Дхор. Будь он неладен. Сегодня все не задалось, солнце палит нещадно, сапоги жмут, от одежки ощутимо тянет говнецом. Стирка с настоем мацены не избавила от запаха. Угораздило Игола кишки тому солдату разворошить.

Тьфу, я зло сплюнул. Поправил перевязь с оружием и пошел к городу. В этот раз я двигался с северо-восточной стороны. Дорога отделяла палатки ополчения от войск знати, которые виднелись дальше у стен города.

Далеко пройти не удалось, меня остановил патруль.

— Стой! Кто таков? — окрикнул меня рослый вислоусый воин с рябым лицом.

Не полагаясь на слова, он для острастки еще и лезвие алебарды в грудь мне упер. Такой хорошо химер кромсать, надо бы освоить. Мечом с ними не очень повоюешь, а вот алебарда или секира в самый раз.

Пока размышлял его напарники, похожие как две капли воды, взвели арбалеты и нацелили на меня. Еще двое воинов следили за дорогой.

— Чамо, — назвался прозвищем, — наш караван разбили на южном тракте. Проклятые эхизтари, я усп…

— Заткнись, можешь жопу уцхагу своими историями подтереть. Деньги есть? Живей отвечай, пока господина мага нет, — зло ощерился усатый.

Я напрягся. Падаль взбесила, захотелось прикончить, разорвать глотку, но вместо этого лишь угодливо улыбнулся.

— Вот господин капрал, — протянул потертую серебрушку.

— Всыпьте ему парни! Решил старого Дэнга обмануть. Зуб даю у него еще припрятано.

Солдаты передав арбалеты подошедшей паре воинов, подошли ближе. Один из них замахнулся на меня кулаком, я подсел и зажмурился.

— Хаскр! Да он никак обосрался! Сам его околачивай Дэнг, — заявил он.

— Деньги, тварь! Дайка меди дяде Гэти! А не то! — второй не стал расшаркиваться со мной, а схватил за грудки и с силой затряс, — я получу свои монеты сейчас или после того, как убью тебя!

Я расслабил шею, чтоб голова свободно болталась и подогнул ноги, подвиснув на его руках.

— Хаскр! Да он отрубится сейчас! Как такого мудака в охрану каравана взяли?!

— Возничий наверно или сбежал сразу, а оружие подобрал. Заканчивайте с ним, а то маг на шум припрется.

— Как же, он пока бочонок стародхорского не оприходует, не явится. Да и труп потом куда тащить? Та могила полна уже, мы ее крестьянами забили. Надо новую копать.

— Воот, — дрожащей рукой я протянул еще одну монету серебром.

— То — то же, — попробовав ее на зуб, проговорил капрал, — по-хорошему кончить тебя и делов-то, — но парни правы. Вот тебе бирка-пропуск, и больше на глаза не показывайся.

— С-спасибо, — унижающе протянул я, опустившись на колени и протягивая руки за биркой.

Простая кожаная бляха на шнурке, с выжженным номером и символами короля и Химеролога. Такая давала право на проход в Нижний город, и разрешала беспрепятственно ходить по королевству и княжеству. Нам таких добыть не удалось, были еще якобы из железа, бронзы серебра и золота. Но мне их видеть не доводилось.

Дэнг кинул мне ее под ноги, что-то отметил стилусом на глиняной табличке, развернулся и ушел. Его приспешники потопали за ним, гогоча под нос.

Смейтесь ублюдки. Первыми вас кончу. Скормлю крысам ваши половые органы, правда те вряд ли наедятся. Нашивку с посохом и черепом волка я хорошо разглядел. Выясню чьи, найду и перережу глотки. А может брюхо вспорю и в море брошу, в учебке говорили так делать, чтобы труп не всплывал. Или перережу ярёмную вену, и вся кровь вытечет за один скрибл. Я это видел, я это делал. Говорят, на материке появилась новая религия, их бог прощает всё, но я всего лишь ргул, что чтит Матушку Твердь, так что я прощать не обязан.

Если бы не бирки, введенные недавно королем, давно бы ночью перелетел через ограду. А сейчас все новые лица на контроле у службы безопасности короля и Химеролога, и отсутствие бирки лишний повод вызвать подозрения. Спасибо мастеру Альбигоди за его уроки лицедейства. Видит Праматерь, как тяжело было сдержать клокотавшую внутри ярость.

