На двенадцатый день после прихода в Сиэтл «Эдзима-мару» должен был отдать швартовы и уйти обратно в Японию. Пятнадцатого октября, когда до отправления оставалось три дня, врач Короку объявил Кимура свое последнее решение: ради здоровья Йоко сейчас лучше всего вернуться в Японию. Кимура к тому времени уже смирился с этой мыслью. Он догадывался, что таково желание самой Йоко, и на все махнул рукой, – так или иначе, ничего не изменишь. Он встретил этот новый удар с покорностью барана, хотя по-прежнему упорно считал смыслом всей своей жизни женитьбу на Йоко.

Зима в Сиэтле, расположенном в высоких широтах, оказалась на редкость суровой. Скалистые горы, протянувшиеся вдоль побережья, уже были сплошь покрыты снегом. Облака, которые Йоко привыкла видеть в тихом вечернем небе, исчезли, вместо них появились холодные, бесформенные, как клочья ваты, снеговые тучи. Казалось, белый покров вот-вот спустится с небес и окутает всю землю. Не изменились лишь ядовито-зеленые сосны, окаймлявшие берег. Лиственные деревья как-то незаметно сбросили свой наряд и теперь стояли голые, упираясь в небо острыми спицами веток. С той стороны, где угадывался город, поднимались клубы черного дыма. Казалось, Сиэтл спешит подготовиться к зиме, чтобы оказать сопротивление, пусть тщетное, белой стуже, надвигающейся на северное полушарие. Даже в съежившихся фигурах прохожих, сновавших по каменному настилу пристани, угадывалась тревога, смешанная с нетерпением. Природа деловито меняла свой облик. На «Эдзима-мару» шли приготовления к отплытию, все чаще слышался громкий скрип лебедок.

Утром, как всегда, пришел Кимура. Необычно бледное лицо его выдавало сильное душевное беспокойство. По его собственным словам, он попал в критическое положение. Все доставшееся ему после смерти отца наследство было обращено в деньги, которые целиком ушли на закупку товаров в Японии. Если послать туда уведомление, то, конечно, пришлют товары, а свободных денег у него нет. Мечтая жениться на Йоко, Кимура в то же время надеялся, что она привезет с собой хоть сколько-нибудь денег. Однако его надежды не оправдались, теперь еще нужно было оплатить обратный проезд Йоко. Радость встречи оказалась преждевременной и очень недолгой, всего каких-нибудь два-три дня, а там снова зима и одиночество.

Йоко понимала, что в конце концов у Кимура не останется иного выхода, как обратиться за помощью к Курати.

Так оно и случилось. Кимура пригласил Курати в каюту, и тот не заставил себя долго ждать. Он пришел в рабочем костюме, с очень занятым видом. Кимура подвинул ему стул и, сменив обычный сухой тон на весьма любезный, умалял позаботиться о Йоко. Тогда Курати перестал изображать занятость, уселся поудобнее и, как всегда, спокойно и прямо глядя в глаза Кимура, приготовился внимательно слушать. В отличие от Курати, Кимура держался неуверенно и без конца ерзал на стуле. Он достал из бумажника чек на пятьдесят долларов и передал его Йоко.

– Поскольку Курати-сан в курсе дела, проще всего говорить при нем. Это все, чем я располагаю. В-вот это! – Он с жалкой улыбкой развел руками, затем похлопал себя по жилету. Ни золотой цепочки, ни колец уже не было. Одно лишь обручальное кольцо сиротливо поблескивало на левой руке. Йоко не могла сдержать удивления.

– Йоко-сан, я как-нибудь обойдусь, – быстро заговорил Кимура. – Мужчине всегда легче устроиться. Такие испытания даже полезны. Мне только стыдно, что тут так мало, этого вам, наверно, не хватит… Очень признателен, Курати-сан, что вы так заботились о Йоко. Видите, я не скрываю, мы с ней сейчас в скверном положении. Вы только довезите ее до Йокогамы, а там я что-нибудь придумаю. Если же не хватит денег на проезд, возьмите на себя и эту заботу, прошу вас!

Скрестив на груди руки, ревизор пристально смотрел на Кимура.

– У вас совсем нет денег? – осведомился он. Притворно расхохотавшись, Кимура похлопал по жилетным карманам:

– Пусто!..

– Так не годится, – заговорил Курати своим обычным хриплым голосом, в котором звучали нотки неодобрения. – Совсем ни к чему платить сейчас за проезд. Можно сделать это в Токио, в главном управлении фирмы, да и директор Йокогамского отделения пойдет навстречу. Так что вам не о чем беспокоиться. А этот чек возьмите обратно. В чужой стране очень плохо без денег.

Курати говорил так убедительно, что после недолгих споров Кимура сдался, решив не пренебрегать любезностью Курати, и положил чек в бумажник, не переставая просить ревизора позаботиться о Йоко в пути.

