ПЕЧАЛЬНАЯ ПЕСНЬ ОДИССЕЯ

Повезло Одиссею, много дней путешествовал, сколько интересного и необычного увидел, но и страху великого натерпелся. Вот шесть дней корабли его плыли по морю, в шторм и штиль попадая, и, наконец, увидели берег и подошли к нему.

Корабли медленно двигались по узкой бухте, глубоко в сушу протягивался длинный залив, с обступившими высокими горными хребтами. Каменная тишина, как проклятье, скользила по зеркалу воды, отражая в ней неведомые лики. А солнечные лучи, не боясь никаких поверий и преданий, радостно купались в толще воды, пронзая её до ультрамариновой глубины, принося свет и радость блистающим стаям рыб, заполонившим бухту.

Одиннадцать острогрудых кораблей пристали к берегу в глубине бухты, крепко связавшись с торчащими камнями. Свой же корабль Одиссей поставил в стороне, у входа в залив, тоже привязав причальный канат за каменную глыбу. Будто чей-то дух подсказал Одиссею об осторожности. Никто из членов команд не покинул судна, словно мертвая тишина, как перед грозой, оцепенела всех. Только Одиссей нашёл мужество и взошёл на утёс, чтобы осмотреть окрестности. Нигде не было видно ни пасущихся стад, ни возделанных полей, никаких следов человека, ни буйвола, нагруженного грузом, ни их трудов, только кое-где вдали поднимался дым. Берег окаймляли высокие, острые и ужасные скалы, словно окаменевшие клыки доисторических страшных мамонтов и рептилий. Среди мрачных, мертвых, красных, бурых, серых изорванных линий бесплодной почвы, как свежие могилы, темнели колючие кусты можжевельника. Но кто-то и где-то тайно присутствовал здесь.

– Пойдите и разведайте окружающую местность, есть ли здесь кто-нибудь живой? – приказал Одиссей трём матросам, самым расторопным и решительным, умевших быстро оценить создавшуюся ситуацию.

И смельчаки отправились в неизведанный край, совсем не предполагая, какая опасность, ожидает и угрожает им в тишине зеркальных вод и угрюмых, зловещих скал. Хотя тишина всегда сопутствует беспечности и бесконтрольности, но впереди, у колодца, они увидели весёлую девушку огромного роста. А может солнечные лучи превратили её тень в гигантскую форму, сравнив с горными линиями? Всё возможно в неизвестной, а, может, и сказочной стране, где живут великаны.

Моряки оказались из храброго десятка и завели с горной красавицей житейский разговор, несшей на плече, сверкающий на солнце медный сосуд, а им показавшийся золотой.

– А кто правит вашим городом? – там вдали они рассмотрели белокаменные строения.

– Мой отец – царь Антифат! – гордо и грозно ответила стройная и гибкая тень, вытянувшаяся и сравнявшаяся с тёмным кипарисом.

– А можно его увидеть? – наивно спросили приплывшие чужестранцы.

– Идёмте в гости в наш дом? – чему радовалась девушка-дерево, ведь перед ней стояли низкорослые лилипуты, разве выберешь из такого себе жениха – бедного и бездомного бродяги?

И отправились державными послами греческие моряки к неизвестному царю в неведомой стране.

Мама у девушки оказалось неуклюжей и толстой, как скрюченные с нарывами ветви и ствол шелковицы. Скоро пожаловал и отец Антифат, ростом подобный платану с мощными руками. Он, не приветствуя и не о чём, не спрашивая иностранцев, схватил одного и хрустнул его телом, как раздавил орех, и тут же проглотил его.

– Пират-людоед! – задрожали несчастные «послы». Сразу от страха, быстрее лани, бежали назад в бухту, ища спасения на корабле.

А рёв чудища-лестригона растерзал тишину и затряс, зашатал скальные утёсы. В ответ раздался ещё страшнее звериный рык. И задрожала земля от топота бегущих столпов-страшилищ, хватавших корабли за мачты, ломая их и нанизывая моряков, как на шампура. Каменные обломки, размером с квадратного андрона( трапезная греков), летели на деревянные палубы, пробивая насквозь и днища. Дикая и свирепая оргия устрашающим эхом прогремела по бухте, содрогая и разрушая скалы. Все корабли пошли ко дну. И беспощадно погибли храбрые воины, уцелевшие в боях за Трою.

Бедный Одиссей, слезно и словесно обращаясь за помощью к Богу, дрожащими руками рубил причальный конец, пот градом струился по его лицу и взмокшей бороде.

– Боги! Великие боги Олимпа! Помогите и спасите меня! – кричал Одиссей в содрогание земли, моря и неба.

И пришли олимпийские Боги на помощь своему просителю, не дав пиратам-людоедам полакомиться сытным телом греческого странника, успешно бежал Одиссей из бухты-западни, вырвавшись своим кораблём в открытое море, где его не могли догнать уроды земли. Кто они? От страха глаза велики и превратили злодеев в гигантские фигуры, будто уродливые тени от искривленных каменных утёсов. А, может, хвастаясь своими приключениями и победами, Одиссей всё преувеличил и сделал себя непобеждённым героем? В любой легенде есть правда и небылица, но ведь Одиссей один остался в живых, а храбрые воины все погибли. А поэтическая точность описания бухты дошла до наших дней и теперь мы даже гордимся, что Одиссей заплывал к нам, сражаясь со страшными лестригонами! Но кто они были? Тавры-пираты или сказочные чудища, восставшие ужасными образами в перепуганном видении или воображение греческого путешественника?

А вот как высказывается швейцарский учёный Дюбуа де Монпере, увидев эти места в Х1Х веке, первым высказал гипотезу, что легендарный Одиссей заплыл именно сюда, в страну варваров-людоедов, властвующих тогда над горной Тавридой. Познакомимся с его строками: «Если бы я делал описание Балаклавской бухты, едва ли я мог создать картину более верную и более ясную, нежели та, что я позаимствовал у старца Гомера…В нескольких местах справа и слева от Балаклавской гавани, где причалил Улисс (Одиссей), берег окаймляют ужасные скалы, взобравшись на них, он, как и сегодня, мог видеть только бесплодную почву, где юрские скалы, мрачные фрагменты которых усеяны черным можжевельником, не позволяют увидеть ни следа человека, ни буйвола, ни их трудов. Единственно дымные вихри могли указать ему на город листригонов, укрытый скалами».

 

ТАНЦУЮЩИЕ ОГНИ

Черная туча и густая ночь застала трирему «Посейдон», названную в честь бога моря, сына Крона и Реи, брата Зевса, под командованием кормчего Перифаса у скалистых берегов Тавриды. Курс из Гераклеи Понтийской на Херсонес Таврический кормчий строго держал по давно отработанному маршруту греков и собственному опыту плавания. Ещё в У в. до н.э. парусные корабли с просмоленными чернобокими бортами бороздили Понт, высаживая десанты греков, жителей Гераклеи Понтийской и Делоса для освоения чужих берегов, где они должны были создать новый город. На край ойкумены, освоенного и известного грекам мира, они отправились из-за горячего политического конфликта-стасиса. Борьба в Гераклее возникла между сторонниками аристократии и демократии, где демократы оказались поверженными, лишились права собственности на землю. И теперь им выпала горькая доля – изгнание из родного города. Осталось – искать новые земли и обживать их. Так они и поступили «… согласно некому прорицанию, данному гераклеотам… заселять ( Таврический) полуостров вместе с делосцами». Об этом событие упоминается в географическом сочинение – «Периэгезе» Псевдо-Скимна, написанном в У веке до н.э. Это пророчество было получено от Дельфийского оракула при знаменитом храме Аполлона Пифийского. Делосцы, пострадавшие от вторгшихся на остров афинян, устами оракула «предсказали» побеждённым демократамгерклеотам с кем им объединяться и куда им держать дальнейший путь. Получилось, что вдохновленная Аполлоном, пифия, жрица-прорицательница изрекла в состоянии молитвенного экстаза божественное предсказание, которое жрецы тут же перевели в стихотворную форму, предопределившего рождение Херсонеса.

И хлынули отвергнутые демократы из родов грековдорийцев – Меганы, Дамиды, Гиппократы подальше от зарвавшихся аристократов, чтобы создать спокойную и прекрасную жизнь в другом крае, где можно проявить своё трудолюбие на обширных просторах целинных земель. От других греческих племён дорийцы могли гордиться строгой военной дисциплиной, славными родовыми традициями, отличались простым образом жизни.

Хотя место для города первые греческие разведчикипоселенцы выбрали не очень благоприятное, в окружение туземцев-тавров, холодно и неприветливо встретивших чужаков. Зачем они нужны на их родине? Чтобы делить горные пастбища с тучными стадами? Или стать рабами? И тавры стали бороться с незваными пришельцами, хотя греки были настроены мирно и дружелюбно, даже стали поклоняться таврской Богине Деве. Время должно помирить враждующие народы, но это всё в будущем, а пока ожесточённая битва за землю Тавриды.

Но зато порт и гавань оказались великолепными для захода морских судов, хорошо защищённых от морских бурь со штормами и шквалами. Тихая гавань, где никогда не катили огромные валы. Но кормчий Перифас явно просчитался или западный ветер Зефир снёс трирему Поседон в сторону от Херсонеса. Сначала кормчий ориентировался по вечерней звезде Геспер, но мрачная низкая туча закрыло всё небо. Перифас громко приказал морякам.

– Свернуть паруса!

Команда была выполнена быстро и чётко, но тяжелогруженый корабль медленно сносило к невидимому берегу, и Перифас боялся, что их может выбросить на скалы, ведь для отдачи якоря здесь была большая глубина.

– Внимательно быть вахтённым на носу!

– Кормовыми вёслами рулить от берега!

Отдавал приказ за приказом взволнованный кормчий, опасаясь за судьбу триремы.

– Зажечь сигнальный огонь в маслёнке!

– Раздать ужин гребцам!

– Свободным от вахты – отдыхать!

Опять неслись приказы кормчего, а трирема «Посейдон» медленно утюжила черную морскую толщу и непроницаемую мглу. Иногда небо чуть лунно светлело в разрывах от медленно текущих клубов тучи и опять темнело, закрываясь сумраком ночи. Точно Зевс тучеводец решил отдохнуть на небесах и укутался черным шёлком пышных перин-облаков, взбитых на недосягаемой высоте.

И вдруг совсем рядом на черной воде загорелись красные огни факелов и затанцевали в замысловатых движениях, прочерчивая огненные круги, кресты, квадраты, отражаясь в воде россыпью сверкающих драгоценных бликов.

– Что это? – удивлённо воскликнул кормчий.

– Наверное, тавры поклоняются своему огненному богу? – произнёс кто-то из бывалых матросов, не раз плававшему у берегов, населённых дикими туземцами.

А пляска таинственных и волшебных огней продолжалась, зачаровывая всю замершую команду триремы «Поседон».

– Махните им горящей маслёнкой, приветствуя их национальный ритуал! – приказал кормчий.

И слабый неяркий сигнальный огонь прочертил темноту над громадным деревянным остовом «Посейдона» с выкинутыми ровными рядами гребных вёсел, медленно подгребающих чёрную массу воды.

Танцующие огни с моря перенеслись на берег, выхватывая из темноты острые скалы и утёса.

– Может, тавры предупреждают нас об опасных скалах?

– Тогда бы был один огонь маяка, а здесь колдовская пляска поклонение Огню!

Вся команда заворожено смотрела на рассыпающиеся огни, громко комментируя странный обычай туземцев. А кормчий прямо вперился слезящимися глазами в бегающие огни, ожидая от них какого-то подвоха или злого умысла. И прав оказался бывалый моряк, но беда грянула совсем с другой стороны, а из темноты моря вдруг появились легкие лодчонки туземцев, окружили корму, и, тут же, последовал стремительный десант тавров, выхватившие ножи изощрённые, короткие и острые, и безжалостно рубившие и коловшие безоружных моряков. Кормчий был убит одним из первых, поверженный острой стрелой лучника-тавра.

Паника охватила захваченную трирему, команда растерялась и не знала, что делать в темноте, а воинственные тавры с зажженными факелами и мечами в руках, заливали кровью деревянные палубы.

Увидев факела тавров, напавших на греческий корабль, танцующие огни берега сразу же ринулись к захваченному судну. Легкие лодчонки с воинами на борту и пылающими факелами неслись на помощь соотечественникам, внезапно по-пиратски захватившими мощную трирему «Посейдон».

Но нос корабля с горсткой отчаянных моряков смело сражался с пиратами. У них оказалось несколько длиннотенных острых копья, используемых для ловли рыбы, и моряки выставили их против нападавших, проткнув не одну мускулистую пиратскую грудь. Но засвистели стрелы, пронзая моряков, это пиратские лучники метко поражали не сдавшихся греков.

Будто разбуженный кровавым боём, Зевс проснулся, и небо очистилось от темного пухового лежбища, и лунные лучи зелено осветили землю и море. Страх охватил оставшуюся в живых греческую команду, на длинных копьях были нанизаны головы греческих моряков, пытавшихся оказать сопротивление пиратам. А голова кормчего с вырезанными мозгами светилась страшным кровавым огнём через дырки глазниц, улыбаясь ужасом кровавой улыбки.

 

ЗЕЛЕНОВЛАСЫЕ ДОЧЕРИ ГРОЗНОГО АРЕСА

– Девы! Амазонки! В атаку! – раздался звонкий клик царицы Ипполиты. И весёлая сотня-лава на лихих скакунах с луками и боевыми топорами, укрываясь от стрел щитами и шлемами, устремилась на врага. Зеленоглазые, с зелёными волосами ( они красили их соком волшебных трав), тонкие в талии, опоясанные ремешками с серебряным набором, ловкие на лошадях, изумляющие весь мир женщины, как зелёные загадочные изумруды, стремительно скакали на греков-воинов. И они, завороженные нежными розами-ликами с колдовским свечением, раскрасневшиеся от бешеного бега коней, пылавшие отвагой и очарованьем, застыли как вкопанные. И амазонки лихо опрокинули строй тяжёлых греческих гоплитов.

– Кто они – амазонки, блистательные, бестрепетные и бесстрашные в боях? По одной легенде-загадке – дочери бога войны Ареса, а по другой – прекрасной Афродиты. Амазонки не жаловали мужчин, больше ненавидели и презирали. Ещё в древности шли горячие споры о происхождение слова «амазонки», перебирая греческие слова и словосочетания. Вот версии, восходящие к древним полемикам:

1) Женщины-воительницы названы так по обычаю вырезать или выжигать одну грудь, дабы она не мешала при стрельбе из лука.

2) Потому что они не употребляли в пищу хлеба, предпочитая черепах, змей, ящериц, скорпионов.

3) Так как выходили на полевые работы в полном вооружении.

К своим детям, рождённым от чужеземцев или соседей, они относились по-разному: мальчиков амазонки выбрасывали ( по разным версиям или убивали, или возвращали отцам), а девочек оставляли и обучали военному делу.

Амазонки особенно почитали богиню Артемиду. Примером для подражания был воинственный пыл и неприятие мужского внимания легендарной олимпийской Артемидой, имевшей великолепный священный храм в Тавриде.

Обитали же амазонки на южном побережье Понта. Но вот судьба их резко переменилась – и об этом мы узнаём из повествования Геродота: «Когда эллины сразились с амазонками… тогда, по преданию, эллины, победив в битве при Турмондонте ( река в Малой Азии), отплыли, везя на трёх кораблях столько амазонок, сколько могли взять в плен, – а те перебили мужей, напав на них в море. С кораблями же они не были знакомы, не знали, как пользоваться кормилом, парусами, и не умели грести: и после того, как они, напав в море, перебили мужей, их носило волнами и ветром. И прибывают они к берегам Меотийского озера – к Кремнам. А Кремны находятся на земле свободных скифов. Здесь, сойдя с кораблей, амазонки достигли обитаемой земли. Встретив первый же табун лошадей, они похитили его и верхом на лошадях начали грабить страну скифов».

Завладев кораблями, амазонки невольно превратились в морских пиратов, а высадившись на землю, продолжили свои пиратские грабежи, уводя у скифов из под носа целые стада.

Бородатые скифы, пылая злобой и гневом, кинулись искать и наказывать хитрых и неизвестных конокрадов. И вот они рядом, неуловимые мстители, легкие как степные туманы, красивые, точно волнистые травы типчика, и загадочные, как полулюди или полубоги, слившиеся с гривастыми и хвостатыми лошадьми. Откуда и кто они? И вдруг скифы оторопели и растерялись – перед ними струился зелёный лёгкий ветер, точно Любовь на прозрачных крыльях неслась с необозримых просторов, облитые солнцем, счастьем и свободой степей. Вступив в схватку с амазонками, суровые скифы тут же оказались пронзённые стрелами красоты и любовного страдания.

– Мы хотим иметь от вас детей! – воскликнули зачарованные и поверженные воины.

– Согласны, – ответили захмелевшие от стихии степного ковыльного духа и заскучавшие по любви молодайки.

И жизнь пошла земная с мирскими заботами о детях, о домашнем очаге, с ревностью, завистью и злословием. Медлительные скифы, удолетворив свою вспыхнувшую огненную страсть с удивительнейшими женщинами земли, вернулись к обычному знакомому теплу, кочевому уюту, своим привычным скифским старухам. А амазонки взбунтовались, разве могли они сравнить себя – вольный дух, властный и вдохновенный – с обыденным терпением, рабскому поклонению мужчинам! Ведь скифки не умели стрелять из лука, метать дротики, скакать верхом на конях, гореть бунтарским духом. И они мудро порешили, что мужья не смогут покинуть родные места, а вот молодые… И амазонки со скифскими юношами ушли за реку Танаис (Дон), на север от Азовского моря.

На драматическую сцену жизни вышел герой, грядущий олимпийский бог Геракл. Он в угоду дочери Адметы, пожелавшей завладеть поясом царицы Ипполит, отправился в дальний путь.

Афинский драматург Эврипид в трагедии «Геракл» повествует:

А переселенцы на Танаисе стали родоначальниками нового народа – савраматов. «И с того времени жёны савроматов придерживаются древнего образа жизни, выезжая на охоту на лошадях и вместе с мужьями и отдельно от мужей: они также ходят на войну и носят ту же одежду, что и мужья. Языком савроматы пользуются скифским, но говорят на нём издавна с ошибками, так как амазонки усвоили его неправильно. Относительно брака у них установлено следующее: никакая девушка не выходит замуж прежде, чем не убьёт мужчину из числа врагов. Некоторые из них, не способные исполнить обычай, умирают в преклонном возрасте, прежде чем выйдут замуж, – завершает рассказ Геродот.

…Послесловие:

Создавая мифы об амазонках, греки сначала их поселяют в Малой Азии, потом они устремляются на север Понта и, конечно, переселяют своих героинь. С ними даже малоазийские географические названия появляются на Тамани. Поэты, прозаики, художники по много раз возвращаются к сюжетам о воинственных девах. Такие сцены часто отражаются на боспорских пеликах – двуручных вазах с сильно вытянутым туловом и широкой горловиной.

Сосуды художники украшали картинами из сказаний о борьбе арисманов и грифонов, схватках амазонок с греками. Содержание всегда просты и схематичны ( ведь каждый грек знал мифы об амазонках), на стенках пелика лишь головы амазонок, её коня и грифона.

«Женские царства» стали популярны во всём мире и амазонок встречают в других частях света.

 

ЛИХАЯ АТАКА

Недобрую славу оставили о себе тавры. И долетели к нам строки античных авторов, рассказывающие о жестоких традициях горского народа. Вот Страбон в своей «Географии» упоминает о загадочном святилище тавров: «… если плыть вдоль берега, к югу выдаётся большой мыс, составляющий часть целого Херсонеса… есть святилище Девы, какой-то богини, имя которой носит и находящийся перед городом мыс, называемым Парфением (Девичьим)) В святилище есть храм богини и статуя. Между городом и мысом есть три гавани, затем следует древний Херсонес…»

О храме Девы, где «тавры приносят в жертву и потерпевших кораблекрушение, и тех эллинов, которых они захватывают, выплыв в море…» упоминает Геродот.

А поэт Еврипид для знаменитой трагедии «Ифигения в Тавриде» взял сюжет из античной легенды, где рассказывает о Троянской войне, там оракул приказал царю Агамемнону принести в жертву богам дочь Ифигению. Но увидев красоту девушки, богиня Афина сжалилась и заменила обречённую на жертвенную лань, а Ифигению перенесла в землю кровожадных тавров, где «царствует над варварами варвар Фоант»:

«Он поставил меня жрицею в этом храме, где такими обычаями услаждается богиня… По обычаю, и прежде существовавшему в этой стране, я приношу в жертву всякого эллина, который прибывает в эту землю»

Злодеяния с жестокими и суровыми обычаями тавров упоминают и другие античные авторы. У Псевдо-Скимна находим такие строки: «Тавры – народ многочисленный и любит кочевую жизнь в горах; по своей жестокости они варвары и убийцы и умилостивляют своих богов нечестивыми деяниями…»

Опытный кормчий Георгий уже не раз водил парусные корабли в Херсонес, но в это плавание крепкий ветер снёс корабль на восток, миновал мыс с фонарём и пошли они вдоль незнакомого берега с непрерывной цепью известняковых обрывов, где причалить – это гибель кораблю и команде не выбраться по отвесным скалам. Но уходить в открытое море судно не могло, в деревянном днище началась течь.

Так и брело медленно судно вдоль светлых известняков, разрываемых черными и острыми утёсами, а кормчий внимательно выискивал удобное место, чтобы подвести к берегу, Но подходящего причала не попадалось, только сквозные гроты пронзали каменную грудь обрывов. Команда лихорадочно работала, вычерпывая воду из нутра корабля. Сделали пластырь из парусины, но вода тихо и неустанно прибывала.

Наконец, корабль вплотную приблизился к высокой каменной пирамиде мыса, стоявшего у небольшого залива с двумя скалистыми островами.

– Вижу обширный пляж красного цвета! – объявил кормчий команде и добавил приказ. – Здесь и будем подходить к берегу и высаживаться.

– А красный цвет не от крови убиенных жертв тавров? —

– Не видно ничего живого на берегу, а вверх уходят крутые подъёмы, так что будем в безопасности!

Галечный пляж оказался пурпурного цвета из гальки красной яшмы. Сверкающие на солнце яшмовые россыпи полого уходили в море, блистая и растворяясь в бирюзовой воде. Сквозь чистую прозрачную толщу воды ясно было видно дно залива. Густые заросли фиолетовозеленых водорослей сменяли золотые пятна песчаных отмелей. Солнечные лучи купались в волнах и переливались волшебством красок изумруда, багрянца, серебряного бисера, бледно-розовой пены, выложенных на синем бархате колыхающейся воды.

Попутный ветер хлопает спущенными парусами и корабль, рассекая воду медным носом, скрипя камнями, медленно подходит к берегу, садясь тяжелым брюхом на мелководье. Выброшенный заранее якорь затормозил быстрый ход корабля.

– Удачно причалили! – порадовался кормчий. Но команда молчанье глубокое хранила.

– Чем недовольны, ребята? – забеспокоился кормчий.

– Что-то недоброе и зловещее таится в кровавых отсветах залива? – оглядываясь, сказал матрос, уже спрыгнувший на гальку и тянувший веревочный канат, закрепляя его за каменный остов.

– Гоплиты на берег, выставить охрану, разжечь костры и зорко смотреть по сторонам, чтобы пресечь внезапного нападения тавров! – последовало чёткое распоряжение кормчего.

На ужин подали черные маслины, белый козий сыр, пшеничные черствые лепёшки и красное вино. Вкусная еда и весёлый напиток взбодрили приунывший экипаж. Но вскоре усталость и трудная работа по откачке воды из корабля сморило моряков, но часовые старались держаться бодро и не засыпать на посту, хотя это с трудом им удавалось.

В полночь все крепко спали, костры чуть тлели, плавника на берегу оказалось очень мало. Длинные тени часовых мерно качались на яшмовых голышах в сонный ритм замершую стоя охрану. Только матрос, причаливший канатом корабль, беспокойно бродил по берегу, каменно хрустя тёмной вишнёвой галькой. Сквозь мерный звук прибоя он слышал какие-то неясные звуки и возню. Поднимал слипавшиеся веки, оглядывая крутой склон, но сиреневая темнота скрывала все углы и щели, где мог притаиться коварный враг.

Стрела прошелестела беззвучно, и поражённый в самое сердце, матрос тут же свалился подкошенный точным выстрелом. Часовые даже не заметили смерти товарища. Но, тут же, попадали сами от разящих стрел. Костры в миг залили водой метнувшиеся мрачные тени, а с моря подплыли легкие лодочки тавров, словно гвардейская флотилия, и пошли мускулистые воины на абордаж со страшными устрашающими возгласами атаки, словно ревущие ритуальны быки под ударами острых аккинаков.

Команда, ослеплённая темнотой, оглушённая неистовыми криками, разморенная сладким и липким сном, никак не могла придти в боевой ритм, и сразу моряки и гоплиты падали поверженные или смертельно раненные.

А бой продолжался, только не в пользу дорийцев, а во славу местных аборигенов, набравших силу и мощь среди родных зелёных гор, напитавших их тела крепким здоровьем.

И ещё внезапность, чёткий план сражения, знакомые и милые уголки земли, все способствовало успешной атаки, А море светилось лазурью, искрилось серебряным свечением. Громадные утёсы, страшные, изуродованные, непроницаемые чернотой и изорванные формой, словно гигантские воины-тени, шагнули с обеих сторон в сторону корабля, стонущего от яростных криков нападающих и обречённых стонов погибающих. В раз вспыхнули костры на берегу, освещая бегущих и плывущих греческих моряков, преследуемые воинственными таврами.

А красная колдовская луна, появившаяся из-за туч, словно по чьему-то священному велению, осветила беломраморную лестницу и внезапно открывшийся величественный храм с сорока стройными колоннами, где золотыми обводами очерчивался сверкающий силуэт богини Девы в драгоценной тунике.

– Прими богиня наши жертвы и дары! – раздался громовой голос сильного мужа и таврского царя Феопанта и звучным эхом пролетел по лагуне.

А на эшафот подводили пленных моряков-дорийцев, где Ифигения невозмутимо стояла и молилась, пока палач отсекал головы чужестранцам, посмевшим приплыть и ступить на землю свободных тавров.

Что-то страшное и свирепое было в священнодействие, когда на поклон прекрасной богини приносили человеческие жертвы.

Вот почему алым цветом отливали окровавленные камни яшмы, будто напитавшись кровью убиенных. И застыла навечно горячая кровь греков в скалах и легендах, захваченных в плен лихой атакой тавров, даже не владевших высоким военным искусством. И обидная слеза плачет и убивается за далёким прошлым родного края, хотя окружающее настоящее горькое и печальное, когда сердце тоже разрывается.

 

МАЯК ПИРАТОВ-ТАВРОВ

Среди пиратов Понта своим коварством и жестокостью выделялся Тавр. Исполинский рост, огромная физическая сила сочетались в нем с мужеством, смелостью и коварством. Он был умен и хитер. Тавр в переводе означало Бык, кличку ему дали греки. Нападение Тавра и его пиратов всегда были внезапны и беспощадны. Они грабили и топили торговые суда, медленно плывущие мимо скалистых берегов. Своих кораблей тавры-горцы не имели. Спускаясь к морю, они хоронились между утесов, выслеживая путь купеческих судов. А в тайных бухточках у них стояли на приколе легкие лодчонки для окружения тяжело груженых кораблей. Понтийский царь Митридат пиратов поддерживал, если они нападали на римские суда, или на купцов, торговавших с римскими областями.

Военная когорта, посланная в Пантикапей для осады города, возвращалась в Херсонес, главную базу римского войска на севере Понта. Задача была выполнена блестяще и совсем без кровопролития. Старый понтийский царь, окруженный изменниками, велел телохранителю заколоть себя. Он предпочел смерть позорному плену. Опьяненные победой над грозным царем, войска вновь отплыли в Херсонес.

Нагруженные награбленным добром, корабли медленно двигались вдоль берегов Тавриды. Стояла поздняя осень. Небо вдруг потемнело, и над Понтом разыгралась жестокая буря. Корабли разбросало среди бушующих волн. Рядом виднелись берега, но повернуть к ним – это верная гибель: суда бы вмиг разбились об острые скалы. Шторм набирал губительную силу, и трудно стало веслами и парусами бороться со страшными порывами ветра и гигантскими пляшущими волнами.

– Это Юпитер разгневался за нашу легкую победу над Митридатом и хочет покарать нас! – воскликнул, сидя на носу триремы, один из старых центурионов с лицом, покрытым шрамами. Внезапно на темном скалистом мысу запылал огненный силуэт – громадный пылающий воин со шлемом на голове и круглым щитом в руке. Сквозь рев Понта донесся звук буцины.

– Смотрите, огненный Юпитер указывает рукой путь нашего спасения! – закричал центурион.

– Вперед, к берегу! – приказал префект когорты. Прикованные к скамейкам рабы дружно взмахнули веслами – им тоже не хотелось погибать в морской пучине. Римская эскадра нашла спасение в закрытой и не заметной с моря бухточке.

Миновав пенный бурун у утеса, передовая трирема вошла в тихую гавань, где ветер свистел высоко в скалах. Загадочный и странный маяк точно указал им верный путь. Кто зажег этот маяк? Откуда взялась эта укромная бухточка?

Римляне с шумом высадились на берег. Тут же воткнули длинный шест с позолоченным орлом, распростершим крылья. На шесте – эмблема императора: щитовидный значок с изображением оскаленной волчицы на красном фоне. К префекту когорты подбежали разведчики и доложили: силуэт огненного воина вырублен в скале, в гроте. Там и установлены светильники с маслом.

– Здесь есть люди?

– Да, нашли только одну женщину, поддерживающую огонь в светильниках.

– Привести ее сюда! – приказал префект.

Скоро перед его глазами стояла стройная гибкая девушка в шерстяной тунике. Густые волосы обрамляли смуглое лицо с черными сверкающими глазами.

– Что ты здесь делаешь? – по-гречески обратился префект.

– Чту память отца и братьев, – тихо ответила девушка.

– Кто ты?

– Я дочь гор! – гордо произнесла она.

– Где твои близкие?

– Они погибли в море, на рыбной ловле.

– Соболезнуем тебе.

– Прошу вас выпить чашу вина, – предложила девушка.

В широком и высоком гроте на козьих и медвежьих шкурах стояли чаши, сделанные из черепов диких животных. Девушка отпила глоток, показав этим, что в чаше нет яда, и протянула ее префекту.

– Что-то тревожное таится в этом гроте и иссохших черепах, – подозрительно заметил центурион.

– Пей, дружище, нас, римлян, никто не посмеет тронуть! – лихо крикнул префект, уже опьяневший от первых глотков.

Пир разгорался. С триремы выкатывали полные бочонки боспорского вина. Пили все. Праздновали победу над Митридатом и свое спасение от холодных глубин Понта. Лишь дозорные, выставленные по краям бухточки, хмурились. Вина им не наливали.

Смуглая красавица в обнимку с опьяневшим префектом стала подниматься по каменным ступеням, уходящим к маяку.

– Куда вы, господин? – смущенно спросил телохранитель.

– К огненной любви!

Меч Тавра ударил префекта за ближайшим поворотом. Над каменным гротом внезапно раздался воинственный клич, и, сраженные дротиками и стрелами, попадали римские часовые.

– К бою! – четко отдал команду старый центурион, не выпивший ни одного кубка вина. Римляне кинулись строить боевую “черепаху”. Дротики, копья и стрелы пронзали замешкавшихся, не успевших прикрыться щитами. С разных сторон, взмахивая железными мечами, на них кинулись варвары.

Пьяные римляне вяло отражали удары, а варвары с неистовой жестокостью рубили врагов, попавших в ловушку. Тавр стоял на каменной лестнице и наблюдал за кровавой сечей. Вдруг он увидел, что старый центурион с ловкостью и искусством поражает наседавших врагов. К нему пробивались наиболее сильные легионеры. Они хотели вырваться из западни. Тавр рыкнул, как медведь, и бросился к центуриону. Тот прикрылся щитом, но Тавр страшным ударом разрубил щит и голову центуриона. Старый воин замертво распластался у его ног.

Скоро все закончилось. Триремы были разграблены и сожжены, римские солдаты перебиты. В гроте опять стояли чаши-черепа с налитым вином. Огненный силуэт воина показывал рукой на спасительную бухточку. К ней, моля о помощи Юпитера, гребло новое судно…

Эта новелла основана на историческом факте, его привел римский историк Корнелий Тацит. Возможное место действия – гора Криуметопон (Бараний лоб).

 

СМЕРТЬ ПРЕКРАСНОЙ ПЛЕННИЦЫ

…Девушка умирала. Привязанная крепкими кожаными ремнями, она лежала на каменной скамье и смотрела в потолок пещеры. Ни звезд, ни солнца над головой, только несколько светильников, наполненных маслом, слабо горели, разгоняя вечную темноту…

Спасаясь от бури, их корабль неосторожно причалил к незнакомому берегу. Вмиг его окружили маленькие суденышки, вылетевшие из закоулков скалистого мыса. Лодками управляли воинственные бородатые тавры. С громкими криками они пошли на абордаж. Немногочисленная команда греческого корабля не смогла отразить внезапное нападение варваров. Многие и так были больны, к тому же выбились из сил, сопротивляясь грозному шторму.

Варварами командовал молодой смуглый Тавр, атлет и воин. Его могучие плечи укрывала медвежья шкура. Он первым вскочил на палубу, повергая мечом и кулаком окружавших его матросов и воинов. И вдруг увидел Ее.

Она помогала своим собратьям. В белой тунике, облегавшей стройную фигуру, с драгоценной диадемой на голове, она блистала красотой, была величественна и божественна. Тавр, завороженный ее прелестью, засмотрелся и едва не пропустил удар меча.

…Тавры легко захватили громоздкое деревянное судно с двумя палубами, взяли в плен экипаж и пассажиров.

После сражения Тавр обнял прекрасную гречанку, поднял на мускулистые руки, обагренные кровью ее соотечественников, пристально посмотрел в глаза и перенес на берег, где пленников уже связывали. Совсем близко девушка увидела его горящие глаза. Он был враг, но она впервые в жизни почувствовала и обрела Любовь. И теперь Смерть не страшила ее, ведь девушка любила, пусть врага-варвара, но ведь Любовь не выбирает только одних единоверцев и соотечественников. Любовь безгранична и всесильна, она подвластна только Сердцу и Солнцу, и Жизни на земле.

. Связанных пленников привели в великолепный храм с мраморными колоннами на вершине горы у моря. Каждого подводили к таврскому царю, и тот лениво показывал рукой на алтарь, где пленным отрубали головы. Длинная и страшная очередь подходила к Смерти.

Во дворце атлет Тавр подошел к красавице-гречанке, служительнице храма, и что-то сказал. Вскоре служительница оказалась рядом с девушкой и тихо ей шепнула:

– Тебя полюбили и хотят спасти от смерти.

– Благодарю, – ответила девушка, и сердце у нее радостно застучало. Она любима, и она любит.

Девушка гордо подняла голову и подошла к царю тавров. Он, ослепленный красотой юной пленницы, на миг задержал руку, указывающую на эшафот, и тут же служительница сказала ему:

– Царь, сохрани Красоту и Молодость!

– Отчего, Ифигения, ты просишь вдруг за нее, ведь по законам моей страны мы не должны щадить чужестранцев?

– Будь милостив, всемогущий царь!

– Но почему я должен нарушать обет тавров?

– Исключение есть и у Смерти, а у царя тем более.

– Я не могу проявить слабость перед глазами моих воинов.

– Отец, прошу тебя, отдай пленницу мне! – внезапно в разговор вмешался молодой атлет.

– Зачем она тебе? Ты убьешь ее?

– Как прикажешь…

– Хорошо, забери ее в свои владения, а потом предай смерти.

– Слушаюсь. – Он подошел к ней, подхватил на руки и удалился из священного дворца.

Они прожили вдвоем всего десять дней. Счастливых, радостных и полных любви. Никто им не мешал. Как предугадать, сколько времени отпустит небо влюбленным – у кого-то впереди еще полвека, а у кого-то всего один день. У них оказалось целых десять. Но каких! Самых лучших, самых прекрасных, самых чудных, самых… самых… самых… Дальше не хватало слов, были одни лишь поцелуи. Да и слов-то не было, ведь они говорили на разных языках и не понимали друг друга. Но Любви не нужны слова.

Через десять дней ее Тавра смертельно ранили в схватке у Бараньего Лба. Окровавленным принесли в его владения на гору. Она сидела в изголовье и вытирала кровь с его запекшихся губ. Стрела пронзила ему горло. Дали знать отцу, и царь поспешил к умирающему сыну, любимцу. Гордость и сила тавров, наследник царского титула и трона, вождь тавров, истекал кровью. Немыслимое горе для старика-отца, доживавшего последние годы!

– Сынок, мой дорогой сынок, мой наследник, как же это случилось? Почему не уберег ты себя для царского трона, для тавров? Кто теперь защитит и возглавит их, кто поведет в битву?

Внезапно царь увидел девушку-гречанку, сидящую рядом с умирающим.

– Это ты во всем виновата! – с гневом обрушился царь на нее. – Тебе не отрубили голову, и ты накликала беду на моего сына! Убить ее!

Но умирающий поднял руку и медленно помахал.

– Что тебе нужно, сынок? – бросился царь к нему. Молодой Тавр показал глазами на девушку и еще раз покачал рукой, требуя не трогать ее.

– Хорошо, она останется в живых, – смилостивился царь, но тут же тихо сказал слугам, чтобы сын не слышал его приказа: – Отвести ее в пещеру, и пусть ждет. Если сын выздоровеет, то откроет вход, если нет, то пусть она навечно остается под землей в каменной могиле!

Счастливая, она лежала на алтаре Смерти. Если он останется жив, то и она будет с ним, а если Смерть, то вдвоем. Жить без него она уже не могла и не хотела. Девушка плакала и просила греческих богов, чтобы они спасли его от смерти.

– Возьмите меня в царство Аида, а он пусть живет! – молила обреченная. Но греческие боги оказались глухи к просьбе девушки, может оттого, что в эту минуту они помогали бежать из Тавриды Ифигении.

…Один за другим гасли светильники в пещере, как дни их любви. Светильников оказалось ровно десять. Остался гореть лишь один. Она, совсем истомившись, застыла в ожидании рокового исхода. Ждала, когда Тавр придет к ней – живой или мертвый. А тот со смертельной раной в горле мучился ровно десять дней. Умерли они в один и тот же миг. Могилы их оказались рядом – пещера была на вершине Ай-Николы, а каменный таврский ящик, куда захоронили его, у подножья горы.

 

ЗАСАДА ПО ДОРОГЕ НА ХАРАКС

…Разбивались о скалистые утесы мокрые ветры, прилетавшие сюда с далеких морских просторов. Серебряный прибой, как драгоценное ожерелье, сверкал пенным каскадом. Изорванная кромка берега таила маленькую бухточку, куда заходили римские военные корабли. Здесь, на высоком мысу, к которому сильное западное течение выносило корабли прямо от Фракийских берегов, светился маяк. Черной аспидной ночью горел яркий масляный светильник, предупреждая моряков об опасности скального берега.

Тут и поставили римляне небольшую крепость Харакс, окружив ее двойным рядом стен. Внутри крепости римляне с присущей им строгой прямоугольной планировкой построили каменные здания. Не забыли соорудить и традиционные термы, где легионеры собирались не только для мытья. Термы служили своеобразным клубом со спортивными залами. Конечно, Харакские термы намного уступали знаменитым термам Каракаллы в Риме, но и тут это заведение со всей римской обстоятельностью было продумано до мелочей.

Розовый фон Харакских терм чем-то остро и близко напоминал цвет окружающих охряных земель, где родился необыкновенный золотистый виноград, налитый солнечным светом.

…Тит Флавий Цельсин сидел в термах, млея от пара, пропущенного через листья лавра и олив. Его измученная и истерзанная душа, и уставшее тело не сразу приходили в равновесие после пережитых потрясений. Еще вчера утром ничто не предвещало беды. Он вместе с детьми выехал из Херсонеса по “виа милитарис” (военной дороге), сопровождаемый солдатами Клавдиева легиона. Утро стояло ясное, обласканное поздним теплом уходящего лета. В его запахе было столько знакомого с детства, проведенного в далекой Италии. Груженные повозки медленно катились по каменистой дороге. Легионеры легко ступали в солдатских, с толстыми подошвами, башмаках-каллиях.

Тит Флавий Цельсин, Домиций, Эмилион, Марк Геминий Форт ехали с инспекционной проверкой состояния “виа милитарис”. Где бы ни появлялся римский легион, всюду с войском шли строители дорог и дорожная стража – бенефициарии. Таврика была новой колонией, попавшей под власть Рима, беспокойной и строптивой, но богатой и прекрасной, расположенной на пересечении понтийских торговых путей.

Между городом Херсонесом, главной базой римского войска в Таврике и крепостью-маяком Хараксом римляне проложили эту горную дорогу. И вот теперь они и двигались по ней. Варвары, испробовав беспощадную силу римского мяча, поутихли и скрылись в лесных глубинах. Тит Флавий Цельсин с двумя сыновьями шагал рядом с караваном. Он был доволен. Ему обещали большой участок земли у Харакса, где Тит думал разбить виноградник. В Рим, далекий и праздный, Тита Флавия Цельсина не тянуло. За долгие годы войн и походов он привык жить на чужбине и по-своему любил эти земли, населенные варварами. А Таврика сразу покорила его сердце, и он уже накрепко привязался к этому благодатному уголку. Вот и сейчас – после холодной ночи – отогревался под золотистым разливом солнечных лучей. Горы возлежали в величавом покое. И сладкая грусть томила сердце римлянина от осенней красоты этой, пока еще чужой земли.

Внезапно нежданно-негаданно налетела и разыгралась стремительная буря. На горы обрушился ураганный ветер. Тит Флавий Цельсин закутал сыновей в шерстяные плащи. Он вез их на новое местожительство, жена ждала уже в Хараксе. Ураган крепчал. И точно породил еще одну смертельную опасность. Из-за кустов и деревьев на римлян ринулись подстерегающие их караван длинноволосые и бородатые варвары, размахивая железными мечами.

Легионеры в один миг собрали боевой строй – “черепаху” и стойко приняли внезапный удар. Но было понятно, что четверти центурии, двадцати пяти солдат не хватало для отражения атаки. Тит Флавий Цельсин вскочил на повозку, подхватил в неё детей и стал хлестать лошадей, чтобы уйти от опасности и позвать подмогу. Домиция Эмилиона с его больной рукой тоже надо было спасать.

Бой разгорелся яростный и беспощадный. Искусный воин Марк Геминий Форт понимал, что нужно сберечь казну в одной из повозок для оплаты Харакского гарнизона. А продукты и все снаряжение, кроме оружия, можно было бросить на разграбление варварам.

– Бросайте повозки с вином и хлебом! – приказал Марк Геминий Форт, и легионеры стали опрокидывать повозки, устраивая заградительные заслоны перед нападающими варварами.

Тит Флавий Цельсин гнал лошадей по дороге, испуганные мальчишки прижались к его ногам. Домиций Эмилион, тяжело дыша и кряхтя, кое-как натягивал на себя панцирь. Хмурое небо совсем потемнело, густая черная синева залила все вокруг, и белые молнии точно раскололи мир на куски.

– Юпитер, помоги и сохрани нас! – молитвенно шептал Тит Флавий Цельсин.

– Куда мы скачем? – спросил Домиций Эмилион. Он оказался впервые в этих местах.

– Здесь рядом каменная лестница в скалах, ее охраняет пост бенефицариев.

– Мы точно спускаемся в мир Эреба! – испуганно молвил Домиций Эмилион, держась за скалу и заглядывая в бездну. Дорога вилась среди скалистых теснин с искусно выложенными крепидами. Только повозка начала двигаться, как снова ударил ураганный ветер, завыл и захохотал в теснине. И загрохотало эхо, гулко и страшно.

Из-под колес вылетела каменная глыба: лошади рванулись и, сорвав упряжь, полетели в обрыв. Повозка, заклинившись одним колесом в расселине скал, повисла в воздухе. Тит, сброшенный толчком на дно повозки вместе с сыновьями и Домицием, открыл глаза и в пляске грозовых молний увидел красных человечков, прыгавших на острых силуэтах утесов и скаливших рты в беззвучном сладостном хохоте.

– Мы в царстве Аида! – испуганно заорал Домиций.

– Да спасет нас благословенный Юпитер! – стал опять молиться Тит Флавий Цельсин.

…Теперь все позади. Домиций лежал рядом на мраморной скамье, храбрый Марк был тут же с друзьями. Он применил военную хитрость, и Юпитер принес ему удачу. Приказал легионерам поджечь плащи, облив маслом для светильников, поднять их и размахивая на копьях, бросать в наседавших врагов. Низвергающиеся с черного неба вспышки молний и огненные фигуры привели в смятение варваров. Они дрогнули и побежали назад. Легионеры, преследуя, бросали на них пылающие плащи, кололи копьями и рубили мечами.

– В память нашего спасения мы должны поставить алтари богам-спасителям!

– Ты прав, Домиций, закажем в мастерских Херсонеса каменные алтари и установим их там, в городе, и в Хараксе! – горячо поддержали его друзья.

– Богиня Немесида вместе с Юпитером будут охранять нашу дорогу от варваров, – высказался молчаливый Марк.

– И будут молитвой за наше спасение и моих детей! – добавил счастливый Тит…

Так ли все это произошло? Кто его знает… Но как бы то ни было, археологи нашли в Хараксе и Херсонесе три жертвенника. Это высеченные из сарматского известняка четырехгранные тумбы с латинскими надписями, посвященными богине Немесиде в Херсонесе и “Юпитеру Лучшему Величайшему” в Хараксе. Поставили их бенефецарий Домиций Эмилион, Марк Геминий Форт и Тит Флавий Цельсин. На алтаре Цельсина в Херсонесе вырублено, что он – бенефецарий ХI Клавдиева легиона.

 

ПИРАТСКИЕ НАБЕГИ ГОТОВ НА ИЗРАЙЛЬ

Готы пришли с севера, с острова Скандзы ( Готланд), обрушились в земли Скифии, завоевали и покорили многие племена и народы. Это были рослые и красивые воины с русыми волосами, голубыми глазами, словно холодный и суровый север придал им облик своих синих снегов, прозрачных льдов и многоцветных красок блистающего небесного сияния. Легенды и песни витали над готами, даже свои историю происхождения и жизни о былом, они повествовали в древнем песнопение.

Дорога на юг, к Черному морю, для готского войска с королём Филимиром, длилась долго, драматично и доблестно, как песенная сага. Они воевали, покоряли, грабили, дружили с другими народами, перенимали их культуру и обычаи, насаждали свой уклад жизни. Песни протяжные, как гуляющие степные ветры, вплетались звуком и запахом, птичьими голосами и ароматом трав, в рифмы и строки ритмичных баллад.

Помимо готов, письменные источники донесли нам названия иных варварских племён северного и западного происхождения, проникавших в Северное Причерноморье. Это бораны, герулы-гелуры-элуры и ургундыбуругунды. О вторжении боранов из Приазовья в Малую Азию повествует Зосим, который описывает их походы 255 и 257 гг. По его записям, «бораны во время первого похода «попытались даже переправиться в Азию и легко устроили это при посредстве жителей Боспора, скорее из страха, чем из расположения давших им суда и показавших путь при переправе… Боясь за себя, они предоставили скифам проход через Боспор в Азию, переправив их на собственных судах, которые они взяли обратно и возвратились домой…»

– Я гот, по имени Фил, равно как и мой отец, зовут его Фин. Матери не помню, она родила меня в походе по скифским ковыльным просторам, дав мне жизнь, но сама бедная умерла от лишений и болезней. Меня воспитывал отец в походном седле, много рассказывая о красоте и доброте моей матери. Её образ встаёт в моих глазах, как поющий жаворонок в солнечных волнах над скифскими курганами. От неё я наследовал пышные волосы, синие глаза и приятный голос, а отец подарил мне мощь своего тела, смелость в бою и неприхотливость в жизни. -

Такие слова собственной саги, пел молодой воин, сидя на носу, смолённого по бортам судна, рассекающего зелёно-синиё стекло хрустального моря, переливающегося разноцветными красками.

– Наша жизнь – это боевые походы и победы, где мы теряем своих братьев и товарищей, приобретая богатство и беспокойство. -

Торжество и слава походной жизни гота была яростна своей правотой, но легкая печаль непонятной утраты слышалась в песнопение. Тоска души, как мерный всплеск волн, медленно и тяжёло сжимало сердце гота.

А волны метались и бились, летели одна за другой, плескались с непрерывным рокотом, ведя свой гимн вечности, где будут плыть, бороться и погибать другие пираты и пенители моря. А в ушах Фила раздавался неизвестный призыв жизни и вместо лихих атак он вдруг среди голубых волн вдруг увидел прозрачный девичий лик. Тут же, завороженный любовью-воспоминанием, забыл о простирающемся пространстве, где глаза тонули в синих далях, забыл о себе, забыл обо всём и только нежность её лица, так похожая на забытые материнские черты, щемило его сердце и сознание.

– Я должен вернуться живым! – даёт он обещание девушке Нире, оставленной в готской деревне на излучине Меотиды.

– Я жду тебя! – доносят волны звук её прекрасного голоса.

– О море, обладающее текучей и бурлящей жизнью, как я рад, что ты имеешь звук и эхо, приносящее мне признательный шепот любимой! – благодарил бравый богатырь.

…Битва на берегу прошла успешно. О воинской славе готов многие античные авторы оставили свои восхваляющие описания. Зосим продолжает своё краткое повествование: «скифы(отожествляя их с готами) снова взяли у Воспоранцев суда и переправились в Азию».Овладев штурмом Питиунтом и Трапезунтом и «опустошив всю его область, варвары возвратились на родину с огромным количеством кораблей».

– Грабёж и торговля! – девиз пиратов-готов заставлял дрожать всё побережье Черного моря.

Ох, как время и история перемешивает события и народы. Кто они бораны? Переправились через Керченский пролив, значит, пришли с запада, прогулявшись по Крыму. В записях Зосима «бораны, готы, карпы и уругунды ( племена, живущие по Истру(Дунай)) не оставили не опустошёнными ни одной части Италии и Иллирии…» Бораны под именем «ворады», по свидетельству Неокесарийского епископа Григория, совершили свои грабительские походы на восточном побережье Понта совместно с готами.

…Нира дождалась храброго воина, получив всё жизненное сполна – любовь и рождённых детей!

Из нового пиратского похода на Палестину готыязычники поклоняются и приносят христианскую веру. В сердце Фила вошла любовь к Богу Иисусу Христу, кого называют Спасителем, во всей его красоте. Если христиане вели свой разговор с Богом молитвой, то Фил выражал свои мысли песней гота, приносившей ему счастье и радость творчеством.

Он чувствовал, будто горение и пламя его сердца вливаются в слова и аккорды его очаровательных песен.

Песни Фила, как прекрасный нежный звук в громовом голосе Земли, неслись к небесному Творцу.

Теперь готы не собьются с пути, следуя и восхищаясь музыкой молитв, как мерцающие лучи солнца, приносящие жизнь на земле.

Песенный души порыв сияет над миром, став Гимном жизни.

Песня живёт в чарах света и красок сверкающего солнца, в ночном разговоре звёзд с мраморной луной, в силе ветра и тишине мира, где любовь сильнее смерти.

И мудрость жизни – это её песня земного разума

Могуществом готов всегда была и стала песня.

Люди на земле всегда любили простую песню. Ведь земная музыка приносила им много радости и удовольствия. Из всех земных влияний звуки песни достигают легче всего этой области жизни.

И Иисус Христос слышит нашу музыку-молитву…

 

ПИРАТЫ ПЕСОЧНЫХ ПЛЯЖЕЙ

(воспоминания из далёкого пра-пра-пра-прошлого)

Горцы-тавры были умелыми скотоводами, выпасая стада по горным лугам и скалистым плато, а жители горных долин – земледельцами, выращивая пшеницу, ячмень, горох, фасоль. Они хранили урожай в зерновых ямах, глубиной до двух метров, и в огромных, типа пифосов, кувшинах.

Тавры строго следили за границами своей горной страны и не допускали в её пределы чужестранцев. Если с севера степные просторы полуострова заняли кочевники-скифы, то в горы они не совали свой нос, но с моря стали появляться гребные и парусные суда греков, которые везли колонистов для выбора апойкии ( поселения, колония) на новых плодотворных землях. Греки покидали свои города из внутренних политических разногласий, когда побеждали на выборах партии аристократов, тогда демократы должны были убраться, да ещё персы завоевали и отбирали у них земли. Грекам очень требовались новые удобные апойкии и вот подходящие они нашли на берегах Понта Эвксинского, основав города: Ольвия, Керкинитида, Феодосия, Нимфей, Тиритака„ Мирмекий, Фанагория, Гермонасы и другие.

И дозорные тавров строго следили, чтобы греческие суда не приставали к горным границам их исконной земли, а за нарушения чужестранцев приносили в жертву богине Девы, отрубая им головы. Хотя тавров привлекали корабли греков лакомыми кусочками, ведь там всегда было много необходимых для жизни товаров, когда суда приходили из Греции трюмы были полны и забиты тканями, оружием, драгоценными украшениями, пряностями, бытовыми изделиями, а из Тавриды греки везли выращенные сельхозпродуты, кожи, мёд, воск. Пиратством тавры занимались по всем своим берегам, но флота собственного из больших кораблей они не имели, лишь легкие лодчонки-скорлупки были спрятаны в укромных уголках.

Тавры знали, что ионийские греки заложили город Керкинитиду, и туда-сюда уже пару десяток лет часто сновали корабли с грузом вдоль западной гористой кромки Тавриды с уютными песочными лагунами, окружённые малыми обрывами и лесными зарослями.

…Три дня бушевала непогода с ветром и мускулистыми волнами, вставшими суровыми эскизами пены, брызг и летящей воды. Измотанная триера с разорванным парусом с трудом выгребала в разнобой длинными вёслами, ведь гребцы не спали все часы шторма. Но утро выдалось тихое и солнечное, а главное рядом, рукой подать – берег. Она всё ближе и ближе желанная земля с золотистой лагуной с изумрудной короной зелёного леса. Греки радостно приветствовали своё спасение от губительной бури.

Как приятно видеть пустынный и тихий уголок с ручьём чистой воды, падающей по скальному утёсу в озерко с камышами! Ты слышишь, птицы поют, и лёгкий пар встаёт над мокрым песком и травой. И отблеск зари покоем ложится на мирное пространство, где на краю обрыва застыл настороженно зачарованный ветвистый олень.

– Дикая природа со свежим взором и утром безмятежным, и нет там тавров-туземцев, что могут совершить нападение на нас, а команда и рабы погибают от безводия, надо попытаться причалить к берегу? – вслух размышлял опытный капитан. – Но корабль близко не подойдет, там, наверное, мель? Придётся спустить лодку с матросами, и они наберут воды в четыре амфоры, а потом ещё сходят, пока мы будем стоять на якоре! – принял он окончательное решение.

Тяжёлая триера медленно двигалась по глубокой воде, к счастью, стоял полный штиль, и сине-зелёная прозрачная толщина просматривалась до самого дна. Подошли на самую близость, став на каменный якорь, который утонул в густых зарослях. Вёсла были подняты вверх и стали похожи на взмахнувшие крылья деревянного дракона, прилетевшего с бурных небес, клокотавших ураганом прошедшей ночью.

