Моего знакомства с Эдвардом Шримптоном могло бы не быть, если бы с ним не произошла маленькая неприятность. Он стоял голый перед скамьей и бормотал: «Могу поклясться, я оставлял эту чертову вещь здесь».
Завернутый в полотенца, я тоже только что вышел из сауны. Стащив с плеч полотенце, я отдал его голому незнакомцу. Он поблагодарил и протянул мне руку.
— Эдвард Шримптон, — сказал, улыбаясь.
Я пожал ему руку и подумал, как выглядят со стороны двое голых взрослых мужчин, пожимающих друг другу руки, ранним вечером в раздевалке гимнастического зала клуба «Метрополитен».
— Я что-то не припоминаю, чтобы видел вас здесь прежде, — продолжал он.
— Да, я приехал из-за океана.
— Значит, вы из Англии. Что привело вас в Нью-Йорк?
— Я гонялся за одной американской романисткой, книги которой мое издательство хотело бы опубликовать в Англии.
— Ну и как? Преуспели?
— Думаю, мы подпишем договор на этой неделе. Хотя ее литературный агент пытается убедить меня, что автор своего рода помесь Толстого с Диккенсом и требует соответствующий гонорар.
— Ни тот ни другой не получали больших денег, насколько я помню, — сказал Эдвард Шримптон, энергично растирая спину полотенцем.
— Я тоже указал агенту на этот факт, но он возразил мне, напомнив, что именно мое издательство впервые опубликовало произведения Диккенса.
— Полагаю, вы напомнили ему, — сказал Эдвард Шримптон, — что все обернулось в конце концов весьма успешно для обеих сторон.
— Я говорил ему об этом. Боюсь, он больше заинтересован в сиюминутной выгоде, чем в памяти потомков.
— Я банкир, и мне знакомо это чувство. Общее между нами и издателями состоит в том, что наши клиенты всегда пытаются рассказывать нам сказки.
— Быть может, вы сядете и запишите одну из них для меня? — вежливо сказал я.
— Боже упаси! Вас, должно быть, тошнит при мысли, будто о каждом из нас можно написать книгу. Спешу вас заверить, что обо мне вы ее не напишете.
Я рассмеялся. Приятно слышать, что твой новый знакомый не собирается писать мемуары, которые сразу станут мировым бестселлером.
— Возможно, какая-то история спрятана в вас, только вы этого не осознаете, — предположил я.
— Боюсь, она вообще прошла мимо меня.
Мистер Шримптон вышел из кабинки и отдал мне полотенце. Теперь на нем был темный костюм с тонкой светлой полоской, какие носят банкиры Уолл-стрит. Он был высокий, крепкого телосложения и лысый.
О том, что ему уже за шестьдесят, говорили пышные седые усы, которые были бы больше к лицу вышедшему на пенсию английскому полковнику, чем нью-йоркскому банкиру.
— Долго собираетесь пробыть в Нью-Йорке? — поинтересовался мистер Шримптон, доставая из кармана пиджака кожаный футляр. Вынув очки, он надел их на кончик носа.
— Всего одну неделю.
— А найдется ли у вас время завтра для ланча? — посмотрел он на меня поверх очков.
— Да, я свободен. Все равно я не смогу выдержать еще один ланч с агентом.
— Отлично. В таком случае, почему бы вам не присоединиться ко мне? А я мог бы узнать, как развивается драма преследования ускользающего американского автора.
— Ну а я, быть может, выясню, какая история скрывается в вас.
— Безнадежно. Вы проиграете, если будете рассчитывать на успех, — сказал он, протягивая мне руку. — Итак, завтра в час дня, в ресторане для членов клуба. Вас это устраивает?
— Завтра в час дня, в ресторане для членов клуба, — повторил я.
Когда он покинул раздевалку, я подошел к зеркалу и поправил галстук. Сегодня вечером я ужинаю здесь, в клубе, с Эриком Маккензи, другом издателя, который и помог мне стать членом клуба. Эрик был другом моего отца. Они познакомились еще до войны, во время отпуска в Португалии. Меня избрали членом клуба вскоре после того, как отец передал издательство мне и ушел на пенсию. Эрик считал своим долгом поужинать вместе со мной каждый раз, как я бывал в Нью-Йорке. Люди, принадлежащие к поколению родителей, всегда смотрят на вас как на ребенка, которому нужны забота и внимание. Поскольку Эрик был ровесником отца, ему, должно быть, уже исполнилось семьдесят. Несмотря на то что он немного сгорбился и стал глуховат, с ним было приятно и весело коротать время, хотя он постоянно спрашивал, знаю ли я, что его дед был шотландец.
