1 Благородны были прежние дамы, Любя доблесть пуще златой корысти, Ибо нынешним Редко что любезнее прибыли. А какие от высокой души Воспрезрели те скаредные обычаи, — Тем да сбудется счастливая жизнь, А по смерти — бессмертная слава. 2 Вековечная хвала Брадаманте, Возлюбившей не золото и не трон, А дух, а доблесть, А Руджьерово благородное сердце; И поистине тем она достойна Столь высокой паладиновой любви, Подвизавшей ристателя на подвиги, Дивные в веках.

3 Вот и мною сказано, как Руджьер, А с ним двое из клермонтского рода, Сиречь Альдигьер и Рикардет, Вышли в помощь двум узным братьям; И еще мною сказано, как предстал Гордый перед ними рыцарь, А в зеленом щите его — чудо-птица, Вечно юная и единственная под солнцем. 4 Как завидел встречный Трех стоявших наготове разить, Пожелалось ему испытать, Таковы ли они духом, как видом? «Не найдется ли, — кричит он, — меж вас, Кто отважится со мною померяться, Чей меч быстрей и копье острей, Пока кто-то кого-то да не опешит?» 5 «Я готов, — в ответ Альдигьер, — И мечом кружить и копьем разить, Но другое нынче над нами дело, И такое (подожди — и увидишь), Что не то что на бой, а и на толк с тобой Нам негоже тратить нужное время, — Сюда будут сотен пять или шесть, С ними-то и быть нам помужествовать, 6 Потому что честь и любовь Велят вырвать у них двух наших сродников», — И поведывает, для каких они причин Здесь явились конно и оружно. «Таково благороден ваш ответ, — Молвит встречный, — что боле я ни слова, Ибо верно вижу: Мало в рыцарстве рыцарей, как вы. 7 Я хотел переведаться булатом, Чтобы вызнать, каков в вас дух; Но как нынче у вас иной показ, — Я доволен и отрекаюсь вызова, А прошу лишь принять в ваш строй Мой щит, мой шлем, И надеюсь, что и я покажусь Быть достоин такого сдружества». 8 Всякому, наверно, охота [1] Знать по имени, кто же был таков Сей приставший к Руджьеру и товарищам Сопоборником в столь отважный час? То была (не хочу сказать: то был), То была Марфиза — та, которая Так недавно злосчастному Зербину Горе-спутницу всадила в седло. 9 Разудалый Руджьер и два клермонтских Рады видеть друга с собой к плечу, Полагая в нем заведомого рыцаря, А не рыцаршу, какова она есть. А по малом времени Смотрит Альдигьер и кажет друзьям Вдали знамя, веемое ветром, А под знаменем многий ратный люд.

10 Как явились они ближе И узнался их маврский наряд, Стало зримо, что они — сарацины, И меж ними несомненные два Узных узника на убогих клячах, И ждут майнцского золота в промен. Говорит Марфиза: «Они здесь: Не пора ли нам к балу-карнавалу?» 11 А Руджьер: «Еще съехались не все Званые к балу-карнавалу, А бал не мал, А нам править его чин по чину. Так помедлим: оно уже недолго». Говорят и видят: Показались и майнцские изменники — Стало, впрямь пора пускаться в пляс. 12 Вот съехались майнцские изменники, За которыми целый караван Злата, платий и пышных сбруй, И два пленника, Среди копий, мечей и стрел Страждущие, видя, что вот их ждут, И уже заклятый их Бертолагий В перемолвке с сарацинским вождем. 13 Ни Амонов сын, ни Бовы Не стерпели пред майнцским супостатом: Каждый вскачь, Каждый бьет копьем вперевес, И один — напробой седла и панциря, А другой — сквозь шлем и в лицо. — Так да сгинут все злобные неистовцы, Как под копьями кончился Бертолагий! 14 А Руджьер, а Марфиза, Как по знаку, не ждав иной трубы, С места в битву, и ломятся их копья, Вырвав жизнь одному, двоим, троим. Руджьерову острию Подстать сам басурманский воевода, А и он дух вон, И за ним два других отходят к праотцам. 15 Под ударами в растерянных смятение, А в смятении — крайняя погибель. Майнцским мнится, Что на них — сарацинская измена; Мавры мечутся И кричат про убийство и разбой; И пошел меж ними бой — луки в руки, Копья вперевес, клинки наголо.