Лодка с матросами полетела к песочной полосе, заваленной выброшенными за шторм мохнатыми водорослями, ракушками и черным топляком. Никаких тревожных перемен в пейзаже лагуны капитан не заметил, только исчез испуганный олень, увидев приближающуюся с резным носом и кусками повисшей парусины призрачную громадину-корабль.

Толька лодка достигла кромки берега, и матросы высадились с амфорами в руках, как вдруг тихий мир будто перевернулся. Из песка, как призраки, встали могучие тавры с луками и стрелами в руках, обвитые маскировочными прядями сухих водорослей. На море, из под плавающего топляка, словно дельфины, вынырнули ряды лучников, дышавших через полые зелёные трубки, а из лесных зарослей туча летящих стрел затмило небо.

Первым пал капитан триеры бородатый Авин, пронзённый стрелой в грудь, ещё было много жертв, но, главное и смертельное для всего корабля, затихли громкие приказы, и растерялась греческая команда. А это всё – губительный конец!

Но через мгновение на высокой ноте зазвучал мужеством и отвагой голос пятнадцатилетнего юнги, внука капитана, многие дни плавания стоявшего вахты вместе с дедом.

– Всем на триере – внимание! Теперь командую я – Гера, внук капитана! Гоплиты, занять оборону, поднять щиты и копья и отражать атаки подплывающих варваров! Гребцы, вёсла на воду и выгребать кормой в море! Матросы, рубить якорный канат!

Всем держаться стойко и смело! Мы отразим атаку злобных тавров! С нами на борту священный огонь из очага Гестии! На рулевое весло встать – Агенору!

И возрадовались греки и сразу подчинились юному командору, ведь никто не хотел умирать, и чётко исполняли приказы талантливого мальчишки, сразу умно оценившего смертельную ситуацию.

Подплывающие варвары вплавь и на лодках, поражались длинными копьями гоплитов и стрелами лучников, которым удобно было метко стрелять с палуб триеры. А вот тавры часто впустую посылали стрелы с танцующих на волнах узких пирогах, выдолбленных из вековых смолистых сосен.

И громоздкая триера, получив толчки от весёл, стала гордо разворачиваться среди многочисленного окружения малого флота тавров. Свист стрел, гортанные крики атакующих, яростные клики отбивающихся, хрипы раненых и умирающих смешались с воплями и рыданиями. А над пиратской кровавой атакой простиралась златая риза зари, где Гера, словно сын богини Артемиды Эфесской, приносил грекам удачу и победу! Даже рваный парус, поймав слабое дыхание ветра, придавал триере быстрый ход вместе с отчаянной греблей рабов, получивших шанс на жизнь, а не потерять отрубленную голову на капище тавров у богини Девы.

В пылу дружной и массовой атаки тавры совсем забыли о высадившихся на берег за водой четырёх матросов, а они опять вскочили в лодку, и стали отчаянно грести обратно на триеру. И зоркий капитан увидел своих товарищей и тут же последовал новый приказ.

– Гребцы, табанить вёсла! Лучники, веером стрел охранять наших возвращающихся моряков! Перисад, приготовь шест с крюком и зацепи за нос лодки!

Всё было исполнено умело и быстро, лодку прицепили к кораблю, и опять летят быстрокрылые команды юного капитана: – Гребцы, снова дружно налечь на вёсла, гоплиты продолжать отражать атаки, лучники, стрелять по ведущим в таврских лодках!

И будто поток быстроводный подхватил триеру и направил в открытое море, где команду ждали – свобода жизни и смерть от безводия.

Но юный капитан, наполнившим мужеством душу от выигранной битвы у пиратов, вглядывался в очертания дуги берега, пытаясь найти безопасное место для причала и спасительную воду – текущую в ручье или скрытую в глубоких колодцах. Он пытался вспомнить рассказы деда о местной лоции. И словно в ответ он увидел струйки дымов, вертикально встающие в небо, – Там, наверное, дома эллинов? – вопрос стал радостно и тревожно метаться над златокудрой головой капитана, набиравшего опыт и знания мореплавателя.

 

ЗАЛИВ СОКРОВИЩ

Роман

На Понте один из самых красивых заливов – это Горзувиты. С востока у него возвышается могучий остов горы Медведь, своими скальными формами и обводами напоминающего лесного гиганта, долго топавшего в трудном пути с севера и теперь от жажды ненасытно пьющий морскую влагу. С запада скалистый мыс Мартьян, как рыжая лисица, изгибается и колышет своим прекрасным «мехом», сотканным из крон чудесных деревьев. В объятиях этих диковинных животных застыли каменные острова Адаллары, повитые дивной легендой. С высоты горного хребта залив сторожит скалистая грудь горы Авинда и рядом на перевале блестит золотом и серебром, отобранном у греков, капище тавров.

На береговой тетиве лука залива застыли грозные скалы с гротами и пещерами. Крохотные деревушки и родовые поселения разбросаны в прибрежной зоне, крепко связанные устным договором, знаками, сигналами. Залив – страх моря и суши, гнездо пиратов и разбойников.

Морской путь от греческих берегов с городами Синоп и Гераклеи Понтийской хороший попутный ветер приводил прямо к Бараньему Лбу( потом её назовут гора Медведь). На прохождение Понта требовалось одни сутки, а потом парусники уходили вдоль берега на восток, к Феодосии и Боспору, или на запад, к Херсонесу. Быстро, легко и удобно в любое время суток, но иногда ночью такая темень проглатывала море, горы и все ориентиры, тогда, будто глаза у моряков выкалывала и заливала чернота, как ориентироваться? И тут приходили на «помощь» тавры, зажигая светильники на скалах и заманивая триремы, биремы, военные и торговые суда в свои сети, свитые из крепких дикорастущих лоз и лиан, ловко расставленные в заливе сокровищ, подплывали к ним на своих легких лодках, брали на абордаж и грабили всё, что попадалось под руку. Чужестранцам, по обычаю и завету своего языческого бога Девы, отрубали головы в храме, а трупы бросали в море на съедение рыбам.

Этот беломраморный храм возвышался на утёсе Бараньего лба, с него в море вела лестница в сорок ступеней.

Попадала добыча таврам во время туманов, когда капитаны теряли ориентировку, а тавры трубили в рога, призывая моряков повернуть на их сигналы.

Во время штормов корабли прятались в защищённом горами заливе и становились очередным богатым уловом для пиратов.

Если приходила военная эскадра, чтобы наказать разбойников, то тавры сразу же убегали в горы, бросив своё скудное хозяйство, ведь награбленное богатство они давно попрятали по пещерам, щелям, гротам, куда вели потайные тропы с нырянием под воду или замурованные подземные хода. Гнаться за ловкими и опытными горцами, знавшими все дороги вокруг, греческие гоплиты не решались, боясь попасться в очередную западню.

Морские ветры, что рокотали над Понтом, имели свои имена, которые им давали моряки и рыбаки, испытав силу парусных мускулов, рваный ужас ураганов, ласковые мелодии теплого юга, сырой запах дождя с мандариновыми, олеандровыми оттенками, а жаркое солнце приносило смолистый запах сосны, кевы и можжевельника. Умеренный северный ветер называли «понтийским горнистом», а северо-восточный, срывающийся с гор у большой бухты – «понтийская буря», жаркий ветер юга, сильный и приятный, носил имя «ливийский флейтист», западный звонкий и весёлый – «Золотая кифара Орфея». Это были Большие ветры, а Малые дули и вздымались волной из-за каждого мыса, скалистой горы, гуляли в утёсах, носились по бухтам, смеялись и хмурились среди заливов и проливов.

Ветры залива сокровищ были покорны таврской Богине Девы, державшей их на короткой узде. Одной рукой Дева будто ласкала тавров, гладя их ласковым ветром, а другой топила в море корабли. Крутящийся ветровой хоровод у островов называли кратко и ёмко – «Безумие». Белые волны у мыса – «Буйная пена». Зеркальный штиль – «Истома», утреннюю прохладу – «Свежесть», вечерний закат – «Золото перевала», лунную млечность моря – «Серебро на ладони». «Поющие кони» – гудели над хижинами, прилетая с гор. Проливной дождь был известен, как «Мокрые волосы», а краткий и редкий – «Слёзы Девы».

Сильное течение у подводных гротов «Щупальца медузы», рассыпанные камни в море – «Блестящие жемчуга». Бродившее эхо голосов по скалам и водам «Уши розовых раковин». Зелёные, бурые, фиолетовые и красные водоросли – « Глаза утопших».

Иногда странное облако рождалось вокруг горы, разделяя её на две половины. Плотное с лазоревыми оттенками оно медленно вращалось вокруг горы, а небо стояло чистое и прозрачное. Спустя некоторое время облако взбухало, увеличивалось и закрывало гору с середины до самой вершины. Тавры назвали это облако «Шлем на голове». Оно вызывало у них необъяснимый страх и суеверие, будто это было таинственное дыхание самой горы, чудище оживающего Медведя.

* * *

Вождь Вир стоял во главе пиратских деревень, рассыпавшихся по излучине побережья, всего их было четыре, а пятая раскинулась вдали от моря у одинокого красного камня. Над всеми таврами правил царь Феопант, а Виру подчинялась это милое урочище с немногочисленными обитателями и залив сокровищ, но среди всех тавров он прославился самым удачливым и богатым.

Рослого роста с пушистыми усами и бородой Вир напоминал фигуру старого деда, вырубленного из горной гранитной породы и спустившегося к морю, а теперь будто вечно живущего на этой земле. И мощь скал и гор вошли в его гордое обличье старика-великана с высоким лбом и прямым носом, бороду он коротко подрезал. Но был пылок «Дед», точно земное горячее нутро, передало ему свой жар и огонь души. А глаза зорко блестели, выдавая его молодость. Чуть выше лба в черепе вмятина от удара сорвавшегося камня. Одевался Вир в кожи, выделанные мастерами-таврами из домашних животных и убитых на охоте: кожаные штаны в обтяжку, кожаные постолы, длиннополая кожаная куртка, а летом ходил с обнажённым мускулистым торсом.

За постоянные раздумья о пиратских нападениях, как умело и ловко остановить греческий корабль, обезоружить и пленить команду, он получил прозвище «Голова». Однажды в каменном гроте, высеченном в скале у моря, Вир собрал правителей приморских сёл, чтобы договориться о тайных знаках сообщения между отрядами во время пиратских атак. Когда и где зажигать ложные маяки, где держать сети из гибких лиан, куда прятать быстроходные лодки.

– Я задумал сделать наш залив местом сбора сокровищ, ведь он стоит на торговом перепутье, где скрещиваются центральные корабельные маршруты Понта!

Умный лоб и горящие глаза сразу выдавали в нём главаря прибрежных пиратов, хотя об этом говорили и глубокое уважение, даже восхищение как удачливому охотнику. Но одной охотой прокормиться было невозможно, дикого зверья стала мало в горах и тавры приладились к новому ремеслу – пиратству.

Вождь Вир владел непостижимой силой и властью над своими сородичами, каждое слово служило приказом, который они безоговорочно выполняли. Законы и обычаи тавров были суровы.

Грот застилали шкуры медведей и волков, сражённых меткой рукой Вира, а у входа на шесте болтался белый череп быка, тотем тавров. Назвали «Грот быка»

Внизу под скалой находился другой, но подводный грот, сейчас молчаливый и кроткий, но при бушующем шторме вдруг оживающий, словно приплывает к нему морское чудовище, и остервенело кричит, пугающе плачет, громко рыдает. Будто зверь потерял здесь свою подругу, попавшую в западню от свалившегося большого камня с потолка и преградившей ей путь на волю. И погибла несчастная зверюга от голода. И печально поёт и трубит грот. И летят веером серебряные пена и брызги, как венки погребённой и утопшей. Имя у грота – «Эхо смерти».

Сидели долго, медленно разговаривая и потягивая из вычищенных бычьих рогов, красный хмельной напиток, из захваченных у греков амфор, запечатанных воском.

– Я думаю, что костёр надо зажигать на головах островов, а не на берегу, пусть греческие пиндосы ( так тавры презрительно называли греков) теряют ориентацию и сразу могут ткнуться носом в скалу и сесть на мель, – высказался «Лис», правитель деревни «Рыжая лисица». Это был худой и хитрый тавр с волосатой седой грудью. При дележе пиратской добычи всегда выхватывал жирные куски для своей деревни, хотя воинов для атаки предоставлял меньше, чем другие отряды, но они были опытные, смелые и отчаянные.

– Лис прав, надо даже ещё ряд костров зажигать и запутывать мореходов! – поддержал его «Орёл», правитель рыбачьей деревушки, лежащей под скалой, где они собрались на совет. Что-то в облике тавра обрисовывалось хищное, птичье и стремительное, будто в миг сорвётся с обрыва, взлетит в синеву, а потом камнем упадёт на свою добычу. Такой же крючковатый нос, как у орла, дыбом стоящие редкие волосы, кривые ноги с буграми ногтей, точно когти орла, и длинные руки, постоянно взмахивающие, как крылья.

– А ты, что скажешь «Дельфин»? – спросил Вир у правителя морской деревушки «Ракушка», промышлявшей рыбной ловлей. Хижины, точно лодки, вытащенные на берег, стояли рядом с морем, укрываясь за толстые стволы деревьев, на случай сильного ветра. Дочь Вира Окса целыми днями проводила время здесь, купаясь и подолгу плавая в море. «Дельфин» это его кличка и был он отменный пловец, и звали владыку морской деревушки – Ан. Он тайно любил Оксу, но она равнодушно воспринимала робкие ухаживания « Дельфина».

– Моё морское чутьё подсказывает, что капитаны любят прятаться от ветра за грудь горы, а берег там, в обрывах, так, что они будут идти на наши лиановые сети к островам!

– На верхушке Бараньего лба нужно поставить несколько наблюдателей, чтобы они зорко осматривали горизонт моря и предупреждали нас о появление парусных гостей! – внёс своё предложение «Змей» с тонкой и гибкой фигурой, словно извивающийся змей с острыми зубами, щелочками глаз, припухшими красными веками и дыркой вырванного носа, «Змей» правил горной деревушкой «Ящерица», повисшей над морем, на обрывистом склоне Бараньего лба.

– Не даром мы собрались, отличные высказываете предложения! – похвалил вождь Вир своих подчинённых на земле и пиратских сообщников в море.

– Ночь впереди, ещё долго можно говорить!

– Боюсь, что мы выпьем много зелья и охмелеем?

– Тогда уменьши свой аппетит, если не уверен в собственных силах.

– Я лучше ночь проведу в женских объятиях!

* * *

…Внизу на море стелился молочный туман. Одинокие можжевельники у подножья скалы ещё покрыты пепельным полумраком, но облака стали розоветь. Далёкий багровый всплеск зари над горизонтом. Сыны гор – тавры с благоговением ожидают появления солнца. И вот рождение нового дня, радость солнца запылала ярким пламенем, из-за кромки моря появляется огненнотрепещущий круг.

– Слава солнцу! – несутся приветствия землян. Традиционную молитву сверкающему светилу исполняют горцы, ведь они всегда с воодушевлением встречают рассвет.

И этот прекрасный миг, когда раскалённый диск медленно выкатывается из пылающего горизонта, озаряя острова и горы, над синим заливом торжественно встаёт величественный гимн. Тавры приветствуют солнце.

Как всё неудержимо и неузнаваемо изменилось, как всё вокруг возвысилось в алых лучах, приобрело прекрасные очертания. Пурпурный блеск водной равнины, курчавая зелень на глыбе горы, весёлая нежность на скальных перьях островов. Как хочется жить!

Ширь моря, горный взрыв земли, простор неба, необъятный простор жизни, куда только не посмотришь!

* * *

И вдали, на горизонте, появился белый парус, истосковавшийся по земле, он весело бежал к берегу. Всё быстрее, ускоряя свой бег, он стал приближаться к берегу. Несчастный! Он верил дружбе народов, верил безмятежности и благородству аборигенов, обитающих в столь красивом уголке на границе Ойкумены. Изнурённый долгим плаванием со штормами, бурями, штилями парусник искал покоя и отдыха. Мысль его летела, как белая чайка, желая обрести удачу в новом плодоносном крае. Не знал парусник, какие коварства ожидают его среди удивительных и на вид мирных берегов.

Всё ближе и больше открывается прибрежная полоса, где необыкновенными замками с перистыми скалами, с юга светлые, с севера тёмные и мшистые, стояли два острова с вьющимися приветливыми струйками дыма.

Куда они указывали путь? Парусник вопросительно закачался. Куда вас ветер и волны гонят? Куда ведёт судьбина горемыку?

На борту судна находился многоопытный моряк, избороздивший многие морские маршруты и знаток гомеровской поэзии, он долго всматривался в приближающийся берег и вдруг, будто предсказаньем вспомнил предостереженья волшебницы Цирцеи, давшей на прощанье Одиссею:

Но кормчего не испугать поэтическими строками и легендами, он уверен в своих силах и корабельной мореходности судна, выдержавшим не один шторм, и отдаёт приказ.

– Держать курс по проливу между островами!

Парусник медленно вошёл в тихие воды, никакого сильного течения здесь не оказалось, только зрительная иллюзия заставила вздрогнуть команду, острова стали сближаться, сокращая между собой расстояние. Кажется, сейчас скалы сомкнуться и сожмут парусник в каменных объятиях, но всё кончается благополучно, пока ближняя скала не закрыла дальнюю. К счастью, мореплавателей они стали вновь расходиться. Лишь парящие птицы ударялись об острые уступы и мгновенно исчезали, сливаясь с белизной удалённых скал.

Лазурь воды, как желания счастья, томно и прозрачно уходила в глубину. И вдруг раздался женский крик о спасение. С левого борта, там, у обрывов земли, которые переламывались и криво уходили в толщу воды, плескалась и боролась за жизнь нагая женщина.

– Помогите! Спасите! – истошно и обречённо кричала купальщица, барахтаясь в брызгах и пене.

Все на паруснике повернули головы в сторону утопающей, юному созданию, просившему помощи.

– Спасательный круг на воду! – крикнул кормчий. Быстро исполнили команду и два греческих моряка прыгнули за борт и поплыли на помощь, к попавшей в беду.

Отвлечённая команда внимательно вперилась взглядами в спасательную операцию, совсем не предполагая, что это простая приманка. Ведь с другого борта неожиданно появились отважные ныряльщики и завели лиановую сеть под корму корабля. И тут же из под обрывов скал выскочили легкие лодки с таврами-пиратами. Вооружённые пиками, луками с колчанами стрел, с крючьями и верёвками, ножами и камнями, они яростно и быстро неслись к судну.

Кормчий пытался повернуть корабль в море, но рулевое весло запуталось в лиановой сети и судно застопорилось на месте.

– К бою!

Растерявшаяся команда тут же пришла в себя, и стала лихорадочно готовиться к отражению злодеев. Выносили камни из балласта, готовые обрушить на головы, вынимали пики, топоры и мечи.

Разбойники разгребают сильно, окружают корабль, опускают вёсла, притираясь бортами, встают и устремляют оружие. Посыпались градом стрелы, засвистели камни, цепко впиваются крючья, застучали топоры, промалывая борта, зазвенели мечи. Удалые воины – тавры быстро карабкаются и всходят наверх, где разгорается кровопролитная сеча. Команда отчаянно сопротивляется. Пираты теснят их, теряя товарищей, но ряды обороняющихся редеют.

Стаи чаек и бакланов вьются над обречённым кораблём, сопровождая дикими и удивлёнными вскриками, а на запах крови собираются подводные обитатели. В какофонии звуков особенно громкими становятся стоны раненных, атакующие возгласы злодеев, захлёбывающиеся стенанья погибающих в борьбе. Даже море застонало и захрипело как неведомое чудище с проткнутым глазом острым клинком.

Борьба разгорается, каждый из греков просит Олимпийских богов о спасении, призывая на голову страшную бурю от Посейдона и молнии от Зевса, богагроморвержца, а пираты взывают о помощи Богини Девы.

И пришли Боги на помощь сражающимся, небо сгустилось от налетевшей тучи, черный мрак ливнем обрушился на исковерканный корабль, где корчились иссечённые, изрубленные и бились бравые и несгибаемые. И бой чуть поутих, только мерный стук дрожал и бился по нутру корабля, точно носы дельфинов тыкались в борта и обещали спасения сгинувшим в море.

А где кормчий? Его имя Атрид. В начале битвы его видели в первых рядах, где он ловко и точно поражал пиратов. Потом он исчез или замертво свалился за борт, а, может, истекает кровью среди растерзанных клинками и ножами, валяющихся на палубах? А если лишился рассудка за попадание в ловушку, а ведь стихи Гомера предупреждали его об опасности плавания.

И опять буря разразилось грозным и ярким всполохом синей молнии, будто прочертившим и разделившим небеса на ад и рай. Каждого ждала своя дорога.

Кажется, тень кормчего метнулась по палубе, тяжело перелезла за борт и укрылась на пустой пиратской лодке, носом стоявшей у греческого корабля. Она тут же отвалила и закрутилась в вихре дождя и ветра, обрушившегося на залив.

А корабль вдруг медленно и тяжело стал оседать, точно получил пробоину в днище. Битва тут же затихла, все стали искать спасение. Это кормчий Атрид не сдал свои «Афины» в плен на разграбление варваров-пиратов и пустил судно ко дну. Теперь бой перелетел за взятие пиратских лодок, стоявших на приколе вокруг тонущих «Афин».

Атрид, успев первым завладеть лодкой, поспешно грёб подальше от корабля, скрываясь под скалы, пытаясь найти какое-нибудь тайное убежище, ведь на дне хлипкого судёнышка лежал тяжёлый ларец, полный драгоценностей, который он снёс с «Афин».

И вдруг на подводном камне, чуть появляющемся после прохождения волны, с фиолетовыми вьющимися водорослями, он увидел «тонувшую» девушку, забытую таврами свою приманку для греков. Одна дрожащая, посиневшая от холода, спаслась сама, выплыла на камень, а тут началась буря.

– Садись в лодку! – повелительно крикнул кормчий, привыкнув громко отдавать приказы, но девушка испуганно сжалась, ведь перед ней возвышался враг с могучей фигурой олимпийского атлета. И она плохо знала греческий язык.

Тогда лихой моряк продвинул лодку вдоль торчащего камня, подхватил девушку рукой и усадил рядом с собой, жестом показывая, что не принесёт ей обиды. Она привыкла подчиняться силе и покорно сжалась на дне лодки. Они поплыли вдоль скалы, преградившей морю наступлению на сушу. Волны сурово и обиженно всхлипывали, будто сердясь, с шумом, вливаясь в пустые гроты и гулкие полости, вдруг открывающиеся у, очерченной мхами, зелёной линии уреза воды.

Небо плакало чёрными дождевыми струями за погибающими «Афинами», пиратский флот, наполненный таврами и греками, которых, невероятно, но скрепила боевая и кровавая потасовка, вдруг все стали спасающимися, ведь богатство утонуло и не за что было бороться или охранять его. Теперь все помогали друг другу, спасали раненых, плавающих вокруг.

Атрид грёб вдоль обрывов, пытаясь быстрее скрыться с глаз врагов. Рядом чуть просматривалась, скорее угадывалась, чернота подводных гротов. Она манила и звала к себе, будто предвещая спасение. Не выдержав Атрид и при опускание волны, сумел протиснуть лодку в узкую щель, ставшую расширятся по мере движения вглубь.

Подводный тоннель превратился в дворцовый зал объёмной формы. На округлых стенах, драгоценными гирляндами, расправив коварно-красивые щупальца, присосались морские звёзды – голубовато-зелёные актинии.

* * *

В «Гроте быка» ночью поспешно заседал пиратский совет, созванный вождём Виром.

– Мы проиграли битву, мы потеряли пятерых товарищей, греческий корабль с богатым грузом утонул, пропала моя дочь Окса, отвлекая внимания пиндосов, не досчитываем одной нашей боевой лодки! – подводил Вир итог прошедшей пиратской атаке.

– У нас пленённые греки, мы их можем продать или выменять на хорошие товары? – заметил Лис.

– Ты забыл наши законы, что чужестранцев мы приносим в жертву Богине Девы?

– Повременим, пусть греки научат своим морским профессиям наших молодых ребят? – предложил «Дельфин». – Ведь нам иметь большие корабли, как у греков?

– Он прав, мы всегда успеем их принести в жертву Богине Девы, а чтобы она не отвернулась от нас, я понесу ей наши дары! – объявил вождь Вир.

Внизу вдруг кто-то жутко завыл визгом пронзительным.

– Что это за крик? – удивился Лис.

– Грот «Эхо смерти» поёт и рыдает, ведь в море бушует шторм!

– А не Окса взывает о помощи?

– Утром будем её искать.

– А сейчас?

– Кто отважится выйти в непроглядное море?

– Я соберу свой отряд, и мы с факелами пройдём вдоль берега, может, её выбросили волны? – тут же предложил Дельфин.

– Тогда бери всех воинов, и осмотрите окрестности вокруг очень внимательно! – приказал Вир.

Ночь непогоды неистовствовала над заливом. Будто ненастье послало прогневанное небо. Гремучие волны и громы неслись на мшистые громады. Дико ревела и грозно клокотала хлябь морская. Берег трепетал перед бунтующими водами. И вдруг перед яростью волн вспыхнули красные факела и медленно закружились вперёд и назад, влево и вправо, освещая грохочущий ад и земляной райский покой, в поисках девы Оксы, отважной ныряльщицы. По суше ходили огни живые, по водам смерть плясала в бурунах, а в тайном гроте любовь рождалась.

* * *

Судьба свела героя Греции, кормчего Атрида и дочь гор Таврии, смелую Оксу, под сводами пещеры, воздушного колпака над тихой водой, где через рваную дыру в обрыве сюда проникал ночной свет, блистая бурей. Они сидели, обнявшись, сохраняя маленькую искру тепла, из которой медленно, всё быстрей возгоралось великое пламя любовного костра. Только им урочище вселенной Творец даровал влюблённым сий дворец. А смерть дщерью тьмы кружилась над ними, рыкая эхом погибшего зверя. А им, казалось, песнь звенит в страстных поцелуях, полных огня.

Ликованье душ под гром ужасного урагана, они дышали друг другом, игрою глаз вели блестящий разговор и радовались неожиданной встрече, посланной небесным предначертанием, хотя на земле мы говорим – случаем.

Как завороженный, смотрел Атрид на дочь варварского племени – тавров, и был покорён прелестным обаяньем дикой красоты. Волшебный блеск чёрных глаз, смуглый оттенок нежной кожи, тёмные кольца пышных волос, – всё в ней привлекало и пленяло его с непостижимой и неотразимой силой.

Слабый свет ночи скользил по высокому лбу кормчего, отражаясь в его блестящих глазах, а Окса не могла оторвать своего восхищённого взгляда от смелого и мужественного лика мужчины, будто приплывшего из небесного океана. Кормчий белого облака-корабля, скользящего над всем миром, вдруг зацепился белоснежными парусником за скалы островов «Близнецы». Широкоскулый, с загорелым лицом и едва заметной улыбкой он очень подходил для роли отважного кормчего, бороздящего небесные и морские пучины. Всёпроникающее обожание охватила доверчивую девушку, ещё не знавшей чувства любви.

Откуда падает и исходит – Судьба, Случай и Встреча Влюблённых? Увидев друг друга, у обоих, будто что-то внутри оборвалось. Отчего это чувство приходит, а никто не знает и не объяснит. Да ведь у каждого такое происходит. И так становится сладко и трепетно на душе, будто что-то щемит и разливается горячим током внутри. То душа прикоснулась к душе.

Что их ждёт впереди? Какая доля им достанется? Всё будет потом, ведь самое главное – они встретились и влюбились друг в друга! Это прекрасно, настолько прекрасно, что Окса, хорошо зная обычаи своего народа – чужеземцев убивают, не испугалась наказания, а послушалась зову сердца – полюбила врага, теперь ставшего её милым образом. Пока ночь скрывает земное творенье лесов и гор, а пираты крепко спят, влюблённым нужно искать спасенье. Они начали обследовать подземный грот, в одну из щелей, подальше от уровня воды, спрятал Атрид свой ларь, окованный серебром, наполненным драгоценностями.

О, удача! Влюблённые нашли пещерный лаз, уходящий вглубь земли. Они медленно и упорно поползли по пути, предоставленные им Судьбой. Куда выведет пещерная дорога – к смерти или спасению? А другого маршрута у них не оказалось.

С кем можно сравнить ползущих двух человеческих фигур, извиваясь телами, гребущих руками, дёргавших ногами? Ведь норы для змей, ужей, мышей, крыс и другой живности – это родной дом, а люди впервые попали в подземную стихию. И ещё страх встречи с подземными гадами преследовал двух обречённых, искавших дорогу к спасению. Но только вперёд и вперёд, ведь есть где-то выход? Пещерный лаз проложила дождевая вода, растворяя камень, стекая вниз, к морю, а им нужен был выход из земли!

Спасавшиеся не разговаривали, только сопели от натуги. Кормчий, ползущий впереди, давно отдал свою нательную рубашку любимой спутнице, чтобы она не обдирала нагое тело об острые и колючие камни пещерной галереи.

– Что с тобой? – спросил Атрид, услышав всхлипывание за собой. Окса запутала свои волосы за низко висящий столб и больно рванула копну. С трудом, руками за спиной, она расправила из каменного плена пышную косу, уже свалявшуюся от пещерной грязи. И вновь продолжили героический путь, проходящий по нутру земли.

Темнота впечатывала их в плоть камня, им казалось, что они уже забрались в могилы мертвецами незрящими. Но продолжали ползти, словно надеясь, что за могилой есть другое бытиё, им неизвестное. Сердечный трепет у них не затих и не иссяк, а горячо двигал и двигал, пытаясь и надеясь найти спасение.

Сейчас темнота стала, как вода, заливая глаза слезами, не от безисходности, а от страшного напряжения, когда пытаешься просверлить её взглядом.

Слепая стихия стиснула ползущих. И тогда они стали ловить звуки, может, они укажут им путь выхода из подземелья? Где-то рядом журчала вода, так тихо, приятно, будто убаюкивала. Вода вздыхала, жалея горемычных. Но это оказался ответ, значит, она протекла с поверхности, ручей пробил, промыл себе русло и плетёт лабиринт в тисках камня. И звук воды принёс им живую радость, точно нежная надежда стала ласкать их удвоенный слух.

Обречённые обрели звуковое зрение и ползли к убегающей воде. Нет, они ошиблись, ведь вода приближалась, окропляя их сыростью и каплями, падавшими с потолка.

Прежде чем продвинуться вперёд Атрид ощупывал руками все пространство перед собой, но это были камни и он полз, Окса тоже раздвигала руками, касалась его конечностей, будто боялась остаться одна в вечном мраке, сразу делала рывок и иногда лбом тыкала в его голые ступни. Эти соприкосновениями они ощущали свою связь и будто вели приятный разговор.

И вот руки Атрида окунулись в прохладную влагу, он обнял ручей, и вода пролилась сквозь пальцы, приятной текучей жидкостью приветствовала затерявшихся мучеников подземелья.

Они умылись родниковой свежестью, поцеловались молодостью и вновь воспрянули духом. Теперь путь только вверх откуда стекает вода, так теоретически рассчитал капитан, хотя кому известен пещерный лабиринт с его тупиками, затейливыми кроссвордами ходов и двойным дном пещерных этажей.

Но дорога, по бегущей воде, оказалась невыносимой, холод просто скрутил их тела, превратив в дрожащие безумие. Но слепой случай, а точнее воздушный объём, толкнул Атрида подняться во весь рост и он догадался, что узость пещерного хода иссякала, они попали под высокие своды. Окса уже стояла рядом, мокрая, нервно рыдающая облегчением, будто они уже вышли на свободу. Нет, просто ей невмоготу стали движения и горизонтальное положение пресмыкающихся тварей.

– Всё будет хорошо! – успокаивал Атрид девичью неспособность змеиного ползания.

Но путь на двух ногах оказался ещё сложнее и труднее, ведь ступни постоянно проваливались в какието ямы, щели, цеплялись за неровности, спотыкались за бугры и камни. Теперь падения на пол стали часты и естественны. Выручал ручей, где они обмывали синяки и шишки, прикладывали водой холодные компрессы.

* * *

Утром вождь Вир, набрав приношение Богини Девы из золотых монет, серебряных фигурок греческих богов и героев, захваченных в пиратских схватках, направился к перевалу, где было Главное капище тавров. У входа на горную тропу вырос многовековый дуб с раскидистой кроной, ему тоже поклонялись тавры.

Вир встал на колени, приложил ладони ко рту и три раза проухал, как филин, обращаясь к Духу Гор. По поверьям тавров, чтобы вызвать благословения Духа Гор, нужно ему поклониться, и тогда легка и быстра будет дорога в горах. Дух Гор жил повсюду – в кронах раскидистых деревьев, в толстых стволах, в чистых родниках, в цветах и травах, в рубленом рельефе скал, где можно было отчётливо увидеть его лик. Могучий, великий, с мшистой бородой, с проницательным взглядом голубых глаз тавры видели в Духе Гор образ человека, заворачивающего в облачные оранжевые одежды или прозрачные тучки, стелющиеся над ущельями и скалистыми утёсами.

Когда Дух Гор гневался, то густые и непроницаемые туманы обволакивали горы и лес, закрывали глаза горцев-охотников непроницаемой пеленой, не давая им успешно охотиться или спутывая тропы и дороги для идущих по ним.

Тавры аккуратно приносили дары Духу Гор головы убитых животных, рога и копыта, оставляя их на вершинах гор и скал, где Дух Гор любил отдыхать, созерцая и любуясь горными далями, сохраняя в своём сердце великое и чистое чувство, рождённое только родиной. Он обводил взглядом её величавый и волнистый простор, встающий божеским вдохновением из морской синевы.

А сейчас вождь Вир просил разрешения Духа Гор, чтобы пройти по горной опасной тропе к святилищу. Откуда-то издалека раздался желанный ответ – уханье филина. И тогда Вир пустился в путь.

И вдруг перед ним из скальной расщелины вылезли две фигуры – полуголые, покрытые ссадинами, царапинами, синяками, но счастливые и радостные, будто они пролезли под Понтом и оказались в родном городе Атрида – Гераклеи Понтийской. Буйство молодое объяло влюблённых, сомкнувших свои крепкие объятия в страстных поцелуях.

– Окса лазореокая, златой Афродите подобная ликом, я люблю тебя больше жизни! Жестокие испытания мы выдержали и вышли победителями. Теперь душа и думы связаны только с тобой, с твоей нежностью и красотой!

– Артемид, судьба моя! Как я счастлива, что встретила тебя! Мы проплыли, проползли, прошли полмира, сквозь дикий голос катастроф и препятствий рождалась и крепла наша любовь. Моя дальнейшая жизнь невозможна без тебя!

Взрыв любовного восторга лился из уст ангельских голубков, спасшихся от смерти и вырвавшихся из могильного плена пещеры. Гимн любви гремел на разных языках чистым голосом, милым зовом, но разве это помеха для пылающего жара молодости. Ведь в словах любви звучала мелодичная музыка, доступная только слуху навечно соединившихся сердец.

От этой сцены суровый Вир опешил, отцовская радость горячей волной объяла его, что дочь жива, и тут же он увидел её, запретную законом тавров, любовь к заклятому врагу – чужестранцу. Что делать, как поступить вождю тавров – казнить или нарушить обычай и помиловать греческого моряка, ведь его любимая дочь сблизилась с чужим из их рода? Вождь и отец соединились в одном лице? Мудрость и муки! Страдания и счастье! Суровость и сострадание!

Ответ пришёл сам по себе. Счастливая Окса бросилась на шею отца, обнимая его и заливаясь слезами, а греческий муж встал на колено и с достоинством склонился перед вождём тавров, прося пощады и руку прекрасной дочери.

Скрепя сердце вождь произнёс: – Идёмте на перевал и поклонимся Богине Девы, там Всемогущий шаман восславит ваш обряд венчанья!

Под сладкий шепот лесов и серебряный говор ручья, свадебный кортеж из трёх человек и собаки Крейза, медленно стал подниматься к Главному и Горному святилищу тавров, стоящему на перевале у самой высокой горы Тавриды.

Застыли каменные горы, синея, восходят до небес, плывут величием вокруг, на них шумят леса, цветы и травы пахнут утренней росой и свежим духовитым ароматом, и путники усталые бредут.

Красой лица, добротой души блистала дочь вождя. Прелестней не было в горах. Пылающий румянец на щеках, златые кольца вьются по плечам и очи бледноголубые, подобны луговым лепесткам на перевале.

Лик спокойный и суровый был у её отца, предводителя тавров, и все подчинённые робели перед ним, а чужестранцы от страха млели и дрожали. И родина вошла в его сердце чудесным и счастливым краем, которой он гордился и берёг от нападений и набегов врагов.

А греческий моряк глаза, горящие любовью, не спускал с девушки-судьбины. С улыбкой льстивой и покорной на устах, склонялся он перед таврским вождём. Сам статный, вдохновенный, как гомеровский стих, таил в себе ум, опыт и навыки морского кормчего, где важными всегда стояли – дипломатия и терпение. Он высок, красив, приятен своим обличьем.

Пёс по имени Крейз оказался белым, лохматым и громадным волкодавом, встречавшим грудью волчьи стаи, охраняя овечьи стада. Послушен был только Виру, хозяину и кормильцу.

Впереди открывалась узкая полоска земли, пустынная с крутыми откосами и обрывами, соединявшая два высоких нагорных плато. Будто полуобнажённая гибкая Окса крепко, двумя раскинутыми руками, держала любимых – отца и Артемида. Буковый лес, одевший склоны, нависал над ущельями, стекающими по обе стороны перевала.

Раздумье тайное встаёт над перевалом, где тавры поклоняются Богине Девы, где слышен шепот уст, слова молитв и солнца луч скользящий. И гром, и молнии, и дождь, и снег сыпучий. И слёзы неба и земли с горечью и сладостью, с болью и радостью. Виденья бледные и пёстрые здесь до сих пор встают, плывут, живут.

На культовом открытом овале, границы которого отмечали ямки с простыми камнями, гостей встречал Главный Шаман в белом одеяние, с седыми длинными волосами, ниспадающими на плечи, руладами волнистой бороды, державшего за верёвку спутанного жертвенного быка, украшенный гирляндами цветов. Над капищем вставало чудное небо с легкой прописью плывущих прозрачных облаков. Шаман священнодействовал, обращаясь к небесным силам. Быстрый и сильный удар ножа прямо в сердце могучего быка и он, подкошенный, валится на зелёную траву.

Кровь жертвенного быка пьют тавры, и этот языческий обычай совершает капитан, обмакнув пучок травы к сочившейся ране поверженного животного и приложив свои губы к густой и кровавой влаге, вытекающей из священного и ритуального скотоводческого божества.

Святой восторг горных дикарей от выпитой крови приводит грека в мистический ужас, но взглянув на Оксу, опять почувствовал Атрид не понятное и не проходимое влечение к милому образу, и позабыл о первобытном кровожадном обычае, словно пригубил румяное вино.

А вождь тавров Вир тайно, исподтишка, наблюдал за красавцем греком, пытаясь в его действиях и мимике лица найти фальшивые выражения или брезгливость к таврскому поклонению, но Атрид, будто позабыв о всякой осторожности, горячо и самозабвенно любовался его дочерью. И осторожный и хитрый воин Вир поверил в искреннее чувство молодого кормчего. Потом ему самому хотелось породниться с великой греческой нацией, принёсшей цивилизацию в его дикий край.

– Соединяя жизнь двух влюблённых, я приношу в дар Богини Девы серебряного орла! – торжественно восклицает вождь и в жертвенную лунку помещает изящную драгоценную статуэтку.

– Благодарю вас, вождь благородный! – отвечает чужеземный кормчий Атрид и даёт божественную характеристику культу греков. – Орёл символ Зевса, небесной солнечной силы, огня и бессмертия. Орёл связан с вершиной мирового дерева, а змей с его корнями.

Над культовым овалом запылал большой костёр, где жарили мяса жертвенного быка, а голову и кости сжигали в дар Богини Девы. И неспроста греческое слово – таурос – бык послужило грекам дать имя местному туземному народу – тавры, происхождение и имя которого остались неизвестны.

* * *

Узнав о свадьбе Оксы и чужестранца, Дельфин просто затрясся от злобы, ведь он страстно был влюблён в дочь вождя и надеялся стать её мужем. А тут свалилось такое несчастье и недоразумение, вместо ого, чтобы казнить чужестранца вождь Вир отдаёт ему в жёны собственную дочь. И рухнули все планы Дельфина, а как красиво и удивительно он проводил время с дивной Оксой, плавая и ныряя с ней у берегов залива. Он уверенно надеялся, что девушка обольщена его мужской силой и талантом ловкого пловца, ведь многие горцы-тавры не могли плавать, а он отлично овладел этим искусством. Потом он был смелый и геройский пират, умело организовывая нападения на торговые суда, часто и много снующие по заливу.

«Залив сокровищ!» – так Вир назвал таврскую морскую территорию, и Дельфину очень понравилось это выражение, ведь он счастливо жил и удачливо пиратствовал в ней, словно рыба в воде.

Но душно стало Дельфину, будто он и в правду превратился в рыбу, выброшенную на берег, задыхаясь от ненависти к заморскому счастливцу, случайно забредшему на своём корабле в их исконный залив, легко и быстро отобравший сладкий кусок, о котором так мечтал Дельфин.

– Позор тебе и проклятия, вождь Вир, ты предал таврские законы и помиловал чужестранца! – шептал Дельфин, но вслух произносит свои заклятья, панически боялся, хорошо зная силу и ум вождя.

Но злоба диким голосом звала Дельфина к мщенью. «Убей чужестранца! И Окса будет твоя!» Шептала злость разгоряченному невесёлыми думами лихому пирату. « А если убийством чужестранца я прогневлю вождя, то и меня тоже ждёт неизбежная смерть! Ведь он изменников разглядывает с первого же взгляда и может догадаться о моём плане». Здравая мысль останавливала Дельфина от преступления. «А что посоветует мне наша Богиня Дева?» – задумался Дельфин. «Нужно помолиться», – решил он.

– Святая Дева, Богиня гор! Успокой мой дух заблудший! Останови меня от безумного злоумышленья! – обратился Дельфин.

Ответа нет. Молчало небо. Точно заблужденье было предано забвенью.

* * *

А скоро им вдвоём выпало новое пиратское дело. На дальнем острове, что смотрел в открытое море и имел название «Старший брат», второй, ближе к берегу носил имя «Младший брат», а оба острова тавры называли – «Близнецы», они должны высадиться с лодки и тут ждать очередную жертву. При появление паруса на горизонте зажечь дымный костёр, привлекая внимания врага, а если вдруг налетал туман, то гудеть в бычьи рога, эхом зазывая блуждающий корабль, сбившийся с курса.

Вождь Вир, явно предчувствуя неприязнь Дельфина к таврскому кормчему, отобравшему у него красивую невесту, решил проверить обоих в деле и послал одних, без сопровождения воинов.

Атрид отлично понял мысль вождя, что его испытывают на благонадёжность и способность теперь служить таврам, когда он стал членом их сообщества. Только не мог понять угрюмость сопровождающего. Этот парень отказывался говорить с ним, держался сухо и настороженно, даже как-то отдалённо.

Кострище для маяка было устроено на верху скалы, на «голове» «Старшего брата». Маленький овал, как лысина, был черный от копоти и старых углей. Вязанки дров дозорные принесли за спиной и аккуратно выложили сухой шалашик, заготовку для будущего костра. Все действия проходили в полном молчании.

Сердце Дельфина кипело злобой, ведь он главарь пиратской деревни тавров, плавающий, как рыба, смелый и сильный, которого боятся многие соотечественники, и вдруг так опростоволосился перед греческой дрянью, лишившего его знатной жены. Конечно, многие знали, что он влюблён в Оксу и теперь будут смеяться ему в глаза, похихикивать за его спиной. Нет, это невозможно. Но убить грека Дельфин не мог, за это его бы жестоко наказал бы вождь Вир. Кормчий, оставшийся без корабля, сам должен умереть, отступившись на скалах и рухнуть в пропасть, или погибнуть в бою со своими заморскими земляками. Всё покажет время, а пока надо тщательно наблюдать за греком, добротно и без суеты, который быстро и легко осваивается на новом месте.

Атрид чувствовал, что пират зорко за ним подсматривает и не пропускает ни одного его движения.

«Что же ты, сопровождающий, такой сумрачный и подозрительный, но мне надо дружить с тобой, ведь я остался среди вас, варваров, ради своего сердечного чувства и теперь должен всё стерпеть, но я буду учить вас жить по нашим греческим правилам и законам!» – спокойно и уверенно твердил себе кормчий.

Остров «Старший Брат» оказался крутым и обрывистым, без удобных тропинок и полянок. Только остов скалы, словно торчащая голова демона из воды, с рельефными очертаниями человеческого лика; нос, рот, уши, глаза, вьющиеся кудри и лысина. Явно было видно, что в нём скрыты какие-то тайны и загадки, будто неведомые силы и святые жили здесь или устраивали ночные встречи.

Вдали в море показался парус корабля.

– Зажигай костёр! – забыв о своей осторожности, запальчиво закричал Дельфин. – Надо трирему привлечь к нашему берегу!

– Слушаюсь! – по-морскому ответил кормчий на приказ пирата.

– Больше подбрасывай мха и сухих водорослей, тогда дым будет чёрный и далеко заметный!

И заработал, заплескался, задымил костёр, выбрасывая тёмные клубы в небо, будто фигуры диковинных животных с тремя головами, пятью ногами, горбатые и хвостатые, рогатые и ушастые ползали по небу, выписывая дымные следы, кольца, черные дыры, вытягивались в растрепанные букеты, опять собирались в образы лохматых зверей, бродивших в необъятном пространстве, в поисках одиноких белых лебедей-облаков. Теряя силу и плотность черноты, они медленно таяли в прозрачности купола.

Но парусный корабль увидел дымный сигнал, идущий из-за горизонта, и заспешил поскорее причалить к удобному берегу, встав под защиту скал и гор от бурь и штилей, получив добросердечный уют и вкусив свежей пищи и питьевой воды.

– Смотри, парусник плывёт на наш зов! – радостно закричал Дельфин.

– Да, он направляется к нам, – подтвердил греческий кормчий.

– Будем готовить ему встречу!

– Какую?

– Пиратскую!

– Подобную, как мне сделали?

– Конечно, но в другом оформлении.

– А в каком?

– Увидишь.

Но тут случилось нечто неожиданное, как иногда бывает в природе. С гор потянул ветерок «Поющие камни» и принёс облачную завесу, туманным серебром покрывшую Залив сокровищ. Туман поглотил дымный маяк, встав непроницаемой завесой на пути корабля, который тут же застопорил быстрый ход, не зная в какую сторону повернуть свой нос. Пелена залепила глаза морякам.

Но из-за непроглядной легкой плоти неожиданно раздался необычный и притягательный звук рога, будто охотник трубил, сзывая своих собак.

– Паруса спустить и медленно грести в сторону звука! – приказал капитан. – Местные жители оказывают нам голосовую помощь, чтобы мы удобно и безопасно причалили к берегу.

А рог гудел утробно и гулко, будто пел песню о дороге, о жизни, о смерти, спасая души заблудившихся моряков в тумане.

Это «Дельфин» умело и красиво исполнял музыкальные звуки из полого бычьего рога, выводил удивительные мелодия. Всё в тумане оказалось во власти слепоты: волны, скалы, люди, лишь громкий голос рога выводил из немоты, заставлял моряков заворожено поворачивать головы, слушая колдовские призывы. И пошли они против воли волн на спасительный голос чудного эхо. Оно летело стрелой с острой скалы, ударялось о громаду горы-медведя, скользила по плавным волнам, как белая чайка, взлетало над берегом, и опять уходила в морское пространство, зарываясь, застывая, растворяясь в шумных бурунах, бегущих из далека. Но прерванный бег вновь поднимался от нового звука римской буцины, это товарищи-тавры трубили на берегу в горло трофейного музыкального инструмента, завлекая корабль в коварные пиратские сети.

– Будто гарпии стонут, духи вихря и смерти, птицы с женскими головами и грудью, невидимо летающие по воздуху и похищающие людей! – опасная фраза пролетела над кораблём, медленно и уверенно подгребающему к острову-голове «Большого брата», откуда так обаятельно и требовательно раздавался колдовской призыв острого рога.

Природа ослепла для мирной осмотрительной судьбы, но корабль не остановишься уже. Уж потом, кормчй вспомнит о тяжести в душе, а сейчас сопротивляться бесполезно, все в чарах губительных звуков.

Корабль шёл в направление магического голоса, оставляя пенный след судьбы. Казалось, что соблазнительный гул доносится из чрева земли, обещая открыть райские кущи. Ах, как верят в добрую сказку уставшие моряки, долго пребывая средь водной стихии. Как приятно ощутить под ногами земную твердь, а не постоянно качающуюся палубу. И услышать чириканье воробья, а не ночной рык морских чудищ.

Но плотный туман, синее колдовство, кутает корабль в безжалостном пространстве, и только тонкая нить ведущего голоса рога протянута сквозь мрак непогоды и жизни тяжелой, морской и лихой. Скорей бы дунул ветер с моря, иль с гор обрушился ураган и солнечным светом озарил Залив сокровищ, где в тайных пещерах скрыто невиданное холодное сияние драгоценностей в спрятанных кладах с печатями крови, предательства, яда, любви, измены и смерти. Будто многие пороки человечества поставили свои метки на облицованных серебром ларцах и глиняных амфор, наполненных золотыми монетами.

И вспышки белые утренних лучей ярки на бледном полусвете, корабль режет воздушную плоть, разделяя её прозрачным тоннелем на две полусферы, которые медленно расходятся, как сверкающие льды, открывая серебряную башню острова, похожий на гигантский ковчег Ноя. И блестит музыкальная нить сомненьем и тревогой над внезапно остановившимся кораблём.

Но поздно, со скального уступа летит точная веревочная петля на мачту корабля и тут, же его причаливает бортом к острову.

« Дельфин» трубит гимн победы.

– Это не порт, а пристали мы, простодушные, к пиратскому логову! – стали возмущаться моряки. – Смотрите, вон тавр на скале стоит, метнувший веревочную петлю на нашу мачту!

– Гоплиты, высаживайтесь на остров, обрубите канат, а тавра плените! – последовал приказ кормчего.

И отряд вооружённых воинов быстро исполнил приказ, но удобной тропы не оказалось, а лезть по крутым скалам с громоздкими щитами, в панцирях и шлемах, было почти невозможно. И тогда вверх налегке отправляются несколько мужей с одними мечами в руках.

А «Дельфин» зорко высматривал все действия врагов, помощь тавров на лодках почему-то опаздывала.

– Иди, вступай в бой со своими соотечественниками! – приказал он Атриду. «Дельфин» посылал Атрида, надеясь, что он бросится в объятия греков, спасая свою жизнь, забыв совсем об Оксе. А если начнёт сражение, то будет изрублен на смерть. Его злая мечта исполнялась, избавится от ненавистного грека, отнявшего у него желанную девушку.

Атрид не испугался многочисленного воинства, рассыпавшегося по скалам и медленно поднимающегося вверх. Он ловко бросал в них камни, заставляя повернуть назад, но они только разъярились от полученных ударов, и неукротимо шли на сближение.

«Дельфин» увидел, что враг совсем близко и окружает его, вскинул рог к губам и затрубил, взывая о помощи к пиратам-таврам. Эхо живое и трепетавшее страхом отчаянно зазвучало над островом, оповещая Залив о попавшем в западню «Дельфина». Гоплиты подступили совсем близко, ещё миг и пирата изрубят мечами.

– Атрид, спаси! – взвыл обречённый, обращаясь к последней надежде. И греческий кормчий, вступивший в союз с таврами, кинулся на помощь своему недоброжелателю, втайне желавшему его смерти.

Атрид оказался смелым и искусным воином, вмиг раскидавший смертельный круг, сжимавший «Дельфина». Позиция у него оказалось очень удачной, он наносил удары сверху скалы, и гоплитам тяжёло было сопротивляться будто налетевшему коршуну, рвавшему острыми «когтями» и «клювом». Меч Атрида покрылся кровью соотечественников, подтверждая его братство и близость с таврами. Но он тоже оказался ранен в плечо от сокрушительного меча гоплита. А ведь Атрид мог спокойно обрубить канат, державший корабль за мачту, и бежать с греками в родные края, но любовь к Оксе оставила героя в Заливе Сокровищ.

Отбитый от врагов «Дельфин» уже трубил в рог о неожиданном счастливом спасении. Он будто пел гимн своему новому другу и побратиму, горячей кровью раны Атрида и врагов, окропившему их союз. Теперь эти два существа становятся преданны навеки и даже Окса не сможет разлучить боевых друзей.

А лодки тавров уже выскочили из-за скалистых скул острова, весла поспешно рассекали воду и пошли пираты на абордаж греческого корабля, многие воины которого оказались на берегу. «Греческий огонь» забрызгал с корабля на атакующие лодки пиратов, попав под горящие струи нефти, деревянные узкие судёнышки запылали, а обожженные тавры дико закричали с раздирающими душу воплями.

– Нужно свалить каменную глыбу на корабль и пробить его палубы! – воскликнул опытный «Дельфин».

И друзья, побратимы кровью, принялись толкать подошвами «живой» камень, торчащий у них под ногами. Солидный кусок скалы довольно легко выскочил из гнезда и обрушился вниз, прямо под стоящий корабль, нанося ему ужасные удары-пробоины. Кормчий, попав под падающий камень, был мертв с рассеченной головой. Получив рваную брешь, корабль начал набирать воду, а команда растерялась, оставшаяся без кормчего, этим и воспользовались целые лодки тавров, подскочившие к тонувшей жертве. И теперь рукопашный бой завязался уже на верхней палубе, обреченная команда стала отчаянно сопротивляться нападению пиратов. Звенели мечи, раздавались победные и смертельные крики, стоны. Среди сражающих мелькнула фигура «Дельфина» с ларцом кормчего в руках. Раненный Атрид, наблюдавший сверху за битвой на корабле, увидел, что ловкий и хитрый «Дельфин», выскочил из каюты кормчего, несся тяжёлый груз, завернутый в белый гиматий. Он быстро пробрался среди сражающихся моряков-греков и пиратовтавров, не вступая ни в какое единоборство, соскочил на берег и стал подниматься по скалам. Остановился возле «Ухо острова», отодвинул камень, закрывающий вход в подземелье, и исчез внутри. Скоро появился обратно с пустыми руками и довольной улыбкой во всю сияющую рожу.

Отвлекло внимание Атрида нежное прикосновение рук Оксы, внезапно появившейся за его спиной. Она вплавь добралась к «Большому Брату», пролезла по обрыву и нашла своего возлюбленного с раной на плече. Окса тут же стала вытирать кровь с Атрида сухими травами, сорванными среди камней.

– Милый, тебе больно? – участливо спрашивала девушка.

– Нет, мне приятно твоё прикосновение! – отвечал Атрид, сжимая зубы от резкой боли, пронзившей его плечо.

– Сейчас я остановлю кровь, и тебе станет легче, – пообещала народный эскулап, колдуя и выбирая лечебные травы.

– Сделай быстрее.

– Теперь ты, любимый, доказал вождю Виру и всем пиратам-таврам, что ты на их стороне, а я тоже убедилась, что не бросил меня. – С радостью шептала Окса на ухо стонущему Атриду.

– Я не мог изменить данной клятве тебе!

