Знакомый адрес. Знакомая дверь. Код 1469. Знакомый подъезд. Как ни странно, знакомая высокомерная толстуха в потертых мехах. Что она, дежурит в подъезде, что ли, эта старая графиня?

– Бонжур, мадам.

– Бонжур. Вы к кому, мадам?

В прошлый раз Фанни была названа милочкой, теперь ее статус повышен. Но тебе-то какое дело, замшелое сиятельство?

– Пардон, мадам, я спешу.

Вскочила в лифт, снова повезло, что он внизу, повернулась к зеркалу. Лицо бледное, измученное, постаревшее. Постареешь тут! Не спала, выпила бог знает сколько кофе, устала в бистро до изнеможения, а главное – сердце болит, так болит!.. Небось если бы Роман сейчас вернулся, он бы не узнал Фанни в этой старухе.

Ладно, лишь бы вернулся. Все остальное поправимо.

Лифт остановился. Знакомый коридор. Около этой двери она тогда подслушивала?

Уходя из бистро, Фанни выпила полстакана водки с лимоном – для храбрости. Сейчас в голове шумело и море было по колено. Лучше было выпить коньяк, он не так сильно на нее действовал, но она нарочно выбрала русскую водку – чтобы хоть так оказаться поближе к Роману.

Наконец решилась, постучала.

Эмма, похоже, не удивилась ее появлению.

Комнатка десять метров. Две раскладные кровати, причем одна собрана, иначе вообще ступить было бы негде. Столик с посудой, прикрытой полотенцем. Плитка на две конфорки. Табурет и стул. Все.

Фанни жадно оглядывалась, как фанатка, попавшая в дом-музей своего кумира: вот здесь он сидел, здесь ел, здесь спал. Но в этой комнате совершенно не ощущалось присутствия Романа. Застоявшийся пыльный дух – ощущение, что люди здесь не живут, только иногда посещают это место.

И правильно: разве здесь можно жить?

Эмма села на кровать, указала Фанни на табурет.

– Извините, на стул лучше не садиться, у него ножки ненадежные. Он у нас просто так. Для мебели.

Фанни хотела улыбнуться, показать, что оценила шутку, но не смогла: сил не было притворяться. И так целый день не просто держала себя в руках – стискивала!

– Эмма, я хочу поговорить о Романе. Ему грозит опасность. Вот послушайте меня, а потом решайте, что можно сделать.

Она торопливо заговорила, и Эмма уже в который раз выслушала эту захватывающую историю о страшном русском мафиози, бывшем любовнике Фанни, о коварной подруге Катрин, которая сначала отбила у Фанни этого мафиози, а потом увела Романа. И если теперь мафиози узнает, что Катрин ему изменяет, он может убить Романа!

– Да, я чувствую, что он в беде, – глухо проговорила Эмма. – Но что я могу сделать? Я даже не знаю, где его искать!

– Я знаю, – подалась к ней Фанни. – Я отлично знаю, где живет Катрин!

– И что? Вы предлагаете мне пойти туда и сказать: мальчик мой, брось эту плохую девочку, тебя ждет другая, хорошая?

Она наконец взглянула Фанни в глаза, и та резко, как от удара по щекам, покраснела.

– Вот видите, – мягко произнесла Эмма, – вы все понимаете. И я вас понимаю, ох, если бы вы знали, как понимаю! Я ведь тоже вроде вас – из последних сил цепляюсь за то, что не вернуть. Но какой смысл? Лучше смириться. Иногда я так завидую тем, кто смирился, кто живет, в точности следуя своим часам, дням, годам…

– Мои часы идут иначе, – глухо возразила Фанни. – Да и ваши тоже. Вам рано, кажется, завидовать умирающим душам. Вы ведь очень красивая, вы знаете? – Она уставилась на Эмму, словно впервые увидела это нервное лицо, эти ломкие брови, эти глубокие глаза и нежную светящуюся кожу. – Вы совсем не похожи на Романа, но тоже красивы.

