пойдешь чужой за гладкую косу за средиземноморскую росу нечаянной реки кривую полосу где чья-то синь несчастная разли́та где воздух растворился на весу ушел под ноги в битое корыто неузнаваемого спичечного быта а кто мы тут? я весь давно туда по улице раскрашенной труда ушел прыг-скок наглаженный флажок еще сюда туда один прыжок а нас нет дома выгнулся ушел нам стало в общем очень хорошо

ранних садов тьма малиновая пьяней света бодрящего темную воду сердце слышу переворачивается камней не болит изнывает говоришь на погоду что ж ну и пусть кабинетная это борьба иволги за одинокую флейту кем-то вычеркнутая судьба косится на ту и на эту очень внятную жизнь что день ото дня не легче утром вынырни и держись за ее ватные плечи чьи они в этом море тоски таком большом и порожнем лягу на каменный пол и раскину руки необъятному божьему

страх господень соблюдать хорошо почти сердцем и во мне сон обтекает имя твое вот примёрзший к немоте житель настраивает музыкальную смертность громким названием норовит положить конец на стыке неба и птицы а под язык чистое серебро воли с каждым днем

наспех живи вырывай страницы жизни прочитанной листьями лица ласки лучи горло немое верстай кто к нам придет речь распластать и промолчит: винный грянет душок голову набекрень господи как хорошо жить и робеть в бабкином барахле хор распускать а умирать лень

кто возьмет и скажет была жизнь и всякое к ней ла ла ветряные голоски вплоть до гробовой доски тут знакомые там знакомые дверь ломают своими законами поглядят и восвояси путь их выхолен тих и ясен в больную осень горячую мякоть ясный приход уносит боже мой как тут не заплакать

а они кого-то зовут зовут растекаются пробуют на зуб раскрывают книжные образа слово разговаривать за глаза а тут другое горе — страха пожар закрыть глаза вечность мгновений лежать очнуться от радости в семь без пяти встать за хлебом пойти

убегу туда где каменная вода течением по веслу режет слух разбивается о суда детская клеёная посуда мы ледокол вызвали когда мама ушла из дому на босу ногу по кисельным по берегам простоволоса подмышкой прячет маленького иисуса мы ей: ты к нам не суйся бяка морская а она со лба капли смахивает молчит и ласкает

смотри небо поет а к нам никто не заходит поперек беседу ведем слушаем поутру залпы себя так просится щастье заспанный валик судьбы прокатится и не было нас дней сколько бездонных один на один ночей просыпаем сухого вина яблок не видим , и где нам? завтра упасть встать новой любви сил зачерпнуть

нити желания приятны после битвы огонь обтекающий чувствует добычу быстрое правосудие рукой многоборье наматывает приблизилось небо жертва и он отсек мое заключение

прыжок в сторону схватывает отпрыски отражения лица́ воды в кудрях боли воспламеняется по течению шума и радости прошедшего времени бьется о каменные пороги сегодня в распоряжении памяти ровное и белое растяжение момента

свидетельство четвертого лица подвздошном узелке вины кто восходил греха на грузные челны гребите братцы выше чаще я вам поддам течением саднящим живцом гортанным хрустом купины

вот уходят вещи за которыми встать бежать поскользнуться нелепо упасть лежать говорить о тяжкой земле говорить о чём ощущать пустое место плечом просыпаться каждые полчаса выставлять за дверь двоякие голоса вот и жизнь пришла прыснув ветви в живот пустой всё разошлось по швам выпалив холостой а пока ты постой тут недалеко знаешь так хорошо лежать и умирать легко

прощается как дерево раскачивает надлом падает за́ душу роняет клубок горькое небо высо́ки пески всё уходит на дно — в горы тоски

тридцать восемь тридцать девять сорок оловянных солдат градусов янтарного бреда бархатное удовольствие? революция лежачего тела? пока тебя не перечитали что будет завтра? кто нам сыграет бунт? власти дряхлой изымет занозу в поле мудрости туманы и козы гуляют по мокрой спине: спите сегодня еще не завтра пока вас не вычтут

еще исходит вечер черные простыни текут рекой мокрых потемок не просыпаясь в воздух темнее ночи вспыхивает облачко забытое чернее крови истекает в прореху памяти ложится пятнами усыпанное снится брызгами горячее полотно высокое постелено в безмерность страха кипит течением и трется черная река вьет в изголовье мутное гнездо водоворота где наконец утопятся все наши губами сухими припадут пиявками бархатными крошечными к землистой неподвижной ночи горделивой с воротничком бледнеющим за стенами варится утро захлебываясь светом

