— О, Деми, как это замечательно, — лицо Биатрис просияло, и она всплеснула руками. — Ты сможешь на недельку взять отпуск, и мы… — Промелькнувшая мысль заставила ее замереть, и она медленно произнесла: — Ты не обманываешь?

— Ну что ты, дорогая! — грек поспешил к ней, глядя прямо в глаза. — Я уже заказал два билета на самолет. Около восьми прилетаем во Флоренцию. Думаю, с гостиницей проблем не будет. Туристический сезон закончился…

— Никаких гостиниц! — вскинулась Би. — У меня же брат и две племянницы во Флоренции. На несколько дней мы всегда можем остановиться. Я сейчас позвоню… или ты думаешь, что это неудобно?

— А как ты меня представишь?

— Демис… Демис Полеопуло, мой старый друг.

— Этого достаточно?

— Вполне. Мы могли бы приехать так и тридцать лет назад, — Би растерянно начала что-то поправлять на столе перед ней.

— В любое время.

— Ты хочешь сказать, что они нас ждут с тех самых пор… Это просто непростительно. Летим немедленно!

— Если честно, они тогда были еще малышками, но это нетактично с твоей стороны напоминать мне о возрасте, — она наивно посмотрела на своего кавалера чуть исподлобья, как это делают маленькие дети, будучи уверены в результате. — Ты не шутишь?

— Вот только не знаю, как быть с твоим Мальчиком, — Демис сделал вид, что не расслышал ее вопроса. — Во всех авиакомпаниях строгие правила насчет животных. Требуют всякие справки о прививках…

— Я поговорю с Даниэль, — Би прижала ладони к груди.

— Надеюсь, она не откажет приютить Мальчика на недельку… А, кстати, сколько нам потребуется времени, чтобы съездить к…

— Джузеппе, — подсказал грек. — Я нашел в Интернете список студентов Флорентийского университета. В тридцать девятом — сороковом году на факультете изобразительного искусства было только два студента с таким именем. Художник и скульптор. — Джузи был художником. Я точно помню мамины рассказы.

— Я разговаривал по телефону с архивариусом, — голос Демиса стал сладковато вежливым. — Она сказала, что данные можно отыскать, но для запроса нужна справка от муниципалитета. Иначе они не могут.

— Это не проблема. Я уроженка Флоренции, да и брат занимает видное место в торговой палате. У нас в Италии, конечно, бюрократов больше, чем в любой другой стране, но за пару дней мы такие справки получим. Позвоним родственникам, поговорим со знакомыми… Это же святое дело!

Уже стемнело, когда небольшой «А-318» подлетал к аэропорту в Сесто, что в двадцати километрах от Флоренции. Родина могущественной некогда династии Медичи была залита разноцветными огнями, заставляя тех, кто сидел в крайних рядах салона, припасть к иллюминаторам. Самолет мягко приземлился и подкатил к терминалу. Встречающих было немного, и Биатрис сразу услышала свое имя. Щуря подслеповатые глаза, она так и не увидела плотного мужчину в солидном костюме, но помахала рукой в ответ. Зато звонкие голоса двух молодых женщин быстро помогли ей отыскать племянниц. После радостных объятий и поцелуев Биатрис представила родственникам своего спутника.

— Знакомьтесь. Мой старый друг Демис Полеопуло. Он хорошо говорит по-английски, так что давайте в его присутствии говорить на языке Шекспира… А это мой младший брат Фабио и племянницы Селен и Симона.

Пока все обменялись приветствиями и поцелуями, Би растроганно наблюдала за греком. Как же он был элегантен и торжественен! Боже, как он подходил к ней и ее семье. Будто и не было этих тридцати двух лет разлуки. Будто она все еще была молода и красива! Самое время думать о замужестве.

Из аэропорта ехали домой на солидном лимузине Фабио. Он посадил Демиса рядом с собой на переднее сидение и расспрашивал о делах, а Биатрис отбивалась от нескромных вопросов племянниц позади. Симона была на год старше сестры и вышла замуж за очень состоятельного бизнесмена. Сегодня он в Турине, так что ужин пройдет в узком семейном кругу. Места в доме для гостей достаточно. Вот только как их разместить — в одной спальне? Биатрис махнула рукой — лучше две рядом, в нашем возрасте это не так важно.

