Еще через день в гостиницу позвонил Кото и попросил узнать, может ли Йоко принять его часов в девять. Йоко велела передать, чтобы он пришел после десяти. Она решила, что лучше встретиться с Кото, когда Курати уедет в Йокогаму.

Приехав в Токио, Йоко уведомила тетку и госпожу Исокава о своем возвращении, но ни та, ни другая не только не навестили ее, но даже не ответили на письма. Уж могли бы прийти утешить ее, пусть даже осудить. «Ни во что меня не ставят», – подумала Йоко, но потом решила, что в конце концов так даже лучше, меньше хлопот. Она встретится с Кото и от него узнает все, что говорят о ней в Токио, а о том, как вести себя дальше, еще успеет подумать.

Хозяйка гостиницы буквально не отходила от Йоко, стараясь угодить ей во всем. Делала она это, разумеется, по просьбе Курати, который при всей своей кажущейся неотесанности вникал в каждую мелочь. Газетные репортеры каким-то образом пронюхали, где находится Йоко, и осаждали гостиницу, но хозяйка ловко их спроваживала. «Теперь и близко к гостинице не подходят, – хмурясь, рассказывала она, – издали следят за каждым шагом Йоко». Особый интерес газетчиков вызвало, по-видимому, то, что когда-то Йоко была возлюбленной Кибэ. Девочкой она мечтала стать журналисткой, но сейчас этих людей, которые приходили что-то выведать, относила к самой презренной касте, а слово «репортер» вызывало у нее тошноту. Она не забыла, как в свое время в Сэндае была опубликована подлая фальшивка о ней, ее матери и редакторе газеты. Йоко не знала, в какой мере это справедливо в отношении матери, но что касается ее, Йоко, то это была чистая ложь. Более того, мать была торжественно реабилитирована на страницах газет, а с Йоко так и не сняли обвинения. Все эти горькие испытания вконец ожесточили Йоко. Когда она прочла заметку в «Хосэй-симпо», то прежде всего подумала о том, как бы через какую-нибудь газету нанести госпоже Тагава ответный удар. Это будет не так уж трудно, потому что добродетель для госпожи Тагава все равно что рисовая похлебка, и после такого удара она не посмеет нигде показаться. И все же Йоко не осуществила своего плана, чтобы не иметь никаких дел с газетчиками.

Утром Курати и Йоко, как всегда, завтракали вместе с хозяйкой и шутили по поводу того, что Йоко давно уже знала о злосчастной статейке.

– Дьявольски занят был, поэтому ничего делать не стал… Ведь спешкой можно все испортить. Но придумать что-то надо, иначе хлопот не оберешься.

Бросив на стол палочки для еды, Курати перевел взгляд с Йоко на хозяйку.

– Ну, конечно, надо. Смешно, право, – с серьезным выражением умных глаз проговорила хозяйка. – Уж так будет обидно, если из-за этой статьи у вас выйдут неприятности по службе. В «Хосэй-симпо» у меня есть несколько хороших знакомых. Если хотите, я могу при случае поговорить с ними. А то слишком уж вы беззаботны оба.

Курати в ответ пробормотал что-то. Он, пожалуй, уже готов был согласиться с хозяйкой, но Йоко заявила, что вряд ли удастся замять эту историю, как бы ловко хозяйка ни повела дело, потом пояснила, что все это затея госпожи Тагава, почему-то враждебно настроенной к Йоко, а «Хосэй-симпо» принадлежит доктору Тагава, почему, собственно, там и появилась заметка. Связь между Тагава и газетой явилась для Курати совершенной неожиданностью.

– А я было подумал, что это работа Короку. Ненадежный малый. Впрочем, сделай это он, заметка вряд ли появилась бы так скоро.

Курати спокойно встал и вышел в соседнюю комнату переодеться.

Не успела горничная убрать со стола, как доложили, что пришел Кото.