король исчезает мудрым его слили монголы силу его и огонь пушек орудий его там есть место болото он умрет при случае провалится в цифру-портрет тот же самый проступок и я шепчу ему притчу не спи на кратном-на-впалом в провинциях воздуха шум дебатов низших инстанций королевские игры в уклончивость без проволочек решаться на образ рассказчик вскрывается безумный избыток тот самый прячет третье лицо

прямая линии речь трудится аккуратно картечь в дереве головы́ запуталась пуля душного наречия слов топорщится улей смерть наступает на языковатые розы трава прорастает толстые словари мы уходим и стены целуем те́ла волна отхлынет и воспарит

волнение пригубив речистый до зубов лежишь блестишь в разрубе посмертных желобов не выпутаться в воздух усталости зерну всё было только возле отдать и козырнуть

разной тревоги всякая дичь и плавь выйди доро́ги крылья расправь господи ты на себя погляди мейкап грошовый морщинки колючие бигуди разное там такое не по себе воскресенье ни выйти ни посидеть дивный ручей выплакать не ножку подставить божественной беготне разнервничаться букетик растрепанный опрокинуть а жизнь ускользала и пятилась в растрепанную мякину в самый дальний угол распятия

мы за тобой а ты под небо ты был так коротко что не был а мы что мы? за твой хватилися подол который год мусолим валидол соколик наш достопочтенный идол душистый в мякоть нежную укол вернись и будь за нас чтоб косточки и хлыстик и компа́с (у нас свои на то похеренные виды свои хлеба — божественный заквас) мы обещаем деннонощно быть ванькой-встанькою прилежным таёжным звонарем дотошным настилом под тобой валежным к вечерне праздничной гуськом подтягиваться — хмырь с васьком и петь тебе, нутро поджав за во́рот слово запрокинув чтобы божественна вожжа зудела душную мякину а ты паришь и душу травишь а мы стоим — пивко взасос судьбы раскинутой вразброс сжимаем тонкую оправу уходим резко под откос

исус мой брат родной любимый мой под балдахином вздрогнет и витает горячечного ворса розовый божок развёрнутого торса вытрублен в рожок приятный жар в холодный пирожок малиновая ягодка святая всем знамо — здесь он козочек пасёт горячей иволгой весь в обмороке ночи воздух опрокинув поёт младенец дух превечный в клювике несёт в небесную снуёт мякину божественно закатывая очи тебя милок тотчас заговорит волной пунцовой сашу защекочет жжёт жемчуг семени сосуд божественный где голос высотой вздымает купола́ журчащим именем рассеянным несут толкая вверх себя колокола но у меня ни званья ни кола сверкает звеньев надо мной рассе́ченный тяжёлый воздух гласа тяжкий кнут о господи на мне тебя пускай распнут!

веришь ли это опять слова мятой памяти карусель голос растерянно-угловатый одно за другим просеивает только зажмурься и не кричи пока из-под воды вода как воздушные кирпичи льется в телефонные провода алло алло за жабры берёт наше несчастье и садится за горы ну и пусть. не горюй. книжное чужое старьё примеряй оно стало давно нам впору впусти его пусть обживается и растет наш мессия — битый избранник пустых комнат вот-вот пестрый костер очнётся и о нём крылья расправит

нет проснись о садах о душе сонных ваз в руце божьих затей мутный яблочный сказ там красивый янтарь на гирляндах рябых в этот мерзлый январь весь в святых запятых окуни меня здесь чтоб дышать и робеть где хрустальный зевес мой грудной воробей

выйду на балкон и дерево бросится на меня света случайный поклон тишину наклоня упрётся лбом в кирпичные стены в дом растрепанный ушедший в себя по колено соседи смотрят футбол и свистят слюнявые голоса их блестят не решаются выйти наружу в ночи жаркую лужу в чащу причин где просветов духота разбивается о лучи не говори как рыба глотай опрокинутый навзничь воздух и кури его и кури пока в темноте не расступятся лунные гнёзда сердце мое пепельницей не задымит внутри

эта тишина вокруг пустые слова которые не вяжутся никак закупоренные изнутри не подступиться ты попробуй пройди по кладбищенской дороге сверкающей желтизной зубов эта речь утопит тебя в непроходимой грязи ты только заговори о чем ты с ними заговоришь когда ни слова а только окаменевший рот пустит нитку слюны литое сердце поговори о нём как раз плюнуть

