Когда фея пришла к Максу, а дело было теплым весенним вечером в Берлине, он сидел перед «Рикос спортек», пил пиво и думал: вся сложность с идиотами в том, что они слишком идиоты, чтобы осознать свой идиотизм. Через час он должен был ужинать с Ронни, и если он наконец-то не скажет Ронни о мнении сотрудников, то кто же это сделает? А мнение было единодушным: в последнее время Ронни не только совершенно неприлично вел себя с большинством служащих, но если он и дальше собирается руководить агентством так же, как в предыдущие месяцы, то оставит их всех без работы. Как раз сегодня он снова позволил себе две вещи: вначале не разрешил Нине поехать с ее новым другом в отпуск (а билеты были уже заказаны и оплачены), объяснив это тем, что во время предстоящей кампании ему якобы обязательно нужно ее присутствие, в противном случае она может увольняться. А после этого разослал в газеты сообщение, что рекламному агентству «Гуд ризонз» удалось заполучить нового постоянного сотрудника — всемирно известного фотографа Элиота Барнеса, хотя пока с Барнесом состоялось только несколько ни к чему не обязывающих разговоров. Не прошло и трех часов, как позвонила агент Барнеса и сообщила, что впредь до особых указаний любое сотрудничество исключено. Макс — а именно ему в подобных случаях Ронни поручал роль пожарного — всю вторую половину дня беседовал по телефону с сотрудниками Барнеса, с агентом Барнеса, наконец, с самим Барнесом, снова и снова объясняя, что это сообщение на собственный страх и риск написал некий практикант и восторженный фанат фотографий Барнеса, очевидно, в приступе слегка безумной подмены действительного желаемым. За исключением самого Барнеса, которому восторженный фанат его работ казался вполне понятной причиной для чего угодно, все остальные давали понять, что, во-первых, история с практикантом не вызывает особого доверия, а во-вторых, наверно, что-то есть во всех этих сплетнях, будто бы «Гуд ризонз» со времени выхода на биржу постоянно размещает в прессе всякую полуправду об огромных заказах и заключенных договорах, чтобы поддержать настроение акционеров.

Макс покачал головой. Грандиозная акция! И почему Ронни решил, что такая глупость ему поможет?

Когда восемь лет тому назад Ронни вместе с Максом — первым служащим и тогда еще более или менее равноправным партнером — основали «Гуд ризонз», они носились с идеей рекламировать исключительно продукты и организации, которые, по их мнению, служили на благо мира и человечества: «Международную амнистию», «Хлеб для всех», «Гринпис», кофе непосредственно из стран-производителей, биопродукты, антирасистские кампании, некоммерческие предприятия. Но, несмотря на огромное количество саморекламы и объявлений в газетах, в первое время ни «Гринпис», ни страны — производители кофе, ни кто-либо другой, хоть сколько-то значимый и финансово привлекательный, не интересовались их агентством, разве что несколько фермеров из Бранденбурга, выращивавших яблоки, да голландская мастерская из Кройцберга, ремонтировавшая велосипеды. Спустя год, в течение которого они, так и не сумев уговорить своих заказчиков на что-то большее, занимались только тем, что, как выражался Ронни, «печатали дурацкие солнечные восходы с наркоманскими текстами, нацарапанными от руки, на чем-то вроде туалетной бумаги формата A-четыре», они решили временно поработать и для фирм, чьи продукты, может быть, и не так полезны миру. Вначале ювелирный магазин на Курфюрстендамм, потом — парочка модных бутиков и, наконец, — Интернет-фирма, продающая мебель из экзотических сортов дерева. Поначалу из-за этой фирмы было много споров, ведь в конечном счете философия «Гуд ризонз» плохо монтировалась с представлением о вырубленных тропических лесах. Но агентство находилось на грани банкротства, а мебельная фирма планировала рекламную кампанию по всей Германии.

Так оно и пошло, одно за другим. Кампания мебельной фирмы принесла большой успех, и другие фирмы стали заказывать «Гуд ризонз» рекламу йогуртов, шампанского, мобильных телефонов, мужских костюмов. Когда через год они получили заказ от автомобильного концерна, о котором было известно, что большую часть своих денег он зарабатывает на танках, некоторое сомнение длилось не больше одного дня, а потом в потолок полетели пробки от шампанского. Спустя четыре года «Гуд ризонз» относилось к трем-пяти самым сильным и прибыльным рекламным агентствам Германии. К этому времени Ронни давно уже был шефом, а Макс — всего лишь его послушной правой рукой. Поэтому и попытки Макса отговорить Ронни от выхода на биржу были весьма слабыми.

— Макс, старик, мы тут вкалываем уже годы до умопомрачения, как последние дураки, а что мы имеем? У тебя есть вилла на озере? У меня есть вилла на озере? Сейчас дела идут лучше, чем когда-либо, и у нас появился уникальный шанс сделать настоящие деньги.

— А если нам не повезет?

— Ну, ты в своем репертуаре! Если бы все было по-твоему, мы бы до сих пор рекламировали гнилые яблоки для каких-нибудь хиппи. Мир ждет нас, вот что ты должен чувствовать.

— Я чувствую только, что сейчас несколько фирм постоянно обеспечивают нас заказами.

— И как ты думаешь, что они сделают, когда мы выйдем со своими акциями на биржу? Они купят акции «Гуд ризонз» и подкинут нам в два раза больше заказов.

— Может быть.

— Ох, Макс! Макс, Макс, Макс — малыш Макс. Что бы ты без меня делал!