Я прошел дальше по дороге. Омерзительный запах. Запах и еще раз запах. Дерьма, санины, тухлого мяса и еще чего-то дурманящего разум. Наркотический порошок какой жгут? Повсюду кружат рои синебрюхих мух, а стены облюбовало воронье. Мда.

Ворота в город миновал спокойно, спасибо бирке, стражники лишь спросили, куда я направляюсь. Ответил, что ищу вербовочный пункт, уплатил подорожную пошлину и спокойно вошел.

С проулка Кожевенников, свернул на Прибрежную улицу, оттуда прямиком на Торговую площадь, где и находился вербовочный пункт — палатка из окрашенной в желтый парусины. В городе чувствовалось дыхание близкой войны, праздно шатающегося народу не так много, патрули стражи, шлюхи, пьяные наемники.

У входа в шатер два молодых воина в новенькой сверкающей броне. В руках сжаты древки копий. На лицах — напускная бравада. Ясно, чьи-то сыночки, на гвардию денег не хватило, а вот сюда пропихнуть смогли. И служат вроде и от реальной войны далеко.

По мне так лучше ветеранов на вход поставить.

— В рекруты записаться, — грубо оттолкнул их плечами и прошел внутрь, где был встречен еще парой воинов.

— Оружие оставь и проходи, — без эмоционально прошептал один из них.

Я снял перевязь с мечом, вытащил засапожный нож, после чего был тщательно обыскан. «А вообще не плохо они тут устроились», — промелькнула мысль, пока я вскользь оглядел обстановку: резной стол с двумя стульями, тахту и шкуру медведя на полу.

— Налюбовался? Кто таков? — за столом восседал грузный мужчина лет сорока пяти. Седые пряди были тщательно расчесаны и ниспадали на плечи. Гладко выбрит, камзол темной ткани обтягивал некогда крепкую, а сейчас слегка заплывшую фигуру.

— Чамо, хочу к вам в армию.

— Это хорошо, нам нужны крепкие мужчины, способные держать в руках меч. Рыбы живут в воде, а воины на поле боя. Откуда ты пришел и что видел?

Я начал рассказывать заведомо подготовленную легенду. Как жил в селе на окраине королевства и мне нравилась одна девушка, но поскольку я сирота, а она дочь мельника, то рассчитывать на благосклонность ее отца не приходилось. Потому я и решил пойти на войну, чтобы снискать себе славу и заработать немного денег.

— Я видел меч у тебя, — где взял коли денег нет?

— Караван, разграбленный нашел, немного в лес углубился, а там воин убитый лежал, ему все едино, а мне пригодится.

— Стало быть вооружен. Ну броньку какую-никакую тебе справят. Платим таким как ты двадцать медяков в день и часть добычи, если будет. Поступаешь в ополчение. В третий асгарский полк, его потрепали знатно, там не комплект, — вот передашь это командиру, — с этими словами он протянул мне сложенный небольшой листок плохо выделанной бумаги, — доложишься полковнику диа Асгерту и он определит, где дальше солдатскую лямку тянуть будешь. Их полк квартирует на северо-восточной окраине.

— Вот, недельное жалованье, — с этими словами он протянул мне монету серебром и добавил, — твоя служба началась. Ступай.

Я забрал на выходе оружие, подкинул на руке монетку и спрятал ее в напоясной кошель. Жизнь налаживается. Я думал пытать начнут, а этот тип, что даже не назвался удовлетворился рассказанной историей и отправил служить. Чует сердце радоваться причины нет. Наверняка в самый поганый отряд погнали, где одно отребье и на передовой вечно. Мясо, по-другому и не скажешь.

Ожидаемое решение, на его месте я поступил бы так же. Зато наверно кормят как на убой. Ухмыльнулся и, спросив проходящего мимо стражника, как найти нужный полк вышел за ворота.

Хаскр! Как это дерьмо осточертело! Я с ностальгий вспомнил первые беззаботные деньки у эхизтари. До и после этого, события неслись вскачь, без логики и направления.