Я посмотрел на часы: Эрик должен появиться с минуты на минуту. Я надел пиджак и вышел в вестибюль. Он уже дожидался меня, читая клубные объявления. Я заметил, что у американцев есть склонность либо приходить раньше, либо опаздывать — они никогда не появляться вовремя. Я смотрел на сутулого седеющего мужчину. На пиджаке, я заметил, нет пуговицы. Я тотчас вспомнил, что в прошлом году у него умерла жена. Обменявшись приветствиями, мы поднялись в лифте на третий этаж и прошли в ресторан.
Ресторан клуба «Метрополитен» немногим отличается от подобных заведений других клубов: старые кожаные кресла, старые ковры, старые портреты и старые члены клуба. Официант провел нас к угловому столику возле окна, из которого открывался вид на Центральный парк. Сделав заказ, мы стали говорить о том, о чем обычно говорят, встречая знакомого дважды в год: о наших семьях, детях, общих друзьях, работе и, конечно, о бейсболе и крикете. К тому времени, когда речь зашла о крикете, мы перешли в дальний конец комнаты и уселись в старые, потертые, но удобные кресла. После кофе я заказал два бренди и смотрел, как Эрик срывает обертку с большой кубинской сигары. На обертке было написано, что она вест-индская, но я знал, что она кубинская. Я купил эти сигары в табачной лавке на углу Сент-Джеймс и Пикадилли. Там специально для американцев меняют обертку. Я часто думаю, что это единственная в мире лавка, где товар высшей марки выдают за товар низшей. Например, я убежден, что мой поставщик вина поступает совсем наоборот.
Пока Эрик раскуривал сигару, я смотрел по сторонам и вдруг заметил на стене тщательно отполированную деревянную доску, на которой золотыми буквами были написаны фамилии тех, кто в прошлые годы выиграл клубный чемпионат по нардам. Мой взгляд праздно скользил сверху вниз по списку, как вдруг я прочел в нем: Эдвард Шримптон. В конце 30-х годов он занял второе место на чемпионате.
— Как интересно! — сказал я.
— Что именно? — спросил Эрик, окутанный табачным дымом, точно паровоз, отходящий от Центрального вокзала.
— Эдвард Шримптон занял второе место на чемпионате по нардам в конце 30-х. Он пригласил меня на ланч завтра.
— Я не знал, что ты знаком с ним.
— Я и не был — до сегодняшнего вечера, — сказал я и объяснил, как было дело.
Эрик рассмеялся и, повернув голову, уставился на доску. Помолчав, сказал загадочно:
— Я никогда не забуду тот вечер.
— Почему? — спросил я.
Эрик заколебался в нерешительности и, переборов ее, произнес:
— Столько воды утекло, что теперь никому до этого нет дела.
Он опять замолчал, и столбик пепла с его сигары упал на ковер, рассыпавшись причудливым узором.
— Перед войной, — продолжал он, — Эдвард Шримптон считался в мире одним из лучших игроков. Однажды он победил на неофициальном чемпионате мира в Монте-Карло.
— И не смог выиграть клубный чемпионат?
— «Не смог» — очень плохое выражение, мой дорогой мальчик. «Не выиграл» — было бы более точно.
Эрик опять погрузился в глубокое молчание.
— Почему ты не хочешь мне все объяснить? — спросил я. — Или ты считаешь меня ребенком, который хочет знать, кем был Джек Потрошитель?
— Хорошо. Но прежде чем я продолжу, посмотри на мужчину вон в том углу, который сидит с молодой блондинкой.
Повернув голову, я посмотрел в зал и увидел за столиком мужчину, энергично расправляющегося с бифштексом. Он был в том же возрасте, что и Эрик, и одет в дорогой костюм, с помощью которого он тщетно пытался скрыть начавшееся ожирение. Вместе с ним была красивая «земляничная» блондинка, вдвое моложе его.
