Разуметь не можно быстровий, Перескакивая с облыжной очереди Не заломлять по выси брови, Кто не узнает возданной дочери. А сокрываясь в обымы бреденя, Див глянул дремливо на облаке мочи, А не умерит весельных ведений Оброчный сын пониклой ночи Имуч в умчалых верстах почало — Коней, из гор чьи, к мете домчало.

Восторг изъявлен горестью горизонта, В разодранном кружеве — вожделенью последней — А весне отвечает изломанный Гром преднебесной колеби. И вот в находе прямейшей закрути Отвещаны бываньям вольности; Такая ветрянность в замирном закуте!.. И вещень вещий имеконязь. Сумеют груди, губы В мирячем любеже — Как ломится на тучах убыль В обратном рубеже.

На страшный верх из вер Отъятый случай на поклоне В гаданьи стрел изверг — Речами глаз — напротив. Реками в лад ведут На встреч мольбу о дубы. И гнездный пир на путике Встревожный склон задует. Взоры бежали сами… Запиханы души слов… И коло вечора лесами Навзлёт развивает число…

Горюн распластан на небозёме. И грому — в разодранной линии, А горб горится, в ответе вздыбившись. В вопросе явлению — на высоте подъема. Красочь, игранье, и в шитых зорях Страх вещных вер, избытке слынья, Рукой насмешника веселых имя. И нежно шлема безперых вымя Во свите блеска дерзка ответом, На рукояти норова, гордынь Жигмонда.

Что в эти домны заката Сбросить в уплывные горны И в хлада колыби закатить Блеск в смену на ТУске непокорный Упоеваясь в расплывных тех струях. Что взнесенных дротиков снопы Кренящего диска умчалая дискоболиа, Она не расстроит чередного запуска, И конщик не сдует чёр в сбруях Летящего противоЧуден; Напружность веселую стопит Опальнаго втуне пали о Забежчика с утра сам узкой Обгонит той згою меня разве! Что до последующей — я не участник И на журливом озере мой парус вей. Паруслом слез застенящей, А не бывало — не правда? — прекрасней Весел ея опенящей.

Какой бы сверкалой дюжины Утешена стая надменника. Омирщенною клонью разбужены Позвука зорчии пленники Так отвечает в гонитве — Неугодным походом на пропасти Дышел воздушных на вид вы — Очертелые дыхи робости Тутнем ходячим допытан Ревнующий внятень подъемов. Кто же вот скажет, копытом Бьет он за рощей Прове? Тоже замучил время. Кунак, добродий удневий. Может уздетая темень Отдавает заведомо гневом Отруба у предмолвия — иночто Прекословит клоня обоямо — По привычке все ж дышельным вынужден Туловом сдать пред брамой.

В нынь посылая грозных Дрожи насмешек Чуб ее вычуран просто На синеве безведома Выплатить слывшими глыбами, Звучей баянью величен; Но по зарям вдруг дыбами Большая мера толичеств. Месть безымянная с ними Вслед за побегами свиста Рядом и ядровых снимет Вздохов, встревоженных изстарь. Вновь на бегуне туманы [3] Волн ветровея разрежет Дань, поступая, выманивай Только очами забрезжит . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Никогда не устанет рамо, Если в ясную яти баву — С хода в иные стопы перебрасывать И в самую рань — чрез сланный ржавец Туго придет, не прихрамывая, В бременатую ныне славу; Позади, наизусть забежи И с кагалу постромки тупя порви И во окия навести храмовые, Что в нежданную возлетевшую ясынь Перебрасывайся живее с межи, — Осмехнется таимник поляны, Сын ясный, Но ты очей не смежи, Хоть и в синь высыпает ясок Тьму, яруги оба-пола цветень… . . . . . . . . . . . . . . . День голубой веселый летний И прячет тени ствол в кусты, Но это раз, конечно, только было, Что руки твои повисали пусты А там растачивает покрои теплынь И летось их мы точали И нынче подарнвает нас работой на лето, Ах, до самого вечера злая погонщица Нас понукает  — светлынь… Это совсем не покрой печали, Мне бы покроем печали, Неждав как шитье окончится, Еле сметав, на плечи Набросили жаркий баркан; Чрез дней чреду прошли бы легче И были бы цветней расшивки Эх, ты, расцветчик, — смугол — Ходатай вара и поводырь Разрубишь поворотный лета угол, Постой, твои шаги так шибки… Голову забросив, руки развесив — Как сладостна твоя голубь. О ВИР!

