Роман не удивился, когда два дня спустя после той сцены в Лувре выглянул утром из окна и увидел на углу уже знакомую золотистую «Ауди», на этот раз с поднятым верхом. Если чему и удивляться, так разве что тому, что машина не появилась раньше.
Он этого ждал, надеялся на это. Самым трудным было не подавать виду, что ждет. Фанни что-то чувствовала, конечно, с ее-то невероятной интуицией, обостренной любовью. Роман уже не раз убеждался, что влюбленная женщина на многое способна, а потому побаивался Фанни и всячески старался оглушить ее нежностью и успокоить сверхбурным сексом. До этого занятия у него всегда была охота, а когда чувствовал, что устал, а Фанни нужно еще (ох и неуемной она была, с ее поджарым, сухим телом и острыми грудями, вот где настоящий зуд похоти), прибегал к проверенному средству: воображал другое лицо, другое тело – и все шло как надо. Хотя стоит отдать ему должное: об этой блондинке из Лувра, о Катрин, он даже не думал, когда был с Фанни. Не сомневался, что время Катрин скоро придет, а потому сейчас не стоит тратить на нее воображение. Вдруг в реальности она окажется хуже, чем он нафантазирует? Это может помешать потом, а с Катрин ему ничто не должно помешать. С ней он должен быть на такой высоте, какая Фанни и не снилась.
Роман был уверен, что Катрин рано или поздно появится, и все же тревожился: вдруг что-то сорвется? И вот теперь он испытывал блаженное ощущение покоя и одновременно возбуждения и сладострастно тянул время, понимая, что Катрин ждет и что ее терпение уже на исходе…
Что ж, женское терпение не беспредельно, особенно терпение таких избалованных пушистых курочек, а потому Роман больше не стал тянуть – оделся и двинулся вниз. Перед тем как захлопнуть дверь, он окинул взглядом просторную столовую, из которой одна из четырех дверей вела в спальню Фанни, и улыбнулся. Это была прощальная улыбка. Что-то подсказывало ему, что он больше сюда не вернется.
Роман вытащил из кармана айфон – тоже подарок Фанни – и положил на мраморный столик под зеркалом. Она ведь будет названивать, а ему это ни к чему. С кем надо он и так свяжется, а Фанни увидит айфон и поймет, что Роман не хочет больше никаких напоминаний о ней и об их связи. Если же дело не выгорит и придется вернуться – что ж, забыл айфон, с кем не бывает!
Уже спускаясь, он вспомнил шкаф Фанни, забитый теперь новеньким мужским барахлом, и пожал плечами. Если повезет, у него будут такие тряпки, по сравнению с которыми в подарках Фанни только на огороде копаться. А не повезет…
Да ладно, не в тряпках счастье!
Он вышел из подъезда и остановился, глядя на ветровое стекло автомобиля, за которым что-то туманно золотилось. День был мглистый, ветреный, Роман поежился, но на душе потеплело от этого мягкого сияния. Что-то в ней есть, конечно, в этой Катрин, даже можно понять, почему прежний любовник предпочел ее Фанни. Бедняжка Фанни! Теперь и второй…
Впрочем, жалость была сейчас совершенно не к месту. Роман еще раз передернул зябнущими плечами и приблизился к «Ауди».
Какое-то мгновение он стоял перед ветровым стеклом и улыбался, ловя ответную улыбку Катрин оттуда, изнутри. Потом она опустила стекло со своей стороны и, глядя снизу вверх, капризно сказала:
– Наконец-то. Я думала, ты никогда не решишься спуститься!
Вот это уверенность в себе. Никаких обходных маневров, сразу идет на приступ и берет мужика за выступ, как говорил один давний-предавний, еще российский его приятель. Вообще-то Роман предпочитал более изысканное обхождение. А впрочем, и в этой прямоте есть своя прелесть.
– Вы здесь давно? – Он тоже решил не тратить времени на разминку.
– Час, не меньше. Видела, как Фанни вылетела и помчалась в свое бистро. Конечно, я не прямо здесь стояла, а вон там, около Биржи. – Катрин ткнула пальцем в сторону. – А как она унеслась, я сразу причалила здесь. Можно не бояться, что она примчится домой проверять, на месте ли ее сокровище? Она вроде сегодня допоздна должна там крутиться?