Я утер пот с лица, и снова принялся грузить подводу мешками с провизией. Прошло уже четыре дня как я переступил ограждение нашего полка. Полка на знамени, которого красовался посох, увенчанный черепом волка. Не зря тогда встретился Дэнг с приятелями. Полк квартировал неподалеку от тракта и его патрулировал. Он мне, кстати, не попался, сидел в холодной за пьяную драку.

Полковника я тоже не встретил, он кутил на полковые деньги где-то в столице. Меня принял и определил в третий десяток пятой сотни полупьяный капитан с налитыми кровью свиными глазками. Мастер-сержант, что исполнял обязанности лейтенанта-сотника, отвел меня на вещевой склад, всыпав по дороге пару ударов дубинкой, чтобы я осознал, что такое субординация.

На складе, толстощекий капрал выдал щит, копье, плащ, несколько эмблем, что следовало нашить на одежду и кожаный нагрудник, с зияющей дырой на спине. Вместо старой выдали новую бирку — железный круг, с выбитым номером десятка, сотни и обозначением полка.

Придя в расположение сотни я получил по зубам от десятника, чтоб знал кого следует бояться и уважать, после офицеров и мастер-сержанта, после чего мне указали на койку в казарме и велели дожидаться ужина.

К вечеру в казарму вернулся мой десяток и остальные бойцы. Они помогали одному барону. Наш полковник, как выяснилось, любил оказывать дружеские услуги, или расплачиваться таким образом за карточные долги. Сослуживцы вздумали взять на прочность, но после того как я выбил одному зубы и сломал руку другому, быстро успокоились. Как бы ночью не придушили, но ничего, я давно не сплю, а в трансе по ночам пребываю, спасибо наставнику.

За нанесенные увечья я был спроважен в тюрьму, где разминулся с Дэнгом. Он меня не признал. Что к лучшему. Что ему какой-то первый встречный которого он обобрал на дороге, если они там не успевали могилы рыть.

И вот сегодня меня выпустили и направили помочь перевезти провизию. Говаривали, что утром наш полк выступает, а нам на смену придет первый дхорский.

В расположении чувствовалась не привычная суета. Сержанты строили и проверяли наличие солдат, оружия, амуниции. В лагерь прибыли лейтенанты, полковник. Все куда-то бегали, орали и ругались.

Дебилы, легата на вас нет, хоть раз бы на полигон вышли. Нам точно смерть в первом же бою, но я переживать не стану. Сам помогу сослуживцев на Колесо провожать.

Утром чуть свет прогудели горны созывая нас на плац. Перед нами выступил полковник, что-то пробубнив под нос он взгромоздился на лошадь, и мы неровной колонной двинулись следом.

Наш полк шел последним в длинной веренице солдат, повозок, химер. Стояла неимоверная пыль и мне пришлось повязать на горло платок. Удалось столкнуть одного из приятелей Дэнга под повозку и она его переехала переломав шею. Второму я еще ночью воткнул в ухо спицу и он не проснулся. Никто не стал разбираться что с ним в этой суете. Лишь сняли оружие, сапоги, обчистили карманы, и выкинули за ограду, где труп подобрала и кинула на телегу к таким же бедолагам команда могильщиков.

К вечеру второго дня я еле волочил ноги от усталости и это не говоря о повышенной выносливости и увеличенном пайке. Я без зазрения совести подмял под себя десяток. Поломав пару носов и выбив с пяток зубов, заставил их уважать и слушаться себя. И отдавать часть провизии чего уж там. Это не мои гоблины и гномы с орком, чтоб к ним снисходительным быть. Если выживут, потренирую их немного, чтобы свои шансы на выживание повысить.

С ностальгией вспомнил тренировки проведенные с Джефом. Скупые, выверенные движения цель которых одна — убить противника. Удары в глаза, висок, гортань или пах, никаких ограничений и запретов. Приемы не для потехи, исключительно для войны. Убить противника первым же ударом, если не получилось убить сразу, значит, покалечить и довести вторым ударом дело до конца. Единственная причина, почему я выжил, что старина Грабб придерживал смертельные удары или отводил их немного в сторону. Ну и моя каменная кожа.

Мы разбили лагерь, выставили охранение. Костры жечь запретили. Солдаты достали опостылевшие сухари. Некоторые утверждали, что их можно даже полюбить, если в окрестностях закончится трава, а на деревьях уже нет коры.