Ночная Флоренция была потрясающе красива. Огни словно стекались с холмов, на которых был расположен город, к реке Арно, делящей его на две неравные части. Несколько мостов соединяли берега, но более всех был украшен огнями двухэтажный «золотой мост» — мост Веккио. Два его пролета изобиловали ювелирными лавками и антикварными магазинчиками, а центральный, прямо над серединой Арно, всегда был заполнен туристами. Они подолгу любовались медленным течением реки и яркими огнями набережной. Издалека был виден купол Дуомского собора, башня с часами на площади Синьории, строгая колокольня Джотто и эффектно подсвеченные снизу вензеля, окружающие шестиконечную звезду на белоснежном портике базилики Санта-Кроче.

— Боже мой, как давно я не была здесь, — восторженно прошептала Биатрис. — Это так трогательно — увидеть город своей юности. Несмотря на огромную разницу в возрасте, он мне все равно кажется ровесником. Мы росли вместе, — она обратилась к Демису: — А ты был во Флоренции раньше? Никогда-никогда? В таком случае мы обязательно выберем время и погуляем по городу. Но сначала пойдем оформлять эту несчастную справку. Завтра же утром.

— Не беспокойся, Би, — авторитетно вмешался Фабио. — После твоего звонка я кое с кем переговорил. Тебя ждут в отделе регистрации в одиннадцать двадцать.

— Спасибо, Фа, ты, как всегда, любезен.

— Сам я буду с утра занят, может быть, девочки возьмутся вас сопровождать.

— Нет-нет, мы никого не будем обременять. Дорогу я еще не забыла.

— Я подброшу вас на машине в центр, — предложила Симона. — Будут проблемы— звоните мне на сотовый.

— Спасибо, милая, — Биатрис дружески положила ей руку на колено. — Когда-то ты была малышкой, а теперь вот своих трое, но все такая же непоседа.

— Представляете, Демис, — Симона обратилась к гостю, — вдвоем с Селеной уговариваем Би переехать к нам. Мы с сестрой выросли у нее на руках и знаем, что лучшей воспитательницы для своих детишек нам не найти. Согласны на любые условия… Может, Вы на нее повлияете?

— Я уже согласен! — тут же нашелся грек. — У таких очаровательных сестер не может быть плохих малышей… Заодно кто-нибудь присмотрит и за мной.

Все рассмеялись, оценив юмор и находчивость кавалера тетки.

— Ну, не такие уж они и малыши, — вмешалась Биатрис.

Адриана пошла в третий класс.

— Би, мы же не говорим о памперсах и протертых кашках, — подхватила Селена. — Для этого есть нянечки, детям нужно общение, а мы все время заняты. Я до сих пор вспоминаю наши с тобой беседы. Ты сама увидишь, какой умницей стала Мириам…

— Да, малышка Ми у нас просто мыслитель, — подтвердил Фабио. — Она задает такие вопросы, что если бы ей было не пять, а пятьдесят, я бы выдвинул ее в наш торговый совет.

— Демис, а у вас есть внуки? — неожиданно спросила Симона.

— Увы, у меня даже нет детей, — развел руками потомок эллинов. — И ни одна женщина не согласилась взять меня в мужья…

— Почему? — на разные голоса, но с одинаковым любопытством прозвучал хор.

— Я очень люблю сладкое и объедаю не только малышей.

Гость явно всем понравился. Не капризный и с очень мягким юмором. Так легко держался с абсолютно незнакомыми людьми, что казался их давним приятелем. Фабио решил про себя, что нужно будет как-нибудь сходить с Демисом вдвоем в ресторан и познакомиться поближе, а сестры лукаво переглянулись, намекая, что такого родственника им обоим хотелось бы заполучить. И только Биатрис не мечтала ни с кем делиться. Он принадлежал только ей. Пусть она не знает, как долго это продлится, но сейчас Деми вновь обрел ореол греческого полубога. Как и тридцать два года назад, он был самым остроумным, деликатным и милым.

— Ты не сильно скучал, Деми? — Биатрис подсела к греку за столик небольшого кафе на площади. — Или заглядывался на молоденьких девушек?

— Это не я, — он в шутку изобразил испуг на строгом худощавом лице. — Они сами приставали!

— К тебе еще пристают хорошенькие девушки?

— Да просто приходится отбиваться!

— Неужели?

— Спрашивают, не тот ли я Арнольфо, который построил этот дворец.

— Ну, это было в тринадцатом веке.

— Выходит, я соврал, — смутился потомок эллинов.

— А ты сказал, что…

— Ну, да. Я даже автографы им дал… Скромно так… Арнольфо и все.

