Предлагаемая читателю книга является не только первым крупным обобщающим трудом словацких историков, созданным после провозглашения Словакией своей независимости 1 января 1993 г., но и своего рода откликом на десятилетний юбилей этого знаменательного события. Крупные исторические повороты всегда ставили перед исследователями новые проблемы, связанные с необходимостью взглянуть на минувшее под иным углом зрения, чем прежде. Сказанное не означает, что должны быть преданы забвению труды и достижения предшествовавших поколений ученых. Но каждое поколение имеет возможность глубже оценить пройденный народом и страной путь, заметить и отметить те черты их исторической биографии, которые прежде по тем или иным причинам либо находились в тени, либо привлекали преувеличенное внимание.
Аналогичные задачи стояли и продолжают стоять перед учеными многих других стран, образовавшихся на постсоветском или постюгославском пространстве, равно как и перед другими странами, где также произошла смена коммунистических режимов. Приходится констатировать, что в каждом случае эти задачи решались по-разному, с различной степенью успеха и нередкими отклонениями от исторической правды. Встречаются и своего рода «парады историографического суверенитета», когда возведенный в высшую степень этноцентризм приводит не только к искажению исторических реалий, но и к расхождению с общепризнанными достижениями мировой исторической науки. В итоге появляются мифологизированные трактовки «национальной истории», попытки искусственно продлить ее в глубокое прошлое, придать этому прошлому легендарный характер.
Как же справились со стоявшими перед ними проблемами словацкие историки? Надо сразу же сказать, что они не поддались тем искушениям, перед которыми не устояли их коллеги в некоторых других странах. Не соблазнила их и перспектива замкнуть историю словацкого народа в узких рамках «национальной истории» с имманентно заложенной в ней концепцией исконного стремления к созданию собственной государственности как венца исторического развития. Избранные ими принципы написания истории Словакии изложены достаточно подробно в Заключении к данному труду. Отсылая любознательного читателя к этому разделу книги, нет нужды пересказывать его содержание. Следует все же подчеркнуть, что сосредоточив свое внимание на развитии словацкого народа и его культуры в рамках тех государственных образований, в которые он входил на протяжении долгих столетий и история которых была составной частью его собственного прошлого, они следовали принципам историзма и бережного отношения к фактам. Проживание в многоэтнических государствах, естественно, вело к культурному взаимодействию с соседними этносами, к самым разнообразным контактам между ними.. Авторы уделили особое внимание геополитической связанности словацкой истории с регионом Центрально-Восточной Европы, рассматривая его как регион со своей спецификой, определяемой его положением между западной и восточной частями континента.
В целом новые подходы позволили словацким коллегам создать весьма поучительный труд по истории своего народа, не поступившись против истины. Они отказались от многих прежних постулатов, которые вели к односторонности освещения исторического процесса, в частности от гипертрофированного внимания к истории классовой борьбы и революционного движения, чем грешила вся марксистская историография. Но следует заметить, что в период социалистического развития словацкая историография проделала огромную творческую работу по изучению истории своей страны. Свидетельством тому служат многочисленные труды по самым разнообразным проблемам, осевшие на библиотечных полках и отмеченные в библиографических справочниках.
Как и любой последовательно проведенный принцип, новый подход к освещению исторического прошлого дал не только позитивные результаты, но и сказался на подаче фактического материала, на ограничении в освещении некоторых сюжетов. Что касается трактовки Центрально-Восточной Европы как культурной и геополитической общности, то в мировой исторической науке по этому вопросу продолжаются дискуссии (они имели место, в частности, в работе Международного конгресса историков, состоявшемся в Осло летом 2000 г.), причем разные стороны высказывают разные суждения. Эта проблема приобрела актуальность в последние десять — пятнадцать лет и является реакцией определенного течения исторической мысли на происходящие на наших глазах процессы глобализации, а также европейской интеграции, которая все больше захватывает страны этого региона. В этой связи нельзя, по-видимому, объяснить одной только случайностью, что предлагаемый читателю труд вышел в Братиславе в 2000 г. на английском языке (его издание на словацком языке пока что не появилось). Следовательно, он был обращен в первую очередь к европейскому читателю и должен был свидетельствовать о принадлежности их страны к интегрирующейся Европе,
Обладая большой познавательной ценностью, данный труд представляет несомненный интерес и для российского читателя. Авторы старались уделить равное внимание как средним векам, так и новой и новейшей истории, не выделяя специально отдельные периоды и века. Впервые у российского читателя появляется возможность столь подробно ознакомиться с основными этапами исторического развития Словакии. Правда, некоторые сюжеты, традиционно интересующие российскую общественность, в частности проблематика связей России с другими славянскими народами, включая, естественно, и словацкий народ, поданы в труде довольно скупо или вообще отсутствуют. В кратком предисловии нет возможности остановиться на этих сюжетах. Но отметить их следует. С этой же целью в качестве приложения к данному труду дается краткая библиография исследований на русском языке, с тем, чтобы читатели (в первую очередь студенты и преподаватели истории), интересующиеся такими вопросами, смогли бы познакомиться с ними.