Йоко немного растерялась. Заказанное платье еще не было готово, и она надела легкомысленное, плотно облегавшее фигуру кимоно из полосатой материи с черным атласным воротником, какое иногда носят гейши. Она чувствовала себя хорошо в этом наряде, и Курати похвалил его, сказав, что кимоно ей очень идет. Оби из черного атласа с голубоватой подкладкой довершал туалет. Волосы были собраны в большой узел и украшены гребнем. «Ну, ладно, все равно. Удивлять, так уж с самого начала». И Йоко решила не переодеваться.

Кото неуверенно вошел в комнату. Он ни капельки не изменился. Ему, видимо, не очень понравилась гостиница, чем-то похожая на ресторан. Йоко окончательно сразила его своим видом, и он не мог скрыть удивления. «Прежняя ли это Йоко?» – было написано на его лице.

– А, Гиити-сан, здравствуйте. Как давно мы не виделись! Не замерзли? Присаживайтесь к хибати. Простите, одну минутку. – С этими словами Йоко, ловко изогнувшись, достала из коробки хаори с гербами и, не вставая, надела его. Тонкий, едва уловимый аромат распространился по комнате. Йоко, словно не замечая, какое впечатление произвел на Кото ее вид, держалась с ним непринужденно, как с младшим братом, с которым только вчера рассталась, а в своем нарядном кимоно чувствовала себя так, будто носила его по меньшей мере лет десять. Вид у Кото был растерянный. «А он все такой же, – подумала Йоко, – ловко сидящие хакама, грязноватое бумажное кимоно, крученые бумажные шнурки хаори». – Обстановка здесь несколько необычная, но прошу вас, чувствуйте себя свободно, как дома. Иначе нам будет трудно разговаривать.

Непринужденный, доверительный тон Йоко постепенно успокоил Кото, он смягчился и поднял на Йоко глаза, простодушные и в то же время проницательные.

– Прежде всего позвольте поблагодарить вас за сестер. Они были у меня позавчера: обе такие веселые.

– Ничего особенного я не сделал, только отвел их в пансион, – просто ответил Кото. – Вы здоровы?

После нескольких общих фраз Йоко осторожно перевела разговор на интересующую ее тему.

– Как назло, все сложилось так, что мне пришлось вернуться, не сходя на берег в Америке. Скажите откровенно, что вы думаете об этом?

Облокотившись о край хибати, Йоко то скрещивала пальцы рук, то снова разъединяла их и, не отрывая глаз, глядела в лицо Кото, стараясь прочесть на нем его мысли.

– Хорошо, я скажу вам правду, – решительно ответил Кото, чуть наклонясь вперед. – В декабре меня призовут в армию. Поэтому я начал приводить в порядок свою работу в лаборатории. Ни о чем другом и не думал и ничем не интересовался. О том, что вы вернулись, я узнал лишь после вашего звонка из Йокогамы. Правда, кто-то мне говорил, что вы возвращаетесь. Я подумал тогда, что у вас есть для этого серьезные причины. Но вскоре после вашего звонка я получил письмо от Кимура-кун. Оно прибыло с пароходом компании «Тайхоку-кисэнкайся», очевидно, дня на два раньше «Эдзима-мару». Это письмо я захватил с собой. Оно просто ошеломило меня. Письмо довольно длинное, я вам его оставлю, если захотите прочесть. Но, говоря коротко… – Кото помолчал немного, словно припоминая и систематизируя факты, изложенные в письме, – Кимура-кун, по-видимому, чрезвычайно опечален вашим возвращением в Японию. И еще он пишет, что над вами довлеет злой рок… И ни о ком не судят так неверно, как о вас… Никто не разгадал вашу сложную натуру, никто не попытался отыскать то драгоценное, что таится в глубине вашей души. Поэтому все ошибаются в вас, каждый по-своему. Он пишет, что в Японии могут возникнуть разные толки по поводу вашего возвращения, но ему будет тяжело, если я тоже поверю сплетням… Он считает вас своей женой и очень сожалеет, что вы, страдая от болезни, должны терпеть еще и преследования света. «Что бы ни говорили люди, – пишет он, – я буду счастлив, если ты поверишь мне. Если не можешь верить ей, верь мне, считай ее своей младшей сестрой и сражайся за нее…» Конечно, он пишет все это в самых высоких выражениях, но в общем там изложено примерно то, что я сказал. Поэтому…

– Поэтому… – нетерпеливо повторила Йоко, испытывая странное любопытство, как будто на ее глазах медленно разматывался запутанный клубок ниток, и в то же время оставаясь невозмутимой.