— Деми, ты неисправимый лгунишка, — звонко рассмеялась Биатрис. — Впрочем и дворец, и площадь Сеньории построил именно архитектор Арнольфо… Но откуда тебе это известно?

— Так написано, — он кивнул на путеводитель, лежащий рядом с чашкой кофе. — Слушай, а почему дворец Сеньории? Это в честь какой-то красивой сеньоры?

— Придется тебя разочаровать, дорогой, — Би покачала головой, все еще улыбаясь. — Сеньорией называлось правительство республики, состоящее из уважаемых сеньоров.

— Это никуда не годится! Нужно исправить.

— Смею тебя уверить, что многие пытались все исправить, и не раз… Флоренция была основана еще этрусками до Рождества Христова. Тут правили римляне, готы, византийцы, ломбардийцы, пытались даже французы… В 1115 году Флоренция стала свободным городом, а в тринадцатом веке — республикой. Тогда и появился знаменитый Арнольфо. Он построил площадь Дуомо, собор Санта Марии, дворец Сеньории. Затем пришла династия Медичи. Кстати, ты знаешь, что они начинали простыми аптекарями, отсюда и фамилия такая, но потом стали крупными банкирами, а их отпрыски правили многими странами Европы… Впрочем, из меня плохой гид, я закончила юридический. Это мама была знатоком живописи и истории эпохи Возрождения… Представляешь, ее еще помнят в комиссии по делам культуры. Это было так приятно.

— А справка?

— Сделали за двадцать минут. И в университет позвонили, попросили помочь. Так что нас уже ждут в архиве.

— Какая ты умница, — он вскочил со стула и подошел к Би.

— Позвольте предложить Вам руку… Для прогулки.

— Только для прогулки? — лукаво блеснули ее темные глаза. — Что может быть лучше чудесной легкой прогулки по жизни…

— Тогда прогуляемся хотя бы по центру города?

Они почти ничем не отличались в толпе туристов, заполнивших огромную площадь. И хотя основной сезон закончился, приезжих было еще очень много.

— Ты знаешь, я даже не представляла, что встреча с городом будет такой приятной, — Биатрис повернула к своему кавалеру счастливое лицо. — Я приезжала во Флоренцию лет пять назад, но такого ощущения не было. А сегодня многое приводит в восторг. Ты на меня определенно положительно влияешь, дорогой.

— Если ты будешь так бесстыдно молодеть, то мне придется представляться твоим дедушкой, — грек сделал страдальческое лицо и прошепелявил: — Из глухой деревни, где до сих пор нет радио, поэтому никто не знает, который год на дворе.

— Перестань, — Би звонко рассмеялась, запрокинув голову.

— Нет, кое-что я еще помню. Мне было столько же, на сколько ты выглядишь сейчас… Это было в восемнадцатом году… Когда приезжал Фердинанд.

— И что… — она едва выговаривала сквозь смех слова.

— Что сказал Фердинанд?

— Он спросил, почему я не в армии, — уже не надеясь на ответ собеседницы, спутник продолжил сам: — Говорю, что могу бегать только за молоденькими козочками, а не от противника. А Фердинанд покрутил ус и так задумчиво произносит… А я вот за козочками уже не могу…

Прохожие оборачивались, группки туристов забывали об экскурсоводе, глядя на очаровательную пару, что просто расцвела среди зданий, более напоминавших музей, чем обычный город. В любом возрасте счастливый человек выглядит красивым и молодым. Особенно переступив некий условный рубеж, за которым многим кажется, что ничего светлого быть уже не может. И тогда для окружающих становится неожиданно понятно, что за морщинистой и немощной оболочкой скрывается душа десятилетнего ребенка. Она не стареет, она только прячется от внешнего мира, такого же враждебного и чужого, как много лет назад. Подобно боязливому зверьку, душа иногда выглядывает из своего укрытия наружу и ждет случая, чтобы похохотать от ерунды и даже попрыгать на одной ножке. Правда, для многих пережитое горе, словно тяжелая плита, навсегда закрывает подобную возможность, и боязливый зверек уже никогда не увидит яркого света.

— Я сейчас, наверное, очень похожа на Даниэль, — неожиданно серьезно произнесла Биатрис.

— Почему? — удивился Демис.

