1 Благородные дамы, Благосклонные слушательницы моих песен, Я угадываю по вашим взорам, Что Руджьерова быстрая разлука С верной милой Вам досадна не меньше, чем ей самой, И уже я слышу, как вы твердите, Что куда как слаба его любовь. 2 Но помедлите: ежели бы он [254] Ее бросил ради чего другого, Хоть бы ради того, чтобы стяжать Больше золота, чем у Креза и Красса, — Я бы тоже рассудил, что любовь Не насквозь пронизала его сердце, Потому что отрада быть с любезною Несравненна ни с золотом, ни с серебром. 3 Но он едет, чтобы спасти свою честь — А сие и достойно и похвально: Да, спасти свою честь, потому что Все иное почлось бы ему в позор, И сама его красавица, Ежели бы вздумала его сдержать, Этим лишь оказала бы нехватку То ли доброй любви, то ли здравого ума. 4 Если любящая в любящем Любит жизнь его больше, чем свою (Таковы не все ли, В чьих сердцах глубока стрела любви?), То должна ей быть дороже всех радостей Его честь, Ибо честь дороже жизни, а жизнь И подавно дороже наслаждения. 5 Руджьер Блюл свой долг, отправляясь к повелителю: Ему встало бы в стыд его покинуть, Не имея на то добрых причин. Пусть Альмонт погубил его отца — Аграмант в той погибели не повинен, А вину старейших своих Он изгладил многими благодетельствами. 6 Блюл Руджьер свой долг, Отправляясь к своему повелителю, И блюла подруга свой долг, Не препятствуя ему праздными просьбами. Не теперь, так впредь Удоволит он общую их любовь; Но лишившись чести в недолгий миг, Не воротишь ни во сто лет, ни в двести.

7 Оттого и поворотил Руджьер В город Арль, к Аграмантовым дружинам, А Марфиза и Брадаманта, Став в родстве и в свойстве и в великом дружестве, Вместе скачут туда, где Карл Великий На великий подвиг собрал полки, Уповая осадою или битвою, Но невзгодам Франции положить конец. 8 Брадаманта в Карловом стане Всем на радость ведома и славна, Ей от всех привет и почет, А она кивает то тем, то этим. Как заслышал о ней Ринальд — Выбегает навстречу, а за ним И Рикард, и Рикардет, и все родичи, И ликуют, привечая сестру. 9 А когда проведалось, что при ней — Та Марфиза, великая в оружии, За которой столько громких побед От Катая и до крайней Испании, То ни мал, ни велик не усидел По шатрам: сбегаются толпищами И теснятся, и толкаются, и калечатся, Чтоб взглянуть на обеих в их красе. 10 Предстают они державному Карлу, И впервые видано (гласит Турпин), Как Марфиза склонила свои колени, Ибо усмотрела, что лишь сему Государю довлела такая почесть Между всех и царей и королей, Крещеных ли, некрещеных ли, Знаменитых доблестью иль казной. 11 Карл Привечает ее, вводит под сень И сажает о себе одесную Выше всех царей, князей и баронов. Отпускаются, кто сам не ушел, Остаются немногие, но первейшие Вельможи и паладины, А меньшой народ разошелся кто куда.

12 Начинает Марфиза лестную речь: [255] «Августейший всепобеднейший кесарь, Ты, возвысивший животворный крест Пред всем миром от индийских морей До Тиринфских столпов и от седой Скифии до палимой Эфиопии, Справедливейший, мудрейший, — твоя Привела меня сюда слава от края света 13 А сказать по истине, Привела меня ревность восстать войной, Чтобы не было такого властителя, Для которого мой закон не закон. Оттого-то я омыла поля Христианской кровию, оттого-то Много я готовила грозных бед, Но нашелся и на меня примиритель. 14 Замышляя новые тебе пагубы, Я уведала (а как — долог сказ), Что отец мой — славный Руджьер из Ризы, Умерщвленный злобой родного брата; Мать моя пронесла меня в утробе Сквозь моря и родила в черный час, И семь лет мейя вскармливал вещий волхв, А потом умкнули меня арабы. 15 Меня продали персидскому королю, И того короля я зарезала, Когда он польстился на мою честь, С королем перебила королевский двор, Выкоренила мерзкий род, И взяла его трон и всю подвластность, И в осьмнадцать моих лет и два месяца Покорила семь окрестных держав. 16 И тогда, ревнуя о твоей славе, Возымела я в сердце моем Перевысить высокое твое имя И бог весть, преуспела бы или нет; Но уже я уняла мою страсть, Удержала крылья моей неистовости, Ибо здесь, в твоей земле, мне открылось, Что меж мною и тобою — родство. 17 Мой отец — твой родич и твой служитель, Твой родич, твой служитель — и я; А что было во мне на тебя ревности И вражды, о том помнить не хочу И отныне обращаю ту ненависть На царя Аграманта и на всех, Кто родня его дяде и отцу, Погубителям моих отца и матери».

