Николай Аркадьевич, мыля под мышками, сперва завыл тоненьким дискантом:
затем, набрав полные легкие воздуха, заревел басом:
Он великолепно знал, что фальшивил, и поэтому никогда не пел, разве только в своей компании, и то после обильного возлияния. Мыло же и теплая вода у него, так же как и у большинства мужчин, вызывали потребность к пению. В ванне он уж не стеснялся. Там он пел во всю мощь своей широкой глотки, не думая о слушателях. Сейчас он, подняв голову кверху, напряг грудь и приготовился вывести особенно низкую ноту, которая ничего не имела общего с напеваемым им мотивом, как раздался стук в дверь.
– Леля, что тебе надо? – недовольно буркнул певец.
– Коля, – трагическим шепотом ответила она, – открой дверь.
По голосу жены он понял, что случилось что-то страшное. Шлепая босыми ногами по бетонному полу, он бросился к двери.
Жена была одета в тоненький халатик, волосы были закручены в папильотки. Лицо ее выражало испуг.
– Что случилось?
– Приехал дон Антонио с женой! Не могу же я ему открыть дверь в таком виде!
Николай Аркадьевич почувствовал, как у него задрожали колени, и он ухватился рукой за стенку. Леля же не переставая говорила:
– Я знала, что они приедут… Сам пригласил… Вот теперь и открывай!
Растерянный Николай Аркадьевич сделал было два шага по направлению к входной двери, потом дико взвизгнул: «Я же ведь голый!» – и быстро нырнул в мыльную воду.
– Ты вылезай быстрей… Только не очень плещись… Не дай бог, услышат… Пригласил гостей, и каких, а сам купаешься…
Неизвестно, что еще сказала бы Леля, но нетерпеливый стук заставил ее поспешить к дверям.
«Как бы выиграть время? – думала она. – Только чтобы переодеться».
Николай Аркадьевич, сидя в ванне, торопливо смывал мыло. Он больше не пел, а шептал: «Дурак… Балда… Идиот…» Все эти «лестные» эпитеты относились к нему самому. Черт его дернул пригласить дона Антонио, главного акционера предприятия, в котором наш герой работал чертежником! Всему виной, конечно, алкоголь.
Неделю тому назад был устроен ужин по случаю десятилетия основания фирмы. Стол был поставлен в виде буквы Т. Вокруг ножки были посажены служащие согласно занимаемой ими должности. Николай Аркадьевич, как недавно поступивший в фирму, сидел вместе с мелкой сошкой в самом конце. Высшие служащие расположились во главе стола. Центральное место занимал дон Антонио. Это был толстый, с обрюзгшим лицом, 50-летний мужчина. Все старались угодить ему. Даже архитектор Караско, шеф персонала, перед которым трепетали все служащие, и тот выбирал из подаваемых блюд самые лакомые куски для акционера и, каждый раз поднимаясь, доливал вином его бокал.
Дон Антонио старался быть демократичным. Изредка он обращался с короткими фразами к мелким служащим. У осчастливленного застревал кусок в горле, он вскакивал, кашлял и нес невообразимую чепуху.
Николая Аркадьевича все это злило, и он усердно пил. Совершенно неожиданно дон Антонио обратился к нему:
– Ну а вы, сеньор Байков? Довольны?
Николай Аркадьевич, развалившись на стуле, ответил:
– Как сказать. Не совсем.
Архитектор Караско, побагровев, вскочил и попытался что-то сказать, но было достаточно одного движения руки акционера, чтобы он молча сел обратно.
– Интересно, чем же вы недовольны? – удивленно спросил не привыкший к таким ответам дон Антонио.
Караско умоляюще смотрел на Николая Аркадьевича и делал рукой какие-то знаки, но тот закусил удила:
– Многое мне не нравится, дон Антонио. Не стоит говорить об этом сейчас; портить веселье. Зашли бы вы ко мне в следующую субботу, да за рюмкой водки и поговорили бы. Вряд ли вы когда-нибудь пили водку с русской закуской? А?
Наступило гробовое молчание. Сосед Николая Аркадьевича, подносивший бокал к губам, так и замер. Когда же ему показалось, что дон Антонио остановил свой взгляд на нем, то у него задрожала рука, и вино красной струйкой потекло на скатерть. Дон Антонио пожевал толстыми губами и ответил:
– Стоит подумать.
Николай Аркадьевич не мог остановиться:
– Милости просим с супругой.
– Хорошо. Спасибо.
Целую неделю в канцелярии только и говорили об этом эпизоде, подшучивали над Байковым, но никому не приходило в голову, что предложение будет принято. Вот этот грозный человек стоял перед домом Байковых, тщетно ожидая, что ему откроют дверь.
