомоторики. Мистер Катц пообещал договориться о том, чтобы меня освободили от зачета по физкультуре.

— Это… не… обязательно, — пропыхтела я.

— Нет. Обязательно, — возразил мистер Катц. — Таков приказ мистера Гиллроя. Я обещал оказывать вам особое внимание.

Это меня окончательно добило. Оказывается, после ухода из класса социальной психологии мистер Гиллрой по очереди обошел всех моих преподавателей, чтобы, бесцеремонно прервав занятия, проинформировать их об особом отношении, которого я заслуживаю. Если большая часть школы еще не была настроена против меня, то мистер Гиллрой с успехом исправил это упущение. Нужно будет спросить миссис Биджа, нельзя ли сделать так, чтобы занятия физиотерапией засчитывались мне вместо физкультуры. Я могу делать предписанные мне упражнения, пока все остальные плавают и бросают мячи в корзину.

Когда меня наконец-то отпустили, я помчалась в кафетерий, надеясь поскорее разыскать там Брэна. Но количество и многообразие учеников оглушило меня. Разыскать одного смуглого парня и двухтысячной толпе учеников, цвет кожи которых варьировался от розового до кофейного, было практически невыполнимой задачей. Я встала в очередь и принялась аккуратно накладывать себе стандартную еду.

Не успела я выйти из очереди, как ко мне сразу же подошел очень хорошо одетый парень, похожий на азиатскую копию мистера Гиллроя.

— Значит, ты и есть загадочная Спящая красавица, — льстиво воскликнул он. — Меня зовут Сунь Линь. Очень приятно познакомиться. — Судя по его тону, все обстояло совсем наоборот. Тем не менее он протянул мне мягкую ладонь для приветствия. Я не смогла придумать, как пожать ее, чтобы не выронить либо поднос, либо ноутскрин, поэтому оставила протянутую руку висеть в воздухе. Но Сунь Линь не обратил внимания на мое пренебрежение. — Не хочешь сесть с нами?

За его спиной тихонько хихикала большая группка парней и девушек. Большинство из них выглядели старше меня. Я не знала, над чем они смеются, но мне стало не по себе от их взглядов.

— Роуз!

Мое имя прорезало гул кафетерия, и я обернулась в сторону брошенного мне спасательного круга. Рука Брэна взметнулась над головами учеников, и я с облегчением вздохнула.

— Меня ждут друзья, — сказала я Сунь Линю.

Он посмотрел на Брэна, и его черные глаза стали похожи на два кинжала.

— Уже лебезишь перед шишками? Что ж, этого следовало ожидать, — процедил Сунь Линь, поворачиваясь ко мне спиной.

Я судорожно сглотнула, почувствовав облегчение с примесью растерянности. Что он имел в виду? Что это значит — лебезить перед шишками?

Брэн занял мне место напротив своего столика. Когда я подошла, он убрал со стула свой ноутскрин и кивнул мне. Если в этой школе и было что-то хорошее, то это дизайн. Стулья здесь были из желтого дерева с подушками из красной искусственной кожи. Казалось, что сидишь в дорогом ресторане, а не в школьной столовой.

— Спасибо, — сказала я, садясь на свое место.

— Не за что, — скороговоркой ответил Брэн и указал на ребят, сидевших вокруг его стола. — это Молли, Анастасия, Джемаль, Вильгельм, Набики и Отто. А это Роуз.

Все они смотрели на меня скорее с изумлением, чем с неприязнью.

— Привет, — сказали они почти хором.

Я тихо сидела за своим столом, ковыряя вилкой еду. Я все еще не могла съесть ни куска без тошноты и рези в желудке. Доктор сказал, что должно пройти несколько лет, прежде чем я смогу нормально питаться. Когда я проглотила несколько крошек, Брэн откашлялся.

— Как прошел день?

— Нормально, — пожала плечами я.

— Я видел, тебя атаковали шакалы, — продолжал он.

— Шакалы?