16 Налетит Руджьер то на тех, то на этих, Что ни скок, то десять с ног, что ни взмах, то двадцать в прах; А не менее того и красавица Рубит вправо и губит влево. Скольких тронет сталь, Стольким ввек уже не встать: Пред мечами их что шлемы, что панцири — Как сушняк пред лесным огнем. 17 Кто видывал, Кто слыхивал, Как в бортном рое встает раздор, И пчелы на пчел вылетают в бой, Но насвистнет несытая касатка Бить, губить, глотать тех и этих Без числа, — Тот узнает Руджьера и Марфизу. 18 А Рикардет и его двоюродный По-иному пляшут меж двух племен: Небрегут язычеством, Держат глаз лишь на майнцской стороне. Недаром у Ринальдова брата Каков дух, такова и мощь, А от майнцской ненависти Еще вдвойне. 19 И с того же вражества Сын Бовы, как яростный лев, Не ленясь мечом, Дробит шлемы, как яичные скорлупы. А и всякий рад Изъявить себя новым Гектором, Если рядом — Марфиза и Руджьер, Цвет и сила истого рыцарства. 20 Рубится Марфиза, [2] Озирается на товарища, И в уме верстает их силою, И каждый — диво, каждому — хвала, Но превыше хвал Руджьерова доблесть: Мнится он несравненен, Верится, не сам ли то Марс Сшел на битву с пятого неба? 21 Диво — его удары, Диво — не знающие промаха; Рубится его меч Бализарда, Сечет сталь, как бумажный лист, Вскалывает шлемы и панцири, Рассекает всадников до седла — Валятся на траву На-пол справа и на-пол слева; 22 Одним взмахом [3] Сокрушает седока и коня; Голова за головой летят с плеч, Грудь за грудью валятся с туловищ; Пятерых он разит единым разом — А кабы поболее было веры В ту истину, похожую на ложь, Я начел бы и более, да нельзя: 23 Добрый наш Турпин без обмана Гласит правду, а там хоть верь, хоть нет; Но такое он молвит о Руджьере, Что послушавши, всяк объявит: лжет! А равно и перед Марфизою Что ни воин, то как лед перед пламенем; Как она с Руджьеровой доблести, Так и он с нее не сводит глаз. 24 И как он ей — Марс, [4] Так она ему мнилась бы Беллона, Ежели бы ведал он вопреки Виду, что не ратник она, а ратница, И едва ли не впереспор Они били тот подлый люд, Чья и плоть, и кость, и кровь, и жиль Изъявляли, кто способнее рубит.

25 Столько духа и столько доблести В четырех бойцах, Что они сокрушили и тех и этих, Что уже бегущим ничто не впрок, Кроме пят и копыт, — Хорошо, у кого есть конь Не в рысь, а в скачь, А не то несручйо биться пешему. 26 Ни кольчужника в поле, ни погонщика, Бегут вправо — мавр, влево — Майнц, Те бросая пленников, эти — выкуп, Всё — тем, чей верх. С Малагиса и Вивиана узы — прочь, В лицах — радость, а в сердцах — вдвое, Расторопные слуги Тащат тюки — наземь и на возы. 27 Вдоволь там нашлось серебра Славного сосудного чекана, Вдоволь платий Лучшего и тончайшего шитья, И ковров для королевских палат, Тканых фландрским шелком и золотом, И другие богатства и роскошества, Но еще и вино, и хлеб, и снедь. 28 Сняли рыцари шлемы и увидели, Что споборником их была девица, Ибо явлены золотые кудри И нежное из-под забрала лицо. Ей поклон и честь И прошенье не утаить свое имя; А она, меж друзей всегда учтивая, Не замедлила сказ о себе.

29 Видевши, какова она в битве, Все глядят на нее во все глаза, А она — на единого Руджьера: Все слова — к нему, остальные ей ничто. Но уже зовут их служители К пиршественному роскошеству Под горою, защитою от зноя, Где был ключ, а над ключом водоем. 30 То Мерлинов ключ, [5] Каковых четыре по целой Франции, А под ним — водоем, Беломраморен, глажен и блестящ. А по ободу того водоема Резана кудесником дивная резьба: Что ни образ, то словно дышит, Весь как жив и едва не говорит.

31 В той резьбе являлся очам чудовищный [6] Лесной зверь, видом гнусен, зол и лют, Волчий зуб, волчий лоб, Впалый бок от жадного голода, Когти львиные, а уши ослиные, А всем прочим туловом как лиса; И он рыщет по Франции, Англии, Италии, Испании, По Европе, по Азии, по конец земель, 32 Всех язвит, всех губит, Кто убог, кто высок, А тлетворнейше — Кто король, кто князь, владетель, наместник; Пуще же всего, Осквернив пречистый Петров престол, Оно выжрало пап и кардиналов, Заронивши соблазн в святую веру. 33 Не выстоит перед чудищем Ни единая вставшая стена, Никакой не защитен город, Все оплоты, все ворота — вразлет. Словно ширится оно в божество, Словно впрямь оно — бог для суеверящих, И уже налагает длань поять Ключи неба и ключи ада. 34 А над чудищем видится паладин, [7] Кудри венчаны державными лаврами, С ним три юных В златых лилиях по царским нарядам, И под тем же знаменьем некий лев, Вышед вместе, бьется с чудовищем И над всеми писаны имена, Чьи над теменем, чьи по краю платий. 35 Первым вбил по крайнюю рукоять [8] Свой булат в брюхо скаредному хищнику Тот, чье имя Франциск французский; Вслед ему — австрийский Максимилиан И Карл Пятый, державный император, Прободающий пикою злую пасть; А стрелою разящий в грудь Назван Генрихом Восьмым из Британии. 36 И у Льва [9] Значится на спине: Десятый, И тот лев вгрызся в уши злому зверю, Измозжив его для приспевших ратников. Словно свеян страх, — Так стекаются смыть грехи отцов Немногие те, но лучшие, Кем из чудища исторгается жизнь. 37 Три рыцаря и Марфиза Долго медлили перед теми ликами, В жажде знать, от кого повержен хищник, Черным ядом сквернивший столько стран. Хоть и значились в камне имена, Но неведомые, — И пытали воители меж собою, Кто что знает, дабы сказать другим.