18 И сказала, что хочет принять крещение, А когда сокрушится Аграмант, То она в угодность Карлу воротится Покрестить левантийский свой народ, А потом пойдет войной на весь мир, Магомета чтящий и Тривиганта, И сулила всякий добытый край В дань империи и Христовой вере. 19 Государь, Столь же красноречен, сколь мудр и доблестен, Препрославив достойнейшую даму И ее родителя и весь род, Ей держал ответ, учтивый и вежественный, Изъявляя ликом высокий дух, И закончив речь, Приял родственную в место дочернее. 20 Он как дочь [256] Обымает ее, лобзает в лоб, И, ликуя, несут ей свою любовь И Монгранские родичи, и Клермонтские, А того уж и не сказать, каков Ей почет от Ринальда, который помнит, Сколь великие ею явлены подвиги, Когда длился бой вкруг Альбракских стен. 21 И того уж и не сказать, [257] Как ей радостны и юный Гвидон И Грифон, Аквилант, Сансонет, Вместе с нею бившись в жестоком городе, И Малагис, Рикардет, Вивиан, Знавши в ней столь достойную соратницу В побиении испанских врагов И злодеев покупщиков от Майнца. 22 Распоряжено, И сам Карл о том принял попечение, Чтобы в пышный разубралась убор Та крещальня, где креститься Марфизе; А наутро пришли из окрестных мест Князья церкви и святые отцы, Первознатцы закона и благодати, Наставляя Марфизу в Христовой вере. 23 И взошел в святительских ризах И крестил ее архипастырь Турпин, И сам Карл, как должно, новокрещеную Восприял из животворной купели. Но уже пора Выручать пустую от смысла голову Тем сосудцем, который из лунной сферы Мчит Астольф в колеснице Илии.

24 Сходит герцог с сияющего круга [258] На земную возвышеннейшую высь С тем сосудцем, чем счастливый удел — Исцелить знаменитого воителя. А благовестительный Иоанн Указует ему дивную травку, Дабы он, воротясь к царю нубийскому, Ею тронул и исцелил его очи; 25 Дабы тот за это благо и прежнее Дал ему народ, и Астольф, Вразумив неученых в строй и бой, С тем народом грянул бы на Бизерту, Без ущерба минув дальнюю степь, Где песок слепит человечьи взоры: Все, что надобно к сему, слово за слово Изъясняет ему святейший старец; 26 А потом сажает на летуна, Что летал под Руджьером и под Атлантом, И с напутствием от святого апостола Покидает рыцаь блаженный край. Он летит вдоль Нила, Перед ним распростирается Нубия, Он снижается над столичным городом И вступает в дворец, где ждет Сенап.

27 Безмерно о его возврате Ликование царское и радость, Ибо помнил Сенап о гнусных гарпиях, От которых избавил его герой. Но когда скрывавшую день Снял с очей его отолстелую влагу И вернул ему Астольф белый свет, — Пал Сенап и взочтил его как Бога. 28 Он не только вверяет ему народ, Чтобы грянуть войною на Бизерту, Но еще сто тысяч Снаряжает и хочет выйти сам. Не вмещает поле столького люда, — А все пеши, Ибо нет в той стороне лошадей, Хоть слонов и верблюдов многое множество. 29 В ночь [259] Накануне ратного выхождения Паладин взмостился на гиппогрифа И на юг До той самой полуденной горы, Из которой дует Австр к двум Медведицам, И сыскал пещеру об узком устье, Из которой излетает он поутру. 30 А по слову апостольского наставника [260] Он, имея при седле полый мех, Ловко и притаясь Приложил его к черной горной Скважине, где спал утомленный Нот, — И наутро, ринувшись к выходу, Тот попал в невемую западню, Схвачен, скручен и похищен для будущности. 31 Веселясь паладин такой добычею, Воротился к Нилу и по заре С черным полчищем выступает в степь, А вослед бредут верблюды с припасами. Без урона Славный вождь довел поход до Атлантских гор, Даже средь сыпучих песков Не страшась заметающего ветра. 32 А достигши перевальной горы, Где открылись взору поля и море, Выставляет он самых лучших И послушнейших из своих людей У подножья круч, Где смыкаются холмы и равнина, А сам Всходит в высь, словно движим великим помыслом.