леденцами оглоданного золота сбилось подъязычной метелью мается разговаривает волоком помоги мне выговорить нательным пока слово за́ слово голосом единичным воздух не осыпался заспанный на подвздошный тряпичный

кто распахивает небо-полынь семенами в горло чтобы утро распето солнце выглядывает из-под полы голубого рассвета зубастые кроты будят сухую почву в тело врезаются воздушные винты кто-то по локти разбирает прошлогоднюю почту в пустом ящике расстроенной жизни копошится маленькое удовольствие бархатных слизней это еще не осень голоса щекочут ямы колосьев время колышется кронами стрелок обжигает памяти кирпичи мы сидим у пустых тарелок и пока что молчим

кто говорит? аполлония? крит? полиомиелит? остеохондроз? воду покачивает невроз. омывает кости колхозный наряд. ну и о чём они говорят? колонны разношёрстные и ряды глубоководной орды. о́рдена плоских дородных мечей сверкает околевшая чешуя, память омывает холодный ручей, прячет корни воды, а я — кто-то меня за шиворот держит всю жизнь на девятом валу, каменные уста отверзши, чтоб возвещал хвалу.

больше не говорю не ловлю себя на мысли что говорю что это я говорю никому не даю слова которое скрючилось в не могу по тропинке и ко́роба окаменело вовне о том чего было и не колышется больше тоненький волосок больше чем тяжелый медный колокол раскачивал немое сердце но это всё ничего нет чьего

не люди пусть во мне говорят малиновый дым сиплая песнь табака жжет дальше пусть говорят чужие место разлома голоса́ вне голоса моего резиновый смог пышный ветер меня не колышет кораблик воздушный сгорает у всех на виду где горло табачное пышет приими тело его в непроглядный туман пореза парус вздымается выше источника живота обрывается небо соседство привычное город табачный летит чужие расскажут по-нашему в створчатый выем сочатся каракулей глаз восковые глухой барабанщик в окоченевший зрачок и устал под ребром паук сладкого голоса пряжу не нам жевать лямку кому тянуть по сухой земле что же теперь, дорогой Аким? вечное око мозоли и чад пустим их горе по кругу за нами веретено я не верю и Троя внутри всё кувырком всё свернулось до спичечной точки сошло всё на нет по спирали в окованный сад под средиземное дно воздух тяжелый не тянет войдите почин и усесться качели уносятся в ад а помните там были зи́мы обои и дом каракули были и девы в платках оренбургских ангины заоблачный зев молодые слова грех безотцовщины плавной иглой безымян играет под ребрами деточка таня не плачет зажмите рукою ей рот быстрый мяч под водой а под дых густой барбарис душный склеп гордость ветреной муки ветрила мучная дорога в сапог молоко весной будет мама и ссадина березовый сок в рукава заоблачный голос искрится немые слова неба сказ небылица и шелковый занавес по хрустальному небу скользит но теперь оглянуться на имя головы́ не поднять порезаться гладью кордона об эту прошедшую рать там где люди по пояс в земле стынут лица расставив зиме вопрошай спросу нет в руку голый устав тень гонимая память вертит полый сустав разве выронить голову в зашумевший просвет кто стоит позади этих облачных лет доли и поле в коридоре ведо́мого заколдован комар в опрокинуту голову долгий льется кошмар

рокот — потоп вырастет в зиму в земляной капот корней вылупятся корзины глины растрёп лопнет от горя черные перья засияют в могильном проборе зашевелятся зрачков колоды в немоте атласной немые окунутся в мертвые воды опавших гласных

время расступается — в боги птица памяти падает камнем — дереву жизни в ноги каменистые лица многоэтажки хлеба и небо всё под рукой тонет и слепнет на ощупь выходит мертвый, последний

но это другая война где слова да пули вывели в поле костер раздули ласточки лапочки почечный сбор котлетки скрылись в тени пузатые детки кованый день загибается под пулеметом в черной прохладе пропущенного намаза мы еще в бозе глаз не наметан выговоримся не сразу ну а после водицей святою сбрызнуть голос изменчив ломается профиль приставленной к телу жизни продолжающейся напротив