38 Только Малагис молчал да слушал, И тогда-то молвил ему Вивиан: «Ты, как видно, о зрелище небессведущ, Твой и сказ: Кто Здесь копьем, мечом, стрелой свергает чудище?» Малагис в ответ: «Это повесть, досель еще не памятная. 39 Знайте: все, чьи здесь ни резаны имена, Никогда не хаживали по свету, А взойдут через семь веков К вящей славе грядущего поколения. Мудрый волхв британский Мерлин При царе Артуре, Велев скласть водоемные каменья, Велел врезать в них деянья потомков. 40 Это чудище изверглось из недр [10] Ада о ту древнюю пору, Как настали у людей мера, вес, закон и суд, И поля всполосовались межами. Но не вмиг полонило оно мир, Тех и этих обошед стороною; И досель, уже повсеместное, Разит только подлый люд и черную чернь. 41 От начальных пор до наших дней [11] Росши и выросши, Так оно и впредь Взрастает выше и круче всех чудовищ, — Сам Пифон, Писанный для нас в старинных хартиях, Вполовину не был таков Бешен, страшен, гнусен и лют. 42 Тут и быть от него великому поеду — Всем извод, погубление и скверна: Здесь на белом камне Малая лишь малость тех черных бед. И когда не станет сил звать о помощи, — Эти, Чьи на камне имена ярче пламени, Придут вызволить свет из злой невзгоды. 43 Первым рушителем хищного зверя Станет сей французский Франциск, — Немногие с ним к плечу И никто впереди: В королевском блеске, в рыцарской доблести Он затмит Многих, прежде слывших столь славными: Так светила меркнут пред вставшим Фебом. 44 В первый год счастливого королевствования, [12] Не упрочивши еще венца на челе, Он ударит с Альп, Прорвав ковы, замкнувшие тропу, Движим гневом, благородным и праведным, Что доселе не отмщены Те обиды, которыми на французов Яро грянул стадный скотопас. 45 С лучшим цветом Франции [13] Он ниспустится в ломбардские нивы И размечет Гельвецию, которая Больше ввек не воздымет гордый рог. А в позор и срам Флорентийцу, Риму и испанскому воинству Он скрушит твердыню, Мнимую дотоль необорной. 46 И к тому-то сокрушению [14] Паче всякого иного оружия Ему будет тот меч, которым он Вырвет жизнь развратительного чудища: Всякий стяг Перед тем мечом иль вспять иль в прах, И ни ров, ни вал, ни тын, ни камень Никакому городу не укров. 47 Просияет сей государь [15] Всем величьем счастливых воевателей — Душой Кесаря, зоркостью ума, Явленного над Тразименой и Треббией, И удачею Александра, Без которой все замыслы — туман и дым. А в щедротах Ему нет ни примера, ни подобия.

48 Таковым своим сказом Малагис [16] Заронил в сердца рыцарей желание Знать по имени Всех убийц убийственного чудища. И меж первыми был прочтен Бернард, О ком сказано в Мерлиновой похвале, Что его Бибиена им возвысится, Как Сиена и смежная Флоренция. 49 Никому не стать впереди [17] Сигизмунда, Иоанна, Людовика Из Гонзагов, из Сальвиатов, из Арагонцев, Трех заклятых врагов исчадью ада. Вот Франциск Гонзаг, За которым — Фредерик, его отпрыск, А с ним зять его и с ним свойственник его, Тот урбинский, этот феррарский. 50 При урбинском его сын Гвидобальд [18] Ни отцу и никому не уступит доблестью; Два Фиеска, Синибальд и Оттобон, Травят лютую тварь, и каждый быстр; Граф Газольский В жарком звере разогрел острие Царь-стрелы, ибо лук его — от Феба, А от Марса — меч. 51 Два Геракла, два Ипполита, [19] И еще Геракл, и еще Ипполит, Тот Гонзаго, а этот Медичи, Гонят чудище, травят и томят; Не отстанут Ни за сыном Юлиан, ни за братом Фердинанд; Андрей Дориа быстр и остр, Франциск Сфорца никому не попустит. 52 Благородной, знатной, яркой крови [20] Два Авала несут в гербе Тот утес, которым Нечестивый сжат Тифей с головы до змеиных пят; И еще двое, Ни за кем не вторые пред страшным зверем, А у ног написано: Альфонс Вастский И Пескарский всепобедный Франциск. 53 И тебя ли мне позабыть, [21] Фердинанд Гонсальв, краса Испании, Пуще прочих в сонме Вознесенный Малагисовою хвалою? Монферратский Гульельм Столь же зрится меж вставшими на чудище, И иные, и многие, но всех их — горсть Пред несчетными ранеными и мертвыми.