33 Преклонив колени, [261] Он взмолился к небесному наставителю, И познав, что внялась его мольба, Градом ринул камни с горного склона, Сколь велик, кто крепко верует в Господа! Сии камни сверх сущего естества Вырастали, катясь, и обнаруживали Брюхо, ноги, шею, морду и зад, 34 И неслись в долину со звонким ржаньем, Взбрыкивая копытами И являлись взору конями — Этот гнед, тот караков, тот саврас; А бойцы у подножья их брали в дело И за малый час выездили всех, Ибо так уж они и родились — Под седлом и в сбруе. 35 Восемьдесят тысяч и сто и два [262] Пешеборца в один день стали конниками, И пошел с ними Астольф по всей Африке, Сея огнь, грабя скарб, сгоняя люд. А над Африкой в Аграмантово место О ту пору бдели король Бранзард, Король Ферзы и король Альгазера, И они-то прияли его напор. 36 Снаряжается спешная ладья, Как стрела, на веслах и с полным парусом, И несет к Аграманту весть, Что земля его страждет от злых нубийцев. Без отдышки правя день и ночь, Приспевают гонцы к арльскому берегу И находят государя в большом стеснении, А до Карлова стана рукой подать.

37 Всчувствовал король Аграмант, На какую беду оставил отчину, Посягнувши на Пипиново царство, И скликает вождей на свой совет. Бросив взоры единожды и дважды На царя Марсилия и царя Собрина, Самых старых и самых мудрых Меж представших, начинает он так: 38 «Знаю, что негоже вождю [263] Говорить: об этом-де я не думал, — Все же я измолвлю сии слова, Ибо приключаются в мире бедствия, Не предведомые смертным умам, А за то и вина в вину не вменится. Так и я был неправ, оставив Африку Безоружную пред нубийским мечом; 39 Но никто, коли не единый бог, Пред которым открыто все грядущее, Не предвидел бы, что толиким воинством. Угрозит столь дальний народ, Между коим и нами легли сыпучие, Вечным ветром веемые пески. Но сбылось: они идут на Бизерту, И в раззоре отеческая земля. 40 Посему и прошу я от вас совета: Удалиться ли, ничего не свершив; Или же, начав, продолжать, Пока станет гордый Карл нашим пленником; Или есть какое иное средство Спасти наш и низвергнуть вражий трон? Кто что мыслит, тот то и молви, Дабы знать, что предпринять нам и как». 41 Так сказавши, обратил Аграмант Одесную взор к владыке испанскому В знак того, что на сказанные слова Ждет его ответа и суждения. И Марсилий, встав, Преклонил чело и колено, А потом, воссев, где сидел, Повел речь свою такими словами:

42 «Государь! и благо и худо Разрастается в толках человеческих; Посему ни добрая весть, Ни дурная не станет мне в досаду И не изотважит превыше меры: Мне равны надежда и страх, Ибо знаю: что в молве и велико, То на деле и меньше и не так. 43 А чем менее оно имоверно, [264] Тем и менее мне о том заботы. Имоверно ли, Что с таким неисчислимым ополчением На воительную нашу страну Занес меч владыка далекой Нубии, Одолев те пески, в которых некогда Царь Камбис погубил персидский люд? 44 Больше я поверил бы, Что арабы сошли из горных мест На грабеж, на угон и на избиение Там, где не окажется им отпор, А поставленный тобою Бранзард В государево твое место над Африкою Тебе пишет их десятки за тысячи, Чтобы мнилось, что он-де не виноват. 45 Я поверил бы и в такое чудо, Что нубийцы-де прямо свалились с неба, Или что примчались на облаке, Ибо по пути их никто не видел. И от них-то боишься ты беды, Если не придешь со своей подмогою? Худо же ты мыслишь о тех своих, Будто им в угрозу такой народец! 46 Ты отправь туда несколько кораблей, Чтобы лишь явить им свои знамена, И клянусь: не успеют они отплыть, Как уже разбегутся во-свояси Те нубийцы, те робкие арабы, Чей бранный пыл Воспалился только тем, что ты здесь, А меж ними и тобою — большое море. 47 А твое ныне дело — месть, Пока нет при Карле его племянника, Ибо без Роланда Нам не грозен в его войске никто. Если небреженьем или неведеньем Ты упустишь столь славную победу, То Судьба отвратит свое лицо И настанет нам урон и бесславие». 48 Таковою и подобною речью [265] Увещал в совете испанский вождь Не покинуть сарацинскою силою Этих мест, покуда не изгнан Карл. Но король Собрин, Проницая Марсилиевы помыслы О своем, а не общем государском Благе, взмолвил и ответствовал так:

