В один из первых дней февраля погода резко изменилась. С утра было ясно, пригревало солнце, а во второй половине дня ветер нагнал серые облака и с шумом засуетился в криптомериевой роще. После нескольких обманчиво теплых дней сейчас все вокруг выглядело как-то особенно мрачно. Можно было ожидать, что в холодном воздухе вот-вот закружатся снежинки. Йоко принесла в столовую котацу и положила на нее одежду, которую должен был надеть Курати. По субботам сестры возвращались раньше. Курати знал это, но нарочно мешкал, сидя у хибати. Йоко в это время выносила на кухню посуду, на ходу разговаривая с Курати.

– Слушай-ка, О-Йо, – громко обратился к ней Курати (он теперь всегда называл Йоко этим уменьшительным именем), – я дождусь сегодня твоих сестер и потом смогу приходить в любое время, когда захочу.

Йоко с тряпкой в руке поспешно вернулась в комнату.

– Почему же именно сегодня?.. – Она наклонилась, чтобы вытереть обеденный столик.

– Потому что мне чертовски надоело так жить…

– Да, да, конечно.

Усевшись возле столика и комкая тряпку, Йоко задумалась. В сущности, она сама давно должна была предложить это. Встречаться с Курати украдкой, когда сестер нет дома или когда они спят, вначале было даже интересно – это напоминало юность. Кроме того, она не хотела, чтобы сестры знали эту сторону ее жизни, – Йоко стремилась уберечь их от сомнительных соблазнов. Вот почему она всячески оттягивала знакомство сестер с Курати. Но сейчас она поняла, что встреча неизбежна и что нельзя было откладывать ее так надолго. К тому же это принесет ей и Курати новые радости, новые ощущения.

– Хорошо, пусть будет сегодня… Только, пожалуйста, переоденься.

– Вот и отлично! – Курати сразу поднялся и заулыбался. Йоко набросила на него кимоно, обняла его и, прижавшись грудью к его широкой сильной спине, шепнула:

– Они хорошие девочки. Люби их, пожалуйста… Но все, что касается Кимура, сейчас для них секрет, понимаешь? Делай вид, что ничего не знаешь, пока я не расскажу им все, как подобает. Хорошо?.. Ты иногда, забывшись, становишься излишне откровенен. Пожалуйста, будь осторожен, не проболтайся.

– Что за глупости! Все равно ведь узнают.

– Только потом. Теперь этого ни в коем случае нельзя делать.

Йоко приподнялась на цыпочки и поцеловала Курати в шею. Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

В это время с шумом распахнулась входная дверь, и послышался звонкий голос Садаё:

– Ой, как холодно!

Йоко в страхе невольно отпрянула от Курати. Они не ждали сестер так рано. Послышался шорох раздвигаемых сёдзи, отделявших переднюю от столовой, быстрые шаги Садаё.

– Сестрица, снег идет! – кричала Садаё, открывая фусума в комнату Йоко. Садаё, видимо, надеялась, что сестра встретит ее словами: «Ага… Замерзла, наверно», – и вдруг увидела, что Йоко в комнате не одна. У котацу сидел какой-то огромный человек. Девочка широко раскрыла глаза от удивления и тут же выбежала в переднюю.

– Сестрица Ай, а у нас гость! – сообщила она, чуть понизив голос. Курати и Йоко с улыбкой переглянулись.

– Так ведь здесь стоят гэта, разве не видишь? – услышали они спокойный ответ Айко.

Наконец девочки вошли в комнату. Они уселись, Айко, как всегда, чинно, Садаё – по-ребячески шумно, поклонились и в один голос сказали: «Здравствуйте». Когда Йоко была в возрасте Айко и ходила в католическую школу, где были строгие пуританские порядки, ей приходилось носить некрасивую, очень похожую на мальчишескую, одежду. И теперь, словно из мести, Йоко наряжала Айко с большим вкусом, и та привлекала всеобщее внимание. Вместо обычной гладкой прически, которую носили сверстницы Айко, Йоко стянула ей волосы узлом на затылке и, как было модно в Америке в то время, вплела в них широкую черную ленту, завязав ее бантом. На Айко было темно-лиловое кимоно из чесучи, кашемировые короткие хакама, украшенные той самой пряжкой, которую когда-то изобрела Йоко. В коротко остриженные волосы Садаё сбоку была вплетена алая лента. Вместе с укороченными до колен хакама это придавало девочке, старавшейся походить своими манерами на взрослую девушку, забавный вид. Холод разрумянил сестрам щеки и выдавил из глаз несколько слезинок, что делало их еще более очаровательными.