Естественно, что русско — словацкие контакты менялись в ходе истории, переживали приливы и отливы, но никогда не носили враждебного друг другу характера. Средневековые источники не донесли до нас свидетельств прямых контактов, что объяснялось, главным образом, отсутствием у словацкого народа своего государственного образования, а тогдашние хронисты концентрировали свое внимание прежде всего на межгосударственных отношениях. Но культурное взаимодействие имело место благодаря миссии создателей славянской письменности святых братьев Константина (Кирилла) и Мефодия в 863 г. в Великоморавское государство, составной частью которого являлись тогда словацкие земли. Они же принесли с собой христианство, ставшее с того времени вероисповеданием словацкого народа, принявшего его, таким образом, раньше многих других славянских народов (в частности, более чем на сто лет ранее принятия христианства на Руси). Деятельность солунских братьев — просветителей славянства — оставила глубокий след в культуре словацкого народа. Празднование тысячелетнего юбилея их миссии, состоявшееся в словацких землях в августе 1863 г., заняло видное место в процессе культурного возрождения словацкого народа и сопровождалось созданием Словацкой Матицы как культурно-просветительного общества. Образ Кирилла и Мефодия стал одним из национальных символов словацкого народа, который их чествует как и другие славянские народы (в современной России празднование Дня славянской письменности и культуры стало государственным праздником и отмечается ежегодно 24 мая — в день святых равноапостольных Кирилла и Мефодия).
Оживление русско — словацких связей принесли эпоха просвещения и зарождение интеллигенции. Именно представители последней заложили с конца XVIII — начала XIX веков основы взаимного познания обоих народов. Распространение образованности, рост интереса к отечественной истории и изучению словацкого языка пробуждали национальное самосознание словацкого народа. Зародилось славяноведение как наука, ставившая тогда своей основной задачей изучение особенностей развития славянских народов и свойственных им общих черт. В России в 1835 г. в университетах Санкт-Петербурга, Москвы, Казани и Харькова были образованы кафедры славяноведения, что отвечало общественным запросам, обозначавшимся тогда словом «славянолюбие». Начались интенсивные поездки русских ученых по славянским странам (хотя они имели место и раньше), публикация путевых заметок и научных отчетов, появилась соответствующая научная литература. Завязывались личные связи, представлявшие взаимный интерес и сопровождавшиеся оживленной перепиской и обменом мнениями.
К словацким землям, а также к истории и культуре словацкого народа в России также проявлялось большое внимание. Особый интерес вызвали зародившиеся именно в словацкой среде идеи славянской взаимности, которые были впервые высказаны Яном Геркелем, а затем воспеты Яном Колларом в лирико-эпической поэме «Дочь Славы» (опубликована в 1824 г.). Сам факт принадлежности словацкого народа к многочисленной группе других славянских народов, к «славянскому миру», был действенным стимулом в процессе его национальной самоидентификации. Эти же идеи были развиты Я. Колларом в его книге, вышедшей в 1836г. под названием «О литературной взаимности между племенами и наречиями славянскими». Она была переведена в следующем году на немецкий, а впоследствии и на другие языки. Его идеи вышли далеко за словацкие пределы, стали достоянием и источником вдохновения для многих других культурных и политических деятелей славянских народов, но в то же время возбудили опасения среди венгерских и германских политиков, усмотревших в них угрозу своим замыслам.
Мало известен факт, что сам термин «панславизм» родился на словацкой почве, вернее — в ходе словацко-венгерской полемики в начале 40-х годов XIX столетия. История его такова. Понятие «панславизм» впервые было употреблено («изобретено») словацким ученым Яном Геркелем в трактате о «славянском языке», который был утопической попыткой создать искусственный «всеславянскийязык». Его резко критиковал П. Шафарик, охарактеризовавший книгу как несостоятельную. Сам Геркель применял слово «панславизм» только к области лингвистики и не вкладывал в него никакого политического содержания. Последнее появилось позднее, на фоне усилившейся антироссийской пропаганды в западноевропейских странах, особенно в Англии и Франции, а с конца 30- начала 40-х годов XIX века и в германских землях. По времени это совпало с усилением мадьяризаторской политики в Венгерском королевстве, в ходе которой стремление словацкого народа к развитию своего языка было охарактеризовано как стремление к образованию единой славянской нации во главе с Россией. Так появилась ложная альтернатива — либо мадьяризация, либо потеря свободы и подчинение России. В таком именно смысле этот термин был впервые употреблен в статье К. Крамарчика «Чешско-славянские герои панславизма в Левоче», опубликованной в венгерском журнале «Таршалкодо» 14 ноября 1840 г.Он сразу же вызвал шумную полемику и стал боевым лозунгом в борьбе против словацкого национального движения.