— Хм. Кстати, если помнишь, все еще существуют старые документы об учреждении «Гуд ризонз». Я не думаю, что ты собираешься подать их для регистрации на бирже.

— А, ерунда. Их надо просто выбросить.

— Но может, есть смысл как-то объяснить название? Для имиджа.

— Перевести «Гуд ризонз»? Да не надо мне никакого перевода. А потом, когда из-за курса наших акций мы переместимся на верхнюю строчку рейтинга… — Ронни улыбнулся так широко, что стали видны задние зубы, — все сами поймут, что это — веские причины.

Это произошло год тому назад: «Гуд ризонз» вышло со своими акциями на биржу. В первые месяцы курс поднимался, затем держался некоторое время на хорошем уровне, а во время кризиса нового рынка рухнул. Теперь акция стоила всего одну пятую первоначальной цены. И Ронни, привыкшему завоевывать новых клиентов своим надменным, вселяющим оптимизм шармом дельца, обещанием воздушных замков и фантастических перспектив, теперь приходилось выслушивать от каждого заказчика рекламы, что курс «Гуд ризонз» упал ниже некуда, а его фантазии, очевидно, вообще беспочвенны.

Макс выпил пиво, повернулся на стуле и махнул рукой, чтобы заказать еще. В этот момент из-за угла дома появилась Софи. Их взгляды встретились, и Софи замедлила шаг, словно больше всего ей хотелось повернуть назад. Потом она все же прибавила шагу и, подойдя к столику Макса, дружелюбно сказала:

— Что, Макс, рабочий день закончен?

— К сожалению, это только перерыв. Я сейчас встречаюсь с Ронни.

— Да?

Как всегда, Макс не мог понять выражения лица Софи.

— Ты уже слышал, что он сегодня утром натворил с Ниной? — спросила она.

— Естественно. Свинство.

— Ты так думаешь?

— Конечно, я так думаю. Даже если… Ну да, он заботится о фирме, а Нина в своем деле, несомненно, супер.

— И поэтому он готов ее вышвырнуть, если она поедет в отпуск, согласованный два месяца назад?

— Ну ты же знаешь, каким иногда бывает Ронни. Да и вряд ли он ее вышвырнет…

— Вот именно, я знаю, каким он бывает, и поэтому я посоветовала Нине отказаться от отпуска, если она хочет сохранить работу.

Макс слегка покачал головой, посмотрел на стол перед собой и серьезно сказал:

— Я полагаю, ты преувеличиваешь. С Ронни можно договориться обо всем.

— Да? Тогда договорись с ним об этом.

Больше всего Максу хотелось сказать, что как раз это он и собирается сделать сегодня вечером, причем со всей настойчивостью. Но тогда, наверно, Софи завтра его спросит, чем закончился разговор, который, вполне возможно, закончится ничем, а Макс почему-то и без того всегда чувствовал себя перед Софи слабаком.

— Я сначала завтра поговорю с Ниной. Вдруг отпуск можно перенести на несколько недель. А связанные с этим расходы агентство, разумеется, возьмет на себя.

— Да уж.

— Ну, брось. Мы это уже однажды сделали, в прошлом году, с Роджером.

— Насколько я знаю, ты заплатил Роджеру деньги из собственного кармана.

Макс открыл рот и какую-то секунду выглядел именно так, как ему меньше всего хотелось выглядеть перед Софи, — абсолютным слабаком. Потом у него в голове мелькнула мысль: а как она сумела это узнать?

— …Но только заимообразно. При подсчете расходов я, естественно, вернул свои деньги.

— Естественно.

— А ты как думала?

— Я думала, что Ронни говорил правду, когда мы праздновали Рождество и он под конец вдрызг напился и смеялся над тобой: ему, дескать, совсем не надо заботиться об атмосфере в конторе, об этом позаботится малыш Макс, тот готов даже свою зарплату отдать каким-то мелким служащим, лишь бы они могли поехать на серфинг и не держали бы зла на «Гуд ризонз».

Макс стиснул зубы, выпятил губы, на лице его появилось не столько оскорбленное, сколько обескураженное выражение.

— Это неправда.

— Что неправда? Что Ронни так сказал или что ты заплатил из собственного кармана?

— Я вернул себе эти деньги.

— Ну, может, он этого не знал.

— После Рождества.

— A-а. Значит, твое положение позволяет тебе компенсировать расходы даже в следующем финансовом году?

— Совершенно верно. Кроме того, мы с Ронни знакомы так давно, что постоянно посмеиваемся друг над другом, и ни один не делает из этого проблемы.

— Хм. Особенно ты любишь посмеяться над Ронни.

— Не думаю, что ты так уж часто общаешься со мной вне работы, чтобы судить об этом.

— Да, к сожалению, нечасто.

И тут Макс не нашелся что сказать, а Софи так и стояла рядом. Он взял было свой стакан с пивом, но вовремя заметил, что тот пуст.

— Ну хорошо, — сказала наконец Софи, — приятного тебе вечера.

— Тебе тоже, — ответил Макс, — до завтра.

Когда Софи скрылась за припаркованными машинами, Макс не сразу смог убедить себя, что их разговор был всего лишь ироничной болтовней двух упрямых людей, не больше того. Потом он снова махнул рукой официанту.

Он все еще махал, но уголком глаза заметил какое-то движение. Макс повернул голову — перед ним парила фея.

— Добрый вечер. — Это прозвучало, как пожелание.