– Поэтому… Вот что… Я решительно не понимаю, как связать написанное в этом письме с вашими словами, сказанными по телефону: «Как все забавно получилось». Тогда я еще не видел письма Кимура, но тон ваш… быть может, виноват телефон… ваш голос звучал крайне легкомысленно. По правде говоря, мне стало очень не по себе. Я говорю прямо, что думаю, не сердитесь, пожалуйста.

– За что же мне сердиться? Очень хорошо, что вы откровенны со мной. Я потом и сама поняла, что следовало говорить иначе. По мнению Кимура, люди меня не понимают, но мне это безразлично. Я с детства к этому привыкла. И хотя изредка сердилась, что судят обо мне так несправедливо и неверно, все это меня в общем только смешило, понимаете? И вот тут… когда я услышала по телефону ваш голос, у меня от радости как-то нечаянно вырвались эти необдуманные слова. Что же касается ревизора Курати, который по просьбе Кимура заботился обо мне, то это очень любезный, искренний человек, но, так как мы познакомились с ним только на пароходе, я не могу считать его своим другом в такой степени, чтобы советоваться с ним обо всем. Стоило мне услышать ваш голос, как я почувствовала себя освобожденной из вражеского плена… Впрочем, оправдываться мне незачем. Расскажите лучше, как вы живете.

Кото хмуро смотрел на Йоко, в глазах его молниями вспыхивали чувства, глубоко спрятанные под толстым покровом идеалов истого пуританина. Не в меру стеснительный Кото, несколько привыкнув к человеку, сам того не подозревая, начинал смотреть на него испытующим взглядом, словно стремясь проникнуть в самую глубину его существа. Этот взгляд, в котором не было ни малейшего намека на дерзость, вызывал в Йоко смутное беспокойство. На первый взгляд Кото мог показаться недалеким – так мало разбирался он в житейских делах, не умея вникнуть в истинную сущность вещей. В действительности же он искренне стремился постичь сложность человеческой жизни. Сколько бы ни утешала себя Йоко тем, что Кото не способен разгадать ее до конца, взгляд его, мягкий и в то же время проницательный, говорил о том, что когда-нибудь он непременно проникнет в тайники ее души. «И все же ему придется долго и терпеливо ждать этого», – радовалась про себя Йоко.

С нескрываемым недоверием глядя на Йоко, Кото продолжал рассказывать. Прочитав письмо Кимура и не зная, как поступить, он немедленно отправился к тетке Йоко, присматривающей за домом на Кугидана, и попытался узнать, что она думает по поводу возвращения племянницы. Но тетка, видимо, затрудняясь определить, на чьей стороне симпатии Кото, и не желая попасть впросак, говорила весьма уклончиво и осторожно и посоветовала ему расспросить госпожу Исокава.

С госпожой Исокава Кото встретился в ее рабочей комнате при церкви в Цукидзи. И она сообщила, что дней десять назад получила от госпожи Тагава письмо, в котором та подробно описывала бесстыдное поведение Йоко на пароходе. Госпожа Тагава писала: «Я оказалась не в силах оберегать Йоко или хотя бы присматривать за ней в пути, и даже не попрощалась с нею. По слухам, она все еще остается на пароходе, ссылаясь на болезнь, но, если она вернется в Японию, станет очевидным, что ее отношения с ревизором зашли дальше, чем мы предполагали. Мне поистине нет прощения, что я не выполнила своей столь важной миссии, но я прошу вас быть снисходительной, ибо сделать это оказалось свыше моих сил». Госпожа Исокава заявила Кото, что хорошо знает госпожу Тагава и может поручиться за правдивость ее письма и потому сочла необходимым показать его ближайшим родственникам Йоко. На семейном совете было решено следующее: если Йоко вернется в Японию на «Эдзима-мару», считать, что она совершила тяжкое преступление, написать письмо Кимура, настоять на расторжении помолвки, а всем родственникам прекратить с ней какие бы то ни было отношения.