– А, бросьте, – отмахнулась Эмма. – Это так, вечерний свет, цветы запоздалые. Бог с ними, они скоро увянут, а свет погаснет. И не обо мне сейчас речь, сейчас главное – Роман.

– Да! Мы должны его вернуть!

– Мы? – Эмма пожала плечами. – Фанни, я вам уже говорила днем в бистро и скажу сейчас. Мне все равно, с кем он, лишь бы ему было хорошо. Понимаете, я сбила его с толку, я увезла его из России, но я так и не смогла дать ему то, чего он хотел. И вот теперь он пытается что-то найти сам. Какое у меня право ему мешать? Если я не смогла дать ему ни денег, ни стабильного положения здесь…

– Я смогу! – порывисто выкрикнула Фанни. – Я смогу! Я не бог весть как богата, с Лораном мне, конечно, не сравниться, у меня нет мешка с бриллиантами, но я…

– Что? Что вы сказали? Мешка с бриллиантами? Откуда вы зна… Я хочу сказать, почему речь зашла о бриллиантах? Вам Роман что-нибудь говорил о них?

– Роман? – удивилась Фанни. – О бриллиантах? Да нет, никогда. А почему вас это задело?

– Так. – Эмма слабо улыбнулась. – Мы с Романом часто мечтали, что приедем в Париж, найдем случайно на улице мешок с бриллиантами и будем жить припеваючи. Такие, знаете, детские мечты.

Фанни взглянула на нее с жалостью. У бедняжки, конечно, совершенно цыплячьи мозги. Мечтать о том, чтобы найти на улице мешок с бриллиантами, и в расчете на это притащиться из России в Париж? Какое счастье, что Роман пошел не в маман! Никаких бредней насчет бриллиантов Фанни от него, к счастью, не слышала. Нормальный трезвомыслящий парень.

– Извините, я перебила, – еще раз виновато улыбнулась Эмма. – Вы говорили, что мешка с бриллиантами у вас нет, но…

– Но! – подхватила Фанни, которая эту речь практически весь день обдумывала и даже набросала на листочке бумаги. – Но я живу безбедно, поверьте мне. Le Volontaire приносит стабильный доход, у моего дела прекрасные перспективы. Конечно, управлять таким бистро должен мужчина, причем молодой мужчина. Что бы там ни говорили об эмансипации, наша страна – страна мужчин, – слабо улыбнулась она.

– Успокойтесь: весь наш мир – мир мужчин, – усмехнулась Эмма. – Впрочем, погодите, я что-то не возьму в толк. Если Роман вернется к вам, вы предложите ему стать управляющим вашей собственности?

– Нет, я предложу ему стать моим мужем. – Надо же, удалось-таки выговорить это, а она боялась, что онемеет от страха. Теперь главное – не останавливаться. – Он получит в свое распоряжение Le Volontaire, мои доходы, мой банковский счет (повторяю, я не миллионерша, но деньги у меня есть), мою квартиру, а через некоторое время все, что мне перейдет в наследство от одной престарелой родственницы. – Прости, милая тетушка Изабо, но сейчас все ставится на кон, а там или она получит все, или… или ничего не проиграет, кроме счастья. – Словом, я предлагаю Роману именно ту стабильность, которой он лишен.

– Миленькая моя, – прошептала, видимо, потрясенная Эмма, – вы хотите замуж за Романа? Но он ведь мальчишка! Он вам годится…

– Я знаю.

Если бы у ее собеседницы была душа или, к примеру, сердце, она, возможно, и пожалела бы эту несчастную пешку. Но в том-то и беда, что душа ее была продана дьяволу, а сердце… сердца у нее, очень может быть, никогда и не было, а с левой стороны груди был прилажен отличный, здоровый мотор для перегонки крови. Недаром же она считала любовь всего лишь средством для укрепления сердечной мышцы. Беспрестанно тренировать эту самую сердечную мышцу, рискуя ее надорвать, Эмме нравилось больше всего на свете.