— Восемь лет умирал ее муж. О, это было ужасно! Он много пил, и однажды его парализовало. Полностью. Жан изводил ее своими придирками и ненавистью на весь белый свет. Стоило Даниэль отлучиться в магазин, как он начинал упрекать ее Бог знает в чем. Бедняжка. Она так страдала… Когда Жана похоронили, Даниэль просто ожила! Представляешь, она купила мольберт и начала рисовать. Кстати, очень неплохо. У нее замечательные пейзажи Луары. А несколько ее стихотворений напечатали в сборнике. Но главное, у нее засветились глаза. Оказалось, она моложе меня. Мы начали вместе ходить по выставкам и концертам… Как-то Даниэль мне призналась, что только теперь по-настоящему счастлива. Она тогда так радовалась самым обыкновенным вещам, что этого восторга хватало и мне.

Биатрис неожиданно резко остановилась и взглянула на грека.

— Деми, я очень смешно выгляжу?

— Ну что ты! — он взял ее за обе руки и приблизил к себе.

— Я знаю… Но ничего не могу с собой поделать. Мне хочется кружиться… Как Даниэль тогда… Они, наверное, думают, что я сумасшедшая.

— Вне всяких сомнений, — он загадочно улыбнулся. — Что это за ворота?

— Какие? — Би обернулась. — Ворота Сан Джованни? Их называют «золотыми», или «райскими». В пятнадцатом веке Лоренцо Гиберти выполнил их для баптистериия.

— Райские?

— На десяти золотых квадратах изображены библейские истории. Он потратил двадцать семь лет жизни на эту работу. Спустя полвека Микеланджело назвал их «Вратами рая». Так и осталось.

— Тогда нам туда, — грек увлек Биатрис за собой.

— Что ты задумал?

— Ты не хочешь со мной в рай?

— Хочу!

Весь пол собора был богато инкрустирован различными сортами мрамора. Через открытые восточные ворота внутрь проникал яркий свет. Посетители то рассматривали замысловатый узор на полу, то поднимали глаза вверх. Свод купола Сан Джованни украшала великолепная мозаика в византийском стиле. Сцены, выполненные на библейские сюжеты, потрясали своим мастерством. Начиная с притвора по стенам расходились горизонтальные линии картин, повествующие об Иоанне Крестителе и Христе из Книги Бытия. Над триумфальной аркой располагалась сцена Страшного Суда.

— Постой, — прошептал потомок эллинов, придержав Биатрис на рукав. — Смотри.

Она остановилась и подняла голову следом на Демисом.

— Спаситель разделяет души, — тихо прокомментировала итальянка. — Грешные и праведные.

— В какую сторону пойдем?

— Это ОН сам решит, — серьезно отозвалась Би.

— Я наверняка попаду к грешникам, — с легкой иронией прошептал грек.

— Почему?

— Я грешу во время поста… Люблю скоромного поесть.

— Так ты не только сластена…

— Не только, — он легко сжал руку спутницы. — Будешь носить мне передачи?

— Куда? — улыбнулась Биатрис.

— В ад или куда там грешники попадают.

— В геенну огненную!

— Жуть!

— А вдруг меня туда не пустят?

— Слушай, это мысль, — оживился грек. — На Суде скажу об этом в свое оправдание, и потом твои визиты меня сделают лучше. Может, у них там есть что-нибудь для не совсем безнадежных.

— У них там все строго, а вот у нас есть «матронео». Пойдем.

— Это край Света?

— Ближе, — все так же шепотом ответила спутница и потянула за руку удивленного гостя. — Не помню, когда был построен баптистерий Сан Джованни, но — очень давно. В честь Иоанна Крестителя, который является покровителем Флоренции. В те времена к посещению женщинами священных мест относились очень непросто. Для них была построена галерея — «матронео». Она опоясывает все здание на половинной высоте.

— Что значит «матронео»?

— От латинского «матрона» — женщина.

— И эта галерея была единственным местом…

— Да. Женщинам разрешалось быть только тут.

— Вот так всегда, — иронично заметил грек. — Как только что-нибудь интересное, то только для кого-то.

— Не беспокойся. Это было очень давно. Теперь и тебе можно.

— Спасибо. Сегодня великий день.

Они степенно прошлись по галерее, но Биатрис внезапно остановилась.

— Слушай, мы же опоздаем в университет!

— Бежим… Нет-нет Только не через те ворота.

— Почему?

— Не хочу уходить из рая. Пусть наши души останутся здесь… Выйдем через Северные ворота.

— Ладно, — Биатрис улыбнулась, но не стала возражать. — Почему ты идешь на носочках?

