1 Велико Руджьерово горе — Круче всех, горше всех, острее всех Оно ломит ему тело и душу, С двух сторон суля единую гибель: Ежели осилит его Ринальд — От Ринальда, а ежели сам осилит Он Ринальда, то от его сестры, Ибо ненависть ее ужаснее смерти. 2 А Ринальд не ведает этих мук, У него на уме одна победа: Гордым махом ходит его секира, То уметит в локоть, а то и в лоб. Изворачивается добрый Руджьер, Ходит по кругу, отводит удары, А когда разит, то разит Там, где менее Ринальду урона. 3 А языческие князья Смотрят, видят, что бой кругом неравен, Что Руджьер не в меру несмел и вял, Что Ринальд не в меру теснит юнейшего; Сам король, изменясь в лице, Мрачно смотрит и тяжко дышит И клянет Собрина за тот совет, От которого такая невзгода.

4 И тогда-то волшебница Мелисса [269] Во всей силе тайных своих наук Пременила свой женский образ, Приняв лик алджирского короля — И повадкой и видом Родомонт, И в таком же, как он, драконьем панцире, Тот же меч, тот же щит, Все, как есть. 5 Всев на демона, а демон — как конь, Подъезжает к угрюмому Аграманту И нахмурив лоб, громким кликом Восклицает: «Неладно, государь, Посылать непытанного юнца На столь сильного и славного галла В такой битве, За которой ваше царство и честь. 6 Не оставь их биться, как бьются, Чтоб тебе не стало большой беды; А порушить клятву и уговор — Грех на мне! Пусть же каждый явит свой меч — С Родомонтом всяк один стоит сотни!» И на эти слова Троянов сын Так и ринулся в бой без дальней думы. 7 Нипочем ему уговор и клятва, Если рядом алджирский Родомонт, Ибо он дороже ему один Целых тысяч помощных рыцарей. Вмиг со всех сторон Копья к бою, шпоры в бок, кони вскачь, А Мелиссы в ее неверном облике В гуще сечи уж нет как нет. 8 Два единоборца, Видя попран уговор и обет, Опускают натруженные руки, Отлагают взаимную обиду И клянутся не быть ни в чьем строю, Не доведавшись, Кто виною, что уговор порушен: Старый Карл или юный Аграмант;

9 И который явится вероломен, Тому оба станут клятвенно мстить. А уже смешались полки, Всякий латник мчит вперед, мчит вспять, На ходу Видно, кто удал, а кто робок: Все поспешливы, Но иной вперед, а иной назад. 10 Как борзый пес У охотника в крепком поводу, Кружа взорами за бегучим зверем, Но не могши прирваться к прочей своре, Тает яростью, рвется, бьется, И томится, и рычит, и визжит, — Так терзались до рокового срока И Марфиза, и Марфизина свойственница: 11 Так терзались, видя перед собой В большом поле большую добычу, А не могши Ни ворваться, ни руку наложить От того государева уговора, И томились, и вздыхали, и тщетно, — А теперь, как порушился уговор, Ликуя, грянули на маврские толпища. 12 Как Марфиза вбила копье во встречного — Так насквозь, и на локоть из спины. Как схватила меч, так четыре Шлема смаху — вдребезги, как стекло. Брадаманта о золотом копье Не уступит, но по иному счету — Кого тронет, — тот и вон из седла: Вдвое наземь, но ни один не насмерть. 13 Бились рядом, Зрительница зрительнице подстать, А потом расскакались кто куда, Круша вправо, влево по гневной прихоти. Кто сочтет одержанных и поверженных Золотым копьем? Кто сочтет порубленных и погубленных От Марфизина крутого клинка? 14 Как под вешним ветром [270] С травянистых плеч Апеннин Талый снег свивается в две струи И несется, мутясь, по разным скатам, В два потока Дробя скалы с круч, корчуя деревья, Снося землю и с той землей зерно, Словно споря, в котором злее вред, — 15 Так две ратницы, кто кого храбрей, Просекали в сече разные просеки, Сея гибель в сарацинскую смуту, Та копьем, другая мечом. Аграмант без сил Удержать убегающих под знаменами, Тщетно ищет, тщетно вращает взоры — Родомонта нет. 16 Родомонта нет, для которого Пред лицом всесвидетелей-богов Столь мгновенно Он попрал святую свою присягу; И Собрина нет, потому что Он укрылся в Арль от вины, Ожидая за преступление клятв Быстрой кары на Аграмантову голову; 17 И Марсилий покидает вождя, Ибо сердце его богобоязненно; И уже Аграманту не препнуть Государевых Карловых поборников Из Италии, Германии, Англии, Средь которых доблестен каждый муж, А меж ними сияют паладины, Как каменья в золотом окладе, 18 А меж ними, несравненны ни с кем, И Лесной Гвидон, бестрепетен духом, И два славные Оливьерова сына, А уж каковы удалые Две ристательницы, о том я молчу Потому что больше не скажешь; И ложится враг без числа и сметы.