49 «Отвращавши тебя даве от сей войны, Я и рад бы случиться лжепророком, Но коли явилось, что был я прав, То и слушать бы тебе верйого Собрина, Чем лихого твоего Родомонта И Альзирда, и Марбалуста, и Мартасина, Каковые жаль, что не здесь, А тем жальче, что не здесь Родомонт. 50 Я хотел бы взглянуть ему в глаза, Похвалявшемуся франкскую силу Сокрушить, словно хрупкое стекло, И пройти войной по аду и раю; А теперь, когда в нем нужда, Он в постыдной праздности чешет брюхо, Между тем, как я, ославленный трусом За мои предречения, — здесь, с тобой; 51 И пребуду я с тобой до конца Этой жизни, и под бременем лет Не премину я за тебя отважиться На славнейших из французских бойцов. Никому Не солгать, что дела мои недостойны: И не более меня, и не столько Совершили иные хвастуны. 52 Говорю сие, чтобы ведалось: Что сказал я тогда и что скажу, Не по робости скажется и низости, А по верной службе и прямой любви. Увещаю тебя; воротись В отчий дом, чем быстрее, тем способнее, Ибо мало в том здравого ума, Кто польстится от своего на чужое. 53 Ты искал чужого, и вот — Тридцать двое нас было, царей-споспешников, А теперь, коли подсчитать, Едва треть, а остальные в могилах. И дай бог, чтобы не пало и более, Ибо ежели продлишь ты войну — Не останется нас ни четверти, ни полчетверти, И в конец изгибнет твой бедный люд. 54 Счастлив ты, что граф Роланд не при Карле: Будь он здесь, нас не стало бы ни единого; Но коли промедлится наша участь, То и это не спасет от беды. Вот Ринальд, Доказавшийся не слабее Роланда, Вот его родня, и вот все Паладины, вечный страх нам, язычникам; 55 А меж ними, как некий юный Марс [266] (Хоть и стыдно мне славить наших недругов) — Храбрый Брандимарт, В каждом деле досторавный Роланду: Испытал его я сам, и видел, Как его испытывали другие. Уж не первый день, как Роланда нет, — А не больше ль мы в убыли, чем в прибыли? 56 Если столько убыли позади, То страшусь, что впереди еще более! Умер Мандрикард, Царь Градасс отказал в своей подмоге, В крайний час покинула нас Марфиза, А равно и алджирский царь — А ведь будь он так верен, как отважен, То не надобны бы ни Мандрикард, ни Градасс. 57 Стольких мы лишились бесценных помощей, [267] Столько тысяч полегло мертвецов; Кто должны подойти, те подошли, Ни ладьи уже не ждется с подмогою. А у Карла четверо новых, Каждый славен, как Ринальд и Роланд, И за дело: от басков и до бактров Не найти таких других четверых. 58 Ведомы ли тебе Сансонет, Лесной Гвидон и два сына Оливьеровы? они больше и грозней, Всякого рыцаря ли, князя ли, Какой встал бы против нас и за кесаря От германских и от иных земель. А за ними впрямь встают иные новые В силу Карлу и на нашу беду. 59 Каждый раз, как ты выступишь на бой, Тебе станет хуже иль вовсе худо. Наша Африка и наша Испания Были биты, числясь десять к пяти; Что же будет, если на нас Встанут к Франции Италия, Германия, англы, скотты, И мы счислимся десять к двадцати? Лишь и быть урону и быть позору! 60 Ты, упорствуя, Здесь теряешь народ, а там престол; А переменившись, спасешь И оставшихся нас, и всю державу. Знаю, честь не велит бросать Марсилия, И неблагодарность — тягчайший грех, Но и здесь не без средства: замирись С Карлом, и порадуйтесь оба! 61 Ежели тебе, Неотмщенному, в стыд просить о мире, И не хочешь ты отложить меча Оттого, что досель о. н не победен, То подумай же, как взять верх: Верх — твой, Если вверишь свое дело единому, И единый этот будет — Руджьер. 62 Ведомо и мне и тебе, Что Руджьер не слабее мечом к мечу Ни Роланда, ни Ринальда, Ни любого христианского рыцаря. Но в повальной схватке, Будь он мощен сверх смертного естества, Будет он один, А пред ним целый сонм равномогучих. 63 Согласись, и пошли послов К христианскому королю о скончании Брани, чтобы дольше не лить Ему нашей, тебе не нашей крови, И чтобы на твоего он бойца Выслал своего из отважнейших, И они бы рубились до исхода, И один бы одолел, другой пал. 64 И которого короля поединщик Будет бит, тот платит другому дань. На такое, чаятельно, и Карл Согласится взаимное условие. А я верую в Руджьерову длань, И что быть ему победителем; И как правда на нашей стороне, То он сладит с самим господом Марсом».