Леля приоткрыла окно и торопливо сказала:
– Секундочку, дон Антонио, – и сейчас же побежала обратно, выбежала во двор, взобралась на ящик и крикнула через забор: – Таня… Таня…
Соседями были Сперанские, испытанные друзья. В голосе у Лели было столько отчаяния, что Сперанская, бросив все, выбежала во двор. Соседки недолго шептались и сразу же бросились обратно, на ходу снимая с себя одеяния.
Сперанский удивленно открыл рот, увидев свою жену в одной комбинации. Не успел он опомниться, как оказался на улице со строгим наказом спасти друга, задержать, как знает, дона Антонио. Последние слова Тани, когда она его, отнюдь не деликатно, подталкивала к дверям, были:
– Ты врать умеешь… Вот и соври…
Комплимент нельзя сказать, чтобы был лестным, а кроме того, что соврать? Как заставить дона Антонио простоять перед дверьми 5–10 минут, чтобы дать Байковым время одеться?
Борис Иванович увидел на улице, перед домом Байковых, толстого дона Антонио, а рядом с ним прелестную брюнетку лет двадцати восьми. «Умеет выбирать толстяк», – подумал Сперанский и решительно подошел к дверям соседей.
– Не открывают! – возмущенно заговорила брюнетка. – Представляете, приглашают самого дона Антонио… Мы сейчас поедем обратно… Антонио, ты это так не оставь… Это издевательство…
Леля, одевавшаяся подле приоткрытого окна, так и замерла. «Все пропало, – с отчаянием подумала она. – Опять поиски работы. Снова неуверенность в завтрашнем дне».
– Я говорил этому упрямцу Байкову, что нельзя так, что не поймете, – услышала она спокойный голос Сперанского, – а он все твердил: «Если бы это был кто-нибудь другой, то я не решился бы, но дон Антонио – это умная личность…»
«Что за чушь он несет?» – подумала Леля. Придвинулась к щели окна и увидела, как дон Антонио задержал жену, уже влезавшую в автомобиль.
– Николай, – продолжал Борис Иванович, не зная уже, что соврать, – говорил, что то, что для обычного человека покажется странным, может быть и обидным, то не будет таким для умного человека. Дон Антонио взглянет в корень вещей. Ему не надо объяснять. Ему будет ясно, что если пригласивший его служащий не открывает дверь, то для этого должна быть какая-то причина.
Дон Антонио с улыбкой посмотрел на жену и покровительственно взял ее талию. Та же, вырываясь, зашипела:
– Какая же может быть причина, чтобы нанести такое оскорбление?
«Проклятая баба», – с тоской подумал Сперанский, а вслух:
– Я не должен был бы это говорить. Это… – тут он немного замялся, – это русский обычай. – И радостно продолжал: – это самая высокая честь, которую можно оказать гостью.
– Странно, – ответила брюнетка, – а у нас наоборот.
«Чтоб ты сдохла, ведьма!» – подумал Борис Иванович, а продолжил с любезной улыбкой:
– В России все наоборот. Например, если бы вы сейчас оказались там, то вашему мужу пришлось бы пережить много неприятных минут.
– Почему? – удивилась дама.
– Потому что у вас, как у замужней женщины, обручальное кольцо на левой руке. Там на этой руке кольца носят только невесты. Сразу же нашлось бы масса охотников отбить такую прелестную женщину…
Брюнетка залилась веселым смехом.
«Мерзавец! Опять стал ухаживать, а помогает. Спасибо, – лихорадочно думала Леля. – Только бы Таня не услышала, а то будет скандал».
– Мне не совсем понятен этот обычай, – вмешался в разговор дон Антонио. – Чем вы его объясняете?
– Он совсем логичен… – начал было Сперанский и замялся. «Что тут соврешь?» – с тоской подумал он. Его выручила Леля. За этот короткий срок она успела не только переодеться, снять папильотки, но даже и намазаться. Правда, одна бровь была нарисована выше другой и рисунок губ был несимметричен.
Борис Иванович вошел в дом последним. Он любил вкусно поесть и предвкушал изысканные блюда, которые перепадут на его долю, по случаю приезда такого важного гостя. Увы, ему не удалось даже присесть. Леля с милой улыбкой предложила пройти вовнутрь квартиры. Там его ждал Николай Аркадьевич. Он был в одной рубахе. Волосы были растрепаны. Не здороваясь, он зашептал:
– Я обещал водку, а дома ни капли! У тебя есть?
– Откуда? Вчера с тобой же выпили!
– Знаешь, выручи. Купи спирту.
– Хорошо, – согласился Сперанский и направился было обратно.
– Что ты! – воскликнул Байков. – Неудобно! Твой уход будет похож на намек, что и им пора собираться восвояси. Полезай через забор.
Сперанскому было за пятьдесят. Никогда он гимнастом не был. Забор же был метра два высотой. Он попробовал было отнекиваться, но чего только не сделаешь для друга.