– Но я волновалась – выдержишь ли ты поединок с единоверцами, не убежишь с ними на родину, но ты оказался настоящим героем в бою!

– Только думы и моя любовь к тебе толкнули и бросили меня в битву!

– Моё сердце разрывалось от муки сострадания, я видела, как враги окружили вас с «Дельфином», но ничего не смогла сделать, ведь вождь Вир приказал испытать тебя в смертельном бою и не пускал лодки тавров на помощь.

– Но я пришёл на выручку к «Дельфину».

– «Дельфин» был вне опасности, ведь он мог прыгнуть в море со скалы, как он это уже делал не раз.

– А я думал, что спас его от ударов гоплитов?

– Конечно, спас, ведь он замешкался и попал в окруженье, что даже не мог подступить к краю скалы и сигануть в море.

– Теперь мы побратались с ним пролитой кровью.

– А ты подарил мне любовь, посланную богиней Девой, и я приношу тебе свою клятву на вечную верность!

– Никто и ничто не разлучит нас!

– Я тоже так хочу.

Разговор будто принял магическое действие на влюблённых, словно по волшебству весь мир вокруг них засиял розовым и радостным светом. Сверкающий день клонился к вечеру, солнце медленно опускалось за скалистую и горную кромку, освещая переливчатым золотистым светом раскинувшее море, но берег и Залив Сокровищ уже были окутаны тенью высоких гор.

И битва на корабле сразу стихла, все мечи опустились, все крики онемели, пираты пленили медленно тонущий корабль. К счастью, убитых оказалось ничтожное количество, а раны у сражавшихся были незначительны. Но сердца побеждённых греков были охвачены жгучей ненавистью и стремлением к мести, а тавры равнодушно относились к битве, как к обычной выполняемой работе, хотя некоторые из них оказались убитыми. Ведь пиратский промысел вошёл в их повседневный быт.

Вся Таврида вокруг дышала войнами, стычками, внезапными схватками. В горах на тавров нападали соседи скифы, отбирая и угоняя скот, приплывающие греки высаживались на берег, занимая лучшие и удобные земли, римские легионеры теснили таврские отряды воинов.

И пришлось таврам перейти на партизанский и пиратский образ жизни. Но они стойко держались все вместе, помогая, и выручая друг друга. Сейчас они грабили взятый корабль, вынося с него все содержимое: амфоры с вином и маслом, орудия сельскохозяйственного труда, греческую одежду, обувь, военные доспехи и оружие, и ещё множество предметов нужное и в быту тавров. Чтобы корабль с пробитой палубой и днищем, не ушёл под воду, тавры крепко привязали его верёвками к скальным утёсам-перьям, торчащим на берегу острова. Пробоину в днище наспех заделали, и судно осталось наплаву. Награбленные грузы перевозили на материк и на остров «Малый брат», где было удобно базироваться таврским узким каноэ, выдолбленным из легкой смолистой сосны. Там же находились удобные площадки для складирования грузов.

Окса посадила раненного Атрида на такую танцующую шлюпку и сама погребла к вогнутой тетиве берега. Проплывая рядом со стонущими подводными гротами, она улыбнулась и показала на тесную щель в скале, сейчас залитую прибоем, куда они протиснулись недавно на лодке, где был спрятаны драгоценности с погибшей «Афины», где находился подземный ход, выведший их на волю.

Атрид тоже улыбнулся ей в ответ и прижал палец к губам, показывая жестом, что надо хранить в тайне совместный секрет, рождённый в минуту грозной опасности их жизней, и яркой искры вспыхнувшей между ними любви.

Берег встретил раскинутыми рыболовецкими сетями, суетой выгружаемых грузов с захваченного корабля и приветствиями жителей деревеньки «Ракушка».

Вождь Вир, довольный, что не ошибся своему выбору в лице кормчего Атрида, выдержавшему смертельное испытание и не бежавшего от тавров-пиратов, тоже радостно поздравил его выходящего из лодки. Венок из вечнозелёных лавровых листьев, подобно как это делают греки, был возложен на шею явно смутившегося Атрида. А глаза счастливой Оксы, как две звезды, сверкали в надвигающейся летней ночи. Она приятно мыслила: « И всё же в Атриде кроется какая-то тайна, – рассуждала она про себя. – О чём он сейчас думает? Как собирается построить нашу жизнь? Для чего он спрятал в пещере драгоценности? Он любит меня. Пройдёт время и он посвятит меня в свои планы. Я хочу родить ему сына, и он продолжит наш род. – И тут же беспокоилась. – А где мы будем жить, разве Атрид выдержит наш суровый быт?».

Лай собак известил их о близости жилища. Окса вела Атрида в дом отца Вира, стоящего над «Заливом Сокровищ» в деревне «Поющие Камни». Псы почуяли, что рядом появился чужой человек. Она свистнула, и собаки умолкли, узнав её. Простое строение тавров, аккуратно сложенное из обломков местного камня. Спустилось светлая ночь, и здание четкой тенью рисовалось на фоне неба.

Атрид шёл медленно, перевязанное плечо болело и мешало быстрому ходу. Окса осторожно поддерживала его и ступала рядом по широкой тропе-дороге, проложенной таврами для перегона скота и собственного пользования. Атрид думал о секрете «Дельфина», спрятавшего золотые деньги из захваченного судна в явно скрытый тайник, известный, наверное, только пирату. « Это его тайник или достояния всех пиратов? – задавал Атрид вопрос самому себе и тут же пытался ответить: – Наверное, хитрюга «Дельфин» собирает себе богатство. Но если узнают тавры, то казнят его! Надо внимательно проследить за ним?»

– Ещё долго к твоему дому? – спросил уставший Атрид.

– Сейчас придём, это рукой подать.

Окса привела возлюбленного в свою девичью комнату, обмазанную внутри желтой глиной, с деревянными полатями, каменным очагом, грубым столом, двумя колодами для сиденья. Изящные маленькие амфоры, наполненные греческим миро, благовонным маслом, стояли на окне, затянутом бычьим пузырём. Глиняная статуэтка божества «Девы» восседала среди венка цветов. Всё просто и примитивно, но комната дышала каким-то девичьим изяществом и прелестью, где Атрид почувствовал милый уют, будто вошёл в родной дом.

* * *

И потекла новая жизнь греческого кормчего среди туземцев в незнакомом крае. Первые дни он ничего не делал и жил, скитаясь по береговым скалам, внимательно рассматривая местность, изучая все её штрихи, мысы, гроты, утёсы, фарватер, видимые течения и дующие ветры в разное время суток. Точно в голове создавал и записывал прибрежную лоцию. Каждый день утром он появлялся в деревне «Ракушка» с головой, полных разных мыслей, в нервном оживлении, взвинченный непонятной тревогой. Дозорные пиратов, наблюдающие за появлением судов в море, молча встречали его на своих наблюдательных точках, где иногда он появлялся. Любил он рано вставать и любоваться младой красотой юного утра, когда в зеркале моря умывалась луна, уходя на покой, и купалось солнце на восходе. В такие восхитительные минуты он вопрошал себя: « Какой рок забросил его в землю тавров, и где он встретил возлюбленную? Откуда это предначертание? Не осиян ли он Зевсом? И как он теперь должен нести свою судьбу? Жить с ней здесь в этом крае или бежать с милой на свою Родину?» Ответ будто таял в пенных бурунах.

Рыбаки-тавры дичились его, ведь он был чужестранец. Но вскоре он стал находить с ним общий язык, давая дельные морские советы. Тягостное уединение у него стало проходить. Окса не плелась за ним хвостиком, понимая, что Атриду нужно самому освоиться среди всего никогда не виденного, от других людей с их исконными и первобытными обычаями до природной обстановки, явно различимой с его родиной.

«Дельфин» давал ему лодку и Атрид медленно оплывал «Залив Сокровищ» внимательно рассматривая подводные рифы, банки, мели, будто собирался стать здесь местным лоцманом. Мох и травы, колышась, уводили в таинственные гроты, где притаились незнакомые обитатели водного мира. Окаменевшие представители древних эпох известняковыми скелетами и коралловыми лучами покрывали дно. Морские лилии и моллюски как голубые и розовые «клумбы» светились в подводном солнце. Загадочное дно покрыто растительностью. Водоросли представляли самых древних обитателей Земли. Прикреплённые к камням и скалам, мощно растут зелёные стебли, пышно разрослась бурая цистозира. Красные, сине-зелёные и фиолетовые кущи сопутствовали лодке Атрида, постоянно плывущие вокруг или появляясь на утёсах, образуя уродливые контуры с фигурами страшных чудищ.

И однажды он встретил нечто подобное. В середине бухты, метрах в тридцати от острова «Большой Брат», он заметил выступающий камень, обросший бурыми водорослями. Но камень плыл. Медленно и уверенно, рассекая воду.

«Наверное, клубок водорослей несёт течение?» – предположил Атрид. Но продолжал наблюдать за ним. Каменный выступ стал терять округлую форму, удлинился.

Атрид застыл от неописуемого удивления. Он увидел, что клубок развернулся. Вытянулся в гигантскую длину. И двинулся волнообразными движениями в сторону острова, где качался на лодке греческий кормчий. Чудовище было совсем недалеко, внезапно оно подняло голову над водой. Треугольной формы панцирноголовая змея смотрела пронзительным и безжалостным взглядом, от которого цепенело тело и застывали мозги, отчего Атрид превратился в неподвижную статую. Но навалившийся страх позволил кормчему хорошо рассмотреть морское чудовище. Роговые пластинки серого цвета покрывали голову и шею, пасть сверкнула белизной и была вооружена острыми зубами, между ними струился красный огонь длинного языка. Стекающие капли воды смешивались с пузырящейся пеной из пасти. Чудовище устремилось к лодке.

Кормчий видел только приближающуюся голову на длинной шее, а туловище скрывала вода. Голова, как хорошая тыква, пронизанная багровым отсветом, со звериным оскалам рвалась к омертвевшей жертве, испытываемой ужас, пронзившей её, будто уже вкусившей боль раздираемого тела. Кормчий мгновенно выдохнул страх, а вместе с ним безобразный и неслыханный вопль, расколовший молнией небо и море. Атака хищника, удивлённого необычным криком, чуть захлебнулась, что позволила кормчему левой рукой выхватить из-за пояса кинжал, а правой поднять весло для удара по голове ископаемого чудища.

Змей рвался в победный бой, и тут Атрид увидев, что мимо него метнулось испуганное туловище дельфина и укрылось за его лодкой. И сразу почувствовал обжигающую острую боль по пальцам, державшей весло. Кровь забрызгала ему лицо, а перед глазами вдруг скользнуло перепончатая шея морского гада, которую он тут же ткнул кинжалом. Теперь зверь захрипел, заикал, захрюкал, закашлял и тут же провалился в синюю пучину.

Но быстротечная схватка выбила кормчего из лодки, и он свалился в море, обливаясь кровью и болью от потерянных пальцев, срезанным острыми зубами древним выходцем царства земноводных, и стал тонуть. Но потерявшего сознания Атрида спас черноморский дельфин афалина, подставив тело под его спину, и приплыв к берегу, где кормчий пришёл в себя.

– Спасибо, дружище! – благодарил моряк дельфина за спасение. Но тут улыбался, открывая свою безобидную пасть, и что-то дружески ворчал на рыбьем языке, будто тоже благодарил кормчего за своё спасение от зубов троглодита, охотившегося на дельфинью стаю.

Двух пальцев на правой кисти кормчий не досчитал, морская солёная вода обезвредила рану и остановила кровь.

Окса, словно предчувствуя беду, опять внезапно появилась на острове, как в тот раз, когда здесь шло пиратское сражение с греческим кораблём, и Атрид был ранен мечом в плечо, а сейчас панцирным змеем из девонского моря. И опять она помешала Атриду внимательно обследовать остров, найти его «Ухо », разыскать и осмотреть клад «Дельфина», спрятанного им во время боя с командой греческой триремы. Снова Окса бережно лечила своего возлюбленного и переправляла на берег, слушая его захлёбывающийся рассказ о морской загадки вечности.

Весть о битве Атрида со змеем облетела всех тавров, обитавших вокруг «Залива Сокровищ». И тут потекли воспоминания старожилов о давних встречах с диковинным существом, довольно редко появляющимся в их крае. Как они вытаскивали из сетей мертвые туши дельфинов с выкушенным животом одним укусом. Живот у дельфина был выкушен вместе с ребрами, так что чётко просматривался позвоночник. Другие рассказывали, что тавр Рил встретил с подводным гадом в прибрежных скалах, но подоспевшие рыбаки спасли его. Однако Рила парализовало, и он вскоре умер. Третье видели, как чудище гналось за стаей дельфинов, кинувшимися от него в рассыпную.

Четвертые нашли на берегу у головы Медведя, мёртвый и разложившийся труп детёныша подводной рептилии. Там он видно живёт в большом подводном гроте, куда таврам табу, никто из-за страха встречи с ним, туда не ходит…

– Змей охраняет вход в подводное царство, где стоит золотая фигура Богини Артемиды! – вдруг проговорился вождь Вир. – Это случилось несколько веков назад, когда прогрохотало страшное землетрясение, погрузив в пучину наш священный храм. Пропали к нему горные и морские дороги, а тавры забыли свое древнее святилище и создали новое подальше от моря, на перевале! – будто выдал старую тайну-поверье вождь Вир своему любопытному и геройскому зятю, выдержавшему смертельный бой с драконом.

* * *

Спасённая дельфинья стала часто сопровождать лодку Атрида, когда он в очередной раз пускался в одиночное плавание. Раны его зажили, но культяпка с тремя пальцами зловеще ворочалась на деревянном валике, вызывая суеверный страх у уставившихся зевак. Калеченная рука с почерневшими ногтями напоминала клешню краба, ловко и сильно сжимающую легкое весло. Также крепко и мощно он мог клешнёй задушить нападающего врага.

Море с растворённым солнцем, сияло лазурью до далёкого горизонта. В этом тонком и нежном свечение играла «подруга» Атрида по битве с морским чудищем дельфинья Афалина. Откуда она узнавала о появление Атрида в море – это непостижимая человеком дельфинья морская тайна. Она стремительно плыла над волной, словно летела, не касаясь поверхности, ныряя под нос лодки, выскакивая из пенящейся толщи, прыгая на метрдва в воздухе, и опять плавно уходила под воду. Открывала зубастый рот, улыбалась и смеялась Атриду, спасшего её от укуса доисторического змея. Благодарная дышащая дочь моря словно служила земному «другу» Человеку игрой и улыбкой.

И они подружились, Афалина стала поводырём Атрида в морских путешествиях по Заливу Сокровищ. Дружили они, будто люди, легко, весело и крепко, а море рассыпалось белой улыбкой волн, будто приветствуя союз человека и дельфина. У Афалины было стремительное и изящное тело, но главное, что в её лукавых глазах светился ум и вечное любопытство жизни.

Человек приручил лошадь, кажется, первой для своего быта; а дельфин – это тоже мустанг волн и ветра, и он пока ещё не даётся под узду наездника. Зато они плавали вместе, Афалина позволяла Атриду хвататься за её плавники и они резвились в морской прозрачности воды, проплывали по узким скальным проходам, ныряли в подводные гроты с высокими куполами, где были линзы воздуха. Обнимались, как люди, и смеялись молодостью и задором.

Человеческая нежность и стремление морского млекопитающего к общению воплотилась в сильную дружбу и взаимовыручку. Они стали разговаривать, Афалина как-то неловко икала, скорее – клекотала на дельфиньем языке, а порой точно трубила в звучный рог, будто вобравший в себя все тайны и легенды моря. А Атрид смеялся и звонко пел на греческом языке, рассказывая о беспокойной деятельности человека на земле.

Итак, разговоры присутствовали между ними, хотя не всегда всё же они понимали друг друга. Грация Афалины и обаятельность Атрида вылились в самое заветное и чудное на свете – это Любовь! Великое Чувство Жизни, побеждающеё всё на свете – и тёмные, и злые, и мистические силы и коварства.

Однажды Афалина вдруг открыла Атриду тайну пропавшего и затерянного мира. Почему она это сделала? Будто воплотила свой восторг к человеческому Другу раскрытием этой дикой и запутанной загадки. А может просто из женской любви или хвастовства посвятила Человека в морскую тайну.

Мы ещё мало знаем о нашей земле и много загадочного скрыто в её толще. Вот и древний вулкан вспучил земную кору и застыл короной серо-зелёных диабазов, не сумела расплавленная лава излиться из земной глубины. Мощные склоны горы Медведь со скалистыми обрывами и осыпями замыкает Залив Сокровищ. Его крутые бока покрывает сеть вертикальных трещин, рассекающих «туловище» по вертикали на многие десятки метров. Видно, что через гору застыл глубокий разлом, по которому южная часть гор обрушилась в море.

«Шкура-поверхность» горы заросла густой шерстью(старый дубовый лес), покрыта «живыми» язвами-осыпями, сухими руслами (шрамами), каменными стекающими потоками, создающими глыбовые завалы и хаосы. Вся необычная конфигурация в виде магматической «иглы» проткнуло осадочные породы. За миллионы лет здесь неустанно трудились искусные и вечные ваятели – ветер и вода, смывшие мягкие, растворившие податливые осадочные отложения, словно «выстиравшие шкуру» Медведя, плоть которого застыло в твёрдости кристаллических пород на земной поверхности.

И сверкают на горе при дневном свете блестящие золотом кубики пирита, огранённые кристаллы пирротина, темно-зелёные прожилки драгоценного мистического турмалина, щётки фиолетового аметиста.

Над горой часто рождаются и клубятся облака, будто Медведь дышит теплым дыханием, которое охлаждается от холодных скал и ветров на высоте, выпадая каплями воды.

Теперь многие миллионы лет стоит гора раздутая и большая, а что в её нутре? И вот настал Вечер Великого Венца Везения. Светлый, ароматный, пахнущий дневной жарой и кевовой смолой. И белая нежность тумана тайной прикрывала стебли скал. Ночь прорастала тонкими изящными узорами, как голубая орхидея, а синяя вода сладко шептала звёздным прибоем. Только страшные чёрные очи подземных и подводных гротов одиноко трепетали и взирали с тулова каменной тверди горы. И дрожь неизвестной бездны щемило болью и страхом скелет Атрида. Смутно играл острый лунный луч на щеках охолодевшего лица.

– Здесь, – прошлепала носом по воде Афалина. А бархатная темнота мягким покрывалом окутала скалы и море. И только зелёным блеском фосфора светилось упругое и скользкое тело Афалины, причастная к вещей земной заре, когда тысячелетия серебряными секундами расплескиваются в бездне ночи.

– Я готов! – ответил Атрид, точно сходил в тихий мир, чтобы устами прикоснуться и поцеловать вечный сон. И синяя молния пробежала по его глазам и щёкам, а смерть будто лизнула его белое лицо.

И друзья нырнули в морское око, где молчали таинственные воды, где кутались водорослями слепые скалы и плавали медузами сапфировые сны. Оказывается, подземная пустота с морским овалом-заливом. Это глубинный грот, образованный несостоявшимся вулканом. Сквозь глубокие щели проникает сюда утренний солнечный свет, как алая кровь земли, отражаясь от гладких гранитных плит, и зелёным изумрудом сверкает чудный храм воды и горы.

Вот сюда и провела Афалина своего закадычного друга сквозь потайные галереи, подводные сифоны и узкие проходы-тоннели. Этот путь был заговорен морской владыкой, ведь в «купальне» Медведь-горы он сладко любил отдыхать. Но Афалина нарушила данный ей обет, но сила Любви не устоит ни перед чем, даже перед проклятием морского царя.

А счастье, нежданное и негаданное, вдруг плеснуло Атриду алмазным утренним блеском беломраморного дворца, озарённого восходившим солнцем, окружённого статуями на площадях, на палестрах, на фронтонах, фризах и балюстрадах храма. Пройдя сквозь порог землетрясения, сохранившего от катаклизмы человеческое творение, Атрид вдруг ощутил поразительные силы жизни от светоносного и сквозистого желтоватого и живого мрамора своей Греции. Конечно, он узнал Храм Артемиды, Храм Девы, когда-то по преданию стоявший на земле тавров. Ведь это с ним связан греческий миф о дочери царя Агамемнона Ифигении. Царь совершил грех, убив на охоте священную лань, принадлежавшую Богине зверей и охоты Артемиде. Она прогневалась, подговорила всех олимпийских Богов, и на Грецию обрушились несчастья и катастрофы.

– Как спасти Грецию и мой народ? – обратился перепуганный царь к своему прорицателю Калхасу.

– Вам нужно отдать на заклание вашу дочь Ифигению! – будто прочитал приговор Калхас.

Девушку подвели к эшафоту, палач поднял топор, но Артемида с олимпийских Божественных высот, увидев красоту обречённой, сжалилась и заменила её ланью, и умчала Ифигению на облаке за море, в землю тавров, и сделала жрицей в своём храме.

И вот волшебный храм Артемиды сиял перед глазами Атрида разумностью и равновесием на вершине скалистого холма у пещерного залива, сохранив гармонию и величавость. Легкие белоснежные лестницы ниспадали к голубой воде, сорок мраморных колонн дорического ордера поддерживали портик, где перед фасадом стояла золотая статуя Артемиды.

Атрид будто посторонился от теней Ореста и Пилада, которых тавры вели на казнь. И тут же увидел Ифигению, с её гибкой и грациозной фигурой, где по округлости плеч, груди, бёдер, ног струилась складки полупрозрачных покрывал, следуя музыкальному ритму её движущегося тела. Она, будто вольный ветер, летела спасать брата и его друга.

– Вот это да! – сумел только это восклицание вымолвить поражённый Атрид, увидев храм, полный драгоценных и полудрагоценных каменьев: сердоликов, халцедонов, хризопразов, горного хрусталя, яшмы и других, блистающими цветами которыми были выписаны чудесные картины, висевшие на сводах и стенах подземной сферы.

– Какая-то тревога витает здесь? – вдруг насторожился Атрид, отводя взгляд от драгоценностей и оглядываясь вокруг.

– Спасайся, скорей хватай меня за плавники, и мы уйдём от змея! – внезапно появилась Афалина у мечтающего Атрида. Он тут же крепко вцепился в спинной плавник Афалины, увидев вдали треугольную голову змея, торчащую из воды. И они стремительно понеслись по водной глади, оставляя за собой серебристый след.

А змей, лобастый, с золотисто-фиолетовым отливом, зелено-бронзовыми щитками, прикрывающие щёки и глаза, со зло сжатой пастью, вмиг кинулся вдогонку быстро уходящим беглецам. И началась захватывающая гонка по Лазурному заливу, когда змей с длинной шеей преследовал двух друзей Афалину и Атрида. Он крепко обнял свою любовь, и они уходили от смертельной опасности. Большой змей упорно и неотвратимо гнался за обречёнными.

Будто Гнев и Горе яростно и неудержимо носились по бухте. Разъярённый Большой змей пытался настигнуть юркую парочку, Афалину и Атрида, но они лихо увёртывались от щёлкающих и острых зубов страшного гада, видно рана шеи от ножа Атрида, не давала ему ловко и быстро вращать тяжелой головой.

– Задержи дыхание, уходим узким подводным проходом в открытое море! – прохрипела и приказала Афалина Атриду.

Они нырнули в синюю мглу и, извиваясь по узости трещины, медленно поплыли в густеющим от мрака морском тоннеле. Атрид задыхался, но крепко сжал рот, чтобы не хлебнуть губительной воды. Пузыри воздуха тянулись и таяли вслед самоотверженным и породнившимся существам. Вот они вырвались на морскую свободу, а Большой змей, потеряв смельчаков, продолжал кружиться по заливу.

– Ура! Мы обманули Большого змея! – приветствовал удачу друзей повеселевший Атрид.

– Наша дружба победила! – плескалась Афалина.

– Я увидел роскошный дворец Артемиды!

– Береги тайну морского царя!

– Обещаю сохранить секрет горы!

* * *

Вот и случилось совсем неожиданное, когда Атрид оказался в глубоком раздумье: «Знают ли тавры тайну горы и что в её нутре скрыт храм Артемиды? Поведать им об этом или молчать? Пока не скажу ни слова, ведь в большой пещере с озером, где стоит храм много сокровищ и тавры разграбят их».

Окса стала замечать, что последние дни Атрид надолго исчезает и явно охладел к ней.

– Что случилось, любимый, где ты пропадаешь, тебя не видят в Заливе Сокровищ?

– Я плавал вокруг горы Медведь.

– Но там опасно, ведь в ней живёт Большой змей, который напал на тебя у «Старшего брата»!

– Сейчас я не боюсь его, мне помогает дитя моря!

– Кто она?

– Дельфинья Афалина.

– Это хорошо, дружба с дельфинами приносит удачу! – успокоилась Окса.

– И большое везение, – добавил Атрид.

Теперь капитан спокойно продолжал плавать по заливу, подробно изучая его уголки, правда, к могучей горе не подходил, опасаясь встречи с Большим змеем.

Однажды в Залив Сокровищ пожаловали два военных корабля из Боспорского Пантикапея от самого царя Митридата. На берег высадилась большая делегация в окружение многочисленных воинов. Пираты и всё близлежащее население тавров попрятались. Лишь невозмутимый кормчий Атрид с Оксой встретили пышный церемониал у пылающего костра

– Кто вы?

– Посланцы Великого царя Митрида!

– С чем пожаловали?

– А с кем имеем честь беседовать?

– Наварх тавров – Атрид и моя жена – Окса!

– Мы рады вести с вами переговоры.

– О чём?

– Великий Митридат объявил непримиримую войну с Римом, и кто ему будет помогать, то удостоиться его щедрого внимания!

– Что могут сделать тавры в кровопролитной борьбе?

– Нападать на суда с римскими флагами или на те купеческие корабли, ведущие с ними торговлю.

– Но ведь раньше Великий государь Митридат Евпатор громил и уничтожал пиратов?

– А сейчас ищет в них союзников в битве с римскими войсками.

– Я передам ваше предложение вождю тавров и пиратов славному Виру.

– Мы надеемся, что вы станете неведомой таинственной и скрытной силой, которая придёт на помощь Великому Митридату, царю Понта и Боспора, врагу Рима!

– Что получат тавры за свои военные услуги?

– А что вам угодно?

– Многое!

– Мы можем расплатится золотом и драгоценностями?

– Этих сокровищ у нас предостаточно

– А что вы хотите иметь?

– Продовольствие, вино, одежду, оружие, инструменты, предметы быта и роскоши.

– Мы знали, в чём вы нуждаетесь и привезли всё перечисленное на наших военных кораблях.

– Тогда выгружайте.

– Позвольте скрепить наш союз письменно.

– Давайте ваш пергамент-грамоту?

– А еще царю Митридату для борьбы с Римом требуется строить корабли, ведь сосна смолистая, растущая в ваших горах, очень хороша для легких камар и больших бирем. И нужны бычьи жилы, эти сухожилия идут для оснастки луков и все крутильные камнемёты тетивами и закрутками.

– Сумеем помочь.

* * *

И снова вождь Вир вывел тавров в пиратское нападение. Для этого был задуман новый хитроумный план. Теперь в лодках-комарах гребли вёслами одни красивые девушки племени, в каждом судёнышке по одной, А на дне комары, завернутые в парусины, лежал мускулистый воин с боевыми луками, отравленными стрелами, острыми копьями и ножами. Рыболовные сети и связки выловленной свежей рыбы придавали камаре мирный житейский вид. Только на одной лодке сидели двое – Окса и Атрид, украшенные венками из цветов, да на всех лодках по бортам висели цветочные гирлянды. Цветы плавали в море и вокруг лодок. Афалина привела своих братьев и сестёр, дельфины шумно и игриво плескались вокруг флотилии, подныривая под лодки, и в воздухе совершая ловкие прыжки.

Весёлый праздник свадьбы своих Героев прибрежные тавры отмечали в море, девушки-рыбачки провожали любимую подругу в семейную жизнь, одаривая любовную пару кораллами, раковинами, щётками фиолетового аметиста и волшебными темно-зелёными кристаллами турмалина, живой рыбой для свадебного обеда и чудными песнями.

Красота праздника будто передавала богатую гамму душевных чувств и радости влюблённых и их окружения, переживавших и восторгавшихся водной феерией с ярким солнцем, улыбками смеющихся волн, весельем дельфинов с пронизывающими голосами и трубными звуками. А плавающие разноцветные букеты горных цветов, и собранных подводных водорослей, окрасивших воду в красный, зелёный, бурый и фиолетовые цвета, как разноцветный морской ковёр.

Даже движение лодок, будто исполнявших ритуальный танец, заставляло не отрывать глаз от геометрических линий и построений, в виде квадратов, крестов, окружностей, треугольников, параллелепипедов и атакующих стрел, умело производимых гребущими веслами рыбачками.

Торжество духа тавров, живущие в суровой природе гор и моря, соединившие две глянцевые и грозные палитры, где выражается их сила тела и мысли.

Стоящие в лодке фигуры девушек, словно греческие классические скульптуры, но там они из мрамора, а здесь живые и пластичные. Грациозное равновесие тела на качающихся ладьях вместе с волнами и движениями волнообразно пробегающие по гибким и стройным фигурам. Волнистые густые волосы рыбачек мягко вьются на морском бризе, словно разноцветные вымпелы.

И летящие облака белых чаек, выражая птичий восторг и приветствие влюблённым, скользили над волнами и праздником, одариваемые свежей рыбкой, бросаемые по одной грациозными девичьими руками, натруженных тяжелой работой.

Даже рядом стоящая гора Медведь с таинственным чередованием отвесных утёсов и выступов, и уютных бухт, выложенных гладко окатанными валунами, словно мифические головы замерших чудищ, придавали своеобразный шарм, самобытную декорацию к театрализованному представлению.

На свадебный бал пожаловали рыбьи серебряные стаи, быстро и пугливо метавшиеся под днищем лодок. Чопорные медузы с фиолетовыми ожерельями плавно кружились и вальсировали в прозрачной толще. Грозно шныряли черноморские акулы – хищные катраны, будто ожидая сладких гостинцев с пиршественного стола.

А солнце плясало и отражалось радостью жизни в зеркальном блеске водной глади, в скальных отполированных полотнах обрывов и горном мощном рельефе.

Влюблённые, сидящие вдвоём в легкой камаре, словно купались и сияли в пышных лучах торжественного праздника, проводимого в честь их свадьбы. Огонь любви вновь вспыхнул между ними с яркой и негасимой силой.

Какая-то поэтическая струна тронула сердце капитана, если раньше береговой ландшафт служил ему для определения точки местонахождения корабля, а небо с тучами или туманная луна читались приметами и вестниками приближающейся бури, то сейчас он увидел очарование отблесков пылающих облаков и красоту скальных мысов. Атрид с наслаждением будто пил кубок восхищения перед открывшимся взором. Он зажмурился и закрыл глаза. Через мгновение открывает, а перед ним, будто спустившаяся с неба Богиня с таким близким, родным и человеческим ликом с нежным овалом. Если при первой встрече Атрида пленили синие глаза Оксы, то сейчас он засмотрелся и любовался её пылкими выпуклыми губами, когда верхняя губа очерчена красивым плавным вырезом, на подобие «лука амура». Атриду безмерно и крепко хотелось прильнуть к Оксе, будто он целует всю изящность и прелесть мира, неба, земли и моря.

– На меня обрушилось великое и большое счастье! – тихо промолвил Атрид, обнимая Оксу и страстно целуя её.

– Я твоя раба и жена! – обомлела от радости дочь таврского вождя.

Афалина металась поблизости и трубила гимн влюблённым, тяжело переживая свою разлуку с Атридом.

Проходивший мимо торговый корабль из Херсонеса в Феодосию был зачарован великолепным и пышным весельем, проводимым таврами в море. С него посыпались приветственные крики в адрес молодожёнов. А лодки выстроились в почётный эскорт вокруг корабля, это была греческая унирема с одним рядом весел, с надстройкой на корме и узким мостиком посредине, чтобы можно было пройти между рядами гребцов. Косой парус моряки убрали с мачты, стоял безветренный день.

На таких судах можно плавать далеко, придерживаясь прибрежных вод, рассчитывая на укрытиях в естественных гаванях или прикрываясь туловами гор и скал от губительных штормов.

Под мостками и трюмы корабля были завалены тяжёлым товаром с тюками тканей и запечатанными воском амфорами с виноградным вином и оливковым маслом.

– В такой счастливый день, я не хочу пиратского нападения на мирный корабль, я не хочу пролитой крови! – вдруг решительно промолвил Атрид, вновь закладывая в ножны ксифос – острый меч, приготовленный для боя.

– Но лодки выстроились для атаки, и ждут нашего сигнала?

– Сделай отбой!

– А чем оправдаемся перед вождём?

– Он твой отец и защитит тебя!

– А какую придумаем отговорку?

– Я поднимусь на борт корабля и переговорю с кормчим, возьму у него откупные.

– Хорошо, поплыли к борту, – согласилась Окса, давая сигнал рыбачкам повременить со штурмом.

Безоружный Атрид залез на борт корабля, и скрылся в каюте кормчего. Лодки сомкнули кольцо вокруг униремы, давно потерявший свой весельный ход. Вскоре на палубе появился Атрид в сопровождение кормчего, несся в руках тяжёлый груз.

– Всё в порядке, я получил золотой выкуп от кормчего! – весело прокричал он обеспокоенной Оксе.

* * *

На следующий день тавры тоже решили применить пиратскую ловушку из свадебного празднества, накануне прошедшая успешно и без кровопролития.

Вечером тавры из рыбацкой деревушки «Ракушка» сидели у костра и пели протяжные песни, словно продолжая свадебный праздник. Правда, в песнях слышалась грусть и печаль, будто что-то погребальное, панихидное, пронизывающее.

– Ты не чувствуешь какое-то беспокойство и тревогу? – спросил Атрид у Оксы.

– Да, милый, есть какое-то напряжение внутри тела, но может это усталость, ведь весь день я гребла в лодке?

– Возможно, но я испытываю незнакомый страх, всё время хочется куда-то бежать, скрываться, искать убежище!

– Не от пиратства у тебя появился это боязливое состояние?

– Нет, кровь льётся везде.

– Я заметила на тропе, что всякая живность убегает куда-то вверх, ползли змеи, ящерицы и черепахи, Они неслись, как бешеные, не боясь и не обращая внимания на меня. Что это могла быть?

– Значит, всем тревожно стало на берегу.

– Не пойдём домой ночевать, а будем спать на берегу?

– Хорошо, отдохнём здесь, – согласился Атрид.

Ночь выдалась на редкость противная и парализованная, черная густая мгла укутала звёзды, слабость и оцепенение тела, словно они нанюхались «болиголовов», будто прикованные к земле, они лежали разбитые и раскисшие, не находя сил подняться и напиться воды. Так чувствовали себя многие тавры.

… Утром всё же вся лодочная флотилия вышла в море в поисках пиратской удачи.

– Недобрые предчувствия сопровождают меня? – продолжал волноваться Атрид.

– Какие?

– Почему нет Афалины и её собратьев или она приревновала к тебе?

– Ну, ты уж загнул – ревность рыбы!

– Не смейся, между нами и в правду возник любовный союз!

– Тогда отправляйся жить в море! – засмеялась Окса.

– Там меня только и ждёт «Большой змей».

– Не выдумывай чепухи насчёт любви к дельфину.

– Это не чепуха, а стремление обоих нас найти язык взаимопонимания между дочерью моря и сыном земли. И любовь одно из главных в сближение представителей двух разных миров.

– Ты что серьёзно думаешь жить в море и бросить меня?

– Не волнуйся, у нас с тобой человеческая любовь, а я хочу испытать не земную!

– Теперь я вижу, что у тебя явились какие-то галлюцинации!

– Пойми правильно, мне нечего не мерещится, просто я чувствую зов стихии моря в лице Афалины!

– Смотри, кажется, к нам гребёт быстроходная бирема?

– Вижу, от Харакса идёт корабль.

– Я даю сигнал нашей флотилии на встречу желанного гостя?

– Не надо ничего передавать, а вдруг на корабле чтото заметят, и у них вызовет подозрение?

– Ты прав, лучше разыграем праздник свадьбы!

Тяжело гружённая бирема приближалась к весёлому кортежу, словно цветочный венок, скользящий по волнам с песнями и глиссированием легких лодок в ритуальном языческом «танце». И опять красочное и непонятное видение удивило внимание команды биремы, застопорившей ход своего корабля.

А лодки уже взяли в кольцо остановившееся судно и стали, будто затягивать смертельную петлю. Жених и невеста жаркими поцелуями, а рыбачки своими гибкими стройными фигурами – девушки с вёслами и песнями, завораживали и отвлекали команду, терявшие бдительность к опасности.

Внезапно, как ветер, по морю будто пробежал липкий страх, обуявший всех живых и плавающих, захлестнул и забил рты и глотки комьями и сгустками горькой слюны.

И вдруг яркое свечение моря, и яркие всполохи неба озарило летний день. Зелёно-бурый Медведь заалел пурпурными пятнами, будто запрыгавшими по его гранитному телу. А под биремой вода вспучилась круглым всплеском и окрасилась черной грязью. Взлетевшие волны подняли на гребень беспомощные хрупкие лодчонки пиратов-тавров с орущими от страха рыбачками.

Мир перекрутило, со дна моря вздымались тяжёлые фонтаны, а живые камни летели с островов, разрушая привычные силуэты скал. Ломало и передёргивало морские горизонты, рельефы гор.

– Что случилось? – искала спасения Оста в объятиях Атрида.

– Гнев богов!

– Чем мы нарушили их покой?

– Это видно дрожит земля!

– Землетрясение?

– Думаю, да!

– Бери весло, я не могу грести, у меня острый тик, омертвели и ослабли руки.

Катастрофа набирала страшную силу, и своей нервной судорогой земли поднимало толщу воды и на поверхности моря вздыбились громадные волны. В них разметало тавров и матросов, смытых с палубы биремы. Горы-волны вздымались до неба, где окружающие вершины вспыхивали огнями, как кострами, а фиолетовый цвет накалил каменное одеяние тулова Медведя.

Ещё подземный толчок, но уже слабый, так, что щепка-лодка удержалась на плаву. Огненный шар взлетел над головой Медведя, будто он проглотил солнце, а сейчас оно вырвалось на свободу из-за разломанного бока, окрашивая мир теплом и покоем.

Только подводный ад разрушительной силой вздымал из толщи грязевые вулканы, плевавшие черной густой массой, превращавшейся в мутную воду. Но откуда окружающий мир пронизывали красные и белые молнии, вспыхивали багровые отсветы.

Обречённые молодожены продолжали бороться за жизнь в своей неустойчивой лодчонке, ещё не сгинувшей в пучине.. Но у них искала спасение девушка-гречанка, выпрыгнувшая в ревущие волны с разломившейся пополам биремы.

Откуда появился пират «Дельфин»? А с другой камары, потерпевшей крушение. Он протянул руку несчастной, и они поплыли рядом, уцепившись за деревянный обломок с разбитой биремы. Даже в дикую бурю рождается притяжение двух сердец, страшная стихия топила одних, а другим дарила спасение и любовь!

Атрид яростно грёб веслом, выравнивая положение своей лодки, прыгавшей по бурным волнам. Болевой шок прошёл у Оксы и она черпала воду глиняной чашей и выплёскивала за борт.

Но неравен был бой – вал гигантских волн и плавающий огрызок скорлупки в виде легкой лодчонки пиратов. Скоро её перевернуло и разломило, а команду разбросало в разные стороны. Окса, словно рыба в родной стихии, устремилась к береговому хаосу, блистающими огнями катастрофы. Атрид с больным плечом бессмысленно кружился в морской пене грохочущей катаклизмы, плавание ему давалось тяжко, долго продержаться он не мог. И тогда, собрав последние силы, он закричал, затрубил, завыл, взывая и моля спасения у Богине Девы.

И послала Богиня помощь, откуда-то из водных глубин неожиданно и нежданно вынырнула Афалина, обласкивая Атрида своим носом, будто спрашивая:

– Что, герой, совсем ослаб?

– Да, буря измотало и измочалило моё тело, сил больше нет!

– Тогда обнимай меня!

Он привычно ухватился за её плавники, и они вдвоём проваливаясь в бурлящую пучину и взлетая на клокочущую поверхность, поплыли к вздыбившемуся горному рельефу от подземных ударов.

Вода вокруг крутилась неожиданными и сильными течениями, круговоротами, воронками, веерными всплесками и парочке приходилось прилаживать большие усилия, чтобы победить разгулявшуюся стихию. Но они упорно и медленно двигались к близкой цели, которая тоже тряслась от буйства стихии.

– Афалина – благородная дочь моря, как я счастлив, что ты спасаешь меня!

– Покорилась твоим объятиям, ведь слов моих дельфиньих тебе не понять, точно песня глухая!

– Но я настоящего друга нашёл в толще воды!

– А я люблю тебя, человек, чисто и честно!

– Но между нами вода и земля?

– Что ж, прощай! Берег рядом.

– Мы увидимся?

– Я буду ждать тебя в море всегда!

Никого живого в хаосе перевернутого и застывающего берега Атрид не нашёл.

– Афалина, прошу тебя, плыви назад, найди и спаси Оксу?

– Попробую отыскать твоё земное счастье.

– Благодарю морскую диву!

И Афалина нашла обессилившую земную особь уже медленно тонувшую в бездне конца света.

– Обвей меня руками, подруга, и я спасу тебя!

– Кто ты, чудесная амфибия, и откуда явилась?

– Твой муж послал искать и спасать тебя!

– Значит, ты – Афалина! Он много прекрасного рассказывал о тебе!

– Спасибо, но давай быстрей, я слышу другие крики, просящих помощи.

Атрид и Окса вновь обнялись в своей, земной стихии

– Что случилось? Откуда вдруг такая катастрофа? – встретила она вопросом своего умного мужа.

– Подземные удары – это по велению богов! – стал исповедовать душу Атрид своей супруге. – За наше пиратское зло боги решили, чтобы духи Аида прорвали и подняли плоть земли, перекрутив разверзнутые пропасти, трещины, толчки, грязевые вулканы, пустив удушливый дым. Огонь и искры на земле – удары из кузницы Гефеста!

– Кто такой Гефест? – заинтересовалась Окса, совсем слабо разбирающаяся в греческих легендах.

– Гефест – сын Зевса и Геры, бог огня, бог – покровитель кузнечного ремесла и сам искусный кузнец. Мы – греки представляем Гефеста могучим, но некрасивым и хромым на обе ноги.

Афалина спасла ещё трёх рыбачек, по очереди притащив их из моря к берегу. «Дельфин», зацепившись за бревно, вместе с гречанкой, дочкой кормчего, дрейфовал по воле волн, то бросавший деревянный обрубок к берегу, то течение относило их далеко в открытое море. Землетрясение уже затихло, толчки захлебнулись морем, но расходившие валы размашисто гуляли по поверхности, раскидывая обломки корабля и лодки пиратов, живых матросов и пиратов, вцепившихся в жизнь.

И праздничные цветочные букеты и венки, украшавшие свадьбу, теперь превратившись в погребальные, размочаленные и растрепанные, медленно кружились над глубокой могилой моря.

* * *

Все проходит, течёт, как и время. О землетрясение тавры стали быстро забывать. Атрид вместе с Оксой совершили контрольный обход тех мест, где таились сокровища. Начали поиск драгоценностей, снятых кормчим с «Афин», и спрятанных в подводном гроте. Но земная катастрофа перекроила берег основательно, скрыв под землёй и под водой, то пристанище, где и родилась у них любовь. С лодки они тщательно осматривали береговые обрывы, но не нашли никакого отверстия. Тогда стали нырять и плавать под водой, внимательно рассматривая открывающийся рельеф, даже руками ощупывая заросшие водорослями скалы, а вдруг в них есть дыра в соседнее невидимое пространство. Но морская кромка залива словно проглотила сокровище в ненасытной пасти, скрыв его в каменном хаосе или водной утробе.

– Ладно, пока прекратим поиски подводного грота, может, вновь появиться Афалина, то попрошу её тщательно обследовать подводные скалы и найти наш храм любви! – высказался Атрид.

– Гребем обратно к «Ракушке»?

– Нет, ещё осмотрим остров «Большой Брат», там в «Ухе острова» прятал драгоценности покойный «Дельфин», а я подметил во время пиратской битвы. Теперь они должны принадлежат нам.

– А что это за «Ухо острова»?

– Это я дал имя пещере, она смотрится в облике острова, похожего на большую голову, со скальным ликом бровей, глаз, носа, губ, а грот, как ушная раковина.

Семейная пиратская пара направила камару к острову. Атрид издали зрительно пытался найти в нём силуэт головы, но и здесь подземные толчки основательно изуродовали скалы, разорвав привычный формы.

– Ты знаешь, но я не вижу и не нахожу знакомых очертаний острова и, конечно, «Ухо острова» куда-то исчезло?

– Подплывём, высадимся и обследуем остров, ведь по размерам он очень мал, – успокоила Окса мужа.

Похитители чужого добра долго рыскали по острову, поднимаясь вверх на головку, спускаясь вниз к морю, лазая по скалам в поисках черной дыры, которую камнем задвинул «Дельфин»», положив в гроте солидный куш с захваченной биремы.

– А ты не ошибся, что «Дельфин» спрятал здесь клад?

– Нет, Окса, я хорошо видел, как он принёс сокровище с корабля, когда там шёл рукопашный бой.

– Значит, землетрясение тоже мощно поработало на острове, провалив пещеру и богатства «Дельфина» в подземные тартары.

Атрид и Окса вернулись на материк без результатных поисков кладов, потеряв несметные драгоценные дары, о которых так мечтали и планировали на роскошную жизнь.

* * *

Скудная жизнь приморских тавров не имевших большого количества скота заставляла заниматься рыбной ловлей и более выгодным ремеслом – пиратством, ведь оживленные торговые пути шли через Залив Сокровищ. Атрид долго мучился, что участвует в пиратских налётах, а потом успокоился, ведь и дома, в Греции, постоянно были войны или стычки с соседними народами или другими иностранцами издалека. «Дельфин» сгинул в землетрясение, и пришлось Атриду теперь возглавлять пиратов «Ракушки», как самому грамотному и бывшему кормчему. Тавры полностью доверяли ему, увидев и почувствовав, что он стал своим, ведь Окса крепко держала его любовными узами.

Атриду надо было придумывать новую привлекательную ловушку для проходящих мимо кораблей. Это было нелегко, ведь хитроумные тавры уже много раз применяли всевозможные варианты всяких «заманок» и «крючков», чтобы обмануть кормчих и команды моряков.

– Попробуем приманить на горящий огонь в ночной темени, может, корабли, словно мотыльки полетят к сверкающим искрам? – советовался Атрид с Оксой.

– Как ты это мыслишь?

– На дне камары установить пол амфоры с днищем, разжечь в ней костёр и пусть стремятся любопытные узнать, что это за огонь в море пылает?

– А дальше?

– Мы сидим у костра, подбрасываем дровишки, поём песни, к нам подплывает хорошая рыбина-корабль и пока команда рассматривают и расспрашивают нас, а их уже пиратские лодки окружили и атакуют со всех сторон.

– Отличная идея и надо быстрее испробовать её! – похвалила Окса задумку мужа, а он раскраснелся от женской похвалы.

– Ночи надо выбирать тёмные, теперь лунный свет может стать предательским для нас, выдавая пиратские лодки, стоящие в засаде.

– Будем высматривать подходящие условия, и ждать удачи!

Уже скоро подвезло, бархатная ночь окутала мир, и в центре непроглядной темноты сверкал красный огонь, как упавшая звезда. Мерцающий зрачок больше похожий на горящий глаз черного чудовища с невидимыми формами. Но он звал к себе своей таинственностью, привлекал загадочностью золотого ореола. Огонь неподвижно стоял и колыхался на месте, то вдруг начинал медленно кружиться, рассыпая искры, то угасал, но вновь разгорался трепетно и ярко.

– Что это за ночное чудо? – заметили странный огонь с проходившей мимо биремы.

– Подойдём поближе и рассмотрим неизвестное и непонятное! – решил кормчий.

И корабль стал медленно подгребать, разрезая темноту, к полыхающему огню, будто всплывшему со дна моря. Напряжение и волнение летало среди команды судна, десятки глаз внимательно всматривались в пылающую загадку, высказывая различные предположения.

– Похож на кровавый глаз неведомой большой рыбины?

– А если глубоководный осьминог?

– Может, плавающий фонарь?

– Это живой огонь!

– Да, это костёр!

– Но кто его разжёг далеко в море?

– Сколько стадий до берега?

– Сейчас узнаем!

– Там какая-то парочка милуется!

– Нет, они, кажется, молятся?

– Пеаны поют.

Огненная лодка быстро сближалась с биремой. Атрид и Окса, разожгли факела и стали размахивать огнями, будто выписывая какие-то колдовские знаки, призывая и привлекая внимание.

– Что за сигналы они нам передают?

– Может, терпят бедствие?

– Возьмём их на борт?

– Вместе с лодкой?

Но тут красный язык пламени мгновенно загас, от черпака брошенной воды, и черная темень снова липкой патокой залила глаза команды, уже привыкшей к сияющей звездочке костра.

И вдруг корабль вздрогнул, будто проклятие море плеснуло в него адской волной, со всех сторон судно штурмовали пираты с устрашающими победными криками. Неистовые в силе, видящие даже во тьме, ловкие и бесстрашные они, будто внезапная буря, обрушились на малочисленную команду биремы, ведь прикованные гребцы-рабы не могли оказать им никакого сопротивления.

Свидетелем невиданного поединка стала черная масса волнующей живой воды, мгла застывшего неба и темнота, хоть глаза выколи.

Только кормчий и его окружение из нескольких моряков встретили смертельный бой во все оружие. Они поспешно зажгли масляные светильники, и яркий свет выхватил из тьмы всю драму ночной битвы на корабле: чернобородых пиратов с короткими мечами – аккинаками в руках, лезущих по бортам, растерянные лица рабов, сжавшиеся от страха, немногочисленных защитников судна тоже ослеплённых темнотой. Но освещённые, вдруг вспыхнувшим светом, обороняющиеся оказались хорошими мишенями для стрелков тавров, оставшихся в лодках, пронзивших кормчего и его верных телохранителей разящими стрелами. Дальше сопротивляться было не кому, хотя небольшой отряд гоплитов, выпивших много хеников вина, крепко спали в каюте и не слышали быстротечного боя, шума и криков. С ними сонными расправились пираты, закололи, забрали оружие и выбросили трупы за борт.

Всё. Судно стремительно и успешно захвачено.

Счастливая, ликующая радость пиратов выливалась восторженными криками, а на лодках зажглись огни в больших и широких донышках амфор, налитых маслом, освещая мощный и тяжёлый корпус деревянной рыбиныбиремы с двумя рядами вёсел. И большие глаза, нарисованные на носу корабля, сверкали, будто живые.

Замысел пиратской ночной атаки Атрида удался на славу.

– Ты, молодец, муж, талантлив и умён! – первая стала хвалить его Окса.

Крики похвалы раздались и от пиратов-тавров, будто победой над биремой приветствовали своего нового предводителя. Слишком надолго, а, может, и навсегда пропал «Дельфин».

Атрид, как бывший кормчий, вновь стал на привычное место, но не послал корабль в плавание, ведь нужно было дождаться рассвета, чтобы успешно причалить к берегу.

* * *

Ха! Что случается в этом мире, но неожиданно объявился живой и невредимый «Дельфин», тайно приплывший в «Залив Сокровищ» и случайно наткнувшийся на Атрида. «Дельфин» явился за своими сокровищами, спрятанными в «Ухе острова» Большой Брат.

Атрид рано утром направлялся к острову, надеясь встретить Афалину, давно не появляющуюся в заливе. И вдруг увидел, как к острову в утреннем тумане скользнула незнакомая лодка с мачтой и свернутым парусом. Почувствовав какую-то тайну в появление незнакомца, Атрид затаился, наблюдая за действиями чужака. И к своему большому удивлению узнал в нём здравствующего «Дельфина», который проворно лазал по скалам, пытаясь найти «Ухо острова». Это ему не удавалось, он, не понимая в чем дело, вторично рыскал по обрывам, думая, что просто не заметил своей тайной пещеры. И снова неудача! Опять он кинулся в обход и осмотр рваного рельефа острова, тщательно осматривая и проверяя каждый метр земли. Но пещера сгинула, пропала, канула в небытие. Испарина покрыла лоб «хозяина пещеры и её сокровищ». От злости он продолжал метаться по острову, всё ещё надеясь найти своё заветное место. Но скалы, словно сомкнули свои пещерные губы мертвой хваткой, и, презрительно и молча, взирали на неудачника.

И тут «Дельфин» увидел лодку Атрида, схоронившуюся с другой стороны острова.

– Гей, моряк, кого ты ищешь? – закричал «Дельфин».

– Тебя, «Дельфин», рад увидеть живым и здоровым!

– А, это ты, Атрид! Плыви сюда! – Разрешил «хозяин острова» войти в его записные владения.

Друзья-пираты крепко обнялись при встрече, удивлённо рассматривая друг друга, будто восставшие из могилы.

– Ты не утонул во время землетрясения? Как ты спасся? Куда ты пропал? Где сейчас обитаешь? – закидал Атрид вопросами «Дельфина».

– Ты тоже жив? А где Окса? Как поживает «Ракушка»? Что делает вождь «Вир»? – отвечал вопросами «Дельфин».

– Всё по-старому в «Заливе Сокровищ»! Те же пиратские вылазки, та же грубая и желанная жизнь. Но я хочу услышать про твои приключения? – нетерпеливо спрашивал Атрид.

– Моё спасение в бушующем море после землетрясения – это длинная и драматичная повесть о выживание!

– Рассказывай?

– Нас видят пиратские часовые?

– Нет, два дня назад мы ночью захватили бирему, и пока все отдыхают до следующей пиратской схватки.

– Тогда хорошо, я не хочу встречаться ни с кем, у меня новая и другая жизнь!

– Я сгораю от любопытства от твоего спасения во время землетрясения?

– Ладно, слушай: – Когда рванул самый главный и сильный подземный толчок и греческий корабль развалился на щепки, то и нашу лодку захлестнуло и затопило. Я вынырнул и уцепился за плавающий кусок большого бревна. Всё вокруг грохотало и кружилось в страшном хаосе. Мир раскололся на две части – гул и рёв моря и загадочная тишина небес! Но в гибельной какофонии звуков и взрывающейся воды и земли, я услышал тонкий отчаянный крик женщины, раздирающий душу. Она погибала и молила о спасение!

Я кинулся в её направление и увидел молодую гречанку с разбитого судна, протянул ей руку и помог закрепиться за моё бревно.

Так мы стали матросами нашего дрейфующего «корабля», носимой волнами по бурному и кипящему морю. Я разорвал нательную рубашку на полосы и привязал свою одну руку и её тоже к бревну. На всякий случай, если вздыбится волна, чтобы бревно не выбило из наших крепко вцепившихся рук.

Мы были рядом, нас стремительно несло к берегу, потом бревно подхватывало отливное течение и кидало в открытое море. Так повторялось несколько раз, а мы с замирание и надеждой ждали спасения. Но оно не пришло, «корабль» все больше и дальше по какомуто кругу удалялся от эпицентра землетрясение и ушёл дрейфовать по водным просторам. Скоро наши горы скрылись, и морской горизонт окружил нас.

Я рассмотрел свою молодую спутницу. При свете бурлящего утра она мне показалась красивой. Тонкая промокшая ткань туники облепила её гибкое тело, вытянувшееся в воде, и напоминало белую рыбину, приткнувшуюся со мной к спасительному бревну.