Поскольку аналогичные обвинения были выдвинуты и в адрес ведущих деятелей чешского национального движения, борьба вышла за пределы Венгерского королевства и привлекла внимание австрийских правящих кругов и германского общественного мнения. Появившиеся статьи в германской прессе, сопровождавшиеся дальнейшими домыслами и вымыслами, вынудили Ф. Палацкого и П.И. Шафарика выступить в начале 1841 г, с опровержениями обвинений в их адрес. Однако это только подлило масла в огонь и способствовало распространению данного термина. Заложенная в нем тенденциозность, где сознательно смешивались воедино стремления славянских народов к развитию своей культуры и подозрения в захватнических планах России, делали его удобным инструментом для различных политических спекуляций. Особое распространение он получил в немецкой прессе пангерманского толка накануне революции 1848 г., а также в последующие десятилетия, особенно в годы германской «мировой политики». Использовали его впоследствии и гитлеровцы. Он до настоящего времени бытует в русофобской прессе на Западе и в тех странах, где имеются такие течения. Именно такая живучесть заставила нас обратить внимание на место и обстоятельства его происхождения. Для российских читателей это представляет несомненный интерес.
Революция 1848 г., охватившая ряд европейских государств, в том числе и Австрийскую империю с входившим в нее Венгерским королевством, получила в истории название «весны народов» и пробудила надежды словацких политических деятелей на обретение автономии на основе этнического признака. Но мадьярские революционеры игнорировали и отвергали такие требования, тогда как австрийские власти использовали их лишь в тактических целях и после поражения революции постарались поскорее забыть об их существовании. В таких условиях в середине XIX века развивалась деятельность Людовита Штура, другого выдающегося словацкого общественного и культурного деятеля. Он расходился с Я. Колларом в вопросах развития словацкого языка и литературы, но был горячим сторонником сотрудничества славянских народов, которое он рассматривал в рамках формулы «единство в многообразии». Именно Л. Штур способствовал кодификации словацкого литературного языка, что встречало одобрение со стороны таких виднейших российских славистов как И.И. Срезневский и О.М. Бодянский.
В 50-е годы XIX века И.И. Срезневский, который был тогда главным редактором академического журнала «Известия Отделения Русского языка и словесности», опубликовал ряд памятников словацкого народного творчества и популяризировал научные труды словацких ученых — Я. Коллара, П.Й. Шафарика, М. Гатталы и др. Л. Штур, с которым он был весьма дружен, еще ранее писал ему об этом замысле: «Всех нас, словаков, очень порадовало твое намерение издавать наши словацкие повести и рассказы, а также песни и предания жителей Татр. Ты хорошо сделаешь, если напишешь трактат об особенностях словацких говоров, так как ни у кого другого нет столь богатого опыта и такого богатого количества материалов».
Но наибольшую известность Л. Штуру, особенно среди российской общественности, принес его трактат «Славянство и мир будущего». Он вызвал в свое время бурные споры и до сих пор вызывает научные дискуссии. Опубликован он был уже после преждевременной смерти автора (несчастный случай на охоте). Как удалось выяснить словацкому ученому В. Матуле, этот трактат был написан весной 1851 г. и ярко отразил глубокое разочарование Л. Штура (как и многих других представителей интеллигенции ряда славянских стран) неудачами революционного движения 1848—1849 гг. и крушением надежд на обретение автономии, с чем он связывал развитие словацкой культуры и политической жизни своего народа. Штур, который был известен как последовательный демократ и защитник словацкой национальной самобытности, выступил в этом трактате с явно панславистскими мыслями. Он призывал к интеграции славян под эгидой России, к принятию православия в качестве их общей религии и русского языка как общеславянского литературного языка. Трактат предназначался первоначально для загребской «всеславянской» газеты «Sudslawische Zeitung», редакция которой разделяла такие настроения. Но закрытие этой газеты помешало публикации трактата на ее страницах, и дело было отложено в долгий ящик. После смерти Штура в 1856 г. его соратники переслали его рукопись десять лет спустя в Москву, где она и вышла в переводе с немецкого языка как раз накануне Всероссийской этнографической выставки в Москве и Славянского съезда в Москве и Петербурге в мае — июне 1867 г. Это обстоятельство дало повод славянофильским течениям рассматривать трактат как один из программных документов съезда. Несомненно, что часть славянофильских кругов разделяла его взгляды. Однако более широкая общественность встретили его довольно критически.