— Добрый вечер, — ответил Макс, не опуская руки, подзывающей официанта, и ожидая, что у него спросят дорогу или стрельнут сигарету. Правда, он заметил, что фигура перед ним выглядела как-то прозрачно, а ее босые ноги не касались земли, но объяснил это фасоном небесно-голубого переливающегося платья и изысканных сандалий. Наверно, она работает в каком-нибудь салоне моды. Недалеко от «Спортек» было несколько маленьких ателье.

— Я — фея, я пришла, чтобы выполнить одно ваше желание.

Макс снова обернулся к двери в надежде встретиться взглядом с официантом, который, очевидно, не замечал его поднятой руки. При этом слова феи медленно доходили до его сознания.

— Простите, что вы сказали?

— Я фея, — повторила фея. — Пришла, чтобы выполнить одно ваше желание.

Макс вначале с недоумением посмотрел на нее, потом опустил руку и сердито нахмурился. Это что, шутка? Может, рекламный трюк? Добрая фея от «Шультхайс» или «Мальборо», которая обещает сидящим в одиночестве мужчинам исполнить желание, на выбор — горный велосипед или коллекцию ножей, если они будут в течение года заказывать каждую неделю блок сигарет или два ящика пива? Или телевизионный розыгрыш? Но где камеры? А может, просто сумасшедшая?

— Слушайте, если это какая-то игра…

— Нет. Я — настоящая фея, и вы действительно можете назвать одно желание. Правда, исключаются желания по следующим статьям: бессмертие, здоровье, деньги, любовь, — отбарабанила фея свой текст.

Это была ее десятая встреча за день и, наверно, тысячная с тех пор, как шеф повысил ее и ввел в круг фей, раньше она чистила звезды. Она знала все виды изумления и недоверия, правда в несколько смягченной форме. Для того чтобы у фей оставалось достаточно времени на выполнение желаний и чтобы им не приходилось каждый раз подробно объяснять про свои способности и особенности, в их ауре было нечто, что позволяло осчастливленным лишь слегка изумляться, ужасаться, недоумевать или сомневаться. С момента ее появления большинству людей визит феи начинал казаться почти таким же нормальным, как заранее назначенная встреча с автомехаником или консультантом по налогам. Ведь и их профессиональных объяснений почти никто до конца не понимает, а некоторые способы провести автомобиль через техосмотр или укрыть какую-то часть прибыли от налогов несведущим кажутся почти волшебством. И лишь очень немногие стараются еще и разобраться в том, что, очевидно, должно принести им выгоду.

На секунду Макс замер, словно вслушиваясь в уже отзвучавшие слова феи, попытался уяснить себе их смысл, потряс головой, быстро оглянулся, как бы проверяя, не изменился ли мир вокруг него, а потом перегнулся через стол:

— Вы что, и правда парите?

— Да, как и все мы.

— Все вы? А есть несколько фей?

— О, и не сосчитать. И все равно мы едва успеваем на наши встречи с клиентами. Просто слишком много желаний.

Макс медленно кивнул, откинулся на спинку стула и, не глядя, потянулся за сигаретами.

— Вы хотите сказать, что вам надо попасть в каждое место, где люди чего-то желают?

— Строго говоря, да. Но, как я уже сказала, мы не успеваем и нередко приходим слишком поздно.

Не сводя с феи глаз, Макс прикурил сигарету. Сквозь узкое, невзрачное, немного утомленное лицо феи он видел фасады домов на противоположной стороне улицы и вывеску аптеки. У него пересохло во рту. Вообще-то он был не из тех, на кого мог произвести впечатление какой-то фокус. Правда, он старался не встречаться с цыганками, гадающими по руке, в России научился не чокаться безалкогольными напитками, а при мысли о смерти или болезни иногда стучал по дереву. Но он не верил ни в какого Бога, кроме своего собственного, и был убежден, что все на свете можно объяснить логически, если только как следует подумать. Кости выпадают так, а не иначе в зависимости от того, как их бросить, — и все тут. (Он подозревал, что сам порой бросал не очень-то удачно.)

Но сейчас перед ним, очевидно, что-то совсем другое. Вот он только что выпил стакан пива, и, если прикоснуться коленкой к ножке стола, он ее чувствует. И все-таки перед ним парит прозрачная фигура и дарит ему желание. А ему это кажется правдой.

— И чего же я пожелал?

— Мне очень жаль, но я каждый день принимаю столько желаний, что почти никогда не могу вспомнить чье-то конкретное.

— Но ведь, наверно, я каждый день чего-нибудь желаю?

— Это все равно. Одно из ваших желаний стало причиной для моего появления. И теперь вы можете — разумеется, в рамках правил — пожелать все, что угодно.

— Ага.

«Чего же я хочу?» — подумал Макс и беспомощно посмотрел на фею.

— Еще раз, что запрещено?

— Бессмертие, здоровье, деньги, любовь.