Я отошел за ограждение, притворившись, что иду по нужде. Скрылся среди ветвей деревьев, перекинулся в ргула и взмыл ввысь. Ох, Праматерь! Как же я скучал по пьянящему чувству полета. Свободы.

Я сделал круг над лесом, выследил и забил кабана, после чего освежевал и вернулся в лагерь, велев солдатам из моего десятка приготовить его. Те, обрадовавшись мясу, сразу же согласились, разве что сержант попросил полтуши, поделиться с лейтенантом.

Подъедая сочное жирное ребро, краем глаза заметил, как мимо прошел Гэти. Вот и случай представился. Кинул мясо в общий котел. Захотят — доедят. Оттер руки о тряпицу и проследовал за ним следом. Тот уже успел где-то выпить и шел пошатываясь.

Ага, к лесу, сученок собрался. Я тенью выскользнул следом. Часовые никчемные. Бери и режь.

Гэти распутал тесемки на ширинке и стоял, отперевшись одной рукой о ствол дуба, а другой придерживая свой причиндал и орошая землю. Так и умер. Мой клинок пробил ему глотку выскочив через глаз. Мерзко, но я ему это обещал. А свои слова я держу. Отволок его дальше в лес и кинул в овраге, сверху прикрыв листвой и ветками. Карманы только подчистил. Немного меди и серебра стали приятным довеском. Что эту падаль станут искать, даже не переживал. За прошлую ночь у нас больше десятка дезертиров, а сколько их будет сегодня, гадать не берусь, вряд ли меньше.

— А не навестить ли мне и Дэнга? — проговорил я вслух направляясь к лагерю.

Заветное зелье я решил на эти отбросы не тратить, так сбегут или передохнут. Моя цель уцелеть в ближайшей битве, причем сделать так, чтобы погибло как можно больше народу. Тогда смогу прослыть героем, получить повышение и перевод в более боеспособные части. Убивать надеюсь, своих не придется. Тут я полагался на свою броню и силу.

Подслушать ничего не довелось, я покрутился пару раз возле шатра командующего полком, но он только и делал что пил и играл в карты с другими офицерами. А делать вылеты в соседние полки я опасался.

Дэнга пришлось поискать, в расположении их десятка его не оказалось, у соседних костров тоже. Я уже подумывал прикончить его в другой раз, когда один из солдат, посоветовал поискать его в обозе, у шлюх.

В третий раз за ночь я вышел за пределы лагеря. Далеко идти не пришлось, их фургоны стояли в сорока метров от нас.

Мелькнула мысль потешиться, но передумал, не хватало срамную болезнь подхватить. Я переходил от фургона к фургону, не стесняясь, заглядывая внутрь. Видя грязь, похоть и жадность. «Буду беречь себя для Олинэ», — мелькнула и пропала странная мысль. Не успел поразмышлять, с чего вообще вспомнил о ней, как увидел Дэнга. Он стоял, облокотившись на один из фургонов, и отсчитывал деньги рыжей девице, костлявой и с маленькой грудью.

После ночи с такой точно нос отвалится. Эта мысль пронеслась у меня в голове меньше чем за секунду, когда наконец капрал напоследок хлопнув ее по отвислому заду направился в мою сторону.

Я, ни мгновения ни медля и чувствуя в коленях привычную и приятную дрожь, отскочил в укрытие. Здесь тушить его не с руки, много света, много людей. Пропустив его мимо, я перекинулся и двинулся следом.

Дэнг шел весело посвистывая я взлетел в верх, он оглянулся на шум крыльев, но никого не застал за спиной. Повернулся и в это время я приземлился перед ним. Оскалив пасть. Надо отдать должное, он не стал визжать, и пытаться сбежать. Я почувствовал как клинок скрежещет по моей броне, и ударом руки вырвал ему глотку. После чего поднял и насадил на сухой сук сосны. Пусть на химер думают. Только тем тварям такое под силу.

Снова взмыл в небеса, активировал кожу Хамео и сделал несколько кругов над ставкой командующего армией. Там охранение было не в пример лучше нашего, полкового и я не рискнул соваться.

Вернулся и завалившись в палатку не заметил как уснул. Хорошо хоть форму сменить не забыл.