— Ну да, Сунь и его дружки. Шайка девиантов. Они здесь маргиналы. Их держат только из-за хороших отметок, но у них не хватает способностей заработать на стипендию. Их родители лезут из штанов, чтобы казаться богатыми, а детки стараются подцепить на крючок реально богатых ребят, чтобы потом выклянчивать у них подарки. Прости, что не предупредил тебя о них сегодня утром.

— Все в порядке, — прошептала я.

— Нет, не в порядке, но я подумал, что они вряд ли к тебе припиявятся. Мы с ними в разных классах. Выходит, я недооценил твою известность.

— Я ничем не примечательна, — покачала головой я.

— Нет, я не имею в виду, что ты школьный кумир или что-то вроде того, но абсолютно все знают, кто ты такая.

Я вздохнула, не в силах больше смотреть на свой практически нетронутый поднос. Меня снова затошнило.

— Брэн? Сунь сказал мне… что я уже начала лебезить перед шишками. Что это значит?

Брэн хмуро усмехнулся:

— Мой дедушка стоит всего на одну ступень ниже, чем Гиллрой. Исполнительный директор, конечно, не президент, но это реально очень крупная фигура. Мой отец входит в правление и находится четырьмя ступенями ниже, а мама — научный руководитель Центрального графического отдела. — Он стал по очереди кивать на остальных ребят. — Отец Набики — основатель и руководитель Нейро-лингвистического отдела исследований…

— Моя мать — вице-президент Департамента научных исследований и инженерной психологии, — вставил Вильгельм, говоривший с отчетливым немецким акцентом.

— А мои родители возглавляют Группу контроля биохимического качества сельского хозяйства на Титане, — сообщила Анастасия. Кажется, она была русской, и я с трудом понимала ее произношение.

— А родители Джемаля владеют половиной планеты Европа, — воскликнула Молли.

Джемаль запрокинул черноволосую голову и расхохотался.

— Всего третью, — поправил он.

— А ты? — спросила я у Молли.

— Я? — Она очаровательно улыбнулась, сияя веснушками. — Я стипендиатка. Мои родители одни из первых колонистов на Каллисто, потому там я практически особа королевской крови. Но на Земле мой царственный статус не стоит даже приглашения на приличный ужин!

— Не верь ей, — усмехнулся Брэн. — Наша Молли — гений в фундаментальной экономике. Помяни мое слово, она перевернет всю экономическую систему нашей планеты, как только закончит колледж. Мой дедушка уже сейчас хочет приглашать ее на заседания правления.

Я почувствовала себя неуютно.

— А мне совсем нечем похвастаться, — еле слышно прошептала я.

Джемаль и Вильгельм расхохотались. Зубы Джемаля сверкали, словно жемчужины на смуглом лице. Вильгельм был высоким, как человек-сора, поэтому ему пришлось наклониться, чтобы заглянуть мне в лицо.

— Ты владеешь всеми нами, либхен, — сказал он.

Я почувствовала, что снова заливаюсь краской, но все равно пролепетала:

— Нет, не владею.

— Но вполне можешь, — уточнил Джемаль. — В особенности… — Но я так и не узнала, что он хотел сказать, потому что Набики ударила его локтем в ребра. Я украдкой покосилась на единственного члена компании, до сих пор не принимавшего участия в разговоре, и перебрала в памяти имена, перечисленные Брэном. Отто! Да, точно.

Я никак не могла разглядеть лица Отто. У него были длинные растрепанные черные волосы, которые он не зачесывал назад, как другие ребята. И он не поднимал глаз от тарелки, наполненной сырыми овощами и фруктами.

— А кто родители Отто?

Повисло неловкое молчание. Я не понимала, в чем дело, ровно до тех пор, пока Отто не посмотрел на меня. Тогда я оцепенела. До сих пор я думала, что он азиат или кавказец, но он не был ни тем, ни другим. У него были желтые глаза и практически голубая кожа. При этом прямой нос и резкие черты лица делали его удивительно похожим на индейца. Вот только раскраска у него была явно не индейская.