19 Но пора мне оставить эту брань И спешить в заморье без весл и паруса, Потому что франкская рать Не заставит меня забыть Астольфову, Об Астольфе же сказ мой был-такой, Что, облагодатствованный апостолом, Шел он в Африку, а навстречу ему — Буцифар и Бранзард с великим воинством. 20 В то великое воинство [271] Поголовно свели они всю Африку, Не преминув ни юных, ни преклонных, И едва уж не дошло и до женщин, Потому что государь Аграмант Раз и два уже обезлюдил царство, Всех увел на месть, немного осталось, Да и те боязненно невоительны. 21 То и видно: чуть завидя врагов, Все их полчища мигом врассыпную, И Астольфовы, свычные к войне, Бьют и гонят их, как скот под стрекалом. Полно поле полегшими, Мало кто упасоя в Бизерту, Жив Бранзард, Но в плену лихой Буцифар. 22 А Бранзард о Буцифаре печалится, [272] Полагает без него все погибшим: Велика Бизерта, Одному королю не оберечь. Искупить бы пленного: О том думая, и томясь, и тоскуя, Вспоминает он, что в его темнице Много месяцев славный сидит Дудон. 23 На Монакском взял его берегу Король Сарзы в первом своем приплытии, И с тех пор Дудон Датский не покидал узилища. Вот его-то и удумал Бранзард Променять на короля Альгазерского; И послал гонцов в нубийскую рать, Верно зная, что над ней — англичанин, 24 Что над ней паладин Астольф, И товарищ-паладин ему дорог. Благородный герцог и впрямь С королем Бранзардом един в желании. Вот Дудон на воле, Благодарствует вызволительному вождю И готов на всккую рать, Будь она на суше или на море. 25 У Астольфа Станет воинства покорить семь Африк, И с того-то Он припомнил завет святого старца Отбить берег Прованса и Мертвых Вод У попрателей сарацинов, И вершит по войску новый набор — Кто способнее к морскому служению.

26 И тогда-то, [273] Взявши полные горсти зеленых листьев Лавров, кедров, пальм и олив, Он, нисшед ко брегу, метнул их в волны, — О, блаженные души — любимцы неба! О, Господня милость — удел немногих! О, диво — Чем предстали листья, припав к воде! 27 Стало их несчетнее и несметнее, Стали длинны, крупны, круты, гнуты, Жилы Обернулись брусьями и канатами, Два конца загнулись остро и вверх, И по влаге выплыли корабли, Столькие и такие разные, Сколько листьев снялось с разных дерев. 28 Дивно видеть, как стали из той россыпи Челны, струги, ладьи и все суда, И какие на них были готовые Мачты, реи, снасти, весла и парусы; А чтоб ими править противу бурь, У Астольфа есть довольно искусников, Ибо скликнул он с сардского и корсского островов И гребцов, и кормчих, и снастных.