Строго поглядывая на девочек, Йоко проговорила:

– Здравствуйте. Сегодня вы раньше, чем обычно… Идите к себе, положите учебники и снимите хакама. А потом кое о чем потолкуем не спеша.

Из комнаты девочек некоторое время слышалось веселое щебетание Садаё. Вскоре они вернулись. Айко надела будничное кимоно, повязала широкий пояс. Садаё ограничилась тем, что сняла хакама.

– Ну, садитесь вот сюда. – Йоко усадила сестер рядом с собой. – Этот господин – Курати-сан, о котором я вам как-то говорила еще в гостинице. Он иногда заходит к нам, но все не было случая познакомить его с вами… Это Айко, а это Садаё. – Йоко не без смущения повернулась к Курати. Тот, по обыкновению спокойно улыбаясь, чуть кивнул головой и произнес очень серьезным тоном:

– Рад. Да они красавицы обе!

Взгляд его лишь на секунду задержался на Садаё и надолго остановился на Айко.

Айко спокойно, без всякого смущения, кротко смотрела в глаза Курати. В них светилась наивность, еще не делавшая различия между мужчиной и женщиной. В то же время было в Айко что-то от порочной женщины, которая хорошо знает мужчин и стремится испытать на них свое обаяние, настолько странным казалось равнодушное выражение ее глаз.

– Рад с тобой познакомиться. Сколько тебе лет? – спросил Курати, не отрывая глаз от Айко.

– А мы с вами немного знакомы. Я уже видела вас однажды, – опустив глаза, бесстрастным тоном ответила Айко. Йоко не подозревала, что Айко, в ее возрасте, может так смело разговаривать с мужчиной, и с невольным любопытством на нее посмотрела.

– Вот как? Где же? – спросил Курати: видимо, он тоже был удивлен.

Айко молчала, не поднимая глаз. Словно легкая тень ненависти промелькнула в комнате. Это не ускользнуло от Йоко, и она подумала: «Когда я в первый раз показывала их Курати, Айко еще не спала. Наверно, это она и имеет в виду». Йоко заметила, что и на лице Курати отразилось легкое замешательство. «Ну, неважно!» – ободрила себя Йоко.

Садаё с детской непосредственностью решила, что этот большой, похожий на медведя, человек может стать ее товарищем по играм. Она обычно с мельчайшими подробностями докладывала старшей сестре обо всем, что видела и слышала в школе. Курати весело ее подзадоривал, и Садаё, после переезда сюда совсем отвыкшая от гостей, была рада случаю поболтать. После полудня Курати ушел. Йоко, сославшись на то, что поздно завтракала, велела сестрам обедать одним, а сама присела неподалеку.

– Курати-сан сейчас организует одну фирму и без конца проводит совещания, – сказала она. – У него на квартире ему мешают, и он попросил разрешения заниматься делами здесь. Поэтому время от времени он будет приходить к нам. Но только вот что, Саа-тян, – заметила Йоко, – все время болтать с ним, как сегодня, не годится. Лучше попроси его помочь по-английски, если чего-нибудь не поймешь. Многие вещи он знает гораздо лучше меня… А ты, Ай-сан, когда к Курати-сан будут приходить гости, не дожидайся, пока я позову тебя, сама ухаживай за ними.

Когда сестры, закончив обед, убирали со стола, тихо скрипнула входная дверь. Садаё влетела в комнату Йоко.

– Сестрица, кто-то пришел. Целый день у нас сегодня гости. Интересно, кто же это?

Садаё с любопытством прислушалась. Йоко тоже недоумевала, кто бы это мог быть. Через некоторое время негромкий мужской голос спросил, можно ли войти. Садаё побежала в прихожую, а Айко вышла из кухни, развязывая тесемки на рукавах кимоно. Вскоре Садаё вернулась к Йоко с визитной карточкой. На дорогой, с золотым обрезом, карточке значилось: «Хадзимэ Ока».

– О, вот уж кого не ждала! – вырвалось у Йоко, и она вместе с Садаё поспешила в переднюю. Невысокий, красивый, как девушка, Ока, сложив зонтик, покрасневшими, точно нарумяненными, пальцами смахивал с пальто таявшие снежинки. Вид у него был сконфуженный.

Йоко проводила гостя наверх и с гордостью показала ему припудренный снегом великолепный пейзаж, открывавшийся за стеклянной дверью.

– Хорошо у нас здесь, не правда ли? Вы замерзли, наверно? Я рада вашему приходу. Вы как раз кстати сегодня. По соседству с нами – знаменитый «Тайкоэн», за той рощей – гостиница «Коёкан». А эту криптомериевую рощу я просто обожаю. Выпал снег, и она стала еще красивее.

