Собственные журналы. – Мечты. – Бумага из нового материала. – Поездка в Сардинию. – Кольцо Великого Могола. – Корректуры и переделки .

Несмотря на видимое спокойствие, постоянная борьба с редакторами и журналистами очень волновала Бальзака, и он мечтал о том, чтобы стать совершенно независимым от них. Для этой цели ему казалось всего лучше основать свой собственный журнал. Тогда он имел бы, как сам выражался, кафедру, с высоты которой он мог бы каждый день или хоть раз в неделю свободно высказывать свои мнения о всех политических, общественных и литературных злобах дня. В начале 30-х годов, обремененный долгами, часто сидевший впроголодь и принужденный работать, как вол, он строил планы о создании журнала, который бы сразу убил и «Revue des Deux Mondes» и «Revue de Paris». Он в блестящих речах развивал эти планы перед своими молодыми друзьями, и некоторые из них с полной готовностью обещали ему свое сотрудничество. Имена этих писателей (Шарль Бернар, Жюль Сандо, Теофиль Готье, Леон Гозлан) ручались за успех издания, не хватало одного – денег для начала дела. Бальзак обращался к разным капиталистам, объяснял им все свои шансы на успех, они выслушивали его сочувственно и обещали «подумать». Недели и месяцы проходили, а дело ни на шаг не подвигалось вперед. Отчаянье овладело будущим редактором! Вдруг в одно прекрасное утро к нему явился изящно одетый молодой человек и стал проситься в число сотрудников журнала. Бальзак сразу сообразил, что имеет дело не с бедняком: действительно, молодой человек оказался сыном богатого банкира, скромно заявил, что в будущем надеется располагать состоянием в 22 млн. франков, что он очень любит литературу и желал бы в новом журнале руководить отделом мод. Бальзак пришел в восторг. Он не сомневался, что молодой человек даст необходимые средства для открытия журнала, и в мечтах уже видел себя издателем органа, который уничтожит все существующие «Revues». Он самым любезным образом обещал молодому человеку принять его в состав редакции и, как только тот ушел, созвал всех своих будущих сотрудников, чтобы поделиться с ними своей радостью. Молодые люди вполне увлеклись его надеждой, и на общем совете решено было в ознаменование открытия журнала устроить роскошный обед, на котором за бокалами шампанского разузнать у банкирского сынка, сколько именно сотен тысяч франков он намерен пожертвовать на общее дело. Но беда была в том, что у молодых писателей, богатых идеями и талантом, не хватало денег на устройство обеда. Бальзак и тут нашелся: он знал, что один из присутствовавших заложил серебро своей матери в ссудной кассе, и составил такой план: занять на один день 800 франков, выкупить серебро, украсить им столовую, пригласить хорошего ресторатора и заказать ему обед: увидев великолепный серебряный сервиз, ни один ресторатор не откажет в кредите. Задумано – сделано. В назначенный день столовая Бальзака блестела серебром, вокруг стола, уставленного тонкими блюдами, сидела группа молодых, одушевленных надеждой писателей, а среди них розовый, нарядный, несколько смущенный банкирский сынок. В конце обеда, когда бутылки были до половины пусты, Бальзак произнес яркую речь, в которой нарисовал светлое будущее нового журнала и ту почетную роль, какую будет играть его великодушный покровитель, а в заключение попросил этого великодушного покровителя точно определить, что именно он намерен сделать для журнала.

– Я поговорю о вашем деле с папенькой! – был неожиданный ответ молодого человека.

Бальзак побледнел, все присутствовавшие остолбенели. Дурачок провел их, талантливых людей, и даром съел дорогой обед! Пришлось отнести серебро в кассу, остаться с новым долгом на шее и опять отложить открытие журнала.

Впрочем, несколько месяцев спустя Бальзаку удалось осуществить свою мечту, и новый журнал – «Chronique de Paris» – увидел свет. Мать ссудила его деньгами, необходимыми на первые расходы по изданию. Несмотря на имена сотрудников, журнал не имел успеха. Сам Бальзак помещал в нем только небольшие статьи и не мог отдавать ему своих крупных произведений: ему постоянно нужно было как можно скорей получать деньги за каждую написанную строку, а писать в своем журнале значило затрачивать труд, ожидая платы за него через несколько лет. Журнал просуществовал два-три года и погиб из-за недостатка денежных средств.