29 Двадцать семь было тысяч Морской рати, готовой выйти в море, А над нею воеводит Дудон, Свычный биться в море ли, в сухопутье ли. И стояла та корабелыцина при отчале, Ждала ветра в паруса, — как вдруг, Глядь, а к берегу приспевает корабль — Сарацинский с христианскими пленниками. 30 А те пленники пали в плен [274] С того моста, узкого и опасного, Где сражался отчаянный Родомонт, Как о том уже я сказывал в свою пору. А меж ними и сам Роландов сват, И сам верный Брандимарт, Сансонет И иные, а всех и не упомнить, Из Германии, Италии и Гвасконии. 31 Корабельщик, [275] Ничего не ведав о неприятелях, Примчал пленных сюда на корабле, Миновав алджирскую пристань, Потому что ретивый ветер Дольше должного гнал его корму. Он хотел влететь в надежный приют, Словно Прокна в щебечущее гнездышко; 32 Но как взвидел он римского орла, [276] А при нем — златолилии и пардусов, — Побледнел, Словно тот, кто небрежною пятою Наступил на отравную змею, В томном сне среди зеленой травы, — И дрожит и отдергивает ногу, И бежит ее ярости и яда. 33 Но ему, корабельщику, не сбежать, И тех рыцарей, тех пленников не сдержать: Вместе с Брандимартом и с Оливьером, С Сансонетом и с столькими другими Он причален к берегу, где Астольф И Дудон веселятся своим товарищам, А ему за этакий перевоз Назначают цепь при галерных веслах. 34 А Отонов сын и Оджьеров, Веселясь о нечаянных гостях, Их ведут в шатер за почестей стол, Их дарят оружьем и всей потребою, А Дудон Замедляет ради них свой отъезд, Ибо добрый совет таких мужей Для него дороже походной спешности.

35 Впрямь он слышит весть, всё как есть, Что во Франции, что с Великим Карлом, И к какому берегу приставать Безопаснее и верней для победы; Но пока он доведывается, вдруг Налетает шум, Громче, громче, и трубный звук к оружию, Да такой, что все смешались умом. 36 Астольф и его друзья, [277] Как случились вместе при той беседе, Так и вмиг в доспех, на коней И на крик, туда, где пронзительней, А у встречных пытая, что и где. Доскакали, видят: Человек, Дикий, голый, один крушит все воинство. 37 А в руках его большая дубина, Так длинна, так крепка да так тяжка, Что кого заденет, так тот В прах без сил и похуже, чем без сил. Кругом сотня лежит, у всех дух вон, Никому не выберечься, Разве что из лука стрелять стрелой — А поближе никому не в охоту. 38 Астольф, Дудон, Оливьер, Брандимарт, Как приспели, Так и встали, застывши удивлением О такой буйной силе и могучести, — Как вдруг Видят, скачет лошадь, на ней красавица, И вся в черном, и прямо к Брандимарту, И обеими руками к нему на шею.

39 А была это Флорделиза, которая [278] Так пылала к милому своему, Что едва не сошла с ума, Когда пал он в плен с опасного моста И тогда-то она пустилась за море, Услыхав от виновника беды, Что пошел ее милый со всеми рыцарями В алджирский плен. 40 А пришед в Марсель, она видит Сарацинский у берега корабль, А на нем — Седой рыцарь из Монодантова царства, По суху и по морю Уж объездивший немало земель, Ищучи Брандимарта, О котором слышал, что он во Франции. 41 А она, узнавши что он — Бардин, [279] Тот Бардин, который похитил Брандимарта малюткою у отца И взрастил его в Замке Дремучей Чащи, — А она, узнавши, за кем он в путь, Убедила его отчалить вместе С нею в Африку, потому что там — Брандимарт, и сказала, в какой он участи. 42 А как выплыли к африканской земле, То и слышат, что Астольф — пред Бизертою, А при нем, говорят, и Брандимарт, Хоть заведомо никто и не, знает. И завидя Флорделиза его живым, Так к нему навстречу и бросилась, Потому что такая радость Ей утеха за всю бывшую скорбь. 43 Славный рыцарь не меньше рад Видеть милую верную супругу, Пуще всех любезную в целом свете, — Принимает, обнимает, сжимает, И ни первым поцелуем не сыт, Ни вторым, ни третьим; А как вскинул очи, то и увидел, Что бок о бок с милой стоит Бардин. 44 Простирает Брандимарт к нему руки, Рвется знать, с чем пришел нежданный гость, Но спросить невмочь, Потому что набегают бегущие От того ужасного, Кто с дубиною, неистов и гол. Посмотрела Флорделиза на голого И воскликнула к Брандимарту: «Это граф!»