Она поднимала головку с прядями черных и мокрых волос, разметавшиеся у неё на лбу, и как-то просительно посмотрела на меня, будто я был Бог, и мог спасти её. Замученный лик был чуден даже в обрушившемся несчастье, даже синие полосы под глазами от слёз и страданий придавали ей особую прелесть.

Мучительный кошмар нашего плавания продолжался, мы теряли силы с каждой минутой и я правильно сделал, что привязал наши руки к бревну, не то, оторвавшись от «корабля» мы тут же сгинули бы в пучине. Но мы стоически держались. К дополнению к неутихающему шторму на нас ещё обрушилась жестокая триада в виде холода, голода и жажды.

Но сейчас, пока грохотала буря, надо было только думать о спасение и держаться до последнего мига за наше бревно. Единственное, что я мог сделать, это протянуть свою не привязанную руку и погладить по головке свою смертельно уставшую спутницу. Что я и сделал. В ответ – мучительная улыбка надежды на спасение, но глаза у неё совсем сникли от бессилия.

– Держись, мы обязательно выстоим! – крикнул я, успокаивая её, но больше себя, ведь я тоже достаточно ослаб.

– Мы погибнем! – услышал в ответ её затихающий голос.

– Я люблю тебя, я помогу и заставлю тебя жить! – уже в отчаяние я кричал великие слова, которые произносят только влюблённые, святые люди человечества.

– Это рок и нам не уйти от него! – получил я опять ответ умирающим голосом.

Теперь я не понял, о каком роке она говорит? О гибельной буре и нашего конца в ней? Или вдруг обрушившейся любви с синих небес? Но я рад был до смерти! Значит, я верил в любовь? А она точно спасёт нас!

Мы боролись и не умирали. Но как мы боролись? Да просто не умирали. Значит, всё решит время! И тут никакая борьба не поможет.

Но наше счастье буря стала стихать, и бревно с привязанными пассажирами теперь плавно подниматься и опускаться по волнам, держа курс на юг. Маршрут я определил по пылающему солнцу, скоро ставшему греть нас. И вода потеплела, глубинных ледяных потоков уже не было, а поверхностное полотно быстро нагревалось, ведь протекал месяц – аполлоний. Холод стал уходить, улетучиваться, зато голод и жажда стали сильнее давить, дразнить и душить нас.

– Как тебя зовут? – обратился я к ней.

– Фела, – прошелестело её дыхание.

– Что ты делала на корабле?

– Я – рабыня кормчего.

– А сейчас землетрясение и море дали тебе свободу!

– Спасибо Богам!

Так мы и плыли, иногда разговаривая ни о чём, но течение хорошо протягивало наше бревно. А, может, эти могучие струи родились от катаклизма земли, закрутившей водную массу?

– Полощи рот и глотай морскую воду, возможно хоть как утолишь жажду? – уговаривал я Фелу, сам проделывая эту экзекуцию.

– Противная и мерзкая! – выплёвывала девушка изза рта глоток воды.

– Пей воду, а не то обезводишь организм! – стал я приказывать девчонке.

– Слушаюсь! – бывшая рабыня, стала беспрекословно выполнять моё повеление.

Я не сводил с неё глаз, лицо её совсем осунулось, побледнело, но стало ещё более приятнее и милее для меня, теперь только и думающего о девушке. Что будет с ней? Вопрос постоянно волновал меня, а о своей судьбе я не вспоминал. Хотя, сейчас мы были связаны воедино, плыли с одним бревном.

Неизменной, основной надеждой была уверенность, жившая во мне уверенность в наше спасение, непоколебимая уверенность, что нам должна повернуться удача, ради нежных чувств, вспыхнувших у меня к Феле.

Но полное неведение о нашем местонахождение и сроков спасения будто связывало нам руки и ноги. А сколько мы сумеем продержаться без пищи, здесь болью бунтовал живот. Иногда, удача приходит к терпеливым, а точнее к обречённым. На другой конец бревна села уставшая птица, не сумевшая перелететь ширь моря. Не долго думая, я плеснул в неё горстью воды и попал в голову и глаза. Удар был сильный и неожиданный, и бедная птица свалилась в море, тут и я подоспел своими ногами и притопил несчастную. Очистил от перьев быстро, разорвал на части и заставил себя и любимую проглотить по три куска сырого и жесткого мяса, гадко отдававшего рыбой.

Ура! Мы выиграли «бой» с Голодом и сможем продержимся ещё некоторое время.

Теперь я был счастлив, и всё время думал о возлюбленной. Я понял, что люблю её всем сердцем и душой, даже не боясь, что она может меня отвернуть. Если любовь на земле приходит долгими днями, месяцами, даже годами, то среди моря я влюблялся в Фелу каждую минуту всё больше и больше.

Мне чудилось, что девушка ласково поглядывает на меня и ещё больше страсть и нежность к ней одолевали мои горячие раздумья. И тут я не вытерпел и обратился к ней с любовным монологом:

– Фела, моя душа пылает, сердце рвётся из груди, каждая минута для меня протекает вечностью, я страдаю..

Но она перебила меня своим отрезвляющим и неожиданным ответом:

– Потерпите, мужчина, если желаете найти во мне женщину, а не рабыню!

Через несколько суток, я сбился со счёта, глубокой ночью нас принесло к берегу, который мы уже видели весь день. Мы выбрались на землю самые счастливые в мире люди, Она обняла меня и сказала, будто обожгла:

– Я тоже люблю тебя!

…Сейчас на той стороне моря у меня есть каменный дом, сложенными своими силами, в самом укромном и наилучшем уголке земли. Есть жена, которая скоро должна родить мне наследника. Там я понял, что мне не куда не надо идти и искать счастье, только там моё место.

– Но ты всё же вернулся на Родину? – перебил его Атрид.

– Вернулся по своим делам, а заодно пассажира привёз.

– Кого?

– Бежавшего раба из Синопы, он заплатил мне хорошо золотом. Там ему оставаться опасно, а здесь он поищет удачи!

– Ты научился управлять парусом?

– Легко и быстро.

– Молодец.

– Похвалы мне в преодоление моря.

– За сколько ты доходишь до Синопы?

– Сутки или двое, здесь хорошие попутные ветры.

– Ты сделал все свои дела на Родине?

– Пока нет

– Ты искал свои драгоценности.

– Да, откуда ты знаешь?

– Однажды видел, как ты прятал. Но пещеру поглотило землетрясение и вместе с ней все сокровища!

– Тогда меня больше ничего не связывает с родиной. Прощай, Атрид!

– Нет, теперь мы будем держать прочную связь, и привозить пассажиров туда и сюда!

– Согласен, я буду вашим маяком у Синопы.

Синоп

Тавр Ан, по кличке Дельфин, обосновался с бывшей наложницей кормчего биремы гречанкой Фела в маленькой бухте скалистого мыса Бараньего лба близ города Синопа. Это сюда выскочило бревно, а на нём спаслись привязанные влюбленные, попавшие в подводное землетрясение в Заливе сокровищ в Тавриде. Отлежавшись и отдыхая на сухом участке бухты, молодая пара стала осматриваться и искать пищу – это стали крабы. Нашли от ненастья и дождя тёмный навес в скалах, будто природная ноздря. И перед ним они сложили каменную стену у скального сухого грота, оборудовав обширную и укрытую нишу для жилья. Собрали на песочной маленькой полоске дары моря, выброшенные крутыми волнами. Здесь оказалось много нужных вещей для жизни. Среди них – ивовые прутья, деревянные обрубки и щепы, осколки глиняной посуды, потом склеенные смолой, длиннотенные острые копья, используемые для ловли рыбы, стрелы и даже лук без тетивы, куски полотнищ от парусов, пригодных для одежды, рыболовные снасти, брёвна-топляки, сломанные мачты, вёсла, обшивки бортов, куски пеньковых верёвок, кожаные щиты и доспехи. Видно никто не заглядывал в потаённый уголок под обрывами утёсов. Особенно ценным подарком стала клазоменская амфора с чешуйчатым орнаментом, залитая оливковым маслом, где теплился святой язычок пламени. Это греки-мореплаватели по Понт Евксинскому морю, попав в дикий шторм, выбросили за борт жертвенную амфору в подарок буре и она тут же стихла. А уцелевшее поднесение морскому урагану теперь тихо качалась в ленивом прибое.

Ан быстро выловил амфору и спрятал в гроте, где оборудовал очаг с горящим огнём, невидимый с моря, прикрытый каменной стеной. Воду для питья они нашли в роднике, вытекавшему из под отвесной скалы. Из прутьев сплели спальное ложе, застелив сухим мхом и мягкой парусиной. Первой добытой пищей стали непуганые крабы, смело ползавшие по дикому берегу. Пойманные они обречённо крутились на тонкой каменной плите, раскалённой от костра под ней.

И потекла тихая семейная жизнь в укромном и уютном сакральном месте, словно уготованном для спасшихся от волн Негостеприимного понта. Умные греки, осваивая новые земли в своих плаваниях, слышали от обитавших здесь аборигенов местные географические названия и они не отбрасывали их, а старались осмыслить и найти объяснения. Получали различные сведения, иногда прибегая к мифотворчеству, сравнивая непонятное слово с легендарными героями. Вот пример мифов об Эгее и Геле, давшими названия Эгейскому морю и Геллеспонту. Получалось порой, что народная смекалка применяла близкое по созвучие слово, схожее с греческим языком. Такой способ можно применить к первоначальному имени Черного моря. Дошли сведения, что древние персы называли море Ахшайна (т.е. Черное). И греки подобрали созвучие Аксейнос, что значит – негостеприимное, встретившие их первые корабли сильными штормами и бурями. Ведь это имя мы находим у греческого лирика УI – У вв. до н.э. Пиндара, историка Диодора, географа Страбона, автора поэмы «Поход аргонавтов» Аполлония Родосского и других.

В начальное знакомство греков с Чёрным морем их настораживали и пугали трудности дальних переходов в открытом море, когда гибли корабли, а вдоль побережья подстерегали жестокие пираты. Но постепенно наладилось плавание не рядом с берегом, а прямыми маршрутами с юга на север, на много сократив расстояние и время в пути. Об этом рассказала находка на Ефрате кожаного щита с нанесённым на нём рисунком карты Черного моря. Короткий путь между северным и южными побережьями равнялся примерно 260 км и греки преодолевали ширь моря в течение суток. Удобными гаванями на южной, малоазийской земле стали Синопа и Гераклея. В Тавриде лучшее пристанище для кораблей послужил Херсонес. Но Ан не знал лоцманские сведения о Понте, а попал на южный берег вместе с Фелой на бревне, преодолев равнину моря больше шести суток, они помнили одни страдания и сбились со счёта времени.

Скоро умелец Ан соорудил легкий таврский каяк для выхода в море на рыбную ловлю. В первом плавание только повернул за мыс, куда уплыло солнце, он вдали в полукружье залива увидел крепостные стены города Синопы, куда шли гребные и парусные суда. Попасть в лапы береговой охраны тавр очень опасался и тут же повернул свою лодчонку к своему скрытому убежищу. Рассказал подруге об увиденной яркой панораме, но искать счастье в незнакомом городе, соединившаяся пара испугалась, там их наверняка ожидали путы рабства.

Но скоро Ану подвернулся удобный случай, когда он на своей лодчонке прошёл путь от Синопы к родному берегу. Это случилось близ крохотного островка, лежащего близ восточной стороны Бараньего лба. Ан рыбачил, спрятав свой каяк у берега, невидимого с открытого моря, когда услышал отчаянные крики о помощи, раздававшиеся с материка Бараньего лба. Ан сжалился над страждущим и подплыл к нему. Это оказался беглый раб с измождённым телом в окровавленных полосах на теле от розог и гнойных ранах.

– Спаси меня, дружище, я вырвался из неволи, обокрал господина, ограбил его тайник, теперь за мной несётся погоня! Уходим в море, я заплачу золотом! – Показал он горсть монет из холщевой сумки, одетой на шею.

Раздумывать не было времени, и Ан взял беглеца на борт, ведь на берегу уже показался многочисленный отряд преследователей. Подняли парус, хотя это был рваный кусок старой парусины. Ветер «Аполлоний»», дующий вечером с берега, легко подхватил деревянную скорлупу и быстро понёс в открытое море. Сделать манёвр и уйти на запад, в сторону своей приморской хижины, Ан не смог, слишком сильны и напористыми оказались упругие горячие струи, летевшие с перегретой летней земли.

Голодный раб с жадностью пожирал еду Ана, состоящую из гирлянды высушенной рыбы.

– Хватит! – остановил его «Дельфин». – Нельзя много есть в твоём истощённом состояние и постоянных голодовок, и потом мы не знаем, а сколько ещё времени пробудем в открытом море?

– Пить! – взмолилось костлявое привидение.

– Только три глотка! – приказал Ан и подал ему полупустую амфору. Раб покорно хлебнул из горлышка живительную влагу.

Чёрная ветреная ночь, как вещий бог Посейдон, выбирал один путь и гнал переполненный каяк к северной звезде. Где-то вдали сын Посейдона Тритон играл на трубе из раковины, вызывая грозную бурю. Но поднял Посейдон острый трезубец, махнул им и успокоились волны, бережно несся в своих могучих ладонях хрупкое судёнышко. Вырвался раб на свободу, но слишком рано возрадовался вольному воздуху, ведь за ним сразу устремилась погоня, и дико устал беглец от преследующей смерти. Тут же сломленный упал на днище и заснул, прижимая к груди драгоценный сверток с монетами. А привычный «Дельфин» умело управлял парусом, стойко проводя бессонную ночь, ведя корабль точно по велению Посейдона.

«Убить бессильного бывшего раба и овладеть его золотым богатством?» – подумал «Дельфин». Но глянув на спящего несчастного, со старыми и свежими шрамами и рубцами, проведённого всю жизнь в неволе, тавром вдруг одолело сострадание к обделенному счастьем человеку. «Пусть живёт беглец со своими монетами, ведь на «Большом брате» в гроте у меня спрятано несметное богатство, которое хватит мне на долгие годы, даже на всю жизнь. А лодка точно по желанию Богов возвращается в «Залив сокровищ», где я и найду этот драгоценный клад».

А раб только делал вид, что крепко спит, сомкнув глаза, сам он, находясь в полудрёме, через полу прикрытые веки настороженно следил за «Дельфином», сильного и мощного по сравнению с ним. Его рука тайно сжимала кинжал под лежащим телом. И он был готов к внезапной коварной и подлой атаке хозяина парусной лодки. А золотые монеты в сумке на груди словно грели его от предстоящей радостной жизни богатого и свободного гражданина. Только где он найдёт своё счастливое и мирное пристанище? Скорее бы вступить на твёрдую землю! Так мечтал вырвавшийся смельчак из кабалы. Сейчас он беззвучно шептал молитвы и просил Посейдона о помощи. Обращался бывший раб к божеству, окружающих Посейдона, к вещему морскому старцу Нерею.

– Славный Нерей, ты ведающий сокровенными тайнами будущего, тебе чужды ложь и обман, открой мне правду моих завтрашних дней?

В ответ вокруг лодки весело плещутся юные нереиды, пятьдесят прекрасных дочерей Нерея, блистая красотой. Дружной вереницей выплывают они из пучины моря, взявшись за руки, хороводом играя в серебряной пене. Плеск волн и чудного пения отражаются эхом прибрежных скал. Нереиды приносят удачу и дают мореходу счастливое плавание.

Словно объятый одной мечтой, «Дельфин» тоже молился греческому Богу Посейдону, выпрашивая у него удачное плавание. О греческом Боге рассказал ему капитан Атрид. Ведь колебатель земли Посейдон влюбился в дочь вещего старца Нерея, в прекрасную Амфитриту, водившей чарующий хоровод со своими сёстраминереидами. Он хотел увести её на своей колеснице. Но красавица укрылась у титана Атласа, державшего на широких плечах небесный свод. И долго искал Посейдон потерянную возлюбленную, пока её убежище не показал дельфин. За оказанную услугу Посейдон поместил дельфина в число небесных созвездий. Посейдон сумел похитить у атласа нежную нереиду Амфитриту и женился на ней. А тавр Ан стал гордиться подвигом отважного дельфина, сияющего звездным силуэтом, ведь у него было прозвище морского героя. И вспомнил Ан, по кличке «Дельфин», о своей любимой Феле, ожидающей и волнующейся за ним в скалистом гроте, а Посейдон с Амфитритой обитали в подводном дворце, окружённый сонмом морских божеств, послушных его воле. И послал Ан воздушный поцелуй Феле, чтобы она не беспокоилась о его долгом и необъяснимом отсутствии, когда ветер «Аполлоний» погнал его лодку к северной звезде, в Тавриду.

Луна царица ночного света блистала белым серебром пены в бегущих волнах, где, будто любовницей, качалась одинокая лодка Ана, сопровождаемая дельфиньим ныряющим сообществом. Умные рыбины играли, кружились и веселись рядом с плывущим посланцем земли. Ан, прозванный «Дельфином», навсегда побратался с морем и плескающими артистами водного пространства, радостно чувствовал свою привязанность, переходящую в близость, и даже родство с дельфинами.

Эта бессонная ночь, обведшая теневым кольцом глаза Ана, ещё сильней зажгла воспоминания таврского моряка о ласковом и любимом лике Фелы, ведь он страстно возлюбил её сердцем и ясным умом. А звёздный дельфин, как алмазный венец, соединял их Великое взаимное чувство небесным силуэтом сияния.

Утром в синеве моря и алого неба блеснула золотая искра земли, словно оброненная громовержцем Зевсом.

– Мы спасены, впереди берег! – счастливо воскликнул Ан, обращаясь к дремавшему сбежавшему спутнику, неловко повернувшемуся и тавр увидел у него зажатый нож в руке.

«Надо быть начеку с человеком-бедой, бдительно берегущему свои монеты, и быстрее высадить его, пока он не станет избавляться от меня». – Подумал «Дельфин» и ближе пододвинул к себе копьё.

– Мужайся, корабельщик бывалый, и будь начеку от коварства подобранного раба! – Прошептал себе капитан-тавр, впервые пересекшему под парусом Понт Негостеприимный.

– Благодарю тебя, моряк благородный, за избавление от смерти! Словно дыханием твоим сильным и свежим был надут парус, принёсший нашу лодку в солнечную страну!

– Не верь глазам своим уставшим и увиденный нож у раба – это зрительный обман, уж очень искренне он высказывает своё благодаренье за спасенье. – Почему-то счастливо успокоил себя «Дельфин».

К вечеру лодка подошла к родимому берегу Ана, где стояла деревня «Ракушка», и он был там ещё недавно правителем. Только Ан подумал высадиться на землю, и вернутся к своему положению, как в памяти и в глазах восстал пленительный образ Фелы, которой он не мог изменить и бросить её одну, ведь любимая жена ждала ребёнка, а «Дельфин» станет счастливым отцом.

Хорошо зная все закоулки и изгибы прибрежного рельефа, «Дельфин» завёл лодку на веслах в укромное место и высадил беглого пассажира, предварительно получив плату в несколько золотых монет.

– Счастливой дороге спасенный незнакомец, я даже имени твоего не узнал?

– А я давно позабыл своё имя, только кожаной плёткой по кровавой спине обращались ко мне!

– Тогда буду помнить тебя под именем Плётка! – И они расстались.

На ночлег «Дельфин» отогнал свою лодку к острову «Большой брат», где утром решил найти свои спрятанные сокровища.

Возвращение к Синопу, где ждала жена Фела и теперь новый родной дом, произошло быстро. Дул восточный ветер «левант» и «Дельфин» умело управлял своим раздутым парусом, лодка лихо скользила по певучим волнам. Это нереиды играли и скользили рядом, принося удачу. И вдруг «Дельфин» вспомнил о таврской Деве, ещё недавно он неистово поклонялся богине, и она покровительствовала его жизни и всем пиратским делам. Явилась Величественная и Возвышенная Дева в белом облаке, замершим тонким шёлком над синим Понтом. Её священный образ и светозарные черты поразительно сияли схожестью с его возлюбленной Фелой, о ней моряк постоянно думал, а теперь увидел и любовался в Божественных небесах. Внезапно с высоты зазвучала торжественная песня, и вторили гимну золотые струны кифары бога. Вокруг разлились потоки яркого солнечного света. Зацвело и засверкало море. И раздался плач дитя. Всё в орбите дня и небо, море, птицы и рыбы ликовали вместе с «Дельфином», ведь у него в этот чудный миг родился сын. Весёлый и добрый ветер принёс моряку радостную весть.

– Слава Деве! Спасибо Феле! – воскликнул счастливый моряк. И Тритон сын Посейдона громовым звуком своей трубы из раковины приветствовал появление златокудрого ангела.

…Но пришла тревожная ночь и Фела, будто предчувствуя смертельную опасность, стала заготавливать факелы из сухих водорослей, стаскивать к очагу выброшенные волнами деревянные обломки. Юная мать не ошиблась, стая оскалившихся шакалов явилась в полночь с бешеной пеной на разинутых пастях. Запах крови от родов и голод от последних дней гнал стаю к одинокой беспомощной жертве с малым дитём на руках. Увидев появившуюся шакалью ярость четвероногих животных, обречённая Фела приготовилась к последнему и отчаянному бою. Новорожденного сына привязала мокрыми скрученными водорослями к спине, где головка малыша находилась возле её тонкой шеи. В левой руке держала горящий факел, а в правой крепко сжимала острое копьё, выструганной Аном.

Пылающий огонь и искры на миг застопорили разъярённое стадо, но только шакалы смело двинулись, обходя костёр, как внезапно раздался тонкий пронзительный крик ребёнка на высокой ноте и своим пронизывающим аккордом точно парализовал слух настороженных животных, заставивших их замереть у роковой черты, словно невидимой преградой-стеной, возникшей вокруг Фелы. Ангел отчаянно сражался за свою и жизнь матери.

Прошло трепещущее заколдованное мгновение остановки, но теперь последовал смертельный прыжок шакальего вожака, своим примером ведущего стаю в атаку. Правда, смело выставленное копьё несчастной женщины пронзило горло голодной гадины, и главарь рухнул у ног хилой и хрупкой победительницы. Снова заминка, но остановить рычащий вал с пеной и острыми зубами, готовый разорвать на кровавые куски женщину и ребёнка, стало невозможно. Всё. Наступает конец.

Но опять раздаётся режущий резкий крик-писк новорождённого, будто понявшего, что спасения нет. И снова пронзённые острым голосом, точно разящими стрелами в торчащие уши шакалов, они будто немеют.

Жаль, что красоту полуобнажённой матери и новорождённого младенца в храбром поединке с голодным и беспощадным зверьём видели только звёзды и накатывающие волны. Прекрасная и величественная, смелая воительница Фела была подобно таврской Богини Девы, чей святой и героический образ сиял над Тавридой. Она могла умереть за жизнь сына, но смерть её не спасла бы тогда младенца. Надо жить и бороться, но силы были на исходе. Тогда она в отчаяние и безисходности обратилась с мольбой и просьбой к Богам и любимому мужу Ану.

– Помогите! Выручайте! Спасите!

И услышал голос истерзанной жены Ан, увидел кровавый трепетавший глаз костра, перед которым замерли звери в последнем броске на окровавленную жертву, и словно превратился в силуэт дельфина, взмыл над волнами, и стремительно понесся к берегу на выручку Любви.

Шакалы грозно рычали и клацали острыми зубами, подбадривая себя перед страшным огнём и смертельным копьём в руках слабой женщины-матери с малым ребёнком, чей острый крик будто пронзал их чуткий слух. Зверьё понимало, что ещё последний бравый бросок, и они вопьются в нежное и вкусное тело жертвы. Лапами царапали землю, подбадривая друг друга, и медленно подкрадывались полукольцом вокруг слабого мускулами человека, да ещё потерявшего веру в спасение.

– Что делать? – Думала и говорила сама с собой Фела. – Оставить сына, а самой броситься на растерзанье зверья? – Но они ведь тоже унюхают моё маленькое милое чадо и разорвут ребёнка! Лучше до конца сражаться вдвоём! – Решила уже приговоренная семья смертьюсудьбою. Обессилившая и упавшая на колени, Фела всё же воткнула копье в глаз первого налетевшего нападавшего животного.

И вдруг боевой и звонкий вопль обрушился на зверьё, а по их спинам, перемалывая хребты и позвонки, стала с силой гулять деревянное весло капитана и пирата «Дельфина». Его гнев и ярость в один миг расшвыряли трусливую и злобную стаю шакалов.

– Богиня, благодарю тебя! Ты во время прислала мне мужа на помощь! – Шептала упавшая наземь растерзанная мать, а ребёнок заливался счастливым криком, встречая отца, отбившего их от беды.

– Мои любимые, я с вами! – счастливо обнимал Ан жену и сына.

Теперь «Дельфин» часто выходил в море на рыбную ловлю, возил продавать улов на синопский рынок, а на вырученные деньги покупал продукты и дары для семьи. Все его дни проходили в тяжелой и трудной работе. Окрестности Бараньего Лба «Дельфин» хорошо изучил. Сынок Дим быстро подрастал и уже опытный рыбак всё также неистово любил Фелу и мальчугана.

Однажды в утреннем белом тумане «Дельфин» наткнулся на триеру, идущую на вёслах со спущенным парусом. Кормчий корабля приказал «Дельфину» подойти к его борту. Попав под прицелы луков, рыбак безропотно подчинился приказу и подвёл свою лодку к триреме, где тут же был схвачен в плен.

– У меня нет матроса умеющего и способного работать с парусом, ты этим и займёшься! – тоном приказа заявил кормчий. Сопротивляться было бесполезно.

Греческие триеры не имели укреплённых матч, но в запасе всегда находились две съёмные мачты, когда появлялся попутный ветер, то они вмиг устанавливались. Центральная мачта выставлялась в вертикальном положении и растягивалась для устойчивости тросами. Носовая мачта несла небольшой и управляющий парус – артемон, монтировалась наклонно, с опорой на акростоль.

– Возьмите на борт мою лодку, она всегда пригодится нам в плавание? – попросил «Дельфин» и кормчий исполнил его желание. Лодку подняли на палубу на нос триеры.

– Кто ты и откуда, ведь по-гречески ты разговариваешь с акцентом? – стал допрашивать «Дельфина» кормчий.

– Я из Тавриды, буря принесла меня с женой к тутошним берегам.

– Какая удача, а мы направляемся к твоим родным берегам, и ты поможешь нам ориентироваться у себя дома.

– Хорошо! Стану лоцманом и проведу ваш корабль по знакомым местам. – Согласился «Дельфин», ведь отказаться он не мог, его бы сразу убили.

Даже не поев, пленный рыбак тут же стал руководить по установке мачт и парусов, а попутный ветер сразу надул полотнище, дав хороший ход триере.

– Втянуть вёсла! – приказал кормчий привязанным рабам-гребцам.

Измочаленные адским трудом несчастные с радостью исполнили желанный приказ, обещавший им отдых, пока ветер гнал корабль.. Их ладони сочились кровавыми пузырями и треснувшимися мозолями от ручек деревянных вёсел. А спины иссечены плётками надсмотрщиков.

Кормчий устал от ночной вахты и вместо себя посадил за руль «Дельфина». Теплая струя «Анатолийского Флейтиста» наполняла ветреной энергией широкий парус, и трирема бодро пенила воды Понта Эвксинского, оставив южную Анатолию, пахнущую цитрусами. И Синоп с Бараньем мысом растворился в синеве моря и неба. Во время работы с парусом и прогулок по кораблю, «Дельфин» заметил, что трюмы и палубы были до отказа забиты греческими товарами, видно предназначенными для Тавриды.

«Но в какой город они держать путь?» – задавал он себе вопрос. « В Херсонес или Боспор Киммерийский?. Узнаю потом. А сколько гоплитов на борту? Тоже сосчитаю днём».

А на верхней палубе между матросами шёл разговор о морских разбойниках.

– Разбойники пленили на берегу бога Диониса и отвели его на свой пиратский корабль. Там заковали в тяжёлые цепи, но они спадали с рук и ног юного бога. – рассказывал бывалый матрос с кормы своим слушателям. – Но кормчий увидел странное зрелище и тут закричал.

– Это плохой знак. Уж не бога мы хотим сковать! Отпустите скорее, высадите юношу на землю!

Но вмешался капитан: Трус, ты презренный! Смотри, лучше на парус и ветер попутный донесёт нам в Египет, или Кипр, аль в далёкую страну гипербореев, где мы успешно продадим прекрасного юношу и выручим много золота!

Но только вышел корабль в море, как свершилось чудо, и корабль превратился в цветущий сад. На парусах зазеленели виноградные лозы с золотистыми гроздьями, мачту и вёсла обвил темнозелёный плющ, в уключинах расцвели цветы.

– Правь к берегу! – взмолились разбойники к мудрому кормчему. Но опоздали, загадочный юноша уже обернулся в грозного льва. В ужасе кинулись разбойники на корму и окружили кормчего. Ловким прыжком лев кинулся на капитана и растерзал его, а разбойники со страху бросились в море и Дионис превратили их в дельфинов.

« Это точно – я пират и кличка моя Дельфин!» – подумал Ан.

А кормчего пощадил юный бог.

– Это событие произошло у берегов Тавриды? – испуганно спросил матрос с носа корабля.

– Нет, я рассказывал о тирренских морских разбойниках. Дионис покарал их за зло, причинённое ему как простому смертному.

– Но Дионис – бог виноделия, вина, Я был в Афинах на празднествах великого Дионисия, там выступали хоры певцов, наряжённые в козьи шкуры, и исполняли особые гимны-дифирамбы. Их начинал запевала, а хор вторил и отвечал ему, пение сопровождалось танцами. Из «песни козлов» дифирамбов родилась трагедия. А на сельских праздниках Дионисия пели шуточные песни, их тоже начинал запевала, потом пляски, отсюда родилась комедия. – пояснял старый моряк.

– Расскажи ещё, тебя интересно слушать? – попросили моряки.

– Дионис вырос в Нисейской долине и его воспитывали нимфы. Из него вышел могучий бог, дающий людям силы и радость, с Дионисом связано плодородие. Чудесных Нимф, окружавших его добротой и заботой, Зевс взял на небо, и теперь мы их видим в звёздную ночь ярким созвездием Гиад.( созвездие Ориона)

– Правда, и сейчас лучисто сверкает четыре звезды и пояс у них из трёх звёзд! – заметил кормчий, опять взявший руль.

– Запомни их для ориентировки! – посоветовал старый моряк.

– За долгие ночные вахты я хорошо изучил звёздное небо! – похвастался кормчий.

– Будем надеяться, что приведёшь корабль в Тавриду?

– Боги и фортуна с нами!

– Посмотрим.

Триера «Херсонес» медленно утюжила предрассветный штиль, двигаясь к незнакомым странным скаламостровам, словно сближавшихся до тесноты соприкосновения, то расходившихся до узости пролива. Силуэты скал удивительно были сравнимы с громадными мужскими «головами», отливавшие свинцовым блеском от восходящего солнца.

– Словно два купающихся брата! – произнёс капитан Мелантий.

– Скалы больше похожи на засаду дозорных в шлёмах? – заметил старый лоцман Филотий, много раз, плававший к Херсонесу.

– А у этих берегов ты бывал? – поинтересовался капитан.

– Нет, мы обычно выходили к отвесной горе с утёсами-зубцами и поворачивали корабли в сторону заходящего солнца. Хотя синий эскиз горбатой горы и скал-островов мы издали видели. Потом я больше бывал у песчаных отмелей Керкенитиды.

– Приведи пойманного рыбака под Синопой, может он из этих мест, ведь по-гречески он говорит с большим акцентом.

В это время Ан возился у своей рыбацкой скорлупе, вытащенный на нос триремы. Он давно узнал родимый берег, но выдавать пиратские козни земляков капитану «Херсонеса» побоялся. Он уже вывесил на вытянутой бычьей жиле свой боевой знак – высушенного морского кота, повернув белой грудью и животом наружу. Там был начерчено два кольца, как два глаза, один будто смотрел на солнце, другой на луну. Тавры-земляки «Залива Сокровищ» хорошо знали пиратский символ Дельфина, ещё недавно правившему приморской деревней «Ракушкой».

– Рыбак Ан тебе не знакомы эти причудливые берега и есть здесь реки и родники, где мы можем наполнить свой водяной балласт?

– Нет, смелый капитан, я жил у грязевой бухты Ласпи и впервые вижу эти места.

– А можешь ты сходить на своей «скорлупе» в разведку и привезти пару амфор с водой?

– Конечно, капитан!

– Чтобы ты не убежал с тобой пойдёт опытный Филотий с оружием и в сопровождение нашей спасательной лодкой с экипажем из пятерых матросов.

– Я готов! – покорно согласился Ан, не выдавая своей радости о встрече с родиной.

– А трирема останется в море, рядом с островами, мы опустим плавучий якорь. В случаи опасности дадите сигнал костром или дымом факела. Мы подойдем поближе и высадим десант гоплитов! – пообещал капитан.

– Смотрите, я вижу золотого Дионисия! – Перебивая всех, закричал кормчий, показывая на остров Большой брат». И все на палубах триремы созерцали бронзовое тело бога Дионисия, стоящего на краю скал с кубком в руках. Венок из винограда украшал его голову, а в другой руке тирс, повитый плющом.

– А на берегу его свита! – опять указал зоркий кормчий.

– Откуда Дионисий здесь появился, на Краю Ойкумены? – полетел вопрос от любопытствующего моряка.

– С шумной ватагой украшённых венками менад и сатиров бродит Дионис по всему свету, из одной страны в другую. В весёлой пляске с пением и горячими восклицаниями кружатся вокруг юные дивные менады, бурно скачут охмелевшие от вина неуклюжие сатиры с хвостами и козлиными ногами. За праздничным шествием медленно вышагивает осёл, а на нём восседает старик Силена, мудрый учитель Диониса. Старый наставник изрядно опьянел, еле держится на ишаке, склонившись для опоры на мех с вином. Покачиваясь, едет Силена, улыбаясь всем окружающим. Добрые сатиры окружают осторожно ступающего четвероного животного и бережно поддерживают мудреца, чтобы он не свалился на землю. Оркестр из флейт, свирелей и тимпанов играет весёлые марши и танцевальные ритмы для шумного шествия, словно колесо, катившее в горной местности, среди тенистых лесов и солнечных зелёных лугов. Весело и празднично шагает по земле Дионис-Вакх, покоряя и властвуя над человеческим миром. Юный и красивый Бог учит людей высаживать виноград и из солнечных ягод спелых ягод готовить вино. – рассказал старый моряк стихотворную поэму.

– А почему Дионис стоит на скале с кубком в руке, а свита веселится на берегу? – опять дальнозоркий кормчий определил панорамную ситуацию.

– Может пираты захватили в плен лучезарного бога? – осторожно высказался старый моряк, вспоминая про козни тирренских морских разбойников.

– Только греки знают национальные поэмы и сказания, значит там наши соотечественники, обустроились на берегу и нечего нам бояться! – предположил капитан, думая, что предприимчивые греки основали здесь сельскую колонию.

– Нет, гераклейские мореплаватели, это капитан Атрид устроил пышный маскарад, чтобы усыпить вашу бдительность и завлечь корабль для пиратского нападения, и он хорошо знает греческие песни и молитвы богам и героям, но теперь над ним наша таврская богиня Дева властвует! – одними губами прошептал «Дельфин», сидя у своей лодки на носу триремы.

– Подойдём ближе и выясним обстановку! – решился капитан и приказал кормчему:

– Веди триеру к острову с Дионисом!

– Парус свернуть, идём к острову на вёслах! – теперь командовал кормчий.

– Кажется, вместо бога Дионисия танцует беглый раб Плётка? – шептал «Дельфин» всматриваясь в рыжую знакомую шевелюру своего недавнего пассажира, привезённого им в «Залив сокровищ». – Не успел выбраться отсюда бедняга и опять попал в плен, теперь к моим сородичам? Хитрые тавры покрыли его золотой краской, и выставили для приманки осторожных греков, но всё же попавших на привлекательную «удочку».

Триера медленно и с достоинством силы стала подходить к острову, где веселился и призывал к себе золотой Дионисий.

– Надо выслать нашу разведку из двух лодок, чтобы они подготовили место для причала триеры? – высказался кормчий и, не ожидая ни от кого советов, крикнул «Дельфину» и Филотию:

– Спускайте первыми на воду вашу лодчонку, а затем последует наша спасательная ладья!

– Слушаемся! – повиновались оба разведчика.

– Возьмите амфоры для воды! – вспомнил кормчий о закончившихся водных запасов на триере.

– Здесь нет! – ответил «Дельфин» и осекся, что выдал свои знания об острове, сразу поправился. – Амфоры тяжелы для хрупкого и одноместного «корыта», а нас двое садятся.

А тавры-пираты во главе с греком Атридом, уже породнившимся и ставшим местным аборигеном, спрятавшись и замаскировавшись на Островах-Близнецах, вели наблюдение за подошедшей триремой.

Зоркий Атрид первым увидел на носу «Херсонеса» пиратский знак Дельфина из двух колец на белом туловище морского кота.

– Наш друг и герой Дельфин опять прибыл из Синопы, как и обещал, но теперь с большим кораблёмпирогом!

– Я тоже вижу, и узнала знакомую пиратскую эмблему Дельфина. Он очень любил охотиться с острогой на жгучих морских котов и всегда гордился проткнутой опасной рыбиной. Ведь никто из «Ракушки» так ловко не нанизывал глубоководного чудища, смертельно бьющим хвостом. – Подтвердила Окса с широко раскрытыми глазами.

– Что будем делать? – спросил Гел, помощник Атрида.

– Смотреть и выжидать, а Дельфин подскажет и поможет нам.

– Я вижу, что они спустили с триремы две легкие лодки! – объявила Окса.

– Точно и на одной Дельфин в паре с кем-то, а на другой пять мореплавателей.

– Видно собираются в разведку к берегу?

– Лежим в засаде и не выдаём себя!

К вершине острова, где стоял золотой Дионис с кубком вина, вилась петлями красная тропинка с выкрашенными камнями по бокам. Весь атласный путь был усыпан и обвит зелёными гирляндами плюща и букетами цветов. Костры и горящие факелы горели аркой и вдоль священного пути к богу Дионису. Огонь очищал проходивших гостей от грехов и человеческого зла, вступивших на праздничную и праведную дорогу, покоряясь власти Диониса-Вакха.

Неожиданное волшебное представление предстало перед глазами морских разведчиков, присланных с триремы «Херсонес», медленно ступающих по сказочным ступеням с расширенными глазами от удивления роскошного торжества приёма гостей. Раздались музыкальные звуки тимпанов, флейт и раковин, а на златой дороге выросли полуобнажённые фигуры таврских красавиц, обвитых зелёными листьями и шелковыми розами. Приятное благоуханье мирта и цветов лилось вокруг, одурманивая и кружа головы суровым и солёным морякам, обольщённых красотой, величием, винным духом божественного трона Диониса. Греческие разведчики безропотно и с большим удовольствием покорились власти виноградного Бога.

Ведь они хорошо знали из мифологии о дочерях царя Миния, не пошедших на весёлое празднество на земле в Орхомене в честь бога вина, а остались дома, где хорошо пряли и ткали. Они даже ничего не хотели, и слышать о боге Дионисе, а торопливо трудились, пытаясь быстро закончить работу. Уже солнце зашло и пала вечерняя мгла. Как вдруг нити пряжи на ткацких станках таинственным чудом превратились в виноградные лозы с повисшими тяжёлыми золотистыми гроздьями. А из темноты наступающей ночи засверкал грозный свет факелов, и раздалось зловещее рыканье диких зверей: львов, пантер, рыси и медведя. С раздирающим и пугающим воем носились хищники по залам дворца с яростью и гневом в сверкающих глазах. В страхе и ужасе дочери царя пытались убежать и спрятаться от страшного и опасного видения разъярённых гигантов. Но спасения нет от неминуемой приближающейся смерти.

Тогда под колдовством гибкие тела царских дочек стали сжиматься размером до маленьких кулачков, а на белой коже появилась серая шерсть, руки превратились в крылья с тонкой перепонкой. Царевны обратились в летучих мышей, и домом их стали тёмные пещеры, и солнечный свет пропал для ослепших, лишь ночью они вылетали на охоту.

На морских разведчиков юные обнажённые девы одели зелёные и красочные гирлянды и венки, словно посвящая их в свиту Дионисия, а Бог преподнёс каждому кубок виноградного вина. От вкусного и бодрящего напитка всколыхнулись весельем и добром суровые посланцы из триремы «Херсонес». И разлились и засверкали улыбки на их огрубевших лицах. Бурлило и играло вино кипучей энергией. А мускулистые, натруженные руки моряков с волдырями и ссадинами точно крылья стали обнимать друг друга или тянутся к живым женским статуям.

Качаясь и пританцовывая, морская разведка весело, словоохотливо и с песнями возвращалась на своё тяжелое судно, где на них с завистью глазел весь экипаж.

Единственным трезвым оказался Дельфин, ему тоже Дионис наливал вино из кубка, но в нём вместо бунтующего напитка находилась чистая вода. Шепотом Дельфин рассказывал «Плётке», находившимся в образе Диониса, о богатых грузах на корабле, о численности команды и воинах-гоплитах. Ценная информация тут же передавалась верхушке главарей пиратов-тавров, а им давно уже стали Атрид вместе с Оксой.

– Подгребать к острову с Дионисом! – приказал кормчий триеры, уже тоже восхищённый увиденным издали роскошным и красивым ритуалом приёма Диониса. Радостный клик приветствия экипажа раздался над кораблём, и судно медленно стало подгребать к желанной мечте-удовольствию, где моряков ожидало вкусное вино питие и волшебные ласки таврских гибких красавец.

Триера удачно пришвартовалась к деревянному настилу-причалу, построенному у берега. Две изумительные по красоте девушки, словно изящные лотосы, приняли и привязали веревочные концы. И опять все взгляды моряков триремы обратились к девичьим цветущим образом, неудержимо приковавшим их к соблазнительным фигурам.

Но пока мужчины похотливо и страстно пялили глаза, предвкушая горячие развлечения, из подводного грота под деревянным настилом причала, вынырнули таврские пловцы-пираты и окутали кормчее весло крепкой сетью из бычьих жил и водорослей. Словно из волны появилось мохнатое морское чудище, обвив днище корабля, не вызывая явного подозрения и беспокойства команды.

Весёлой гурьбой стали подниматься моряки триремы к праздничному Дионису за желанными и дармовыми кубками вина. Тем временем на триреме стали появляться пираты-тавры, выплывая из грота, они быстро и ловко карабкались по бортам, и словно морские дьяволы с ножами появлялись перед обалдевшими и перепуганными членами экипажа, не сошедших на берег.

– Рубить концы швартовки! Гребцы, вёсла на воду! Отходить от берега! – Уже корабельные приказы отдавал бывший греческий капитан Атрид, а сейчас главарь пиратского отряда тавров, мгновенно без боя и крови захватившие судно с ценными и богатыми грузами.

А высадившиеся на берег моряки и гоплиты, обернувшись и удивлённо разинули глаза, от внезапного отплытия корабля, вопросительно замерли на ритуальной и магической тропе к божеству. Девушки-цветы моментально исчезли, словно провалились сквозь землю. Дионис тоже растворился на вершине, точно улетел на Божественный Олимп.

– Назад, возвращаемся обратно к триреме! – Прокричал кто-то из охмелевших красотой встречи, но обдуренных хитростью пиратов. Поздно, между кораблём и скальным берегом появилась полоска с пространством воды.

– Вплавь догонять судно, пока оно неуклюже разворачивается! – опять раздался приказ незадачливого боцмана, тоже опрометчиво ради выпивки, покинувшего своё судно, к обманутым морякам. Но только несколько человек прыгнуло в воду, чтобы догнать уходивший корабль, как с него угрожающе засвистели стрелы на поражение плывущих к взятию и возвращению триеры хозяевам. И вскоре все поняли, что корабль захвачен таврскими пиратами навсегда.

Эта была блестящая мудрая операция таврских пиратов под командование греческого морского специалиста Атрида, ставшего на их сторону. Без крови, убийств, лишь на одном обмане, связанном с греческим поклонением Дионис-Вакху. И ещё главным помощником послужил бывший пират Дельфин, приведший трирему с анатолийских берегов к «Заливу Сокровищ» в Тавриде.

Пленённым морякам экипажа триремы по приказу Атрида не отрубили головы по обычаям святых таврских законов, а превратили в рабов, заставив их трудиться на тяжёлых работах.

Получив золотые монеты в награду за пиратских захват корабля разведчик «Дельфин» и отпущенный на свободу, хорошо сыгравший роль бога Диониса, бывший раб «Плётка»,уходили на рыбацкой лодке обратно к берегам Синопа.

Слава о грозных и хитрых пиратах Залива Сокровищ стала расходиться по всей Тавриде, и купеческие корабли старались обходить стороной это опасное место. Шло время, а добычи нет. И тогда вождь Вир, посовещавшись с капитаном Атридом, приказал готовить трирему «Херсонес», недавно захваченную у греков, к пиратскому рейду в район крепости Харакс, захваченной римскими легионерами, куда часто подходил торговый флот. Крепость Харакс стояла на скалистом мысу с удобными бухтами, об этом рассказывали соседние пастухи, пригонявшие скот на выпас к местной высокой горе с разноцветными травами.

Бравая команда пиратов-тавров из десяти сильных и ловких юношей, умеющая плавать и нырять, управлять и грести на легких лодках, обученная морскому искусству управлением большими кораблями с поднятым парусом и весельным движением капитаном Атридом, уже давно хозяйничала на триреме, где гребцами оставались рабы прежних хозяев. В дополнение к малочисленному экипажу на борт взяли самых метких охотников стрелков из лука. Им же вручили острые копья и тяжёлые камни для бросков с привязанными верёвками, закрепляя тесное сближение кораблей, а также усиливая предстоящую атаку для захвата судна. Из сухих водорослей был сделан большой запас факелов, огонь для них горел в днищах амфор с отбитыми горлышками, куда собрали смолу с сосновых деревьев.

В команду включили несколько гибких, изящных и красивых девушек, способных на лёгких каноэ подходить поближе к вражеским кораблям, отвлекая или зазывая матросов своей полунагой привлекательностью. Венки и гирлянды цветов составляли их боевую амуницию, хотя каменные ножи хранились на дне лодок и ещё острые створки раковин, если полоснуть ими и перерезать горло противника, могли помочь им в защите, даже запас песка шёл на вооружение, а он годился сыпануть по глазам и враг на мгновение терял зрение.

В составе экипажа находилось несколько ныряльщиков, умеющих глубоко и по долго уходить под воду, дышать через полые трубочки, заводить сети, сплетённые из водорослей, под рулевоё весло. Парни умели хорошо лазать по скалам и по бортам судна, по реям и мачтам, появляясь страшными призраками с каменными ножами или болами (камнями) на кожаных верёвках, круча их над головами и сбивая насмерть врагов. Лазутчики умели и отлично боролись, владели фехтованием на ножах и греческих ксироксах.

Ритуальные высушенные головы рогатых быков, разинутых пастей медведей, клыки свирепых кабанов, когтистые лапы тигров и другие ужасные оскалы диких животных входили в боевую устрашающую мощь пиратов, психологически пугая защитников обречённого корабля. А на длинных шестах нанизывались отрезанные головы повергнутых членов команды, особенно, если эта оказывался капитан или кормчий. Белые высохшие черепа с чёрными глазницами и носовыми отверстиями, развешанные на реях корабля сеяли суеверный страх среди обороняющихся гоплитов и моряков.

Бородатый и старый жрец в волчьей шубе молился и взывал к Богине Деве, чтобы она принесла таврам удачу и победу в нападение на захват вражеского корабля. У каждого на шее пирата висел на кожаном ремешке амулет из камня с природной дырочкой, подобранный на морском берегу. Камень символизировал силуэт Богини Девы.

Не забыл Атрид, командующий пиратским набегом, про раненых воинов в горячей и кровавой битве. Им оказывала помощь мужская команда санитаров и женщинцелителей лечебными сухими травами с перевязочными полосками из шкур убитых животных. В высушенных тыквах они хранили груз чистой воды, жиров и даже древесного пепла для посыпания кровоточащих ран. В примитивных хранилищах имелся запас свежей крови от убитых животных, особую священную силу и магическое поверье среди тавров имела кровь ритуального быка, принесённого в жертву на святилище горного перевала.

По берегу вышел отряд воинов Залива Сокровищ, собранных со всех деревень «Рыжая лисица», «Ракушка», «Поющие Камни» во главе с вождём Виром. Они направлялись к скалистому мысу, где на вершине и стояла крепость «Харакс» с выложенными толстыми стенами ещё таврами циклопической кладкой из больших обломков скал. Но крепости захватили римские легионеры. В горах их строители дорог – бенефициарии проложили удобный каменный путь для повозок и конных седоков из Херсонеса в Харакс.

Полевая команда должна оказывать помощь пиратам с берега, а вдруг с ними случится непредсказуемая беда. Вир с восхищением наблюдал, как триера с острым носом и нарисованным глазом, взмахивая вёслами, будто короткими перепончатыми крыльями дракона, скользила по морю, не имея сил взлететь в небо, зато нырнуть всегда могла в мощный морской вал.

Капитан Атрид поднял голову и застыл от удивления. Вверху, над ним вздымалась свинцово-серебряная гора-скала, так похожая на Олимп из греческих мифов, где царствует Зевс, во главе склонившегося сонма богов. В руках у него громы и молнии, выкованные ему циклопами. Над Олимпом сияло синевой бездонное небо, оттуда лился радостный золотой свет. Всегда в царстве Зевса светлое лето. Зевс правит небом и землёй, Посейдон властвует над морем, а у бога Аида в руках подземное царство.

Но видно Борей, бог бурного северного ветра принёс на Олимп в подарок Зевсу белое облако, своими легкими воздушными формами напоминающий дворцы Акрополя в Афинах. Атрид даже увидел бронзовую восьмиметровую статую Афины-воительницы и блеск её копья в солнечных лучах. Но главным и самым величественным зданием Акрополя в божественной красоте мрамора расцветал и будто дышал лепестками живой белой розой дворец Парфенон, посвящённой Афине– Парфенос – Афине-Деве. Ведь у тавров тоже была своя Богиня Дева.

Триерарх Атрид не раз во время праздников и стоянке его корабля в Афинах поднимался на Акрополь и поклонялся его богам и героям, изваянных из мрамора и отлитых из бронзы. Он любовался и восторгался совершенством и силой жизни в тонких и точных линиях мраморной красоты каменного кристалла.. «Она живая», «как будто дышит», «вот-вот заговорит», «кажется, что кровь переливается в её мраморном теле» также восклицал мореход, как и греки в своих эпиграммах, посвящённых изумительному искусству.

– Ника – крылатая дева, приносящая победу, одари и меня успехом в морской битве! – стал просить Атрид, обращаясь к светоносному серебряному олимпу, что возвышался над скалистым берегом.

Тем временем римская триера, увидев корабль под греческим флагом, решительно пошла в атаку на купеческое торговое судно, располагая сейчас подавляющим превосходством под прикрытием боевого гарнизона Харакса с его малым флотом из нескольких лодок. Атрид на своём пиратском корабле застопорил ход, будто находился в растерянности, а потом развернул корабль и в течение тридцати секунд придал максимальную скорость, ведь его триера была оснащена буферным тараном-проемболоном и боевым тараном в форме головы дракона. Опытный Атрид использовал тактический маневр триеры – проплыв. Римскоге судно, уверенное в своей силе шла на таран «Херсонеса», но пиратский корабль Атрида выбрал выгодный курс атаки, когда враг уже не мог отклониться от удара. Умелый мореход повернул триеру и нанёс противнику скользящий удар, а гребцы втянули свои вёсла, и корпус ломал чужие гребные устройства. Тут же «Херсонес» делал обратный ход, чтобы не попасть под метательные снаряды с палубы неприятеля и самому не застрять в обломках вёсел. Смена позиции позволила выйти для смертельного таранного удара в борт обездвиженного судна. Атакующая триера, словно акула-молот, обрушилась в середину ненавистного римского завоевателя Понта Эвксинского, рассекая корабль пополам.

– В абордажную атаку! – прогремел приказ Атрида над сцепившимися суднами. И удалые таврские полуобнажённые пираты с ножами, с камнями и кулаками, смело перепрыгивая через борт, сокрушительно обрушились на римских легионеров, ещё валявшихся на палубе своего судна от стремительного и тяжелого удара «Херсонеса». Закованные в тяжёлые латы и панцири, мешавшие им ловко и быстро двигаться, а пираты лихо рубили и сносили неповоротливых вояк.

А ликующий крик атакующих и нападающих тавров, звериные маски с оскаленными пастями, разинутыми ртами и острыми клыками панически воздействовал на оборонявшихся римлян. Человеческие белые черепа на реях, отрубленные окровавленные головы врагов, нанизанные на копья, горящие факела с чёрными дымами, вызывало неудержимый страх на бывших бравых римских солдат, впервые столкнувшись с туземной яростью и непокорностью перед их знаменитой силой завоевателей.

В крепости «Харакс», увидев катастрофу поражения римского судна, тут же выслали на помощь несколько лодок с гарнизонными служаками под управлением умелых мореходов. Но на помощь пиратам встали опытные охотники с луками, находившиеся на борту «Херсонеса». Их стрелы стали метко поражать сидящих в лодках, тут же вывалившихся за борт.

На берегу таврское пехотное войско, пришедшее на помощь пиратам, тоже разожгло костры вокруг крепости, беря на испуг римлян и предупреждая, что готовы и могут начать осаду каменного укрепления.

Атрид облегченно вздохнул, и по его волевому обветренному лицу скользнула довольная улыбка, что крылатая Ника – богиня победы помогла в сражение, и он выиграл бой у непревзойдённых римских легионеров, завоевавших Тавриду от Херсонеса до Боспора Киммерийского. Будто он стал героем. И тут же погрузился в размышления. А видения Акрополя из белых облаков исчезло, лишь серебряно скальный Олимп, словно престол олимпийских богов, вознесся над темно-зелёным берегом и лазурным морем.

Думы его, конечно, были о беременной Оксе, и он мечтал о рождение сына. И эта пиратская блестящая победа стала его подарком любимой жене. Никогда он не предполагал, что своё счастье он найдёт в «Заливе сокровищ», в среде могучих тавров, где Атрид и встретил Оксу. А теперь навсегда привязался к этому красивейшему уголку на краю Ойкумены. Только вот бы сына свести в Афины, когда он подрастёт, но слишком туда долгая, длинная и опасная дорога. Но только там, в Греции, сын может получить отличное образование и выбрать себе подходящую профессию нужную для тавров. Атрид хорошо понимал, что бросить тавров, и эту прекрасную и милую землю он уже не сможет, очень он прикипел к местным людям и окружающему миру. Но главное неимоверное чувство любви к Оксе, словно страстный огонь сжигал у него всё внутри. И ему ещё больше хотелось любить её все больше и больше! Не всякого Богиня Афродита одаривает таким сильным и всё поглощающим чувством. Жизнь невозможна без любви и красоты. Афродита – Богиня любви и красоты, супружества, вечной весны, плодородия, её окружают хариты ( богини доброты и юности) и нимфы ( божества природы – морей, рек, озёр, источников, деревьев, рощ и гор), цветы сады, луга. В её власти земля, горы и море. Она рождает чувство любви у богов и людей.

