Что же делать? Как же быть? Попробовать рискнуть и впитать в себя новые знания или оставить это для лучших времен? А сейчас спуститься в город и попробовать отыскать своих подручных?

И тут меня накрыло. Казалось, сама земля поглотила и обволокла меня. А затем воплотилась в огромном и родном силуэте. Я ощутил на себе ласковый взгляд стихии и одновременно с этим почувствовал немой укор. Она словно мама предлагала сыну не сомневаться в своих силах. Пытаться. А она рядом, она поможет, подскажет, поправит.

Да, стихия может быть матерью. Только это не совсем так, как у разумных существ.

Так же внезапно ощущение присутствия исчезло. Одобрение получено и не мне теперь опасаться последствий.

Всем телом оперся о скалу. Почувствовал силу единения с ней, а через нее и со всей землей. Я часть этой силы, а она часть меня. Я чувствую, как движутся нити силы. Как земля дышит, живёт, умирает. Обратился к Праматери с просьбой даровать мне силы и умения черных ргулов, пробудить их из памяти крови.

Очнулся я когда стемнело. Над городской стеной поблескивали отсветы факелов, что несла недремлющая стража. Я же с трудом смог сесть и сделать крохотный глоток из фляги. Непроизвольно побултыхал ей, отметив, что воды осталась самая малость.

Сил сменить положение не было. Такое чувство, что я потел кровью, а потом меня бил жар, все тело было покрыто корочкой подсохшей крови. Я встряхнулся как собака и провел по лицу и телу тряпкой. Пришлось оторвать для этих целей уцелевший рукав.

Действовать не было никакого желания и я дал себе время просто посидеть, отдохнуть. Мысли сами собой вернулись к разговору с наставником о грядущем противостоянии.

Не Боги, а воплощенные Стихии, вот те, кем мы созданы и кому мы служим и нет силы в мире, способной противостоять им. После проведенного обретения, как я для себя прозвал случившиеся, я это отчетливо понимал. В противовес беспомощному телу, в голове царила кристальная четкость и порядок.

Плевать кто прав и кто виноват в произошедшем и грядущем. Кто был добр, а кто зол. Кто был благороден, а кто творил непотребства. Я сомневаюсь в существовании абсолютного зла. Я лишь убежден, что есть наша сторона и есть чужая. А кто из них добр и кто зол, решит тот, кто выживет, когда все кончится.

Добро и зло в мире Варма четко не определены. Так не бывает, чтобы где-то непрестанно светило солнце, а где-то постоянно властвовал мрак. В прежние времена, времена битвы богов, мои соплеменники были на стороне, которая считалась плохой, неправой. Хотя приверженцы Новых Богов, а затем и магов бывали гораздо коварней и злей, чем Алинэр, Аурсо, Ардриг и Аюмила. По крайней мере, они действовали прямо и честно.

С трудом поднялся на ноги, пошатываясь и цепляясь за стену. Отпил остатки воды, активировал кожу Хамео, перекинулся и, набрав высоту, полетел в сторону города. Летел без особого энтузиазма, поскольку знал, что направляюсь на поле очередной битвы, к месту встречи будущих покойников.

Вместе с тем полет дарил блаженство и покой. Я ловил теплые восходящие потоки воздуха и парил, делая круги над крепостью, постепенно снижаясь и делая их все уже и уже. Для стражи остался не заметен, приткнувшись к крыше одной из башен, возвышавшейся в центре.

Задействую Оттиск. Я ожидал, что камень будет крошиться и мне придётся прилагать усилия, чтобы вбить руки в поверхность башни. Но нет. Кладка стены словно растапливалась. Хватало легкого нажима, чтоб просунуть руку в стену. Спуск по практически отвесной стене не занял много времени. Перекинулся и руки пронзила боль. Словно каждый сустав, каждая фаланга была пропущена через мельничные жернова.

— Хаскр! — вырвалось наружу. В одно слово я уместил все эмоции, клубящиеся внутри, — не мог старый хрыч предупредить о последствиях? Или тело постепенно привыкает и дальше будет легче? Может стоило просто прыгнуть? Уповая на Мощь героев?

К счастью боль быстро утихла.