— Вставайте отбросы! — дубинка сержанта больно прошлась по ребрам и переключилась на следующего бедолагу из нашего десятка.

— Чо творишь, урод? — вызверился кто-то и тут же взвыл от боли.

— Заткнулись, падаль! На плац все! Живо! — еще раз гаркнул сержант и выскочил наружу, чтобы тут же, судя по звукам, заскочить к нашим соседям.

Я без лишней суеты, давя зевок, надел сапоги, накинул нагрудник, зафиксировав его тесьмами с боков. Плащ скатал и перекинул через плечо. Не к чему он, только под ногами мешается. Да и крыльям, случись что, помеха.

На улице творилось столпотворение. Все куда-то бежали, выкрикивали команды, порой противоречащие друг другу.

— Так, бараны. Построились, — пока сержанта нет, я решил взять на себя инициативу.

— А ты чего это раскомандовался? А, Чама? Тут не город. Скоро бой. Не боишься ножа в спину? Или стрелы? — брызгая слюной, насел на меня белобровый паренек из моего десятка.

— Завали хлебало, Расмус, — я замахнулся на него копьем, и довольно улыбнулся, видя как он в страхе сжался, даже не помышляя о сопротивлении, — ты то до боя не доживешь. За ворота выйдем, сам тебя уделаю.

— Да ты чего, мы же свои? Я же так, шуткую. Как умею. Ты это, друг, не таи? А? — начал отодвигаться от меня он, уходя за спины других бойцов.

— Да я тоже, что я шуток не понимаю чтоли? Вместе же лямку тянем, — растянул я уголки губ в фальшивой улыбке.

— Вот-вот и я о том же.

В это время вернулся сержант и погнал нас к месту построения. Застарелый запах пота, грязь, зловонное дыхание. Как же все это обрыгло. Хочу в термы со знойной красоткой с упругой попкой и спелой грудью. Выпить старого мелозонского по пятьдесят золотых за бутылку, полакомиться изысканными лакомствами, чистую одежду и выспаться. Пока в голове бродили мечты о сытной и беззаботной жизни, ноги сами вынесли к месту построения.

Протолкавшись сквозь ряды таких же бедолаг, мы заняли свое место в строю. Тут и там, повсюду раздавались шепотки:

— Куда нас…

— Говорят химеры взбунтовались и гвардейцев погрызли…

— А наш полковник в ночь сбежал?

— Куда он сбежит? Он с лекарем пил…

— Так убили же его?

— Лекаря?

— Полковника, дурья твоя голова.

— А ну заткнулись! — раздался грозный рык лейтенанта.

Наш командир полка оказался жив. Восседая на гарцующем иноходце кауровой масти, он выехал перед нами и выступил с пламенной речью. Суть которой можно было свести к тому, что противник рядом, что если мы победим, то будем вкусно есть и сладко спать, а есть нет, то уже к вечеру станем кормить червей.

Под бой барабанов мы выдвинулись в путь. Идти пришлось не долго. Спустя буквально пару часов нас выстроили на широком лугу, край которого окаймляла река. Пронзительная синь небес контрастировала с изумрудной зеленью разнотравья. В вышине носились жаворонки, в омутах плескалась рыба. Скоро на смену первым придет воронье, а вторым — разбухшие трупы.

— Чама, ты мужик прошаренный и жизнью битый, чего делать-то? Присоветуй? — пока сержант отошел в сторонку обратился ко мне Дикон, рослый парень, попавший в полк из-за долгов отца.

— Беги, что есть сил. Авось не догонят.

Заиграли горны, сигнализируя о порядке построения. Нас выстроили перед рекой, а за нашими спинами поставили две роты арбалетчиков. Мда, видимо мой совет Дикону не пригодится. Тут особо бежать некуда. Пристрелят и как зовут не спросят.

— Слушай Чама, а мой батя, ну до того как сгинул, говорил, что лучников и арбалетчиков перед строем ставят а потом уж они вглубь уходят. А эти зачем взади встали?

— Смотри чтоб кто другой у тебя взади не пристроился, — ответил я придурку Дикону, — а этих поставили чтоб они тебя в случае чего нашпиговали как белошвейка подушечку для игл.