— Отто не разговаривает, — сказала Набики, улыбаясь Отто, чье лицо оставалось совершенно непроницаемым. Набики дотронулась до его плеча таким жестом, по которому я сразу догадалась, что их отношения были не вполне платоническими. — В общем, ему это не нужно.

— Ч-что он такое? — Еще не договорив, я поняла, что сказала ужасную грубость, но это вырвалось не нарочно. Просто я испугалась.

— Генетическая модификация на базе чужеродной ДНК, обнаруженной на Европе, — объяснила Анастасия. — Строго говоря, он твоя собственность. Как и технология его создания.

До меня не сразу дошел смысл ее слов. Анастасия говорила с очень сильным акцентом и совершенно невероятные вещи.

— Моя? — тупо переспросила я.

Брэн, похоже, очень рассердился.

— Это один из любимых проектов нашего Гиллроя. Большая часть генетических модификаций была запрещена сразу после окончания Темных времен, но Гиллрой всю свою жизнь лоббирует ослабление этих запретов. Наш Отто — один из ста человеческих эмбрионов, которым была имплантирована ДНК с Европы. Только тридцать четыре из них дожили до пубертатного периода, а из них только у четверых наблюдаются признаки зрелого сознания. Отто — самое большое достижение этой программы, но он не разговаривает.

— Почему?

Отто приоткрыл рот и поднял уголки губ в подобии улыбки. Потом изо рта его вырвался странный звук, отдаленно похожий на тот, который издал бы человек, попытавшись кричать, не выдыхая воздух, а втягивая его в себя. Звук был очень тихим и больше напоминал голос дельфина, чем человека.

Я вздрогнула, и все вокруг рассмеялись.

— Он любит дразнить людей, — сказала Набики, легонько подталкивая Отто локтем. — Ну же, Отто, будь лапочкой! Не бойся, она почти такая же странная, как ты. — Мне показалось, что Отто ненадолго задумался, а затем медленно протянул мне свою голубоватую руку с длинными пальцами. Набики приподняла одну бровь и пожала плечами. Я продолжала непонимающе хлопать глазами. — Давай же, возьми его за руку! — с раздражением прошипела Набики.

Я осторожно дотронулась до протянутой ладони, и Отто с величайшей бережностью сомкнул пальцы вокруг моей руки. «Добрый вечер, Принцесса, — подумала вдруг я совершенно не своим голосом. — Меня зовут Отто Секстус». Я сразу же поняла, что это означает восемьдесят шесть, и без всяких дальнейших объяснений догадалась, что всем остальным детям тоже по какой-то причине дали числовые имена. Затем меня осенила какая-то неясная мысль. Все происходило совершенно неслышно, хотя это не совсем точное слово. «Не обижай нас, не обижай нас, не обижай…» Это была мольба, случайный обрывок надежды. На какую-то долю секунды я увидела Отто и трех других синекожих подростков, за которыми виднелось еще несколько неясных фигур.

Я ахнула. Я думала этими словами и образами, но они не были моими!

«Ш-ш-ш-ш», — произнесла я про себя, но чувство, вложенное в этот звук, было гораздо сложнее и означало что-то вроде: «Не волнуйся и не бойся меня».

На какое-то время мои мысли рассеялись, и вскоре я уже не могла понять, о чем думаю. «Твоя душа в смятении… Твоя жизнь… была прервана…»

И я впервые увидела, как на странном лице Отто появилось настоящее, живое выражение.

«Прости меня, дорогая Принцесса, — подумал он во мне. — Твоя беда намного тяжелее моей».

Резко вырвав свою руку, он с мгновение смотрел на меня, а потом снова уткнулся в свой поднос.

Все уставились на меня, как на пришельца. Что было довольно забавно, учитывая некоторые обстоятельства. Глаза Набики метали молнии, казалось, она вот-вот взорвется.

— Что ты ему сказала? — рявкнула она.

Я вся дрожала от только что пережитого. И до сих пор не понимала, что же произошло.

— Ничего не сказала.

Набики нахмурилась, а потом нежно положила руку на шею Отто сзади. Он вздохнул, лицо его разгладилось. Набики снова насупилась, на этот раз с оттенком досады.