Оглядел себя, в таком виде меня первый попавшийся патруль заграбастает. Мне нужна свежая и чистая одежда. Выглянул из проулка в поисках жертвы. Никого. Еще пару человек пришлось пропустить, а затем одну парочку молодых влюбленных и девушек. А за ними показался тот, кто нужен. Мужчина лет до сорока, моей комплекции, в простом и добротном камзоле, штанах и сапогах из кожи. Подкравшись сую руку над его плечом и хватаю за завитую и чем-то умащенную бороду, а потом чуть шевелю мечом, чтобы надрезать кожу и пустить немного крови.

Просто люблю, чтобы меня воспринимали всерьез.

— Ты делаешь только то, что я тебе разрешу, — прошипел я ему на ухо, затягивая в подворотню, — а теперь разрешаю тебе молчать и дышать. Не больше.

Мужик нервно сглотнул, и затем невольно застонал, когда клинок чуть оцарапал шевельнувшийся кадык. Кровь багровыми струйками потекла по его коже, но было ее совсем немного. Ранка вышла в миллиметр в глубину и два сантиметра в длину. Зато было больно.

Чтобы предостеречь себя от лишний суеты, я ослабил хват, тюкнул его кулаком по темечку. После чего снял одежду и облачился в нее. Взял у несчастного еще и пояс, потому что собственного у меня давно не было, а еще плащ с воротником. Запихнул тело, что начало слабо шевелиться вглубь проулка и опрокинул на него поленницу нарубленных дров, сложенную под стеной. Шуму вышло много, но это никого не тронуло.

Я не представлял, где именно нахожусь и куда направляюсь. Радовался, что один и что брожу улицами и дворами совершенно бесцельно. Не было нужды красться, сражаться или следить.

Я неспешно шагал по улице, проходя мимо редких жителей и стражников. В простого вида шлемах — металлических колпаках с полями и меховых кафтанах, на которые были наброшены кольчуги, а поверх них — свободные льняные туники с выделяющимся знаком князя. Они грелись подле железных корзин, наполненных раскаленными древесными углями и коксом, смотрели во тьму, где стояли негостеприимные горы.

На меня никто не обращал внимания. Город-крепость переполнен беженцами. И как мне здесь искать своих? Эхизтари, допустим, найти выйдет попроще, а вот подручных, если они добрались сюда, на порядок сложнее.

Я заглянул в таверну. Заказываю медовухи и присаживаюсь у окна, затянутого бычьим пузырем. Потягиваю напиток из оловянной кружки и прислушиваюсь к разговорам, но до меня доносятся только обрывки бесед о повседневных, обычных делах. Работа, мало денег, ссоры с женами, невежливые дети, тоска, цены на древесный уголь и на продукты на рынке, любовь, любовь платная, и снова мало денег. Как везде и всегда, в любом месте, вне зависимости от того какие существа вокруг.

Промеж прочего ведутся разговоры и о войне, осаде, штурме и грядущем Исходе. Так незамысловато местные стали называть грядущую катастрофу. Трудно выловить в затейливом переплетении слухов что-то поистине стоящее.

Болтали что в городе Чужаки. Забирают вещи, но необязательно ценные и похищают людей. Прежде всего молодых девушек. Никто не знал, кто это и для чего им нужны девушки. Говорили, что им не вредит железо, что они исчезают в темноте, проходят сквозь стены, дышат водой, но сделаны из огня, или же изо льда, или же из почерневшей лавы. Что едят они огонь и маленьких детей и пердят громом с молниями, в общем, что обычно и начинают рассказывать, когда творится странное. Люди сразу начинают болтать невесть что. Обычные сказочки старых баб и дедов, у которых в голове помутилось.

Я снова оглядываю лица местных. Все они разные и неуловимо похожи, печатью страха. Страха, что мелькает в дрожи пальцев, что заставляет смеяться чуть иначе, страха, что виден в глубине их глаз.

Несмотря на магию — истинную или мнимую, несмотря на годы ожиданий заката Сура, к некоторым вещам невозможно подготовиться. Остров будет разрушен и это лишь вопрос времени. Ближайшего времени.

Допив медовухи, я за пару серебряных снимаю комнату и иду подремать. Лишь голова коснулась подушки, как провалился в крепкий сон без сновидений.

Под утро настиг ледяной озноб. Отголоски усвоения умений или что-то другое я не знаю. Спустился в общую залу и занял место поближе к камину. В очаге гудело пламя, а за окном неистовый ветер бросал в окна мусор и грозил сорвать ставни. Внутри было тепло и уютно.

Слишком тепло и слишком уютно.