– Ладно, ладно, не о чем больше говорить, я беру Сацуки-сан на свое попечение.

И Курати с дерзкой улыбкой взглянул на Йоко. Она молча слушала разговор двух мужчин, переводя взгляд с одного на другого. Обычно Йоко принимала сторону слабого. Она не могла без гнева смотреть, как сильный, пользуясь своим превосходством, издевается над слабым, и всячески старалась помочь слабому. Сейчас слабым оказался Кимура. Да и положение, в котором он очутился, было достаточно тяжелым и печальным. Йоко это прекрасно понимала, но – как ни странно – ни капельки не сочувствовала Кимура. Любой мужчина – обаятельный, стройный, богатый, талантливый – ничто в сравнении с Курати. Рядом с Курати слабый внушает не сочувствие, а отвращение.

«Что за несчастный юноша! Рано лишился отца и оказался брошенным в самую гущу житейской суеты и лишений. Но он не сдается, усердно работает, ведет себя безупречно, все считают, что у него есть дело и обеспеченное будущее. А у него лишь тяжесть и тоска на сердце. Любимая женщина, которая должна бы стать ему опорой, изменила, ушла к другому. А он, ничего не подозревая, обращается к этому другому за помощью, пытается сохранить то, что уже обречено на гибель». Так размышляла Йоко, стараясь вызвать в себе жалость к Кимура. Напрасно. Мало того, ее разбирал смех.

«Ладне, ладно, не о чем больше говорить, я беру Сацуки-сан на свое попечение». Услыхав эти слова, сопровождавшиеся дерзкой улыбкой, Йоко сама едва не улыбнулась, но вовремя спохватилась, заметив, что Кимура не сводит с нее глаз.

– Я вам больше не нужен? Мне пора идти, у меня куча дел, – бесцеремонно заявил Курати и ушел. Кимура и Йоко почувствовали некоторую неловкость и какое-то время молчали, боясь взглянуть друг на друга.

После ухода Курати силы покинули Йоко. Все до сих пор происходившее воспринималось ею как спектакль. Но, подумав о том, как безотрадно должно быть сейчас на сердце у Кимура, Йоко растрогалась до слез. Впрочем, она не знала, кого жалеет: его или себя.

Кимура, с грустью глядя на Йоко, воскликнул:

– Йоко-сан, только не плачьте. Я этого не выдержу, успокойтесь! Дождемся и мы счастливых дней. Тот, кто верит в Бога, – не знаю, есть ли у вас такая вера сейчас, но ваша матушка была человеком твердой веры, да и вы в Сэндае тоже, по-моему, верили, – тот должен в дни испытаний идти вперед с верой и упованием. Бог всеведущ… Поэтому я непоколебимо уповаю на него.

Голос его звучал решительно и твердо. Упования? Но Йоко лучше Бога знает, что ждет Кимура впереди. Вскоре его надежды сменятся разочарованием, а затем и отчаянием. Какая вера, какие упования? В избранном Йоко пути – в этой узкой тропинке, оканчивающейся тупиком, Кимура видит небесную лестницу, по которой спускаются и поднимаются ангелы. Ах, какая там вера!

Йоко вдруг представила себя на месте Кимура. «Вот я верчу им, как мне хочется, а кто-нибудь или даже что-нибудь вертит мною. Чья-то сильная рука хладнокровно и безжалостно управляет моей судьбой. Разве могу я поручиться, что мои надежды не рухнут раньше, чем рассеются, как дым, его чаяния? Кимура – хороший, а я – дрянь». Йоко вдруг захотелось стать хорошей и доброй.

– Кимура-сан, – промолвила она, – вы непременно будете счастливы, непременно. Что бы ни случилось, не падайте духом. Не может быть, чтобы такому хорошему человеку, как вы, были суждены одни несчастья… Надо мной же с самого рожденья тяготеет проклятье. По правде говоря, у меня есть все основания не верить в Бога, не верить… я должна ненавидеть… Послушайте… И все же я верю, потому что презираю малодушие. Я тверда, я смело смотрю в будущее и жду, как поступит Бог с такой, как я.

Какая-то смутная горечь переполняла ее сердце, и она не знала, кого винить в этом.

– Вы, возможно, скажете, что такой веры не бывает… Но… Но в этом моя вера. Истинная вера!

Она вытерла платком навернувшиеся на глаза горячие слезы и решительно посмотрела на Кимура.

– Оставим этот разговор. Чем больше мы будем говорить, тем мрачнее покажется будущее. Людям злосчастным не стоит беседовать на подобные темы… Послушайте… Вы совсем затосковали. Можно ли так огорчаться только из-за того, что я тут наговорила. Вы ведь мужчина…

Кимура, бледный и безмолвный, не смел поднять глаз.