Несколько лет спустя Бальзак затеял новый ежемесячный журнал «Revue Parisienne». Он вел его почти совсем один, без постоянных сотрудников, и посвящал ему массу времени и труда. Этот журнал существовал всего три месяца. Бальзак поместил в нем два своих романа и несколько критических статей, но скоро убедился, что не в силах продолжать его. Журнальная работа приковывала его к Парижу, требовала усиленных занятий по строго определенной программе и притом давала слишком незначительное вознаграждение. Все это скоро надоело ему, и он отказался от ведения журнала.

Отличительную черту характера Бальзака составляла изменчивость его настроения, его способность от уныния быстро переходить к веселости и от всех житейских невзгод находить утешение в мире несбыточных мечтаний; это придавало ему что-то ребячески-наивное и подкупало окружающих в его пользу.

«Брат часто приходил ко мне читать свои корректуры, – рассказывает г-жа Сюрвиль. – Иногда, вследствие дурной погоды, которая сильно влияла на него, денежных затруднений, усталости от работы или от бессонных ночей, он являлся еле передвигая ноги, мрачный, подавленный, желтый. Я старалась развлечь его, но он падал в кресло и говорил слабым голосом: „Не утешай меня, это напрасно, я мертвый человек!“ Этот мертвец начинал слабым голосом рассказ о своих новых неудачах, но мало-помалу оживлялся, и скоро голос его доходил до самых высоких нот; затем, развертывая корректуры, он снова принимал умирающий вид и объявлял: „Я иду ко дну, сестра!“ – „Полно, разве можно идти ко дну с теми произведениями, которые ты теперь корректируешь!“ – Он поднимал голову; лицо его прояснялось, мертвенный цвет понемногу исчезал: „Ты права, ей Богу! Такие книги дают жизнь! К тому же отчего не рассчитывать на слепой случай: он может помочь Бальзаку, так же как первому встречному дураку! И знаешь, такой случай совсем нетрудно представить себе. Один из моих друзей-миллионеров (у меня такие есть) или просто какой-нибудь банкир, не знающий, что делать со своими деньгами, может прийти ко мне и сказать: „Я знаю ваш громадный талант и ваши неприятности; вам нужна такая-то сумма, чтобы быть свободным, возьмите ее у меня без всякого опасения, вы расплатитесь со временем, ваше перо стоит моих миллионов“. Вот ведь этого и довольно, больше мне ничего не нужно!“ Сочинив эту сказку, он придумывал всевозможные основания, чтобы придать ей вероятность. „Эти люди тратят так много на свои прихоти! Доброе дело может также явиться прихотью, которая доставляет продолжительное удовольствие. Ведь это не шутка сказать самому себе: „Я спас Бальзака!“ У людей иногда являются такие благородные порывы, и не одни только англичане способны на подобные эксцентричности. Если бы я был миллионером или банкиром, я непременно сделал бы это!“ Поверив своей собственной сказке, он весело ходил по комнате, размахивая руками. „А, Бальзак свободен! Вы увидите теперь, мои милые друзья и мои милые враги, как он пойдет вперед! Во-первых, его выбирают в Академию; оттуда в палату пэров один шаг. Почему ему не сделаться пэром? Ведь такой-то и такой-то сделались же! Из пэров он сделается министром, что же тут необыкновенного? Мы имеем немало прецедентов этому! Разве не правда, что именно те люди, которые в мыслях переработали весь круг идей, всего способнее управлять людьми. Странно будет, если станут удивляться, что он получил портфель!“ Будущий министр развивал целую программу управления Францией; он открывал и уничтожал массу зло употреблений, проводил в жизнь массу прекрасных идей. Потом, приведя в порядок все дела в министерстве и во всем королевстве, он возвращался к тому банкиру или другу, который был виновником его возвышения; оказывалось, что и тот же совершенно счастлив: „Его ждет слава в будущем: наши потомки скажут: „Этот человек понял Бальзака, он поверил в его талант, он ссудил его деньгами под обеспечение этого таланта, он доставил ему вполне заслуженное высокое положение!“ Это будет его славой, – славой, которая не всякому достается в удел. Это лучше, чем сжечь храм, чтобы оставить потомству свое имя!“ После длинной экскурсии в этот мир золотых грез он возвращался к действительности: мечты развлекли и утешили его. Он исправлял свои корректуры, с одушевлением читал нам их и уходил, смеясь сам над собою. „Прощайте! Побегу домой посмотреть, не ждет ли меня мой богач, – говорил он со своим громким, добродушным хохотом. – Если его нет, я во всяком случае найду там работу, это мой неизменный банкир!“»