Руки и ноги немного отогрелись. Огляделся, у соседнего стола дремал подвыпивший горожанин. Я позаимствовал у него сапоги — они оказались примерно моего размера, а ему были пока не нужны. Оставил ему те, что снял накануне, они мне жали. Не здоровая у меня тяга к чужой обуви, надо бы к сапожнику наведаться и справить обувь по ноге.

Кидаю несколько монет трактирщику, чтобы он не задавал лишних вопросов и выхожу на улицу. Уже почти утро. Скоро рассвет.

Бесцельно брожу по городу в поисках какой-то зацепки. В попытке натолкнуться на кого-то знакомого, но все безрезультатно.

Покупаю в одной из лавок корзину и бросаю туда пару фруктов, корнеплодов, сушеную рыбу и рогаликов. Теперь я шел как некто, сделавший покупки, надеясь, что стража не станет присматриваться к идущему по своим делам человеку слишком пристально.

Так нас учили в Эхизтари. Если кто не обучен технике слежки, но ему кажется, что за ним наблюдают, то, как правило, он все равно исключает из толпы прохожих тех, кто делает нечто конкретное. Тех, кто решает дела, красит забор, волочет повозку с товарами. Ищет людей, что бродят свободно, таятся в углах, ждут, не пойми чего.

Я бесцельно брожу по городу в поисках сам не знаю чего. Ни следа, ни намека на присутствие здесь моих людей и представителей ордена. Обувь все-таки покупаю.

Так проходит весь день, по дороге заглядываю в еще одну корчму и выпиваю пива на ночь. Отмечаю, что не плохо бы сменить плащ, этот слишком длинен и ножны меча торчат из-под него, словно хвост.

Так проходит день, за ним еще один и следующий. Мной овладевает ужасное чувство, что все идет не так как нужно и распадается в хаос. Меня разрывает от неопределённости и осознания того, что мне надо совершать несколько дел одновременно. Выискивать членов ордена и своих бедолаг, своего ашала, выслеживать тех, кто хотел бы прикончить меня и насолить князю, строить планы по действиям на Мокшау. Найти. Прежде, чем те найдут меня. Все и сразу. Полная катастрофа.

Моя придумка нанять мальчишек тоже ни к чему не приводит. Здесь их попросту нет. Дети беженцев и местных не отходят от родителей, не бегают за покупками и не играют вдали от дома.

Беженцы еще одна проблема. С местными у них вооруженный нейтралитет. Первым больше некуда идти и нечего терять, а вторые не согласны с тем, что им приходится кормить чужаков. Чужаков, что зачастую не хотят выходить на стены и помогать местным.

Пока все спокойно. Но то и дело возникают ссоры. Раньше или позже кто-то скажет на одно слово больше, чем нужно, или бросит косой взгляд, куда не следует, и тогда пелерины и плащи упадут на землю и начнется резня.

Этим миром правят не законы, которые на бумаге. Миром правят люди. Одни следуют законам, другие нет.

Хозяин таверны, где я обосновался, не задает лишних вопросов. За молчание я плачу ему с лихвой. Лестница на второй этаж без перил, потому вечерами я не напиваюсь.

Большую часть вечера я сижу в свой комнате над бумагами и картами, которые мне удалось раздобыть, со свинцовым стилом в руке. Набрасываю очередные планы, читаю их, мну и бросаю в очаг. А потом разрабатываю новые.

Я подружился, если можно так назвать спаивание кого-то крепленным вином, с одним из завсегдатаев. Никакими секретами он со мной не поделился, зато исправно снабжал различными слухами.

К исходу четвертого дня я застаю его внизу. Скарди его имя. Нечесан, с пеньками гнилых зубов, отвратный запах которых заставляет меня отсесть подальше.

Он машет пальцем, но я не понимаю, он хочет говорить или просто просит угостить его. Корчмарь тянется за кувшином, чтобы долить, но я удерживаю его движением руки. Мужик уже идет по острию — слишком легко перебрать, и Скарди сляжет в три секунды.

— Мы должны уйти. Что-то пробуждается. Боги зовут.

Ничего внятного от него я больше не услышал, он уронил голову на стол и пьяно захрапел.

— Тебя человек спрашивал, — ко мне приблизился, хозяин таверны.

На столе появляется еще один кувшин, под крышкой даже колышется слабая пена и появляется запах, немного напоминающий хмель, вот только более смолянистый.

Я вопросительно посмотрел на него, затем достал серебряную монету. Подкинул ее, поймал и принялся крутить меж пальцев.