54 Оттрапезовавши, Провождали спутники полдневный зной В милых толках и достойных весельях На коврах под сенью прибрежных древ, Малагис же и Вивиан же Для их отдыха были при оружии, Как вдруг видят: Одинокая к ним торопится дама. 55 А была это самая та Иппалка, У которой славного скакуна Фронтина Отхитил Родомонт, И она, моля его и срамя его, Шла вослед целый день, и наконец Своротила к Агрисмонтскому замку — Ей сказали (а кто — не знаю), Что в том замке Руджьер и Рикардет. 56 А бывавши здесь и знавши места, Вот она и пустилась прямиком К тому самому Мерлинову источнику, И находит там, как сказано, всех, кто был. Но, радея умеючи и бережно, Как исполнить порученную весть, Увидав она Брадамантина брата, Не дала и виду, что Руджьер ей знаком. 57 Поклон ее — одному Рикардету, Словно только к нему она и шла; И, ее узнав, Рикардет Встал навстречу и спрашивает: откуда? И она поведывает свою повесть, Глядя взглядами, красными от слез, Сквозь вздохи, но громким голосом, Чтоб услышал близстоявший Руджьер. 58 Говорит она: «Я вела в поводу, Как то велено было твоей сестрицею, Ее дивного, славного и любимого Коня, имя которому Фронтин, А вела я его к городу Марселю, Где сулилась она в немного дней Быть сама, а мне приказала Доспеть раньше и ждать ее с конем. 59 Я была отважна в том мнении, Что никто не найдется здрав Посягнуть на коня, о коем сказано, Что он хаживал под Ринальдовой сестрой. Но тщетно — Не отъехала я и на тридцать миль, Как отъял того коня сарацин, Не смотря, что он Фронтин, и кто наездница. 60 Умоляла я его день, умоляла я его другой, А не взяв ни мольбами, ни угрозами, Я с худою хулою Бросила его невдали, Где он нынче трудит себя и с лошадью, Упражняясь с мечом в руке Против столь неленивого поединщика, Что хоть сей бы за меня отомстил!»

61 Чуть дослышав такие слова, Руджьер скок с ковра, и к Рикардету: За услугу (Говорит он, просит и умоляет) В воздаяние, награду и мзду Пусть позволится ему вслед за дамою Одному сыскать того сарацина И расчесться с ним за такого скакуна. 62 Рикардет, Хоть и мнилось ему неста^гочным Возложить на друга свой долг, Уступил Руджьеровой воле, И, простившись тот с добрыми товарищами, Удалился за Иппалкою вслед, Их оставив изрядно недоуметь, Удивляясь его поспешливой доблести. 63 Как отъехали они прочь, Не умедлила Иппалка поведать Все, с чем послана Тою, в чьем сердце навек его печать. Без потайки и вымысла Молвит, что ей вверено госпожою, А что прежде сказано-де не так, То для глаза и слуха Рикардета. 64 Молвит и о том, Кто отбил у нее коня Со спесивою речью: «Коль он — Руджьеров, То угоднее мне вдвойне; Буде же Руджьеру охота вздорить, Объяви: Имя мне — Родомонт, А дела мои блещут по всей вселенной». 65 Руджьер слышит, и в груди его пышет Жар неистовства, зримый по очам, — Оттого ли, что Фронтин ему люб, Оттого ли, что он дар его дарительницы, Оттого ль, что похитчик столь презрителен, — Но ему и обида и позор, Ежели не вырвет коня у взявшего И не выметит Родомонту достойной мздою.

66 Едет рыцарь, путеводясь красавицею, Соступиться с басурманом лицо к лицу, И доехали они до распутья, Где путь низом и где путь верхом; И хоть оба ведут в тот самый дол, Где Иппалка покинула похитчика, Но нагорный краток и крут, А долинный долог, но прост и ровен. 67 Жарким разжигаясь желанием Отбить коня и отмстить за себя, Обращает она рыцаря в гору, Где прямей тропа, — Между тем, как алджирский богатырь И татарин, и с ними их красавица Свой держали путь по легкой низине И поэтому с Руджьером разминулись. 68 Вам памятно, Что они отдалили свой раздор До подмоги королю Аграманту, И вина раздора при них сам-третья — Доралиса. Уведайте же теперь, Что приспели они прямиком к тому ключу, Где Марфиза, Рикардет, Малагис, Вивиан И Альдигьер расположились для отдыха. 69 Марфиза, уступив увещающим, Взяла женственный наряд и убор Из казны, которую для Ланфузы Майнцские назначили изменники; И хоть редко показывалась очам Без шелома и доброго доспеха, Но теперь, совлекшись брони, Была зрима как истинная дама.