Макс затянулся сигаретой и задумчиво покачал головой. У него сразу же нашлись бы идеи касательно любви. Например, он вот уже два месяца регулярно встречается на бадминтоне с Розалией из рекламы зубной пасты, но дальше беглого поцелуя в щечку дело не идет. Он даже спрашивал себя, не лесбиянка ли она. А уж про большую, глубокую, долгую любовь, по которой он, как и любой другой, тосковал и которая с годами и опытом, казалось, уходила от него все дальше и дальше, — и говорить нечего. И пожелания относительно денег он смог бы назвать не задумываясь. Правда, зарабатывал он неплохо, но в своей верности Ронни вложил все сбережения в акции «Гуд ризонз». В последние шесть лет вилла на берегу озера, которую Ронни предсказывал ему в результате выхода на биржу, была ему не по карману больше, чем когда-либо раньше. (О том, что для Ронни вилла — и не просто вилла, а двенадцатикомнатная, с маленьким парком и причалом — оказалась вполне возможной уже через четыре месяца, он предпочитал не думать.) А здоровье, бессмертие? Максу было за тридцать, и, несмотря на сигареты и алкоголь, врач раз в два года заверял его, что у него превосходное здоровье. Естественно, после тридцати он иногда начинал подсчитывать. Если здоровье подведет, то половина пути уже пройдена. А Макс любил жизнь. Он бы не возражал против нескольких лишних лет жизни. Но что с них толку, если здоровье подкачает? Вот пожелает он сейчас прожить сто лет, а с семидесяти окажется прикованным к постели? И его будут кормить через зонд или еще что-нибудь в этом роде?

Макс отбросил потухшую сигарету и снова посмотрел на фею, которая уже начала обеспокоенно покачиваться в воздухе взад и вперед.

— А чего желают другие?

— А самое разное. Некоторые просят несколько недель отпуска, другие — посудомоечную машину.

— Посудомоечную машину?.. — Макс растерялся. — Вы шутите?

— Уверяю вас, нет. У посудомоечной машины очень высокий рейтинг. Третье или четвертое место.

— А что на первом месте?

— Прославиться.

— О-о. И как вы это выполняете, раз столь многие этого хотят?

— Угадайте.

— Понятия не имею.

— Ток-шоу. — Максу показалось, что губ феи коснулась холодная улыбка. — На самом деле это из-за нас сейчас на телевидении так много ток-шоу. Наш шеф до этого додумался.

— То есть это ваш шеф решает, в какой форме будет исполнено желание?

— Если оно нечетко сформулировано. С желанием прославиться это часто бывает. Большинство не может ответить на вопрос как или чем, но стоит на своем. И тогда за дело берется шеф.

— Ток-шоу — не самая хорошая идея.

— Зато практичная и, уж во всяком случае, лучше, чем заставить человека прыгнуть с небоскреба.

— Ну, с этой точки зрения… Но разве слава не относится к графе «бессмертие»? А посудомоечная машина — к графе «деньги»?

— В общем, да. Если достаточно долго об этом думать, то, наверно, любое желание попадет в какую-то графу.

— До того, что посудомоечная машина стоит денег, додуматься просто.

Фея вздохнула:

— Послушайте, правила придумала не я. Я принимаю желания и объясняю людям, что можно, а чего нельзя. Посудомоечную машину можно, тысячу марок нельзя. Если вы хотите знать, почему это так, вам следует обратиться к шефу.

— А разве это возможно?

— Ну, иногда он принимает. Если желания касаются действительно больших событий: революций, войн, помощи голодающим, вакцин, изобретений.

Помощь голодающим, вакцины… Макс вспомнил, как восемь лет назад они с Ронни по ночам готовили проект кампании пожертвований в пользу регионов, переживающих кризис. То есть без обычных фотографий умирающих детей и высохших рек, а только моментальные снимки видных берлинских деятелей, обжирающихся и обпивающихся в дорогих ресторанах. Издатель известной газеты, с лоснящимся лицом и куском шницеля, торчащим изо рта, а ниже подпись: Если в течение недели вы не будете покупать его газету, он с голоду не умрет — а на сэкономленные деньги вы сможете спасти человеческую жизнь в Эфиопии. Или директор театра, сидящий рядышком с сенатором по делам культуры над батареей пустых бутылок из-под шампанского: И без ваших денег за билеты ближайшие десять провалов ему обеспечены, а эти пятьдесят марок помогут выжить целой семье.

Но организации, которым они предлагали провести эту кампанию, сочли проект слишком агрессивным. «Если бы фея пришла ко мне тогда, — подумал Макс, — я мог бы пожелать, чтобы эту идею купили и чтобы кампания была успешной…»

Макса смутило, что можно пожелать чего-то относительно голодающих. Словно кто-то напомнил ему о его юношеских идеалах, и чувство стыда охватило его. А вот сегодня ему пришло бы в голову желание помочь голодающим? Он даже не знал точно, где они. Все еще в Эфиопии? Или можно просто сказать: чтобы никто больше не голодал? Глупости. Наверняка кто-нибудь до него уже говорил это. И очевидно, ничего не вышло. Может, такое желание подпадает под графу «здоровье». Или «деньги».

Пока Макс так размышлял, чувство стыда становилось все сильнее. Словно он знал, что все его размышления имеют только одну цель: не выглядеть перед самим собой слишком эгоистичным, когда он назовет, скорее всего, личное желание. Потому что раздумывать над тем, что где-то в мире кто-то голодает, — это уже почти что поступок. В конце концов, первый шаг к решению проблемы — ее осознание. А сколько людей просто не замечают, что где-то есть голод? Тут он в моральном отношении явно выигрывает. И все-таки: он не мог до конца обмануть себя этими мыслями.

Но потом у него вдруг появилась идея: а что, если предложить Ронни вернуться к старым проектам «Гуд ризонз»? В качестве параллельной деятельности или некоммерческих проектов? Разве это не стало бы фантастической рекламой? Он прямо-таки увидел заголовки в экономических разделах газет: Крупнейшее рекламное агентство бесплатно проводит кампанию «Хлеб для всех». Или: «Гуд ризонз» впереди всех — и причины этого достойны уважения. Разве от этого курс акций не подпрыгнул бы до небес?