Ока выразил свое восхищение рощей, которая ослепительно ярким видением то проступала сквозь снежные вихри, то исчезала за ними.

– Интересно, как вы нашли меня? Получили письмо от Курати?

– Нет. – Ока загадочно улыбнулся.

– Странно… Как же тогда?..

Они возвращались с веранды в гостиную. Ока неторопливо сказал:

– Не получая от вас приглашения, я не отваживался прийти, но сегодня решил, что в такой снег у вас, пожалуй, не будет гостей и вы не откажетесь меня принять…

Его кузина, объяснил Ока, учится в женской гимназии «Юран». Она-то и рассказала ему как-то, что с нового года в их гимназию поступили красивые сестры Сацуки – две из трех сестер, которые живут в Сиба, в доме за храмовой рощей, известном вокруг как «Усадьба красавиц», и что старшая из них – та самая необыкновенная красавица, о которой ходили разные толки после заметки в «Хосэй-симпо».

– Охочие до сплетен гимназистки принялись злословить о новых ученицах. Когда эти разговоры дошли до меня, я сразу догадался, о ком идет речь, но со дня на день откладывал визит.

Мир тесен, подумала Йоко и забеспокоилась, как бы разговоры о ней не повредили сестрам. В это время Садаё, неуверенно держа поднос, внесла приготовленный Айко чай. Садаё сияла. В этот день скучное однообразие их жизни нарушило появление гостей. С искренней радостью на круглом улыбчивом личике она приветливо поклонилась Ока. Движением головы откинув со лба волосы и простодушно глядя на юношу, она подошла к сестре и громко спросила:

– Кто это?

– Пойди позови Ай-сан. Я вам представлю гостя. Ока чуть не со слезами на глазах пристально смотрел на хибати. Он немного похудел. Впрочем, может быть, это только показалось Йоко. Он слишком болезненно переживал свои семейные неурядицы, на которые другой, быть может, не обратил бы внимания, и сейчас явно искал утешения, хотя ни словом не обмолвился об этом.

– Ну что ты так спешишь, Саа-тян? – донесся снизу голос Айко. – Не терпится тебе!

– Нельзя так долго прихорашиваться. Сестрица велела поскорее, – столь же отчетливо послышался голосок Садаё, в котором не было и нотки застенчивости.

Йоко, улыбаясь, ласково посмотрела на Ока. Он тоже улыбнулся, подняв голову, но, встретившись взглядом с Йоко, залился румянцем и отвел глаза. Пальцы его, лежавшие на краю хибати, дрожали.

Вскоре в комнату вошли Айко и Садаё. Они остановились за спиной Йоко. Продолжая сидеть, Йоко рукой поманила их и сказала:

– Подойдите сюда, поближе… Это мои младшие сестры. Прошу вас быть друзьями. А это господин Хадзимэ Ока, мы ехали на одном пароходе… Ай-сан, ты не знаешь… Простите, как зовут вашу кузину? – обратилась она к Ока.

Тот окончательно смутился. Способность Ока смущаться и краснеть привлекала и в то же время отталкивала людей. Ока поспешно встал, но тут же снова принял прежнюю позу и, видимо, пожалел об этом.

– Что?

– Как зовут девочку, которая рассказывала вам о нас?

– А, ее тоже зовут Ока.

– Тогда я знаю ее. Она на класс старше, – глядя прямо в глаза Ока, заявила Айко тем же ровным тоном, каким разговаривала с Курати.

Ее взгляд был, как всегда, невинным, настолько невинным, что казался порочным, – иными словами, он был настолько порочным, что казался невинным. Ока не мог отвести глаз от Айко и стал пунцовым до мочек ушей. Заметив это, Йоко почувствовала к Айко еще большую неприязнь.

– А как поживает Курати-сан? – спросил Ока, явно обрадованный тем, что удалось наконец перевести разговор на другую тему.

– Курати-сан? Он, к сожалению, только что ушел… Но надеюсь, теперь вы будете заходить ко мне чаще. А Курати-сан живет по соседству, совсем рядом, и мы можем как-нибудь вместе пообедать. Я впервые после возвращения принимаю гостей в этом доме. Правда, Саа-тян?.. Очень хорошо, что вы навестили меня. Я давно хотела вас видеть и все ждала, когда Курати-сан сообщит вам мой адрес. Ведь мне нельзя писать вам. (Тут Йоко многозначительно взглянула на юношу, словно хотела сказать: «Вы, надеюсь, понимаете?») Из писем Кимура-сан я знаю о вас все. Он пишет, что у вас много неприятностей.