В эту минуту дверь неожиданно открылась, и кто-то; извинившись, вошел в каюту. Перед опешившими Кимура и Йоко предстал тот самый искалеченный старик матрос, за которым ухаживала Йоко. Он сказал, что из-за хромоты не может больше оставаться матросом, но, к счастью, у него есть племянник – владелец небольшой фермы в Окленде, который как-нибудь его прокормит. И вот сейчас он решил зайти попрощаться и еще раз поблагодарить Йоко.

Йоко, как могла, утешала его, смущенно моргая покрасневшими от слез глазами.

– Да что там, я ведь старая развалина, мне уже не под силу такая работа. Господин ревизор и боцман из жалости меня держали, а я радовался… Вот и наказал Бог…

Старик робко улыбнулся. Когда же он стал говорить, что в Японии у него не осталось никого, кому он мог бы передать поклон, и еще что-то такое же печальное, Йоко, чуть не плача, понимающе кивала и в конце концов, несмотря на протесты Кимура, поднялась с постели, сложила в корзинку все фрукты, принесенные женихом, и отдала их старому матросу.

– Там, на берегу, у вас, возможно, будет сколько угодно фруктов, но все же возьмите это с собой. А если найдете в корзинке еще что-нибудь, считайте это подарком от меня, смотрите только, чтобы не украли.

Приход старика вернул Йоко к ее обычному состоянию.

– Какой он простой и искренний, просто прелесть. За такого старика я бы охотно вышла замуж… Ну как не подарить ему что-нибудь!

Она глядела на Кимура, который был по-прежнему хмур и молчалив, по-детски, широко раскрытыми глазами.

– Знаете, что я ему подарила? То обручальное кольцо, которое вы мне дали… Больше ведь у меня ничего нет.

«Почему эта женщина так изменчива и беззаботна?»– казалось, кричала каждая черточка на лице Кимура. Он хотел что-то сказать, но раздумал и лишь тяжело вздыхал.

«Ну что за нудный человек!» – с раздражением думала Йоко, испытывая желание снова поддразнить его, и сказала с самым невинным видом:

– Кимура-сан, мне хочется, чтобы вы купили подарки, – для сестер, конечно, ну и для родственников, и для Кото-сан тоже. С пустыми руками мне просто неудобно показаться им на глаза. Тетушка Исокава, наверно, уже получила письмо от госпожи Тагава, которое, конечно, вызвало там, в Токио, целый переполох. Я доставила им много хлопот при отъезде, бросила на них дом, сестер. Что же они подумают о вас, если вы отпустите меня без подарков? Их упреки будут для меня горше смерти.

Купите что-нибудь оригинальное. Тех денег, что вы хотели мне дать, хватит, не правда ли?

Кимура с нарочитой мягкостью, словно уговаривая капризного ребенка, ответил:

– Хорошо, я куплю подарки, раз вы этого хотите. Только лучше бы вам взять эти деньги с собой. Подарки можно ведь купить и в Йокогаме. Но, по-моему, лучше приехать без подарков, чем без денег.

– Ну, там я уж как-нибудь устроюсь, а вот подарки… Сейчас я вам покажу, что можно купить в Йокогаме. Вот посмотрите-ка! – Она указала глазами на коробку со шляпой, стоявшую на полке. – Когда мы с Кото-сан покупали ее в Йокогаме, я думала, что это самая лучшая. А на пароходе увидела, как одеты дамы, и теперь смотреть на нее больше не могу. А какое европейское платье было на госпоже Тагава! Нет, я ни за что больше не надену европейской вещи, купленной в Японии, ни шляпы, ни костюма.

Кимура внимательно разглядывал шляпу.

– Да, в самом деле, фасон несколько старомодный, но качеством она не уступит самым лучшим здешним изделиям.

– Вот это-то и плохо. Чем вещь дороже, тем безобразнее она выглядит, как только выйдет из моды. Впрочем, эти деньги нужны вам самому, не правда ли? – добавила она, помолчав минуту.

– Нет, нет, я ведь все равно собирался отдать их вам, – торопливо, словно оправдываясь, возразил Кимура.

– Вот глупая я, – будто не слыша его слов, продолжала Йоко, – сболтнула, совсем забыв о вас… Нет, теперь я ни за что не возьму этих денег. Так я решила, и никто не уговорит меня поступить иначе, – торжественно закончила она.

Кимура хорошо знал, что не в характере Йоко отступать от своих слов. Он ничего не ответил, решив, что ему остается лишь купить подарки.

* * *

В этот вечер после работы ревизор, как обычно, зашел к Йоко, но она встретила его неприветливо, – видно, была чем-то расстроена.