Макс еще представлял себе одобрительную ухмылку Ронни и благодарные лица коллег по «Хлебу для всех», когда фея, тихонько покашляв, сказала:

— Извините, но у меня еще много встреч сегодня, а вы так долго…

Макс выпрямился:

— Ну да, понятно, — и потянулся к пачке сигарет. — А как насчет виллы на озере?

Секунду фея выглядела удивленной. Наверно, после столь долгих раздумий она ожидала чего-то более значительного. Потом покачала головой:

— Слишком дорого.

— Но ведь это не деньги. Я имею в виду, ну, вроде посудомоечной машины. — Макс запнулся. Только что все выглядело довольно-таки замечательно: он спасал фирму и в придачу немного мир и поэтому имел право, не испытывая угрызений совести, пожелать то, чего он действительно хотел и что ему, как он думал, по праву полагалось.

— Вероятно, все дело в разнице цен. Все, что касается вещественных желаний, у нас имеет определенные лимиты. Вилла на озере выходит за эти лимиты.

Вначале на лице Макса появилось разочарование, потом раздражение. Он заметил удивленный взгляд феи и на мгновение увидел себя ее глазами. Вилла на озере! Ничего примитивнее и придумать нельзя!

Он поспешно начал объяснять, делая вид, что пошутил:

— Я просто хотел знать, что можно, а что — нет. Это не настоящее мое желание.

— Хорошо, — сказала фея, — значит, теперь назовите настоящее.

— О’кей. — Макс хотел сунуть в рот сигарету, которую уже несколько минут держал в руках, но заметил, что табак высыпался из влажной, порвавшейся бумаги. Пока он выбрасывал сигарету и брал новую, ему казалось, он чувствует внимательный, все замечающий взгляд феи, и, вместо того чтобы обдумывать желание, пытался угадать, что она о нем думает.

— Не усложняйте, — произнесла фея, заметив, как дрожат руки Макса, прикуривавшего сигарету. — Великого, единственного, совершенного желания не существует.

Макс поглядел на нее с благодарностью:

— И все-таки хочется его придумать, правда? И когда вы сейчас упомянули революции и голод, то мне вдруг показалось, будто именно я могу изменить мир.

Фея покачала головой:

— Не можете. Никто не может. Если бы вы знали, где и когда, вы могли бы заказать дождь. Или вот недавно кто-то пожелал мяса для Северной Кореи, а шефа это натолкнуло на идею с эпидемией коровьего бешенства и чтобы европейцы отправляли туда свой больной скот.

— Но это же… — Макс едва успел удержаться и не скорчить презрительную мину. Сразу же после желания с виллой ему было неловко слишком уж морализировать — и все-таки.

— Да?

— Ну, я думаю, это не очень-то красиво.

— А никто и не утверждал, что наши исполнения желаний всегда «красивы». Но могу вас заверить, мясо утолило голод, а ведь об этом и шла речь. Было бы хорошо, если бы вы наконец-то назвали свое желание.

Макс помедлил, словно у него на языке вертелось что-то еще, но потом сказал только:

— Ясно, сейчас, — и попытался собраться с мыслями. Но он был не из тех, кто умеет сосредоточиться в нужную минуту, например на экзамене.

— Думайте об обычных, близких вам вещах. Как правило, это разумнее и приносит больше удовлетворения. Вот только вчера один пожелал не испытывать боли при удалении зуба мудрости, и уверяю вас, когда вечером я заглянула к нему, чтобы посмотреть, все ли хорошо, то увидела самого счастливого клиента за последние недели.

Макс рассеянно кивнул. Казалось, в его голове с каждой секундой становится все меньше мыслей, только где-то в глубине стучит молоточек: желание, желание! Был момент, когда он со всей серьезностью думал: может, лучше всего заказать себе на балкон десять ящиков пива? И потом даже: а почему, собственно, нет, сам он ее никогда не купит, а посудомоечная машина — это практично… И еще эта идея с зубным врачом. Но ему не надо к зубному, да он и не боится встреч с ним. Вот некоторых других встреч… Бывают такие, которым он предпочел бы удаление зубов, например…

Фея, погруженная в мысли о предстоящих визитах, с облегчением заметила, что Макс перестал хмурить лоб. Потом он поднял голову и спросил с едва заметным лукавством, а может, и наглостью:

— А если я пожелаю, чтобы какой-нибудь идиот перестал быть настолько идиотом, чтобы не сознавать собственный идиотизм?

Фея снова взглянула на него с удивлением, на этот раз приятным. Она была почти уверена, что таксой человек, как Макс, способен в конце концов пожелать только самую дорогую из возможных вещей. Встречались клиенты, которые просто спрашивали: «Что у вас самое дорогое?» А это как раз и была посудомоечная машина.

— Собственно, вряд ли это будет трудно. Но не могли бы вы сформулировать еще раз, и поточнее?

— Мне сейчас предстоит разговор с моим партнером по бизнесу, то есть он — мой шеф, но одновременно и друг, — так вот я должен поговорить с ним о кое-каких делах на фирме, которые из-за него идут неправильно, чего он просто не хочет понять — или не может.

Фея кивнула:

— Но учтите, вы не будете помнить о моем визите. То есть вы должны быть уверены, что в любом случае заговорите со своим партнером об этих проблемах.

— Я забуду вот это все?