45 Тотчас и Астольф Угадал Роланда По одной примете, которую Указали пресвятые в земном раю; Но всем прочим Не узнать было вежественного витязя, Потому что по долгому небрежению Был он видом не рыцарь, а как зверь. 46 Жалостию раненный прямо в душу, Отвратясь в слезах, Говорит Астольф Дудону и Олвиьеру: «Это граф Роланд!» Как уставили они зоркие взоры — Стало им вдомек, Стало дивно и стало горько От такой Роландовой незадачи. 47 И такая в них тоска и печаль, Что текут по ланитам большие слезы; А на это им Астольф: «Не время Нынче плакать, а время его спасти!» Скок с коня, а за ним и Брандимарт, Сансонет, Дудон, Оливьер, И со всех сторон Подступаются к Карлову племяннику.

48 Как увиделся Роланд в их кругу, Как повел неистовою дубиною, — Мигом Дал почувствовать, как она тяжка, По щиту над Дудоновой головою; И кабы Оливьеров меч Не убавил удара, не быть бы целу Щиту, шлему, и голове, и тулову. 49 Но прошел удар сквозь щит, пал о шлем, Дудон — с ног и в прах, — Тут заносит свой клинок Сансонет, Ссек вгладь На два локтя Роландову дубину, А из-за спины Брандимарт Охватил его, буйного, за бока, А британец приналег ему на ноги. 50 Пнул Роланд, Отлетел Астольф на десять шагов, Но не выпустил графа Брандимарт, Держит крепко и еще того крепче. Бросился вперед Оливьер, А в лицо ему — кулак, да такой, Что упал он бледен и еле жив, Кровь струею из ноздрей и глазниц, 51 И кабы не добрый шелом, Не остаться бы паладину живу, — Но и то Рухнул так, словно отдал душу Господу. А уж опять на ногах И Астольф и Дудон с желватым черепом, И отменно ударивший Сансонет, И гурьбою навалились на графа. 52 Дудон сзади Охватил его, хочет подопнуть И не может, Астольф и остальные Держат за руки и не могут сдержать, — Коли видывал кто быка, А на нем, вгрызаясь, повисли псы, А он мечется, мыча, вправо, влево, И трясет, и не может их стрясти, — 53 Тот узнай, каков был Роланд, На себя взгромоздивший стольких рыцарей. Но встает Оливьер с земли, Где свалил его Роландов кулак, Смотрит, видит, что этак не доправиться До того, чего взыскует Астольф, И замыслил осилить Роланда хитростью, И осилил. 54 Он велит принести большие вервия, Каждое с скользящей петлей, И всхлестнуть Графу на руки, на ноги и на тулово, А потом чтоб каждый взял по концу И держал и тянул, куда кто может, — Как быка или коня коновал, Так Роланда опрокинули рыцари. 55 А как грянулся он во прах — Все к нему и на него и веревками Вяжут руки, вяжут ноги, а он Так и сяк ворочается — но тщетно! Приказывает Астольф Ради блага унесть его отселе — И могучий Дудон его взвалил На заплечье и понес к краю моря. 56 И семижды погрузил его в волны И семижды омыл его Астольф, И снялась Грязь и ржавь с его образа и подобия, И замкнул Астольф некоторою травкою Дышущий и пышущий его рот, Чтобы только носом ввивался в легкие Вздох.