— Чтобы никто не услышал.

— Чего?

— Ну как же, — грек сделал очень серьезное лицо. — Когда Сан Джованни закроется, двери обменяются данными между собой. Кто заходил, кто выходил. Если никто не заметит, что мы вышли через Северные ворота, то все решат, что мы вошли через «райские» ворота и остались. Там, в раю!

— Деми, — улыбнулась итальянка. — Ты неисправим.

— Так ведь всем хочется в рай.

— Обманом в рай не попадают.

— Эх, — грустно вздохнул он. — Ты права. Тогда, хотя бы побудем до вечера!

Здание университета располагалось за площадью Сантиссима Аннунциата, посвященной Благовещению Девы Марии. Построенное много позже трех зданий, окаймляющих площадь, университетское строение впитало в себя многие их особенности. Очевидно, архитекторы часто проходили мимо одной из красивейших площадей Флоренции и решили повторить ее стиль во внешних очертаниях университета. Здесь была и миниатюрная открытая арочная галерея, как у церкви Благовещения, и изящные колонны у центральной лестницы, как на фасаде приюта Брунеллески, и миниатюрные майоликовые медальоны на портике, как у дома братства на площади. Разные эпохи и стили органично переплелись во внешнем облике университетского здания, как напоминание студентам. Не навреди, что бы ты ни делал и какими бы благими намерениями ни руководствовался.

Идущим следом за великими всегда тяжело. Хотя у них есть ориентиры, но планка бывает так высока, что под силу только избранным. Остальные начинают объяснять свою несостоятельность новыми настроениями и стилями в искусстве, производя на свет уродцев. Настоящий художник всегда очень бережно рассматривает достижения великих предков потому, что равняется на них. А это очень непросто: вплести в красивый венок свою веточку, которая не хуже. Великое окружение воспитало не одно поколение студентов университета, впитавших лучшее из созданного человеком в искусстве на протяжении последних столетий.

— Ты здесь училась? — с восторгом разглядывая здание, спросил грек.

— До сих пор горжусь этим, — Биатрис невольно остановилась. — Ничего не поменялось за столько лет… Но нам, собственно, нужно не в этот корпус, а в библиотеку. Архив располагается там.

— Совсем иное здание, — отозвался Демис, глядя за рукой бывшей студентки. — Современное.

— Да, его построили в начале прошлого века на месте старых казарм.

— Куда дели драгун?

— Никто не помнит, чьи это были казармы, но о гвардейцах вспоминали не раз в шестьдесят шестом.

— Почему?

— Было сильное наводнение, мы несколько дней спасали книги. Тысячи и тысячи томов в грязи… Флоренция находится в долине, иногда вода бывает безжалостна.

— А что было с архивом?

— Признаться, я никогда не задумывалась над этим, — встревожилась итальянка. — Ты считаешь, что-то могло случиться с документами?

— Под архивы часто отводят подвалы…

— Боже. Идем скорее. Неужели все напрасно.

Архивариусом оказалась толстая и очень разговорчивая корсиканка Розалия. Пока троица пробиралась по лабиринтам огромного университетского архива к нужной полке, Роза рассказала им, перескакивая с английского на итальянский и обратно, о сложностях своей нелегкой работы, жуликах-политиканах, экономящих на культуре, мерзавце Роберто, бросившем ее старшую дочь, росте цен на продукты, архитекторе библиотеки, решившем разместить архив на верхнем этаже (и это при ее чертовом артрите, вытягивавшем последние силы!). Святая Дева, кто оценит!

— Вот здесь у нас весь сороковой год, — Роза положила пухлые руки на полку с плотно спрессованными папками. — Давненько сюда никто не заглядывал… И зачем вам понадобился этот Джузеппе?

Биатрис вскинулась было рассказать трогательную историю о найденной фотографии, но Демис жестом остановил ее. Через мгновение бывший профессор римского права согласился с догадкой своего старинного друга. Узнай архивариус все подробности о надписи на фото, они бы застряли здесь надолго, выслушивая пространные речи Розалии о превратностях судьбы, ее жизненном опыте и, конечно же, подлецах мужчинах, которые повинны во всех грехах человеческих.

— Вот фотографии выпуска того года… Взгляните.

— Мама! — вскрикнула Биатрис, рассматривая пожелтевший отпечаток. — Какая молодая…

— И очень красивая, — подсказал Демис, заглядывая через плечо.