Ответить он не успел, из-за кромки леса, что виднелся на противоположной оконечности луга стали появляться войска. Праматерь! Дай мне силы выстоять, и не навредить своим, обратился я к матери Тверди. И было отчего помянуть ее. Против нас строились тяжеловооруженные конные всадники. И я очень надеюсь, что ударят они по химерам, что выстроились левее нас. Раздавить рыцарям нас с ходу выйдет, а вот развернуться будет сложнее. Они смогут завязнуть и попасть в ловушку.

«Не говори мне, что ты в беде. Говори беде, что ты со мной!» прошелестело на границе слуха, или мне это только показалось? Я оглянулся по сторонам посмотреть, может еще кто-то слышал этот бархатисто-раскатистый женский голос от которого все внутри словно вибрирует? Но нет. Все стояли молча, как ни в чем не бывало, таращась на ряды врага и химер.

К слову о химерах, ужасные твари. Моя воля предал бы огню и их самих и их создателей, подобному не место под светом Чи и Ковы. Многорукие, с хвостами, жвалами, рыбоголовые, многоногие, с хитиновой броней и выпирающими наружу костями, с остатками полуразложившейся плоти. Как же руководить такими? Между ними мелькали фигуры в сером, может это и есть поводыри? Если выйдет уцелеть, стоит разнюхать, такая информация ой как пригодится эхизтари.

Я стоял в глубине нашего строя, старательно высматривая порядки противника. Хотя кто они — соратники? Свой среди чужих я сегодня. Такова доля членов нашего ордена. Луг заполнялся воинами, лучниками, магами, животными, скоро стало не слышно, что говорит сосед от царящего шума и гама.

В это время, что-то чиркнуло, меня по спине, по месту, где в панцире зияла дыра. Сука! Расмус. Я успел обернуться и поймать его за руку. Позволил себе трансформировать челюсть, чтоб он посмотрел на последок на мою улыбку. Удар каменного кулака раскрошил ему ребра, осколки вошли в легкое и он закашлял кровью, валясь на землю.

Никто в отряде не удивился и даже бровью не повел. Лишь его сосед нагнулся обшарить карманы, вопросительно перед этим глянув на меня, за разрешением. Вот такой он третий асгарский полк. Сборище уродов, конченых ублюдков, воров, убийц, и крестьянских дурачков.

Загремели барабаны. Раздался пронзительный посвист и небо потемнело от стрел. Время кровавой жатвы.

— Щиты! Тебя новобранец тоже касается, сопли не жуй! — успел крикнуть сержант, прежде чем упал хрипя. Кровь толчками вырывалась из пробитого горла.

На счет щитов он хорошо придумал, только кто бы их выдал. Я присел, подхватил труп Расмуса и прикрылся им. Ему все равно, а я все целее буду. Рядом раздавались крики и стоны. Наши лучники дали ответный залп, утробно зарычали, завизжали, завыли химеры и ринулись в атаку.

До вражеского строя не добралась ни одна тварь. Все полегли на поле, смешавшись в комок крови, грязи, шерсти, остекленевшего песка. Вот как это произошло.

Маги. Пущенные ими огненные шары заставляли шерсть химер вспыхивать, ледяные осколки пробивали их на части, кромсали, земля буквально засасывала их в себя, а огромные валуны поднятые в воздух дробили кости. Над нашим войском пронеся стон страха и отчаяния.

Где наши маги? Почему не прикрыли? Если так быстро прикончили тварей, что же будет с нами? Нам же даже паршивого защитного амулета не выдали? А может они ждут, чтобы маги истощили себя?

Мысли торопливо пронеслись в голове оставив после себя лишь пустоту. Глаза продолжали отмечать, как тела химер бьются в предсмертных агониях. Уши — слышать жалобные стоны и хрипы.

— Аааа, — раздался крик совсем рядом.

Хаскр! Бежать! Безумие воцарилось здесь. Стрелки заградительного отряда открыли огонь. И начали выкашивать моих однополчан. Менталисты? Или приказ командиров? Разбираться некогда, нужно спасать свою шкуру.

— Сотня, перестроиться! Валите этих сук! — раздался клич сержанта.

Пока в голове прокручивались мысли: бежать или сражаться, рукоять клинка сама скользнула в руки. Копье в такой сутолоке бесполезно. Буду прорываться к реке, а там посмотрим.