57 И как приложил к тому носу Князь Астольф приготовленный сосудец, В коем замкнут Роландов здравый смысл, — То единым он вдохом опустел. Диво! Вмиг вошел в обезумленного ум, И в речах его просиял рассудок, Пуще прежнего ясен и остер. 58 Как очнувшийся от тяжкого сна, Гнетшего видениями Душных чудищ, каких под солнцем нет, И деяний, несвычных и неслыханных, В долгом дивовании Обретает снова себя в себе, — Так Роланд, изъятый из обуяния, Цепенел, изумлен и бессловесен. 59 В Брандимарта, и в Альдиного брата, И в того, кто наставил его на ум, Молча он глядит, молча думает, Как сюда попал он и почему, Обращает взоры вправо и влево, Но никак не поймется, где он есть, Только видит и только удивляется, Что он гол и в путах от рук до ног. 60 И как оный древний Силен [280] Пастухам, пленившим его в пещере, Говорит он: «Solvite me», С таким ясным, с таким небеглым взором, Что его развязывают, И дают одежд прикрыть наготу, И наперебой Утешают в скорби о прежней дури. 61 Воротясь в свою истинную суть, Пуще прежнего доблестен и разумен, Исцелился Роланд и от любви, — И уже ему ничто Та, в которой с такою страстью Столько видел он прелести и нежности, И уже единственный его помысел — Воротить все, что трачено в любви. 62 А тем временем Повествует Брандимарту Брандин, Что скончался родитель Монодант, И что брат Зилиант его зовет Царствовать Над народами, ждущими его руки По далеким левантским островам, Их же нет богаче, людней и краше; 63 Увещая, он гласит, Сколь отрадно и сладостно отечество, И единожды вкусив его сладости, Опостылеет странническая жизнь. Брандимарг же ему в ответ, Что по край войны нипочем Не покинет он Карла и Роланда, А потом, коль будет жив, то подумает.

64 На другой же день Сын Оджьеров отчаливает к Провансу, А Роланд остается при Астольфе И внимает, что и как на войне. Облегли они Бизерту осадою; А победную Честь оставил Роланд своему родичу, — Но Астольф все вершил по слову графа. 65 А каков был осадный чин И каков был приступ, когда, откуда, И как с того приступа ее взяли, И кто был Роланду дольщиком в подвиге, — Не тревожьтесь, об этом будет речь, Не тотчас, так вскоре, А теперь извольте узнать о том, Как французы мавров погнали гоном.

66 В грозный час Всеми брошен остался Аграмант, Потому что от него отступились Царь Марсилий с войском и царь Собрин Ушли в город, на корабли, и в море, Потому что на суше спасенья нет, А за ними не один и не два Сарацинские рыцари и вельможи. 67 Бьется Аграмант, А как стал без сил, Поворотил коня И к воротам, а они недалече. Вслед стучит копытами Рабикан, Погоняем рвущейся Брадамантою Умертвить того, кто столь крат Был разлучник меж нею и Руджьером. 68 Тою же палимая жаждою И Марфиза отомстить за отца Всею шпорою Уторапливает конский полет, Но ни та, Ни другая его не перестигли Вскакать в город, замкнуть запор ворот И искать спасенья от брега в море. 69 Как два борзые породные пардуса, Два красавца с единой своры, Не доспев гоньбой За бегучими ланями ли, оленями ли, Пристыжаются, что без сил их пыл, И понуры и хмуры возворачиваются, — Так, вздыхаючи, воротились две ратницы, Не догнав сарацинского короля. 70 А им мало, И они крушат всех кругом, Вправо, влево, и куда ни ударят — Все повалом и никому не встать. Худо, кто не быстр себя уберечь, Ибо Аграмант во свое спасение Затворяет ворота за спиной 71 И над Роною Разоряет и рушит все мосты: О, злосчастный люд — Скот тирана в потребу его нужностям! Кто потоплен в Роне, кто в море, Кто кровавит собою черный прах, Много пало, а пленных мало, Потому что и выкупа с таких не взять. 72 Сколько в том последнем бою [281] Перебито и наших и не наших, Но не вровень, а больше сарацинов От руки Брадаманты и бешеной Марфизы, — Тому верная память в той земле — Неоглядное поле, все в могильниках, Возле Арля, где Ронские пруды.