65 Таковыми словами и сильнейшими Вразумил Собрин сделать по его; В сей же день назначены толмачи И послами посланы в ставку Карлову. Карл, имея столько отменных витязей, Полагает победе быть за ним, И вверяет свое дело Ринальду, По Роланде первому между всех. 66 Равною рады радостью И Христовы и языческие полки, Ибо всем в надсаду и всем в докуку Измождать войною тело и дух. Всякому охота остаток дней В вожделенном провесть отдохновении, Всякий осыпает проклятиями Пыл и буйство бранных ссор и свар. 67 Ринальд, Себя видя в государевом мнении Предпочтенным пред столькими иными, Веселится о достославном подвиге; А Руджьера вменяет ни во что, Полагая, что тому не отбиться, И не веря, что тот ему в версту, Хоть Руджьер и одолел Мандрикарда. 68 А Руджьер, Хоть и честь ему государева воля Быть избранником меж стольких бойцов К совершению великого дела, — Скорбен и уныл; Но не страх сокрушает его душу, Не боится он ни Ринальда, Ни Ринальда и Роланда вдвоем, — 69 Он томится о Ринальдовой сестре, О своей подруге нежной и верной, В каждом слове, которое она ему пишет, Изливающей обиду и упрек. Если старым обидам вслед Он отважится умертвить ее брата, — Верно, сменится любовь ее в ненависть, И такую, что ничем не унять.

70 Молча Руджьер страждет о нежеланном бое, Но его красавица, чуть о том заслышав, Ударяется в стон и плач, Бьет в грудь, рвет кудри, Орошает и терзает ланиты И корит и клянет неблагодарного Друга и жестокую свою судьбу. 71 Кто ни одолеет из двух — Ей страдать и за того и за этого: Ежели погибнет Руджьер — Но о том ни слова: так сердце рвется. Если же за многие за грехи Господь Бог возжелал крушенья Франции, То не только братняя смерть — Ждет ее иное, злейшее горе: 72 Стало быть, ей не смочь От хулы, вражды и гнева сородичей Объявить всесветно, Кто душе ее названный супруг, — Как она о том помышляла Днем и ночью сто и тысячу раз, Ибо между ними такие клятвы, Что уже не отступишь и не покаешься. 73 Но дошел ее плач и стон до той Утешительницы, Неизменно помощной во всех превратностях, Какова была вещая Мелисса; И явилась она, и посулила, Что когда настанет урочный час, Она снидет и порушит весь чин Того боя, о котором те слезы.

