Сухроб, ты как, в порядке, Сухроб?

– Максим, я с ума сошел. Псих позвал – я услышал. Я с псих говорил, Максим!

– С психом? Ты что, как можно говорить с психом? Они не говорят – только мычат как телята.

– Нет! Когда язык не понимаешь – всегда кажется, что мычат. А псих гаварит так. Но плохо гаварит – как ребенок в три года или как взрослый савсем дибил.

– Ну и чего тебе дебил поведал интересного? – Ситуация Максима начинала забавлять, но таджик выглядел предельно серьезно.

– Псих не человек – он животный. Там душа савсем нет, ни капли. Псих все время жрать нада. Я спрасил почему другой псих не жрешь – он сказал другой псих савсем нивкусный. Карова самый вкусный или лошадь. Собака кошка вкусный. Человек можно, но если нет корова и собака. А другой псих ему как нам мясо тухлый.

– Ну ничего себе у вас беседы! Про кенгуру и руберов не спрашивал?

– Сильный псих слабый обижает – он его боится. Сильный стать можно но жрать савсем многа нада. Максим, я с ума сошел, да? Я как он буду? – В глазах таджика блеснули слезы, и Максим хлопнул его по лисьей шапке.

– Да в порядке ты, Сухроб, в порядке – понял? Хорош сидеть тут под дверями, пошли ночлег устаивать – я варенье нашел малиновое! Варенье малиновое любишь? – Таджик молча затряс головой в знак согласия.

– Вот видишь! Ты варенье любишь, а психи едят мясо.

Но разубедить напарника оказалось делом не простым. Тому, что злейшие враги, неожиданно – стали понятны, Сухроб видел одно единственное объяснение и обратился к другу с замогильной тоской в голосе – Максим, брат, прашу тебя! Я сначала буду медлинный и ниапасный, и ты меня застрили, ладна? По брацки застрили – в башка клюв нинада!

«Ну ё моё! Вот нафига мне такой гемор на ровном месте? Так, спокойно, Макс, спокойно. Доводы нужны простые и железобетонные. А то он свихнется точно и меня нытьем с ума сведет» – Думал Максим, лихорадочно подыскивая те самые – железобетонные доводы.

– Так, Сухроб, ты кушать хочешь?

– Да, хочу – растерянно ответил тот.

– Сильно хочешь, до ужина потерпишь?

– Нада и завтра весь день не буду ести. Я как с Таджикистан приехал, нас всех подрядчик пидарас на бабки кинул – тагда три дня вапще ни кушал. Что случился, зачем ни кушать, зачем спрашиваешь? Тушенка есть, пиченье есть, еще лапша китайский целая каролка! – Он красноречиво пнул ботинком по своему рюкзаку.

– Вот! – Максим многозначительно поднял вверх указательный палец. – А псих все время кушать хочет! Он всегда голодный, верно?

– Да, голодный. Ему жрать нада – терпеть савсем ниможет!

– Давай с тобой, братан – договоримся. Вот если почувствуешь такой голод что терпеть не сможешь, или меня сзади укусить захочется, то ты мне сразу скажи, и я тебя по братски застрелю. Договорились? Вот, смотри – специально один патрон откладываю. Ты что предпочитаешь – картечь, пулю, или может дробь с четыремя нулями? – Максим протянул обалдевшему товарищу ладонь с тремя патронами.

– Я магу ни есть ниделя! А нимножка хлеба и лапша китайский – две ниделя! – Горячо принялся доказывать Сухроб, но резко осекся, заметив широкую улыбку Макса. Заулыбался сам и продолжил уже гораздо спокойней:

– Ни жди, ни папрашу стрилять. Псих сначала тупой делаетца, патом жрать хочет. А я ни тупой. Это меня Аллах научил психов понимать!

Ну, наконец-то! Компромисс найден, и Максим тактично подождал, пока его товарищ возносил благодарственную молитву.

Сегодняшний ужин состоял из вареной картошки с солеными грибами и чая с малиновым вареньем. И никакого мяса! Пусть этот вечер будет вегетарианским и разгрузочным.