Я толкал локтями, колол кинжалом, получая удары от обезумевших бойцов. Вскоре я уже не понимал, кто и против кого сражается. На поле брани разверзлись врата Преисподней. Сегодня Колесо собрало щедрую жатву.

Рыцари нанесли удар, но не по нашим бившимся в предсмертной агонии порядкам, а левее. По полку панцирной пехоты. И тут в дело вступили уже наши маги. В этот раз заклинания были избирательны, видимо все-таки тонкий расчет, и защитные амулеты на солдатах.

Отвлекшись, успел заметить, как ветвистые синие молнии бьют в закованных в латы рыцарей… и уходят сквозь коней в землю. Но не все, некоторые валились и начинали, стремительно срывать доспехи, что накрепко спеклись с кожей. Иным вроде бы ничего и не было. А вот их коням… преотвратное зрелище.

С нашей стороны маги тоже не отличались разнообразием заклинаний, в ход шли все те же огненные шары, ледышки, каменные провалы. В эхизтари, на занятиях, говорили, что такие заклинания самые малозатратные по энергии, потому и наиболее распространены на острове.

Не интересно. За годы изоляции, имея возможность творить на стыке стихий они делают тоже самое, что и столетия назад. Впору говорить о магической деградации, худо им на материке придеться.

Пока в голове роились ненужные мысли, глаза отмечали обстановку, тело действовало на крепко вбитых инстинктах. Убей или будь убитым. Я колол, резал, рубил и делал все возможное и даже больше, чтобы этого не сделали со мной. Битва превратилась в резню, в кровавый водоворот, что поглощал новые и новые отряды.

Для меня она распалась на фрагменты. Вот я раз за разом погружаю лезвие кинжала в глотку арбалетчика, совсем еще молодого парнишки, с только пробившемся пушком над верхней губой. Вот я от удара окованного сапога валюсь наземь, сплевывая крошево зубов и кровавую пену. Вот, чудом успеваю увернуться от выскочившего на меня и вставшего на дыбы боевого коня. Тут нет эхизтари, инквизиторов, магов. Все отошло на задворки чувств и памяти. Есть только я и враги. Врагов надо истребить. Из горла раздается чудовищный рык и я едва, сдержав туманящую разум ярость, кидаюсь на следующего противника.

Я слышу чьи-то приказы, но уже не понимаю, где кто. Заляпаны кровью и грязью шевроны, опалены знамена. Звуки горнов и барабанная дробь доносятся как через вату. А потом свет гаснет.

Очнулся я в сгущающихся сумерках. По полю усеянному трупами ходят кучки мародеров, вспугивая налетевшие стаи воронья. Пир.

Клекот перемежается с бранью. Я с трудом сбрасываю с себя труп полуорка. Ощупываю огромную шишку на темени. Хорошо, что тот удар пришелся по касательной и только сбил шлем, не проломив голову.

Воронье недовольно каркнув отлетело чуть в сторону, чтобы тут же полакомиться глазами солдата из моего десятка. Из мародеров в мою сторону никто не глянул. Зачем? Если кругом полно добычи. Знай, хватай самое ценное, срезай пальцы, рви уши, да выламывай зубы.

— Яйца бальтса! — я грязно выругался.

И было от чего. Стоило встать на ноги, как меня повело в сторону, качнуло, и я не удержавшись оперся на колени. С трудом сдержал рвоту. Хотя мой нынешний вид трудно испортить. Еле волоча ноги, двинулся к реке. Надо выбираться отсюда и подумать, что делать дальше. Хвала ргульской крови и Праматери. Сильных ран не было, а те что были, обещали затянуться через пару дней.

Поднял чей-то клинок. Обоюдоострый, полуторник. Шикарен, я сделал пару пробных замахов. «Чувство вины не мучает того, кто поднимает этот меч во имя …», вчитался я в выгравированные руны.

Интересный способ снять с себя бремя совести. Оставлю меч себе. Видно, что принадлежал он кому-то знатному. Может стоит еще пошерстить? Ценности мне не повредят. Доля мгновенья заняло колебание, и я снова двинулся к реке. Что-то во мне неумолимо меняется. Я заметил это еще когда встретил своих гоблинов, а позднее орка и гномов. Что-то пугающее внутри меня, что порой заставляет принимать такие решения. Ставить чей-то интерес превыше своего. Или виной всему проклятые эхизтари?