аня заговорила вот-вот гости уйдут заскрипела заголосила воевать с крымским народом пить канадскую водку чай все тогда замолчали когда аня не аня билась о деревянную ножку антикварного кресла а вы, владимир, хотели бы себе канадскую водку в таком графине от нее не блюют на четвереньках лакала из черепа сикала в туфли не собачатся украинские ученые используют ее для передачи государственного гимна басом пропела чтобы время ушло куда-то свернулось перескочило — с темы на тему мордой уткнулось — в огонь наше утро разбилось хрустальным осколком застряло стыдом заиграло на солнце красном большом

тряслось и рябело облачко боли прошлой ночью визжало всё наступало на память больше мы не будем править законы падать в крапиву дружбы хохлиться над увечьем смаковать салонные букли и поделом нам — расхристанным рядиться в павлиньи перья всё не зачтется а небо смолчит облако свет не застит вот тебе и заигрались по локти в мушином счастье

не спи мысли не сходятся на босу ногу трава не растет это неправда моги ей не жить по кажи ее после в кружевную постель нам не сейчас усади кровь взбита в подушках горшках в порошках (очередь спит но не бьется течение просится то храпит) не было не было да устало в головах пасется бранит не лги не лежи по лопаткам хлестало опустилось в жидкий гранит

ігор з нами не заводили правильні пацани не заводили за ріг — а ми їх не піздили вони нас не піздили не відливали вікопомні кулі під сусідськими вікнами не відливали блюючи не відводили соняшникові очі не дивилися палаючими на крадене сонце на крові не запиналися заспокойтеся, сестро чи не вистачило вам губитися у цій ополонці порожнього страху сполохи не затьмарять граюче полум’я сорому у горлі зав’ється війни розійдеться живіт виродка голова скотиться на білого снігу підгірок

очень не били дороги пустой месиво расцветали разноцветное бе́ло ввёрнутый выем оскалился а дальше? падают залпом исходят толпятся купо́рятся смертные дыхи рассказывай память спрягает по рокот тошнит вшивает пистоли по пояс струится руки в огонь неразъятный в обрызгану пыль опускает опа́рится вьется душок перестаньте рекою ссыхать это эхо шепчут за бортом веслами трут лица редеют дно выскребают белые кости стучат мы их не выпустим в небопарный прибой розовеет шершавится музыка бьется немою струей истекает подводной горой

в ногу отступаем раны и тело-пяльцы обезглавленные атаманы на деревянных лошадках ищут пана мазепу ростові у львові донецьку московіі правлять по знайомству близькі родичі м’ясо сухе з-під ребра шматують далі що буде дії розгортаються запалюється дійство ганна йде під вінець володимир їй груди шарпає рожеву молодість рве сіренький вовчок хапає за бочок тягне під лісок іклами клацає тычет мордой в сибирски меха в черную русскую ночь зад округлый трётся пьяным царским стыдом наша речь утопилась кто течением правит спотыкается быстро встает тянет нет разбивается кришталевим оскілком застрягає соромом на сонці червоному грає та мре

мы были по пояс в раю а дальше проклятье сухая трава волны пряной земли не слышно покоя выходят все разом зреют пули трутся о́кось знамена а просплю твою смерть? память гроздью свисает дальше пусто нехорошо пятится глазок музыка шепчет нет больше их вывелись вырвались да мы ненанедолго! периться скорый дух твой ушел печальной урны раступилися швы вырастали меж нами дожди раскрывали ладони в пене державной гладкие лица текли дай приласкаю на волю не выпущу кулаками о воду нет не хочу! вырвать не корень жевать и молчать он неживой не корми меня правдами отпусти вырви жухлой травой

бьется и прячется еще тьмы расступались костры лезла пазуха мошкары в эти незапамятные времена а задание катышек память одна свет разевает пасть в городе блещут воришки мы проживаем костюм шнурующей боли залпом страха уходим глаголим

а дрожать не доро́гой дрожжа восходить постной жизнью нашей ранены сидьмя распустились в убой этот мой нехотя впился и нега взбурлила пеной красной из губ изошла он же мой май да август до кро́ви что сорвался заврался вырвал клок ржавого неба мякину времени счет заволок в потолок тихо выйти уйти мутный век запрокинуть отдышаться в оглоблях впереди взаперти

не знаю мови сійської їнської мови не знаю недоладно відмовчуюся і не пригадується нічого не стелится на виворіт ось цієї пам’яті на язик не навертається стисло не втискується не в’яжеться розмовонька з ними хороводік не водиться у вас там на заході ніхто не бере нас за ручку не розмовляє ніхто не прострілює літерки в роті місиво не шамкає ось-ось розговоримося виговоримося дніпро зашиємо бачите наша рана впадає тепер в вашу рану виття водоспадне слів не знаходимо сійською їнською крутиться на кінчику язика крапелька отрути