Вид утреннего, освещенного холодным солнцем Архангельска Максиму не понравился. Причем не понравился настолько, что он сразу передумал выходить на улицу Парижской коммуны. Данная улица упиралась в мост через Северную Двину и считалась конечной точкой их маршрута на данный момент. Предполагалось добраться до моста, хорошо осмотреться и уже оттуда распланировать дальнейшее передвижение, которое имело варианты. Можно идти вплотную к реке, а можно по прежнему скакать дворами, вдоль Ленинградского проспекта. Скакать, разумеется – предпочтительней. Тактика знакомая и хорошо себя зарекомендовавшая.

Но подошел утром Максим к окну с биноклем, посмотрел внимательно на мост и вместо логичного броска в сторону дворов Ленинградского проспекта, потянул Сухроба к единственному, в их микрорайоне двенадцатиэтажному дому. В подъезд пробивались с трудом, через десяток психов и после прорыва их арсенал оскудел еще на три драгоценных патрона. Максима трясло от напряжения, на него вопросительно смотрел ничего не понимающий Сухроб, но он решительно захлопнул дверь в подъезд и побежал по лестнице.

Вот, наконец – последний этаж и плевать на заляпанную кровью комнату. А так же – плевать на обглоданные человеческие кости, обрывки женской одежды, а метнувшийся из угла псих получает заряд картечи в перекошенную рожу. «Четвертый патрон» – морщась подумал Максим и, не останавливаясь пробежал на балкон, походя свернув прикладом шпингалет на двери.

– Максим! Что случился, Максим? Что там увидел? Скажи, зачем молчишь? – Сухроб тряс за рукав прилипшего к линзам товарища. Тот медленно развернулся, сунул в руки таджику бинокль и, отводя глаза в сторону, через силу выдавил: «Эго не Архангельск!»

– Как ни Архангельск? Почему ни Архангельск? Может Душанбе и я домой приехал?

Максим стиснул зубы, стараясь не сорваться, и спокойным голосом заговорил с Сухробом, словно с маленьким ребенком:

– Возьми бинокль и смотри внимательно на асфальт дороги, видишь?

– Да смотрю, плохой асфальт, как в Таджикистан асфальт и что видишь?

– Там на дороге трещина идет до самого моста, сейчас заметил?

– Да, трещина. Но не глубокий – перешагнуть можно. Как после землетрясений.

– Так вот, все что до трещины в нашу сторону – это Архангельск, а то что после трещины… Я вообще не знаю что это за место, никогда тут не был. И мост Архангельский только на две трети. На треть к тому берегу – уже другой мост. И Двина только до моста. После моста – река совсем другая, смотри насколько уже.

И действительно, река Северная Двина в районе моста имеет ширину примерно километр, но сейчас она такой осталась только с северной стороны. А вот с южной почему-то следовало резкое сужение метров до пятисот. Знакомую до каждого столба улицу Парижской коммуны пересекала безобразная ломаная трещина, которую ничем, кроме землетрясения объяснить не получалось.

За улицей, в южном направлении, вместо стадиона Буревестник возвышалась свалка мусора, рядом с которой торчала безобразная металлическая конструкция непонятного назначения. А влево от свалки? Там, вместо уютных дворов Ленинградского проспекта сейчас торчали обшарпанные здания, сильно смахивающие на заводские. Картину завершали, похожие на латиноамериканское гетто ряды гаражей, которых в этом месте не стояло никогда.

До Сухроба дошло, наконец – какой очередной сюрприз им подкинула судьба, и он присел на диван, попросив у Максима сигарету. Таджик курил мало – только за компанию и по особым случаям, но сейчас – как раз такой случай. Решение следовало принимать быстро и за ошибки в этом жутком мире принято расплачиваться жизнью.

– Сухроб, у нас живца сколько осталось? – Озабоченно спросил Максим.

– Один пустой бутылька, второй больше половина. Почти полный второй! – Бодро отрапортовал таджик, и Максим снова поморщился.

– Паршиво. Давай примем по глоточку – сегодня еще не пили.

– Давай примем, у меня уже голова болит, висок ломит. – Поддержал друга Сухроб и они по очереди приложились к заветной бутылке.