Интересную оценку дал позднее этому противоречивому и спорному сочинению Л. Штура известный русский ученый А.Н. Пыпин, двоюродный брат известного русского революционера — демократа Н.Г. Чернышевского. Пыпин писал: «В его взгляде на Россию есть идеализация, есть незнание частностей, фактические ошибки; но это не помешало ему сделать и существенно верные замечания о русской внешней и внутренней политике — и указать, что в ней должно быть изменено, чтобы славянство могло довериться русскому союзу. Тем нашим шовинистам, которые в последние годы считали «расхолаживанием» всякое напоминание о наших внутренних нуждах и недостатках, было бы очень полезно вникнуть в приведенные сейчас слова Штура об этих предметах: они увидели бы, что для разумных славян даже с величайшей привязанностью к России, эти предметы составляют пункт величайшей важности, — такой, что без изменения в наших внутренних делах самый союз с Россией, столь крайне необходимый для славян, казался им невозможным». Взгляды Пыпина на проблемы славянских народов разделялись либеральными и демократическими слоями российского общества.
В конце XIX — начале XX веков начинают развиваться российско — словацкие экономические связи, что сопровождалось эмиграцией словаков в Россию. Это было частью эмиграционной войны словацкого населения в связи с экономическими и общественными условиями в венгерской части Австро-Венгеской монархии. Точное число словаков, проживавших в России, определить трудно, так как согласно переписи 1897 г. они были учтены вместе с чехами, а общая численность их колонии составила 50 385 чел. Они принимали активное участие в деятельности различных славянских обществ и имели также свои собственные организации. Новым явлением стало появление словацких и чешских студентов в российских университетах. Словацкие деятели приняли участие и в неославистском движении, развивавшемся в 1908—1912 гг., в том числе в Софийском съезде этого движения в 1910 г., а также в съездах славянских журналистов.
Одним из переломных моментов в истории словацкого народа стала первая мировая война. Она была крайне непопулярна как среди словацкого, так и среди чешского народов, особенно среди активных деятелей национального движения, вставших на путь борьбы с Австро-Венгерской империей и Четверным союзом во главе с Германией. Представители этих славянских народов, насильно одетые в военные мундиры, стали массово сдаваться в плен армиям стран Антанты или просто переходили на их сторону. В одной России их насчитывалось 200—250 тыс. человек, из них примерно 100 тыс. — словаков. В годы войны на политический небосклон взошла звезда Милана Растислава Штефаника. Выдающийся ученый-астроном (работал и жил во Франции) и деятель словацкого национального движения, он в первые же дни войны вступил добровольцем во французскую армию, в авиационные части, и проделал путь от солдата до генерала, получив все высшие французские ордена. В 1915 г. он создал во Франции первую эскадрилью из словацких и чешских добровольцев. Она стала зародышем тех воинских частей и соединений, которые позднее переросли в чехословацкие корпуса, создававшиеся на территории России, Франции и Италии.
Когда в 1916 г. в Париже был создан Чехо-Словацкий Национальный Совет, президентом которого стал Т.Г. Масарик, М. Штефаник был избран его вице-президентом, а секретарем — Э. Бенеш. Но именно благодаря Штефанику, имевшему широкие связи в высших слоях французского общества, это первое политическое представительство будущего государства установило контакты с французской дипломатией и другими государственными структурами, а затем и с дипломатиями других стран. Штефаник развил бурную деятельность по установлению связей со словацкими и чешскими политическими и общественными организациями в других странах (в частности, в США, Италии и России). Позднее Э. Бенеш, всегда ревниво следивший за ним, писал: «Он заложил первые основы нашей дипломатической деятельности и был первым и лучшим дипломатом».
М. Штефаник активно участвовал в создании чехословацких воинских соединений из военнопленных в странах Антанты. Повсюду он, наделенный практическим складом ума и чувством политической конъюнктуры, отстаивал идеи общего будущего Чехо-Словацкого государства и, соответственно, общих чехословацких частей. В августе 1916 г. М. Штефаник приехал с такой же миссией в Россию. Помимо Петрограда он останавливался в Киеве, где была сосредоточена основная масса словацких и чешских организаций, а затем (с середины октября по начало января 1917 г.) посетил Румынию, откуда возвратился в Петроград. Уже в конце своего пребывания в России он стал свидетелем Февральской революции 1917 г. Более того, М. Штефаник встретился с новым министром иностранных дел Временного правительства П.Н. Милюковым. Беседа с ним внушила ему надежды на лучшее понимание позиции и нужд Чехо-Словацкого Национального Совета. Действительно, вскоре в России из отдельных частей стал формироваться Чехословацкий корпус, который к лету 1918 г. достиг численности примерно в 50 тыс. солдат и офицеров.