Постоянная нужда в деньгах, постоянные неприятности со стороны кредиторов, необходимость входить в разные сделки с издателями и работать с лихорадочной поспешностью, без отдыха, на срок, – все это мучило Бальзака и заставляло его постоянно изобретать какие-нибудь средства для быстрого обогащения. Средства эти были по большей части совершенно фантастические, но он вполне верил своим фантазиям, носился с ними, утешался ими, а когда одна из них оказывалась неосуществимой, быстро заменял ее другой. Одно время он всем и каждому толковал, что изобрел новый способ приготовления бумаги и подробно высчитывал, какие получит от этого барыши. Произведенные опыты оказались полностью неудачными, и друзья боялись, что это сильно огорчит его. Не тут-то было!

– Э, что бумага, пустяки! – вскричал Бальзак в ответ на выражение их соболезнования, – у меня в виду гораздо лучшее дело: я уезжаю в Сардинию!

Оказалось, что у него уже готов новый, не менее фантастический план: ему случайно вспомнилось, что у Тацита говорится о римских серебряных рудниках на острове Сардиния; он слышал, что один химик, знакомый его зятя, изобрел новый недорогой способ добывания металлов из шлаков, и вот он решил взяться за эксплуатацию старых римских рудников в полной уверенности, что это сделает его миллионером. Прежде всего надобно было лично осмотреть местность. Он занял несколько сот франков и отправился в путь.

«Я провел четыре дня и пять ночей на имперьяле дилижанса, – пишет он матери с дороги. – Руки у меня до того опухли, что я с трудом могу писать. Завтра, в среду, я буду в Тулоне, в четверг выеду в Аяччо; в пятницу приеду туда и в одну неделю окончу всю свою экспедицию».

По обыкновению мечты и расчеты романиста не осуществились на деле. Правильного сообщения между островами в то время не существовало, погода стояла бурная, и ему пришлось прожить на Корсике больше недели, ожидая переправы на Сардинию. Путешествие по Сардинии тоже не представляло никаких удобств. Бальзаку пришлось пробираться верхом среди дикой, частью пустынной, частью плохо обработанной местности в тот округ, где в древности находились серебряные рудники. Приключения, случавшиеся с ним в пути, послужили для него канвою многих рассказов, которыми он приводил в изумление своих парижских слушателей и в которых никто, даже сам рассказчик не мог бы отличить истины от вымысла. Мужественно преодолев все затруднения и опасности, он вернулся в Париж с образцами шлаков. Образцы поступили в руки химиков, которые должны были исследовать их, чтобы определить процент содержащегося в них металла, а Бальзак снова засел за свой письменный стол: ему приходилось усиленно работать, чтобы нагнать время, потраченное на путешествие, и заработать денег на вторичную поездку. Целый год жил он мечтами о богатстве, которое даст ему Сардиния. Он рассчитывал, что расплатится со всеми долгами, купит себе в Турени замок и будет там жить благодетельным помещиком, изредка наезжая в Париж, чтобы набраться свежих мыслей. В Париже у него будет салон, где станет собираться цвет интеллигенции, все выдающиеся деятели литературы и артистического мира.

Через год Бальзак отправился в Пьемонт хлопотать у сардинского короля о концессии на разработку старых рудников. Но, увы! Он так много говорил всякому встречному и поперечному о выгодности задуманного предприятия, что какой-то генуэзец упредил его и уже успел получить концессию, о которой он только еще мечтал. Сообщая о своем разочаровании г-же Карро, романист пишет: «Я был в Сардинии и остался жив! Я нашел в действительности те 120 тысяч франков, существование которых предугадывал. Но генуэзец овладел ими посредством „biglietto reale“, полученного им за три дня до моего приезда. В первую минуту мне сделалось дурно, но потом все прошло». Несколько дней спустя он пишет сестре о своей неудаче совершенно спокойным тоном и предупреждает ее, что имеет в виду новое, гораздо более выгодное предприятие.