Ока наконец преодолел смущение. И мысли его и речь стали более связными. Айко всего раз взглянула на него спокойно и пристально, а потом отвернулась, уставившись в одну точку, и казалось, думала о чем-то очень далеком.

– Самая большая моя беда – бесхарактерность, – говорил Ока. – Родные непременно хотят сделать из меня коммерсанта, чтобы я унаследовал дело отца. Быть может, это и хорошо. Но беда в том, что я ровным счетом ничего не смыслю в коммерции. Иначе я охотно послушался бы всех, особенно мать, – ведь все равно я ни к чему не годен с моим слабым здоровьем. Но… Иногда мне кажется, что я охотно стал бы нищим. Стоит напомнить мне, что я глава семьи, как я испытываю жгучий стыд и думаю, что не стоит жалеть таких, как я, никчемных людей… Я еще ни с кем не говорил об этом. После моего неожиданного возвращения в Японию за мной даже установили слежку… В таких семьях не может быть искренних друзей, не с кем поговорить по душам… Я невыносимо одинок.

Он говорил очень серьезно и жалобно глядел на Йоко. Мелодичный голос его слегка дрожал, в словах сквозила грусть, такая сдержанная в сравнении с ненастной погодой, порывистым ветром, от которого кружился снег и поскрипывали двери. Йоко не понимала людей слабовольных, но знала, что Ока способен и на решительные поступки – ведь смог же он, приехав в Америку, на том же пароходе вернуться в Японию. Другой юноша на его месте без малейшего колебания согласился бы с доводами родных и, по крайней мере, сделал бы вид, что с радостью готов продолжить дело отца. Ока же упорно твердит, что это ему не под силу.

И в самом деле, не каждый ведь способен стать коммерсантом. А родственники Ока ничего не понимают, только и знают ахать да охать. Йоко считала их просто недалекими. Почему же он не проявит чуть больше энергии и не преодолеет в себе эту глупую нерешительность? На его месте она попользовалась бы имуществом, а потом отвела бы душу, вволю посмеявшись над теми, кто хлопотал вокруг него, и сказала бы что-нибудь в таком духе: «Ну что, довольны?» Ей даже стало досадно, что Ока размазня. Но в то же время он был настолько мил, что ей захотелось прижать его к груди. Ока допил зеленый чай, очень искусно приготовленный, и разглядывал чашку, любуясь тонкой работой.

– Чашка дрянная и не заслуживает вашего внимания.

Ока покраснел, словно совершил какую-то неловкость, и опустил голову. Он, видимо, не умел говорить комплименты, приличествующие случаю. Йоко догадывалась, что Ока считает неудобным засиживаться в доме, куда пришел впервые, и всячески старалась не дать ему возможности откланяться.

– Посидите еще немного, пусть пройдет снег. Сейчас я налью вам индийского черного чаю, который недавно привезли, попробуйте его, пожалуйста. Ведь вы знаете толк в чае. Мне хотелось бы выслушать ваше мнение. Ну подождите хоть минутку, прошу вас, – удерживала она Ока.

Садаё, которая вначале вела себя не так свободно, как в обществе Курати, понемногу освоилась. Своим милым голоском она отвечала на вопросы Ока, а когда он умолкал, истощив тему для разговора, простодушно расспрашивала его о всяких пустяках.

Ока же все время улыбался, тронутый сердечностью и дружелюбием красавиц сестер (Айко, правда, держалась несколько сдержанно). Легкий аромат, исходивший не то от волос молодых женщин, не то от их кожи, не то от хибати с красными угольками, и теплая комната не позволяли Ока подняться с места и уйти. Постепенно он освоился, стал держаться свободнее и даже забыл о своих заботах и неприятностях.

После этого вечера Ока стал частым гостем в «Усадьбе красавиц». Иногда он встречался там с Курати, и они с удовольствием вспоминали о днях, проведенных на пароходе. Он на все смотрел глазами Йоко. То, что считала хорошим Йоко, считал хорошим и он. Что не нравилось ей, безусловно не нравилось и Ока. Только в отношении Айко их взгляды расходились. Сестры были привязаны друг к другу, хотя Йоко не нравился характер Айко. Зато Ока, судя по всему, был искренне влюблен в Айко.

Как бы то ни было, появление Ока в их компании внесло разнообразие в жизнь «Усадьбы красавиц». Иногда сестры в сопровождении Курати и Ока выходили прогуляться за ворота «Тайкоэн», вызывая любопытство прохожих, которые разглядывали эту празднично красивую группу.