После захвата большевиками власти в октябре 1917 г. (7 ноября по новому календарю) в стране началась гражданская война, в ходе которой Чехословацкий корпус фактически оказался на стороне белой армии и колчаковских войск. События того времени хорошо изучены. Штефаник, ставший к тому времени военным министром образованного в изгнании чехословацкого правительства, не мог стоять в стороне. Для выяснения положения он в ноябре 1918 г. снова приехал в Россию (кружным путем, через США и Японию), во Владивосток. Он пробыл здесь более двух месяцев (до середины января 1919 г.), проехав по железной дороге вплоть до Екатеринбурга и получив возможность ознакомиться с последствиями большевистского управления в освобожденных колчаковскими войсками областях. Его отношение к большевизму было сугубо отрицательным, что засвидетельствовано в оставленных им записках. Неудивительно поэтому, что в советской историографии отношение к его личности было отрицательным. Оно было пересмотрено уже после смены политического режима в России в 1991 г. Ныне российские историки уделяют ему должное внимание как одному из отцов-основателей Чехо-Словацкого государства, и, соответственно, одному из предтеч и символов современной независимой Словакии.
В советской историографии была достаточно подробно исследована история советско-чехословацких отношений в межвоенный период, а также события, связанные с мюнхенским сговором западных держав с фашистскими государствами и последующим разделом Чехословакии, хотя отдельные оценки ныне нуждаются в уточнении. После оккупации гитлеровцами чешских земель в марте 1939 г. фашисты создали марионеточное словацкое государство. Отношение к нему со стороны СССР было производным от отношений с Германией. Резко отрицательная позиция в самом начале изменилась после подписания советско-германского пакта о ненападении («пакт Риббентроп — Молотов») 23 августа 1939 г. Вскоре последовало установление со Словакией дипломатических отношений, которые советская сторона старалась особенно не афишировать. После же агрессии гитлеровской Германии против СССР Москва признала эмигрантское чехословацкое правительство во главе с Э. Бенешем и заняло твердую позицию восстановления Чехословацкого государства в его до-мюнхенских границах.
Наиболее интересную страницу советско-словацких отношений в годы второй мировой войны представляет история Словацкого национального восстания в августе — октябре 1944 г. Ему посвящена обильная литература, включающая в себя научные исследования, публицистику, сборники документов и, конечно, воспоминания участников восстания. Историография, созданная как в Чехословакии, так и в СССР до революционных перемен в обществе в 1989—1991 гг., в принципе сумела, на наш взгляд, дать достаточно верный ответ о его значении в исторической биографии словацкого народа. Были исследованы обстоятельства, приведшие в декабре 1943 г. к созданию Словацкого национального совета, объединившего все антифашистские силы, дана оценка всем входившим в него течениям и группам сопротивления. Раскрыта позиция советского руководства, принявшего решение об оказании ему материальной помощи и политической поддержки. В советской литературе достаточно широко освещалось участие советских партизан в совместной борьбе против оккупантов. Эти оценки в принципе сохранились и в современной российской историографии, которая вместе с тем отмечает и ряд существующих мало исследованных вопросов (замалчивание действий групп, направлявшихся в Словакию советскими секретными службами; недостаточное изучение причин трудного хода Карпато-Дуклинской операции Советской Армии, которая должна была оказать помощь словацким повстанцам, и некоторые другие). Вместе с тем в Словакии появились работы, резко критикующие действия советского руководства и даже содержащие попытки провести параллель между его отношением к Варшавскому восстанию, начавшемуся почти одновременно, и к Словацкому национальному восстанию. Такие параллели носят, несомненно, конъюнктурный характер. И следует отметить, что авторы «Краткой истории Словакии» не пошли по этому пути, но осветили его, по нашему мнению, слишком кратко. В то же время совершенно очевидно, что многие вопросы требуют дополнительного изучения. Получить достоверные ответы на них помогут новые архивные материалы, прежде всего из советских архивов. И они уже начали появляться в печати. Эта работа будет продолжена. Однако не подлежит сомнению, что Словацкое национальное восстание останется яркой страницей истории боевого содружества советских народов и словацкого народа в годы второй мировой войны.