70 И такую ее завидевши, Вдруг взомнилось татарскому королю Залучить ее и вручить Родомонту в замену Доралисы, — Неразумный! словно любовь Такова, что любовницу любовник Потерявши ли, променявши ли, Приутешится ласками иной! 71 Себе уберечь девицу, А сопернику доставить другую, Словно вмиг мила И желанна непрежняя, как прежняя, — С тем кладет он взор на Марфизу, Чья краса и прелесть любому в честь, А всех рыцарей, которые с ней, Зычно кличет к копью и в поле. 72 Малагис и Вивиан, Двое наготове за всех, Тотчас с места и тотчас в бой, Оба Чаяв двух себе супостатов, Но стоял перед ними лишь один — Ни на шаг, ни на взмах не дрогнул к поприщу Африканский царь. 73 Вивиан с отвагою первый К сшибке вскачь, и копье наперевес, А испытанный сарацин Мчит сугубою мощью ему навстречу. Оба метят, Где бы легче вскроить броню: Бьет француз язычника в шлем — тщетно! Тот не пал и даже не дрогнул. 74 А язычник во всю тяжесть копья Дробит в дребезги щит, как хрупкий лед, И бросает Вивиана из седла в траву, В нежные муравные объятия. Порывается Малагис Ко мгновенной мести за падшего, Но и вмиг лег вслед, Не отмстив, а сходствуя в доле брату. 75 Родной брат впереди двоюродных — [22] Грудь в доспех, стопы в стремена, Конь в опор И отважно навстречу сарацину. В гулкий шлем гремит острие Под затвор басурманова забрала — И копье вразлет на четыре части, А язычнику в седле хоть бы что. 76 А язычник из седла во всю мощь Справа влево с такою силою Ударяет, что щит и бронь Всколоты, как скорлупы, И проходит злая сталь через белое плечо, И шатается Альдигьер в бок и набок, И ложится навзничь в цветы и травы, Бледен лик, а доспех кровав. 77 А уже налетает Рикардет, На скаку настораживает копье, Да такое, Что воочью борец достоин Франции; И на том потерпел бы Мандрикард, Будь они равны на чашах жребия — Но нет: Конь с копыт, а его виной седок с седла.

78 Ни единого паладина пред собой Не имея сарацин ревнователем, Помышляет он деву своей добычею И въезжает к Мерлинову ключу, Восклицая: «Дама, Вы — моя, Ибо встать за вас на брань уже некому. Не перечьте: таков обычай в воинстве». 79 Вскинув гордый лик, Отвечает Марфиза: «Ты ошибся: Впрямь бы я — твоя по праву воинства, Будь мне паладином и повелителем Хоть единый из сверженных тобой. А я не их, я ничья, я сама своя — И кто хочет, Тот отбей меня у меня. 80 Я привычна и к щиту и к копью, И ссадила немало поединщиков!» И велит подать ей коня и бронь, И проворные стремянные послушливы. Сняла юбку, осталась в куртке, Явив стан, которого стать В каждом члене была подобна Марсовой, А девичество сияло в лице. 81 Поверх лат опоясывает меч, [23] Легким взлетом вскакивает в седло, Шпорит раз, шпорит два И бросает коня то вбок, то вкруг, А потом Копье к бою и вскачь на сарацина, Как под Троей на фтийского Ахилла Пенфесилея. 82 Как стекло, Древки вдребезг по самые рукояти, А не дрогнули ни всадник, ни всадница Ни на перст. Попытать желая Марфиза, Тот ли будет бой Грудь в грудь, Налетает на ярого с клинком в руке. 83 Не сломив басурман соперницы, Изрыгает хулу в твердь и в сушь и в хлябь, И соперница, не сразив разимого, Мечет в небо не меньше злую брань. У того и у той в руках мечи Ходят стуком по заговорным латам — На обоих заговорные латы, И в такой это день всего нужней.

84 Таков панцирь, такова кольчуга, Что никоему не взять острию, И секлась бы сеча День и два, Не вступись промежду них Родомонт, Укоряя соперника задержкою: «Бой так бой: Хочешь драться — дерись сперва со мною. 85 Не затем ли мы с тобой перемиривались, Чтобы вызволить из бедствия нашу рать, А дотоле Не затеивать иных битв и браней?» — И засим, учтиво оборотясь, Показал Марфизе спутного вестника И поведал, что он от короля И велит им спешить к нему на помощь: 86 А Марфизе не станет ли угоднее, Отменив или отдалив борьбу, Вместе с ними На подмогу встать Троянову трону, Отчего и чище и выше Ее слава возлетит до небес, Чем пустою сварою Препинать столь достойный подвиг? 87 В давней жадности Испытать Марфиза Карловых паладинов И ни с чем иным Из дальнейших земель явясь во Францию, Как увериться, в правду или в ложь Вьется слава об их имени, Тотчас вняв Аграмантову невзгоду, Тотчас обок спутников правит в путь.