74 Между тем Ринальд и Руджьер Изготавливали к битве оружие, А в каком быть оружии, объявил Поединщик от римского престола; Но как был он пеш С самых пор, как лишился коня Баярда, То и выбрал он пеший бой, Бронь, кольчугу, секиры и кинжалы. 75 По случайности ли, Потому ли, что умный Малагис Знал, каков удар Бализарды, От которого ничто не убережет, — Но положено было, что воители (Как сказал я) сходятся без мечей; А сходиться им было в широком поле В виду арльских старинных стен. 76 И едва пробужденная Аврора Взошла в небо с Тифонова одра И означила день и час, Предуказанный славному поединку, — Как выходят в поле от двух сторон Изготовщики, и справа и слева Воздвигают в ограде по шатру, А при каждом шатре священный жертвенник. 77 А потом, Полк к полку, выступают сарацины, А меж ними, с всеварварскою пышностью, На гнедом коне, грива черная, Белый лоб и белые ноги, — В ярких латах африканский король. Рядом с ним — Руджьер, Сам Марсилий при нем оруженосцем: 78 Он несет тот шлем, В битве сорванный с короля Татарии, Петый в песнях, тысячу лет назад Украшавший троянского Гектора; А другие бароны и князья Несли каждый другое из оружий, Все в цветных каменьях и в чистом золоте. 79 А с другой от них стороны Грядет Карл со своим великим воинством, Строенным и сряженным, как на битву, А при Карле — его равновельможные, И Ринальд, на котором весь доспех, Кроме шлема, а шлем его — Мамбринов, И несет его датчанин Оджьер. 80 А секиру несет баварский Наим, А другую — Соломон, царь бретонский. Стал вкруг поля по сю сторону Карл, По ту сторону — Испания и Африка. Между ними ни единой души, Лишь пустое и пространное поле, И объявлено: кто в него шагнет, Тому смерть — это место двум воителям.

81 Совершает второй выбор оружия Поединщик от сарацинских сил; А потом Вышли два священника, каждый с книгою, В одной писано совершенное житие Господа Христа, а другая книга — Алкоран. Наш священник предстает Перед Карлом, второй — перед Аграмантом. 82 Подступает Карл к алтарю, [268] Простирает к небесам свои длани И гласит: «О Господи Всеблагий, Смерть приявший за спасение наше, О Владычица, к которой Господь Снизошел облечься смертною плотию, И в чьем чреве пребывал девять лун, Не нарушив цветения святой девственности, — 83 Будьте мне свидетелями, Что и за себя и за весь свой род Я клянусь платить царю Аграманту И кто будет царствовать ему вслед, Каждый год по двадцать бременей золота, — Если ныне мой боец будет бит; И клянусь блюсти между нами мир Во веки веков. 84 Если же я преступлю сию клятву — Да сразит меня сугубый ваш гнев, Да падет он на меня и мой род И ни на кого иного меж присными, Дабы стало сие людям уроком, Каково попрать священный обет». И гласил государь сии слова С взором ввысь и дланию на Евангелии. 85 А потом встают К пышному алтарю своему язычники, И поклялся Аграмант увести Свое воинство за дальнее море И платить такую же Карлу дань, — Если ныне случится пасть Руджьеру, — И блюсти меж ними такой же мир, О каком обетование Карла.

86 И над книгою, Что в руках у его первосвященника, Он призвал в свидетели Магомета, Что как сказано, так он и свершит. А потом большими шагами Разошлись владыки каждый к своим, И выходят с клятвами поединщики, А клятвы их таковы: 87 Руджьер молвит: ежели его царь Вдруг порушит чин поединка, — Больше он царю не рыцарь и не барон, А уходит во служение Карлово. И Ринальд гласит: если Карл Замутит такое бесчиние Раньше, чем боец победит бойца, — Он уходит в Аграмантовы рыцари.

88 По свершении такового обряда Разошлись единоборцы каждый к своим, И по малом времени Трубы грянули к Марсовой игре. Устремились храбрые друг на друга, Меря поступь уменьем и умом; Соступились, и, загремел их булат, И пошел сверкать поверху и понизу. 89 То обухом, а то лезвием Метят в голову, метят в подколенья Так проворно, сноровисто и хитро, Что скажи я все, как есть, — не поверят. Но Руджьер, Нападая на брата своей владычицы, Так разит осторожно и оглядчиво, Что не видно в нем прежнего удальца. 90 Отбивается, а не бьет, И не знает сам, чего хочет: Неохота ему губить Ринальда, Неохота и отдать свою жизнь. Но уже договорил я до места, Где пристало бы перервать мой рассказ; А что дальше — о том другая песня, Если вам в угоду другая песня.