– Я знаю, что вы хотите сказать, – продолжала Фанни, – но лучше не нужно. Ничего не говорите! Роман для меня – все, все на свете, вы понимаете? Он может быть мне мужем, отцом, сыном, любовником, братом. Рядом с ним я чувствую себя вовсе не старой, мудрой и опытной. Да, и это тоже, но еще я чувствую себя девочкой, которая полюбила впервые и не знает, что делать со своей любовью. У каждого из нас свой мир, в котором другой ничего не понимает. Мы можем быть друг для друга проводниками в этих мирах, переводчиками с чужих языков на наш общий, а любовь смягчит и сгладит все, что должно отдалять нас друг от друга. Моя любовь, конечно, – тут же поправилась она с кривой, страдальческой усмешкой. – Моя любовь! Я понимаю, что когда-нибудь Романа потянет к молоденькой девушке, ему захочется иметь детей и все такое. Ради выгоды можно спать с не слишком молодой дамой до поры до времени, но когда это время наступит, юный любовник должен будет уйти в другую жизнь – и уйдет.

Она осеклась, взглянув в лицо Эммы. Внезапное страдание так исказило ее черты… Что с ней?

Эх, если бы Фанни знала, если бы только знала, что именно в эту секунду положила незримый черный шар на незримую чашу весов, где как раз сейчас решается, жить или умереть Роману Константинову после того, как безумное предприятие, в котором он участвует, увенчается успехом!.. Шансы были равны, мучительные pro и contra до этой минуты находились в равновесии. Что же ты наделала, Фанни?..

Что с Эммой? А разве не ясно? Фанни все время забывает, что Роман – ее сын. Какой матери будет приятно, когда страстью к ее молоденькому, свеженькому, гладенькому мальчику вдруг воспылает ее ровесница, с теми же морщинками у глаз, с тем же намеком на второй подбородок и складками у рта?

Ну, это сильно сказано, положим. Никакого второго подбородка и даже намека на него нет ни у Эммы, ни у Фанни, морщинки у глаз обозначают места, где раньше были улыбки (поклон вам, великий шутник Марк Твен), складки у губ совсем не такие клинические, и если прибегнуть к ухищрениям современной косметологии, их можно убрать за один сеанс.

Так они стояли и смотрели друг на друга, эти две женщины, сделавшие ставку на одного и того же мужчину, только ставки эти были разными, совсем разными, но ведь и выигрыш каждой светил – ни с чем не сравнимый!

– Ладно, – махнула Эмма, – все это пустые разговоры, сами понимаете. Как вы себе представляете: я должна прийти к этой Катрин… Господи, я даже не знаю, где она живет, где держит Романа!

«…она держит его в своем тайном гнездышке на бульваре Сен-Мишель, там, где на постели черные шелковые простыни…»

Эмма мотнула головой, отгоняя непрошеное воспоминание об Армане.

«Чтоб ты сдох, козел!»

– Я знаю, – торопливо сказала Фанни, – знаю ее квартиру на бульваре Сен-Мишель.

– И что, я должна пойти и стащить моего мальчика с его любовницы? И сказать: у меня есть для тебя другая, готовая…

Она оскалилась, коротким смешком удержала готовое сорваться непотребное словцо, но Фанни мигом поняла, что имела в виду Эмма. Но не обиделась, наоборот – посмотрела с новым интересом. Да, это сильная женщина. И, кажется, она сумеет сделать то, что намерена предложить ей Фанни.

Если захочет, конечно.

– Эмма, вы можете употреблять в мой адрес какие угодно эпитеты, я не обижусь. Быть может, вам покажется странным мое упорство, но Роман для меня – смысл жизни!

– Не для вас одной, – тихо проговорила Эмма. – Но наши любимые… наши любимые дети уходят от нас, и мы сами выводим их на эту безвозвратную дорогу! И напутствуем, и машем вслед, и плачем… А потом поворачиваемся и тоже уходим, не обернувшись, чтобы больше о них не вспоминать…

Фанни когда-то читала Чехова (это всегда было модно) и Достоевского (еще более модно) и ничегошеньки не поняла ни в том, ни в другом. Осталась только оторопь перед безднами славянской натуры. Точно такая же оторопь охватила ее сейчас.