— А вот это Джулия, ее подруга. Одно лицо с той, что на нашем фото.

— Ты права, это она, — опять вмешался грек. — Тогда на какой-нибудь общей фотографии Джулия должны быть рядом с Джузеппе. Можно посмотреть предыдущий год?

— Конечно… Вот, смотрите.

Перебирая документы, все забыли о годах, стоящих между ними. Прошло почти семьдесят лет, а красивые молодые лица на фотоснимках казались современниками. Разве что прически да одежда выглядели забавно, а вот глаза… Задумчивые, грустные, озорные, они были такими живыми, что просто не верилось в то, что кто-то из них давно ушел в иной мир.

— А вот и ваш Джузеппе Валороссо, — Роза протянула пожелтевший листок. — Вполне сохранился, я сниму копию.

— Какой серьезный парень, — удивленно протянула Биатрис. — Не похож на художника.

— Ты права. Скорее математик…

— А вот он на фотографии курса предыдущего года, — воскликнула обрадованная находкой Роза. — Смотрите.

— Ты был прав, Деми, Джулия рядом с ним.

— Остается навести справки по адресу в личном деле, — грек был по-деловому сосредоточен. — Любезнейшая наша Роза, вы сделаете нам копии этих документов?

— Если вы настаиваете…

— Мы нижайше просим, уважаемый наш архивариус, — потомок эллинов чуть наклонил голову и посмотрел снизу на пышную дочь Корсики. — Вы поможете исправить одну историческую несправедливость.

Этого было достаточно, чтобы скопировать весь архив целиком, но Биатрис отчего-то не понравилась интонация в голосе старинного друга, и она обратилась к Розе по-итальянски, как женщина к женщине. Хотя сие излишество уже ничего не решало, но бывший профессор римского права остался в полной уверенности, что решающее слово было сказано именно ею.

— Может, выпьем по чашке кофе? — Демис кивнул в сторону нескольких столиков под тентом.

— С удовольствием. Давай посидим, а то столько впечатлений разом…

— Да, встречи с прошлым бывают очень трогательны. Грек помог спутнице сесть и подозвал официанта.

— Дорогая, тебе со сливками?

— Лучше «Данте», — Биатрис благодарно посмотрела на потомка эллинов. — Только во Флоренции готовят такой кофе. Попробуй.

— Решено… Какой-нибудь десерт?

— Деми, не соблазняй меня, а то я не устою…

— Прямо здесь, — грек скромно потупил глазки. — Это так романтично.

— Я имела в виду только фигуру.

— Именно благодаря этому можно поддерживать хорошую фигуру, — он галантно склонился к руке итальянки. — Би, ты сегодня так очаровательна, что я просто теряю голову.

Она нежно провела ладонью по его седой шевелюре, и слезы навернулись на ее темных глазах. Бывший профессор римского права знала, что была бы счастлива, останься этот мужчина рядом, до конца дней ее. Однако сердце подсказывало, что все не просто так. И его появление, и его ухаживание, и эти слова… но, Святая Дева, как это приятно. Она не будет ни о чем задумываться, она просто окунется в это наслаждение. С головой. С разбега. Кто знает, может быть, в последний раз судьба преподносит такой подарок. За тридцать лет Би встречала немало мужчин. Была даже замужем, но никто так не тревожил ее сердце, никто одним прикосновением не мог заставить забыть обо всем на свете. Вот и сейчас его склоненная голова принесла удивительное наслаждение. Хотелось касаться его волос, вдыхать их запах, ощущать тепло его губ на своей руке и, главное, верить, что это он. Тот самый Деми. Греческий полубог, когда-то так стремительно ворвавшийся в ее жизнь, и что уже никому не под силу стать хотя бы рядом. Биатрис заставляла себя ни о чем его не спрашивать и не устраивать сцен. Она воспринимала его, как неожиданный погожий день посредине хмурой осени. Случайно сквозь облака выглянуло солнце и согрело своим теплом душу. О чем его спрашивать или за что укорять? С возрастом понимаешь, что нужно лишь остановиться и, раскинув руки, впитать все, наслаждаясь каждым мгновением.

— А вот и наш «Данте», — стараясь скрыть свое волнение, беззаботно прощебетала Биатрис. — Промедление смерти подобно.

И действительно, официант принес на большом подносе под блестящим колпаком, что используют для основных блюд, две небольшие изящные чашечки. Быстро поставив их перед посетителями, он чиркнул зажигалкой. Неяркие язычки пламени вспыхнули над черным кофе и растаяли. Биатрис тут же взяла свою чашечку и, прикрыв глаза, сделала меленький глоток.