— Не местный. Откуда не знаю. Одет и выглядит как наши, но говор выдает. На твой чем-то похож, только выражен ярче. Угостил вон его остатками своих припасов, чем-то, что называл меркис… мергас?

— Мергос.

— Скарди уплетал за обе щеки и говорил, что очень вкусно, хоть я и не до конца понял, что оно такое. А незнакомец отказался сообщить рецепт.

— То, что отличает барана от овцы, маринованное в коровьей моче, — я криво усмехнулся, — что? Не вздумай блевать! Но ведь не это так придавило старину Скарди?

— Нет, — корчмарь старался дышать глубоко и медленно, — это пиво. Крепкое и проклятуще коварное. Узнать бы рецепт.

— Как он выглядел?

— Как человек. Мужчина лет тридцати пяти, с длинными светлыми волосами, заплетенными в косу, и с бородой; в руках он держал рог некоего животного, окованный по краю серебром. С явным удовольствием отхлебывая из него, он присел на деревянном табурете. На том самом, где сейчас ты сидишь. Стал присматривать за нами, опираясь древком копья в пол. Лицо его пересекала полоска мастерски сделанной татуировки со сложным узором, свивавшимся на щеках, идя через нос. А затем он заговорил.

Подкинутая монетка была ловко поймана корчмарем и спрятана в долю секунды. Не видать ему рецепта мергоса и темного эхийского как своих ушей. Этот человек с Мокшау. Один из цепных псов Дренвиша, единственного из магических университетов. Это их люди украшают лица татуировками с орнаментом и любят спаивать людей, чтобы выведать секреты. Врядли он искал конкретно меня, скорее кого-то кто также прибыл с материка.

— Когда он ушел?

— Не так давно. После завтрака. Я, самое большее, лишь раз докладывал дрова.

— Где-то полкувшина назад, — сквозь сон пробормотал Скарди.

Давно. Мне его не догнать. Зачем он здесь? Готовит бунт? Собирает информацию? Как и каким образом оказался на острове? Почему решил начать поиски? Сколько их? Почему я никого не встретил? Где они затаились и чего ждут? Вопросы, вопросы. Они возникали и пропадали, сменяя друг друга. Вопросы. Ни на один из которых у меня не было ответа.

Я бреду полупустыми улочками, пытаясь выстроить в голове план дальнейших действий. Иду не особо посматривая по сторонам, поглощенный в свои мысли и тревоги.

Кто-то выскочил на меня сбоку, размахивая мечом и жутко молча. Я едва успел выставить меч. Сшибка. Крутанул мечом, подрубив нападавшему ноги, ткнул навершием в солнечное сплетение и добавил кулаком в висок.

Второй нападавший небрежно перешагнул упавшее тело и рубанул сверху, клинок лязгнул об выставленный меч. Пинаю противника в голень, отскакиваю и косо рублю, распарывая грудь от плеча до бедра.

Я нервно оглянулся и прижался спиной к стене, но вокруг стояла тишина. Шум на улице никого не заинтересовал. Я подхватил трупы за ноги и втянул в дровяной сарай, что стоял в глубине. Потом достал немного мусора с крыши и навеса над колодцем и замаскировал пятна крови на камне двора.

Обыск трупов не дал результатов. Лишь горсть мелких монет. Ни записок, ни отметин. Просто грабители или чьи-то подсылы?

Выхожу, оглядываясь, и двигаюсь к северной заставе, что практически граничит с горой, слившись с ней. Заметил впереди человека, по описанию похожего на гостя таверны, ускоряюсь, пытаясь достичь, но он как в землю канул. Лишь голая скала.

После долгого осмотра я все же нахожу в сгущающихся сумерках выпуклый значок. В виде перечёркнутой горизонтальной черты. Чуть дальше — еще один. Они находятся в метре друг от друга, на одной и той же высоте. Примерно в половину моего роста. Что это? Я отхожу на пару шагов, но умнее от этого не становлюсь. И разгадка не становится яснее. Что-то простое, что-то, связанное с открыванием дверей? Будь это сложным, он не успел бы так быстро открыть их и исчезнуть.

Я подхожу ближе и нажимаю на них одновременно.

Из распахнувшихся створок на меня вынырнул мужик в шлеме и с копьем. Я рубанул его в то место, где плечо соединялось с шеей. Клинок завяз в кости, доспехе и кольчуге, рывок чуть не выбил мне сустав. Я отчаянно высвободил меч — за сталью тянулись брызги крови — и проскочил внутрь.