— Какая несовместимая пара. Кто они?
— Гарри Ньюман и его четвертая жена. Они всегда те же самые. Я имею в виду жен, конечно. Блондинки с голубыми глазами, легкие и бессловесные, как манекены. Никак не могу понять, зачем мужчины разводятся и женятся на очередной копии оригинала.
— Но причем тут Эдвард Шримптон? — спросил я, стараясь навести Эрика на потерянную нить разговора.
— Терпение, терпение, — ответил тот и начал опять раскуривать сигару. — Ты еще в таком возрасте, что можешь потратить больше времени впустую, чем я.
Я рассмеялся и, взяв со стола бокал бренди, стал вращать его на ладони.
— Гарри Ньюман, — продолжил Эрик, вновь окутанный клубами табачного дыма, — был тот малый, который победил Эдварда Шримптона в клубном чемпионате, хотя, по правде сказать, он никогда не принадлежал к классу, в котором выступал Эдвард.
— Ничего не понял. Объясни, — посмотрев на доску, сказал я. Только теперь я заметил, что Ньюман был в списке раньше, чем Эдвард Шримптон.
— После полуфинала, — продолжал Эрик, — в котором Эдвард победил с поразительной легкостью, мы все думали, что финал — чистая формальность. Гарри, конечно, всегда был хорошим игроком, но напрасна надежда выиграть соревнование, если твой соперник — Эдвард Шримптон. Победитель должен набрать в финале двадцать одно очко. Если бы меня спросили, каким будет результат, я бы сказал, что счет будет 21:5 в пользу Эдварда. Проклятая сигара, опять погасла, — сказал он и в третий раз стал ее раскуривать. Я с нетерпением ждал продолжения рассказа.
— Финал всегда проходил в субботу вечером. Бедный Гарри, который сидит вон там, — Эрик ткнул сигарой в дальний угол комнаты, и столбик пепла опять упал на ковер, — думал, что у него очень хорошо идут дела: он занимался страховым бизнесом. Но за четыре дня до финала Ньюман был объявлен банкротом. Конечно, он не был виноват в этом. Его компаньон продал акции и исчез, оставив ему неоплаченные долги. Мы все в клубе очень ему сочувствовали.
Эта история попала в газеты, и в довершение всех бед с компаньоном сбежала его жена. Гарри не показывался в клубе всю неделю, и кое-кто из нас думал, что он решил отказаться от финала и таким образом Эдвард будет признан победителем вследствие неявки соперника, как это случалось и прежде. Однако организаторы чемпионата, не получив от Гарри письменного заявления с отказом, решили, что все должно идти как обычно.
В тот вечер я ужинал с Эдвардом Шримптоном. Он был в прекрасной форме. Почти ничего не ел и выпил только стакан воды. Я бы не поставил на Гарри Ньюмана и пенни, даже если бы он имел гандикап. Мы ужинали на четвертом этаже, так как организаторы решили провести игру здесь. Вокруг прямоугольника, на котором должна было пройти состязание, они расставили шестьдесят кресел. Финал был назначен на девять часов. Без двадцати девять не осталось ни одного свободного кресла, и люди уже стояли позади них. Понятное дело — всем хотелось посмотреть, как играет чемпион мира. За пять минут до начала Гарри все еще не было, и некоторые уже начали нервничать. Когда часы пробили девять, рефери подошел к Эдварду и что-то сказал ему. Я видел, как Эдвард покачал головой и отошел в сторону. Прошло еще несколько секунд. Я был уверен, что сейчас рефери объявит победителем Эдварда, и в этот момент в зал вошел Гарри. На нем был щегольской вечерний костюм, конечно, на несколько размеров меньше, чем тот, в котором он сейчас. Эдвард тотчас подошел к нему, пожал ему руку, и они заняли свои места возле стола. Среди собравшихся чувствовалось какое-то напряжение — всем членам клуба было интересно посмотреть, как Гарри поведет себя в первой партии.
Сигара опять потухла. Я чиркнул спичкой и поднес ее Эрику.