Постоянная забота о деньгах, постоянная мечта – как бы избавиться и от долгов, и от всяких материальных лишений – доводили Бальзака чуть не до галлюцинаций. Один из его приятелей, Лоран Жан, рассказывает, как однажды Бальзак пришел к нему ночью, перебудил своими громкими звонками всех жильцов в доме и стал уговаривать его как можно скорее встать, чтобы отправиться с ним вместе в путь, в Монголию. Приятель не на шутку испугался, думая, что романист сошел с ума. Но Бальзак показал ему какое-то кольцо, которое носил на пальце, и рассказал целую историю: «Это кольцо, – уверял он, – я получил в Вене от известного историка Гаммера. На его камне выгравированы какие-то арабские буквы. Вчера на вечере у неаполитанского посланника я обратился к турецкому посланнику с просьбой объяснить мне, что значили эти буквы. Я показал ему кольцо. Он осмотрел его и вскрикнул так громко, что все обратили на нас внимание. „У вас кольцо Пророка, – сказал он и поклонился мне до земли. – Это кольцо носил Пророк, на нем начертаны его буквы. Оно было украдено у Великого Могола лет сто тому назад и продано такому-то немецкому князю. Великий Могол обещал целые бочки золота и алмазов тому, кто возвратит ему священное кольцо; отправляйтесь к нему, и вы вернетесь богачом!“» Лоран Жан отнесся с полным недоверием к этому фантастическому рассказу и, смеясь, уверял, что не даст за священное кольцо и четырех су. Бальзак страшно рассердился, осыпал приятеля ругательствами, кричал, топал ногами, а в конце концов растянулся на ковре в его комнате и заснул крепким сном. На следующее утро он уже не заикался о путешествии к Великому Моголу, и впоследствии, когда приятели напоминали ему о священном кольце, он старался замять разговор.

После всех этих экскурсов в область грез или фантастических предприятий он еще прилежнее засаживался за свой письменный стол, чувствуя, что одна только работа может дать ему ту независимость, к которой он стремился всю жизнь. Читая длинный список его произведений, нельзя не удивляться необыкновенной плодовитости его таланта. И эта плодовитость шла рука об руку с изумительной добросовестностью, с кропотливостью в работе. Едва ли можно найти писателя, который полнее применял правило Буало о том, что каждое литературное произведение следует исправлять и переделывать несколько раз, прежде чем выпустить в свет. Когда ему приходил в голову сюжет какого-нибудь нового романа, он сразу увлекался им, быстро набрасывал на бумагу первые страницы и бежал печатать их в одном из журналов, сотрудником которых считался. Ему присылали корректурные листы, и тут только начиналась для него настоящая работа. Через несколько часов корректуры возвращались в типографию, но в каком виде! Все было зачеркнуто, испещрено значками, все поля исписаны вставками. Наборщики вздыхали: «Набирать Бальзака» – faire du Balzac – считалось у них тяжелой работой, и они исполняли ее по очереди, каждый не более часа. Вторая, третья корректуры оказывались ничуть не лучше первой. Мало-помалу первоначальный текст совершенно исчезал, страницы превращались в целые листы, появлялись новые действующие лица, новые сцены, новые осложнения в самой фабуле. Некоторые романы его выдержали по 12 и более подобных корректур! Напечатав свое произведение в журнале, Бальзак через несколько месяцев издавал его отдельной книгой, и при этом опять шли новые переделки и исправления. При втором, при третьем издании – то же самое. Такая манера писанья требовала от романиста не только большого труда, но и материальных издержек: издатели ставили ему в счет ту лишнюю работу, которую он задавал типографии, и нередко весь его гонорар – 200 франков за лист – уходил на уплату этого счета. Переделки Бальзака иногда касались содержания романов, но главным образом – формы, которой он придавал громадное значение. Слог не давался ему так легко, как некоторым другим, например, Александру Дюма, который исписывал своим ровным, четким почерком целые страницы без одной помарки. Бальзак вел ожесточенную борьбу с фразой, стараясь достигнуть как можно большей яркости и картинности выражений. Борьба оканчивалась в большинстве случаев победой, но эта победа доставалась ему дорогой ценой.