Она, эта Эмма, способна хоть на чем-нибудь сосредоточиться, интересно знать? Ее постоянно тянет на какие-то философствования, а здесь решается конкретный вопрос!

Откуда ей было знать, бедняжке, что Эмма не просто сосредоточена, она зациклена на единственном интересующем ее вопросе, и именно это создает массу неудобств для других?

– Извините, – сказала Эмма, – я вас все время перебиваю. Ни слова больше, клянусь. А вы продолжайте.

– Итак, я не просто хочу, чтобы Роман ушел от Катрин ко мне. Я хочу, чтобы ее бросил Лоран!

– Так, понимаю. – Эмма глянула на нее исподлобья. – Вы сообщите ему, что у Катрин завелся молодой любовник, и он, оскорбившись, бросит ее. А заодно даст задание своим бодигардам пристрелить Романа. Но ведь тогда его точно никто не получит, ни вы, ни Катрин. И я тоже его потеряю!

– Вы обещали молчать, – нетерпеливо напомнила Фанни, – так и помолчите хоть минуточку! Дайте договорить.

Эмма иронически приподняла брови и приложила палец к губам, словно подтвердила, что будет молчать.

– У меня и в мыслях нет выдавать Романа. Я хочу, чтобы Лоран бросил Катрин не из мести, а просто потому, что встретил другую женщину. Точно так же, как бросил меня. Понимаете?

– Совратительницу этому вашему Лорану где будете искать, в эротических театрах на бульваре Клиши? – ехидно поинтересовалась Эмма. – Какую-нибудь молоденькую бесстыдницу?

– И в мыслях не было искать для Лорана молоденькую девушку, – отмахнулась Фанни. – Он мне рассказывал, что раз в жизни связался с такой, а потом не знал, куда от нее деваться. Она его шантажировала, врала, что беременна…

«Нет, Людмила его не шантажировала, это была сущая правда».

– …и вообще не давала ему прохода. Он из России так поспешно уехал отчасти потому, что не хотел с ней дела иметь. Она ему проходу не давала, бегала за ним, интриги какие-то устраивала!

Фанни возмущенно пожала плечами, но тут же перехватила взгляд Эммы и осеклась.

Да, а она сама-то что делает? Только не ради Лорана! Ей не Лоран нужен!

– Скажите, Фанни, только абсолютно честно, – проговорила Эмма, – вы ради чего сейчас стараетесь? Чтобы моего… чтобы Романа себе вернуть? Или все-таки чтобы заставить Лорана бросить Катрин, а потом оценить вашу верность и заключить вас в объятия?

– Я стараюсь ради того, чтобы вернуть себе Романа и чтобы Лоран бросил Катрин, а потом заключил в объятия вас!

Эмма несколько раз хлопнула ресницами, и лицо ее стало совсем девчоночьим, растерянным.

«Нет, – сокрушенно подумала Фанни, – она не сможет. Где ей! Но деваться некуда. У меня никого нет, кроме нее. Она моя единственная надежда! Я заставлю ее хотя бы попробовать! Нужно что-то делать, я должна вернуть Романа!»

– Что вы сказали? – пробормотала Эмма. – Что вы сказали?

– Что слышали! – резко ответила Фанни. – В конце концов, кто хотел выйти замуж за миллионера, вы или я? Роман говорил, что это ваша заветная мечта. Замуж не замуж, но шанс стать любовницей очень щедрого миллионера у вас будет. Буквально завтра, потому что я знаю, где завтра можно перехватить Лорана!

Глаза Эммы словно бы уплыли куда-то, усмешка искривила губы.

– Не вздумайте отказаться! – встревожилась Фанни. – Вы сейчас думаете, как бы увильнуть? Но у меня совершенно гениальный план, поверьте!