88 А меж тем Вслед Иппалке Руджьер по горным тропам Тщетно рыскавши, наконец достиг Родомонтова поворота, И по свежему копытному следу Быстрой рысью К Мерлинову устремляется ключу, Рассудив, что недолго уж до обидчика. 89 А Иппалке он велит воротиться В Монтальбан, До которого день пути, А отвлекшись к Мерлину, станет долее. А о том, чтоб отбить коня Фронтина, Пусть не будет никакого сомнения — В Монтальбане ли, в ином ли краю, Вскорости оно у слышится. 90 И дает ей грамотку, писанную в Агрисмонте, И с тех пор носимую на груди, А изустно твердит иное многое В оправдание всякой своей вины. Впечатлевши сказанное и откланявшись, Оборачивает Иппалка коня И не дальше, как ввечеру, Взъехала к Монтальбану.

91 Скачет Руджьер за сарацином По свежему копытному следу И достиг его у Мерлинова ключа Вкупе с Мандрикардом, Обещавшихся во всем их пути Не чинить друг другу недоброго, Пока помощью не приспеют в стан, Угрызаемый угрозой от Карла. 92 Узнает Руджьер скакуна Фронтина, [24] Узнает на нем седока, И вскруглясь хребтом над копьем, Выкликает соперника громким кликом, — Но как Иов, Так безропотен в тот день Родомонт, Укротивши обычайную ярость И отвергши, чего искал и искал. 93 Это в первый и это в последний раз Царь Алджирский отверг свой бой, Но такая в нем пламенела страсть С честью вызволить своего государя, Что считай он Руджьера в своих когтях Крепче зайца у проворного парда, Он и то не замедлил бы свой путь Ни на взмах, ни на два булатом. 94 Он знал, Что соперник, ревнующий о Фронтине, — Тот Руджьер, которому нет Равных витязей в рыцарственной славе, Тот, которого жаждал он давно Попытать молву заведомой сталью, — А не стал: Тяготила его царская осада. 95 Будь не так — Он сыскал бы спорника на крае света; Но теперь, хоть вызови сам Ахилл, Он не стал бы иным, чем вам поведано: Таково в нем нынче гневные пламена Спят под пеплом. Он гласит Руджьеру свою причину И зовет Руджьера на тот же подвиг,

96 Каковой его подвиг будет долг Верного господину паладина; А свершив, Им достанет воли доспорить. А Руджьер: «Готов Я домедлить поединком, покуда Мы не вызволим Аграманта из-под Карла, Но сперва отдай мне коня. 97 Хочешь ли дождать, чтоб весь стан и двор Стал свидетелем моему доказу, Что не славно и что не честно Ты похитил у дамы моего коня, — Прочь с Фронтина и отдай его мне, А не то — Ни отбою тебе, ни перебою Ни на малый час».

98 Но покуда Руджьер твердит алджирскому «Или конь, или брань!», А тот вдолге сулит и того и ту, А немедля ни того и ни этой, — Подступает к рыцарю Мандрикард С новым спросом, Ибо взвиделся ему на Руджьеровом щите Орел, царь птиц: 99 На лазоревом поле белый орел, [25] Славный герб старинных троянцев, Потому что Руджьеров род Был от племени всесильного Гектора. Но того не знав, Мандрикард Нетерпимою почитал обидою, Что иной, как он, Держит щит с белой Гекторовой птицею. 100 Тот орел, идейского хищник Ганимеда, [26] Украшал и Мандрикардов доспех, — А какою победною наградою Он стяжался близ Опасных Твердынь, И вручился рыцарю чародеицею В тех оружьях, которые Вулкан Исковал для троянского героя, — Это, верно, вам памятно между прочего; 101 И о том, как Руджьер и Мандрикард [27] Уж однажды схаживались на бой За того орла, и чем разъялись, Я ни слова — об этом знает всяк. С той поры и до сей поры Не сводила их судьба, и теперь, Взвидев щит, Мандрикард грозится с зычной яростью: «К бою! 102 Ты украл мой герб — Мы за это сходимся не впервые: Снес я раз — неужели ждешь, Что снесу второй, наглец ты безмозглый? Но когда ни угрозою, ни укорою Из тебя не вымести этот бред, Берегись узнать, Что уж лучше бы ты смирился сразу!» 103 Как сухое полено на огне Вспыхивает от малого дыха, Так при первом слышимом слове Огнем гнева брызжет Руджьер: «Ты на том ли затеял меня взять, Что со мной тягается твой споспешник? Берегись — меня станет отъять у каждого И Фронтина, и Гекторова орла! 104 За тот щит я однажды с тобою схватывался, И тому невеликий срок, Но тогда миновался ты погибелью, Потому что был не при мече; Но что было сказано, будет сделано, И не в радость тебе тот белый орел, Древний знак моего знатного рода, По закону мой, по захвату твой». 105 «По захвату — твой!» — Выкрикнул Мандрикард, выхватил тот клинок, Тот клинок, который Бросил в чаще неистовый Роланд. Нет Руджьеру иных законов, Кроме рыцарских — видя, что у недруга Меч в руке, Он отбрасывает копье свое прочь,