Любовную силу и негу, «пьянящую радость объятий» Афродита принесла и в Тавриду, покорив сердца поселившихся здесь греков, а с ними суровых варваров. Афродита почиталась как богиня любви, покровительница семьи, её называли медосладкой и изобильной. Проживая вдали от родины, эллины хотели иметь покровительство, защиту, поэтому воспринимали Афродиту не только как божественно красивую, игривую и ветреную ( это Афродита Анадиомена, то есть «появившаяся на поверхности моря»). Греки наделили её даже другими серьёзными правами, Афродита стала Навархидой (Судоначальницей) и вместе с Посейдоном управляла делами морскими, защищая моряков от различных бед.

Захваченное на абордаж римское судно оказалось с богатым уловом, оно везло продукты и снаряжение для южнобережной крепости «Харакс».

Триера «Херсонес» возвращалась в «Залив сокровищ», волоча со собой трофейный корабль римлян. Вождь Вир вместе с войском подмоги весело шагали по прибрежным тропам и дорогам к своим родным местам.

Все встретились на берегу деревни «Ракушка», самой удобной гавани «Залива Сокровищ». С подарками в руках он вышел из камары, триеру «Херсонес» капитан побоялся подвести к берегу, и судно стояло на якорном рейде.

Окса с новорождённым малышом ждала Атридапобедителя

– Здравствуй, Любимая! Спасибо за сына!

– Это Афродита наградила нас бесценным подарком! – ответила Окса.

Атрид принял ребёнка на руки и высоко поднял вверх, благодарствуя богини и жене за рождения сына.

Лицо Оксы расцвело ярким румянцем, она радовалась, что Атрид был счастлив от появления долгожданного наследника.

Женщины деревни «Ракушки вместе с малыми детьми образовали танцующий хоровод вокруг Оксы, посвящая её в свой сан материнства, одев ей на обнажённую шею ожерелье из разноцветных морских ракушек, собранных на берегу залива. Дополняли украшение белые остроконечные ракушки, висящие на травяных стеблях.

Атриду мужчины вручили символ пиратов – камешек с природной дырочкой на кожаном ремешке.

– Таврская Богиня Дева признаёт тебя родным на своей земле! – Это вождь Вир словно по поручению Богини произнёс громкое посвящение.

– Я счастлив и горжусь моей новой Родиной! – ответил Атрид.

– И мы рады внезапному и боевому появлению в наших рядах, признаём твою мощную силу, яркий ум и умелое предводительство! Все пираты согласны на любые атаки по задуманным, разработанным планам и во главе с тобой! – Вождь Вир тоже был счастлив, что породнился с образованным греком, его знания морского дела и культуры греков так нужны были таврам-туземцам, обитающих ещё в каменном веке.

Тем временем ночной праздник продолжался с танцами среди горящих костров и приношением ритуального быка с копчением на вертеле. Победный ужин у тавровпиратов вышел на славу, сытный, весёлый, а главное с дележом богатой добычи. Сначала захваченное добро с продуктовыми запасами раздели на три части для каждой деревни и по числу жителей. Отдельно богатый пай выделили вождю Виру, и Атрид тоже получил хорошую львиную долю. Не забыли подарки для служителей святилища на перевале, кроме продуктов отобрали сверкающие серебряные и золотые изделия-украшения для Богини Девы.

– А что будем делать с гребцами-рабами? – спросил Вир.

– Кормить, поить и выпускать их с корабля гулять на берег, где тоже найдём им тяжёлую и черную работу! – это уже приказывал Атрид, привыкший к труду рабов в греческом мире, хотя и свободные граждане тоже работали по профессиям не покладая рук.

– Тогда охраной пленённых займётся Лис со своими «рыжими лисицами», от них никто не убежит! – распорядился вождь Вир.

– Выполним ваш приказ! – Лис был доволен разделом захваченного добра, как всегда он оторвал хороший кущ для своего стойбища и все по давней привычке молчали, не связываясь ругательством с хитрым и ловким предводителем пиратов из деревни «Рыжая Лисица».

Время шло, заканчивались продукты, взятые на римском судне, но новых атак Атрид что-то не планировал, а счастливым отцом возился с малышом сыном. Среди скучающих пиратов пошли бунтующие разговоры о бездеятельности капитана. Но мимо «Залива Сокровищ» совсем перестали проходить купеческие суда, а римская эскадра ушла в Пантикапей усмирять боспорского царя Митридата. Опустело море у таврских берегов.

– Выходи в море, ищу удачу, может, опять наткнёшься на корабль, привозящий провиант и снаряжение в римскую крепость «Харакс»? – тоном приказа обратился вождь Вир к Атриду.

– Ночью поднимем парус и крадучись пойдём вдоль берега к скалистому мысу, чтобы с моря нас никто не засёк! – согласился Атрид.

– А если на берегу окажутся римские лазутчики? Они донесут о вашем появление в крепость!

– Не успеют, на рассвете мы неожиданно появимся на рейде «Харакса»!

– Тогда вперёд на новые подвиги! – вождь Вир счастливо напутствовал пиратов «Залива сокровищ».

Ночь лазурная и стеклянная стояла над побережьем, море сонливо струилось стеклярусом медленных волн. «Херсонес», как большая рыба с острым носом и развернутым парусом, тихо скользил в светящейся воде. С берега тянул поток воздуха, пропитанный сосновой смолой и душистым запахом цветов. И парус, наполненный ароматами земли и леса, словно цветок магнолии, расцветал белым лепестком под лунным, звёздным и лучезарным небом.

Матросы и команда пиратов отдыхали на палубе, забывшись на палубе, гребца в своих гнёздышках тоже наслаждались крепким сном. На носу двое вперёдсмотрящих замерли на посту, а на корме власть была у келейста Орла, правителя одноимённой пиратской деревушки, лежащей под защитой острой скалы. Кораблевождение его обучил Атрид и он оказался отличным учеником. А всем судном командовал в звание триерарха Атрид. Многоярусная триера имела длину до сорока двух метров, в экипаже числилось шестьдесят гребцов, тридцать пиратов-воинов и двенадцать матросов.

На самом нижнем ярусе триеры близ воды сидели гребцы-таламиты в составе двадцати семи человек с каждого борта. Отверстия или порты, прорубленные в корпусе корабля для вёсел, находились прямо у воды, а при даже малом волнении их захлёстывали волны. Тогда таламиты втягивали вёсла внутрь, а порты закрывались кожаными пластырями.

Гребцов второго этажа звали зигитами, а третьего яруса – транитами. Их вёсла проходили сквозь порты в парадосе в коробчатом расширение корпуса выше ватерлинии, нависающий над морем. Вёсельный ритм гребцам задавал флейтист.

Длина вёсел у всех гребцов была одинакова – четыре с половиной метра, но сидели они в судне по полукруглой линии, образованной бортом пузатого корабля. Из рассчитанного проекта кораблестроителями лопатки всех этажей корпуса входили в воду одновременно, но под разными углами.

Атрид не спал, в такую божественную ночь глаза не смыкались, лишь думы, певучими птицами, вились и вспыхивали зарницами воспоминаний о прошедших днях и мечтами о будущей жизни. Из полузабытой памяти вдруг полился танец прекрасных гомеровских строк, ведь в далёком прошлом он любил читать их наизусть.

Гелиос с моря прекрасного встал и явился на медном

Своде небес, чтобы сиять для бессмертных богов и для смертных,

Року подвластных людей, на земле плодоносной живущих.

От приятных раздумий Атрида отвлёк звонкий голос вперёдсмотрящего:

– Вижу корабль, выходящий из крепостного мыса! – Какое судно – военное или купеческое?

– Триера, переделанная для транспортных перевозок.

( Для перевозки воинов корабль назывался «Гоплитагагос», а для лошадей – «Гиппагагос»)

– Нужно его перехватить до входа в гавань! – тут же отдал приказ Атрид.

– Гребцы, подъём! Вёсла на воду! – это уже командовал келейст Орёл, а флейтист играл сигнал тревоги.

– Корабль вместо захода в гавань сменил курс и уходит в открытое море! – опять донесся голос вперёдсмотрящего.

– В погоню за ним, видно там заметили нас и пытаются скрыться?

Триеру для судоходности строили узким судном. Пятиметровая ширина корабля отмечалась на уровне ватерлинии, и предельную скорость хода «Херсонес» достигал до девяти узлов, хотя многие специалисты утверждали, что ходили и до двенадцати узлов. Зато, как дельфин, триера сразу могла за тридцать секунд развивать свою быстроходность. Вот и сейчас «Херсонес» двигался на предельной скорости с надутым парусом и дружной весельной греблей. Гребцы старались на славу, во всю мощь своих мускулов.

Но незнакомая беглянка ещё проворней уходила от роковой пиратской погони, подхватив в два выставленных паруса свежие порывы ветра, сорвавшиеся со скального «Олимпа», возвышавшегося над «Хараксом».

– Будем следовать за трусливыми беглецами, они не уйдут от нас! —

– Атрид, смотри, наш корабль несёт сильное течение и у гребцов даже вырывает вёсла! – рукой указал Орёл на мощно бегущие струи воды.

– Вот почему так резко повернуло встречное судно, его просто снесло течение, но откуда оно появилось в этой акватории? – задумался Атрид.

А погоня продолжалась, оба судна летели под парусами по воле бурного ветра и бурлящих волн и расстояние между ними не менялось.

– Мы даже не сможет повернуть обратно, нас несёт на другой край моря! – с тревогой высказался Атрид, вдруг вспомнив об Оксе и сыне, оставленных на таврском берегу в «Заливе Сокровищ».

– Продуктов и воды на нашем корсаре в обрез! – уже стал волноваться Орёл.

– Нужно догонять, атаковать уходящее судно и брать трофей.

– А сколько времени пройдёт погоня, наступит темнота, и мы тогда потеряем бегущий корабль по волнам!

– Постараемся гнаться до тарана и абордажа! – Атрид был настроен решительно.

– Поклонимся Богине Деве в нашей удаче!

– На море властвует греческая Афродита и у неё мы должны просить победу в плавание и над уходящим соперником.

– Пусть обе Богини помогают нам! – согласился Орёл молиться одновременно местной Деве и заморской Афродите.

А флейтист, поднимая боевое настроение у пиратской команды, звонко заливался на своём весёлом инструменте. «Херсонес» сопровождали играющие дельфины, будто желая помочь ему в погоне. Атрид вдруг увидел свою давнюю знакомую, вынырнувшую у кормы.

– Афалина, следуй за уходящей добычей и запоминай маршрут, потом выведешь нас, если мы потеряем убегающий корабль! – крикнул Атрид любимой рыбине. И Афалина в ответ выпрыгнула из воды, что-то хрюкнула на дельфиньем языке, словно поняла приказ обожаемого человека, с кем сражалась против морского монстразмея.

В легком, ползучим тумане наступающего вечера ещё виднелись контуры красного корпуса уходящей триеры под парусом с солнечным ликом и веслами сильных гребцов понуждаемой к бегу, постепенно пропадающей в синем порфире сливающего горизонта неба и моря. Хотя главным сейчас в быстроходности судна являлось подводное течение, словно посланное Афродитой и Посейдоном в спасение от нападения пиратов.

А неутомимые и ловкие сыны моря – дельфины, летящие над пенными волнами, как птицы над облаками, устремились в погоню за кораблём, предначертанным судьбою погибнуть от пиратов. Не спрятаться страдальцу в тяжёлых и темных свитках ночи, ведь серебряные лучи звёзд и луны алмазными копьями остро падали с драгоценно-сотканной ризы неба и чётко высвечивая бриллиантовые очертания, будто подбитого сокола, упавшего на воду, но стремящегося и пытающегося взлететь высь, махая деревянными вёслами-крыльями.

Афалина, царица морских вод Понта, в сопровожденье верных сотоварищей дельфиньей команды, кружились вокруг кормового весла судна, словно пытаясь помешать кормчему, управлять триерой. И получилось, уставший от долгой вахты ещё не опытный моряк, стал завалить судно по кривой полукруга, увеличивая длину пути. А «Херсонес» рвался по прямой, сокращая пространство, между поспешно скрывающейся жертвой. Грозно и хищнически угрожая своим соколиным смертельным клювом на носу – буферного тарана, исполненного в виде трезубца.

– Продолжать погоню! – приказал Атрид, очнувшись от мимолетного бденья своих долгих дум.

– Нужна ритуальная жертва Посейдону, чтобы Бог моря помог нам поймать лакомый кусочек удачи? – предложил Орёл.

– Ты прав, ясновидящий и удачливый тавр, успешно овладевший морским искусством управления корабля, возьми голову засушенного священного быка, произнеси молитву и принеси её в дар водной пучине! – согласился Атрид.

И принял Океан драгоценный подарок таврского божественного культа рогатую голову быка, освящённую на высоком горном перевале, в пенящиеся завитки волн, в мерцающую глубокую сине-зелёную плоть воды, раздвинувшей материки, острова, берега с разными странами и разноязычными людьми.

Ночные светы звёздных и лунных сфер стали сменять снопы солнечных лучей, блеснувших рассыпанными алмазами по равнине моря, и заревом багрянили паруса высоких облаков и людских кораблей.

В благодарность за дорогое земное приношение Посейдон позволил «Херсонесу» медленно и уверенно настигать свою жертву, ощетинившись со всех сторон носовым тараном, дружными рядами весел, острыми копьями и стрелами в руках воинов-пиратов, выстроившись по бортам.

А римская триера, явная слабее по силам с пиратским коршуном, неожиданно сделала отчаянный поворот оверштаг и ринулась навстречу победе или беде. Этому внезапно манёвру помог сменивший направление могучий ветер. Теперь атакующий враг, как ягнёнок, попавший в закланье, вдруг стал сильнее в позиции и помощи воздушных струй, придавшей скорость судну римлян.

Атрид тут же оценил обстановку и спокойно отдал приказ:

– Гребцам срочно убрать вёсла! Орёл иди навстречу атакующему кораблю, но уходи от удара, а направь «Херсонес» вдоль правого борта врага, ломая ему вёсла, как перья у летящей птицы. Лучники осыпайте стрелами всех живых на палубах римлян!

И Бог всегда помогает талантливым, зрячим и умным предводителям, принося им удачу и успех. И встретились зловещий рок и трепетная судьба, творя в зеркальных водах моря и воздушном восторге неба, людские красивые и коварные свершенья. Атрид оказался дальновидным стратегом, его молниеносный план сработал на славу победителя! Гордый «Херсонес» увильнул от носового удара римской триеры, усиленного попутным ветром, а страшным и губительным катком, сблизившись с противником, прошёл по борту, будто опешившего корабля, ломая и сметая ему вёсла, осыпая смертельными стрелами и сопровождая мгновенную победу взрывными и страшными криками дикарей, будто вырвавшихся из каменного века в цивилизованный мир.

С римской триеры донеслись крики отчаяния, стоны раненых и крепкое итальянское сквернословие. Гребцы левого борта по инерции ещё гребли, а правый изломанный борт торчал обломками весел, и триера стала кружиться на месте. А Атрид продолжал гениально руководить морским боем.

– Орёл, сделать поворот оверштаг, повернуть нос и направить смертельный таран на противника! Гребцы, вёсла на воду, приложить всю мощь и силу своих рук, дать «Херсонесу» стремительный бег для удара! Матрос, управляй парусом и лови попутный ветер! Флейтист играй и взывай победу у богини Ники!

Теперь «Херсонес» со всей мощи боевого тарана врезался в борт римской триеры и вздрогнул от носа до кормы, пронзая триеру, ломая борт, кроша перегородки, рассекая тела гребцов и воинов. Оглушенные и потерявшие равновесия члены команды слетали с ног и валились за борт. А пираты, вооружённые ножами, луками, дротиками, копьями, да просто одними кулаками, перепрыгивали на палубу уже захваченной триеры и вступали в бой с поредевшими рядами живых римлян. Они боролись отчаянно, понимая своё безнадёжное положение, но лучше смерть в бою, чем смерть или рабство. Но и пираты дрались самоотверженно и смело. Палуба пленённого корабля покрылась горячей кровью и поверженными трупами и стонущими ранеными, обломками щепы, обрывками паруса на сломанной мачте.

Один из римских храбрецов выскочил на кормовое возвышение, где у руля лежал пронзённый стрелой кормчий. В руках итальянца пылал факел, он хотел сжечь триеру, чтобы корабль не достался пиратам. Увидев угрозу, кормчий Орёл моментально метнул кольцо верёвки, всегда носимое с собой на охоту, а теперь висевшее у руля. Верёвочная петля упала на голову отважного центуриона и затянулась на шее, Захрипевший воин свалился на мостки, выронив горящий факел, красный язык пламени лениво лизнул деревянные доски.

– Пожарная тревога! -

Внимательно наблюдавшей Атрид за жестоким и кровавым кошмаром борьбы в схватке пиратов и римлян, сразу же вмешался в ход боя. Он прокричал тревожный сигнал. Обученные им моряки-тавры, выскакивали на корму триеры для тушения огня. Сражение продолжалось, теперь битву окрасил черный смоляной дым факела. Пираты уже овладели всей триерой, оставшиеся в живых и обезоруженные итальянцы, как стадо овец, сгрудились у поломанной мачты. Несколько пиратов, выставив острые копья, охраняли пленных. Недолгий, но ожесточённый бой кончился.

– Благодарим Атрида! Слава «Херсонесу» – любовнику воды и ветра! Да здравствуют пираты-тавры «Залива Сокровищ»! – неслись громкие крики и приветствия над палубой властителя Понта Эвксинского.

– Быстрее за дело, выносить трофейные грузы и товары на «Херсонес»! – опять распоряжался Атрид.

– А что делать с пленными? – поинтересовался кормчий Орёл.

– Оставить на триере! – приказал Атрид.

– Богиня Дева требует жертвенные приношения с отрубанием голов захваченных! – напомнил Орёл о таврских законах.

– В Тавриде будешь исполнять таврские суровые обычаи, а в Понте Богиня Афродита не терпит жестокости!

Осторожно пробираясь среди трупов и обломков на палубе пираты таскали ящики и коробки с продовольствием и снаряжением, предназначенным для гарнизона «Харакса».

– Пусть пленные делают тяжёлую работу, а сами отдыхайте и стойте в дозоре! – всё также давал Атрид дельные советы пиратской команде.

– Поверженная триера дала течь, прикованные гребцы-рабы захлёбываются! – раздался душераздирающий крик.

– Пираты, всем подняться на борт «Херсонеса», пленных оставить на триере, пусть спасают судно, если хотят выжить! – новый приказ триерарха Атрида раздался над схлестнувшимися судами.

– Пять кормовых весел опустить на воду, и грести осторожно! – уже командовал кормчий Орёл.

«Херсонес» стал медленно выбираться из тисков разорванной триеры. Обречённые римляне, но счастливые что миновали смертной казни с отрубанием головы, стали быстро возиться и суетится на судне, стараясь удержать его на плаву. У каждого из них жила надежда, что недолго пробудут в море и дрейфом их выкинут волны к берегу, который явно находился недалеко.

Во влажной глубине моря прорисовывался тонкий мазок голубой акварели силуэт синих гор, открывшийся взорам морякам.

– « Где я? В какой стороне? И какой здесь народ обитает?

Остров ли это гористый, иль в море входящий, высокий

Берег земли матерой, покровенной крутыми горами?»

Атрид вглядывался в гуашь приближающейся земли, пламенеющей в закатной мгле. И в памяти опять возникли строки гомеровской «Одиссеи», в молодости он знал и читал поэму наизусть.

А, как и кто примет пиратский «Херсонес»? Ведь Атрид получил подробную информацию от лазутчиков, связанных с таврскими жителями полиса, и от допросов пленных, что римские войска и флот противостояли мощной силой и вели борьбу с разбоем на дорогах и морским пиратством, этими победными схватками они старались оживить торговлю Херсонеса и теперь захваченного ими Боспора Киммерийского. Успех у римлян стал на примере берегов Фракии и Дакии, освобождённых от разбойников, только Таврида оставалась угрозой для купеческих судов. Если «Херсонесу» причалить в Синопе, тоже находившийся под властью волчицы ( эмблема Рима), то они сразу попадут в лапы врага? Ведь ветер и течение гнало корабли в эту южную сторону.

«Сделаем небольшую дугу к берегу, вырвемся из сильных подводных струй, и уйдём на восток, а там сразу повернём в родную сторонку на север». – так думал предводитель пиратов. «Помнится, что Дельфин рассказывал от его синопского мыса к «Заливу Сокровищ» дует хороший попутный ветер» – вспоминал Атрид. « Ведь его с гречанкой после землетрясения течение на бревне вынесло к мысу. А оттуда на парусной лодке он приходил домой за спрятанным кладом» – размышлял пиратский правитель. « И нам надо поймать строптивый ветер, и он поможет нам вернуться в Тавриду!» – окончательно решил главный корсар и посвятил в свои планы умного и удачливого кормчего.

Внезапно опять появилась Афалина, явно встревоженная чем-то случившимся. Она стремительно закружилась вокруг триеры со своей свитой, словно требуя Атрида следовать за ней.

– Что взволновало тебя, моя дорогая спасительница? – Атрид хорошо помнил их битву с подводным чудищем-змеем.

Афалина громко хрюкала, будто о чём-то кричала, стараясь донести до человека весть беды. Атрид не понял дельфиний слог, но почувствовал сердцем, что нужно сейчас слушаться полюбившуюся, самую быструю царицу моря.

– Кормчий Орёл, держать курс за отрядом дельфин, они будто испуганны приближающейся угрозе и просят оказать им помощь, а возможно нас уводят от гибельной опасности!

– Может, Змей появился в тутошних водах? – предположил Орёл, он тоже помнил о встречах Атрида со страшным гадом.

– Не думаю, что змеюка выплывет далеко в море, да ещё к другому берегу. У Медвежьей горы у «Залива Сокровищ» доисторический хищник имеет свои подводные владения с норами и гротами, где хранятся несметные сокровища Богини Девы и там прячется от опасности и любопытных.

– Будем слушаться наших морских братьев! – ответил Орёл.

И весёлая кавалькада закувыркалась и понеслась среди волн к неизвестному для мореплавателей вопросу?

* * *

Фела умирала. Потрясённый Ан сидел у её лежбища, покрытого сухими мягкими водорослями. Одну слабую и пожелтевшую руку жены держал и гладил Ан, тавр по кличке Дельфин. Другой она обнимала дрожащего и плачущего шестилетнего сына Дима. Неизвестная болезнь в несколько дней подкосила женщину. Лицо бледное, истощённое покрылось гнойными язвами.

– Уходи, Ан, и забирай сына, не то заразитесь от меня! – стоически просила мужа несчастная обречённая, заболевшая меланомой – быстротечным раком кожи.

– Чем же помочь тебе, моя любимая? Как спасти твою жизнь? – горестно страдал и переживал Дельфин.

– Прощайте, бог Аид уже ждёт меня в своём подземном царстве, оставьте мне монетку, плату перевозчику Харону через священную реку Стикс! —

– Я не смогу жить без тебя!

– Вырасти, и воспитай сына ради нашей любви – это мой наказ!

– Клянусь и обещаю!

– Возвращайся в Тавриду, к родным сородичам – таврам, там тебе будет лучше и легче среди своих земляков! —

– Ты права, меня уже давно тянет на Родину!

– Не задерживайся, здесь, ведь бог смерти Танат уже кружится с мечом в руках, облачённый в чёрный плащ с громадными черными крыльями, от них веет могильным холодом. Ещё немного и срежет он мечом прядь волос с моей головы и исторгнет душу. Рядом с Танатом вьются мрачные Керры, они тоже хотят напиться у умирающей горячей крови и вырвать из тела мою душу. И чтобы он тебя не прихватил со мной в мрачное царство с леденящими струями рек. Легенды рассказывают, что царство Аида полно мрака и ужасов. А над всеми привидениями и страшными чудовищами властвует трёхголовая и трёхтелая богиня Геката, бродящая по ночам у могил со стаей чудовищных стигийских собак. Геката колдует и посылает ужасы и тяжкие гибельные сны.

Спрячь меня, Ан, в таврскую могилу, в каменный ящик, чтобы миновала меня Геката и другие злодеи подземного царства. Особенно кровавая Ламия, пробирающаяся в спальню к счастливым матерям, крадущая у них детей и выпивающая у младенцев кровь. Чтобы эта чудовищная и ужасная Ламия не похитила у тебя нашего сыночка Дима, не оставляй его одного.

Лишь малую просьбу прошу у Аида, чтобы он прислал бога сновидения, дающего мне радостное сновидение, что твоя и Дима жизнь удалась, а не пугающие, мучащие, гнетущие и лживые сны, ведущие меня в заблужденье.

… И умерла Фела, тихо и покорно ушла в глубокое и подземное царство Аида, где правит мрачный брат Зевса, сидящий на золотом троне со своей царствующей женой Персефоной. Ему верно служить неумолимые богини мщения Эриннии. Гневные и грозные, с бичами и змеями, они гонятся и преследуют жертвупреступника, не дают покоя и терзают его угрызениями совести.

У трона Аида находятся судьи царства умерших – Минос и Радамант. К судьбе Фелы, прожившей нелёгкую жизнь, но счастливой любовью к Ану и рождением сыночка Дима, они отнеслись благосклонно, послав к её смертному одру юного бога сна Гипноса. Могуч младой бог, никто ему не смеет противиться, ни даже громовержец Зевс, ведь и его Гипнос погружает в глубокий сон. А неслышно летает над землёй Гипнос с головками мака в руках и льёт из рога снотворный напиток. Осторожно и ласково прикасается Гипнос своим чудным жезлом глаз людей, тихо смыкает веки и погружает смертных в сладкий сон. И Фелу нежно коснулся Гипнос, избавив от телесных страданий, отправив в посмертное и радостное сновидение. Спи спокойно, Фела, прожившая короткую жизнь, но потомок твой – сын Дим продолжит твой род и кровиночку человеческого чуда жизни на земле следующему поколению!

* * *

Похороны Фелы Ан произвёл по таврским обычаям, сложив каменный ящик из пяти плит: две продольные, две поперечные вертикальные и одна покровная. Тяжелые и толстые плиты он не смог выбить, обработать и перенести к месту погребения. Построил склеп из небольших каменных покрытий, подобранных поблизости их обитания, но отливающих монументальностью и мощностью. Работал с утра до поздней ночи. Сын Дим как мог, помогал отцу, но больше мешал и путался под ногами. Ан заставил его поджаривать рыбу на деревянном вертеле у костра, пойманную им ранним утром. Мальчишка с голодным удовольствием и азартом стоящего поручения стал готовить еду на всю семью. Медленно и растерянно ужинали при свете костра, мертвая Фела сидела рядом, прислонённая к каменной плите. У её ног находилась простая глиняная чаша, наполненная жаренной рыбой, и стоял полный кубок с чистой водой.

Слёз и причитаний у мужчин не было, только общее горе связало их молчанием и обрушившейся болью сжимало их сердца, онемевшие лица, трепетные движение рук и голов, обращённых к любимой жене и ласковой маме. Дим старался походить на мужественно и молчаливо сидящего отца, но порой заливался громким детским плачем и криком.

– Перестань, сынок, не тревожь смертный сон мамы! – успокаивал он ребёнка, сам сильно сжимая скулы о потере самого любимого и сокровенного человека. И тайком, незаметно, вытирал накатившие слёзы.

Вскоре, намаявшись, трехлетнее дитя уснуло на руках отца, и он осторожно переложил его на каменную «кровать» с ворохом сухих водорослей. Ан остался сидеть у костра рядом с любимой женщиной. Воспоминания языками пламени костра вспыхивали в его сознании. Из всего всколыхнувшегося в голове, самые яркие и чувствительные, были видения из короткой жизни с Фелой. О, прилетевшей с неба и омытой солёным Понтом, большой и безудержной любви, соединившей их на плавающем бревне, после землетрясения в «Заливе Сокровищ». Так славно они зажили на новой и незнакомой земле, освоились, и им даже понравилось здесь на чужбине.

И вдруг, как в первые дни жизни в этой дикой бухте, поползло полчище крабов по песочному пляжу, тогда успешно отбитых Аном. Но сейчас ползучие охотники с острыми клешнями почувствовали запах смерти и тлёна от мертвого тела Фелы. Ан встал на борьбу с морским донным войском, вспомнив, что ему скоро понадобятся запасы еды для дальнего путешествия в Тавриду, опять обратно на Родину, после похорон любимого человека. Он бы ушёл за ней, но кто тогда вырастет сына?

Ан бросал собранных, грозно шевелящих клешнями, крабов в кипящую воду, варил несчастных в солёной воде Понта, вынимал и ножом собирал белое вкусное мясо из хрустящих скелетов в глиняную чашу.

Фела, в кольце горящего полукруга из тлеющих поленьев, чтобы крабы не пробрались к её телу, мертво и безучастно смотрела на действия её всегда работящего мужа. Сон вечности уносил её в райские кущи, ведь она честно выполнила свой долг перед Богиней Афродитой и людьми – родила сына, страстно и верно любила своего сильного тавра Ана.

Утром так и не сомкнувший век, Ан перенёс труп жены в каменный ящик, положил её на левый бок, подогнув ноги. В последний раз он обнимал свою возлюбленную. Вместе он положил глиняную посуду кубки и горшки, редкие украшения, подаренные ей, собранные красивые раковины и всякую кухонную утварь в виде ножа, скрёбел, тёрок, проколок-булавок и других предметов. Не забыл и про оружие – лук, стрелы и копьё тоже пригодятся в загробном мире.

Дим помогал отцу, собирал ракушки и птичьи перья, украшая почерневший лик любимой мамы. Сплели венок из сухих бессмертников, растущих по склонам мускулистых холмов. И скорбный венец обвил чело материнской богини. А костёр, разведённой на покрывной крышки каменного ящика, как алтарь, сиял жарким огненными языками и черным дымом, струящейся высоко в небе, оповещая мир об утрате хорошего и доброго человека – матери и жены.

* * *

Перед отплытием в Тавриду Ан, по прозвищу Дельфин, решил поохотится с острогой в прибрежном море, добыть камбалы и другой рыбы, для питания на переходе к «Заливу Сокровищ», Всё складывалось неплохо, пару «плоскарей», как он называл камбалу, нанизал на острую острогу. Но Дельфина коварно подкараулил морской кот, на которого он нечаянно наступил и тот хлестанул его жгучим хвостом. Дельфин хорошо знал, что морской кот ядовит, но не сталкивался ещё со случаем, что кто-нибудь из товарищей умирал от удара тоже плоской рыбины с длинным хвостом.

Выбравшись на берег с добычей, Дельфин решил по скорее покинуть край с каменным ящиком, где лежала покойная жена. Сборы недолги, пару шкур, высушенная рыба и две амфоры с водой, большой груз его ладья поднять не могла. Тут же произвёл лечение, надрезал укол от шипа кота и выдавил густую черную кровь, а рану ополоснул морской водой.

– Дим, садись на нос нашего корабля, уходим через море на мою Родину! – объявил Дельфин сыну. Мальчик послушно выполнил приказ, прихватив с собой две перламутровые ракушки, давно подобранные на берегу. Это были его любимые игрушки.

Отплытие стало грустным и печальным, ведь на берегу навечно остался для обоих дорогой и любимый человек. От костра над её могилой ещё вился слабый черный столб дыма, напоминающий её силуэт, исчезающий в солнечном свете. Мужчинам трудно было жить и оставаться здесь, где всё напоминало о умершей.

– Сынок, смотри и управляй парусом, а я посплю, что-то мне нездоровится, – попросил отец Дима.

– Хорошо, папа! – для Дима это было уже привычное дело, он уже годовалый ходил с отцом на рыбную ловлю.

Скоро синяя полоска земли, незнакомой и огромной, покинутая мореходами, голубым стеклярусом, игравшая под лучами заходившего солнца, стала пропадать в разливе небесного и морского света. Теперь малый корабль окружила пустыня вод с медленно катящими упругими волнами. Слабый ветер трепал и надувал парус, качая и двигая лодку в неизвестность.

Отец, нервно дергаясь, хрипло дышал в тяжелом сне, будто последние страшные видения смерти жены, опять явились ему. Губы его дергались, открывая рот, откуда стекала слюна. Дим поднялся со своего места рулевого и заботливо пучком сухих водорослей вытирал ему рот и потный лоб, осторожно поддерживая голову. Мальчик бережно и ласково ухаживал за отцом, вспоминая, как он терпеливо всю ночь высиживал у больной мамы. Родитель не просыпался. Лодка стала лавировать по курсу, подставляя борт под слабые удары волн.

Дим вернулся к рулю на своё капитанское сидение и выровнял ход корабля, оставляя за кормой ровную полоску. Достал вяленой рыбы и жадно утолил голод, с утра он ничего не ел. Съеденную солёную рыбную снедь, он запивал водой из амфоры. Пацан, приученный с месячного возраста к суровому быту жизни, мог самостоятельно ухаживать за собой. А сейчас ещё и помогать папе, по-прежнему находившемуся в сонном и горячем бреду.

Море дышало, плескало и разговаривало чуткой водой. Водная гладь словно увидело неопытного мальчишку-капитана и старалось теперь помочь ему в отчаянном плавании с неподвижным отцом, провалившимся в нездоровый сон. Волны успокоились, и стали бережно поднимать утлый корабль, сберегая его от хлёстких и разрушительных ударов.

Алмазная равнина вод широко простиралась вокруг медленно скользящей лодки, словно летающей рыбины среди весёлых волн. Дим крутил головой, пристально всматриваясь в волнующую даль, выискивая заветные черточки земли, но вода залила пространство до самого горизонта. И напутственный шепот сопровождал малолетнего капитана плёсками и журчаньем глубоких и синих вод.

– Крепись, рождённое дитя земли, среди листьев и трав густых, и в небо молитвой обрати свой взор и протяни мальчишеские ладони, лови удачу, а с ней и ветер попутный, удалой!

И материнский звук голоса ласково струился в напутствие в накатывающихся и бегущих волнах.

– Сыночек, родной и любимый, выдержи все трудности, выстой перед опасностями и доплыви до земли!

Закатное солнце стало чеканить море старинным золотом, зелёной медью и бронзовым румянцем. Но волны расплескивали златые лучи, дробили их в плавающие драгоценные слитки, монеты и ожерелья. А у Дима на ладони переливались и сверкали тонкими и нежными створками с завитушками цветы моря – ракушки. Самые лучшие и ценные дары для играющего и счастливого детства, но оно сменилось на рулевое весло и верёвку от паруса, сплетённую из водорослей.

И малый кит величаво и властно подошёл к лодкескорлупке, любопытствуя, кто в неё забрался? Но, увидев мужественного мальца, уже с суровым и сильным выражением лица, не стал шалить и баловаться, хлопая хвостом по воде.

Только отец, тяжёлый и грузный, в ужасающем бреду и агонии, бормотал несвязные речи, хрипло рвущиеся из гортани, что-то просил и требовал, всё ещё надеясь на счастливое спасение. Но яд морского кота уже поразил все его члены. А волевое и обветренное лицо таврского пирата и рыбака пожелтело, сморщилось, и было обведено черной каймой, это смерть уже преждевременно поставила свою страшную печать и полетела дальше в поисках новой жертвы.

Дим пытался напоить своего заботливого папу, ведь питьевая вода в море была для него самым лучшим лекарством лакомством. Но Дельфин, умелый охотник на опасных подводных котов, носившей собственную эмблему с изображением хвостатой фигуры, не ушёл от возмездия ядовитых зубов. Но губы отца, посиневшие и безжизненные, не принимали лечебный дар сына.

Тогда Дим просто смочил дорогие уста и покрыл последним прощальным поцелуем своего ещё живого папу. И заплакал, как несчастный ребёнок, а ведь он уже стал настоящим и неотвратимым капитаном, сражаясь со всеми бурями и невзгодами. И Смерть, бессовестно забравшая у него родителей, теперь отступала перед младенческой яростью взрослеющего мальчуганамужчины, упорно рвущегося к славной матушке-земле.

Отец умер в красном зареве заката, словно сгорел в священном огниве солнца, в последнюю секунду прозрев, увидел и обрадовался лику сына, державшего его голову на детских ручонках. И унёс с собой в другой мир свою прекрасную сокровенную мечту и желание родить, оставить сильного сына в продолжение рода. Жаль, что лихой тавр пожил не много, не дотянув до внуков и внучек, но хоть успел научить сына морскому делу, дать первые азы моряцкого нелегкого искусства. Крылатый вечер ласковыми сумерками покрыл море тайнами и загадками, плескавшимися рядом в волнах.

Звездная ночь прошла в слезах ребёнка и серебряных кометах, словно небо отмечало праздничной панихидой геройского моряка. Уснуть мальчишка не мог, он боялся мертвого отца. Его громоздкий труп, покрытый лохматой медвежий шкурой, шевелился под качкой, будто он двигался. Потом ещё странно и неожиданно светился фиолетовым отблеском. Мешали сну также плеск воды от приплывающих больших и незнакомых рыбин, и яркая иллюминация моря, загорающаяся расплавленными потоками двигающихся волн. И в глубине воды, будто цвели бриллиантовые, жемчужные и аметистовые цветы в синей и зелёной толще.

Заснул капитан тревожно на раннем рассвете, точнее забылся от усталости, горя и не определенности своего морского и жизненного положения. Куда он плывёт? В какую сторону гонит ветер и волны его маленькую лодку? Где причалит она? Друзей или врагов Дим там встретит? И найдёт ли теплый приют? Вопросы, как белые чайки, кружились над ним, не давая никого ответа, только крича на птичьем языке, разыскивая и выслеживая пищу.

Раньше рядом были папа и мама, бережно заботились о нём и решали все маленькие и большие проблемы, а сейчас Дим остался один среди зеркальной глади утреннего штиля с безжизненно повисшим парусом.

Но гадать и думать о будущем он не умел, ведь его окружала непонятная , даже грозная, действительность и надо было выкручиваться из неё. Что делать с трупом отца? Столкнуть в море или оставить в лодке? Но ведь людей хоронят только в земле, а я предам папу вечному плаванию или его раздерут крабы, как они многочисленной стаей рвались к мертвой маме. Пусть папуля будет со мной, может он будет меня защищать от неизвестных врагов?

Золотой зной скоро распалил день до безумия и распятия, пришлось юнцу часто обливать себя морской водой, пахнущей водорослями и солёной отравой. И труп отца зловеще дышал смрадом и гнилью, но Дим стойко переносил удушающий запах тленья, казавшийся ему, то сладким, то горьким, то гадко невыносимым. Но сын стоически терпел, хорошо зная, что это ещё продолжал умирать его отец, высыхая под лучами раскалённого солнца.

День, два или три медленно и мучительно, словно тягучая и жгучая пытка, калил солнечный диск сушью мертвого отца и обжигая язвами юного сына. Старший превратился в высохшую муаровую мумию, а младший покрыл загаром и выступившими белыми пятнами ожогов уже мускулистое тельце малыша.

Приплывали диковинные рыбы, прилетали перелётные птицы, повисали пурпурные облака с ангелами над лодкой, все будто искали знакомства с мальчикомотвагой, ведущий корабль в прекрасное будущее, сквозь боль, страдания, лишения и неизвестность. Но языка незнакомых гостей Дим не знал, а поэтому разговаривал только с мертвым папой:

– Отец, как мне ориентироваться в морском просторе? – спрашивал младой моряк.

– Солнце – твой друг и тепло! Следи за солнечной дорогой, но курс держи строго на север! – отвечал Дим за отца, вспоминая его наказ.

– Ночью Млечный путь укажет мне направление! – с радостью текли прошедшие уроки родного папы, доброго учителя и бывалого моряка

– На сколько дней мне хватит вяленой рыбы и воды?

– Береги, сынок, каждую рыбью косточку и каплю воды! – повторял Дим для себя слова папы.

– Ночью крепкий сон одолевает мной, и я засыпаю за рулём! – жаловался малолетний кормчий.

– Закрепи руль накрепко, и лодка будет идти в одном направление, а себя привяжи к сидению, чтобы не выпасть за борт? – предупреждал отец, а Дим вспоминал его нужные теперь учения.

– А вдруг нагрянет буря?

– Держи нос лодки против волны, не то она, окаянная, перевернёт твой корабль!

– А если случится авария?

– Держись за лодку до последнего конца, вцепись зубами и терпи. Дельфины помогут тебе и придут на помощь!

– А почему дельфины?

– Я побратался с ними и моё второе имя – Дельфин! И словно по неведомому отцовскому зову у лодки появилась Афалина со своим весёлым сопровождением, лихо играющих в танцах и прыжках. Она подплывала к самой корме, где сидел Дим, высовывала зубастую приятную мордочку и что-то верещала на дельфиньем языке. А ответ у мальчика была просьба о помощи!

– Принеси мне свежей рыбки, мой вяленый запас закончился?

– Хорошо, я помогу тебе, малыш! – и пропадала в морском объёме. Но вскоре возвращалась, держа во рту трепетавшую серебряную рыбёшку.

– Спасибо, Афалина! – мальчик вспомнил рассказ отца об удивительном и волшебном морском друге тавров в «Заливе Сокровищ».

Подержав немного ставриду под лучами солнца, изголодавшейся юный пенитель моря тут же с охоткой съел сырую рыбку.

Багровою тревогою небес трепетал предгрозовой день, завернувшись к вечеру бастионами тяжёлых тусклых туч, блиставших синими далёкими зарницами при столкновении. И волны всколыхнулись, разбуженные сорвавшимся сильным ветром, метавшимся с испугом и бедой. Буря плеснула дождём и ударила диким хаосом и какофонией обрушившегося урагана, а страшную тьму раскалывали молнии-стрелы, посланные Зевсомгромовержцем небесными тетивами.

Бедное несчастное дитя-ангелочек, скрутившись в испуганный комочек, цепко ухватившись за рулевоё весло, словно прижавшись к отцовскому плечу, искало защиты в бурлящем и кипящем море. С искусанных губ, точно капли крови, срывались дрожащие слова о помощи, обращённые к единственному защитнику-папе, мертво качающемуся на носу лодки.

– Что делать, как мне спастись, отец?

– Держись и не отпускай руль, мой мужественный мальчик! – хрипела и плескала разорванным парусом метавшаяся среди гигантских волн хрупкая лодка голосом покойного папы.

– Я не могу, у меня нет больше сил! – слабые ручонки в кровавых волдырях на ладонях беспомощно скользили по мокрому древку.

– Грудью прижмись, обними руками и ногами, как кошка, вцепись зубами в руль и смейся над бурей! Перед смелым моряком любой ураган отступает! – молчаливый наказ мудрого папы вселил в мальчишку последнюю надежду и словно натянул волевые мускулы, как корабельные снасти.

Бешеный порыв ветра сорвал медвежью шкуру с неподвижной фигуры «говорящего» мертвеца. И оголённое иссушенное тело вновь, как перед началом бури, окружило странное фосфорическое слабое свечение. Точно в нём ещё осталась и жила не иссякающая моряцкая сила , а может молнии наэлектризовали мумию своей сильной энергией, пройдя сквозь тело беглой дрожью.

Неистовая борьба беспомощной малютки с гневным, низвергающимся дождём и ветром, страшным небом в слепящих сполохах секущих молний и бурным пенистым морем с гибельной глубиной отчаянно и стоически продолжалась. Накал яростной схватки достиг критического предела, точно младой герой стал мифическим Титаном и восстал перед богом Зевсом-громовержцем, метавшим ослепительные и смертельные молнии.

Рядом с захлёстанным ураганом скорлупой-кораблём неотступно носилась Афалина, моментально готовая придти на помощь славному мальчишке, если судно потерпит губительное крушение, а он окажется в объятиях холодных и утопающих вод. Своим верным присутствием среди глотающих волн Афалина приносила мальчугану радостное успокоение с надеждой на спасение и даже удачного дальнейшего плавания. Ведь он должен был и обязан похоронить папу в твердой земле, а не оставить любимого родителя вечно страдать среди бушующих волн моря.

Утром грозный и беспощадный Див бури угомонился, устав от бешеной пляски в небе со сверкающими разящими молниями и хаосом морского исступления, топившего и крушившие человеческие суда – большие и крохотные, подобно щепкам, беспомощно и безнадёжно кружившимся в глубоком глотающем омуте, в раз засасывающим на утопическое дно.

Бравый капитан, сражённый смертельной усталостью, повис объятым телом на руле, подобно фигуре питона, и забылся в счастливом сне, хотя по-прежнему переживая и перенося все ночные сумасшедшие страдания, нервно дёргаясь в конвульсиях. А Афалина понеслась за необходимой помощью человеческого рода в спасение малыша, млекопитающее понимало, что оно бессильно в лечение страдающего юного моряка.

* * *

Триеру «Херсонес» тоже захватил летучим крылом сокрушительный и слепящий шторм на Понте, но лишь слегка коснулся, подобно потерянному перу от грозового чудовищного, не земного, а катастрофического «орла», будто упавшего с неба бурей и ненастьем за человеческими и материальными жертвами. Корабль дрейфовал и двигался по попутному течению на север, в сторону Тавриды. А живой тавр по имени Орёл, кормчий на «Херсонесе», жалел гребцов и сберегал их силы для встречи с раздирающим нападением острого клюва и когтей «орлиного» легендарного Урагана. Но безумный шторм наткнулся на ребёнка и решил его принести в жертву Посейдона, чуть колыхнув «Херсонес». А пацан неожиданно для богов, пославших мрачную бурю, встретил проклятую, будто потомственным мужеством и отвагой, доставшимися родовыми генами и воспитанием отца моряка и пирата. И смог стоически выдюжить, выстоять перед катастрофой необъёмного неба и клокочущего глубокого моря.

Афалина примчалась к триере и рьяно зацокала, заверещала, затрещала на колдовском языке, требуя и будто повелевая следовать за ней для спасения человеческого бесстрашного младого чуда-моряка.

Лишь Атрид понимал волшебный говор Афалины и тут же приказал рулевому:

– Орёл, держи курс за нашей верной подругой, помнишь, она спасала наших соотечественников при грандиозном землетрясение у горы Медведь?

– Дельфинья особь и мне помогла выплыть из под обломков кораблей и уйти от грязевого взрыва! – Подтвердил Орёл.

– А я боролся за её жизнь против девонского гадкого Змея, ранив его ножом в шею! Мы с ней породнились и я даже стал понимать дельфиний язык. Вторым братом для неё стал пират Дельфин, он мне рассказывал, что помог уйти Афалины от рыбацкого копья, когда купцы из Боспора Киммерийского устроили охоту на дельфинов близ скал головы «Братьев-близнецов», загнав стаю дельфинов в ловушку из сеток. Но Дельфин смело подошёл к западне, разрубил сеть и выпустил пойманных рыбин на волю. Команда купеческой триеры хотела наказать тавра Дельфина, но он ловко от них сбежал на своей лодке.

– А что случилось сейчас?

– Она просит оказать помощь какому-то мальчику, тонущему где-то рядом?

– Покрепче и помощнее навалиться на вёсла, дать самый быстрой ход триере! – крикнул Орёл гребцам всех ярусов.

И стремглав полетел корабль за проводницей и наводчицей Афалиной. И чайки и бакланы полетели вдогонку, думая чем-то вкусным поживится. И вздрогнуло море, пытаясь спрятать подальше загнанную добычу. Но ветер потерял выделенную богами безумную силу, а волны измочаленные пеной, поутихли, растянувшись зеркальным штилем. И понесся «Херсонес», как настоящий «конь» с бриллиантовыми копытами, хлёстко «скакав» по морской равнине.

Через несколько горячих и потных часов для гребцов, с триеры увидели потрепанную лодку, выдержавшую и выстрадавшую циклопический катаклизм природы, но уже давшую течь, готовую к героическому затоплению с сонным и бессильным капитаном, сидящий с мертвой хваткой на руле.

– Знакомый корабль, кажется лодка Дельфина? – всматривался в очертание разбитой посудины Атрид.

– Точно он сидит на носу! – подтвердил рулевой Орёл.

– А кто на руле?

– Какая-то букашка прилепилась?

– Это ребёнок управляет лодкой?

– Крепко спит он на древке руля.

– Но лодка идёт по курсу!

– Парус изорван, никто не гребёт веслами, видно течение тянет её на север.

Триера «Херсонес» стала вплотную подходить к аварийному кораблю.

– Втянуть весла правого борта! – приказал Орёл.

– Я прыгну на лодку! – сказал Атрид.

– Прыгать нельзя, не то развалите несчастную плавучесть!

Атрид медленно и осторожно перелез на полу затопленную лодку со сломанной мачтой и обрывками паруса. Но она послушно слушалась рулёвого весла, зажатой телом спящего мальчонки. А на носу он увидел сидящий коричневого цвета труп Дельфина, сжимающего что-то в руке.

Осторожно разбудил верного и необычного рулевого. Мальчик с испугом открыл глаза и отпрянул от Атрида.

– Кто вы? Я не боюсь вас! – храбро крикнул он.

– Успокойся, моряк, я друг твоего отца Дельфина! – показал незнакомец на труп, который вдруг улыбнулся, видно душа умершего летала над ним и обрадовалась встрече сына с надёжным и знакомым человеком.

– Тогда помогите мне? – попросил живой хозяин лодки.

– Вылить воду из днища? – юный капитан ещё не знал морской терминологии и вместо слова – откачать попросил убрать накопившийся запас.

– И большего ничего не надо? – отечески улыбнулся Атрид.

– Хочу кушать и пить?

– Сейчас накормим и напоим тебя капитан «Отвага»! А почему ты оказался здесь?

– Маму похоронили и мы с отцом отправились на его родину в «Залив Сокровищ», но папа тоже умер в пути! – горько проговорил одинокий мальчуган.

Лодку подняли на борт «Херсонеса».

– Что будем делать с Дельфином?

– Предадим морю!

– Нет! – запротестовал мальчик.

– Папа хотел вернуться на свою землю!

– Ладно, сохраним его до родной деревни и там захороним, – смилостивился Атрид.

– А не принесёт ли труп на борту никаких несчастий?

– Наоборот, он будет отпугивать все злые силы!

– Будем надеяться.

И отправился мертвый Дельфин вместе с живым сыном на близкую Родину, её очертания уже появились впереди. Афалина довольная спасением малыша, махнув хвостом, исчезла в морских просторах.

Тяжелогруженый «Херсонес» осторожно подходил к скалам-островам, где не было никаких опознавательных знаков в виде густых дымов костра. Безжизненный берег у деревни «Ракушки» вызвал подозрение у Атрида.

– Странно, что никто не встречает нас?

– Наверное, насторожились, ведь мы долго отсутствовали, и они не знают, кто сейчас на борту – свои или чужаки? – предположил Орёл.

* * *

– Поднять флаг с Богиней Девой и на берегу поймут, что пришли свои земляки! – приказал Атрид. Вместо спущенного паруса, на мачте взвился белый кусок полотна ткани с изображением лика женщины, держащей за рога быка, а под ними синие полосы, означающие море.

Но безмолвная тишина стояла над окрестным побережьем, словно вымерло всё вокруг, ушло или бежало от каких-то потрясений или катаклизм.

– Смотрите, я вижу черные и обугленные следы пожаров! – вдруг воскликнул зоркий Орёл.

Среди скал и зелени, на месте деревенских построек «Ракушки», виднелись сожженные и разорённые дома.

– Кажется, враг побывал здесь? – Атрид тоже увидел разрушения.

– Что будем делать? – Орёл спрашивал решение триерарха.

– Подходим ближе и высаживаемся на берег! – приказал Атрид.

Триера медленно, соблюдая все меры осторожности, подгребла к галечному берегу, дугой выгнувшись в «Заливе сокровищ». Пятеро разведчиков, спрыгнув с носа в воду, вышли на землю и направились обследовать местность. Триера замерла в ожидание ответа. И скоро получила страшные вести.

– В живых в деревни никого не нашли, всё спалено и разбито, ещё тлеют следы пожара! – доложили вернувшиеся разведчики.

– Высаживаем десант, впереди вооружённые воины! – последовал очередной приказ триерарха Атрида. И на обточенные кругляши гальки быстро соскочили пираты-воины, выставив копья и прикрыв себя щитами, они двинулись в сторону сожжённой деревни. Вскоре нашли полуживого старика, вылезшего из подвала. Он поведал о случившемся:

– После отхода «Херсонеса» в сторону «Харакса» прошло несколько дней, как у островов-близнецов появились три римские триеры, полные легионеров в военном облачение. Они смело подошли к берегу и пришвартовались. Разъярённые солдаты тут же понеслись к деревне, убивая стариков, хватая мужчин, женщин и детей в плен, грабя и сжигая постройки. Бревенчатые крыши и стены вспыхнули огнём. Защиты не оказалось, ведь все мужчины-воины находились в пиратском набеге.

– Это месть римлян за угнанный нами корабль? – предположил Атрид.

– Объявляю траур и похороны погибших тавров! – теперь командовал на берегу предводитель тавров соседней горной деревни «Медведь» Орёл. Он тут же с охраной направился к себе домой, узнать судьбу своего поселения. К счастью, там избежали погрома римлян. Весть о нападение врагов и возвращение пиратского «Херсонеса» вмиг разнеслась по территории «Залива Сокровищ».

Вскоре вся округа из соседних деревень собрались на территории «Ракушек» для похорон и поминок. В родовое погребальное сооружение каменный ящик сложили все подобранные трупы во главе с мумией Дельфина, бывшего в прошлом главой «Ракушки». Внутрь ящика положили бронзовые и железные украшения – браслеты, перстни, кольца. Глиняная посуда, слепленная таврами, тоже пригодится умершими для пользования в другом мире. Амфоры наполнили водой и жиром, поставили у изголовья. Домашние выделанные кожи, деревянные, каменные и костяные изделия, нужные для быта и на том свете. Конская сбруя и оружие – меч, нож, копьё, лук и щит, без всего перечисленного снаряжения тавры не могут существовать в обоих мирах. Дополняли погребальные подарки рыболовные крючья, снасти для лодок – весла и паруса. Кремневые и шлифовальные орудии нужны всегда таврам для работы, не забыли положить ценные подарки.

В сжатой ладони Дельфина лежала ракушка, подаренная Димом. Мальчик их подобрал у могилы мамы, вторую в память о родителях, повесил себе на шею. Родовой каменный ящик-могилу деревни «Ракушка» засыпали цветами, а вокруг разожгли костры, где на вертелах жарили баранов, а у деревенского святилища с рогатым черепом быка горела свеча, скрученная из козьего жира с фитилём из бычьей жилы.

В знак траура Диму отсекли крохотный кусочек уха, потом он получит кличку «Меченный моряк». С перевязанным ухом он стоял рядом с Атридом и Оксой, счастливо спасшейся от набега римлян. Предчувствия скорые роды, она ушла из «Ракушки» к отцу, в свой девичий дом, где и родила девочку. Вернувшись из долгого плавания, Атрид дал дочке греческое имя – Фетида. По легенде Фетида жила в гроте у моря, на ней женился знаменитый герой Пелей, он победил богиню в единоборстве своим могучим объятием. Боровшаяся Фетида становилась львицей, змеёй, превращалась в воду, но не выпускал её Пелей. Легенда так нравилась Атриду и его дочь тоже получила имя богини. Сейчас Фетиду на руках держал Атрид, а сироту Дима ласково опекала Окса, разговаривая с ним на таврском языке, который он знал плохо, ведь родители говорили на греческом, отец-тавр мало с ним общался. В новом будущем Атрид усыновит бедового мальчугана, и он станет – «сыном пиратского Херсонеса», где Дим будет учиться искусству вождения корабля и пиратскому бою.

Старый Вир, вождь «Залива сокровищ», узнав о нападение легионеров, после их грабительского отплытия, страшно разгневался и приказал мстить и мстить врагам тавров кровью, огнём и мечом.