— Спасибо, мой мальчик. На чем я остановился? Ах да, на первой партии. Эдвард выиграл ее с небольшим преимуществом, и я подумал, что он, вероятно, не сосредоточился, не справился с расслабленным состоянием, когда ожидал соперника. Во второй партии кости выпали очень счастливо для Гарри, и он ее легко выиграл. С этого момента игра стала похожа на битву. При счете 11:9 в пользу Эдварда напряжение всех, кто следил за матчем, достигло предела. Я стал еще внимательнее наблюдать за игрой Эдварда и заметил, что он допускает маленькие погрешности, словно подыгрывая сопернику. Это мог заметить только опытный глаз. И я спросил себя, сколько таких маленьких ошибочек я раньше не заметил. Гарри выиграл девятую партию, и счет стал 18:17 в его пользу. В десятой я следил за каждым движением Эдварда и видел, как он, сделав два стремительных рывка, довел счет до 20. Одиннадцатую партию он проиграл, так что все должна была решить последняя. Люди стояли плотной стеной позади кресел, некоторые влезли на подоконники.
В зале было душно, пахло алкоголем и сигарами. Когда Гарри взял стаканчик с костями и начал трясти его, было слышно, как игральные кости стучат о стенки. Опять выпали счастливые числа для Гарри, и в последней партии Эдвард сделал одну маленькую ошибку, которую я, по крайней мере, сумел заметить. Этого было достаточно, чтобы Гарри стал победителем в клубном чемпионате. Все вместе с Эдвардом стоя аплодировали новому чемпиону.
— Неужели никто из присутствующих не догадался, что на самом деле произошло?
— Думаю, никто, — сказал Эрик. — В том числе и Гарри Ньюман. Потом все только и говорили, что Гарри никогда не играл так, как в тот раз, и что он по праву стал чемпионом, несмотря на ужасные неприятности, которые на него свалились.
— А что Эдвард?
— Сказал, что для него это был самый трудный матч после чемпионата в Монте-Карло и что он надеется взять реванш в будущем году.
— Но этого не случилось, — посмотрев на доску, сказал я. — Он никогда уже не выиграл клубный чемпионат.
— Конечно нет. После того как Рузвельт потребовал, чтобы мы помогали вам, парням из Англии, клубный чемпионат не проводился — до 1946 года. Эдвард тогда только пришел с войны и потерял всякий интерес к игре.
— А что Гарри?
— О, этот Гарри! Живет одним днем и не оглядывается на прошлое. В тот вечер он, должно быть, заключил десяток сделок. Через год он снова был наверху и даже нашел другую хитренькую блондинку.
— А что Эдвард говорит об этом теперь, спустя тридцать лет?
— Ты знаешь, для меня это остается загадкой по сей день. Я ни разу не слышал, чтобы он упомянул тот чемпионат.
Эрик наконец докурил сигару до конца и загасил ее в пепельнице, где не было даже следов пепла. Для меня это был сигнал, что ему пора отправляться домой. Он медленно и слегка покачиваясь встал, и я проводил его до дверей клуба.
— До свидания, мой мальчик. Когда завтра увидишь Эдварда, передай ему мои наилучшие пожелания. Помни, что играть с ним в нарды равносильно самоубийству.
На следующий день я уже стоял в вестибюле клуба за несколько минут до назначенного времени, так как не был уверен, к какой категории принадлежит Эдвард Шримптон: к появляющимся раньше или опаздывающим американцам. Он вошел в холл, когда часы пробили один раз. Ну что ж, нет правил без исключения. Эдвард предложил сразу подняться в обеденный зал: в половине третьего он должен быть в своем офисе на Уолл-стрит, где у него назначена деловая встреча. Мы вошли в уже полную кабину лифта, и я нажал кнопку «3». Двери лифта закрылись, словно меха старой концертины, и самый медленный лифт в Америке поднялся на третий этаж.
Когда мы вошли в зал, я невольно улыбнулся, увидев Гарри Ньюмана. Он снова орудовал ножом, разрезая бифштекс, а его блондинка жеманно ела салат. Гарри сделал широкий жест, приветствуя Эдварда Шримптона, который в ответ с улыбкой поклонился. Мы сели за столик в центре и стали изучать меню. Бифштекс и пирог с почками — два блюда, которые, наверное, подают в половине мужских клубов во всем мире. На узкой полоске белой бумаги — ее дал нам официант — Эдвард записал наш заказ своим ровным, разборчивым почерком.