106 Сжал щит, взмел меч, Добрый меч, преславную Бализарду, — Но меж них бросает коня Родомонт, за Родомонтом Марфиза, Он теснит одного, она другого, Оба честью просят: «Назад!» Родомонт на Мандрикарда в досаде, Что и раз и два он нарушил уговор — 107 Давеча, польстясь на Марфизу, Он пять крат грянул сталь о сталь, Нынче же за Руджьеров герб Въявь забыл про короля Аграманта. «Ежели таков твой черед, — Родомонт кричит, — то доспорь со мною: Наш спор Дольше прочих и больше прочих. 108 Лишь на том и положен между нами Замирительный уговор; А как кончим счеты — Я отвечу вот этому за коня, Ты — за щит, Ежели останешься жив; Но я чаю с тобою счесться так, Что тебе уж станет не до Руджьера». 109 «Не по-твоему выйдет счет, — Отзывается Мандрикард Родомонту, — Ты с меня получишь больше, чем ждешь, Попотевши от темени до пят, А меня еще достанет, Как бездонно бьющего ключа, На Руджьера, и тысячу Руджьеров, И на целый свет, кому жизни не жаль!» 110 Жарче гнев, горше брань Разгорается отселе и оттоле: Разом с Руджьером, разом с Родомонтом Ищет сшибки отчаянный Мандрикард; А Руджьер не привык к обидам, И ему бы не мир, а раздор и спор. Мечется Марфиза меж тем и этими, Но одной не сладить. 111 Так мужик, когда в водополье Река ломится на новый простор, Впопыхах не хочет ее пустить Ни в зеленый луг, ни в житную ниву, Замкнет здесь, загородит там, Где-то выправит, глядь, а где-то Подается мягкая глина, И вода точит токи сквозь запруды, — 112 Так Марфиза, Над Руджьером, Мандрикардом, Родомонтом (Каждый — удалец напоказ, Каждый рвется перевысить соперников) Бьется их унять, Но впустую тратит труд и время: Оттяни она одного, Два другие, глядь, бешенствуют снова. 113 Тщетно их усилившись примирить, «Государи мои, — кричит она, — послушайтесь! Отложите спор, Пока станет Аграмант безопасен! Ежели же каждому лишь свое, То и я хочу счесться с Мандрикардом И увидеть, таков ли он в оружии, Чтобы взять меня у меня? 114 А коль в помощь Аграманту — то в путь, И конец раздорам!» А Руджьер: «Не за мною остановка, Лишь верни он моего коня! А немногими говоря словами, — Конь иль бой: Или мертв здесь полягу, или Стану в стан на своем скакуне». 115 Родомонт в ответ: «Одно просто, другое не гораздо! А мое тебе слово: Коли худо будет нашему государю, То виною — ты, Ибо я ни на час не прочь от должного». Но Руджьеру то слово нипочем — Он выхватывает ярый клинок,