Гораздо более сложной представляется история советско-чехословацких отношений после второй мировой войны, особенно после перехода всей власти в стране в руки коммунистов в феврале 1948 г. и последующего установления общественно-политической системы советского типа. Естественно, советское руководство одобряло такие действия, сколачивая военно-политический блок из восточноевропейских стран, противостоящий Западу. Оно играло определяющую роль в процессе советизации всех стран региона. Однако, как свидетельствуют недавно опубликованные документы, чешские и словацкие адепты коммунизма (впрочем, также вели себя коммунисты и в других странах «народной демократии») проявляли в деле насаждения режима советского типа исключительную активность, удивлявшую порой даже кремлевское руководство. Весьма ярко это проявилось в ходе подготовки внутрипартийных репрессий и организации показательных процессов в 1949—1952 гг. Советские советники, имевшиеся во всех странах, в том числе и в Чехословакии, расценили, например, обвинения Р. Сланского в адрес В. Клементиса, Г. Гусака и Л. Новомеского, вошедшие в доклад К. Готвальда на февральском пленуме ЦК КПЧ в 1951г., в «словацком национализме», как проявление борьбы двух группировок внутри КПЧ. Однако вскоре Сланский сам стал жертвой наветов со стороны К.Готвальда, по инициативе которого обе эти группы были связаны воедино. Характерно, что во время встречи К.Готвальда со Сталиным в октябре 1952 г., когда был поднят вопрос об организации процесса над Сланским и другими, Сталин сказал: «А все-таки Клементис верный человек». Однако на замечание Готвальда, что В. Клементис — враг и его скоро будут судить, Сталин ответил: «То, что вы будете судить его, это ваше дело. Мы считаем его верным человеком». Тем самым Сталин фактически предоставил ему свободу действий в отношении Клементиса и всех остальных, привлеченных по «делу об антигосударственном заговоре».
«Процесс Сланского» был последним показательным процессом такого рода во всей Восточной Европе. Он наглядно высветил реальное положение, сложившееся в Чехословакии к тому времени. На смену былым надеждам и массовой поддержке населения пришли скепсис и разочарование, которые продолжали усиливаться и принимали в отдельных группах и слоях характер антисоветизма, кое-где граничащий с откровенной русофобией. Такая трансформация общественных настроений была характерна для ряда восточноевропейских стран. В Чехословакии она имела свою специфику и была больше характерна для чешских земель. В Словакии, которая за послевоенный период добилась ощутимых успехов в экономическом развитии, недовольство нарастало в основном в связи с упорным игнорированием властями национального вопроса в стране, со стремлением Праги к всеохватному централизму. Здесь все громче стали раздаваться голоса в пользу федеративного переустройства государства. Внутренние противоречия особенно обострились, когда первоначальная хрущевская «оттепель» сменилась в Советском Союзе брежневским «застоем».
В середине 60-х гг. в Чехословакии развернулась борьба между между догматиками и реформаторами, приведшая в самом начале января 1968 г. к смене политического руководства страны и избранию первым секретарем ЦК КПЧ А. Дубчека, словака по национальности. Последний не был креатурой Москвы, но там к его избранию отнеслись спокойно. Имеющиеся ныне в распоряжении исследователей документы позволяют достаточно полно проследить эволюцию отношения советского руководства к последующим событиям в Чехословакии. Характерно, что первым тревогу по поводу Пражской весны поднял В. Гомулка, сам претерпевший в свое время гонения и тюремное заключение, но пришедший в Польше к власти после бурных событий осени 1956 г. Первоначальная поддержка советского руководства стала быстро меняться на негативное отношение, которое разделяли руководители ряда других правящих коммунистических партий. В намечавшихся в Чехословакии реформах они усмотрели угрозу своему господствующему положению. Инстинкт самосохранения взял верх над соображениями объективной необходимости в коренных экономических и политических преобразованиях. Вторжение войск пяти стран Варшавского договора (основную роль играли, конечно, советские воинские части) 21 августа 1968 г. и оккупация страны стали трагедией чешского и словацкого народов. Не менее отрицательное воздействие эта акция оказала на дальнейшее развитие народов всех других социалистических стран, в первую очередь народов СССР.
Прямым следствием подавления Пражской весны стала дискредитация самой идеи реформы социалистического общества, неспособности к ней авторитарно-бюрократических режимов. В конечном счете это предопределило судьбу всех коммунистических режимов в Восточной Европе. Неожиданным для партократии следствием чехословацких событий явился открытый выход диссидентского движения в Советском Союзе на арену политической жизни. Демонстрация на Красной площади в Москве 25 августа 1968 г. горстки людей (всего семь человек!), протестовавших против ввода советских войск в Чехословакию, стала определенным этапом в общественном развитии страны и показателем качественных сдвигов в настроениях людей. Идеи, посеянные в период Пражской весны, дали всходы двадцать лет спустя, во время «перестройки» в СССР. Но тогда уже речь шла не о придании социализму «человеческого лица», а об устранении системы коммунистического правления и любых форм социализма советского типа.
Интервенция 1968 г. тяжело сказалась на отношениях чешского и словацкого народов к Советскому Союзу и особенно к русскому народу. Внутреннее неприятие политической системы советского типа нередко трансформировалось в антирусские настроения, хотя сам русский народ пережил за годы существования Советского Союза самые тяжелые испытания. Вместе с тем следует отметить, что в чешских и словацких землях эти процессы значительно отличались. В этом проявилось их разное историческое прошлое, а также различное положение в рамках единого чехословацкого государства.