— Извини, — сказала она мне. — Я подумала, что ты ему нагрубила.

Я затрясла головой.

— Я бы никогда этого не сделала! — честно заморила я всех. Меня пугала история Отто, но не он сам.

Я с трудом подобрала слова, чтобы сказать то, что должна была сказать.

— Если все обстоит так, как вы сказали, и в будущем я должна буду унаследовать тебя и твою семью… — Я помолчала, потом сделала еще один глубокий вдох. Это было просто ужасно, почти как рабовладение, и я была потрясена до глубины души. — Клянусь тебе, что как только я вступлю в права наследования, то… ну, не знаю… освобожу вас или как там это называется. Подпишу все необходимые документы. Я просто пока не знаю, как это делается. Но мне искренне жаль, честное слово.

Набики улыбнулась мне.

— Он благодарит тебя. Он понимает, что ты тут ни при чем. — Она помолчала, сдвинув брови. — И ему тоже жаль, что так получилось. Но… если ты не возражаешь, он больше не хотел бы к тебе прикасаться. — Набики смущенно повернулась к Отто. — Серьезно? — спросила она. Отто едва заметно поднял руку, то ли пожимая плечом, то ли прося ее продолжать.

Набики кивнула головой.

— Хорошо. — Снова повернувшись ко мне, она сказала: — Он говорит, что в твоем сознании слишком много… провалов. Он едва не заблудился в них. — Набики пожала плечами. — Понимаешь, его мысли не всегда хорошо переводятся на язык. Ты знаешь, что он имеет в виду под этими «провалами»?

— Не знаю, — ответила я, хотя догадывалась, что это неправда. Стазис действительно был похож на цепь провалов в моей жизни. Я пристально посмотрела на Набики. С виду она была самой обыкновенной девушкой — японское происхождение, дорогие сережки и модная стрижка, однако ее особые отношения с этим странным полуинопланетянином говорили о скрытой глубине. — Вы с ним…?

— Да, я его люблю, — отрезала Набики, снизойдя до легкого смущения.

Отто повернул голову к ней и еле заметно улыбнулся.

— Что ты… — начала было я, но вовремя спохватилась, вспомнив, что Отто может не удостоить меня ответом. — Что он делает… когда делает это?

Набики снова пожала плечами.

— Никто этого не знает. Он каким-то образом воздействует на электронные импульсы в твоем мозгу, и в результате ты думаешь именно то, что он хочет тебе сказать. Но при этом Отто не может манипулировать твоими чувствами или контролировать действия. Контакт затрагивает только поверхностные мысли. Очевидно, те микробы с Европы обладали способностью к рудиментарному общению посредством электроимпульсов, возможно, это было им нужно в целях размножения. И Отто унаследовал эту способность.

— Все члены твоей семьи умеют так общаться? — спросила я.

Отто слегка покачал головой, а потом посмотрел на Набики, которая тут же взяла его за руку.

— Только один из… — Набики замолчала: видимо, ей тоже было нелегко говорить на эту тему. — Один из четверых, — закончила она. — И еще трое более примитивных созданий, но это практически бесполезно, потому что они не умеют мыслить отчетливо. — Она посмотрела на бесстрастное лицо Отто. — Ему больно говорить об этом.

— И правильно, довольно трагедий, — объявил Брэн. — Кстати о трагедиях. Ани, ты в этом году будешь ходить на театральное искусство?

Анастасия с готовностью бросилась отвечать, но я почти ничего не понимала из-за ее акцента, да и разговор с Отто настолько выбил меня из колеи, что я никак не могла сосредоточиться. Тогда я попыталась впихнуть в себя еще несколько кусочков пищи и работала над этим до тех пор, пока звонок не призвал меня к новым мытарствам. Когда все встали из-за стола, я заметила, что Отто смотрит прямо сквозь меня, как будто я была волшебным существом, сделанным из чистого стекла. Заметив мой взгляд, он моргнул и торопливо бросился догонять Набики. Я отметила, что двигался он с удивительной грацией.

Что же могло так напугать его в моем сознании?