116 Он, как вепрь, рушится на Алджирского, Бьет щитом, теснит плечом, Растерявши того и помутив Столь, что выронил он стопою стремя. Но Мандрикард — в крик: «Хочешь биться, Руджьер, — бейся со мною!» И, самого себя злее и коварнее, Он шеломит Руджьера клинком в шелом. 117 Пал Руджьер грудью к конской гриве, Хочет распрямиться — невмочь, Потому что вторым в него ударом Упиенов гремит Родомонт, И кабы не адамантный закал, Быть бы шлему разрублену по щеки. Распростер Руджьер бессильные длани, И роняет узду, и роняет меч. 118 Скакун скачет с седоком в чисто поле, Бализарда лежит в пыли; Вспыхнула Марфиза, Что один меж двух Бит недавний спутник ее оружия, И по славному своему веледушию, Налетев, Рушит меч о Мандрикардово темя. 119 А Родомонт за Руджьером вслед: Лишь ударь, и взял бы Фронтина, — Но воспрянув Рикардет с Вивианом Преграждают путь меж этим и тем: Один бьет Родомонта вперехват, Отпирая теснящего от Руджьера, А другой — то был Вивиан — Вложил меч в длань очнувшегося рыцаря. 120 Чуть опамятовавшись И в руке с Вивиановым клинком Мчит Руджьер немедлящей местью На Алджирского короля, — Как лев, Взят быком на рога, не чует боли, Но порыв, но гнев, но ярость Его силят довершить свою месть. 121 Руджьер рушится на мавра, как гром: [28] Будь в его руке Бализарда, в том начальном бою Выбитая сказанным коварством, — Верю, что и шлем Не упас бы Родомонтова лба — Шлем, который Немврод Вавилонянин Выковал для вызова небесам. 122 Тут и Распря, Рассудив, что ссор и свар не избыть, И ни миру не стать, ни перемирию, Говорит Гордыне, своей сестре, Что уже пригожая им пора Бестревожно вернуться к своим монашествам. Добрый путь им; а мы останемся здесь, Где Руджьер ошеломил Родомонта: 123 Ошеломил с такою силою, Что сотрясшись в шлеме и в стальной скорлупе, Панцирною спиною Распростерся Родомонт на Фронтиновом крестце. Трижды, четырежды, вправо, влево Клонится, валится долу головой, Изронивши бы и меч из руки, Не случись он прикован к рукавице. 124 А меж тем пред Марфизою Мандрикард В многом поте лица и тела И ее поневолил попотеть, Но столь истовы были их доспехи, Что не вскрылась ни единая щель, И досель оба ратовали вровень, Как вдруг, изворачиваясь, Марфизин скакун Приневолил вступиться и Руджьера. 125 Изворачиваясь, Марфизин скакун, Выгнув бег свой по нетвердому лугу, Оскользнулся, и не смог уберечься, Чтоб не рухнуть на правый бок; А вспешая встать, Был он сбит грудь в грудь конем Златоуздом, С не по-рыцарски басурманрким ездоком, И полег вновь. 126 Руджьер, видя воительницын урон, Не помедлил помощью: Вольною рукой, Оглушившей уносимого Родомонта, Он татарина бьет в шлем, И рассек бы и голову и тулово, Будь в его руке — Бализарда, А на Мандрикарде — иной шишак. 127 Родомонт, опомнясь, Озирается, а пред ним — Рикардет; Вспамятовал царь, каково ему пришлось От сего Руджьерова вспомогателя, Мчит к нему Злою мздою благому делу, — Но Пересек его умысел Малагис.

128 Малагис, немалый в могучей магии, Хоть и не был при черной книге, Чьею силою останавливал солнце, Но держав в уме Заклинание, влаственное над демонами, Вмиг вогнал взъяряющего нечистого В Доралисина жеребца. 129 В жеребца нерослого и усадистого С Стордилановой дочерью на хребте Вмолвил Вивианов брат Такового преисподнего ангела, Что умевший быть Лишь красавицыной послушен руке, Взмелся На шестнадцать локтей ввысь и на тридцать локтей вбок. 130 Взмелся, Но красавицы не сронил с седла; Вскрикнула она в выси, Почитаючи себя погибшею, — А скакун, коснувшись земли, Движим дьяволом, Мчится под кричащею прочь С такой прытью, что стрелой не настичь. 131 С первым звоном ее голоса Уяиенов Родомонт позабыл разить И летит помочь Вслед невестиной неистовой скачке. А за ним Мандрикард, Ни Руджьера не тронувши, ни Марфизы, Ни спросив и ни сказав замирения, Мчит вдогон и ему и Доралисе.

132 А Марфиза, взнявшись с земли, Вся пылая стыдом и гневом, Рвется мстить — не может, Видя недруга в тщетном далеке: И Руджьер по таком исходе брани Исторгает, как лев, не взрыд, а взрык, Ибо знает, что никаким коням Не поспеть за Фронтином и Златоуздом. 133 Ни Руджьер без отбитого скакуна Не желает отстать от царя Алджирского, Ни Марфиза не уволит татарина, Не явив ему себя во всю стать; Ни тому, ни той Не достойно бросить спор в полуспоре, И решаются оба, как один, По пятам преследовать изобидчиков. 134 А коли не взять на ходу, То доскакать и до сарацинского стана, Куда лег их путь К вспоможенью от Карловой осады. Где надежда, туда дорога, Но не вдруг, Ибо вежество Руджьеру велит Перемолвиться с прежними товарищами. 135 Отъезжает паладин Отдать честь брату милой повелительницы, Изъявляет дружбу по гроб Во всякой его взгоде и невзгоде И отменно учтиво просит Снесть привет и благородной сестрице — Так учтиво, Что ни в ком малого подозрения; 136 Отдает пристойный поклон Вивиану, Малагису и раненому Альдигьеру, а они в ответ, Долг за долг, готовы к его услугам. А Марфиза так буйно рвалась в Париж, Что и не подъехала к остававшимся, И лишь издали отдали ей привет Вивиан, Малагис, Рикардет, 137 Но в невольном лежал простерт бессилии Альдигьер. Поскакали храбрые на Париж, Двое впереди, остальные следом, — А какие от этих и от тех Небывалые содеялись подвиги К вящей пагубе государевым людям, О том речь моя в следующей песне.