– Нет, – покачала головой Эмма, – то есть да, я верю, что ваш план гениальный. Но это не для меня. Не тот возраст и кураж не тот. Знаете, Фанни, если бы я была писательницей и в романе начала описывать этот наш разговор, мои читатели со смеху попадали бы. «Тетенька, – сказали бы они героине, – ты, конечно, вне конкурса, но только потому, что тебя уже просто не допустят до конкурса! Иди вяжи носки внукам и правнукам!»

– Не говорите ерунды, – отмахнулась Фанни. – Вы не знаете Лорана. А я знаю, в конце концов, мы с ним не только спали, мы были друзьями. Он зациклен на женщинах старше себя. Слышали насчет Эдипова комплекса? Так вот, Лоран – это именно тот случай. Уж не знаю почему, но так сложилось. Если это болезнь, то не самая плохая, верно? В нас, запоздалых красавиц, это вселяет некоторые надежды. Да здравствуют мужчины и мальчики с Эдиповым комплексом!

Фанни вскинула руку с воображаемым стаканом. Ужасно захотелось выпить. Почему она не прихватила сюда бутылку вина? У Эммы попросить? Лоран уверял, что у каждого русского в тайном местечке (он называл это варварским словом zanatchka) найдется бутылка водки. Но вдруг у Эммы не окажется ни водки, ни вина? Вдруг у нее нет zanatchka? Неудобно получится.

Ладно, она потерпит. Придет домой – напьется.

Нет, не напьется. Вдруг вернется Роман?

Фанни мотнула головой, отгоняя воспоминания, которые делали ее слабой. Сейчас главное – убедить Эмму.

– Разумеется, Лорана привлечет не каждая женщина, – продолжала она. – Она должна быть… она должна быть личностью. И она должна попасться ему на глаза в ситуации экстраординарной. Меня он оттащил от парапета Пон-Неф, уверенный, что я собираюсь броситься с моста. Это его завело до безумия! Катрин поразила его своей смелостью и, назовем это так, раскованностью. А вы…

– Нет, погодите, – выставила ладонь Эмма. – Для начала я хочу знать подробности о Катрин.

«Теперь мне наконец ясно, почему ты каждое утро бегаешь на Пон-Неф. И надо же, как мы с Романом угодили точно в яблочко, когда решили, что ему надо ждать тебя, перевешиваясь через парапет, точно готовясь к самоубийству! Случайная выдумка, случайное совпадение, а так удачно, да? Но каким образом Лорана пленила Катрин – этого я еще не знаю. А следует, учитывая возможное развитие событий. Вдруг пригодится? И вообще любопытно, как таких мужиков берут на абордаж?»

– Рассказывайте же, – настойчиво сказала она.

– Катрин… – Лицо Фанни брезгливо исказилось. – Мы с Лораном были приглашены на суаре к одному моему старинному знакомому. Катрин появилась там одна – только что бросила последнего любовника. Я сама показала ей Лорана, не сообразила, что она изголодалась и сейчас на все готова, только бы заполучить в постель кого-нибудь свеженького. Катрин сразу положила на него глаз, и обстоятельства сложились в ее пользу. Она ведь великолепно танцует, надо отдать ей должное. Заиграли румбу, и она пошла танцевать – одна. Выкаблучивалась не могу сказать как! И все время смотрела на Лорана, словно танцевала только для него. И вдруг она делает какой-то рискованный пируэт, и у нее лопается резинка трусиков.

– Вы серьезно? – хихикнула Эмма. – И как же она?.. Ой, я бы умерла от стыда!