– Ну, вот все и улажено. Отчаливаем девятнадцатого, в десять утра, – весело объявил Курати, но Йоко ничего не ответила. Он посмотрел на нее с недоумением.

– Злодей! – воскликнула она наконец, зло сверкнув глазами.

– Что такое? – повысил голос Курати, продолжая улыбаться.

– Впервые в жизни вижу такого жестокого человека. Посмотри на бедного Кимура, он и так измучен, а тут еще ты со своими издевательствами… Нет, ты страшный человек.

– Что такое? – грозно повторил ревизор, подходя ближе к Йоко.

– Да ничего! – Йоко пыталась сохранить сердитое выражение лица, но при виде простодушного Курати в ней словно что-то дрогнуло, и она не сдержала улыбки, показав плотно сжатые зубы.

Тогда Курати, тоже улыбаясь и в то же время хмурясь, произнес:

– Ну, что еще за ерунда!

Он подвинул стул ближе к свету, вытянул свои длинные ноги, развернул газету и принялся читать. Когда в каюту приходил Курати, там сразу становилось тесно. Его ботинки, обращенные к Йоко подошвами, были так огромны, что она чуть не прыснула со смеху. Ласковым взглядом оглядела она с ног до головы своего властелина, так похожего на большого ребенка. В каюте было тихо, только шелестела газета в руках у Курати. Медленно надвигалась ночь.

Мысли Йоко вернулись к Кимура.

Когда он получит в банке деньги и с покупками под мышкой, даже не поужинав, возвратится в гостиницу на улице Джексона, где живут японцы, в городе зажгут фонари и в холодном тумане, смешанном с дымом, побредут усталые рабочие. В номере у него в маленьком камине тлеет дешевый уголь, резкий свет не защищенной абажуром лампы освещает пустую неприбранную комнату. Кимура сидит на шатком стуле под лампой, уставясь на огонь в камине, и размышляет. Потом невеселым взглядом обводит комнату и снова глядит на огонь. И плачет.

Ревизор с шумом перевернул страницу.

Низко опустив голову и закрыв лицо руками, Кимура плачет или молится. Глядя поверх Курати, Йоко старается услышать молитву Кимура. Она слышит… да, слышит… слова жалобной молитвы, прерываемой слезами. Наморщив лоб, Йоко пыталась угадать, что думает о ней Кимура, но не смогла.

Опять Курати перевернул страницу.

Йоко встрепенулась, но мысли о Кимура снова овладели ею. Так листья в реке, наткнувшись на ветку или камень, потом снова плывут дальше. Вдруг она вспомнила об Ока. Бедный! Он тоже, наверно, еще не спит. Кто же это – Кимура или Ока? Все сидит и сидит без сна перед угасающим камином… Близится ночь, пронизывающий холод крадется по полу к его ногам. Но он, не ощущая холода, сидит, сгорбившись, на стуле. Вокруг все спят. Спит и Йоко, невеста Кимура, безмятежно спит в объятиях Курати…

Тут Йоко вздохнула, как человек, захлопнувший увлекательную книгу, и посмотрела на Курати. Все эти мысли лишь слегка ее взволновали, не затронув сокровенных тайников сердца, словно все, нарисованное ее воображением, происходило где-то далеко, на страницах давно прочитанного романа.

– Ты еще не ложишься? – едва слышно, тоненьким голоском спросила она Курати, боясь нарушить воцарившуюся тишину.

– Угу, – ответил Курати, не откладывая газеты и продолжая курить.

Спустя некоторое время он шумно вздохнул:

– Ну, что ж, спать, что ли?

Курати встал и забрался в постель, Йоко, свернувшись калачиком, прижалась к его широкой груди и вскоре задышала спокойно, младенчески тихо в глубоком счастливом сне.

Курати долго еще лежал с открытыми глазами, потом тихо позвал:

– Эй, злодейка!

Йоко по-прежнему ровно дышала. А под утро ее стали мучить кошмары. Она не запомнила всех подробностей, знала лишь, что, сама того не желая, убила человека. Один глаз у него почему-то был над другим, по лбу текла черная кровь. Он не переставал смеяться каким-то жутким смехом, в котором слышалось: «Кимура! Кимура!» Вначале тихо, потом все громче, громче, возгласы «Кимура, Кимура» повторялись бесконечно, обволакивая Йоко со всех сторон. Она в ужасе замахала руками, хотела бежать, но не могла ступить и шагу.

Кимура!

Кимура! Кимура!

Кимура! Кимура! Кимура!

Кимура! Кимура! Кимура! Кимура!

Йоко проснулась в холодном поту. Сердце неистово колотилось. Дрожащей рукой она нащупала в темноте грудь крепко спящего Курати.

– Послушай! – позвала она его, но он не ответил, и Йоко в страхе принялась изо всех сил его тормошить.

Но Курати спал мертвым сном…