73 И пришлось государю Аграманту Вывесть в море тяжелые суда, А которые не тяжелые, теми Подвозить спасающихся с берегов. Два стояли дня, Ибо много беглых и встречны ветры, А на третий вскинули паруса, Уповая плыть в желанную Африку. 74 Между тем государь Марсилий [282] В тяжком страхе за свой испанский край, На который, того и жди, Черной тучею нагрянет возмездие, — Удаляется во свою Валенцию, Строит крепости, укрепляет замки И готовит ту войну, пред какой Рухнет сам и со всеми своими ближними. 75 Вскинул Аграмант паруса Над судами, где ни люда, ни оружия, А лишь скорбь и стон: Каждый выживший плачет по трем павшим, Кто корит царя гордыней, кто лютостью, Кто безумством, — но только про себя: Так уж водится — В сердце ненависть, а в гортани страх. 76 Много, коли два или три Друга, сдвинувшись, разомкнут уста И доверят друг другу гнев и злобу; А всё тешится, думая, Аграмант, Будто все ему преданы и любят, — Потому, Что все лица при нем притворны, А во всех речах — лесть и ложь. 77 Рассудил африканский государь, Что несручно причаливать в Бизерте, Потому что заведомо уже знал, Что тот берег под нубийскою людностью, — А всхотел пройти поодаль, явиться Там, где берег не крут и враг не строг, Соступить и грянуть На подмогу исстраждавшимся своим.

78 Но немилостивая его судьба, Столь разумного не желая исхода, Устремила ему наперерез Ту армаду, на морском берегу Столь чудесно рожденную из листьев И ко Франции правившую путь, — Ночью, в темном туманном сумраке, Чтобы стал страшнее расплох. 79 Не проведал царь Аграмант, Что уже у Астольфа сто судов, А проведал бы — не поверил бы, Что стряхнула их единая ветвь. И он плыл, сломя голову, Ниотколь не опасаясь угрозы, Не поставив и смотрящего вдаль, Чтобы с мачты дозирал неприметное. 80 Оттого-то Астольфовы корабли С крепким войском и отважным Дудоном, С вечера завидев чужих, Повернули строй, Ощетинив крючья, взготовив цепи, И грянули, Потому что слышно по голосам, Что пред ними — басурманы и недруги. 81 С наветра Налетели тяжелые корабли Таким натиском, Что немало сарацинских пошло на дно; А потом Так пошли сверкать Огни, камни, мечи, с умом да с силою, — Как еще не видывано в морях. 82 В Дудоновых молодцах Пыл и сила пуще бывалого — Все от Бога, ибо настал Час расплаты за все дела язычников — Они метят изблизи, метят издали, Аграманту не укрыться нигде, Бьет град стрел, Бьют крюки, топоры, мечи и пики, 83 Бьют каменья, тяжкие и крутые, С перетянутых крученых тетив, Трещат борта, И в пробоины льется большое море, А еще страшнее кривой огонь, Быстрый вспыхнуть, медленный погаснуть. Корабельщики, спасаясь, кто может, От беды бросаются, кто куда, 84 Иной — в море от врага и меча, [283] И уже не всплыть захлебнувшемуся; Иной, всплыв, бьет руками и ногами, Чтоб спастись на чужой корме, Но чужой корме самой не в подъем, И рука, опасная хваткостью, Остается, вцепившись в шаткий борт, А пловец, отпавши, кровавит волны. 85 Иной, чаявший спасенья в волне, А коли не спасенья, то легкой смерти, Не находит, чего искал, И уже испуская вздох и дух, Обращается вспять, к тому же пламени, — Но конца не минуть, И всползая на пылающий брус, В страхе двух смертей он гибнет обеими. 86 А иной от пики и топора Рвется вплавь, Но вослед ему стрела или камень, И ему далеко не уплыть. Но коли такая моя мила Песня, то не лучше ли, не умнее ли Здесь и перервать, Чем влачить ее, пока не докучит?