– Когда я услышал все это, – продолжал Кото, – то окончательно растерялся. Вы вот сейчас абсолютно спокойно говорили об этом ревизоре, а для меня вопрос о нем по-прежнему неясен. Я долго колебался, прежде чем встретиться с вами. Но я обещал и потом решил, что после разговора с вами все прояснится. Поэтому и пошел… Мне от души жаль Кимура-кун, он так одинок, а теперь еще получит от госпожи Исокава это ужасное письмо. Если все это ложь, скажите мне. Я не хочу судить о таком серьезном деле, не выслушав обеих сторон, – заключил Кото, печально и пристально глядя на Йоко.

«Каков нахал!» – подумала Йоко. И, не меняя позы, промолвила наполовину сочувственно, наполовину насмешливо:

– Да, конечно, я отвечу на любой вопрос, какой вам будет угодно задать, расскажу все, что вы хотите, но какой в этом смысл, если вы мне совершенно не верите?

– Я хочу выслушать вас, и если то, что вы расскажете, будет правдоподобным, охотно вам поверю.

– С такой меркой можно подходить лишь к вашим научным занятиям, а не к человеческим чувствам. Разве я не сказала, что ни в чем не провинилась перед Кимура? Но раз вы не верите, мне нечего добавить. Пусть я даже поклянусь, что Курати-сан мне только друг, все равно это бесполезно, если вы и дальше будете сомневаться… Разве не так?

– Значит, вы хотите, чтобы я судил о вас по словам Исокава-сан?

– Возможно, и так. Во всяком случае, в этом деле мне ваш совет не нужен.

При этом выражение лица Йоко оставалось самым ласковым и дружелюбным. Но Кото был слишком умен, чтобы поддерживать этот разговор, и промолчал. Он пристально смотрел на пальцы Йоко, которые она то сплетала, то разнимала, словно хотел сказать: «Было бы лучше, если бы ты рассказала все откровенно».

После десяти часов в этом квартале наступала тишина. Йоко услышала, как по водосточному желобу застучали капли дождя. Это был первый дождь после возвращения Йоко в Токио. В комнате, нагретой паром из чайника, было тепло, хотя на улице стало уже по-осеннему прохладно. Молчание становилось тягостным, и, чтобы нарушить его, Йоко подняла голову и, глядя в окно, проговорила:

– Смотрите, мы и не заметили, как пошел дождь! Кото ничего не ответил, лишь со вздохом опустил свою коротко остриженную голову.

– Не знаю, как был бы я счастлив, если бы мог до конца верить вам. Мне гораздо приятнее разговаривать с вами, чем с госпожой Исокава. И не только потому, что вы почти ровесница мне и очень красивы. (Тут Кото зарделся, как девушка.) Исокава-сан на все смотрит с предубеждением, и это мне, по правде говоря, не нравится. Но вы… Почему у вас, при вашем характере, не хватает смелости открыться мне? Я не могу верить тому, что вы сейчас говорили. Простите мне эти резкие слова. Но тут и ваша вина. Мне не остается ничего другого, как написать Кимура-кун всю правду о сегодняшней встрече с вами. Не знаю, что и думать о ваших делах… об одном только прошу. Если вы собираетесь расстаться с Кимура-кун, то пусть он узнает об этом как можно скорее. При мысли о нем мне так горько!

– Но, судя по письму, Кимура, кажется, верит мне? – спросила Йоко. Кото молчал. Йоко уже не в силах была сдерживать волнение. В такие минуты в речах ее появлялась убедительность, подавлявшая собеседника. По-прежнему ласково глядя на Кото, она заговорила дрожащим от едва сдерживаемого гнева голосом, собираясь рассказать все, что накипело у нее на сердце.