затихали сады проступали брады́ брадобреи воды нас ровняли и в зазёванный воздух роняли а заехали так вологодский пятак а пришли по дары и нутро в нашу землю подмяли из-под вод ангары́ красной кромкой по белой эмали дай им шмат да другой да осьмушку себя за азовской дугой вырвут и застолбят и подушную дай и подённый ага чтобы в горле вода и щетиной тайга схаркнул и протрезвел за имперский бугор по луганской траве уходил ревизор

ставай уходить па́ра дро́жи не пышет не кажет щима́ет в пояс уклончивый дух деяний потоп парус ложбины заносит а выклянчи волю павшее око кипит одичалые дыхи впивает не ку́чится, спит? все разбьётся в окольные тьмы увядать ли не вам за прорезью вида за порознью небыли всплыть и робеть а зазёванный дых а сухая отрава я несчастья вода околупок судьбы вас изнанки больная вода окипает? вашей жалости рвутся мосты? мы уносим хвосты подношения наши просты как коросты симеона персты околели державные госты сошлись на утонем на шипящие угли сойдем развернулося солнце и топчется праздно диво спиной расцвело разевало отрепья это щастье наше взывало кругом

восходи — пуля не ноша дум пузырей пьяных, непрошеных робеет гора впору видаться ,а брони твердеют стопорятся на уроне где тонет за мной вечер вороний льется височная по горлу шершавому скважина замочная в отдушину ржавую

коли повертаюся до того міста червоними сполохами разгортаються килими далекого сходу неукраїни у біло-рожевих вогнях десь поруч вузликами болю мерехтять плями дитинства я шукаю його на дотик за пазухою мій камінь кидаюся до ліжка-окопу в очикуванні обстрілу відкинутого тіла мій бій триває ніч мій ворог схожий на мене та я плутаюся коли він робить знаки рукою — браток підповзи на наші спини падає сніг червоні килими нарешті по прожилках пам’яті заливають мій голий стіл

вычитаем судьбу ее цветает зрелы сады тьмы путаюсь день на ночь предельно неточные величины забудемся вновь отворим же и проступят околелые лики трутся в объятьях сосцы всё это — не наше оступимся глубже вникнем и не было нас реже болит аль навечно? как жила́ она тут? время тянула дыхи ткала сверяем приметы: полуторка жизнь вторим судьбу а найдем и на гвоздик повесим и себя не бывало а она-то — жила! оголтелая пела, пила? разговоров неточные нити преступай по субботам вела а теперь под накатом гранита тонет горстка седого тепла

а ты ему отдам распятых городов и колоколенки и гниль святых даров он нас еще потискает нанижет и выпотрошит и пресуществит раздобрившись с жидочками по пьяни и в кротости мещанской нас помянет и пушечки за чаем наведет братки соседи малороссияне а как он прослезится как капель заслышав несогласну и прыснет и мундирами заест и зубом клацнет с крапинкой алмазной и мы сгадючимся ему блюсти посты по селезёнку вкладывать персты по праву руку сдабривать бразды по леву руку сдабривать бразды в имперском содрогаться спазме обрубленные вытянув хвосты

все вышли к поржавевшим поездам к червоным прапора́м в груди застрявшим намертво звезда́м все едут едут онемелым скопом а ты стоишь и мутные глаза бегут в бреду спускаются в окопы всё медленно ссыпается туда всё оступается в распяты города не помнит всё ни пули ни подды́ха мы ссучимся в державны невода поди сюда ко мне под смертную шумиху будь по́ пояс в аду по локти в издыханном паре возьми меня в имперскую узду к местам утопленным в сепарском перегаре где в три погибели загнулись рупора́ где черная печаль у каждого двора где я молчанием захлёбываюсь стоя в тени сокройся красного бугра уйди с тобой несуществующа орда оставь меня лежать в заупокое в соленой гари слышишь хрипота твое клянет соседство воровское какая блажь мне восстаёт в тумане в дурмане боли будто густота ее стоит в луганском котловане

Город, пылящий седыми ликами, Вырви меня из своих волос. Что среди них промычу безъязыкий я, В землю без корня врос? Вот — не бегу от тебя — увёртывай Жизнь в жестяные свои меха. Вырвусь и брошусь под море мертвое, Туда, где земля глуха.