Было бы однако большим упрощением и отступлением от истины ограничиться только констатацией отмеченных выше фактов. Наряду с ними существовали и другие. Между двумя странами существовали самые разнообразные связи и контакты, не только политические, но и экономические, культурные, научные, информационные и т.д. Оценивать их надо по реальным достижениям, а они были не всегда однозначными. Так, экономические связи в рамках Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), с одной стороны, тормозили научно-технический прогресс, что проявлялось в замедлении темпов экономического развития и постепенном отставании социалистических экономических систем от развитых западных государств. Эта тенденция все более усугублялась по мере нарастания научно-технической революции в 60-х—70-х гг. и последующего бурного развития информатики. С другой стороны, промышленность европейских социалистических стран стабильно получала советское сырье по ценам, значительно ниже мировых, и располагала необъятным советским рынком для сбыта своей продукции. Это не только стимулировало развитие традиционных отраслей промышленности, но и открывало возможности для создания новых производств. В Чехословакии, в частности, получила значительное развитие тяжелая и военная промышленность. Особенно заметных результатов достигла Словакия. Надо сказать, что такая ситуация постепенно вела советскую экономику к наращиванию отраслей добывающей промышленности, превращало ее в поставщика сырья. Уже тогда, в 70-х и 80-х гг. в Советском Союзе в научных кругах мрачно шутили, что он постепенно превратился в сырьевой придаток при собственных сателлитах, что он стал «империей шерстью внутрь». Неудовлетворенность нарастала с обеих сторон, и она довольно быстро выплеснулась наружу с началом «перестройки».
Однако в области науки и культуры были сделаны весьма серьезные заделы и повсеместно создан значительный потенциал, который впоследствии, к сожалению, не был востребован новым строем и реформированной экономикой. Тем не менее уровень образованности общества, его научный и интеллектуальный багаж, а также достижения национальных культур и по сию пору служат своим народам, давая им силы преодолеть немалые трудности, связанные с коренным общественно-политическим переустройством.
В наши задачи не входит анализ причин, приведших к «бархатной» революции в Чехословакии в ноябре 1989 г. Заметим лишь, что многие стороны этого исторического развития еще нуждаются в серьезном и глубоком освещении, ибо слишком много вопросов остается пока без ответа. «Бархатная» революция в Чехословакии стала составной частью революционной волны, прокатившейся по странам Центральной и Юго-Восточной Европы. Она покончила с авторитарным режимом и открыла новые перспективы развития. И они были использованы, хотя не всегда с тем эффектом, который ожидался первоначально. Не все перемены можно расценить со знаком «плюс». Поспешный разрыв налаженных за предыдущие десятилетия отношений с Советским Союзом (что передалось по наследству и России после его распада) обернулось утратами с обеих сторон. Надежды, что они будут восполнены отношениями с западными странами, осуществились лишь частично. Не были востребованы и идеи о превращении стран Центральной и Юго-Восточной Европы в своего рода мост между Западом и Востоком.
Для российских читателей «Краткой истории Словакии» важно отметил» другое: после свершения «бархатной» революции стали быстро расти устремления словацкого народа к созданию самостоятельного государства. Они завершились цивилизованным «бракоразводным процессом» между чехами и словаками. С 1 января 1993 г. Словакия стала независимой. Россия была в числе первых государств, безоговорочно признавших свершившийся факт. В ноте МИД РФ от 29 декабря 1992 г. говорилось: «Российская Федерация признает Словацкую Республику в качестве самостоятельного, суверенного и независимого государства, одного из правопреемников ЧСФР, и согласна с тем, чтобы с 1 января 1993 года дипломатические отношения между двумя странами поддерживались на уровне посольств».
Первые годы существования независимой Словакии были отмечены сохранением многих позитивных черт в экономических отношениях с Россией, опиравшихся на сложившиеся экономические реалии, достигнутые еще во времена советско-чехословацкого сотрудничества (конечно, уже в формате российско-словацких отношений). Значительную роль при этом играли исторические традиции отношений словацкого и русского народов. Такое состояние дел контрастировало с динамикой отношений России с некоторыми другими странами Центральной и Юго-Восточной Европы. С другой стороны, такая ситуация была использована правительством В. Мечьяра для политической игры и попыток противопоставления России западным державам. Это послужило одной из причин, по которой тогдашнее правительство стало объектом критики как со стороны западных держав, так и со стороны внутриполитической оппозиции. Западные СМИ охотно противопоставляли политический портрет Мечьяра образу В. Гавела, которого они характеризовали как «бесстрашного друга» Запада. Государственный секретарь США М. Олбрайт даже назвала в сердцах Словакию «дырой в Европе».