Роман вопросительно приподнял брови. Да, у Фанни сегодня суаре антикваров, ее главных клиентов, – ежегодная цеховая вечеринка, святое дело. Это большая честь для ее бистро, поэтому она сама должна следить за всей подготовкой и обслуживанием от и до, тем более что по такому случаю они нанимают временных официантов, а это такая ненадежная публика, за ними нужен глаз да глаз. Но вот интересно, откуда Катрин это известно?
– И что, – Катрин словно уловила его нетерпение, – так и будешь стоять?
– Но вы же не приглашаете меня садиться.
– Давай, давай. – Она перегнулась через сиденье и открыла дверцу для пассажира. – Неужели ты всегда такой робкий, сам ни о чем не просишь, ждешь, пока тебя пригласят?
Какая же потрясающая тачка! Даже не скажешь, когда красивее, с опущенным верхом или с поднятым. Роман озирался внутри с мальчишеским восхищением. Нет, в самом деле, такой роскоши ему еще не приходилось видеть, разве что в кино.
– Да, не самая хилая тачка, – небрежно кивнула Катрин. – Я ее специально подбирала под цвет курточки.
Роман мог бы голову дать на отсечение, что дело обстояло с точностью до наоборот и что Катрин обшарила все сайты магазинов и исколесила весь Париж, подбирая именно курточку под цвет машины. Разумеется, не стал пускаться в опасную полемику, только бросил на новую знакомую один из своих знаменитых взглядов: чуть исподлобья, медлительный, обволакивающий. Он называл это: «подпустить черного тумана».
– Вообще-то, – сказал он с детской непосредственностью, – эта машинка просто-таки для вас создана! И даже если бы вы ездили в ней, пардон, абсолютно голой…
Катрин сверкнула глазами. Еще в Лувре он заметил, что глаза у нее странного цвета – желтоватые, но не режущие, как у кошки, а мягкие, янтарные. Очень удачное сочетание этих золотистых глаз и золотисто-рыжих волос. Конечно, баба – пальчики оближешь, и ни за что ей не дашь ее лет. Фанни, кстати, тоже не дашь. Нет, не стоит больше о Фанни, это пройденный этап. Сейчас имеет значение только Катрин! Это штучка тонкая, ничего не скажешь. Из тех, кому нужен не просто секс, а нечто большее. Но и без секса они не могут обойтись, поэтому Катрин, любовница богатейшего человека, приперлась на встречу с красивым мальчиком.
Впрочем, откуда ей знать о постельных талантах Романа? Пока это просто желание непременно завладеть тем, что принадлежит заклятой подруге.
Интересно, откуда у нее такая ненависть к Фанни, что нужно второй раз разрушать ее жизнь?
Хотя мужиков же никто не заставляет кидаться на Катрин. И этого Лорана не заставлял, и его, Романа, никто силком не тащит в объятия этой красивой и жадной сучки.
Но Роману без нее не обойтись, вот в чем штука. Она ему нужна гораздо больше, чем он ей. Что ж, разглядывание богатой отделки автомобиля, кажется, затянулось.
Катрин, похоже, тоже так решила.
– Знаешь, ты тоже неплохо смотришься в этой машинке. Такая игрушечка в золотистой шелковой коробочке. Шоколадная куколка, которую дарят маленьким девочкам на Рождество или к первому причастию, и они мучаются, бедняжки, от восхищения и не могут решить, что делать – отгрызть шоколадную головку или сохранить красоту нетронутой?
Ох, как любил Роман такую болтовню – еще не флирт, только подступы к нему, словно тонкий ледок пробуешь ногой. Нет, это похоже на то, как в переполненном троллейбусе будто невзначай коснешься женской груди – у тебя каменное выражение лица, у нее каменное выражение лица, оба вы делаете вид, что ничего не происходит, а между тем в ваших головах молниеносно проносятся картины того, как вы бы сейчас друг с другом… и тебе тесны становятся брюки, а она приоткрывает губы, пересохшие от внезапного желания.
Давнее впечатление, еще российское. В Париже тесноты в троллейбусах не бывает хотя бы потому, что троллейбусов здесь нет, а автобусы идут один за другим, как и поезда метро, даже в час пик. О давке, о тесноте здесь можно только мечтать.
Роману стало неловко сидеть, и он закинул ногу на ногу: совсем ни к чему Катрин до поры до времени знать, что происходит у него в штанах.
Еще одно облако черного тумана было подпущено, и оно довершило начатое.