— Обожаю «Данте», — тихо произнесла она.

— Божественно, — следом за ней прошептал грек.

Какое-то время они сидели молча, отдавшись наслаждению. Биатрис догадывалась, что сейчас они испытывают одинаковые эмоции, и стремились продлить это очарование. С возрастом единение душ гораздо важнее физическая близость в юности. Ощущение того, что родной человек думает и чувствует так же, приносит особую радость. Счастливы те, кто на склоне лет сумел построить вокруг себя осенний парк, где можно подолгу бродить бесконечными тропинками среди угасающей пышной красоты, и слышать, как листва, словно годы, шуршит под ногами, но это не вызывает страха одиночества, а лишь тихую грусть о неизбежном.

— Прости, — потревожил ее мысли грек. — Данте был родом из Флоренции?

— Да. Как и Боккаччо, да Винчи, Микеланджело, Галилей, Россини. Они и остались здесь. Все, кроме Боккаччо, похоронены в Санта Кроче.

— Это такая белоснежная церковь с шестиконечной звездой наверху?

— Да. Пожалуй, это самая ажурная готическая базилика во Флоренции. Деталей, к сожалению, не помню, но точно знаю, что ее фундамент заложил наш общий знакомый, чьи автографы ты раздавал молоденьким девушкам на площади Синьории.

— Арнольфо? — оживился Демис. — Я сразу ощутил нечто родственное меж нами… Как ты думаешь, он простил бы меня за такую вольность?

— Ну, не знаю… — итальянка была настроена добродушно.

— Не знаю, было ли принято в тринадцатом веке раздавать автографы, а вот за нескромность по отношению к юным прелестницам можно было бы и держать ответ.

— Ты знаешь, мне иногда кажется, что это было мое время, — грустно вздохнул грек. — Прекрасные дамы, дворцовые интриги, кружева на расшитых золотом бархатных камзолах и шпага как верховный судия.

— А также возможность быть отравленным за неосторожный взгляд и костры инквизиции…

— Нет, мы так не договаривались.

— В конце пятнадцатого века во Флоренции появился некоронованный хозяин республики. Джироламо Савонарола. Это был монах-доминиканец, настоятель небольшого монастыря Сан Марко. Своим предназначением на земле Савонарола считал обличение и искоренение пороков высшего общества и духовенства. Кстати, в тот период римско-католическую церковь возглавлял Александр из Борджа. Действительно крайне порочный субъект. Джироламо так преуспел в своих проповедях, что большинство жителей Флоренции стали считать его неоспоримым лидером. Однако, кроме бичевания, монах ничего не хотел делать, да он и понятия не имел, как наладить жизнь в республике, поднять ремесленников и торговлю. Савонарола принуждал всех молиться и отказываться от простых радостей жизни. Терпели долго, но потом обратились к тому же Александру из Борджа, чтобы тот убрал бесноватого монаха. Синьория возбудила против Джироламо дело, а папа отлучил его от церкви. Рассудительная Флоренция пожертвовала мнимым благочестием. Монаха сначала повесили, а потом сожгли.

— Что-то мне расхотелось в ваш пятнадцатый век.

— Я рассказала эту историю, чтобы ты не идеализировал Флоренцию. В ее истории немало крови.

— А прекрасных полотен, скульптур, дворцов?

— Намного больше… — Биатрис примолкла. — Может, вернемся к этому позже. Давай поговорим о Джузеппе. Ведь мы нашли его.

— Ты нашла его, дорогая.

— И что же нам делать дальше?

— Если он еще жив, то мы попросим его о встрече… Я уже отослал фото с копий архивных документов в свое агентство и жду ответа.

— Когда ты успел? — удивилась итальянка.

— Еще в архиве я сделал снимки мобильным телефоном, а потом нажал кнопочку.

— И что? — недоумевала бывший профессор римского права.

— Если позволишь, я позвоню коллегам. Знаешь, чтобы успешно страховать кого-то, нужно многое о нем знать… У нас есть замечательная база данных по всей Европе.

Получив благословение, Демис сделал несколько звонков по сотовому телефону.

— Ну что? — Биатрис просто сгорала от любопытства.

— А ты разве не поняла? — Демис искренне улыбался.

— Ну, не тяни… Я же не понимаю по-гречески.