Однако смена правительства в Словакии после выборов осенью 1998 г. и избрание нового президента Р. Шустера показали, что дело не только в личностях. Позитивный подход к развитию отношений двух стран сохранился. Он получил подтверждение при встречах на высшем уровне, а именно на встречах президентов России и Словакии. Особенно позитивные результаты имел последний визит Р. Шустера в Москву в марте 2002 г. И это несмотря на реальную политику Словакии в вопросе о вступлении в НАТО. Конечно, в отношениях двух стран остаются многие сложные вопросы. Среди них — экономические отношения. Россия занимает третье место среди торговых партнеров Словакии (в 2001 г. их суммарный товарооборот достиг 2,3 млрд. долларов США). Но наблюдается большой диспаритет отношений. Российский экспорт — в основном энергоносители (нефть, газ, уголь составляют 88,7% от общего его объема) — составляет 2,2 млрд. долларов, тогда как импорт — всего 100 млн. (в основном машины и оборудование, медикаменты и товары щирокого потребления). Россия унаследовала значительную советскую задолженность перед Словакией (на 2001 г. — 1,112 млрд. долларов). Она постепенно погашается товарными поставками. Особенно важен тот факт, что российские товарные поставки в значительной части ориентированы на высокотехнологические объекты (строительство циклотронного и лазерного центров). Новым явлением стало участие российских компаний в приватизации стратегических отраслей словацкой экономики (нефтегазовая трубопроводная система). Восстанавливаются также контакты Словакии с рядом субъектов Российской Федерации. К сожалению, уровень научного и культурного сотрудничества пока еще далек от имевшего прежде места, хотя подписаны соответствующие соглашения и межведомственные протоколы.
Безусловно, на отношения двух стран мощное воздействие оказывает изменившаяся геополитическая ситуация. Россия и Словакия не имеют теперь общей границы. Основные коммуникации между ними проходят через территорию Польши и Украины, которые имеют свои интересы в отношениях с двумя странами. Прошедший в конце ноября 2002 г. саммит НАТО в Праге направил Словакии в числе других стран приглашение вступить в этот военно-политический альянс, что будет осуществлено в недалеком будущем. Предстоящее вступление Словакии в Европейский Союз вскоре поставит в отношениях между Россией и Словакией вопрос о визовом режиме, связанном с Шенгенскими соглашениями. Возникнут, несомненно, и другие трудности, которые сейчас практически невозможно предугадать. Однако можно высказать надежду, что накопленный в ходе исторического развития потенциал дружественных отношений, а также опыт последнего десятилетия, показавший важность сохранения деловых связей, поможет найти их решение. Новые проблемы и потребности встают перед двумя странами в области культурного и научного сотрудничества в обстановке усиливающейся глобализации. Сотрудничество в этих областях также позволит сохранить тенденции поступательного развития отношений России и Словакии, каждая из которых будет, естественно, руководствоваться своими долгосрочными национально-государственными интересами.
Хотелось бы также сказать несколько слов о литературных связях России и Словакии. За минувшие десятилетия в обеих странах развернулась кипучая переводческая деятельность. В результате практически вся классическая словацкая литература и лучшие произведения современных словацких писателей были переведены на русский язык. Ни на одном из других мировых языков нет такого обширного массива словацкой литературы. Уникальным совместным проектом ученых-литературоведов России и Словакии удалось осуществить издание 4-х томов «Яснополянских записок» Душана Маковицкого, семейного врача и ближайшего друга Л.Н. Толстого в последние годы его жизни. Словацкая литература заняла в сознании русской читательской аудитории достойное место в контексте славянских и других европейских литератур. В свою очередь на словацкий язык была переведена вся русская классическая литература и многие произведения советских писателей. Это духовное наследие не исчезло. Оно помогает и новым поколениям русских и словацких читателей понять душу другого народа и умонастроения друг друга.
Все сказанное выше имело целью обратить внимание российского читателя на те проблемы российско-словацких отношений, которые традиционно привлекают внимание в нашей стране. Не все из них получили достаточное освещение в предлагаемой «Краткой истории Словакии», рассчитанной на другую аудиторию. Возможно, прилагаемая дополнительно к русскому изданию библиография русскоязычной исторической литературы позволит интересующимся лицам получить дополнительную информацию, в которой они нуждаются.
В заключение хотелось бы сообщить, что российские ученые планируют издать в обозримом будущем «Очерки истории чешского и словацкого народов в XX веке». Но это пока только планы. Мы надеемся, что «Краткая история Словакии» сослужит хорошую службу в деле ознакомления российской читающей общественности с историей дружественного и близкого нам по культуре и менталитету народа.
(Автор благодарит словакистов Института славяноведения Российской Академии наук — Ю. Богданова, М. Досталь, Э. Задорожнюк, В. Марьину и Е. Серапионову за советы, а также материалы, которые были использованы при написании данного предисловия).