– В какую сторону ушли римские триеры? – поинтересовался он у свиделей драмы из соседних деревень.

– В сторону восхода солнца!

– Значит, на восток! – определил курс Атрид.

– Следуйте за ними, может, повезёт вам и найдёте след пленённых тавров, и отомстите за разбойное нападение на «Ракушку»?

И скоро «Херсонес» с дополнительным количеством тавров-пиратов из приморской деревни «Рыжая лиса» во главе с хитрым Лисом двинулся вдогонку за римскими судами с захваченными таврами. Подняв парус и взмахнув вёслами, «Херсонес» стал огибать Медвежью таинственную гору. Облако «Шлём на голове» закрыл лазоревым туманом вершину.

– «Медведь» одев на макушку туманный шлём, будто готовится к бою! – воскликнул Орёл за рулевым веслом, управляя кораблём.

– Загадочное природное явление, – согласился Атрид.

– Наверное, нас предупреждает о будущей схватке? – в разговор вмешался Лис, стоящей рядом.

– Остерегайтесь змея, живущего в его чертогах! – вспомнил Атрид свои приключения с Афалиной внутри горы.

– К большой триере, полной народу, змей-злыдень побоится подойти? – вопросительно проговорил Орёл, в душе страшно боясь встречи с морским чудовищем.

Туман, переливаясь волнующим разноцветным светом, опустился до середины пузатой горы, словно закрыл дальнозоркие очи медведя, настороженно смотрящего в дальнее синее море. Гора Медведь явно с мистическим уклоном, стала для тавров божественным восприятием. Она будто живая, тяжело дышала, роняя в обрыв нечаянно сдвинутые камни. И гул шёл от неё, будто она сжимала скалистые бока, тогда странный звук летел по всем ходам – маленьким и большим.

Возможно, в глубоких недрах горы кипела горячая лава со страшным огнём землетрясения, а может, дрожало царство мрачного Аида, где томились несчастные души умерших. Ведь по склонам горы, как по диоритовым безжизненным полям, цвели дикие тюльпаны, бледные лепестки асфоделя.

– Надо поскорее огибать Медведя, пока он не проснулся и не куснул нас испепеляющим огненным зевом! – Орёл беспокойно ерзал на сидение, привычно ворочая рулевым веслом.

«Херсонес» красиво скользил рядом с береговой прибойной линией, с грозным тараном на носу в виде головы дикого вепря. Белые глазницы, обведённые черными ресницами, желтыми яблоками и синими зрачками, ярко нарисованные устрашающими глазами по обеим сторонам. С прямолинейным широким парусом из разноцветных зелёных, синих и красных полос, с взлетающими перьями весел, и завитым изящным лепестком на корме, вырезанным из дерева, триера больше смахивала на плавучий «дворец», а не хищное пиратское судно.

А рядом цветущим садом протекала земля тавров с витками дымов над стойбищами, изумрудными пастбищами, серебряными струями рек и водопадов, скальными клыками, где на вершинах горцы сложили защитные стены циклопической кладкой из рваных каменных глыб, умело подогнанных строителями в стройный и ровный ряд. Особенно поражала гранитная гора очень похожая формами на крепость, где на вершине спряталась оборонительное укрепление.

– Кастель, что в переводе с греческого означает – Крепость! – тут же дал имя горе опытный мореход Атрид.

Дальше пейзаж сменился, перед глазами всех кто находился на палубе, открылся вид на широкую ровную долину с двумя вытекающими речками. А вдали, точно горный парус или палаточный дом, возвышалась гора с широкой вершиной, защищавшая благодатную долину от северных ветров. Потом она и получит имя – Палатгора.

Панорамы горного рельефа менялись один за другим. Вот встали над берегом скальные башни с причудливыми формами женских голов, диковинных чудищ, странных черепах, острозубых драконов и разных крылатых змеев, богатырских великанов, кривоногих карликов, летящих ведьм, ползучих гадов, и ещё множество разных фигур, выветренных и сотворённых в каменном хаосе. Так и хотелось сказать – Гора или Долина привидений!

Опять отвесные обрывы объёмными пропастями окружали другую долину, соединявшую перевалами два высоких плато, блиставшими изумрудными травами, снежными сугробами и ледяными гротами.

И сладостен покой и первобытный сон не тронутых долин и пастбищ ветвистых оленей и другой обильной живности, ставшей лакомым охотничьим подарком для тавров, лежал под чистым небосводом. Под веером шелкового красного заката простирался горный удел перед глазами исконных владетелей, исходивших многие скальные тропы и лесные дороги, а сейчас пересевшие на корабль греческой умелой постройки.

Триера хищно скользила вдоль берега, словно вылавливая очередную пиратскую жертву. Или выискивала подходящий и удобный залив, чтобы спрятаться от буйства ветров и морских ударных волн, кипящих водоворотами и смертельной глубиной. Но открытый берег был нескладен, змеиным очертаньем вился среди серых утёсов и песчаных жёлтых полос, словно готовый заманить корабль на мелководье или куснуть оскалом свирепых скал. Но тавров-пиратов, топтавших землю в тяжелом труде и жизни только в своём уделе, теперь приводила в восторг своя, но незнакомая земля, хранившая красочный блеск воды и камня в драгоценных искрах агата и алмаза, с рудными рисунками морщин и впадин. Ночное небо радостно искрилось над красивым раздольем, рассыпая кометы и звёзды.

Вечерело и сквозь наливающуюся темень везде вспыхивали костры пастухов и в поселениях тавров, как кровавые глаза зверей, светившихся в диких дебрях. Плоть синих призраков кружились вокруг корабля, покрывая путь пеленой и бредом путаницы в расширенных глазах неопытных мореходов. Только Атрид, как смелый и мятежный буревестник, пронзал сгущавшуюся тьму, острым взглядом бывалого и опытного рулевого, избороздившего мировой Океан в упряжке бодрых пенных коней, счастливо минуя беду и катастрофы. И теперь он уверенно вёл корабль, отстранив Орла от руля.

Уже в самую ночь успели зайти в тихую бухту, обрамлённую скальными утёсами, но наглухо закрытую от трёх сильных и злых ветров, только приятный Зефир ласково веял с юга. В одном каменном борту выступающего мыса с огромной горной головой горел костёр, туда и направил «Херсонес» Атрид. Там оказалась, пронизывающая каменистый мыс, удобная узкая пещера, где у входа жили рыбаки, местные тавры. Они дружелюбно и гостеприимно приняли гостей с соседнего края. Глубина воды позволила триере причалить прямо к черному входу пещеры.

На берегу запылал костёр, где в честь прибывших пиратов, коптилась и сушилась сегодня свежевыловленная рыба, а гости потчевали соотечественников римскими угощениями и греческим вином. Пир выдался во славу Тавриды. Опьяневшая команда триеры и рыбаки рассыпались во сне прямо в пещере и на «спине» длинного мыса, среди ароматных многовековых можжевельников, лечащих лёгкие людей даже запахом густозелёных ветвей и лап. Даже сильными и способными гребцами триеры стали молодые мужчины-тавры, сменившие рабов, оставшихся работать мотыгами на полях «Залива Сокровищ».

Крепко спала и качалась в звёздных сетях неба загулявшая триера с высадившимся экипажем на берег. Расплавленное серебро штиля покрыло тишь моря, облитой синим светом ночи, точно в стеклянном кубке, погрузился безрассудный мир тавров, пленённый крепкими оковами сна. Даже дремали мохнатые можжевельники, пропитанные густой золотистой смолой. Лишь где-то вдали неслышно плескали волны или вёсла, а, может, большая рыбина игралась средь лунного магического колдовства? И непонятные призраки-тени коварными коршунами с золотыми клювами медленно приближались к светоносной синей бухте.

Как вдруг резкий, душераздирающий крик ребёнка, словно обожженного ударом плети, разорвал слепящую тишину, будто кольнул острым копьём по сладкому хмельному сну.

– Тревога! Подъём! Оружие к бою! – неистово кричал не спавший Дим, увидевший, как три вражеские тени-триремы выплыли из скальных мысов, направляясь к «Херсонесу». Мальчишка, привыкший с отцом к ранней рыбной ловле, плавал рядом с триерой на своей лодчонке, раскинув малую сеть. Будто сила рокочущего грома вошла в голос вахтенного Дима, разбудив и всколыхнув весь мир.

И завертелось колёсо тревоги во всю свою быстроту, сразу сделав стремительный оборот с сигнала опасности. Местные рыбаки, не раз встречавшие грозную опасность тут же организовали подводную оборону. Выученные пловцы сразу нырнули в море, облачившись в костюмы из водорослей, а во рту держа тонкие камышовые трубочки. В их задачу входило запутать сетками, верёвками и гибкими лианами рулевые весла вражеских триер. Весь заградительный материал всегда был наготове.

Меткие стрелки из луков быстро заняли удобные позиции для обстрела всех живых на палубах крадучись подходящих римских военных судов. Факельщики, с дружно вспыхнувшими факелами в руках, выстроились огневыми линиями против коварного и внезапного врага. Рядом с ними стояли воины с большими луками, чтобы стрелять огненными стрелами и поджигать деревянную оснастку и остовы кораблей. Были у тавров ловкие пастухи, метко кидавшие веревочные петли на диких скакунов, а здесь на головы римлян в касках или крючьями цепляли за борт и притягивали корабли. «Херсонес» имел небольшой запас «греческого огня» для победной атаки.

Пираты «Херсонеса», натренированные Атридом на военную тревогу, моментально заняли свои боевые и морские места. Триера сходу рванула навстречу приблизившемуся врагу, ударила тяжёлым тараном на крайнюю справа по ходу встречи римскую триеру, оттесняя вражьи корабли-шакалы к каменному мысу, с пугающими огненными стрелами тавров. Атрид опять умело произвел тактический приём – проплыв, ломая вёсла правого борта врага. Римляне не ожидали такой лихости и скорости от ещё недавно крепко спящего судна, а сейчас ловко, словно тяжелое копьё-таран, пронёсся губительным ударом.

А ныряльщики, словно морские лохматые чудища в водорослях, кружились под водой, заводя и опутывая гибкими лианами и сетями рулевые весла римских триер. Гребцы на них вскидывали весла и пытались грести, но зажатые рули не давали правильного направления. Триеры болтались, тыкая друг друга носами, бортами, кормой. Раздавался свист разящих стрел, горящих и боевых, крики раненных, слепящий огонь, рассыпающий по палубам, дикие гортанные голоса горцев, хруст ломающихся весел и губительные удары кораблей. Хаос и неразбериха окутала сражение пиратов на воде, на глубине и на скале, и растерянных римлян, предвкушавших внезапную и легкую победу над спящим «Херсонесом». Хотя в горячем и победоносном бою, прослеживалась разумная организация и военная выучка тавров. Они с детства были приучены к борьбе, войне и защите родной земли от пришлых посягателей.

– Поворот оверштаг! – в пылу запала и лихой первой атаки командовал Атрид. Триера чётко застопорила, развернулась и вновь устремилась на вражеские корабли.

– Теперь какое направление?

– Направление нового удара на триеру, стоящую в середине эскадры! – с нахлынувшим вдохновением воскликнул Атрид.

– Понял, там, кажется, находится центурион, командующий римскими легионерами! – ответил уже опытный рулевой Орёл, обладающий зорким зрением таврского охотника, а теперь моряка.

– Молодец, юный сын Дельфина, во время поднял боевую тревогу, но где он! – произнёс Атрид, рассматривая акваторию небольшого залива.

– Смотрите, слева от сражения он находится в своей скорлупе лодки! – показал Орёл.

– Что он там делает?

– Помогает ныряльщикам, выбирает лианы и сети!

– По летам – ребёнок, но уже настоящий воин и рыбак! – похвалил Атрид.

– Становитесь ему приёмным отцом и научите мальчишку многим жизненным премудростям, а ещё и греческой культуре? – посоветовал Орёл.

– Дельная мысль, я был восхищён и удивлён его одиночным плаванием по Понту, а сегодня мальчик настоящий герой и спас нас от внезапного коварного удара римлян и гибели!

Тем временем быстро идущий «Херсонес» наносит тяжёлым носом ошеломляющий таран по римскому судну с флагом командующего. Вражеской триере был проломлен деревянный борт и «Херсонес», словно топор, разрубил тулово корабля, разломав все внутренности с рядами сидящих гребцов. И в дополнение выпалил «греческим огнём».

Кровь пострадавших, сноп огня, истерика погибающих смешались с проклятиями смертных, молитвами о спасение к римскому богу Юпитеру, победными криками нападающих тавров с именем богини Девы.

Пираты беспощадны к итальянским захватчикам, полонившим град Херсонес и Боспор Киммерийский, завоевавшие исконные таврские берега. Но побеждённые римляне не сдаются, а в предсмертной агонии легионеры дерутся отчаянно и храбро, военные профессиональные навыки у них были вышколены до автоматизма. Презирая смерть, они собираются командами и словно «кулак» пробивают путь сквозь окружения тавров.

Разноязычные крики, приказы, стоны, хрипы, дым от горящего дерева, страх и отвага носились над морским боем. Дим в своей застопорившей лодке держал в руках запутанные лианы, обрывки сетей, как вдруг увидел, что из черного и кровавого огнива битвы к нему плывут римские воины, в бегстве ища спасение. Они уже близко и вмиг убьют слабого мальчишку. Все сейчас в пылу страшной битвы, напрасно и не откуда ждать помощи? Даже нет ему спасение в плавание, поскольку и там его настигнут обозлённые вояки!

Внезапно, прямо у борта лодки, появилась Афалина, поющая на дельфиньем языке. Она выпрыгивала из воды, словно приказывая, ухватится за её плавники. Дим прыгнул в море и счастливо обнял подругу по водной сфере. Они вмиг исчезли с глаз опешивших римлян, увидевших и поверивших в морское чудо.

Обогнув вытянутое тулово костистого мыса, будто с Черепом каменным во главе, благотворная Афалина вынесла геройского моряка к соседнему пещерному гроту-гиганту с гудящей акустикой, словно небесный гром прятал тут свои гремящие голоса. Грот-оракул укрылся в скалах, невидимый с моря. Здесь у тавров находилось святилище, соединявшее покровителей моря и пастухов окрестных горных пастбищ. В центре грота был пробит в скале колодец, где на дне собиралась вкусная ключевая вода, хотя край моря находился в десяти метрах от него.

Черепа рогатых животных, козлов, баранов, оленей висели на пещерных стенах, под ними скелеты морских рыбьих чудовищ, стояли стройные амфоры, как женские фигуры, наполненные греческим вином, таврским маслом, воском, мёдом и зернами пшеницы, овса и других злаков, съедобных и лечебных.

В углу зала, на почётном пьедестале, собранном из костей жертвенных животных, возвышалась голова мамонта с белыми бивнями. Священная реликвия досталась таврам от далёких предков, обитавших здесь в древнюю эпоху. Скопление костей у живших здесь неандертальцев связано с культом промыслового зверя, зарождение религиозным представлений, мистическому мышлению природы. Трепетное отношение к костям съеденных животных, добытых на охоте, воплотилась с крепкой верой возрождения животных. Представления первобытного охотника сильно окутывал туман оживления убитых им зверей, обеспечение себе удачи в будущей охоте.

Предки поклонялись мамонту, но вымерли доисторические животные, и тавры взяли свой тотем – голову двух рогового быка. Во лбу почитаемой головы сияло священное и магическое пятно, выбеленная временем, выглаженная и отполированное руками почтительного прикосновения, словно приносящая успех жизни, блистала белым алтарём святости.

Сюда, после сокрушительной победы пиратов над римскими легионерами, завоевавшими уже полмира, собрались отважные участники битвы и местные таврырыбаки, помогавшие в кровопролитном сражении. Места в поющем высоком гроте было вдоволь. Шаман по имени Манфил священнодействовал у черепа бычьей головы с длинными рогами, с изогнутыми формами, как молодые месяцы. Горели поминальные костры по погибшим пиратам, а из черепов убитых врагов воины вычищали памятные кубки. Геройская триера «Херсонес», победительница прославленных римлян, с царапинами и небольшими повреждениями, причалила у заградительных скал языческого грота.

Соприкоснувшись с греческой культурой и жизненным укладом, теперь тавры не отрубали головы пленённым, а отправляли в рабство на тяжёлые сельскохозяйственные работы – пахать бороной, сеять, поливать, растить урожаи, пасти скот, ухаживать за ним, строить каменные хижины из необтесанного камня и защитные стены. Только к гробницам – родовым каменным ящиками враги не смели прикасаться, лишь тавры могли хоронить своих сородичей.

Посвящение в пираты у тавров происходило торжественно с чашей из черепа, наполненным вином, а раньше кровью убитого врага. Теперь первым прикасался к ритуальной чаше посвящённый Дим, ему делали надрез на кисти и он капал свою кровь в весёлый напиток жизни, а затем кубок пускался по всему кругу пиратов. Прядь волос Дима сжигали в костре и вторую бросали в море. Теперь огнём и водой он был привязан к смелому братству пиратов. Барабаны из телячьей кожи гулко стучали, словно небесные громы падали эхом с каменного пещерного потолка.

Таврские юные девы осыпали мальчишку, ставшего мужчиной, душистыми цветами бессмертника и сухими водорослями, чтобы жил герой долгую жизнь без ран и болезней.

– Поздравляю тебя, юный муж! – Атрид крепким объятием прижал к себе счастливого Дима, стойко преодолевшего все мрачные тягости жизни со смертью родителей и суровые приключения последние полгода. Ему так хотелось отеческой ласки и доброго внимания, ведь он оставался несчастным одиноким дитём. А тут сам триерарх приголубил и похвалил мальчугана, вызвав у него слёзы счастья на глазах, а в душе радостное состояние, что его не бросили, а помнят и заботятся о нём.

– Спасибо! – благодарил заплаканный мальчишка.

– Вытри слёзы, ведь мужчины не плачут!

– Мне просто хорошо.

– Будешь жить с моей семьёй?

– Да.

– Теперь у тебя есть сестра, моя дочь!

– А как её имя?

– В честь греческой богини – Фетида!

– Я уже видел её, когда мы пришли из Синопа, и ваша жена встречала вас с малюткой на руках, – вспомнил Дим.

– Отлично – знакомство состоялось!

– А когда мы вернёмся домой?

– Завтра разделим добычу с местными рыбаками с захваченных римских триер и уйдём в море.

– Прямо к Медвежьей горе?

– Конечно, если не повстречаем купеческих или военных судов.

– Мне так хочется побегать по земле.

– Я тоже мечтаю поваляться на траве.

* * *

Но у таврских пиратов, дрейфующих вдоль родных берегов, никогда не будет покоя и отдыха. Возвращаясь в «Залив Сокровищ» они увидели новые три триеры, причаленные к изгибу небольшой бухты.

– Опять римские волки повстречались нам! – объявил Орёл.

– Ты узрёл их эмблему на флаге? – спросил Атрид.

– Да, я вижу оскаленную волчицу на красном фоне. – Это эмблема императора с позолоченным орлом и волчицей, – подтвердил Атрид, тоже пристально всматриваясь в причаленные корабли.

– Смотри, в глубине долины поднимаются столбы дыма. Наверное, легионеры пошли грабить таврское поселение, брать пленных и добыть свежего мяса из выпасаемого стада? – предположил Орёл.

– Тогда идём в атаку на причаленные триеры, на них остались только часовые, а вся команда с гребцами и воинами отправилась за добычей! – сразу решил Атрид.

– Может, снимем наш таврский флаг с изображением богини Девы, чтобы не вызывать подозрение у охраны триер?

– Хорошая идея, тогда подними на нашу мачту римскую тряпку, сорванную в последнем бою.

– Где будем причаливать?

– Подойдём ближе и определимся.

– Только бы успеть до возвращения римского грабительского отряда?

– Ты прав, до дымных столбов горящего стойбища небольшое расстояние.

– Но пока удача всегда с нами!

Триера «Херсонес» лихо шла к причаленным итальянским кораблям, будто к своим соотечественникам, тем более у неё на мачте болталась «волчица» – флаг Рима.

Часовые не заподозрили опасности и мирно стояли на своих постах.

– Подходи справа к корме крайнего судна, мы сразу навалимся на него, и ветер с запада поможет нам! -

– Понял твой план, – ответил Орёл. – Наши воины высадятся на пустой корабль и дальше на палубы соседей?

– Быстро соображаешь! – похвалил Атрид.

– Надо и на берег отправить солдат, чтобы они встали защитой, если из набега вернутся легионеры! – неожиданно в разговор взрослых вмешался юный отпрыск Дим.

– Молодец, сынок, толковое предложение! – изумился Атрид яркому мышлению мальчишки и впервые ласково назвал его сыном.

Пиратская «пантера» подняла вёсла и только под парусом шла к пустым кораблям императора Траяна, оттуда лишь летели вопросы на итальянском языке. Но никто не отвечал. Захват вражеской триеры прошёл стремительно, сначала смертельные стрелы сразили спокойно стоявших часовых, а потом лавина воинов бросилась бежать по палубам, одна спрыгивала на песочный берег и встала защитой от невидимого неприятеля. Другие рубили причальные канаты, гребцы занимали свои места, сразу поднимали паруса, а рулевые уже ворочали веслами, выворачивая корабли в открытое море.

– Эй, на берегу! Снимайте заслон и скорее бегом садитесь на нашу триеру! Мы отходим! – громко крикнул Атрид.

Но не успели пираты пробежать по песку, как за ними кинулась вдруг появившаяся итальянская погоня, отрезая им путь от «Херсонеса». Разящие стрелы поражали и валили раненных и погибших воинов с обеих сторон. Вернувшийся многочисленный отряд римлян, черной тучей вывалился из прибрежных кустов, беря в плен пиратов, стоявших в охране.

– Руби причальный канат! Гребцы, вёсла на воду, работайте во всю мощь своих мускулов! – летела отчаянная команда Атрида.

– А наши ребята остались на берегу? – закричал Орёл.

– Лучше смерть десятерым, чем гибнуть всем, смотри, сколько римлян, словно тараканов на берегу, они вмиг бы одолели нас! – трезво осадил его триерарх.

– Легионеры не убьют сразу наших пленённых, а будут, наверное, выпытывать – откуда появился «Херсонес» и кто мы такие? – предположил Орёл.

– Возможно, так и будет, – согласился Атрид.

– Соединимся с остальными триерами, а дальше будем соображать, что делать? – уже успокоился Орёл от потери пиратов-тавров, как раз молодых мужчин из его деревни.

– А где Дим? – вспомнил Атрид о приёмном сыне.

– Не знаю, может, к гребцами спустился на нижнюю палубу?

– Пойду и поищу мальчугана?

Вернулся Атрид на корму не скоро, разыскивая пропавшего юнгу. Но нигде не нашёл внезапно исчезнувшего Дима.

– Как поиски? – поинтересовался Орёл.

– Его нет на «Херсонесе, я все уголки облазил!

– А не мог ли он остаться на берегу?

– Но он при атаке всё время стоял рядом с нами.

– Что-то задумал этот непростой мальчуган?

– Какая шаловливая мысль пришла ему в ребяческую голову?

– А если кинулся на помощь нашим пленённым пиратам?

– Чем он может помочь им – своими хилыми и слабыми ручонками.

– Я думаю, что этот смекалистый малыш придумает что-то своё особенное.

– Будем ждать и надеется?

* * *

Тем временем Дим увидел, что пиратов тавров взяли в плен на берегу, а триера «Херсонес» дала задний ход и стала уходить в море, бросив своих ребят на растерзанье легионеров. Он тут же прыгнул в море с корабля и исчез в кутерьме битвы. Никто не заметил, куда делся мальчишка. Он выплыл на песочную полоску и исчез в близлежащих зеленых кустах. Заняв удобное место, он стал наблюдать за действиями римских врагов. Они крепко связали пленным руки и ноги, и бросили обречённых в узкую яму, накрыв редкой сетью из лиан, поставив двух часовых для охраны.

Дим терпеливо ждал сумерек, сжимая в руке каменный нож. Часовые-римляне лениво ходили вдоль ямытюрьмы, где валялись заключённые. Наконец, наступило время ужина и часовым принесли их традиционное кушанья: макароны с сыром и красное вино. Они сладко поели и разошлись по углам, укутавшись в плащи, мирно дремали, а в полночь, ожидая смены караула.

Мальчуган незаметно проскользнул к яме с заключёнными таврами и пролез сквозь дыру в лиановой сети, укрывавшую наспех сделанную тюрьму. Спрыгнул на дно и начал каменным острием перерезать жгуты и верёвки, связавшие руки и ноги пленённым воинам. Освобождённые пираты обменивались знаками на пальцах рук, они безмолвно разговаривали. Дим тоже знаками «рассказал» соплеменникам о двух часовых, охранявших тюрьму. Оцепеневшая тишина, как вода, стояла вокруг.

Выбраться наружу жилистым и мускулистым таврам не составила труда. Скоро часовые были повержены, и пираты бежали от римских захватчиков. В начале, хотели идти в сожженное таврское стойбище, но потом передумали, ведь легионеры кинутся за ними вдогонку именно в эту сторону. И пираты стали подниматься высоко в горы, куда римляне побояться ступить. Оттуда, с верхних позиций, удобно и успешно можно отражать их атаки. Скоро там, на скальной вершине запылал дымный костёр, возвещая команду триеры «Херсонес» о спасение из плена таврских воинов.

* * *

Римская триера «Волчица», названная в честь прародительницы Великого города, бойко плыла под парусом, поймав весёлый ветер, мимо скального утёса, будто оскаленная акула. На носу корабля, выписанной краской эмблема, сверкала злобой волчья пасть.

Но внезапно заиграл попутный ветер в мощном чёрном гроте, повисший над водой. Бегущие волны, как хор белокурых девиц, ударялись в гулкий объём Большого уха, рождая чарующее пение-эхо.

Заслушались кормчий и команда неожиданным сладостным пением, вместо грозного рёва и рыка бушующих валов. Что-то земное, притягательное, ласковое и женское слышалось в переливчатых звуках играющей воды под высокими скалистыми сводами, как «Голос скал», со звонкой и тонкой акустикой.

– Спустить парус! – приказал кормчий. Моряки быстро исполнили команду.

– Вёсла на воду! – последовал приказ прикованным гребцам-рабам.

И команда «Волчицы», словно желая насладиться волшебным и зазывающим пением прибоя, когда все впали в гипнотический транс, повернула триеру к видимому гроту, где в музыке жило чудное эхо. Оно живое и трогательное витало под каменным куполом, крепко державшим скальными руками драгоценную дрожь рождаемых голосов, точно на привязи, выпуская звуки «погулять» только в открытое море, привлекая уставших мореплавателей к отдыху.

Брошен якорь, и триера медленно входит в твёрдые устья грота, швартуясь левым бортом.

– Собрать сухой плавник, разжечь костёр и приготовить горячий ужин! – приказал кормчий. Команде, питавшейся сухой, солёной рыбой, вяленым мясом, твёрдыми сухарями очень хотелось жиденькой и вкусной похлёбки. А «Поющий грот» неожиданно потерял голос, и пропала минорная музыка набегающей воды. А на небе показалась колесница, запряжённая черными конями, появилась богиня Ночь – Нюкта. Тьма окутала море и землю, лишь раскалённые угли костра горели красным драгоценным и рассыпающимся золотом. Из под копыт лошадей и колёс колесницы искрами вылетали, играли, падали и мерцали звезды.

Легким белым заревом заиграл восток с восходом богини Луны – Селены. Теперь круторогие быки медленно и торжественно везут колесницу, где восседает величественная Луна в белом атласе, с блистающим серпом на короне. Спящая земля раскинулась в светлом и добром сияние.

Объехав небесный свод, Луна спускается в глубокий грот горы, где лениво раскинулся в вечную дремоту Эндимион – древний карийский бог сна. Нравится он Селене, ласкает она и льются слова нежности и любви. Но крепок сон Эндимиона, поэтому задумчива и грустит Селена, и печален её свет, словно слёзы, падающие на землю.

И вдруг яростные голоса, и воинственные возгласы, как ужасный и карающий гром, разорвали каменный купол грота и вспыхнули кровавые огни. Засада пиратовтавров всколыхнула спящую и уставшую триеру, где первыми попадали под разящими стрелами немногочисленные вахтённые и часовые.

Из всех скрытых щелей и дыр выскакивали загорелые чернобородые мужчины и юноши, сильные и смелые тавры, даже из моря, как подводные драконы выплывали ловкие пираты, крепко завязав в лиановую сеть рулевое весло триеры. В гремящий барабанами и рогами грот, вплывали легкие пиратские пироги с удалыми воинами на бортах.

Теперь волшебный вальс волн сменился на грохот и стуки камней, на раздирающие злобные крики атакующих пиратов, и захлёбывающие отчаяние обороняющихся обречённых. Громовое эхо, как нагрянувшая буря, клокотало, кричало и билось боем и болью.

И разлилась кровью смертельная ночная схватка, когда сонных римлян, как серебристую рыбу на копья, нанизывали жестокие пираты. Пощады нет никому. Захвачена триера «Волчица» с богатым уловом из продуктов, военного снаряжения и драгоценностей, награбленных в предательски захваченном Боспоре.

Успешное нападение пиратов-тавров на римское судно в «Поющем гроте» стало новой победой под руководством кормчего Атрида.

Вот и утро. Богиня Луна, точно в смятение от увидённого кровавого побоища, исчезла с небес. Опять восток светлеет, где ярко горит предвестник зари Эос – Форос – утренняя звезда. Потянул ветерок и вновь волны в музыкальном нотном строе устремились и запели в «Поющем гроте», приветствуя взлетевшую богиню Зарю в блистающей шафрановой одежде. Из золотого сосуда льёт на землю богиня росу, осыпая цветы и травы алмазными каплями. Благоухает земля в очаровательных и приятных ароматах. Проснувшаяся земля восторженно встречает бога Солнца-Гелиоса.

Лучезарный бог взлетает на небо, с морских далей, на золотой колеснице, выкованной богом Гефестом, запряжённой крылатыми конями. Горные вершины озаряют первые лучи восходящего солнца, они пламенно горят, как застывшие языки пламени. Всё выше и выше скользит колесница Гелиоса. В лучезарном венце и сверкающем хитоне шествует Бог по небосводу и осыпает землю живительными лучами, принося ей свет, тепло и жизнь.

Совершив свой дневной путь в блеске и радости, бог солнца спускается к священным водам Океана. Здесь его ждёт золотой челн, в нём он плывёт обратно, в страну солнца, где сверкает его чудесный дворец, там ночью он отдыхает.

А опустевший «Поющий грот» опять приятно поёт голосами зазывающих волн-сирен, приглашая новых гостей-посетителей, зачарованных необыкновенной музыкой прибоя и волнующим эхом под высоким и объёмным каменным куполом. Эхо, как птица, взлетает вверх и долго бьётся о скальную твердь, раскинув крылья. Но вот гулкое и звонкое Эхо-птица беспомощно замирает, рассыпая белые перья-звуки, угасающие и тонущие в море, где опять набирают силу в новых всплесках и бурунах набегающих волн. И горько поёт грот, как великий античный певец Орфей, аккомпанируя себе на золотой кифаре, проливая слёзы скорби, о потерянной любимой жене Эвридике. Словно «Поющий грот» открывал вход в подземное царстве Аида, где толпятся тени погибших от пиратов и умерших.

* * *

Триеры «Херсонес» и «Волчица», в кильватере, одна за другой, утюжили вёслами тихое море. Корабли связывал длинный пеньковый канат. «Волчицей» командовал пират Орёл. Возвращались в «Залив Сокровищ» с богатой добычей на захваченной «Волчице». Вдали показались синие очертания Священной горы, а за ней родной берег.

Как всегда близок желанный дом для моряков, долго пребывавшим в плавание. Но божества моря по своему решают их суровую судьбу. Среди них сын Посейдона Тритон, громовой игрой своей трубы из раковины вызывает грозные бури. Посейдон – правитель и властелин моря. Вот он на перламутровой колеснице-раковине, управляемее стремительными дельфинами, несётся среди шумных и расступающихся волн. Взмахнёт грозно Посейдон волшебным трезубцем и горными валами вздымаются морские волны в кипящих гребнях пены, и бушует на море ужасная буря. С сокрушительной силой и грохотом бьются пеноголовые валы о береговые скалы, и дрожит, колеблется земля.

В свите Посейдона и бог Главк, покровитель моряков и рыбаков, обладающий даром прорицания. Иногда он появлялся из глубин моря, давая мудрые советы людям, открывая им будущее. А сейчас он разгневался за легкой кровопролитной победой пиратов и решил проверить их на смекалку выживания в разразившемся шторме.

Кормчий Атрид сразу приказал подтянуть триеру «Волчицу» и пришвартовать к борту «Херсонеса», чтобы вдвоём держаться среди бушующих волн. Но шторм крепчал и набирал губительную силу. Все трещало на деревянных судёнышках, от бортов до днища, где появилась течь и вода заполняла трюм.

– Снять с гребцов-рабов кандалы, дать свободу, пусть плывут, если начнём тонуть! – приказал Атрид.

– Но их больше по количеству, чем пиратов, и они смогут поразить нас? – возразил Орёл.

– Сейчас мы под властью волн и все равны!

– Как будем спасаться?

– Корабли в карающих руках моря, будем ждать, куда выбросит судьба – на острые утёсы или галечный плоский берег?

– А как оповестить наших близких земляков на земле о приближающейся катастрофе триер, теперь мы имеем два судна, а уходили в море на одном?

– Зачем?

– Они помогут нам и спасут счастливцев!

– Ты прав, нам нужна помощь в катастрофе кораблей и защита от вдруг бунтующих рабов!

– Что делать? – вопрос много раз вставшим перед человеком.

– Рисковать жизнью!

– Чьей?

– Любого из нас, только худенького, сильного и смелого!

– Такой только Дим есть на обоих судах.

– Поручим ему донести нашу весть.

– Как?

– Снимаем парус с мачты, на четыре конца крепим крепкие и тонкие верёвки, одним концом связывая их на поясе мальчика. Он взмывает в небо и летит к земле, а если упадёт в бушующее море, то парус тоже будет держать его на воде. Я видел, как сломанная мачта держалась и плавно парила в небе под вздувшимся парусом

– Ты гениален в идеях, Атрид, а сможет парнишка бороться с дикой стихией?

– Ветер и волны решат его судьбу, ведь на триерах его ждёт только страшное кораблекрушение!

… Вздохнул сильный порыв ветра, и взмыл в воздушных потоках Дим, наполнив парус формой вздувшегося колокола. И все счастливо онемели и возрадовались в море и на земле, увидев летящего человека без волшебных крыльев, а под платяным куполом. Возликовал мир от человеческого разума. А бог Главк, удивлённый смекалкой взрослых мореплавателей и героизмом парящего мальчишки, сделал вещее прорицание-похвалу. – Отныне плавать в море и летать человеку в небе во все века будущего!

 

СОВРЕМЕННЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА ЧЁРНОМ МОРЕ КОНТРАБАНДИСТЫ

– За свободу! Они чокнулись кружками, и выпили великолепного вина, приготовленного из крупных ягод черной шелковицы.

Парусная яхта, покинув Ялтинский порт, вышла в открытое море.

– Ребята, готовьтесь к штормовой погоде. Ветер северо-западный, как выйдем из прикрытия Ай-Тодора, нас накроет большая волна. С палубы убрать все лишнее, а в кубрике привязать вещи, которые разворошила при досмотре таможня! – приказал Виль Сарычев.

– Поняли, капитан, будет сделано.

– Саша, оставайся на руле, в полночь тебя сменит Вадим.

– Хорошо, капитан, передам руль Хромому.

Палуба опустела, команда спустилась в кубрик. Толстяк Саша обмотал тряпками румпель, резко вырывавшийся от ударов воды и ветра, чтобы легче было сдерживать его норовистый характер. А ветер усиливался, поднимая мощные зеленые пласты воды. На море разыгрался январский шторм. Огромные волны рваной линией перекатывались в широком просторе. Нос яхты, теряя опору, иногда проваливался в пустоту, гулко шлепая о воду.

– Саша, аккуратнее уходи от удара волны, старайся глиссировать по гребню, а не встречай ее носом, не то яхта развалится! крикнул капитан из кормового кубрика.

– Уже темно, и мне ничего не видно.

– Нутром чувствуй волну. Девятый вал особенно силен!

– Стараюсь.

Сила шторма нарастала. Яхта уходила из-под защиты горного Крыма, а в Черном море гудел неистовый ветер.

Александру нравилось управлять яхтой. Компас по левому борту освещала яркая лампочка, и он четко видел цифры в плавающей картушке. Ветер становился все яростнее, сила шторма зашкаливала за девять баллов. Яхта заваливалась от штормовых ударов, когда попадала в гребень ломающейся волны, и вода накрывала ее своей холодной плотной тяжестью. Входные люки закрывались неплотно, и светящиеся струи стекали прямо в кубрик. Ночь превратила мир в черную воду, где белой пеной смеялись волны.

Саша любил смотреть на море дневное, летнее, праздничное, штормовое, в лучах солнца, в пелене дождя, в звездных россыпях. А сейчас море вспыхивало и играло серебряными ослепительными улыбками. Вода в Черном море даже зимой фосфоресцирует.

– Путь на юг, а там должно быть теплее, – промолвил Саша, точно вел свой разговор с волнами. Они отвечали своим языком плеском воды и свистом ветра. И таинственный глас моря, рокоча, словно говорил смелому рулевому:

– Ты не первый бороздишь наши штормовые валы, тысячи лет живут на моих берегах отчаянные люди, выводящие свои утлые суденышки в бушующую бездну. Так что крепче сжимай древко руля!

… Могучий крепкий Атрид сидел на корме маленькой комары, выходившей из-под скал Медвежьей горы. Комара небольшое судно с острым носом и изогнутой кормой. Такая форма позволяла пристать к берегу любым концом. Верхние части бортов у комары располагались близко друг к другу, а корпус расширялся.

– Великан, а мы не утонем? – обратился к нему понтийский хромоногий купец из Гераклеи.

– Не дрейфь, Герострат, не сосчитать сколько раз ходил я на своей комаре по этому морскому пути между двумя горами. Через сутки мы доставим твой контрабандный груз в Синопу.

– А кто делал твой корабль?

– Выменял у тавров на оружие. Это укороченная вполовину комара, вместимость ее до восьми человек. Борта я нарастил и соединил досками. Получилась хорошая палуба, теперь вода не заливается внутрь. Поставил мачту, и комара легко слушается руля.

– А почему матросы спят?

– Их помощь не нужна. Ветер одного направления, и не надо паруса менять.

– А как ты ориентируешься, Великан?

– По солнцу, по звездам, по ветру я скулами чувствую дыхание моря, даже по цвету воды и пролетающим птицам. При шторме мне ветер тоже хороший ориентир: он дует в одну сторону и этим указывает мне правильный путь.

– А ты не боишься сгинуть в бушующих волнах?

– Море моя судьба, куда я денусь от нее? Если становится очень жутко, то хлебну вина из этой амфоры.

– Помогает?

– Убивает страх.

– Мне тоже нужно прогнать страх.

– Глотни неразбавленного вина.

– Спасибо.

– Чего ты боишься?

– Налогов, императорской стражи да морских пиратов.

– Так что же ты погрузил в трюм моей комары?

– Скифское золото. Мои рабы раскопали курган в степях Таврики и ограбили могилы скифских царей. Я хочу подороже продать золотые украшения в греческих дворцах.

– Поэтому выбрал зимнюю ночь?

– Да.

– И не боишься?

– Надеюсь на твой опыт и бесстрашие.

– Мое чутье подсказывает, что пройдем Понт Эвксинский за сутки и завтра будем у Бараньего лба возле Синопы.

– Но ведь мы отплывали от Бараньего лба!

– У Синопы есть такая же гора, только побольше. Они очень похожи.

– А охрана побережья есть?

– Гоплиты на ночь закрываются за крепостными стенами, а конные стражники обходят стороной мою укромную бухточку, так что ты легко высадишься и понесешь свое золото в амфорах с маслом. Никому будет невдомек, что это контрабанда.

– Благодарю, Атрид!

– Твоя благодарность зазвенит в монетах.

– Как договорились…

Из кубрика выполз хромоногий Вадим.

– Толстый, с кем ты тут разговариваешь?

– Я молчу, это ветер поет в снастях.

– А я слышал какой-то разговор и подумал, что ты, как всегда, поешь или декламируешь стихи.

– Становись за руль и тоже запоешь от ледяных январских волн!

– Подожди пару минут, я чем-то отравился в баре перед отплытием. В кубрике все валяются, страдают от морской болезни.

– Но как тебя замутило, Хромоногий, ведь ты железный рулевой!

– Не то в жизни бывает.

– Слушай, Вадим, я тут историю вспомнил.

– Какую историю? С кем?

– Да не из наших приключений, а античную Понта Эвксинского.

– Слишком ты глубоко заглянул.

– Но не на двухкилометровое дно, а на пару тысячелетий назад. Я купил в букинистическом магазине небольшую брошюру: Древние пути греков по Понту Эвксинскому. Так вот, древние мореплаватели плыли от Крыма до Турции за сутки. Это в пять раз укорачивало путь. У берегов Тавриды они под прикрытием гор уходили к Боспору или Херсонесу.

– Интересная у тебя информация, но давай руль я уже пришел в себя.

– Меняемся, а то я страшно промок.

– Отогреемся в турецкой бане.

– Я тоже думал о ней.

– Как грот? Тянет яхту?

– Да, а штормовой триссель напоминает мне носовой платок, но попутные ветры хорошо протаскивают яхту, она глиссирует прямо по пенным гребням, словно быстроходный катер.

– Стой, Толстый, опять что-то замутило.

– Хочешь, вылечу?

– Конечно.

– Тогда прохрипим нашу песню, и все болезни уйдут.

– Давай, запевай.

И над черным январским штормом, над ночным бурлящим морем, сквозь свист ветра понеслась лихая песня на слова Эдуарда Багрицкого:

 

ХРАНИТЕЛЬ КЛАДА КАРАДАГА

Яхтенный капитан, по прозвищу “Вольный ветер” или Александр Ткачук, сколько раз слышал захватывающие дух легенды и сказания о Карадаге: о святых колоколах горы, поющих в гибельные бури, о несметных кладах, спрятанных в гротах на недоступных обрывах, о заколдованном змее, охраняющим сокровища скал, о феодосийском безумном скалолазе, словно легкая ящерица преодолевавшим кручи грозных утёсов. Много красивых повествований витало над горным и грациозным гигантом.

И непонятный и неудержимый зов легендарной горы часто слышал капитан, влекущей в его гибельные глубины. То пронзал его сказочными тенями во сне, то являлся видением в синем каскаде окружающего берега, то светился вдруг на карте солнечным пятном, то вставал поэтическими строками певца Киммерии Максимилиана Волошина, которого капитан любил беспамятно и безудержно. И постоянные думы о горе овладевали сознанием капитана, и душа трепетала от рассказов очевидцев о Карадаге.

Но что-то точно останавливало к походу на Карадаг, будто предостерегало – бойся бредовой бессмыслицы путешествия, будь осторожен, капитан! Но “Вольный ветер” всегда слыл за неудержимого и непобедимого в бурях и битвах на Чёрном море (об этом много рассказано в моих новеллах ).

А тут ещё невеста капитана Марьянна, вывезенная им с французских берегов, попросила, да просто потребовала их свадебное путешествие совершить в экзотическое место Крыма. И, собрав гостей и друзей, лихой капитан на яхте “Вольный Ветер” , пустился, будто в заколдованный маршрут к загадочной горе.

Капитан, ты видно забыл, что присутствие женщин на паруснике, когда идёшь в неизведанное – великий грех и большая неосторожность! Но разве можно остановиться, когда голубые глаза с синей поволокой, так любовно и томно смотрели на мужественного морского волка. И сердце обмирало у просоленного и покрытого шрамами яростного пенителя моря от нежности и каприз будущей властительницы его жизни.

Рассвет они встретили у Карадага, яхта стала на якорь напротив горы. Такого обворожительного и очаровательного зрелища никто никогда не видел. Восходящее солнце окрасило скальную громаду розовым цветом нежности, а дальше столпы воспламенели расплесканным огнём накалившихся лучей. Красный, бордовый, пурпурный дворец блистал сердоликами, агатами, сланцами, яшмами, шпатами и синими глинами. А жидкий огонь опала будто переливался в толще горы. Акварель скал создавали готический гигантский храм с острыми шпилями, строением арок , изгибов и каменных химер. Рудные жилы, как атласные ленты, ниспадали и перепоясывали мощные твердыни скал. И алеет плоть словно пригвождённая к застывшему всплеску гранита. А корона блистала смарагдами разноцветных и драгоценных камней. И будто звучно пел хорал утренних звонов, и ангелы трубили в серебряные трубы. А гладь моря калилась зелёным золотом. И будто дыханье Бога теплое и родное ты чувствуешь рядом с тобой, он тоже с удивлением и радостью рассматривает литографию утреннего Карадага. Такое обворожительное созданье солнечного света и древнего вулкана, как легкое искусство пейзажиста с карминными цветами и кубиками индиго. Прекрасны вы порывы улыбчивой музы и утренней песни благодать.

– Будто красота со всего мира собрана здесь! – восхищения волшебным уголком лились со всех уст, присутствующих на яхте.

– Но ещё и тайна живет в здешних глубинах.

– Какая?

– Легендарный монстр, вот отрывок из газеты “Тайная докторина”, автор Бурлешин, который я захватил с собой. – Поделился любознательный Женя Самулв.

– Читай.

– ”Пятнадцать лет жительница Крыма Зильберман не решалась говорить о том, как увидела в море неведомое существо в августе 1988 года. В тот день Тамара Николаевна отправилась к морю – подышать целебным воздухом. День был пасмурный, солнце скрывалось за облачной вуалью. Женщина присела на бетонную тумбу-волнорез. Берег был пустым.

– Из воды, примерно метрах в четырехстах от берега, тёмным силуэтом возникла прямостоящая шея с головой, похожей на змеиную, размером с овечью, – рассказывала Тамара Николаевна. – Шея была плоская, как у лошади или жирафа, немного сужалась кверху и была длиною примерно метр. Цвет существа был буро-чёрным с небольшим тёмно-зелёным отливом. У меня волосы встали дыбом от страха”.

Удивительные существа, пугающие рыбаков и разрывающие их сети, были известны на Чёрном море давно. Николай 1 приказывал, чтобы ему докладывали обо всех удивительных явлениях в империи. Услышав о черноморском чудовище, государь заявил: “Не пора бы господам учёным доподлинно выяснить природу этого животного? Да и существует ли оно вообще?”

В Крым отправилась экспедиция, а поскольку монстра чаще всего видели в районе Карадага, работы велись преимущественно там. В результате нашли яйцо, которое весило 12 килограммов! Его раскололи. В расколе чётко просматривалась голова с гребнем, принадлежавшая, видимо, зародышу “дракона”. Неподалеку обнаружили скелет гигантского хвоста с чешуйчатопанцирной структурой. Мог ли морской ящер сбрасывать хвост, как ящерица?

– Позвольте, ведь поэт Максимилиан Волошин, живший в Коктебеле отправил вырезку из местной газеты с рассказом об этом змее Михаилу Булгакову и он написал повесть “Роковые яйца”! – перебил чтение Сашахудожник.

– Подожди ты, дай до конца прослушать статью, продолжай, Женя, читать?

– Что же думают учёные о возможности существования в Чёрном море легендарного чудовища? На этот вопрос ответил биолог В. Сердюков: ”Буквально каждый год приносит нам новые открытия. И в океанской среде эти открытия бывают чаще, чем на суше. Дело в том, что все корабли у нас ходят по определённым маршрутам, и чуть стоит отойти в сторону, как уже начинаются сюрпризы. Многие бортовые журналы пестрят сообщениями о каких-то загадочных существах

Нет никакой гарантии, что в Чёрном море не водятся какие-то существа неведомой нам биологии. Дело в том, что на глубине сто метров начинается зона сероводорода. По некоторым данным, именно в этой среде могут происходить какие-то изменения в организмах существ и мутации, которые могут привести к появлению таких особей, которые удивляют часто наш взор”.

– Хватит фантазировать!

– А я думаю, какое-то зерно истины есть в этом рассказе, ведь на Дальнем Востоке рыба возвращается в реки ежегодно, чтобы нереститься в родных пенатах, возможно, и змей подымается из глубин снести яйцо или два-три, чтобы на свет появились его отпрыски, а Карадаг его родимый уголок?

– Миша, одевай подводный костюм, поплывём на разведку к зазубренным бухтам Карадага, может, и откроем тайну спрятанного клада и морского чуда! – предложил капитан своему верному спутнику по морским глубинам. Они вместе ныряли в Черном, Азовском, Белом, Мраморном, Эгейском морях, в сифонах горных пещер, в карстовых колодцах неизведанных глубин.

– Саша, мне не хочется сегодня нырять.

– Почему?

– Место здесь заклятое.

– С чего ты это взял?

– Плавал я здесь как-то и наткнулся на большую змеюку, еле ушёл от не!

– Не почудилось ли тебе после выпивки?

– Я говорю правду.

– Верю тебе, но теперь нас будет двое и мы отобьёмся от любого страшилища.

– Хорошо, давай порезвимся.

И друзья поплыли к крутым берегам с переливами перламутра и россыпью соляных роз. Сашка впереди, а Миша завернул к скалам Золотых ворот, что обнажённые млели среди течений и густых водорослей.

Встреча капитана и морского змея произошла сразу же у стен Карадага, будто он ждал его, знал, что плывёт пират за кладом, который он охраняет тысячи лет. Капитан достиг подводного обрыва, усеянного мидиями, и поплыл вдоль, дыша через трубку и внимательно рассматривая рельеф скального берега, отыскивая щели в глубинах земли и моря. Впереди повис в невесомости воды сиренево-стальной клубок водорослей. Что это? Пловец напрягся. Клубок мгновенно раскрутился в гибкую и длинную шею подводного удава, сразу же пошедшего в стремительную атаку на пришельца. Только его бочкообразное тело с двумя лапками у конца шеи чуть тормозило быстрый и внезапный удар. Капитан вскинул своё подводное ружьё, нажал спуск и гарпун с силой пошёл навстречу хищному врагу. Но тот успел отклониться треугольной головой, и жало гарпуна слегка оцарапала бок чудища, которое закрутилось в бешенстве и гневе. Сашка тут же бросил своё разряженное ружьё, выхватил нож и кинулся наутёк от подводного змея. Скорей к яхте, где помогут товарищи, и счастье жизни не покинет тебя! Ох, как труден путь к спасению, когда нужно уйти от ярости одноголового змея, летящего торпедой за тобой.

Капитан схватил голой кистью перекладину дюралевого трапа, спущенного с кормы яхты для удобства спуска и подъёма на борт, и пытался поскорее выскочить на площадку, как из воды стремительно вылетела голова змееподобного чудовища и цапнула его за ладонь. Два пальца срезанные острыми зубами вмиг исчезли в маленькой пасти чудовища. Капитан, не раз смотревший смерти в глаза, закричал от резкой боли, всё ещё держась тремя пальцами за трап.

И тут на помощь пришла утонченная и изнеженная француженка. Она словно подхватила трехцветный французский флаг и взлетела на сражающуюся баррикаду с лихим криком: Да здравствует свободная Франция!

Марьянна красивая и идеально сложенная, как греческая богиня, чьи мраморные великолепные изваяния украшают видные музеи мира, горячая и страстная не только в любви, но и в гневе, схватила яхтенный багор и резко ударила змеюку по голове, а крючком на конце зацепила е шею из которой хлынула тёмная кровь. Море блистало яркой кровью капитана и черно-густой раненной гадины, выплюнувшее оторванные пальцы, и вмиг исчезнувшее в морской пучине.

А Марьянна ликовала и радовалась своей победе, выкрикивая французские лозунги:

– Виват, Франция! Франция непобедима! Слава Франции!

Измученный капитан, теряя сознание от потери крови, наконец, попросил свою возлюбленную: Маруська, помоги!

И она, не страшась никаких древних рептилий, смело прыгнула в море и стала подталкивать своего отчаянного удальца, помогая ему выбраться на площадку кормы.

А куда делись гости и друзья свадебного путешествия? При виде длинной шеи Смерти все точно провалились внутрь яхты, но двое выскочили по скользкой мачте на перекладину, решив, что гадина не дотянется до них.

И скрывая свой позор и трусость, они быстро соскользнули по натянутым концам и помогли выбраться капитану и его милейшей на яхту. Вылезли из кубриков остальные сконфуженные гости и члены команды.

Марьянна, сорвав с себя газовую прозрачную накидку, укрывавшее её божественное тело, скрутила её в жгут и перевязывала руку капитана, останавливая кровотечение. И тут же отдавала приказы, как и подобает боевой капитанше:

– Мужчины, выбирайте якорь! Митрофаныч, заводи мотор! Шурик, включай рацию и вызывай врачей на пристань в Коктебель! Валерий Иванович, становитесь за руль!

– Нет Мишки на борту! – всполошилась Людмила, чей муж-аквалангист ушёл в морские глубины вместе с капитаном.

– Осмотреть акваторию! – продолжала чётко распоряжаться отважная дева Франции.

– Вон, вижу его у Золотых ворот, он гребёт к нам! – закричала Мила Брамм тоже подводная ныряльщица, но в этот раз оставшаяся на борту яхты вместе со своим любимым Сашей-художником.

– Бросьте ему конец со спасательным кругом!

– Якорь застрял!

– Рубить конец топором!

– Машина прогрета!

– Малый вперёд!

– А Миша?

– Он ухватился за круг!

– Подтягивайте его!

– Полный вперёд!

А Марьянна острыми дамскими ножницами вспарывала резину комбинезона, высвобождая своего любимого из тесных пут подводного костюма. Ей уже помогал врач Гусинский, правда, кожно-венерологический специалист, закадычный друг капитана: с кем не раз он бродил по морям, и даже сидели всей командой яхты в тюрьме Италии, за перевоз африканских нелегалов.

Капитан то ли от боли в руке с оторванными пальцами, то ли от любовного счастья к смелой подруге громко стонал в бреду:

– Марьяночка, не бросай меня! Я буду любить тебя до гроба!

Кто-то испуганный и злой в толпе гостей тихо прошептал:

– Не долго осталось!

А яхта “Вольный Ветер” проворно бежала вдоль скал Карадага к спасительному причалу Коктебеля. Вдали за кормой в голубом стекле моря остался черный зловещий круг, где смешалась кровь современного человека и доисторического ископаемого, не сумевших найти дружбу и понимание в привычной окружающей среде.

 

ПОДЗЕМНЫЙ ГОРОД СВЯЩЕННОЙ ГОРЫ

Прежде всего, давайте вспомним сюжет древней драмы “Ифигения в Тавриде”, написанный греческим поэтом Эврипидом ещё в 1У в. до н.э. Там рассказывается о величественном храме с мраморными колоннами и лестницами, ниспадающими к морю, стоявшим на вершине священной горы, где поклонялись тавры – Богине Девы – Артемиде, покровительнице зверей и животных. Золотая статуя прекрасной и златокудрой Богини стояла внутри храма, где были собраны тысячи драгоценных украшений, отобранных воинственными таврами у чужаков-пришельцев, ступивших на их сокровенную землю.

В 63 г. до н.э. в Крыму произошло сильное и страшное землетрясение, названное Пантикапейским. По записям очевидца того времени катаклизма была настолько мощной, что разломала города и горы. Об этом свидетельствуют и данные археологических раскопок, фиксирующих ужасные разрушение дворцов, крепостей, построек.