— А как вы думаете, почему вы еще никогда про нас не слышали? — Фея дала Максу минутку поразмышлять над этим обстоятельством, а потом спросила: — Ну как, вы останавливаетесь на этом желании?

На мгновение у Макса появилось такое чувство, словно он находится перед полкой с лотерейными выигрышами в ярмарочном балагане и может выбрать все, что угодно, однако по ошибке, как нарочно, тянет руку в угол с шариковыми ручками и пластмассовыми отвертками. Но тут же ему стало ясно: его желание возникло не только потому, что он хочет наконец-то высказать Ронни все, что думает. Важно, чтобы Ронни его понял, ведь от этого зависит, сумеет ли «Гуд ризонз» совершить решающий поворот или окончательно рухнет — со всеми рабочими местами и акциями. Поэтому Макс не боялся, что, даже забыв про визит феи, он в последний момент пойдет на попятный. Для сохранения собственной работы ему не оставалось ничего другого, как попытаться вразумить Ронни. И вот уже Макса охватывает горячая волна радости, когда он представляет себе, как Ронни просит прощения за все свои подлые поступки последних лет и благодарит за то, что он вправил ему мозги.

Макс глубоко вздохнул, улыбнулся и торжественно произнес:

— Да.

— Ваше желание исполнено.

Макс все еще сидел с поднятой рукой, когда официант поставил перед ним пиво.

— Еще что-нибудь? — спросил он, потому что Макс, оцепенев, смотрел перед собой и не опускал руку.

— Что?

— Вы хотите еще чего-нибудь?

Макс посмотрел на полный стакан, потом на лицо официанта, опустил руку и медленно покачал головой:

— Нет, спасибо.

Когда официант отошел, Макс поглядел на часы. Через полчаса он должен быть в «Марии». Может, перед этим лучше выпить чашку кофе. Кажется, он только что чуть не заснул за столом. Он знал это за собой: перед важными встречами на него нападала какая-то паническая усталость.

За закуской это произошло в первый раз, и Максу показалось, что все как в сказке. Для начала он заговорил про Нину и проблему с ее отпуском и про то, что значит решающее слово Ронни для и так не блестящего настроения в фирме. Ронни на удивление спокойно его выслушал, все с меньшим аппетитом ковыряясь в салате, наконец отложил вилку, сделал глоток белого вина, взял сигарету, опустил голову на руку и задумался. Про сигарету он забыл, она дымилась и наполовину превратилась в пепел, тут Ронни поднял голову, задумчиво стряхнул пепел себе на брюки и повернулся к Максу, подавленный, почти печальный:

— Но это же отвратительно!

У Макса чуть кусок помидора изо рта не вывалился.

— Что?

— То, что я наговорил. — Ронни покачал головой и ткнул сигарету в пепельницу. — Совершенно отвратительно. Хотелось бы знать, что на меня снова нашло. Может, ревность к ее новому другу. Одно время я и сам не прочь был с ней… Но тогда тем более: это — гадость! Отменить ее отпуск… — Ронни постучал себе по лбу. — И к тому же Нине, одной из лучших. Как ты думаешь? Мне нужно просто извиниться? Да нет, ерунда, мы дадим ей две недели дополнительного отпуска, причем за счет фирмы. Надо будет что-нибудь подыскать, Карибы или восхождение на Эверест — она же так любит лазать по горам. Или ты считаешь, что это слишком?

Вопрос Ронни и его полный ожидания взгляд на мгновение привели Макса в замешательство. Он протянул руку к вилке, но понял, что не сможет ничего проглотить, вместо этого взял салфетку, вытер чистые губы, потом, словно ища поддержку, схватил бокал с вином, сделал большой глоток, еще один и только тогда спросил:

— Ты серьезно?

— Макс, старик, конечно, серьезно. Я вел себя по-свински и хочу это исправить. Но ты мне должен помочь.

Он должен — что? Помочь?.. Кажется, Макс не слышал от Ронни этого слова вот уже шесть лет. Разумеется, Ронни иногда была нужна его помощь, но обычно он говорил примерно так: «Эй, Макс, позвони-ка Виксеру из фирмы моющих средств и скажи, что я его с кем-то спутал… А лучше, что кто-то из моих близких умер, поэтому у меня тогда было, ну, плохое настроение… Ну то есть я был совершенно подавлен. Скажи, я сожалею, но не могу сам ему позвонить, потому что должен заказывать этот чертов гроб или еще что-нибудь в этом роде… Да ты справишься, и, пожалуйста, купи себе наконец нормальную туалетную воду, у нас тут все-таки не клуб бездельников, правда?»

Для верности Макс выпил еще глоток вина и дрожащей рукой долил бокал, прежде чем ответить:

— Я не знаю, может ли «Гуд ризонз» сейчас позволить себе восхождение на Эверест. Но даже если бы это было возможно, такой широкий жест едва ли фирме по карману.

— Гм, — ответил Ронни с таким внимательным, сосредоточенным лицом, какое до сих пор Макс видел у него, только когда Ронни думал, что его собеседник еще больший пройдоха, чем он сам.

— Потому что, на тот случай, если ты все еще не понимаешь, — продолжил Макс, чувствуя, что вино придало ему уверенности, — «Гуд ризонз» стоит на грани банкротства. И кстати… — Макс закинул руку за спинку стула и сам удивился своей неожиданно небрежной позе, — такие штуки, как сегодня утром с Барнесом, нас точно не спасут. Наоборот, еще парочка лживых сообщений, и даже самый верный и довольный заказчик подумает, надо ли ему сотрудничать с жульнической фирмой.