– Да, ты красивый мальчик, нечего и говорить, – вздохнула Катрин так, как будто бы красота Романа не восхищала ее, а раздражала. – Красавчиков много, но в тебе есть что-то такое… – Она запнулась, тронула золотистую прядь у виска, накрутила ее на палец, увенчанный невероятно длинным нежно-розовым ногтем и украшенный огромным перстнем с прозрачным розоватым камнем.
«Не бриллиант, – подумал Роман, – но смотрится невероятно!»
Катрин отпустила весело закрутившийся локон.
– Я поняла, что в тебе такого особенного. У тебя романтическая внешность. Ты похож на того мальчика, о котором мечтают все девочки лет в пятнадцать. Очень, очень печально, когда жизнь такой девочки проходит среди совсем других мальчиков, а потом среди других мужчин. Вообще плохо, когда мечты не сбываются вовремя. Рано или поздно этот красавец ей все-таки встретится, вот как ты мне встретился, к примеру, и тогда она сходит с ума, бросает ему под ноги свою жизнь или превращает его в свою забаву, в игрушку, которую очень хочется потискать и сломать.
На миг Роман оторопел. Оказывается, желание насолить Фанни здесь ни при чем, и потом эта Катрин далеко не такая дура, какой кажется из-за своих невероятных грудей и сияющих глазок. Впрочем, как говорит Эмма, с возрастом женщина хочет не хочет, а умнеет, только уже не знает, что с этим умом делать.
Ладно, это все лишнее. Теперь его ход.
– Я правильно понял, что я похож на вашу несбывшуюся девичью мечту? И что вы намерены теперь со мной сделать? Сломать? Или потискать?
Глаза Катрин загадочно мерцали.
– Пока не знаю. Нужно время, чтобы понять.
Она потянулась к ключу.
– Куда вы меня повезете?
– Зачем везти? В этой машине не только верх поднимается, но и кое-что еще. Видишь?
Катрин нажала на кнопку. С легким шелестом из пазов выползли тончайшие темные фильтры и закрыли окна.
– Вообще-то можно было поставить стекла-хамелеоны, но они немного искажают изображение, а это опасно. Поэтому я попросила цейсовские стекла и их же фильтры. – Катрин говорила с тем высокомерным видом, с каким обычно женщины говорят на темы научные или технические (особенно если ни черта в этом не соображают). – А впрочем, это детали. Главное, что теперь нас с улицы не видно, даже если кому-то взбредет в голову прижаться носом к стеклу.
Она умолкла, облизнула губы, Роман сбросил ногу с ноги, и Катрин обнаружила ответ на свой незаданный вопрос.
– Ага, – промурлыкала она, глядя на его напрягшиеся джинсы. – А застежка у тебя здесь какая, пуговицы? Вот хорошо, я люблю джинсы с пуговицами.
Она его чуть с ума не свела, пока расстегнула эти тугие (джинсы куплены всего три дня назад, как раз перед тем самым походом в Лувр) болты. Страшная сила таилась в ее мягоньких, цепких пальчиках!
С нескрываемым удовольствием она оглядела то, что наконец-то открылось ее взору. Потом нажала еще на какую-то кнопку, и сиденье Романа медленно откинулось назад. Как только оно окончательно утвердилось горизонтально, Катрин ловко вспрыгнула на него верхом и поддернула юбку с разрезами по бокам.
На ней были чулки и пояс с резинками, а трусики… Нет, трусики она не носила.
– Я сразу понял, что ты шлюха, – пробормотал он, стаскивая с нее курточку и пуловер (сегодня голубой, но с таким же глубочайшим вырезом, как тот розовый, в котором она была в прошлый раз). Гладкое, налитое тело. Застежка черного кружевного бюстгальтера оказалась спереди. Потрясающе удобно – разок нажал, и вот оно, почти ненатуральное бело-розовое богатство.
Стиснул пальцами коралловые соски, начал их поглаживать. Катрин запрокинула голову, охнула. Когда заговорила, голос ее дрожал:
– Почему это я шлюха?
– Потому что ты носишь чулочки и ходишь без трусов, – простонал Роман. – Пусти меня к себе, скорей!
«Господи, какие же вы, женщины, однообразные», – подумал, наконец, Роман, когда уже смог думать.
Он самодовольно считал себя кукловодом, этот пупсик, этот маленький Адонис, из-за которого уже вступили в борьбу прекрасные богини.
Известно, чем все это закончилось для Адониса. А кому неизвестно, пускай сходит в Лувр, отыщет в павильоне Ришелье скульптурную группу «Умирающий Адонис» и прочтет на прикрепленной рядом табличке его печа-альную историю.