Вершина горы Священной точно раскололась, и в её полое нутро провалился мраморный храм и дома окружающие молебенную площадь. Но от другого подземного толчка вновь сомкнулись скалы на вершине, навечно застыв над погребенным городом античности. И в замкнутом пространстве замерли события прошлого. В прелести тишины и покоя застыло счастье и очарование давно ушедшей истины-жизни записанное пещерной энергетикой, особой голограммой, внезапно проявляющейся на отполированных стенах. В памяти мрака колышутся видения и наваждения, а загадочные импульсы точно исходят от золотой статуи Богини, выходя благодатными инвольтациями на молящийся человеческий разум. Отсюда на вершине и вокруг горы – оазис благополучия, здоровья и великолепия человеческой современной жизни. Покой пространства с тишиной и красотой природы.

В подземном святилище точно застыли Олимпийские Боги и Богини, когда-то приносившие удачу жизни человеку, но потом отвергнутые и позабытые людьми, теперь поклоняющиеся новому святому. А с ними сокровища и богатства античных веков лежат и сверкают драгоценным блеском, точно зазывая и мутя человеческие слабости эманациями большого богатства.

Но искатели кладов никогда не переводились и не сдавались, ведь они сильные и смелые были всегда. Синюю кальку-карту, вычерченную на желтом пергаменте и хранящуюся в городском музее, принёс высокий Женька Самулёв, по кличке “дядюшка Сэм”. Заплатив бедствующей старенькой смотрительнице музея маленькую сумму, он аккуратно перерисовал загадочный для археологов перипл с непонятными знаками и отметками.

– Хочешь увидеть весь мир? – предложил мне “дядюшка Сэм”, всю жизнь мечтающий о кругосветном путешествии.

– Конечно, очень желаю, а как это можно сделать?

– Стать богатым.

– А где его взять?

– У меня есть перерисованная древняя карта.

– Ну и что?

– На ней отмечен путь к старинным сокровищам.

– Откуда ты это взял?

– Явилось видение.

– Где?

– В пещере.

– Как?

– Когда я был в пещере, то внезапно погас фонарик, а на сводах подземелья вдруг заалела чудесная роза, ставшая вдруг с синими лепестками и зелеными стеблями. Я замер от красоты и чуда подземелья, но затем, присмотревшись, понял, что передо мной не букет прекрасных цветов, а четкий план какого-то античного города, точнее святилища, стоявшего на главной площади. Потом, выбравшись из пещеры, через много лет эту схему, навечно врезавшуюся в мою память, я внезапно увидел в одном музее и понял, что тогда в пещере меня посетило провидение с событиями прошлого и ретранслировало их в наше время. Ведь я уже не раз видел в черноте пещер атрибуты и образы людей из далекого сгинувшего времени.

– Ты всегда был фантазёр и мечтатель, а точнее мистик и маг!

– Так идёшь искать со мной забытый и замытый город древности?

– А куда от тебя денешься! – прошептал я, как завороженная мышь, и полезла в пасть “змеи-дракона”.

– А кого ещё возьмём в долю?

– Зачем нам лишний?

– Вдвоём не справимся и третий член экспедиции нужен!

– Тогда Сашку Ткачука.

– Капитана яхты “Морской луч”?

– Да.

– А там же ещё и команда есть.

– Они не помешают.

– Ты прав, ведь яхта нам очень нужна.

– Для чего?

– Моё видение находилось в изломах морского берега.

…И вот мы в пути. Ещё к нам присоединился Мишка Воробец, храбрый подводный охотник и удачливый парень. Яхта с белыми парусами легко и плавно скользила в синем малахите волн, приближаясь к Святой горе.

“Пираты” обедали вкусным пловом с мидиями и рагу из рапанов, запивая еду красным сухим вином, точно кровь, стекающая по их устам и капавшая на мускулистые загорелые торсы.

– Куда прикажешь причалить? – спросил капитан, держа в одной руке руль яхты, а во второй кальку картыперипла.

– Входи в бухту Панаир.

– А может, остановимся у Гышыр-Лимана?

– Тогда лучше у Монастырского мыса.

– Зачем нам ненужные споры, пусть “дядюшка Сэм” напряжёт свою память и укажет нам стоянку яхты?

– Там был только план городского акрополя.

– Греческие города Тавриды стояли на берегу моря и должен быть указан порт и причал?

– Не помню причальной стенки.

– А лестница там была?

– Да.

– Подходит, ведь по легенде мраморная лестница от храма спускалась к морю.

– А куда вела лестница в твоём видении?

– Вниз.

– Значит, это на юг и к морю.

– Где бросаем якорь? – перебил все суждения капитан.

– У Монастырского мыса.

…Яхта, как белая чайка, качалась на волнах у громадной скалы, напоминающую голову гигантского медведя, пьющего воду из моря. А ночь, синяя, звездная, жаркая, как бабочка, кружилась над сводами затихающего вечера. Морская вода серебрилась, плескалась и будто передавала кладоискателям свои тайны, ведь она аккумулировала и переносила волны-пласты информации ещё с древних времён.

Странное явление оказывало это место на психику высадившихся на берег людей, точно они оказались на территории ужаса, полную самых страшных преступлений. Но мистика прошедших кровавых событий будто воплотилась в уродливые и безобразные тени и очертание скал и сухих деревьев, словно живых и тянущих окровавленные пальцы и руки к замершим от страха кладоискателям.

– Куда ты привёл нас Сэм? – прошептал его друг Виктор Громов.

– Возвращаемся на яхту! – тихо ответил “дядюшка Сэм”, сам, испытывая приступ безотчётного ужаса.

– Что вы слюни распустили? – вдруг явно с бравадой заговорил капитан, избороздивший Понт и Средиземноморье, трижды отбывавший тюремные сроки в разных странах.

– Мы на верном пути! – поддержал его Мишка Воробец и тут же пояснил. – Если испытываем необъяснимый страх, то мы попали под влияние сторожевого негатива, окружающее загадочное и заколдованное место.

– А если это энергетически неблагополучное место? – засомневался Громов.

– Не дрефь, нам бы вход в подземелье найти, ведь под землей, в катакомбах, даже святые апостолы сидели, используя энергию пещер. А если наша пещера-тайна тоже святая, то она должна быть конусообразной, где в центре находится озеро, а вверху выход на поверхность, – пояснил Воробец.

– Откуда у тебя такая информация?

– Читаю и интересуюсь знаниями о пещерах, несущих и преобразующих энергию земных потоков.

– Слушай, Сэм, замри и вспомни свои видения пещерных планов, ведь мы не знаем, куда держать путь и в какую сторону двигаться? – приказал ему капитан.

– Но я видел видение только общего плана города и акрополя, а как туда войти не могу представить.

– Давайте подниматься к вершине Священной горы, там точно находится вход в таинство! – стал настаивать Михаил Воробец.

И “пираты” стали осторожно подниматься вверх, ступая по зелёным диоритовым камням, светившимся магическим и мистическим светом. Каменные глыбы качались, скрипели и пели у них под ногами, издавая звуки, точно человеческие разговоры когда-то здесь живших и топавших людей.

– Странные звуки?

– Всё сейчас вокруг непонятное и загадочное!

– А не станем мы жертвами Проклятия и Таинства?

– Но Загадочность и Неизвестное неудержимо влекут нас к открытиям!

– Но жизнь дороже открытий?

– Разве это жизнь, если не дышать воздухом приключений и путешествий?

– Значит, придётся нам бороться с Неизведанным.

– Лучше тихо шагай и заранее не рвись в отчаянный и смертельный бой.

– Успокоительное предложение, а если?

– Но кому нужна кровь современных людей, пропитых, прокуренных и не верящих ни во что захватывающее и увлекательное.

– Женя, дорогой, будь осторожен! – внезапно в ночи повисло предупреждение, сказанное женским голосом.

– Сэм, кто это? – шепотом спросил Громов.

– Это Саша, моя любовь, меня предостерегла от какой-то опасности.

– Что будем делать?

– Сакраментальный вопрос, но не повернём же мы назад!

– Но что-то грозное нас ждёт впереди?

– Кажется, мы пришли и вокруг тишина.

– А что это за черный кот кружится у меня под ногами? – проговорил Воробец, идущий впереди. И добавил: – Я всегда опасаюсь собак и кошек!

– Не бойся, Миша, это кошка моей Саши по имени Гиката, видно кто-то её заколдовал, и она заговорила голосом моей жены.

– Так спроси её, куда нам держать путь?

А Гиката, громко замяукав, будто поняв заданный ей вопрос, запрыгала и затанцевала по камням, точно приглашая путников за собой по своему загадочному и сверкающему следу.

– Ну и дела, кажется, мы здорово влипли! – только прокомментировал Громов.

– Куда?

– К чёрту в лапы!

– Но в Гикате заключён образ любимой женщины, которая и спасёт нас! – успокоил “пиратов” Сэм.

– А вдруг она ведьма?

– Нет, она нежная и поэтическая натура, парящая на крыльях любви.

– Ведьма тоже летает, правда на метле.

– Кто-то дрогнул из нас и испугался, может, повернём назад?

– А что и поговорить нельзя?

– Миша, ты ведёшь нас по следу Гикаты?

– Она нас куда-то заводит и заманивает, но, кажется, пропала совсем?

– Как исчезла, наверное, в какой-то лаз нырнула, а ты потерял её из виду?

– Нет, вижу горящие глаза в чёрном отверстие!

– Но оно очень узкое, как мы в него проникнем?

– Извиваясь, как змеи.

– А толстый капитан?

– Если не проползу, то буду охранять вас сверху! – ответил Сашка-капитан.

И парни смело последовали через тесный “шкуродёр” за фосфорическими глазами, странно и страшно вращающимися в темноте. А над вершиной горы разлился лунный свет голубым глянцем, отлакировав и превратив землю в синий и зелёный мрамор, где скользили и трепетали муаровые тени, словно герои греческих легенд и сказаний.

– Стоп! Нужна верёвка для страховки! – остановился первый ползущий Михаил.

– Завязывай конец, я удержу тебя! – кинул ему Сэм верёвку и команду.

Спуск оказался несложным, и вскоре они стояли на небольшой площадке, пораженные невиданной красотой, открывшейся перед их взорами. И ещё что-то непонятное, непостижимое, неподвластное охватывала чувства и мысли наших героев.

Из индиговой густоты серебряными стеблями вставал и струился белоснежный дворец, обведённый фантастическими тенями, гибкими фигурами, бледными намеками и таинством создания. Восторг Богов, уста Земли и древний дух угасшей жизни застыл беломраморными жилами в тяжелой мгле пещеры. Красное золото алтаря и сребролукие фризы и фронтоны изящества дрожали и дробились над черной глубиной. Словно объём гигантской медузы невесомо плыл и колебался в прозрачности воды, вытягивая щупальцы, как фиолетовые колонны. И синие сны будто качались и сверкали кристаллами и узорами грёз. Обаяние каменной красоты и очарование подземной грандиозности, где будто калилось гневом спрятанное солнце или сокровище. Жемчужная акварель пещеры блистала в алмазных струнах лунного блаженства.

– ”Что за чудо случилось? Источников чистых просили

Мы у тебя, земля, – что же нам шлёшь из глубин? Или есть жизнь под землёй? Иль живёт под лавою тайно

Новое племя? Иль нам прошлое возвращено?

Римляне, греки, глядите: открыты снова Помпеи,

Город Геракла воскрес в древней своей красоте!” – продекламировал Миша восторженные строки.

– Чьи это стихи? – спросил Виктор.

– Изумление Шиллера, когда были раскопаны античные города Геркуланум, Помпеи и Стабия, погребенные пеплом вулкана Везувия во время извержения в 79 г. н. э.

– Но почему так светло в этом огромном подземном зале?

– Это лунный свет.

– Как он проникает сюда?

– Через раковины гулких гротов в покрове горы.

– Но так все ясно видно.

– Лучи луны или солнца падают на отполированные гранитные стены, ставшие своеобразными зеркалами, отражают световые потоки, преломляются, освещают и всё здесь расцветает. Свет словно живёт в подземном объёме пещеры. Очень подходит к нему выражение – живые световые зайчики.

– А не заключено ли какое-нибудь колдовство здесь? – Любая жизнь на земле – это колдовство природы и Творца. И ещё любая жизнь имеет внутреннюю духовность, а сама Земля наполнена совокупным сознанием всего живущего на ней.

– Ты хочешь сказать, что здесь в подземном акрополе жизнь течёт и продолжается?

– Сдвиги и перемещения пластов всегда идут в покрове земли.

– Но это геологические катаклизмы, а думающая мысль обитает под землёй?

– Она везде, но только может быть в другом измерение, времени, состояние или сияет в параллельных мирах.

– А в ней есть интеллект?

– Я думаю – да, но, а с ним раньше развивается духовность.

– Выходит храм под землёй живет?

– Сомнения нет, ведь мысль убить и спрятать навечно нельзя!

– Так будем спускаться в это подземное царство?

– Конечно, ведь мы пришли искать клады!

– А что потом будем делать с золотом? – засомневался Михаил.

– Разве ты не знаешь, что люди делают с богатством?

– Не нравиться мне утопать в роскоши и праздности!

– А я хочу жить в довольстве.

– Многие пираты обладали несметными драгоценностями, но не один из их них не имел душевного равновесия и успокоения.

– Я пришёл искать приключения и клады, а не разводить здесь философские разговоры.

– Тогда спускайся по веревке на акрополь первым и выходи на контакт.

– С кем?

– С обитателями храма и города.

– А где они?

– Не волнуйся, они найдут тебя.

– А вы?

– Не хотим грабить древний город.

– Трусите под предлогом своей чистой душевности?

– Мы – сомневающиеся и не думали, что попадём в осязаемый рай! – ответил за всех Громов.

– Боишься остаться здесь?

– Нет.

– Так тогда радуйся, что будешь обитать в раю!

– Я хочу ещё пожить в земной усладе.

– Тогда не надо было будоражить и волновать меня мечтой о кладе!

– Так ищи и бери его.

– Ага, сначала вы бросили сомнения, вызвавшие страх у меня.

– Ты капитан Вольного Ветра и вдруг боишься?

– Нет, но сомневаюсь и задумываюсь, хотя очень хочется побывать в царстве каменного архитектурного грассирования. Ведь такое возможно всего один раз в жизни.

– Согласен – это чудесный и чарующий момент!

– Так давайте вместе ринемся в подземный рай?

– Но не будем кощунствовать?

– Если ещё вернемся обратно живые!

– Разве может рядом с мечтой пребывать смерть?

– Наука подтвердила, что в нашем мире везде есть энергия.

– А мысль?

– Представь, что мысль и слово тоже энергия, способная материализоваться.

Мать-Земля любит нас, видишь, она открывает нам свои тайны, посвящает в свои секреты.

– Для чего?

– Чтобы мы жили в благости на её поверхности, а ты хочешь грабить и воровать сокровища предков.

– Но мы же достаём из её глубин полезные ископаемые?

– Здесь Творец направляет наше сознание и корректирует наши знания для использования энергий Земли, делая нас богатыми и беспечными.

– Позвали искать клад, а сами читаете полезные нотации! – недовольно фыркнул капитан. – Но я спускаюсь в мистическое марево античности! – вдруг решительно заявил “Вольный Ветер”. – И будь, что будет!

– Мы за тобой.

Затаённый и стыдливый долг быть богатым сменился у кладоискателей на священный энтузиазм к историческим ценностям предков. Но они не могли понять, какие благостные силы и слова подействовали на их мещанское сознания с бытовыми тревогами жизни.

И вот дрожь наслаждения соприкосновения со стариной охватывает непоседливых искателей приключений и богатых кладов, которых они никогда не держали в руках. Будто простолюдины стали посланцами Радости Земли, получив её внутренний ритм, убрав из своей жизни все проблемы и найдя счастье на сегодня, да на всю оставшуюся жизнь.

Красноречивая метафора слова, как птица, кружилась и вела кладоискателей к контакту с гармонией, соединяя, древние и современные знания, постижение магической силы мира, где всё постоянно меняется, оставаясь неизменным, но всё равно новым и интересным будет каждый приходящий день.

Свет пещеры, вобрав лунную и солнечную энергии, озарял детей планеты Земля.

– Смотрите, опять появилась Гиката и её сверкающий след! – счастливо закричал “дядюшка Сэм”. А остальные кладоискатели вздрогнули и боязливо оглянулись вокруг, ожидая новой и грозной мистификации.

 

ЗАПЕЧАТАННАЯ ПЕЩЕРА СКАЛИСТОГО МЫСА

Художник Александр Челаев словно отделился от современного мира и погрузился в пучину древней жизни. А нет состояние лучше этого, ведь благодаря нелепому случаю, когда в руках у него оказалась историческая книга с захватывающими сюжетами, и завороженный поплыл он по страницам, как белое перо паруса, некогда гордыми кораблями бороздившие Понт Эвксинский.

Совсем рядом, где он работал в своей мастерской, оказывается, бросал якоря Мезийский флот римских лихих моряков, доплывших до далёкой Тавриды, высадивших десанты своих храбрых легионеров, смело вступивших в яростные бои с местными воинственными аборигенами – таврами и воинами могучего и ненавистного Митридата.

Точно услышав зов далекого времени, тихий шепот, исходившей из толщи земли, мучительный и молящий, будто о чём-то просивший, Саша пришёл к каменным блокам крепости, выстроенной и оборонявший скалистый мыс. Римляне, как и везде в завоеванных землях и колониях, строили и мостили прочные дороги, а свои жилища обводили крепостными стенами, где была аккуратная прямоугольная планировка городища, а в нем по возможности сооружали термы – римские баниклубы, где не только парились в ароматном оливковом и лавровом пару, но занимались спортом, искусством, чтением.

Циклопическая кладка крепости аккуратно сложенная и подогнанная огромными дикарными камнями стояла прочно и надёжно уже третье тысячелетие, вызывая уважение и восхищение перед трудом далеких предков. Саша обошёл стену, долго стоял, раздумывая о вечности жизни на земле, любуясь каменной, мощной плотью, как глыбы-века, вложенные в историю человечества. А вокруг тишина и грусть, словно белые слепцы, цвели лишайниками на шершавых скулах скал. Он присел, а потом прилёг у каменного старца, владыки скалистого мыса, испещрённого раздумьями морщин, трещин и впадин. Цветы земных глубин проросли чистыми и голубыми глазами древних обитателей крепости. Будто Лик Прекрасного тянулся из первых веков нашей эры к суровому времени апокалипсисам двадцатого века.

Внезапно, к удивлению Саша, из щели выползла зелёная ящерица, и тут же при свете солнца засверкала золотом и старинной чеканкой на тонкой спине с вязью сладостного узора. Плоть призраков всколыхнуло древнюю стену, а бронзовые глаза ящерицы источали змеиные сны. И горький дух полыни закачал и понёс Сашу в бирюзовую и бесстрастную тьму бездны.

Он надавил цокольный камень и тот, подчинясь силе его мускулов, а точнее скрытому механизму, движущейся только по магическому маршруту, медленно отошёл в сторону, открывая лаз на тот свет, а точнее в античное время. Художник и альпинист Челбаев смело ринулся в забытый и отвергнутый мир, будто он устал от проблем и нищеты сегодняшних дней.

К его удивлению, под землёй была отличная видимость, создаваемая искусно созданными трещинами в куполе объёмного пещерного зала, сквозь которые просачивался солнечный свет, отражаясь от гладких стен и зелено-фосфорической толщи воды, зеркалом замершей в глубине пропасти.

Каменная лестница, с искусно выложенная ступенями, делая закруглённые и плавные повороты, винтами спускалась к воде. Саша шёл осторожно, машинально ведя счёт ступеням. Корни деревьев и многолетних трав, как щупальца сто головой гидры, свисали с потолка. Ступал аккуратно, камни были затянуты высохшими водорослями, какой-то мелкой трухой, с неровными щербатыми краями от некогда стучавших здесь триста лет окованных и деревянных подметок римлян, а может, и тавров. От полированных стен веяло теплом и загадкой. Внизу, рядом с водой оказалась стоянка флотилии с прикованными кораблями, некогда красивых парусных и гребных судов, но уже развалившихся, пришедшим в полную негодность, сгнивших и рассыпавшихся. Только коррозийные цепи и якоря, тоже превратившихся в тлён, подтверждали принадлежность этого месиво к лихим пенителям морей. Ещё едва зеленели медь, бронза и редкое золото, инструктированное на богатом вооружение.

– Почему опустился уровень воды, и римский флот оказался на суше? – задал себе вопрос художник и тут же, размышляя, ответил: – Землетрясения и смещение геологических платформ и пластов поменяли рельеф моря и берега. И упала линия Понта и ушла вода от своей прежней высокой отметки.

Саша поднял голову и внимательно осмотрел свод пещеры, светившийся солнечными звёздами, словно Божественные небеса, где был очерчен круг с крестом, символизирующий солнце. В представление предков гора есть символ мировой оси, а пещера является сердцем горы и сохраняет с ней осевую символику. Все почившие и воскресавшие боги рождались в пещере. Ведь пещера связывает подземный мир и небеса, сочетая в себе образ мира. Голубой и золотой фон пещерного склепа чрева Матери-Земли, где встречаются уходящие в небытиё и вновь рождающиеся жизни, стал первобытным святилищем. И тени вечных сущностей призрачно мелькали перед оком Александра, нарушившего святое таинство своим появлением. Он, как и его предшественники – римские воины, вторглись в тайну первобытного культа.

Что теперь ждало его? Смерть или возвращение в мир живых?

“Только молитва вызволит меня!” – подумал Саша. – “Но к какому Богу должны обратится мои уста? Кому поклоняться? Хотя местом рождения, погребения и воскресения Иисуса Христа тоже была пещера. Значит, буду просить его о спасение!”

… Дальняя родственница старого адмирала Мила Брамм, заядлая ныряльщица подводного плавания, краевед и экскурсовод, давно интересовалась топографией у Адмиральского пляжа, маленькой и уютной трещины в толще Скалистого мыса. Но попасть в закрытую и строго охраняемую зону для власти имущих, не представлялось возможности. Но неожиданно пенсионный родственничек пожаловал на курорт, и Миле тут же выписали пропуск для посещения плешивого старичка.

Мила сразу прикатила к дорогому дядечке, поцеловала его в пятнистый и иссохший лоб, вручила кулёк с фруктами, спросила о здоровье тётушки, и, не теряя времени, кинулась исполнять свою давнюю и заветную мечту. Костюм подводного плавания из хорошего и тягучего неопрена ей подарил друг и товарищ по совместным ныряниям Миша Воробец, который он привёз из Америки, где сопровождал богатую и капризную туристку. Стройная и гибкая, но уже не юная, Мила быстро облачилась в плотно облегающий костюм цвета морской воды, на спину одела баллоны акваланга, подпоясалась свинцовым поясом, взяла нож, фонарь и бухнулась в море прямо с железной площадки и лестницы, сооружённой для именитых и сановитых купальщиков.

Сразу же перед стеклом маски появился диковинный подводный мир со своей кипучей и волшебной жизнью, где в прозрачной синеве висели стеклянные медузыплафоны, источая щупальцами мистический страх. Мохнатые водоросли медленно колыхались на каменной стене, уходящей на морское дно. Рыбье серебро струилось и сверкало драгоценным ожерельем. До безумия она любила этот живой и радостный мир другого измерения – глубины морской воды! И мысленно шептала:

– Как мне хорошо с вами рыбы и крабы, мидии и моллюски, водоросли и кораллы! Как великолепен и восхитителен ваш восторженный мир! Здесь я чувствую себя свободной и вольной, владычицей воды – тут я парю, взлетаю вверх и опускаюсь ко дну, я плаваю, точно летаю и горжусь своим пребыванием в морском царстве! Томленье тела в ощущенье красоты. Неистов мой порыв, прекрасны чувства и луч зеленый искрится и играет в короне солнца и волны! Узоры бухт и грохот острых скал. О, музыка воды певучей! Царица брызг! Любовница прибоя! Морская нимфа Милая по имени, изгнанница земли, омытая слезой солёной! Гори в руках, блистай в глубинах лампада снов моих любимых, где ждут меня святых подводных лики!

Молитва моря, тут мне всегда поёт и плачет божественная и белогривая волна. Встречайте влюблённую, вкусившую морское пребывание и подводное очарование!

“Ихтиандр” или пловчиха Мила медленно и величественно в полукружье разводила руками и ногами в сапфировом токе воды, точно исполняла священный ритуалтанец, и окруженная царственной свитой из грациозных и гордых рыб. Они плавниками изящно приветствовали свою покровительницу, которая никогда не стреляла и не убивала живой и жизнерадостный морской мир.

Умиротворенная радость, беззаботность и вибрация счастья были в её плавательных движениях, словно Фея Морской Воды скользила в муаре моря, излучая свою безграничную любовь, вступая в резонанс с благостными колебаниями воды и неба, Земли и Космоса.

Милу очень интересовал этот подводный скальный выступ, вдруг обрывающийся в неизвестность – глубоким провалом. “Возможно это вход в гигантскую пещеру?” – подумала пловчиха. Она любила исследовать подземелья полуострова и не раз участвовала в экспедициях спелеологов. Там, перед ней открывался мир особой тишины и покоя, красоты мрака и непреодолимого влечения жуткого страха, будто открывающего ей великую истину познания, наконец, приключения томили и звали её в свой кипучий водоворот.

Отважная пловчиха повернула в глубокую трещину в земной коре. Люди с давних времён хорошо знали, что из земных глубин часто выходят своеобразные адские инвольтации, мутящие слабый человеческий разум. Потом вода аккумулирует и переносит информацию. И видно память мрака с сильным информационноэнергетическим негативом, хранящим страшные преступления и сражения, кровь и смерть давних предков подействовало на чувствительный женский организм, и вызвали у неё чувство тревоги, нервного беспокойства и безотчётного ужаса.

Вода вокруг пловчихи стала красной, как кровь. И колыхались красные водоросли кораллина и церамиум.

” А не кровь ли эта жертвенного человека?” – мелькнула мысль у Милы. Она читала популярную литературу, где “отец истории” – Геродот пишет, что Богине Девы в Тавриде было сделано святилище на скалистом утёсе, с вершины которого тело принесённого ей в жертву сбрасывали в море. Мила даже хорошо представила Деву. На Богине был длинный хитон, подтянутый у груди, а у талии перехвачен поясом. Руки обнажены и видны нагие ступни её маленьких ног. Голова украшена калафом, в правой руке патера, в левой цветок. И бородатые тавры у её ног, склонившиеся на колени. И белая очередь новых бледных жертв для встречи в пропасти со Смертью.

А, может, это мелькнула голограмма, записанная особой энергетикой пещеры? А вдруг я провалилась в далёкое время, где меня сбросили со скалы, и теперь плаваю в кровавом колодце?

А море горело красным пожаром. И странный гул шёл из плоти воды и земли, словно предупреждая живых. Будто страшный катаклизм катился в глубинах, сокрушая всё на пути. Дух земли ярился и метался в разбуженном гневе. Волна страха покрывала территорию ужасом.

… Встреча оракула пещеры и феи морской воды произошла в святом магнетическом кристалле грота. В тишину подземного ока её вынес страшный водоворот, а его поразил удар молнии, прорвавшийся через отверстие в своде пещеры, к счастью, ослабленный каменной броней. Но голову его рассёк кровавый шрам и он бездыханный свалился у плещущей воды, откуда и вынырнула прекрасная фея. Она и лечила пораженного и повергнутого художника магическим ударом.

Прошло целительное время, когда оракул пришёл в себя, оклемался, и теперь надо было искать путь к спасению, ведь каменные ступени по которым спускался Саша в пещеру, обрушились под каким-то колдовством или от толчка землетрясения. Но ведь художник хранил в своих мускулах навыки скалолазания, занимаясь в юности альпинизмом. Тем более между ними пробежала какая-то невидимая искра, родившая великое и святое чувство – Любовь, хотя они уже были в летах отцветающей зрелости. Эта пещера являлась одной из мест силы, где процветал душевно-духовный подъём. То ли воздействие очарование святого места, то ли последний всплеск молодости, но оба тут же влюбились вдруг в друга и с такой силой и страстью, что им могли позавидовать тысячи влюблённых. Побыв чуточку времени, даже один скоротечный миг в витальноэнергетическом уголке, люди покоряются невидимой энергии, воздействующей на них. Здесь они восстанавливают силы уходящей жизни, чувствуют прилив небывалого восторга и разлива состояние радости. Тело и душа будто поют в физическом подъёме, чувствуешь себя возвышеннее, моложе, в спортивной активности и удаль молодецкая танцуют в твоих налившихся мускулах.

Эмоциональный подъём поднимает тебя до творческих и нежных высот, когда хочется петь, шутить, читать стихи и влюбляться с неисчерпаемой силой. А половое возбуждение разрывает твоё застоявшееся и засыхающее тело.

Только здесь голова работает четко и ясно, а мысли яркими кометами прорезают мозг земного шара, совершенно просто разрешая житейские запутанные проблемы.

Но главное в душевно-духовных места языческого святилища твоё сердце, как прелестная роза, расцветает роскошно и неизъяснимо романтично. Ведь никогда так не пела твоя сущность гимн жизни, и не было так хорошо, как в это благословенное мгновение, и больше уже не будет настоящего и не проходящего состояния упоения любви и радости. Ох, как хочется закружиться или навеки застыть в волнующем состояние как можно подольше или протянуть этот миг на всю оставшуюся жизнь. И с трепетом произносишь языческую молитву – Слава Солнцу, Синему Небу и Золотой Земле, где живёт и здравствует Человеческая Любовь!

В деревянном скопище разрушенного былого флота римлян он отыскал несколько бронзовых и металлических осколков. Вгоняя их камнем в расщелины скал, и используя как опоры, он медленно стал подниматься к небесному отверстию в пещере, куда он и проник накануне.

Обессилевшая фея от борьбы с кипящей водой подземного толчка, с последней надеждой внимательно следила за поединком мужчины с перевязанной головой с отвесными скалами. Только он мог принести им обоим – спасение.

И вдруг Саша снова перед глазами увидел золотую ящерицу, легко скользившую по отвесу, показывающую ему правильный и верный путь по скалам. Под пальцами рук у него стали появляться надёжные и крепкие зацепки, а ноги становились на удобные полочки и опоры. Даже в теле и одряхлевших старческих мускулах он почувствовал легкость и упругость, прояснилась и одурманенная ударом голова.

Ангел скал – золотая ящерица, сверкая зеленоватожелтой чешуёй быстро, ловко и смело лезла по крутым участкам. Её проворности и изяществу можно было позавидовать. Иногда она замирала на скале, удивлённо поворачивая головкой, будто ожидая своего грузного и неповоротливого спутника.

” – Чего ты так неуклюже ворочаешься на скалах?” – будто порицала она раненного Человека.

– Не бросай меня, моя спасительница, золотая ящерица! – губами шептал Саша.

– ” Ты посвящён в тайну запечатанной пещеры и должен хранить свято, ведь ты первый кому за два тысячелетия доверили её!”

– А мы с Милой выберемся отсюда?

– “Ваша любовь – это земное счастье сохраняющая красоту мира!”

 

ОСТРОВ ДУХОВНЫХ СОКРОВИЩ

Тихая ночь. Я сижу на морском берегу пионерского лагеря Артека. Пред мной Адаллары – две скалистые головы братьев-близнецов, погибших здесь по легенде. Луна осеребрила скалы, прочертив тенью вековых морщин уже постаревшие лики князей. Хотя лица дышат отвагой храбрых и мужественных воинов. Один из них птицей летал в дальние страны, и звали его Георгий, другой Пётр с магическим жезлом по дну моря вышагивал. Не выполнив поставленные им условия мага Нимфолиса, они погибли в морской пучине вместе с красавицами, тоже сёстрами, перед которыми они хотели показать своё волшебство, выходит с корыстными целями, а могли просто так понравиться полюбившимся девушкам. «И теперь повествуют эти скалы о том, как скорбно кончаются попытки взять что-либо силой от души человеческой» – так гласит конец легенды.

Не раздумывая, бросаюсь в фосфорическое море и быстро плыву на волшебный остров. Его призрак таинственно-серебряный медленно вырастал из блистающей синевы моря и приближался фантастический и величавый. Устал, но упорно выгребаю в мускулистых волнах, они будто подхватывают меня и бережно несут к счастью.

Вот и желанный берег, выбираюсь и смотрю на Гурзуф, огоньки-глаза, словно солнечные дни, годы, века моргают ресницами, слезятся росой, зеркально отражаются и улыбаются алмазными звёздами. Стекляннозолотые огни ночного Гурзуфа с византийской крепостью и быстро идущей тенью поэта. А вдали рубиновый и родной эскиз горы Авинда, ставшей моим литературным псевдонимом.

Сердце замирает от сладостного предчувствия, вотвот оно должно случиться, не знаю, что предстояло, но блаженство уже охватило меня. Приятное идеальное состояние, конечно, встреча, но с кем?

И вдруг старинный чёлн подплывает, а там курчавый молодой маг сидит. Старый грек-гребец подаёт руку Пушкину, и он ловко сходит на берег. Всё как в тайне предполагал, я должен его увидеть и вот получилось на острове.

– Здравствуйте, Александр Сергеевич!

– Добрый день, страж скал.

– Зачем пожаловали, Великий Поэт?

– Вы прямолинейны, но мне нужно побывать на клочке суши, омываемом морем, ведь в сказах моих есть остров Буяна.

– Могу вам показать «голову Петра», так по легенде называется этот остров?

– Мне нужно одиночество на чудном острове.

И маг ушёл по каменным ступенькам, растворился в серебряном тулове горы, и вскоре жемчужный его силуэт появился на вершине обрывистого острова. А среди грёз ночи вдруг ожил город с белыми стенами, с золотыми куполами, где лебедь-птица по морю плывёт. Плеск волн, как прекрасные стихи поэта, летел и кружился над островом. Как в друг вспыхнула звезда и покатилась по небу, чиркнула и озарила ночное пространство. И по сверкающей дороге к Богу удалялся от нас жемчужный Ангел, осветивший райским благозвучием поэзии Крымские горы, Чёрное море и острова Адаллары.

 

ПОМОЩЬ БОГИНИ АФРОДИТЫ

( Правдивая быль из состоявшегося мужественного плавания одиночки-инвалида)

Капитан каяка с пышным именем «Потомок Митридата Понтийского» Юрий Лишаёв, по кличке «Фантик», двигался вдоль Керченского полуострова, где в далёкие времена блистало своим богатством Боспорское царство. В плавание он отправился по зову легендарного царя Митридата, явившемуся ему во сне и приказавшему, как потомку рода, восславить его имя среди нынешних современников. И мастер спорта по скалолазанию в прошлом, а сейчас калека, когда Юра разбился, упав с летающего параплана, и повредил позвоночник, ноги его теперь безжизненно лежали в отсеке каяка. Хотя Фантик недавно сумел выиграть чемпионат мира по скалолазанию среди инвалидов.

А внешностью Фантик явно походил на своего далёкого предка, волевое и мужественное лицо, с непобедимым огнём в глазах и яростью горения неукротимой энергии, наделён был ярким умом, способный моментально выбирать точные и правильные решения, и всегда готовый биться за свою идею до последнего конца.

Маршрут начал с бухты Нового света и прошёл уже достаточно опасных приключений и испытаний в суровом осеннем плавание на легком одноместном судёнышке, попутно открывая много разных див и чудес. Море зловеще бурлило в грозных штормах. Особенно мощный шквал накрыл его, когда он вошёл на каяке в Керченский пролив. Волны поднимались ударной силой, небеса сверкали фосфорическими молниями, а гром падал с высот чудовищным звуком разверзнутой сокрушительной силы. Море вскипало и вспыхивало.

Бывалый скалолаз, а теперь уже «морской волк» напряг все свои мускулы, чтобы быстрее выгрести к спасительному берегу, лежавшему где-то рядом. Но шторм слепил глаза и гнал каяк в непроглядную тьму, вздымающуюся гигантскими водяными башнями. Юрий был накрепко привязан к своей ладье, будто ставшей уже частицей его мускулистого в руках и мертвого в ногах тела. Перевороты на ней он крутил умело, без паники и страха, даже лихо, но при тихой и штилевой погоде. А сейчас, в чертовской гудящей болтанки, вряд ли он мог бы вывернуться из накрывшего тяжёлого и губительного пласта воды.

Каяк вставал узким носом навстречу волнам во мраке, где голодный, уставший, в горячем поту страдал и дерзал капитан. Из последних сил неистово грёб, но угрюмо и грозно впереди и вокруг вставали водяные вершины. И понял моряк, что скоро умрёт, погибнет в могучих валах, бьющих в лоб и пенно мимо летящих. И будет он долго утопленником носиться в бушующем море волнами отпетый.

Он вздрогнул, очнулся от тяжких дум и снова впал в забытьё, но не выпустил весло, а грёб и грёб, теперь уже точно зная, что смерти ему не минуть, и станет Юрий очередной жертвой беснующегося моря, подношение его жадным глубинам. Если не погиб на головокружительных скалах, то от гневного моря не уйдёшь!

А ветер гудел и выл, как живая душа металась и страдала, будто поведать хотела о чём-то важном и сокровенном, о давнем расцвете Боспорского царства. Ветер стонал, словно искал облегчение в терзавших его давних муках, волнениях, восхищениях и радостях, рассказывая отчаянному одиночке-мореплавателю, о славном времени скифов и греков, протекавшем на окрестных берегах пролива с античными городами: Киммерик, Китей, Тиритака, Акра, Фанагория, Горгиппия, Нимфей, Пантикапей, Мирмекий и других. Сейчас развалившихся от старости и теперь забытых людьми, замытых песком, залитых водой и сдавленных прессом тяжёлой глубиной времени.

И вдруг оттуда прояснился силуэт богини Афродиты, рождённой из морской пены и ставшей покровительницей моря (Понтия) и мореплавателей. Храмы и статуи её в Боспорском царстве устанавливались около самой пристани, где были стоянки кораблей.

Из летящего мрака ненастья в непроглядной выси сверкнул над терпящим бедствие в едином целом – человеком и каяком божественный лик Афродиты, как одинокая серебряная звезда, светившая и горевшая из тьмы бездны.

– Я явилась пред тобой, моряк, чтобы оказать тебе спасительную помощь!

– А разве есть надежда?

– Да, в память о твоём могучем прадеде – царе Митридате, в честь него ты совершаешь своё героическое плавание, я должна помочь тебе и противостоять злым силам.

– Ещё очень хочется погулять, потанцевать и посмеяться в морском мраке!

– Превратим борьбу против природного бедствия в буйный и бодрый праздник.

– Но силы мои на исходе?

– Крылья птиц помогут нам.

И увидел моряк на голове богини высокий и сложный убор, ведь почитали Богиню со стихиями Земли и Неба (дочь Урана), но и с таинством подземного мира. А ещё поклонялись Афродите и её фиасу за покровительство любви, свадьбам, браку, деторождению. Плодотворно влияла она на плодородие полей, садов и стад.

Лицо богини с классическими чертами канонов красоты, причёска с волосами, разделёнными на прямой пробор, а вьющиеся пряди подобраны кверху. В ушах круглые серьги в виде розеток.

Диадема из трёх розеток украшала головной расширяющийся калаф с прикреплёнными крыльями большой птицы подобно гусиным или лебединым. Но возможно это были крылья большой морской чайки, ведь птица ассоциируется с небом и морем, а здесь являлась атрибутом или символом божества.

Духом святым Афродита почиталась в разных стихиях: Неба (Урания), Земли (эпиклессы, связанные с плодородием) и Воды (море и мореплавание). Любили и славили Афродиту в Боспорском царстве. Молились её образу. Чеканили на монетах, одетой в длинный хитон и гиматий, а головным убором её был калаф с наброшенным на него покрывалом. Приносили дары из раковин морского гребешка, устриц, мидий. Священным символом Афродиты стал дельфин: их не ловили, не убивали, не ели. Ведь дельфины стали амулетами и симпатизировали нежной и неистовой любви. В коропластике Эрот изображён верхом на дельфине.

И против смертной бури, совсем скрутившей в буйных вихрях одинокого, терпящего бедствие, моряка, восстала прилетевшая богиня. И будто выросли у каяка и капитана сильные крылья и подняли их над метавшимися сокрушительными волнами, и понесли к красным маячным огням и кострам Тиритаки, зажжёнными спасительными знаками, что радостно блеснули во мгле мокрой мути.

А ведь прошедшие годы жизни духом душевным и прощальным уже пролетели у Фантика перед глазами, и готовился он к встрече с морской могилкой, готовой спрятать его и тихо качать в синей и слепой глубине.

Но выжил и выстрадал гремучий и губительный шторм капитан Бесстрашия с помощью богини Афродиты, явившейся из античных времён, и провёл свою ладью памятью о великом царе Боспора – Митридате У1 Евпатора вокруг Керченского полуострова, где во многих местах ещё сохранились развалины городов, крепостей, курганов, башен, портов, акрополей, храмов, домов, мастерских, подсобных жилищ и некрополей.

И словно лунным диском засветился абрис Митридата, точно отблеск античного счастья в мраморной красоте архитектуры дворцов, где выросли сейчас убогие бетонные пятиэтажки и коробки. Под этой призрачной и прекрасной луной Фантику стало грустно и тоскливо видеть гигантское скопление Керчи, соединившей все города Боспора в один клубок с улицами-змеями, с ядовитой грязью и химической шелухой. Лишь одинокими жемчужинами ещё сверкают руины древних строений под бегущим ливнем луны. К счастью, лик Митридата неизменно горел в небесной красоте, точно отражая далёкое нам ушедшее золотое время архитектуры.

 

АФАЛИНА (В ПОИСКАХ АТЛАНТИДЫ)

В открытой рубке яхты Вольный Ветер стоял широкий стол, рядом находился штурвал, здесь сейчас заседал научный совет. Корабль стоял на рейде в Двухякорной бухте. Палевые холмы и горы толпились и извивались вокруг, а скалистый мыс Киик-Атлама (Прыжок дикой козы) шумел прибоем и пеной. Крылатые фразы и научные изречения из уст членов хорала заседания витали над яхтой: Крест пространства, Циркумпонтийская зона, Александрийский мередиан, о судьбе Атлантиды, описанной Платоном в диалогах Тимей и Критий, о порче народов и гневе богов, об упоминание катастрофы в Библии и о других феноменах истории.

– Так вы утверждаете, что Атлантиду нужно искать в Черном море? спросил капитан Вольный Ветер.

– Мы предполагаем, но и Крым является е частью! ответил горноспасатель Громов.

– Откуда у вас такие предположения?

– Из собранных опубликованных статей специалистов.

– А если это их фантастические размышления?

– Фантазия не рождается на пустом месте, а всегда несёт в себе крупицы истины и знаний.

– Хорошо, а какие границы местонахождения Атлантиды вы очерчиваете?

– Пока только предположительные.

– Точнее?

– Вот перечитай собранные нами статьи об Атлантиде и сам выбери гипотезу о местонахождение островов!

И капитан углубился в чтение интересных и захватывающих рассказов об исчезнувшем в древности материке.

Заседание научного совета продолжилось уже после вкусного обеда, но наполненная плоть явно мешала ярким и пронзительным мыслям, так что протекал сытый и ленивый разговор.

– Красиво и поэтично сделали свои описания погибшей Атлантиды ваши специалисты, читаешь и дух захватывает! похвалил капитан просмотренные статьи.

– А какое теперь твоё мнение о е границах?

– Согласен, что острова Атлантиды утонули в Черном море и они находятся рядом с Крымом, который являлся е частью.

– Но как найти эти границы?

– Нам поможет Поющая Джэсси.

– Кто это?

– Дельфин, точнее дельфиниха Афалина, она жила в дельфинарии, но я помог ей бежать из неволи, теперь Поющая Джэсси мой лучший друг и помощник в море.

– А как ты е найдёшь?

– Просто, сейчас она охотится в нашем районе, я постучу условным знаком под водой и Джэсси услышит мой призыв. Но лучше включить радиотрансляцию с записью Танец маленьких лебедей, она под эту музыку выступала в бассейне и запомнила её очень крепко.

– А что дальше?

– Расскажу ей о наших поисках, она способна нырять глубоко и может оставаться под водой до пятнадцати минут, возможно, она и видела погибшие города Атлантиды?

– Афалина поймёт тебя?

– Конечно, ведь она выучила русский язык, находясь на многочисленных гастролях в театре дельфинов. Нервная система у них на высоком уровне развития. Головной мозг шаровидной формы с извилинами напоминающие человеческие. Способности к обучению у дельфин совершенные и легко вступают в контакт с людьми, покажи им два-три раза заданное действие и они выполнят его. И никогда афалина не проявляет агрессивности и не нападает на человека.

– Всё это сказочная феерия, но как хочется верить в воображение сути и рая окружающей действительности. Ведь несомненно чудеса технической и культурной мысли атлантов влились в мифы и сказания, а потом пышно и правдоподобно расцвели приукрашенные.

– Ты прав, Остров Блаженных рождён ещё в древней мифологии Вед или шумеров. У них был мудрец Утнапиштим, посвящённый в секрет бессмертия, это же он становится Ноем библейской легенды.

– Выходит, что этот остров поделён на две части рай и ад?

– Точно.

– А какую часть мы будем искать?

– Остров-рай от которого и родился мифологический Эдем.

– Где стояла столица атлантов город Клейто?

– Да.

– Скажи, а не хранит ли топоним Керчь отголосок этого имени?

– Возможно всё в нашем многовековом прошлом.

Дельфинья стая из четырёх особей объявилась быстро, только включили мелодию Танца маленьких лебедей. Они, словно завороженные, слушали музыку, медленно кружась вокруг яхты. Только одна подплыла к самому борту, тыкаясь в него носом, будто здороваясь.

– Джесси, ты молодчина, что приплыла! приветствовал её Вольный Ветер. Она тут же нырнула, и через мгновение последовал рывок назад и взлёт темного лоснящегося тела высоко в воздух, где Афалина закрутила сальто, перевернувшись, она шлёпнулась животом о воду. И тут же застучала, заиграла хвостом, приветствуя капитана, или будто извиняясь за не четко выполненный пируэт.

А капитан, обтянутый резиновым подводным костюмом, уже плавал рядом с Афалиной. Она свистнула и тут же остальная тройка окружила их. Грациозные и изящные любовники моря, словно лебеди на сцене, легко и быстро скользили по поверхности воды. Белое блестящее брюхо, как крахмальная пачка балерины придавало дельфиницы королевскую красоту и изысканность. Рожицы дельфинов приветливо улыбались, точно они встретили давнего и хорошего знакомого. А лукавые глазки добродушно искрились и играли, будто в них был собран свет Черного моря от бирюзовой тишины до буйства сердитых валов.

К весёлой компании присоединился Мишкааквалангист и пенная карусель направилась на восток, где всходил алый круг солнца, освещая древние следы Атлантиды с Киммерийскими валами и Геракловыми столпами, с Центром легендарной цивилизации, ныне пропавшей и погребённой, но так и не умершей в памяти потомков. У штурвала яхты стал Громов, парусный грот был автоматически поднят и корабль медленно и плавно шёл за счастливыми детьми моря, танцующими в волнах.

Плотность морской воды пластами теплой и холодной, перемешанной в объёме пространства и отсчёта веков, будто погружало объединённую экспедицию из дельфинов и аквалангистов в петли времени. Подобных случаев перемещения людей во времени и различных земных и космических точек, выпадение из времени, их исчезновение и вновь появление зафиксировано историей великое множество.

Путешествие во времени, постараемся дать примитивное научное или логическое объяснение этому феномену. Прежде всего, это аномалия времени, накладываемое друг на друга, когда происходит взаимодействие существующих в них физических тел, приводящие к мистическим и необъяснимым результатам. Специалисты трактуют об искривление пространства-времени, о замедлении или ускорении течения событий. Или об энергетических каналах, связывающих различные области пространства и времени, это дат случаи мгновенного перемещения, возврата в прошлое, уход в будущее.

Перед героями-ныряльщиками вдруг появилось видение карты многострадальной Атлантиды во всей блеске и мощи, ныне сгинувшей и пропавшей в развалинахобъёмах Керченского полуострова.

Прежде всего отличная инженерная конструкция города-острова, стоявший на водных и земляных кольцах, яко же на блюде. Каменная стена обступала город с четырёх сторон, на каждой из которой высились по три нефритовых башен дивного изящества и зодчества. В чудесный город вели золотые ворота, словно выкованные солнечным лучом небесным мастером, тонкий кружевной орнамент переливался и искрился радужным светом. Над ними сияла Божественная жемчужина с алмазным блеском, видный на далёкие просторы. Поднятый глаз, сканирующий землю, и поднятый луч, зондирующий центральную часть страны. На вершине скалистого холма был выстроен кремль с неизречённой красотой храма возвышенного и волшебного.

Остров Блаженных, обетованная земля Атлантиды, лежал в кольце мировой реки. Одно из названий мирового кольца это Фасис, библейское Фисон. У древних китайцев звучит Фанчжан, родившиеся от индоевропейского Тасис ( Вода Вод). А у атлантов Тасис был Тритоном или трехводный. Кольцо из трёх рек Дона, Днепра и Салгира называлось река Океан и была связана истоком с морем Океаном или Черным морем. Чермное – звучало в устах атлантов и об этом упоминал Платон.

Он же написал, что город был стёрт с земли землетрясением и волнами моря за сутки и одну бедственную ночь. Страшная и жуткая катаклизма природы. Погибла первая индоевропейская цивилизация, е великая культура и высокотехническая мысль. Процветал рай и стал адом. Являлся центром мира, где в величественной башне-храме находился его символ главный зиккурат, и оказался на краю света. Там жил Властелин колец Лабиринта Бессмертия. Лабиринт стал эмблемой смерти и возрождения, где находится зона перехода между двумя мирами, это и есть символические врата. Танец лабиринта отображает путешествие и метаморфозы души.

Потом и в Боспорском царстве будет античная Богиня Деметра, похищение её дочери Коры и вновь возвращения на землю, стал наивной попыткой древних объяснить смену времён года, когда умирает и возрождается растительность.

Атлантида состояла из трёх островов, хотя египетские жрецы толковали о семи островах. Аммонов, Плутонов и Посейдонов. Аммонов смело отожествляем с Фанталовским полуостровом, ведь в имени Тантал (Ф звук древнегреческого языка), в нем отзвук имени Атланта, древнеегипетского Аммона.

Посейдонов остров он же платоновский Срединный остров, наш Крым, только без Керченского полуострова, ведь там стоял город имени Клейто.

А Плутонов остров исчез, провалился на дно моря под ударом мощного метеорита или кометного тела. Погрузились древние литосферные плиты в самой глубокой части моря, и никто до сих пор не опускался на двухкилометровое дно, укрытое сероводородной мглой, в поисках утонувшей части Атлантиды.

Дельфин Джесси, как опытный лоцман, вела команду подводных археологов, но больше искателей приключений по сложному фарватеру Керченского пролива, где вставали Посейдоновы столбы, превратившиеся в скалистые мысы. Но петля времени порой возвращала их в прошлое древней истории, теперь они стали аргонавтами, и перед ними открылся дворец царя Ээта: В молчании вошли аргонавты во двор, увитый виноградными лозами. Там стояло четыре красивых фонтана, и текло из одного молоко, из другого вино, из третьего благовонное масло, из четвертого струилась прозрачная, чистая вода, и была она зимой теплая, а летом студная. И у Платона есть запись об источниках с горячей и холодной водой.

А античное слово Боспор, давшее имя целому царству, означает переправа быка. Вот ещё одно заключение из древнего мифа, что здесь Зевс, ставший белым быком, переплывал пролив, несся на спине похищенную Европу. Выходит, что Керчь центр, столица Европы, уникальная природная сокровищница со многими полезными ископаемыми, горячими гейзерами, лечебными грязями.

Кремль с прекраснейшим и божественным храмом стоял на скалистой горе-холме. Вокруг первое водяное кольцо, чередуется с земляными валами и дальше они простирались в окружности до 2000 м. От цитадели до моря, повествует Платон, 50 стадий, около 10 км.

– Нет, морское дно для нас недосягаемо! – воскликнул Вольный Ветер, всплывая на поверхность, и сдергивая маску с лица.

– Ты обещал, что Афалина поможет найти нам Атлантиду.

– Я больше думал и надеялся, что Петля Времени приведёт нас к ней, но, увы! Ведь за пределы сорокапятидесяти метров глубины никто из нас не опустится и Афалина тоже, а тайна Атлантиды скрыта на самом дне Черного моря.

– Что же делать?

– Искать остатки Атлантиды на полуострове Крым.

– Но где?

– Обратимся к статьям учёных, видениям ясновидящих, да просто окунёмся в безумный мир собственной фантазии и версий-догадок. А сколько тайн и загадок с каменными стенами, что причудливыми узорами рассыпались на крымской земле?

Внезапно море засияло, и среди красивейшей неги влюблённой волны появилась Джесси, и заскользила, как солнца чёлн, держа во рту блистающую металлическую пластинку.

– Смотрите, дельфин-афалина несёт нам послание Атлантиды! воскликнул Вольный Ветер.

Скоро в руках искателей приключений и таинственной земли была бронзовая пластинка шестиугольной формы со светящимся геометрическим орнаментом и двумя очень большими числами.

А море, словно ярко смеялось, и среди солнечных волн вдруг воссиял волшебный город.

 

ПО ВОЛЕ «БЕЛОГО ОРЛА»

Это была приятная и желанная роскошь, лежать, развалившись, на надувном матрасе и медленно плыть вдоль красивых скалистых берегов, вдыхая аромат моря и солнца. Тело, как медуза, разлилось на мягкой резине. Мысли тоже текли в блаженстве морского отдыха, словно извлекая максимальное удовольствие из окружающего прелестного мира. Купаясь в неге благодати, Сусанна медленно обводила взором открывшуюся панораму и перспективу зелёного побережья у Золотого пляжа, вздымавшегося горбатой кручей до скальных стен горы Ай-Петри, уходящих в синеву неба. Хорошо отдыхать на юге, отключившись от всех мирских забот и насущных московских проблем. И ничто не предвещало никаких неприятностей, море лазурное и штилевое, солнце золотое и горячее, небо бездонное и гладкое, как эмаль, лишь мазок легкого пёрышка маленькой тучки зацепилось за кручи Ай-Петри, будто оброненное белым орлом, рекламируемым на водочных бутылках. Тихо плескалась вода, убаюкивая молодую и обаятельную курортницу, теплые лучи ласкали шелковистую кожу, а Сон, будто стройный витязь, нежно гладил и целовал её пшеничные волосы и шептал сказочные грёзы, уводя деву в счастливые рулады. Как здорово погружаться и плыть в волнах забвенья!

Очнулась Сусанна от холода и хлёстких брызг, матрас стремительно летел по воде, а вокруг лежала непроницаемая и непроглядная густота. Ветер нёс её хлипкий «корабль» в неизвестность.

«Неужели это «Белый орёл» сорвался с круч АйПетри и накрыл полуденный берег тьмой и сильным ветром?» – подумала и предположила Сусанна.

«Что делать? Как найти спасение в создавшейся страшной ситуации?» Она плотнее прижалась к мокрой резине матраса, уже извивающейся под мощными струями, словно тело скользкого и упругого питона.

«А куда меня несёт? К берегу или в морское раздолье?» Страх сжал её вмиг окоченевшее тело. Прозрачная вода, сквозь которое ещё недавно сквозило загадочное дно с плавающими рыбами и колыхающимися водорослями, вдруг помутнела бутылочным и непроглядным стеклом.

«А если крикнуть, может спасатель в лодке услышит её голос и придёт на помощь?» – И Сусанна отчаянно закричала: – Помогите! Спасите!