И тут чудо произошло во второй раз: Ронни признал свой идиотизм. Больше всего Максу хотелось, чтобы в ресторане оказался кто-нибудь из знакомых, кто смог бы подтвердить это. Потому что невозможно было поверить: никаких высокомерных пояснений или поучений, на какие уловки надо идти в биржевом бизнесе, даже ни малейшего упрямства или жалкого бормотания, вроде того, что Барнес — всего лишь пустое место и вообще должен быть счастлив, что «Гуд ризонз» готово дать ему шанс. Вместо всего этого Ронни извинился, при этом он выглядел несчастным и все время удрученно качал головой.

— Это так непрофессионально! Наверно, у меня и впрямь не все дома. А если у агентши Барнеса появится хоть малейшее подозрение, что за всем этим стою я, тут уж она в меня выстрелит из всех орудий, черт возьми. И завтра об этом узнают все. Она ведь совсем ненормальная. Когда мы однажды оказались соседями по столу на каком-то приеме, я написал ей на салфетке номер своей комнаты в отеле — ты бы видел, что тут началось!

А потом они отменили уже заказанный ужин, вместо этого взяли вторую бутылку вина, и долго говорили о делах «Гуд ризонз» и о том, почему агентство дошло до такого состояния. Они вспоминали, как начинали, а за третьей бутылкой уже оба сожалели о выходе на биржу и под конец строили планы, как с этого момента надо вести дела. Самое главное — и Ронни признал это, — чтобы сотрудники были довольны, чтобы работа приносила им радость, чтобы они ощущали себя частью агентства и поэтому старались на совесть и разрабатывали новые идеи. Короче: им снова надо стать командой.

— И наплевать на курс акций! — воскликнул Ронни так громко, что два последних посетителя, сидевших, кроме них, в ресторане, оглянулись. — Теперь мы снова будем делать свою работу. И если мы будем делать ее хорошо, остальное приложится. Твое здоровье!

Они чокнулись, допили свой шнапс, Ронни перегнулся через стол и взял Макса за руку:

— Ты даже не представляешь, как ты мне сегодня помог!

Макс глядел поверх плеча Ронни в почти пустой зал и спрашивал себя, не приснилось ли ему все это. Почти все, что за последние годы он без конца рисовал в своем воображении про Ронни и их отношения друг с другом, чего он так хотел, — в этот вечер свершилось. Если бы не их дорогие костюмы и не такой модный, снобский ресторан, можно было бы подумать, что все происходит восемь лет назад; они сидят вдвоем: большой, шумный Ронни с визитными карточками, где написано «Берлин — Нью-Йорк — Париж», и маленький, задумчивый Макс, одолживший ему денег на печатание этих карточек и вынужденный объяснять, как ужасно звучит, когда слово «Париж» по-немецки говорят с французским произношением. Тогда друзья любили повторять: если уж два таких разных типа понимают друг друга, то до конца. И так оно и было. Каждый знал сильные качества другого и умел принимать его слабости. А если им и случалось разойтись во мнениях — они были все-таки достаточно чужими людьми, — то спокойно выслушивали друг друга и старались найти компромисс. Потом пришел успех, появились апартаменты, автомобили, Ронни начал всерьез относиться к своим визитным карточкам, а Макс по-прежнему записывал свой адрес, если кто-то просил, на картонной подставке под пиво. И так далее вплоть до этого вечера.

Когда около часу они вышли из «Марии», то оба шатались и Макс держался за Ронни. На стоянке такси они еще раз присягнули лучшим временам, которые начнутся завтра, потом Ронни плюхнулся на переднее сиденье, а Макс помахал вслед уходящей машине. Затем уселся на ступеньках какого-то магазина, закурил сигарету и начал смотреть на автомобили, скользившие туда-сюда по Курфюрстендамм. Великий город, великий вечер.

В какой-то момент Макс решил, что он слишком взволнован, чтобы ехать домой. Ему захотелось еще где-нибудь выпить. Например, в клубе «Гевара». Многие сотрудники «Гуд ризонз» ходили туда, и поэтому он, как правило, избегал этот бар. Дело в том что, хотя почти все в фирме к нему относились хорошо и, как ему казалось, даже любили его, он никогда не мог отделаться от ощущения, что в его присутствии шутки и болтовня становились как-то тише и сдержаннее. Словно за столом сидела бабушка, и поэтому вместо анекдота про групповой секс у Папы Римского лучше было рассказать про то, как встретились два восточных немца… Но теперь ведь все по-другому. С его вечным старанием держаться лояльно по отношению к Ронни и одновременно быть обычным членом коллектива теперь наконец покончено. С завтрашнего дня они все — члены одной команды.

Было начало третьего, когда Макс вошел в бар, уставленный диванами и креслами и залитый мягким, желтоватым светом. Две парочки обнимались на диванах под тихий джаз на ксилофоне, за стойкой стояла барменша, она лениво кивнула Максу. Он уже собирался разочарованно уйти, но все-таки решил хотя бы выпить пива, чтобы лучше заснуть. Он сел у стойки, сделал заказ, оперся головой на руки и стал смотреть, как барменша цедит пиво. Значит, завтра. Ронни собирался объявить про новый дух агентства на еженедельном собрании, а вечером, так мечтал Макс, они все вместе будут отмечать это здесь, в клубе «Гевара». И он будет бесспорным…

— Надо же, Макс.