– Без живец савсем плоха будит – сдохнем без живец. Пусть лучше псих лезет, чем живец закончицца! Где берет живец Цыган, из чего делает? Ничего не сказал – уехал молча.

– Ага, стал бы тогда его слушать! Мы с тобой ждали спасателей, забыл? Эх, не вовремя те вертолеты пролетели… Сейчас что делать будем, есть идеи? Что валить отсюда надо – факт, вопрос куда?

Но жизнь сама выдала ответ на повисший в воздухе вопрос Максима. Входная дверь в квартиру громко хряснула от мощного удара. Потом раздался еще один удар и равномерный треск – на двери здорово давили.

Сухроб и Максим бросились в разных направлениях – навстречу друг к другу. Таджик приложил ухо к входным дверям, а Максим на бетонном полу балкона судорожно разматывал бухту с веревкой.

– Мааксим, сюда, плоха, савсем плоха! – Раздалось из прихожей и Макс бросился туда с верным Мосбергом наперевес.

– Там сильный псих – кингуру там! Два кингуру и он позвал псих савсем сильный. Щас савсем сильный псих придет дверь ломать и нас жрать.

Сначала в прихожую втащили с комнаты диван и подперли двери. На диван хорошо легли два навесных шкафа с кухни, обеденный стол и здоровый двухкамерный холодильник. Пустые места забивали телевизором – плазмой, табуретками, прикроватной тумбочкой и прочей малогабаритной мебелью. Мелькнула надежда, что тупые психи не догадаются раскидывать баррикаду руками, а начнут ее тупо выдавливать. А это, учитывая узость прихожей и то, что в завал обязательно упрутся высаженные двери – ой как не просто! Даже учитывая феноменальную силу и неутомимость монстров.

Кстати – о дверях. Напуганные бардаком девяностых горожане, поставили себе железные двери почти все без исключения и лично он, с напарником Серегой – немало их сварили и установили. В этой квартире все по схеме – снаружи металлическое, средней паршивости изделие, а изнутри массивные деревянные, которые открывались внутрь и упирались в баррикаду. Толщина бетонного проема подобный фокус с двойными дверями позволяла.

«Кстати, как психи умудрились проскочить в подъезд бесшумно?» – Подумал Максим, и едва не застонал от запоздалой догадки. Он так спешил с биноклем на балкон, что совсем забыл про санитарный вход который имели все подъезды в доме. Сухроб тоже пролетел мимо, привычно захлопнув вход парадный. Стиснув от досады зубы, Максим бросился на балкон к своим веревкам. Ключик от бетонной мышеловки, в которую они попали, он подобрал еще в отделе магазина Спорттовары.

Стандартный двенадцатиэтажный дом имеет высоту до сорока метров – тут все зависит от высоты потолков в квартирах и наличия технического этажа. Веревки у Макса имелось две бухты – по тридцать метров каждая и сейчас он связывал их между собой узлом. Одну из бухт он просунул в лямки своего рюкзака и начал аккуратно спускать его на двойной веревке, понемногу стравливая ее вниз, не забыв перекинуть через балконные перила для торможения. Но веревка кончилась, рюкзак завис на уровне второго этажа, и Максиму ничего не оставалось, как один из концов отпустить.

Рюкзак, со смачным звуком шмякнулся на землю, веревку он выбрал вверх, и подобным способом опустил рюкзак Сухроба. Все – теперь их дорога только вниз и длительная оборона не возможна в принципе! Все ресурсы, кроме ружей теперь внизу – на жухлом осеннем газоне. Остались мелочи – спустить напарника и опуститься самому.

– Баран! Чурка сраная! Ишак! Отпусти перила – ты не таджик, ты вообще женщина!

– Застрэли! Оставь здесь – ни магу! Пусть миня псих сажрет!

На балконе стоял вцепившийся в перила Сухроб, а вокруг прыгал Макс, не представляя – как того от перил отодрать. Стоял Сухроб на балконе со стороны улицы и, расстояние от его таджикской задницы до земли равнялось сорока метрам свободного полета.