– Ты влезай на ящик. С него мне на плечи. Затем на забор, – командовал Николай.
Борис Иванович взгромоздился на ящик. Ухватился руками за верх забора и с сомнением посмотрел на Байкова. Тот был худощав и не оставлял впечатления силача. Кряхтя, Сперанский подтянулся на руках и, задрав высоко ногу, поставил ее на плечо другу. Он почувствовал, как закачалась его живая подпора.
– Ты не задерживайся, – зашипел Николай. – Мне же больно.
Борис Иванович всей тяжестью навалился на друга и поднял вторую ногу. С ужасом ощутил, что Николай стал оседать. Он оказался не в состоянии выдержать тяжести почти стокиловой туши. Колени у него согнулись.
Сперанский взвизгнул совсем женским голосом: «Держись!» – и они покатились на землю…
В столовой, окно которой выходило во двор, Леля старалась развлечь гостей. Она разлила по бокалам вермут и только собиралась произвести тост, как со двора послышались какие-то подозрительные шорохи. Гости стали тревожно прислушиваться. Леля знала, что это были ее муж и его друг. С милой улыбкой она бросилась к патефону и поставила первую попавшуюся пластинку.
– Вам будет интересна русская музыка, – сказала она, немного заикаясь.
Бравурные звуки марша из оперы «Аида» заполнили комнату. Дон Антонио от неожиданности вздрогнул и проговорил:
– Так это же не русская.
Леле ответить не удалось. Грохот падающих тел, дикий визг Сперанского и ругань Николая заглушили даже музыку. Дон Антонио бросился было к окну, но Леле удалось его задержать.
– Не обращайте внимания. Это наши соседи. Знаете, супружеская пара. Они часто ссорятся, – волнуясь, стала она объяснять.
– Но слышно два мужских голоса, – заметила брюнетка.
– Она очень мужеподобна, – врала, не стесняясь, хозяйка, – поэтому у них и ссоры.
Похоже было на то, что после падения наши герои потеряли всякое чувство осторожности. Со двора ясно доносилась ругань Николая и оханье Сперанского. Похоже было на то, что он сильно разбился.
– Я не могу этого допустить! – заволновался дон Антонио. – Он избивает эту бедную женщину. Слышите, как она стонет?
– Что вы! – с ужасом воскликнула Леля. – Она всегда так. Знаете, это она нарочно, чтобы разжалобить мужа. Сейчас они успокоятся. – И прибавила с кокетливой улыбкой: – Вы должны были бы знать женские уловки.
Дон Антонио с сомнением посмотрел на хозяйку, но сел снова.
– Не зная этого мужчину, мне его делается жалко, – сказала гостья. – Тоже выбрал себе жену. Голос у нее похож на бас и к тому же препротивный. Наверное, она похожа на бочку.
– Вы ошибаетесь, – ответила Леля, у нее заговорил дух противоречия. – Это очаровательное создание, только голос…
Леле не удалось договорить. Голос ее мужа раздался под самым окном:
– Борис, полезай на подоконник и оттуда сигай через забор.
– Да как я на него влезу? – плачущим голосом ответил Сперанский.
– А я тебя подсажу.
– Не получится, – застонал Борис.
– Ну, я первый, – решил Николай Аркадьевич.
Послышались шорохи, и что-то стукнуло об стекло окна. Тяжелая занавеска не позволяла увидеть того, что происходило снаружи. На лице у дона Антонио был написан не то страх, не то удивление. Брюнетка, указывая пальцем по направлению к окну, произнесла жалобным голосом:
– Они здесь, под вашим окном!
– Нет! Ничего подобного, – немного заикаясь, ответила Леля. – Это резонанс, акустика.
Байков залез уже на подоконник, присел на корточки и протянул руки Сперанскому. Тот понял. Что произошло дальше, никто толком не знал. Похоже было на то, что Николай Аркадьевич уперся спиной в оконную раму. Та не выдержала и распахнулась. Потеряв точку опоры, Байков повалился вовнутрь комнаты и упал, запутавшись в занавеске.
Брюнетка с диким визгом вскочила на диван. Дон Антонио схватил стоявшую на столе бутылку и взмахнул ею, готовясь к защите. В окне показалась голова Бориса Ивановича, и он успокаивающе сказал:
– Не беспокойтесь: это хозяин дома.
Через несколько минут все выяснилось. Дон Антонио долго, с повизгиваниями, хохотал и никак не мог успокоиться. Достаточно было какого-нибудь слова или движения, чтобы вызвать у него неудержимый, до слез, смех. Ужин, наскоро приготовленный дамами, прошел в веселой, товарищеской атмосфере.
После этого приключения дон Антонио и его жена стали друзьями Байковых.
В. Андерс. Современник (Торонто). № 11. 1965. Май. Чили