– Я бы тоже умерла, – мрачно кивнула Фанни. – Но эта сучка даже такой конфуз умудрилась обратить в свою пользу. Она стала извиваться, медленно приподнимая на себе платье, чуть не до пупа оголилась, и пока она так извивалась, трусики сползли на пол. Катрин переступила через них и продолжала танцевать, пока не утихла музыка. На саму Катрин уже никто не смотрел. Женщины отводили от нее глаза, а мужики – те, конечно, глаз не могли отвести от этой черной тряпочки. Танец закончился, шквал аплодисментов. Хозяин вечеринки, он уже изрядно набрался к тому времени, схватил трусики, повертел так и этак и объявил аукцион. Мужики просто слюной исходили. Торг дошел до полутора тысяч евро, можете себе представить? Хозяин кричит: «Полторы тысячи! Кто больше? Полторы тысячи евро за черные стринги, которые ласкали самое сокровенное Катрин, – раз! Полторы тысячи евро за черные стринги, которые выставляли напоказ задницу Катрин, – два! Кто больше? Полторы тысячи евро за черные стринги, которые Катрин не снимает, даже когда кому-нибудь дает…» И за мгновение до того, как трусики купил бы какой-то в зюзю пьяный бош, вдруг раздается голос Лорана: «Три тысячи евро!»

Эмма так и ахнула:

– Щедрый мужчина!..

– Еще бы, – Фанни нервно дернулась, – еще какой щедрый! Но я, конечно, чуть не умерла от злости, особенно когда увидела, как они смотрят друг на друга, Лоран и Катрин. Мне надо было обратить это в шутку, но я не знала как.

– Я бы на вашем месте взяла эти трусики, чмокнула Лорана в щечку и сказала: «Спасибо, дорогой, стринги прелестные! Но ты не обидишься, если я не буду их носить? Ведь неизвестно, как долго на белье сохраняются споры бледной спирохеты!» – Эмма усмехнулась так, что у Фанни мурашки по спине пробежали.

– О-о, – протянула она, – вот это да, а у меня не хватило ни ума, ни выдержки. Я устроила идиотскую сцену, наорала на Лорана и уехала одна. Закончилось все очень печально. Я, дура, поехала домой, а Лоран привез к себе Катрин и держит ее при себе чуть ли не полгода. Уж очень завели его эти трусики!

– Да не трусики, а умение всякую ситуацию виртуозно обратить в свою пользу, – задумчиво проговорила Эмма. – Редкий талант!

– Судя по тому, что вы сейчас сказали, вы этим талантом тоже обладаете. – Фанни возбужденно схватила ее за руку. – Пожалуйста, прошу вас!.. Вы должны, должны поехать завтра на ипподром Лонгшамп и встретиться с Лораном!

– На ипподром? – изумилась Эмма. – На скачки, что ли?

Хорошо, что Роман этого не слышит. Он непременно решил бы, что Илларионов просаживает на скачках их бриллианты!

– Сейчас на ипподроме работает салон антиквариата. Роскошная экспозиция, что-то невероятное. Несколько моих клиентов в складчину арендовали там стенд и кое-что выставляют. Один из них, мсье Валуа, рассказал, что некий Доминик Хьюртебрайз на завтра сговорился встретиться с очень богатым русским клиентом – тот просил найти для него натюрморт старой голландской школы. Я сразу поняла, о ком речь. Лоран помешан на старых голландцах! Не зря он купил себе квартиру именно на авеню Ван-Дейк. Я попросила мсье Валуа уточнить, и он подтвердил: да, Хьюртебрайз встречается с мсье Адре Ил-ло-ра… нет, мне этого никогда не выговорить!

– Илларионовым, что ли? – небрежно подсказала Эмма.

Фанни вытаращила глаза:

– Вы его знаете?

– Нет, но это довольно распространенная фамилия в России, как, к примеру, во Франции Валуа.

– Понятно. Словом, как уверяет мой Валуа, Хьюртебрайз нашел какую-то баснословную картину, написанную, если не ошибаюсь, в 1691 году, за которую он хочет сто тысяч евро, а Лоран все-таки решил сначала на нее посмотреть.

– Надо же, – усмехнулась Эмма, – хочет посмотреть? Кота в мешке покупать не хочет? Но ведь это естественно!

– О, вы не знаете Лорана. Иногда он платит не глядя, только за имя. Видимо, не слишком доверяет этому Хьюртебрайзу, если решил сначала посмотреть, а потом уже платить. В любом случае завтра в три часа они встречаются в этом салоне на Лонгшамп, стенд 406-й. Если бы вы могли в это время оказаться там и привлечь внимание Лорана, например, устроить скандал…

– Скандал? Ради всего святого! Но почему именно скандал?