Где они? И где я? К чему мне их приказы, желания, амбиции. Тем более сейчас когда океан вот-вот поглотит остров. И не останется ничего от Сура. Надо бы о своей шкуре подумать. Хотя чего я лукавлю, с ними это будет сделать проще, тем более там остался ашал, надо найти тех, кто успел войти в мою котерию. Я вынул диск, отметив, что все изображения целы. Тут же спрятал его за пазуху, убедившись, что никто его не заметил.

Кинуть эхизтари я всегда успею, вернулся я мыслями к размышлениям. Но сначала надо их основательно выдоить, в плане ресурса и знаний.

Весь просматриваемый берег реки — длиной метров триста, а шириной в пару десятков шагов завален трупами. Перемолотыми словно жерновами гигантской мельницы. Кости, словно выеденные кислотой, без единого кусочка мяса, части хребтов, распахнутые клетки ребер и чаши черепов. И все окаймлено кашей из косточек и кусков тел куда мельче, оторванных от ладоней фаланг пальцев, раздробленных фрагментов стоп, зубов. Что за сила могла сотворить такое?

Меня скрутил спазм и я изошелся желчью. Утерев рот, я еще раз окинул взглядом окрестности и сменив форму взмыл в небеса. Под Кожей Хамео да в темноте, что скоро нагрянет на смену сумеркам, меня будет не разглядеть.

Отлечу немного, посмотрю, что там над нашим старым лагерем, и отправлюсь в Дхорн. Попробую выполнить задание. Я охлопал себя по карманам, убедившись, что зелье на месте.

Полет пьянил. Каждый раз как первый. Свобода и красота. Только ты и небо. Ветер, словно скребок сносит с тебя все наносное, чуждое, всю грязь с тела, души и мыслей.

Сделав круг над полем битвы, так и не поняв, за кем оно осталось, я повернул в сторону лагеря. Пусто. Никого и ничего. Странно. Значит, в очередной раз меня ждет Дхор.

Пепел и кровь ждали меня там. Ялетел по следу насилия, в полосе уничтожения. Вокруг вытоптанные поля, сожженные деревни, зарезанные люди, забитый скот, отравленные колодцы. Армии оставляли за собой только смерть и опустошение. И вереницы людей бредущие неизвестно куда и неизвестно отчего. С тех пор как я оказался на этом проклятом острове, меня все время преследует чувство, что я все время в дерьме. Только глубина меняется.

Люди выходили из города, покрытые запекшейся кровью, словно она сочилась из всех пор, да так и застывала.

Дхор встретил меня услужливо отворенными воротами, смрадом из канала, где вода превратилась в мерзкую жижу и стаей стервятников, что клевали дохлую собаку.

От войск, что опоясывали город, не осталось и следа. Никто не вернулся. Не было и кораблей в гавани, насколько я успел заметить, делая круг над городом, прежде чем войти. Лишь на центральной площади, происходило какое-то действие не видимое отсюда. Я предпочел войти через ворота.

Когда город успел так измениться? Улицы толстым, в десятки сантиметров, слоем заполняли брошенные беженцами тряпки, обломки ящиков, битые горшки и прочий мусор.

Мимо пробежал пес, таща в пасти чью-то руку. С собаками я всегда здороваюсь, а со стражей нет. От первых веет теплом, от вторых холодом. Но сегодня не тот случай.

Последние сотни метров я проделал бегом. Бисеринки пота выступили у меня на лбу и спине. Собираясь в новые русла, он ледяным потоком устремился вниз. Какой к Хаскру нейтралитет в этой войне. Это не более чем трусость — или глупость?

Я узнал тех двоих, что склонились над мужчиной, что замер перед ними на коленях. С трудом, но я узнал в нем Оманика, короля Иранга. А те двое мне тоже знакомы, до боли.

— Господствуем, ибо позволено, — донеся до меня обрывок фразы сказанной одним из них.

Росчерк меча и голова бывшего владетеля разбрызгивая веер крови покатилась по мостовой.

С меня хватит. С теми, кто бессмысленно убивает, не ведут осмысленных споров. У меня целый список того, что такое боль, а эти двое мне крупно задолжали.