— Странно, это же так легко, — поймав недовольный взгляд собеседницы, грек сдался. — Я шучу, прости. Все очень просто. Мне дали номер телефона, где, возможно, сейчас живет тот самый Валороссо. Времени прошло много, но давай попытаем счастья. Только придется говорить тебе. Я не знаю итальянский совсем, а телефон с кодом Сицилии.

— Как я… — Биатрис растерянно развела руками. — А что я скажу?

— Правду… Как ты нашла фото… Как поняла смысл надписи… Как была в архиве…

— И ты думаешь, что в это кто-то поверит?

— Ну, мы же не просим у них наследство и не набиваемся в родственники.

— Н-нет

— Мы хотели бы исправить ошибку… Вдруг этот Джузи и вправду ждет.

— Мне отчего-то стало так не по себе. Боюсь чего-то.

— Ну, давай отложим, — грек сделал неопределенный жест рукой.

— Нет, — черные глаза итальянки блеснули. — Мама бы не отступила. Я должна.

— Тогда держи, — грек протянул свой сотовый телефон. — Я скрестил на удачу все пальцы.

Было заметно, что Биатрис волновалась. Ожидание ответа и первые фразы дались ей нелегко. Несколько раз она замолкала, потом начинала повторять уже знакомые слова. Наконец, итальянка стала говорить громче, вся напружинившись в маленьком плетеном креслице уличного кафе. От волнения она то и дело перекладывала телефонный аппаратик из одной руки в другую и припадала ухом, чтобы лучше слышать. В какой-то момент в ее больших темных глазах заблестели слезы, и грек понял, что она говорит именно с тем стариком. Биатрис то нервно улыбалась, то пыталась вскочить и размахивать руками, чтобы ее лучше поняли или поверили. Потом быстро заговорила с кем-то, приняв сосредоточенное выражение лица, из чего стало понятно, что она договаривается о встрече. Наконец она облегченно вздохнула и обмякла в кресле, выключив телефон, но все еще не возвращая его.

— Святая Дева! — ее глаза затуманились от слез и переживаний. — Сама не могу поверить. Господь сберег его для этой встречи! Ты не представляешь, что я сейчас пережила… Все эти годы он ждал и верил. Боже мой! Я не могу. Ему скоро девяносто лет. Он как услышал, что у меня есть письмо от его Джулии… Его служанка мне потом сказала, что старик был прикован к инвалидному креслу более десяти лет. А тут вскочил и хотел бежать… За письмом! Представляешь, какая любовь! Дева Мария, я этого не перенесу. У самой давление подскочило. Закажи мне коньяку, пожалуйста… Это же надо! Две фотографии лежали у меня в альбоме столько лет, а я и не подозревала. Мама мне рассказывала о Джулии и ее парне, но это было так давно. А теперь все вдруг ожило. Оказывается, они оба изучали культуру Китая, потому-то письмо написано на китайском. Это именно для него. Сомнений нет! Деми, какой ты молодец, что разглядел… Решено, мы едим на Сицилию, и как можно скорее. Главное, долететь до Палермо, а там нас встретят. Оттуда до Трапани километров семьдесят. Они предложили сесть на яхту какого-то знакомого в Ливорно, но мне, право, неловко. Лучше…

Биатрис вдруг остановилась и внимательно посмотрела на своего старинного друга.

— Прости, я тараторю без умолка, а тебя не спросила. Ты сможешь поехать со мной? О билетах не беспокойся, у меня есть кое-какие сбережения… Вот только как быть с твоей работой?

— Надеюсь… — неопределенно ответил грек и принялся звонить куда-то.

С замиранием сердца итальянка сидела на краешке плетеного кресла и наблюдала за своим спутникам. Она уже успела достать из сумочки маленький вышитый платочек и то и дело подносила его то к глазам, то к носу. Со стороны это выглядело так трогательно, что вряд ли бы нашлось сердце, которое смогло бы устоять против такого молящего взгляда, да и всей позы немолодой женщины. Она словно молилась или молила кого-то о чем-то очень важном и значимом в целой жизни.

— Уф, — Демис облегченно вздохнул. — Упросил босса продлить отпуск до конца недели. У нас есть несколько дней.

— Спасибо тебе, Господи! — спутница молитвенно сложила ладони. — Ты просто умница! Дай я тебя расцелую.

— Я запомню эти слова, — грек и сам искренне улыбался. — Заказываю билеты до Палермо?

— На ближайший рейс, дорогой!