Эдвард сразу спросил, как продвигаются мои дела с автором, и высказал интересное и глубокое мнение о ее ранних произведениях. Я старался внимательно слушать, хотя мои мысли были заняты тем, как расшевелить его, чтобы он рассказал о довоенном чемпионате. Во время ланча он ни разу не заговорил о себе, и я почти отчаялся. Наконец, поглядев на доску, я с наигранным простодушием сказал:
— Я вижу, вы заняли второе место в клубном чемпионате в нарды, который проходил перед самой войной. Вы были, наверное, прекрасный игрок.
— На самом деле не очень, — ответил он. — Да и игрой этой в те дни интересовались немногие. Существует большая разница в том, как относились к играм тогда и как к ним слишком серьезно относится нынешняя молодежь.
— Ну все-таки, что вы скажете о чемпионате? — спросил я напрямик, надеясь на удачу.
— О Гарри Ньюмане? Он был выдающийся игрок и особенно блистал тогда, когда находился в стесненных обстоятельствах. Это тот джентльмен, который приветствовал нас, когда мы вошли. Это он сидит за столиком в углу со своей женой.
Я послушно посмотрел в ту сторону, но не увидел ничего нового и отвернулся. Мы заказали кофе, и на этом, вероятно, закончилась бы история об Эдварде Шримптоне, если бы к нам не подошел Гарри Ньюман с женой, которые только что отобедали. Эдвард тотчас встал, опередив меня, несмотря на то, что я был на двадцать лет моложе. Вблизи Гарри Ньюман выглядел еще более внушительно, а его жена — еще миниатюрней.
— Как дела, Эд? — У него был голос как из бочки.
— Спасибо, хорошо, — ответил Эдвард. — Позволь представить тебе моего гостя.
— Очень приятно, — сказал он мне и обратился к жене: — Расти, я всегда хотел, чтобы ты познакомилась с Эдом Шримптоном. Я часто говорил тебе о нем.
— Правда, Гарри? — пропищала она.
— Конечно. Ты не могла забыть, моя сладкая. Эд — один из лучших игроков в нарды, его имя выгравировано на той доске почета. Но первым в списке стоит мое имя. Между прочим, Эд был чемпионом мира в то время. Верно, Эд?
— Верно, Гарри.
— Значит, в тот год именно я стал чемпионом мира. Что ты на это скажешь?
— Не могу не согласиться с таким выводом, — ответил Эдвард.
— Это был большой день для меня, Расти. Победа была нужна мне как воздух, и, несмотря на тяжелое положение, я победил его честно и справедливо.
Я молчал и не верил своим ушам: Эдвард Шримптон не оспаривал это мнение.
— Нам надо бы опять сыграть, как в былые времена, Эд, — сказал Ньюман. — Было бы забавно посмотреть, сможешь ли ты выиграть у меня теперь. Впрочем, я сейчас немного заржавел, Расти. — Он обрадовался собственной шутке и громко захохотал.
На лице его спутницы не было и тени улыбки, и я подумал, сколько времени пройдет до появления пятой миссис Ньюман.
— Как это здорово, что я увидел тебя опять. Береги себя, Эд.
— Спасибо, Гарри, — сказал Эдвард.
Гарри Ньюман с женой ушли. Наш кофе остыл, и мы попросили принести горячий. Зал почти опустел. Я разлил кофе по чашкам. Вдруг Эдвард наклонился ко мне и как заговорщицки прошептал:
— Для вас как для издателя имеется чертовски интересная история. Я имею в виду историю Гарри Ньюмана.
Я весь обратился в слух, ожидая услышать его версию того, что произошло на финальном матче тридцать лет назад.
— В самом деле? — спросил я невинно.
— Конечно, — сказал Эдвард. — Она не такая простая, как вы могли бы подумать. Незадолго до начала войны компаньон подставил Гарри. Он не только украл его деньги, но и увел жену. И в ту же самую неделю, когда Гарри, казалось, провалился в глубокую яму, он выиграл клубный чемпионат, справился со всеми трудностями и блистательно вернулся в бизнес. Вы знаете, сейчас у него огромное состояние. Неправда ли, из этого могла бы получиться чертовски хорошая история?