Сначала все шло хорошо и быстро. Надели подвесную систему, пристегнули на карабин веревку, Сухроб бойко перешагнул через перила, но посмотрел вниз, и…

В прихожей уже слышался звук разбитой плазмы, и это означало, что психи сорвали или выдавили дверь железную и сейчас штурмуют баррикаду. В распоряжении ребят оставались минуты или вообще секунды и Макс, наконец – решился. Он ударил сильно, резко и точно в нос. Сухроб взревел от вспышки дикой боли, рефлекторно подбросил к лицу ладони и завалился назад. А Максим упал на пол балкона, выхватывая слабину веревки и перехлестывая ее через железную полосу перил.

Шмяк!

– А-а-а – Дико заорал таджик. Свободный провис веревки быстро закончился, того мотнуло маятником и приложило носом еще разок о нижнюю бетонную плиту балкона. Вот теперь, наконец – все как положено! Таджик висит безмолвным кулем, а Максим плавно стравливает веревку, перехлестнув ее через перила. Тот же рюкзак, только тяжелей в два раза. Маленькая заминка на узле между веревками и задница Сухроба вошла в мягкий контакт с почвой. А точнее – с его рюкзаком, только что опущенным на это место.

В глубине квартиры раздалась новая серия ударов, посыпались кирпичи и донесся топот по полу. Психи оказались не такие и тупые – они прекратили штурмовать баррикаду и высадили перегородку между квартирами. Но на подобный вариант развития событий домашняя заготовочка – сюрприз имелась. Макс выдернул из разгрузки толстый цилиндр фейерверка, поджег запал зажигалкой и закинул снаряд в глубину квартиры, словно гранату. Фейерверк ярко взорвался снопом искр, сразу что – то заметалось, и Максим пять раз выпалил с помповика по мельтешащим теням.

А вот дальше нельзя терять ни секунды времени. Он подергал, проверяя узел на балконной стойке, схватился руками за веревку и быстро скользнул вниз, на ходу вспомнив, что на подобный спуск положено одевать рукавицы. Кожаные, или, в крайнем случае – брезентовые.

На земле Сухроб, как только увидел ладони Максима – сразу помог ему надеть рюкзак и решительно забрал себе Мосберг. А ладони? Их просто не было – клочья кожи висели на окровавленном мясе. Таджику тоже хорошо досталось – распухший нос дышал со свистом, кровь текла, не переставая а носовую перегородку пересекала черная полоска. Перелом без смещения – машинально подметил Макс и побежал, вслед за напарником через улицу Парижской коммуны, на не знакомую и неизведанную территорию.

Как оно все надоело, кто бы знал! Сколько можно бежать, прятаться, придумывать хитроумные варианты отхода и все ради того, чтобы закончить вот так? Ну какая разница где тебя порвут психи – в подсобке кафе или на крыльце магазина Спорттовары, в лабиринтах дворов или на верхнем этаже многоэтажки? Она, вообще, нужна такая жизнь, если каждый ее день дается столь дорогой ценой? Жаль, что не оборвалась веревка при спуске с балкона – падение с сорока метров гарантировало быстрый и красивый уход из жизни. Да, они выжили и ушли, но зачем? Обмануть мертвяков и оторваться все равно не получилось, и жить им оставалось меньше одной минуты.

Максим и Сухроб стояли на вершине огромной кучи мусора, утопая по колено в разлагающейся массе гниющих пищевых отходов. Вонь, смрад, черви, а со стороны знакомого и родного Архангельска на них надвигалась смерть.

Впереди два мощных, с покатыми плечами и почти без одежды мертвяка – они явно лидировали над четверкой, рассыпавшихся веером кенгуру. Сзади подтягивался сброд более медленный, но полезный в коллективном навале. А в том, что навал последует – сомневаться не приходилось. И не имело значения, как именно их эта погань нашла – по следам, запаху или увидела издалека с высоких точек. Главное, что нашла и сожрет сейчас без вариантов.

Сухроб держал в руках заряженный Мосберг Максима, а тот пытался не выпустить из разорванных ладоней вертикалку таджика. Рюкзаки лежали на куче с мусором, рядом торчали готовые к бою клювы. Бежать нет сил и некуда – приближался последний бой…