– Ну, довольно. Госпожа Исокава насильно выдала меня замуж за Кимура, хотя я сразу сказала, что не хочу выходить за него. А теперь, не пожелав даже выслушать моего объяснения, готова посоветовать Кимура расторгнуть брак. Это меня раздражает, просто выводит из себя. Да, да, я не из тех женщин, которые прощают причиненное им зло. Вы с самого начала отнеслись ко мне с предубеждением и надавали Кимура разных советов. Можете говорить ему что угодно, я не стану возражать… Но знайте – именно потому, что вы самый близкий друг Кимура, я полагалась на вас больше, чем на кого бы то ни было. Решилась даже побеспокоить вас своей просьбой прийти. Не забавно ли? Кимура верит и вам и мне, я верю и Кимура и вам, вы же верите одному Кимура, а во мне сомневаетесь… Впрочем, погодите… Сомневаетесь – не то слово. Да. Вы просто не можете заставить себя верить мне… Раз так, у меня нет иного выхода, как призвать в советчики хотя бы того же Курати-сан. Сколько бы меня ни порицали, одной мне очень трудно, да еще с сестрами на руках.

Кото, который сидел, согнувшись чуть ли не вдвое, выпрямился и, слегка волнуясь, сказал:

– Я думаю, вам не подобает так говорить. Если из-за этого человека вас напрасно осуждают…

Он не успел закончить фразу. В комнату вошел одетый в кимоно Курати, который, по расчетам Йоко, должен был давно уехать в Йокогаму. Даже для Йоко появление Курати было неожиданным, и она предостерегающе посмотрела на него. Но Курати, как бы не замечая ни ее взгляда, ни Кото, тяжело опустился на циновку возле хибати.

Кото, видимо, догадался, что это Курати, и как-то подтянулся, приняв еще более строгий вид. Не пытаясь возобновить прерванный разговор, он сидел молча, опустив глаза. Пользуясь тем, что Кото не мог видеть его лица, Курати сделал Йоко знак глазами, чтобы она спровадила гостя. Йоко, хоть и не поняла, в чем дело, решила повиноваться. К счастью, Кото молчал, и Йоко даже не стала знакомить его с Курати. Она налила мужчинам, а потом сама стала спокойно пить чай. Кото встал.

– Ну, я пойду. Мы, правда, не успели обо всем поговорить, но тем не менее я позволю себе откланяться. Остальное сообщу письмом, если в этом будет необходимость.

Он поклонился одной только Йоко и вышел. Йоко, как была в наряде гейши, проводила его до вестибюля.

– Простите меня. Сегодня все как-то неудачно получилось. Но мне бы очень хотелось увидеться с вами еще раз. Приходите непременно. Очень прошу вас. Хорошо? – шепнула она Кото. Но тот ничего не ответил и ушел, не попросив даже зонта, хотя шел дождь.

– Ну, не глупо ли с твоей стороны врываться в такой момент, мог бы немного обождать, – упрекнула Йоко Курати, вернувшись в комнату. Курати допил чай и с шумом отодвинул чашку.

– Ты все хочешь его одурачить, а я вижу, он парень въедливый и упорный. С дураками нужно держать ухо востро, если даже они дураки явные. Поговорила бы с ним еще немного и увидела бы, что из всех твоих хитростей ничего не выйдет. И вообще, зачем тебе с ним связываться? Не понимаю! Конечно, если ты никак не можешь выбросить Кимура из головы, тогда дело другое.

Курати, снисходительно усмехнувшись, взглянул на Йоко, и ей показалось, будто ее окатили холодной водой. А вдруг Курати догадался о ее намерении не отпускать от себя Кимура до тех пор, пока она прочно не завладеет Курати? Чтобы успокоить ее, Курати должен официально на ней жениться, иначе говоря, развестись с женой, это очень важно. А пока ни в коем случае нельзя упускать Кимура. Если же поднимется скандал из-за газетной заметки и Курати потеряет место, то тем более благоразумно держаться за Кимура, хоть и жаль его немного. Однако от Курати Йоко всячески скрывала свои соображения, собиралась лишь вскользь намекнуть ему о разводе.

– В такой дождь как-то не хочется ехать. Может, поедим юдофу да спать ляжем? – предложил Курати.

Он хотел было прилечь, но Йоко заставила его сидеть.