Макс повернул голову и на мгновение оцепенел. Рядом с ним стояла Софи. Она сняла пиджак, бросила его на кресло, села на табурет у стойки и сделала знак барменше. И лишь потом взглянула на него. Как всегда, выражение ее лица было непонятно Максу.

— Вот так сюрприз! Я тебя здесь еще никогда не видела.

— Привет, Софи… Ну да… — Макс заставил себя улыбнуться. — Да я и был тут всего два-три раза.

— Ага.

Ага? Что значит это «ага»? Если ты редко бываешь в клубе «Гевара», значит, ты уже считаешься в агентстве изгоем? Макс почувствовал, как в нем закипает ярость, но вовремя опомнился: ведь теперь все по-другому. Софи теперь ничего не могла ему сделать. Благодаря ему — только ему — с завтрашнего дня «Гуд ризонз» будет совсем другим. И потом, ему было интересно поглядеть, с кем люди ходят выпить.

— Но теперь все изменится, — не удержался он, надеясь, что Софи не потребует более подробного объяснения. Ронни еще не объявил про новую концепцию фирмы, а Макс был не настолько пьян, чтобы стопроцентно полагаться на слова шефа.

— Почему? Решил немного пошпионить?

Софи слегка наклонилась к нему, и, хотя от него самого несло спиртным, а в баре было накурено, Макс почувствовал ее аромат.

— Пошпионить?

— Ну, поразнюхать, о чем сотрудники агентства говорят после работы.

Прежде чем Макс сообразил, что ответить, барменша поставила перед ними пиво и джин с тоником. Софи подняла свой бокал, кивнула Максу и сделала большой глоток.

— Ты что, рехнулась? — произнес он наконец, когда она поставила бокал на стойку.

Не обращая на его слова никакого внимания, Софи спросила:

— Угадай, с кем я встречалась сегодня вечером? С Ниной. И знаешь, что мы решили? — Она снова слегка наклонилась к нему, ее прозрачные глаза выражали презрение.

— Нет, — ответил Макс и невольно высокомерно улыбнулся. — Но ты наверняка мне сейчас скажешь.

— Очень остроумно. Да ведь все знают, малыш Макс — он такой. Всегда шутит и заботится о рабочей атмосфере.

— Это что, плохо? — Макс говорил подчеркнуто дружелюбно и был очень доволен собой, тем, что ему удалось найти этот независимый, ироничный тон. Мыслитель и руководитель, с отцовским всепрощением принимающий мелкие колкости Софи. А может, она вообще лесбиянка? Об этом он раньше не думал.

Нетерпеливым движением руки Софи отмела его вопрос.

— А решили мы вот что: без тебя Ронни все равно оставался бы засранцем, но с ним можно было бы разговаривать. Потому что из-за тебя, из-за того, что ты, приживал, вечно вклиниваешься между нами, исправляешь его ошибки и так все устраиваешь, что мы скрипя зубами вынуждены делать вид, что всем довольны, дело никогда не доходит до настоящего спора.

Макс наморщил лоб и склонил голову набок. Что она говорит? Кажется, она совсем свихнулась. Кроме того, когда она говорила, у нее изо рта брызгала слюна.

— А с Ронни можно спорить. Потому что он все что угодно, только не трус. А иногда у него даже прорезается чувство юмора. Но ты! Что можно сделать, когда между нами стоишь ты! Конечно, он рад, что у него есть человек, оберегающий его от всяких неприятностей — если надо, даже за счет собственного кошелька. Сколько ты хотел заплатить Нине, чтобы она перенесла отпуск и заткнулась?

Макс чуть было не рассмеялся, настолько абсурдными показались ему эти слова после вечера с Ронни. Он машинально потянулся за пальто.

— И все это только для того, чтобы стать необходимым. Потому что ты прекрасно знаешь: если в «Гуд ризонз» есть абсолютно лишняя и непродуктивная должность, так это твоя. И если Ронни когда-нибудь сообразит, что ты гасишь не только все неприятные, но и все конструктивные дискуссии, он, наверно, начнет выяснять, а что ты еще умеешь, кроме как не давать конфликтам вырваться наружу?

Макс покачал головой, стараясь всем своим видом показать, что ему смешно:

— Какая чушь. Я как раз только что убедил Ронни, что мы снова должны стать командой.

— Ясно. Лучше всего с голубем мира на логотипе. Как раз то, что тебе надо: с этого момента «Гуд ризонз» больше уже не будет предприятием с сотней служащих, зарегистрированным на бирже, а станет радостным отрядом единомышленников с общими целями. Могу точно представить себе, что ты говорил: непринужденная рабочая атмосфера, доверительные отношения, благодаря этому — командный дух и полная самоотдача, равная ответственность, креативность и в результате необыкновенный успех. — Софи глубоко вздохнула, а потом бросила Максу в лицо, брызгая слюной: — Да, тут уж будет, что придется гасить! И сглаживать! И устраивать! Ведь, по твоему мнению, сейчас лавочка едва держится на плаву, но вот если мы все возлюбим друг друга!..

Макс нырнул в пальто. Это было просто невозможно вынести!

— Ты просто уже затерроризировал все агентство своим проклятым трусливым желанием сохранить равновесие и взаимопонимание!

Не глядя на Софи, Макс поднялся с табурета, бросил на стойку первую попавшуюся купюру, какая нашлась в кармане, и вышел из бара.

Ловя такси, он размышлял: что ей, собственно, было надо? Наверно, просто поиздеваться над ним. Поиздеваться над кем-нибудь. Вот ведь идиотизм.