Ах просини, просини враз украсили А, бросьте их, бросьте лил ливмя Дождь на фонарей их россыпь газовых.   Совсем неукрашенный,   А все же приходит…   Ну, так мы его разом живо   Приложим к сезона моде.   Вы скажете: День это   Порежет их ниткою шелковой —   …И упадает, а тень не та   И не развяжете рук, только ли? Тень отдать его на попечительство! А тогда мы порядком его вычислим. Что и когда случится: Что за мучительство! Сейчас только нарядим его и вычистим.   А пред отбытием вашим,   Чтоб временей цепь была порвана,   Мне как то некогда даже   Пусть «те» отправятся кости считать ворона.   Совсем не украшенный,   Он придет и наскажет:   «Дню — только счет четвертое» — Наряд на следующий наряжен, И не страшно его встретить в обёртке. Звук и руки все послано в поезде Ну, да какой же горести Вы ожидаете скоро? Но я хотел сказать, то-есть, И, что не так он то вором Прямо в лицо быть назван Спряга дебела, не яхонта Выше повислые грозди! И, поломав затворы Дневного разбоя Об откровенные злости.

Когда в сухую весен грусть Днем площадь снится, Биением не скажет: пусть! И неба борчатая плащаница. За вычетом дали останется На ветер заброшенный призрак, Числовых строгостей данница Ношена мной еще в детстве. Асфальтом пошире, помимо все гнался Двенадцать усталостей! Точно как надсырь канауса Измерена верно на чувство Раздвоенной уст твоих алости… И зрачок в двух углах усмехался А ты же все кочевник Моих обугленных строк, Светом послушай очей в них Водопоях гремящий рог.

В вресени было, в вресень, Чалый умчался серпень, А до сих пор опеваешь Утро ты бавых песен. Свей же с нас свислые нити Доколе придет весна, Когда пальцы Ясыни вити Их устают навсегда. А омывай ветером Ты о заплечья повольника, Что на буявом сборище Всех замолчал речарей, Раз показав своевольника Должный пример, не уморится Гладить небрежно изличья морей.

Это последняя вылазка. (Робости рост отринь!) Что арьергарда выпуски Определила светлынь, Словоборением пены Стынут событья в конце, Ты хоть на пядень мены Вресень, о вресень, подайся: Свилы своей на гонце. Путаешь свислые нити. И, так Ясыни пальцы Моей умершей свести, Что утром холоже снега Вы же их, вы же, вити Будете в лицах разлуки, Втаю даваешь вести, Из-за реки Олега Ты, напружая луки. И сланью стелятся стрелы… Но в сторон зарученья удела Повернешь ли наверно раменья, Или в вечер навечно променян Проигравшейся пасерб сердца?

Как солнце низко стоит, Опыляет доспехи мечаря, Разве делавых и нежных таит Трепет столь пристальный вечера? То — возметнелые лепесты Бурные цвели Опреля… Так же стояли и бересты Пели бережные рени… В ветлые ринули пристани Войски суверные вёсел, — Боя не приняли изстари Сколько недуговых весен Рвитесь веселые взели, Мчитесь извои заград, Прави и брань волостеля Пели при смехоте крад.

И навзничь, и взмятыми взмахами Он бросит, не спросит, без просыпу, Тебя омерящий долями Стозорная доля козыря. На верную черную бродунь Блистательно сжата победами, Лонщица, лей в воду Быстробежную брежжень ведами. Так. — Но это ведь также возможно, Как локтем задорного роста Венчаный и встреченный ожил Раздаренный даждень юродства. Он вспугнут неровней норова, Кривляет обратный излёт; Но втрое тобою, которого Вряд ли сверстает весло.

Встревоженный воздух не может Вынесть вельможных уст С ним и измытый изменами Правень воздушных узд. Косяка доведён изворотом В болоте, чего облака, Волокнясь, по следам валоводов, Не желают совсем колыхать Сквозным устало время, Миряч по глубям блеск, Убором рваных углов Гребни морских чешуй — Как скалы — ответы узлов — Как речевита одежда из шуй. Птг. февраль.