– Понимаете, – с нервным смешком пояснила Фанни, – кроме Эдипова комплекса, у Лорана есть еще кое-что. При том, что это самый неконфликтный мужчина из всех, кого я знаю, он страшно заводится во время скандалов! Сам он выяснять отношения ни за что не будет, он лучше вообще уйдет, но если начать приставать с чем-то к нему, он страшно разволнуется. А когда Лоран волнуется, у него первое желание – снять стресс с помощью секса. Я, между прочим, пыталась это использовать. Чтобы вернуть его, однажды устроила сцену в музее д’Орсе, но безуспешно, видно, я для него тогда уже потеряла интерес. А вы новое лицо. Ему наверняка уже начала надоедать Катрин, он будет рад замене. В любом случае стоит попробовать, ведь выиграть можно очень многое!

«О да, ты даже не представляешь, сколь многое можно выиграть и проиграть!»

– Слушайте, – возмутилась Эмма, – вы предлагаете мне связаться с каким-то больным, честное слово! Он же психический, этот ваш Лоран! То у него Эдипов комплекс, то скандалы ему нужны, чтобы эрекция произошла…

Фанни фыркнула.

– С эрекцией у Лорана все как надо, не переживайте. А кто из нас не болен, скажите на милость? Лоран – псих? А я, помешавшаяся на любви к вашему сыну? А вы со своей навязчивой идеей найти бриллианты на улице или выйти замуж за миллионера?

– Если честно, – пожала плечами Эмма, – я вполне могу отказаться от обеих этих идей. Ради каких-то бриллиантов спать с чокнутым миллионером…

– А ради Романа? – быстро спросила Фанни. – Вы не представляете, как его может развратить Катрин! Да он после этой шлюхи и смотреть на нормальную женщину не захочет! Ладно, черт со мной, но вам же когда-нибудь захочется, чтобы Роман женился на приличной девушке, захочется внуков, в конце концов… А для этого нужно оторвать от него Катрин!

Судорога прошла по лицу Эммы, взгляд ее устремился в пространство.

– Хорошо, я попробую, – сказала она буднично. – Только ведь нет никакой гарантии, что Катрин, брошенная Лораном, еще сильнее не привяжется к моему… к моему сыну.

– И пусть привязывается! – пожала печами Фанни. – Только зачем она ему с пустым карманом, скажите на милость? Если Лоран лишит Катрин содержания, ей не на что будет содержать Романа. Тогда он и сам от нее уйдет, я не сомневаюсь!

«Ох, мой хороший, во что же я тебя превратила, что я с тобой сделала, до чего довела! Ты теперь не просто постельная игрушка ополоумевших от последней любви дам, ты какая-то модная тряпка, которую они рвут друг у друга. Торг за тебя! Аукцион, как тот, что шел за стринги Катрин. Кто больше? Кто больше за чудного, красивого, ласкового? Кто больше за моего единственного?

Да, я виновата перед тобой. Но почему ты сам идешь на это с такой готовностью? Только ли для того, чтобы угодить мне? Или тебе в самом деле полюбилось разнообразие? Но если так, что будет со мной?.. И не пора ли прекратить нашу игру, пока не поздно? Хотя нет, уже поздно…»

– О чем вы думаете? – Фанни вдруг показалось, что ее собеседница с трудом удерживается от рыданий.

– Ни о чем особенном. – Эмма опустила глаза. – Хорошо, я согласна попробовать. Я вспомнила одну девушку из России, которая тоже очень хотела выйти замуж за миллионера. Это желание довело ее до могилы. Интересно, куда оно приведет меня?

Если бы мы умели слышать подсказки, которые порой доносятся из заоблачных высей, Эмма вполне могла бы расслышать легкий, как ветер, шепоток:

– И тебя, и тебя это доведет до могилы…

Только до чужой.