Но голос её утонул в бегущей воде и туманной тьме. « Кажется, я лечу в открытое море, ведь на берег по времени меня давно бы выбросило?»

А «Белый орёл» ярился и клокотал, вытанцовывая в белых бурунах волн внезапно вырастающих под резиновым «корветом». Его очаровательный капитан оцепенел от налетевшей бури, коварно и колдовски обрушившейся со скальных стен, но трезво оценивал создавшуюся ситуацию.

«Надо искать спасение?» – четко и ясно неслись мысли в сознание. Держась одной рукой за кольцо в матрасе, другой она сняла лифчик, привязала его к запястью и кольцу, помогая затягивать узлы губами и зубами.

« Теперь я кое-как принайтовленная к «кораблю» – стала она думать и выражаться морскими терминами.

Как вдруг из сонма крутящихся вихрей выскользнул солнечный луч и пронзил бурю и «корабль» тонким золотым светом, прочерчивая небо и уходя в глубину морскую. Сусанна обрадовалась божественной прямой горящей линии, находя в ней знак спасения.

И попыталась заглянуть внутрь накатившей волны. Там горели самоцветы лазурно-синих, кобальтовозелёных, матово-оранжевых цветов в кристальном гроте, где сиял серебряный дворец. Восточная сказка блистала бирюзовыми и гранатовыми камнями, тут же исчезнувшая в калейдоскопе бурлящего моря. Всего лишь несколько секунд застывшей красоты и чудесного созерцанья. Хотя в глубоком «окне– колодце» тут же открылось замшелое дно, где ползали гигантские крабы с острыми клешнями и извивались змеями щупальца осьминогов. И к молочному плывущему телу Сусанны тянулись и присасывались морские гады. От ужаса она крепко зажмурилась, и всё в миг пропало с новым налетевшим валом и белыми брызгами.

Открыла глаза, а вокруг бурлящие волны и будто всплывающий мрак бездны, рвущийся в небо, к низко пролетавшим облакам. «Как же так, почему такое невезенье? Я не хочу тонуть!» – растерянно думала она и будто обращалась к Всевышнему. А легкий резиновый «Фрегат» продолжал танцевать и носиться по кипящему морю. Будто какая-то невидимая, но сильная и властная рука водила его по волнам, играясь то в одну сторону, то в другую. А Судьба продолжала держать Сусанну на матрасе, давая надежду на Спасение. Как мы иногда зависим от решенья Творца – жить или …? Она страстно хотела выбраться из этого нелепого случая! Неужели только случай, а если страшная трагедия обрушилась на неё? А ночь сгущала темноту и тайны.

…Силантий всю свою тридцатилетнюю жизнь рвался к свободе, не записанной в Советской конституции, а к той неизвестной, пронизанной капиталистическим угаром, но такой сладкой и далёкой. Готовился тщательно и продуманно, хотя единственный прямой и верный путь был только через море. Но выход в него строго охраняли доблестные пограничники, словно псы, привязанные на длинной кордонной полосе. Но Силантий надеялся на своё счастье и удачу, подкреплённые долгой подготовкой, наблюдениями за сторожевыми катерами и постами наземного слежения, расположенных на Южном берегу. Снаряжение было готово давно: резиновый матрас, такой же гидрокостюм, запасная автомобильная камера, насос и продукты, спрятанные в полкамеры, плотно заклеенные. Ничего металлического, чтобы не отражали лучи пограничных искателей. Тайную базу, где скрывал припасённое добро, он держал близ Золотого пляжа, где были недостроенные корпуса санатория, рос густой дубняк и держи-дерево. К Советской власти он питал враждебные чувства за многие её кровавые грехи, когда были расстреляны дед и много родственников, пострадал отец, за жалкое личное существование, за лицемерие брежневских наград, сыпавших на грудь выжившего из ума старика, да всё перечислить не хватило бы хорошего многотомного сочинения.

Он лежал на гальке Золотого пляжа, когда вдруг потянул сильный береговой ветер, и тут же морская мгла укрыла открывавшуюся даль. «Кажется, настал мой час!» – решил Силантий, потомственный черноморский рыбак. На надувание матраса считанные минуты, отработанные во время многочисленных тренировок, остальное всё на ходу, когда Силантий летел на своём легком «корабле» в открытое море. Силантий знал, что здесь течение поворачивало у мыса и направлялось на юго-запад, его использовали ещё древние римляне, когда их Равенская эскадра бороздила Понт Эвсксинский, но там как раз на мысу и был пограничный сторожевой пункт, где его могли засечь. Но муть неожиданного урагана скрывала его среди вскипающих волн. Облачился в гидрокостюм, тоже набравший воздух и теперь ему не страшна ни холодная вода, ни сильный ветер. Удача плясала рядом в белых бурунах, а страх перебежчика в капстрану застучал бы мотором приближающегося пограничного катера, но море гнало лишь водяные и ветровые звуки. Силантий хорошо ориентировался по направлению и силе ветра, это был – Трамонтан. В ту минуту, когда он дует, на Ай-Петри становится сумрачно и тревожно, гору окутывают густые облака, и, кажется, что она вырастает до гигантских размеров. И вдруг Трамонтан стремительным воздухопадом устремляется в Ялту. С разбойничьим свистом, вылетая из горных проходов, неукротимый и порывистый, наваливается на город, выламывая деревья, срывая крыши, опрокидывая столбы, хохоча и ликуя от восторга своей силы и молодости.

Резиновый матрас он укрепил легкими верёвками, чтобы удобно держаться и даже спать, и не вывалиться на ходу за борт. Глотнул вина из резиновой грелки и улыбнулся долгожданной удаче и предстоящим приключениям.

…Сусанна дрожала от холода, руки налились усталостью до онемения, вода переливалась через неё тяжёлая и тягучая, не давая не малейшего вздоха, ни короткого мига отдыха. Она чувствовала себя мокрой, распластанной жабой, тупо глотающий воздух в щелях волн, но по-прежнему с какой-то отчаянностью продолжала цепляться за жизнь, сжимая в опухших кулаках шелковый лифчик, привязанный к матрасу. Вообще-то у неё мелькнуло желание, чтобы не мучиться, бросить матрас и погрузиться в пучину. Но представила переживания и горе мамы, сразу отбросила эту позорную мысль

Кругом волнующая вода, никого и ничего, только пенные гребни улыбаются и тут же пропадают. Но от них исходил шелестящий звук, словно море говорило, будто давало Сусанне советы и пожелания, а возможно просто жалела горемычную, попавшую в нежданную беду. До сих пор девушка знала и любила шелест дождя по крышам и водосточным трубам города, вызывавший приятную грусть, а сейчас зовущий и зловещий шёпот исходил от морской глубины. Трагическая и мучительная кончина переливалась прозрачными пластами и страшно смеялась бурлящей белой пеной.

Почему ей выдалась такая короткая жизнь? Ведь Сусанна ещё по-настоящему не любила ни одного мужчину, не рожала, не ласкала своих детей, не познала материнского чувства. Чей грех она взвалила на себя и несла по ревущему морю? Или виновата её девичья беспечность в плавание на резиновом матрасе, но так случайно в полный штиль не сорвался и внезапно не прилетел «Белый орёл»? Видно злые силы послали ураганный ветер, чтобы помучить и утопить её. Кого и чем Сусанна прогневила? Но всё равно она не будет сдаваться на милость грозного победителя, решившего вдруг смертью её судьбу, а постарается биться и драться за жизнь до последнего мгновения. И тут же громко, во всё услышанье, объявила о своём мужественном и волевом решение, словно кто-то ждал от неё ответа.

– Я хочу жить! Я буду держаться за матрас, даже оставшись без сил, лишь одними зубами!

В ответ бурное и удивлённое возмущенье, и приступ играющих волн…

Выпившему вина и счастливому от удачного побега Силантию снился чудный сон, когда он – капитан сверкающей яхты, в белом кителе с серебряными галунами, стоит у руля, направляя корабль в легендарную Грецию. И вдруг прямо из индиговой густоты навстречу яхте выплывает сказочная богиня Афродита, рождённая из белоснежной пены морских волн. Златотканая одежда покрывает её гибкий стан, на голове сверкающая диадема. Красота и грация в облике юной, прекраснейшей из богинь, несущей любовь и лёгкий, ласкающий ветерок. Одинокий Силантий давно истосковался по женской ласке, по домашнему очагу, он до сих пор не встретил желанной подруги, с кем мог бы связать свою жизнь. Ведь его страстная мечта убежать на запад из СССР, выбраться в капиталистическую страну заслоняли всё насущное, даже знакомства с девушками.

Ворочаясь в резиновом костюме, облаченный в толстые шерстяные трико и свитер, Силантий упарился от жары собственного тела, обливался потом и совершенно не ощущал ночной холод и шторм моря.

Теперь новые галлюцинации являлись ему воспалённому и хмельному сознанию. Он видел себя в блистающей и горящей огнями европейской столице, где катил на новеньком сверхмодном автомобиле, сверкающим никелем и белым лаком по Елисеевским полям, а рядом восседала белокурая блондинка. Он богат и знаменит, у него большой дом и счастливая семья.

Как вдруг его резиновый голубой матрас тыкается в зелёный «корабль», где на нём распласталась девушка в бессознательном состояние, крепко державшаяся за шелковый лифчик, привязанный к резиновому кольцу. Она была удивительна, точно утренняя заря, разгорающаяся над утихающим морем. Словно сказочный сон, скользящий солнечным светом по синим волнам. Её девичья грудь дышала страстью и радовала красотой великолепия.

Силантий опешил от увиденного обольстительного зрелища в середине Чёрного моря. А может, это новая галлюцинация явилась в его ночных мечтах? И Посейдон, царь моря, прислал ему на встречу свою дочь – волшебную русалку? Влажно-бирюзовые капли искрились на её тонкой и обнаженной шее.

– Здравствуйте! – удивлённо произнёс перебежчик в капиталистическую страну. – Что вы здесь делаете?

– Жду вас, морское чудо и моего спасителя! – открыла глаза Сусанна и не поверила своему долгожданному ожиданию и внезапно появившемуся счастью избавления от обрушившихся мук и страха.

– Куда вы плывёте?

– В никуда!

– А как вы попали в морскую равнину?

– По воле «Белого орла»!

– Кто он?

– Внезапный ветер, сорвавшийся с горы Ай-Петри и увлёкший меня на резиновом матрасе от берега!

– Это наша судьба, вольный ветер унесёт нас к счастью, в заморскую страну! – точно подтвердил и предложил Силантий.

– А я хочу домой в Москву, к маме! – зарыдала и запротивилась растерзанная несчастная.

– Успокойтесь и выпейте массандровского муската? – предложил капитан «синего корвета».

– Давайте, я замерзла и согреюсь.

Силантий стал хлопотать над встреченной русалкой; наливая вина, предлагая ломтики копчённого сала на сухарях, натягивая на неё свой свитер.

И поплыл сдвоенный синий и зелёный «фрегат» в морскую неизвестность, где плескались нейтральные воды, где жила свобода и резвились весёлые дельфины.

Силантий даже поставил маленький парус, укрепив бамбуковую мачту в резиновые кольца, заранее склеенные и заготовленные на матрасе.

Экипаж распластался на разноцветных «палубах», покорно ожидая своей судьбы, зависящей от воли волн и ветра. Но у каждого «капитана» планировался свой маршрут плавания, противоположный друг другу, но корабли держались вместе и двигались по простору моря.

Силантий стремился к долгожданной мечте, она была совсем рядом, за голубым горизонтом. Он скоро ступит на заморский берег, где так счастливо живут люди. Но что произошло с ним, он никогда не чувствовал ни к кому, даже не мог представить, что бывает такое. Его будто пронзил солнечный луч и уткнулся в его сердце, обжигая радостью. Силантий смотрел на близкую девушку, головы их лежали рядом, её раскиданные волосы шевелил ветерок и иногда мягкую прядь закидывал на его лицо. Он будто вдыхал девичью красоту, собранную в прозрачной глубине неба, в порфировую толщу воды, точно глаза Сусанны, и Силантий тонул в них беспомощно и безвозратно. Нежность и Наивность, словно два корабля встретились в середине Чёрного моря. Сблизились, сдвоились, связались верёвкой и закружились на пенистых гребнях. Они стали неразлучны, хотя каждый стремился к своему горизонту, а он слился в одну круговую линию. Вокруг вода, вода, вода, вода.

Сусанне сразу понравился молодой человек, пустившийся в отчаянное плавание на резиновом матрасе. Она давно думала о подобном герое, сильном и смелом, который увлечёт её в дальний путь. Сейчас они лежали, будто в одной роскошной кровати, мерно покачиваясь на волнах. Горячий ток молодого тела исходил от загорелого рыбака, так и хотелось приблизиться к нему, прижаться к крепким мускулам. Он словно почувствовал призыв и протянул руку к её плечу. Сусанна не отодвинулась, а сразу ощутила сильную энергию мужчины, обволакивающую, обольщающую, даже дурманившую. Тревожно и торжественно застучало сердце, будто дальний колокол, поющий прихожанам. Сусанна, совсем не слушаясь себя, а, подчиняясь какому-то внезапному и незнакомому чувству, положила голову на его руку. Он опустил своё лицо в её волосы и задышал страстно, словно слыша стук её сердца. В такт ему, в союз. Теперь они были вместе и им не страшна стихия воды. Несгибаемая сила сблизила и сроднила мореплавателей на резиновых матрасах.

– Зачем тебе Турция?

– Она мне не нужна, я переберусь по дальше на Запад.

– И что, там лучше?

– Не знаю, но здесь мне всё опротивило.

– Неужели чарующий Крым стал для тебя ненавистным?

– Что ты, я безумно люблю наш край, но не хочу жить во лжи!

– Поехали ко мне, в Москву?

– Там тоже лицемерие и ложь.

– Но живут же люди, радуются, поют песни!

– Это не счастье, а прозябание.

– Ты не прав.

Силантий наклонился и поцеловал Сусанну вдохновенно и взволнованно, а у неё будто оборвалось сердце от счастья. Она готова была кинуться за ним куда угодно, в любую сторону. Но тут же вспомнила о маме. Предать её? И защемило сердце болью и роковой безисходностью.

Как соединить две разных любви? Святой к маме и сердечной к молодому мужчине? Что за испытания вдруг обрушились на неё? Внезапный ужас урагана, но помогшему встретится им в бурном море и родившимся сильным и нежным чувствам, а предстоящая навеки разлука с мамой огорчало всё хорошее.

– Но я не могу оставить тебя?

– И я.

– Что же станем делать?

– Любить друг друга.

– А будущее?

– Его ещё нет, оно пока плавает в волнах.

– Тогда остаётся ждать прекрасного ответа!

– Будем надеяться.

Пятый день «Нежность» и «Наивность» плескались в открытом море. Летняя жара плавила и обжигала всё подряд: резину, волны, обнажённые телеса, даже воздух был раскалённый и не веял морской прохладой. Молодожёнов спасало частое купание, но питьевая вода закончилась, а продуктовый запас Силантия тоже подходил к концу. Наступали тяжкие испытания, как влюблённые выдержат суровые мучения, уготованные им судьбой? Но они были беспечны и благодушно настроены. Хотя ближе к вечеру оба почувствовали щемящее беспокойство. Хотелось пить, жажда сухостью склеивала рот. Пожевали остатки сухарей и ещё больше слизь и крошки связали потрескавшиеся языки и полости. Омыли морской водой, но горькая соленость совсем скрутила рты. Отчаяние, как чёрная птица, закружилась над счастливейшими мореплавателями. Какие страдания ещё уготованы им? Конечно, голод уже скрежетал измором, сжимая желудки сосущей болью.

У Сусанны закружилась голова в беспамятстве. Горячие галлюцинации прошили мозг у Силантия, но он мужественно шептал:

– Ради светлого будущего держись, Сусанна! Мы должны выдержать все испытания, уготованные нашей любви!

– За что мы получаем такие муки?

– Но их можно терпеть, это ведь не пытки!

– Всё равно они невыносимы.

– Ненастье выбросило нас в море и познакомило, а теперь мы должны пройти ужас голода и не сдаваться!

– Может, поймаешь рыбу, и съедим её сырую?

– Попробую.

Силантий стал возиться с закидушкой, привязывая к леске острые блестящие крючки, запас которых захватил с собой.

И всё же удача сопутствовала влюблённым, и Силантий вскоре выловил серебристую кефаль. Он осторожно выпотрошил ещё живую рыбу, разрезал на маленькие ломтики и на ладони преподнёс возлюбленной. Она слишком охотно схватила два кусочка и сунула в рот. Сначала скривилась от отвращения, но потом медленно и упорно сжевала сытные и противные комочки.

– Ну, как?

– Если бы присыпать солью, то терпимая еда.

– Остаётся запить морской водой и это надо делать, чтобы не наступило обезвоживание организма.

– Слушаюсь и повинуюсь.

Сусанна пыталась даже улыбнуться, но вышла слишком горькая усмешка, ведь оба чувствовали гнёт грядущего, ещё полностью не осознанного и неизвестного, но в неотвратимой близости.

– После штиля всегда приходит буря, – точно успокоил он подругу или высказал предположение.

Теперь на бамбуковой мачте, точно пиратский флаг или сигнал терпящих бедствие, развевалось для просушки и вяления несколько выловленных рыбёшек.

Вечер засиял полной луной, как античный кованный серебряный щит олимпийского героя. Свет яркий, задумчивый, будто зовущий в небеса. Взлететь бы на недосягаемую высоту, и окинуть взглядом мерцающий простор моря, где там спасительный берег с мигающим маяком или проплывающий мимо теплоход с весёлой иллюминацией?

Голова Сусанны лежала на коленях Силантия, он гладил её просолившиеся волосы, но по-прежнему пышные, пронизанные синими искрами – статичным электричеством. В голубых глазах суженой словно отражалась звёздная россыпь. Говорить не хотелось, но обоюдное молчание будто давило какой-то новой бедой. В перламутровое море падали блистающие кометы, словно приходили неизвестные и непонятные сигналы из Вселенной.

– Как прочитать нашу будущую судьбу? – прошептала несчастная девчонка, попавшая в хорошую погодную передрягу, но безумно счастливую пришедшей долгожданной любовью.

– А ты сказочно мечтай и она превратиться в действительность!

– Хочу, чтобы у нас родились два очаровательных малыша?

– А где будем жить?

– Конечно, в Москве!

– Тогда кто отец твоим малышам?

– Ты.

– Но я направляюсь в Париж.

– Хорошо, поедем во Францию.

– Ты согласна?

– Я – да, а вот что скажет «Белый орёл»?

– Он остался на Ай-Петри. А мы подплываем к мысу Бозтепе.

– Где он стоит?

– У города Синопа.

– Ты видишь его?

– Пока нет, но он приснился мне сегодня днём.

Прозрачный призрак легкого тумана восходил из фосфорической водной глубины, окутывая волшебной фатой влюблённую парочку, сидящую на резиновой «скамейке» среди цветущей морской ночи.

– А какой он на вид мыс Бозтепе?

– Похож на нашу Медведь-гору, но больше и помощнее.

– Как глыба замерзающего мамонта?

– Целый отряд, замерший на берегу моря.

– Они хотели плыть к нам, в Крым.

– Скорее наоборот убегали от ледников, кативших с Севера.

Ночь текла, повинуясь воздушным течениям, которые медленно и мягко толкали белую луну, обмывали звёзды и они блестели ярче, смахивали пыль с Млечного пути, и он серебрился сверкающим полотном, по которому стучали копыта Пегаса.

Влюблённые, завернувшись во все вещи Силантия, предусмотрительно захваченные им в побег-плавание, крепко прижавшись друг к другу, спали сладким сном и прекрасные видения приходили древнегреческими легендами. Тихо едет по небу в колеснице, запряжённые черными конями, богиня Ночь – Нюкта. Но вот восходит на небо богиня Луна – Селена. Круторогие быки везут её колесницу. Но ближе и ближе утро. Ярко загорелся на востоке предвестник зари Эос – Форос – утренняя звезда. Шепнул легкий ветерок, и открыла розоперстая богиня Заря-Эос ворота, откуда выедет лучезарный бог Солнце-Гелиос. В ярко-шафранной одежде, расправив розовые крылья, взлетает богиня Заря и льёт из золотого сосуда на землю росу. Благоухает всё вокруг.

Силантий проснулся от алмазных капель , выпавшей ему на волевое лицо. Открыл глаза и опешил. Перед ним возвышался горный силуэт Ай-Петри. Неужели их принесло обратно? Скорее, ведь пограничный катер может подойти в любую минуту. Он тут же стал набирать воду в пустую резиновую грелку, где у него был запас муската. Получился тяжёлый якорь и к нему он стал привязывать все так тщательно подобранные припасы.

– Сусанна, помогай?

– Что случилось?

– Мы должны остаться в одних купальниках, ибо все вещи станут доказательством нашего побега из СССР, а за это тюрьма!

– Понятно.

Они работали ловко и скоро. Скоро Сусанна опять полуобнажённая, привязавшись лифчиком к руке, привычно возлегала на матрасе красивая и восхитительная. Силантий в одних плавках, поджав ноги, скрутился на своём резиновом ложе. В порфировую глубину моря медленно уходил тяжёлый груз, а сломанная бамбуковая мачта качалась щепками, приближаясь к прибою. Быстрее приплывай, пограничный катер, спасай пострадавших от «Белого орла», смотрите, ведь нет никаких доков, порочащих честь советских граждан, что они хотели бежать в капстрану и пересечь границу, запертую на «замки».

«Нежность» и «Наивность», как два лебедя колыхались в волнах, ожидая своего скорого вызволения из морского плена.

– Видишь, а все-таки мы будем жить в Москве! – радостно шептала уже бывалая морячка.

– Выходит судьба, по-твоему, принимает маршрут, что ж я согласен! – смирился капитан.

Как вдруг нахмурился силуэт Ай-Петри, затянулся густым облаком, обличьем похожим на «Белого орла» и рванул сильный поток со скальных круч. Взмыл вверх «Белый орёл» и обрушился на море, легко подхватил резиновые матрасы-корабли и быстро поволок их далеко на юг, моментально пересекая невидимую границу, и далеко выталкивая в нейтральные воды. Но устал, потерял мощь и силу, и стих в середине Чёрного моря.

– А я тебе говорил, что мы доберёмся до Парижа! – теперь гордо звенел голос голого капитана.

– Если выживем без воды и еды! – смиренно подтверждала обнаженная Сусанна.

 

ПОД ПАРУСОМ У АЮ-ДАГА

Яхту “Морской луч” потребовалось перегнать в Керчь на ремонт. Капитан яхты Александр Ткачук слыл за бывалого. Он избороздил Понт и Средиземноморье, а его тюремные отсидки в Турции, Сирии и Италии за безвизовые плавания и контрабандные грузы придавали ему особую популярность и шик среди яхтсменов. По возрасту Александр только подбирался к пятидесяти, но уже выглядел старым морским волком. Сбитый, крепкий, он был довольно привлекателен благодаря бронзовому загару, синим глазам и курчавым золотистым волосам.

Вторым в команде яхты был его сын Шурик, двадцати трех лет. Он только окончил Одесский институт и болтался без работы. Вот папаня и взял его на яхту, они вдвоем катали отдыхающих в Ялтинской бухте.

Коком в плавание стала Мила Барамм, ее родословная уходит в древние крымские корни караимов. Хорошая женщина по характеру и жизненному укладу. А меня пригласили в путешествие, наверное, просто из уважения к былым совместным плаваниям.

За Ялтинским маяком – свобода! Поднимаем грот, стаксель – и в путь. Ох, как хорошо тянет ветерок с запада, с плато Ай-Петри!

Обрывы мыса Мартьян миновали быстро. Ветер крепчал. Волна – большая, округлая, – высоко поднимает яхту. Натягиваю резиновый костюм. Этот миг расставания с домом, городским укладом, и выхода в открытое грозовое море особенно приятен. Вместе с ветром в грудь словно вливается мужество, когда совсем нет страха, а стихия воды величественна, мрачна своей суровостью, и в складках волн будто скрыто колдовство и тайны всего мира. Вода зеленая, с малахитовой густотой, и лишь прорвавшийся светлый луч из сонма облаков пронизывает и скользит вместе с яхтой.

Но что-то непонятное, непривычное в море и на душе. Какое-то острое отчаяние рассекает воду, и неожиданно вырастают две огромные скалы. Это Адалары. Они стоят вечно, но вдруг утонули в водяной пелене и вновь выросли скальными скулами в пене разбивающихся волн.

Вздрогнула земля и вода, архитектурную стройность мира разорвала подземная мощь, смешав линии в хаос. Со свистом рванул гик грота на другой борт. Но мы успели увернуться. И страшный свет, быстрый, магический, разлился, расплескался по облакам и волнам. Красное, кровавое, колдовское кипело там внутри грозового мира, море горело космическим огнем. Казалось, яхта вот-вот взовьется вверх, ввинчиваясь в возникший столб воды, или рухнет в глубокую пропасть. Мы онемели, впервые ощутив себя на грани Непостижимости. Раньше только читали в местной газете, что над Ялтой и Ай-Петри все чаще замечают НЛО, серебристые облака, голубые суспензии, сверкающие тарелки, сигары и другие загадочные явления…

А чудеса продолжались. Опять передернуло мир, гора Авинда засветилась розовым светом, а над Аю-Дагом фиолетовые блики прорвали тяжелый гранит. Сумасшедший вал погрузил яхту в пучину, и изнутри Смерть вспыхнула серебром, и все засверкало поминальными огнями, натянутыми тросами-нервами, хохочущими лицами… Кто они?! Наша команда?! Отнюдь… Это – пришельцы.

Но “Морской луч” вырвался из тяжелого каскада, развернул паруса и смело ринулся в новый венок волны.

– Держитесь, ребята! – прохрипел Ткачук, сжимая руль и бросая яхту на верхушку пенящейся горы. Глухой, гибельный гул изливался со дна моря и падал твердью воды с непроглядных высот.

Я многое видел в своих путешествиях, но такое… А может, это все? Значит, пришла Она? Тогда великолепный и красивый конец.

Карусель продолжалась. Вода и волна, ломающиеся линии горизонта, скалы и камни, звон земли, музыка моря, хохот пришельцев, стон команды… И вдруг дикий порыв ветра подкинул яхту над кипящей бездной. Я схватился за леер, он горел в моих ладонях. Смута моря, а может, всей жизни нахлынула и придавила меня на корме.

Меж штормовой явью и скальными силуэтами вдруг встало двойное полукольцо ярких радуг. Они плавали, колыхались, вырастали нимбами над головами горных вершин, переплетались в радужное виденье странно меняющихся профилей воды, неба, облаков, утесов.

Яхта летела сама, Ткачук давно бросил руль, испытывая непонятную тревогу, нахлынувшую с силой урагана. Мы видели много бурь, но такую красочную – впервые. Что случилось? Куда мы попали? В какое волшебное кольцо? Прорвав его за Аю-Дагом, яхта втягивалась в черный омут ночи.

И только через неделю мы узнали, что были в эпицентре малого землетрясения, прошумевшего в земных глубинах Ялты осенью 1996 года.

 

ПРИЗРАК «АРМЕНИИ»

”Неожиданно солнце пробило толщу туч и пятнами стало ложится на плато. Туман стал оседать на глазах, горизонт расширился, и небо над нами заголубело. Потом лучи стали съедать туманную мглу на провалах, будто стирали е резинкой.

И открылась даль моря.

Мы все одновременно увидели “Армению”. Теплоход шёл на восток, оставляя за собой расходящийся пенный след.

Два крохотных сторожевика сопровождали корабль. Это последний транспорт из покинутого города, на нм одиннадцать госпиталей, советский и партийный актив Большой Ялты, врачи, многие семьи партизан.

Сердца наши учащенно бьются, мы задираем головы и смотрим на открывшееся во всю ширь небо. Только бы не появились пикировщики!

И вдруг крик Захара Амелинова:

– Идут!!!

Они, гады, шли с треском, воем, пронеслись над нашими головами метрах в двухстах – трехстах. Мы видели лица летчиков.

Бомбардировщики мгновенно оказались над теплоходом, выстроились, и началась безнаказанная карусель

Со сторожевиков ударили зенитные пулемёты, но разве плетью обух перешибёшь?

Фашисты пикировали, как на учении.

Теплоход переломился пополам и буквально за считанные секунды исчез, оставив после себя черную яму, которая тут же сомкнулась под напором тысячетонных волн.

Сторожевики сиротливо бороздят воду, но подбирать, видимо, некого.”

Это выдержка из книги партизана-писателя Ильи Вергасова “Крымские тетради”.

Теплоход “Армения” построили на Балтийском судоремонтном заводе в Ленинграде в 1930 году. Судно имело длину 107,72 метра, ширину – 15,5, высоту борта – 7,7 м, минимальную осадку – 5,96 м, валовую регистровую вместимость в 4727 т при водоизмещении 5805 т. Экипаж – 96 человек.

В ночь с 6 на 7 ноября 1941 года “Армения” пришла из Севастополя в Ялту. На е борту находились раненые, персонал Севастопольского военно-морского госпиталя (почему персонал госпиталя бежал из Севастополя, ведь впереди – героическая оборона города?), санэпидемиологической лаборатории ЧФ, 280-й склад медимущества, медперсонал Николаевского военно-морского лазарета (тоже тот вопрос?), филиал севастопольского госпиталя в Ялте. Капитан теплохода Владимир Яковлевич Плаушевский.

Почему на долгую длинную ночь теплоход задержался в Ялтинском порту? Погрузили всех бежавших из Симферополя и Большой Ялты партийных и советских работников, их семьи, всяких приближенных, а теплоход стоял и стоял. Ведь только ночью можно было проскочить без атаки немецких бомбардировщиков. Ждали для погрузки ценный груз – золото, драгоценности, а машины застряли на дороге, разбитой бомбами и снарядами. ( Потом чтобы скрыть всю правду о тайне “Армении” дело 19 было уничтожено в 1949 году в Центральном военно-морском архиве). Только утром 7 ноября теплоход “Армения” был загружен под завязку, а на окраинах Ялты уже появились фашисты. Они с трх сторон спустились в город: с Ай-Петри, с Красного Камня, со стороны Гурзуфа. Веревочные концы рубили топорами, теплоход тяжело отвалил от пирса, неуклюже разворачиваясь, взял курс на Туапсе. Вдогонку били пушки передовых отрядов захватчиков. Редко отвечали ответным огнём два сторожевых катера. Легкий туман укрыл беглецов.

Трагедия произошла в 11 часов 29 минут, погибло 6000 тысяч человек, возможно, и больше, никакого учёта не было, историки предполагают, что считать нужно до 7000. Это самая большая катастрофа на море, ведь на “Титанике” погибло 1503 человека. Ещё есть потопленный подводной лодкой С-13, под командованием А.И. Маринеско , немецкий лайнер “Вильгельм Густлоф”, где находилось 6535 человек, спаслось 988, число погибших – 5547. А с “Армении” выплыло 8 счастливчиков.

Наша яхта “Вольный Ветер” стояла у скал Медведьгоры с восточной стороны. И вдруг рация получила экстренное штормовое предупреждение. Подняли сигнал: “Всем на борт!” Многие из нас лазали по диоритовым скалам у древнего монастыря. Все кинулись вплавь к яхте, к берегу, она не могла подойти из-за подводных камней. Солнечное небо вдруг стало темным и мрачным. И боязнь ожидание черной тяжестью медленно кружило и падало с низких небес. Приняв команду и туристов на борт “Вольный Ветер” поднял паруса и выскочила из-за “медвежьего” скального носа. Курс – на мыс Мартьян и далее в Ялту, чтобы укрыться от надвигающегося шторма.

Грот и стаксель выгнулись от крепкого западного ветра, мы лавировали парусами и шли галсами. Море вздулось, вскипело, взволновалось адскими валами. Волны катили сумасшедшие. Не успели мы сбросить паруса, как ветер-молния вмиг разорвал их. На мачте и леерах ураган вывесил рваные флаги. Ужас, страх и проклятия хлопали и натянулись над ними.

Сашка Ткачук, облитый водой и ветром, стоял у штурвала. Я – вперёдсмотрящий пристегнулся карабином на носу яхты. Гибель, громадным валом, первая вырастала возле меня у борта. И вдруг в тёмном аду я увидел призрачный силуэт старого теплохода, окрашенного в шаровую краску. Он, словно гигантский кит, мгновенно поднялся из морских глубин и вырос слева по носу яхты. Что-то золотистое и пурпурное светилось в его железном нутре. Пена и дым полоскались над ним.

Вправо руля! – закричал я Ткачуку. Но ветер смывал голоса, топя их в бушующем море. Я рукой показывал штурвальному и тыкал в сторону призрака. Я узнал его – это мертвый теплоход, погибшая “Армения” привидением встала из морских глубин, и выскочил на волю. Корабль не хотел умирать, ржаветь и гнить на морском дне. Шесть тысяч убиенных жизней превратились в живой силуэт, летящий над волнами, горечь и страдания страждущих сгустилось и дало энергию и мысльдвижение перегруженному морскому пассажирскому транспорту. А таинственный груз – магическое проклятое золото, задержавшее выход корабля до рокового утра, кровавым гибельным светом изливалось в грузовом трюме.

Страшен и прекрасен синий призрак, словно морской див, обросший ракушками, точно скальный силуэт смертельного острова у Гурзуфа.. С разорванным и искалеченным нутром, сквозь которое хлестала и изливалась зеленая вода. Грудь моя дрогнула от прикосновения со скользким и пронзительным чудом. А по исцарапанным и израненным рукам сочилась алая кровь, точно подтверждая правду призрака.

Красива и могуча стихия, рождающие грозные призраки с погибшими обреченными. Мне показалось, что я увидел виноватые глаза капитана Плаушевского, не сумевшего провести свой корабль сквозь огонь и смерть, спасти своих соотечественников от гибели. Страшная и суровая судьба обрекла их на железный гроб корабля в морской вечности. Горек гибельный конец человеческой жизни. – Простите меня, погибшие! – шептали губы капитана …

Дождь и туман выгнали нас на романовское шоссе, и мы, туристы, топали с Роман-коша на гору Авинда. Небо прояснилось синью, и мы завернули к “Беседке ветров”. Под ногами, в пропасти, лился лиловый туман, стелился по обрывам и медленно стекал к морю. Над ним кроваво-красный шар солнца вычеканил пурпурную гладь. Лиловый туман, пролетая над морем, превращался в языки огня. Море горело. Вода накалилась до плавленого металла. Внезапно в ярком свечение, пылающей раскаленной желтизной, появился из разверзнувшейся кипящей массы, колышущийся от коварного золота, мученический образ теплохода “Армения” с красными разрывами бомб. Зрелище ошеломляющее и мы застыли на месте. Огонь будто опалил наши щеки, сжал горло от захлебнувшегося крика, горячими слезами обмыл глаза.

И лица моих сородичей, опаленные смертью и ужасом, пылали в огненном вертепе тонущего корабля, а теперь застывшего вулканической картиной сгинувшей войны.

Властный призыв истории породил волнующие впечатления. Взгляд в манящую жутью бездну и встречаю тысячи глаз умирающих, как солнечные блики, бегущие по воде и пространству. Милые мои, чем я могу вам помочь, только рассказать своим современникам о вашей боли и страданиях.

Держись, капитан Плаушевский! Никто не обвиняет тебя в гибели корабля! Теперь только поднимай свою “Армению” из глубин моря и борозди волны близ Ялты, пусть помнят о призраке с шестью тысячами утонувших!

А я рассыпаю лепестки чудесных роз, как лики моих земляков, погибших на “Армении”, а теперь плывущих в великолепии огненного моря. Замираю, со слезами на глазах и стучащим сердцем, слежу за уплывающими розами и тонущими где-то над Гурзуфом

Самолёт на Стамбул низко пролетел над Бабуганплато, нырнул над Гурзуфом и будто замер над ноябрьским морем. Свинцовое, туманное и тяжелое медленно стыло у крымских берегов. И вдруг сквозь сизую пелену и тоску хмурого дня прорвался солнечный луч и упал блистающим кругом на застывшую воду. Из колышущийся золотой завесы появился в жуткой красе обреченный теплоход “Армения”. Завораживающее зрелище, возникающее из легендарного мира ушедшего времени. Мгновенное и мрачное в массе морского медного муара. Теперь я хорошо понял, что призрак железного теплохода, ставшим живым, будет преследовать меня до скончания дней. Видно я потревожил сон усопших, почему призраки Крыма, торжественные и тихие, проникают в самую сердцевину моей души и постоянных, жгучих мыслей.

Взгляд вновь прикован к странному виденью, словно вырывающейся из огромной “пасти” огненного дантового ада, откуда спорадически выкидывались мифические залпы “картечи”. Испепеляющий огонь мучил моих сограждан, сгинувших в котле войны. Сколько непрожитых жизней, недоделанных дел, не рожденных детей!!! И опять страдальческие глаза мучеников, и тот же вопрос – За что мы, невинные, – погибаем?

Только взгляд у капитана Плаушевского суров и непреклонен. Он твердо сжимает штурвал “Армении”, он знает свой вечный пост и курс у берегов Крыма. Летят бомбы и годы, горит и тонет корабль, а он вместе с “Арменией” вплывает в легенду.

Моё горло перехватывает боль, а в глотке хрип прощальных слов: – Я буду всегда помнить о тебе, моя несчастная и несравненная “Армения”. Твой подвиг ярок даже в трагической смерти!

 

ПОТОМОК МИТРИДАТА ПОНТИЙСКОГО

Романтическая быль

… Из далёкого времени, проблёскивающего и прошедшего, как вечная и волшебная синева неба, вдруг стал проявляться эскиз древнегреческой агоры Пантикапея, где стояли главные святилища города – храмы, алтари, посвятительные плиты с почётными постановлениями, мраморные статуи богов. А вокруг развернулись богатые здания в великолепие архитектурного классического декора, среди них особенно блистал дворец царей Боспора.

Культ Аполлона-Врача, принесённого сюда выходцами из Милета, стал главным культом Пантикапея с храмом на агоре, озарённый солнцем, с множеством статуй, стоявших не только внутри здания, но и на открытом воздухе, на площади, на палестрах, на берегу моря. Возле них происходили праздничные шествия или спортивные игры. Рельефы украшали фронтоны, фризы и балюстрады храмов. А скульптуры расцвечивались, где мир искусства стал живым, будто боги и герои опустились на землю, где простые смертные соприкасались с ними, высеченные из камня, изваянные из мрамора, отлитые из бронзы. Греки не падали на колени в молитвах, а радовались и восхищались божественной красотой и изяществом. Жизнь, казалось, струилась в мраморных телах, даже синие сгустки каменной плоти очень были похожи на переливающуюся кровь – так звучали греческие эпиграммы, посвящённых произведениям искусства. Хороши и прелестны тающие переходы бликов и светотеней, скользящие от солнечных или лунных лучей по выразительным, красивым и благородным ликам. Кажется, прикоснись и почувствуешь, что они живые, что они дышат, вот-вот слова гимнов или песен сорвутся с их уст.

Культу верховного бога греческого пантеона Зевса, бога-громовержца, царя богов и людей поклонялись и жители Пантикапея.

Богиня Кибела мраморной статуей, восседающей на троне, где у ног был лев, замерла вблизи грота на горе.

Храм Деметры – богиня плодородия, дающая рост всему на земле и плодородия нивам, благословляющая труд земледельца была любима и понятна всем пантикапейцам от воина до земледельца, ремесленника, моряка, рыбака.

Театр Диониса с мраморными креслами, статуями и рельефами тоже украшал пантикапейскую горуолимп, закрывая её клубящимися облаками, когда боги сходили на землю.

Но сейчас акрополь окружили восставшие войска во главе с Фарнаком, сыном Митридата, изменившему отцу, перешедшему на сторону римлян. Охранные отряды царя исавров и кельтов приготовились к обороне на стенах и у ворот, совсем не понимая, что происходит, почему верные воины вдруг повернули оружие против могущественного царя, одного из потомков Александра Македонского. А Митридат прогневал народ тем, что всю жизнь был во власти мечты о победе над Римом, проигрывал битвы, но продолжал лихорадочно собираться к новым походам. « Он продолжал набирать войско из свободных и рабов и готовил массы оружия, стрел и военных машин, не щадя ни лесного материала, ни рабочих быков для изготовления тетив, на всех своих поданных, не исключая самых бедных, он наложил подати, при этом сборщики их многих обижали». Так писал римский историк Аппиан. Тяжко и трудно стало жить на Боспоре, львиную долю налогов в виде хлеба и денежных средств царь снимал здесь. 1.

И взбунтовался народ и воины, встав под знамёна коварного Фарнака, сделавшего предательский заговор и получившего помощь римских легионеров, приплывших из Херсонеса. И Митридат, ещё уверенный в свои силы и власть, взошёл на башню входных ворот крепости и явился перед замершими воинами. Лик царя, облачённого в роскошные пурпурные ризы, с золотой короной-китарой на голове, а в руках драгоценный меч, символ владычества. Великий Митридат, как государь и живой бог, во всем своём грозном величие предстал перед повстанцами. Исполинского роста, большой физической силы, неукротимой энергии и непобедимого мужества, яркого и хитрого ума, безграничной жестокости, такого знали и видели понтийцы его перед собой. Он могуч, как бог войны, словно сошедший с божественного Олимпа, чтобы поразить умы и сердца воинов и повести их на новые битвы и походы. И гром голоса царя молнией поразил опешивших бунтовщиков…

Внезапно приблизившееся багровое лицо с красными прожилками вен, с черными морщинами, складками старческой кожи, но волевое и фанатичное, где глаза словно сверкали самоцветами. Фантик даже почувствовал его внутренний яростный огонь, сжигающей титана-царя и отшатнулся от него. Будто опалил и его, но могучий и славный Митридат обратился к Фантику с пророческими словами:

– Пройдут века, многое изменится в мире, ты остаёшься моим единственным потомком, вспомни о своём прастарике и расскажи твоим современникам обо мне, совершив героический подвиг!

Фантик проснулся, вытирая горячий пот со лба: « Почему явился мне такой странный сон? Зачем Митридат обратился ко мне? Неужели я его потомок? Как я могу сегодня всколыхнуть память образа царя? Ведь я – калека!»

На подушке лежало белое осунувшееся лицо, как послесмертная маска высеченная из мрамора, с синими тенями страданий, но мускулистая грудь и объёмные бицепсы рук, мощно вырастали из пены простыней, лишь хилые ноги, как плети, пропадали под тонким полотном. Перед утренним весенним светом, лившимся в оконное стекло, лежал знаменитый горовосходитель Фантик, покоритель в стиле «соло», что означает в одиночестве, грозных отвесных скал Крыма и Кавказа, мастер спорта.

Чем-то Фантик был схож с Митридатом, подобные волевые и резкие черты в скулах, в обводах глаз, высоком лбу, в крепко сжатых губах, в дрожащих широких ноздрях, будто выдыхаемые испепеляющий жар. Таким же непобедимым огнём горели зрачки его глаз, хотя битва была проиграна, теперь он инвалид с повреждённым позвоночником от падения с дельтопланом , на котором он попал в воздушный водоворот над Судакской крепостью, где кружился в восхитительном полёте. После аварии сначала лежал прикованный к постели два года, затем здоровье к нему пришло от чистой и хрустальной воды из Красной пещеры, куда принесли на носилках его верные друзья, где он стал купаться в холодной и прозрачной воде, и пить до отвала целебную влагу.

Исцеление наступило неожиданно и медленно, и он стал учиться ходить на костылях, волоча непослушные и высохшие ноги. Получилось, теперь костыли стали верными спутниками при передвижении калеки. Даже стали ему помогать в походы на скалы, куда он опять вернулся, когда он заклинивал костыли в щели для использования страховочной верёвки. Ведь обладая сильными руками и мощными мускулами плеч, Фантик не мог отказать себе удовольствие и совершить очередное «соло», пройдя опасный скальный маршрут. Ярость трудных восхождений горячей струёй ударило ему в обветренное и загорелое лицо, придав жизни светлый смысл. И скоро он стал чемпионом мира в официальных соревнованиях по скалолазанию, проведённых среди инвалидов. Но продержаться долго на скалах во время своих одиночных походов он уже не мог – устал, да ещё почувствовал дикий оскал пропасти, призывно и требовательно зовущей к себе. «Пока хватит моих одиночных поединков со скалами, буду отдыхать этот наступивший летний сезон» – приказал себе инвалид-альпинист. Зима прошла в квартирном заточение, ведь бродить по обледенелым и снежным мостовым города с костылями было неудобно и опасно. Опять зачах и побелел наш герой.

И вот необыкновенное и непостижимое ночное явление с яркими картинами Пантикапея и встречи с понтийским царём Митридатом. «Какой подвиг я могу совершить, чтобы всколыхнуть память о далёком прошлом, связанным с именем царя?» – думал Фантик, вспоминая наказ явившегося во сне родственника-прадеда. Кстати, его звали Юра Лишаёв, а кличку Фантик он получил за страсть к вкусным конфетам, фантики от которых любил аккуратно разглаживать, а потом тщательно складывать и не выбрасывать.

Сон Фантика превратился в неслыханное и невероятное Нечто, будто живое и осязаемое, имеющее свой смысл и значение. Он воочию воспринял явившегося Митридата, точно стоял перед ним наяву и отчётливо слышал его просьбу, скорее приказ и потомок должен совершить подвиг во имя памяти царя. Внезапно на Юрку навалился суеверный трепет, что если не выполнит наказ далёкого предка, то будет жестоко наказан. Возникающие мысли вспыхивали в голове поразительными панорамами воинских сражений, где он участник и герой, тут же гасли от своей неисполнимости и неправдоподобности.

– Решай реальные действия, а не увлекайся фантастическими мечтами! – вслух приказал самому себе.

– Ничего не могу придумать, как восславить Митридата, – шептали его губы, – ведь наш современный мир ничем не удивишь, да ещё моя ходьба на костылях.

– Но у тебя крепкие и сильные руки, но как их использовать? – задавал он вопрос и не мог ответить.

Пока он лихорадочно прокручивал в голове возникавшие идеи, то в душе рождалось и росло святое чувство любви к Митридату, к минувшему и незнаемому времени, которое он хотел увидеть, прикоснуться, потрогать. Он уже обнимал и страдал за минувшее прошлое, ему так хотелось его изменить, спасти царя от смерти, покарать сына Митридата – предателя Фарнака. Но прошедшую историю переделать нельзя.

– Да вот и ответ! – вдруг радостно воскликнул Фантик. – Надо обойти всё Боспорское царство, побывать в его городах, обнять каменные скрижали, откопанные археологами, окунуться в дух и сферу античной эпохи. Но как я смогу двигаться на своих больных ногах? – тут же, отрезвляюще заключил он свою мечту.

– А море? Я могу проплыть вокруг Боспорских берегов, где и находились основные города. На яхте? Но на ней тоже нужно ловко и быстро вертеться, да и не справлюсь я с парусами. Для меня парусник неуклюж и громоздок, а вот достать одиночный каяк это хорошая мысль! Ведь на подобных лодчонках ещё древние тавры пиратствовали в море, и смело атаковали весельные и парусные суда. И веслом я могу легко овладеть, направляя свой корабль в плавание.

– Ура! Отличный план есть, я буду в одиночестве совершать свой морской поход вокруг Боспорского царства, где по сей день возникает тень Митридата и волшебным призраком обходить и облетает родные пенаты.

Фантик даже расцвёл от придуманной блестящей идеи, и все стало для него приятным и значительным.

– Я уверен, что точно опять увижу Митридата, и старик останется доволен моим спортивным подвигом, ведь на большее я уже неспособен. А смогу ли я пройти это морской маршрут? Хватит ли у меня сил и способностей? Руки мои покоряли непреступные скальные обрывы, и думаю, что они справятся с морскими бурунами. – Убеждал себя инвалид.

Страх перед опасностями у него давно отсутствовал, а к лишениям он привык с рождения, ведь фамилия у него была – Лишаёв.

– Теперь надо срочно готовиться к будущему плаванию! – уже приказывал себе моряк-одиночка. Счастье будто обняло будущего отважного мореплавателя белым облаком и засветило золотом солнца. Радовался Юрий, и весь мир вторил ему и улыбался, приветствуя рождённую мечту смелого путешественника.

– Попутного ветра тебе, моряк! – услышал он чей-то наказ и понял, что его приветствует Митридат. И теперь с прапредком он будет не раз вести диалог, слушая его советы и наставления.

– А на борту каяка я начерчу «Потомок Митридата Понтийского»! – ответил Фантик и уже верил в великолепное плавание инвалид-скалолаз, подсказанное ему чудесным сном.

Заботы о приобретения каяка длились довольно долго – целых три месяца, Денег на приобретение «корабля» у инвалида не оказалось, да ещё и сопутствующее снаряжение тоже нужно было раздобыть и купить. Помог Его Величество Случай, местная газета поместила маленькую заметку о мечте инвалида – проплыть на лодке вокруг Боспорского царства. Газетные строки попали на глаза белорусского предпринимателя Александра Мирошника из Гомеля, отдыхавшего в Крыму и знавшего Фантика по скалолазным подвигам. И он купил каяк, сделанный французскими умельцами из пустых пластиковых бутылок, и подарил плавающую Мечту инвалиду.

Узкое и легкое судёнышко своими обтекаемыми линиями напоминало грозу морей – акулу, хищно разрезающую воду своим носом, где, как на греческих триремах, Фантик краской нарисовал глаза. Теперь каяк «видел» и пронзительно «простреливал» всех на пути устрашающим взглядом. Глаза сверкали на солнце, «плакали» от большой волны, «пронзали» густой туман своими зрачками, точно самоцветами. Хитро «поглядывали» на опытных моряков, дающих советы, и игриво улыбались морским птицам, круживших рядом над водой.

Весло тоже привезли из Франции, оно было рассчитано на сильные руки, а лопасти выверены по геометрической схеме для точных и лёгких гребков. Ещё непромокаемый мешок, куда складывались продукты, такой же для запаса сухой одежды. Альпинистская горелка, работающая на газовом баллоне. Чайник, кастрюля, миска, ложка, вилка, два ножа. Термос для горячего чая. Для сна пуховый мешок, полиэтиленовые покрывала от дождя и брызг. Мобильный телефон, зарядное устройство, но где его включать? Набор киношных дымовых патронов для тревожных сигналов. Аптечка. Леска для ловли рыбы. Пару книг по истории Боспора. Документы для пограничников. Курительная трубка и запас табака.

Морские карты. Компас. Бинокль. Багор. Связки верёвок разной толщины.

* * *

…Новый Свет. Скала Сокол, тут у подножия горы, у разрушенного в Великую Отечественную войну одноэтажного дома, Фантик ещё с далекого отрочества ставил палатку. Вместе с альпинистской командой Симферополя тренировался на скалах, делая первопрохождения отвесных обрывов Сокола. И сейчас летние месяцы он тоже жил здесь, рядом плескалось море, питьевую воду он собирал в пустые банки прямо на пляже, куда выходили подземные ручьи, стекающие с горного массива.

И опять это полюбившееся место стало его теперь морской базой по подготовке к плаванию вокруг Боспорского царства. Сюда друзья привезли ему каяк и остальное походное снаряжение, здесь на акватории Нового Света он учился грести и управлять своим лёгким судёнышком. Целыми сутками он на каяке выходил в море, скользил вдоль обрывов Пещерного мыса, болтался в прибое, глиссировал на крутых волнах при сильном ветре, вальсировал на тихой воде, старался чётко исполнять геометрические фигуры, даже «тонул» и тут же проводил операцию по спасению судна, Тщательно овладевал морским искусством плавания на каяке. Учился ориентироваться в море по солнцу, луне, звёздам, а также используя компас. Ветры, дующие в районах будущего плавания, тоже интересовали капитана. А история Боспора стала главной в его мыслях и воспоминаниях.

Прошло две недели, и Фантик почувствовал, что он готов к отплытию. Весло свободно и легко мелькало в его руках, ритмично погружалось в воду и плавно толкало корабль. Каяк стал слушаться капитана с одного гребка. Старая лоция Черного моря издания 1937 года, найденная в букинистском магазине, давала ему подробное описания береговой линии, ведь вдоль неё и будет проходить маршрут плавания.

На утро десятого октября Фантик назначил себе старт. Никого из провожающих он не хотел видеть, никаких помпезных слов, никакой удачи и других добрых пожеланий он не хотел слышать. Просто одному уйти в море. Чтоб не было разуверенья, а крепла и процветала гармония его родственной связи с Митридатом.

Ночь лунной прозрачной прелести, как тончайшим шёлком, окутала скальную громаду застывшего Сокола. Загруженный снаряжением, продуктами, питьевой водой каяк кормой сидел в воде, осталось сбросить причальный конец, толкнуть и занять капитанский мостик, а дальше грести и грести. Огарок свечи зажигает Фантик и ставит в стеклянной колбе на носу корабля, второй маяком колеблется и горит на берегу. Будто две живые звезды Неподвижность и Движение из прошлого и сегодняшнего таинственно сверкали золотыми глазами у могучей скалы.

Ещё раздумья, молитвы, сердцебиение с радостным наслаждением предстоящего плавания. Пора! Фантик сдвигает лодку в море, быстро заползает на перекладину-сидение, усаживается и первый сильный гребок веслом. Приятное головокруженье окутывает таящую ночь и внезапно появившуюся розовую фигуру Митридата в первом робком луче солнца, там, на востоке, где замер Боспор.

– Хварно! Хварно! Хварно! – слышит капитан ликующий глас царя, приветственный и приглашающий потомка во владения царства.

И грациозный мир из синего воздуха неба, синей воды моря, синих эскизов земли под пурпуром восхода встал перед счастливыми глазами начинающего путешественника-инвалида.

– Курс к Крепостной горе! – отдал себе приказ капитан, имеющий много морских должностей в одном лице: капитан, матрос, рулевой, штурман, кок, вахтенный, часовой, историк и другие, выявляющиеся по ходу плавания.

И чётко заработало весло сильными и мощными гребками, И скользил каяк вдоль берега, не пытаясь рвануть в открытое море и сократить путь. А берег точно посылал ему вести с античных времён в виде остатков руин дворцов, крепостей, посуды, вещей, рисунков, фресок, монет и других интересных и прекрасных остатков прошедшей жизни.

За Соколом, ближе к морю, замер скальный Болван. Это над ним парил Фантик на воздушном крыле или дельтоплане, здесь восходящая струя воздуха закрутила и кинула его в бездну. Тогда он почувствовал, что переступил какой-то запретный барьер, вошёл в непонятное мистическое излучение, но не отвернул своё летящее крыло. И получил неизбежную расплату.

– Это было предрешено! – проговорил капитан. – Я нарушил и забыл заповеди предков, ведь на этой горе Болван, что означает Идол или Кумир стояли славянские храмы и статуи богов ещё с У111 в. до н.э. Об этом историческом факте Юра Лишаёв узнал совсем недавно, прочитав древние дощечки «Книги Велеса»: «Мы – славные потомки Дажьбога, родившего нас через корову Земун. И потому мы – кравецы: скифы, анты, русы, борусины и сурожцы. Так мы стали дедами руссов, и с пением идём во Сварогу синюю».

Древнейшее доказательство о сурожцах, они были потомками небесной коровы Земун и Дажьбога. А славянские мифы рассказывают о том, что Дажьбог был внуком Велеса, рождённого коровой Земун. Выходит русы и потомки Велеса, но сакральное имя Велеса – Тавр, что означает «бык». Выходит тавры, жившие в древности в Крыму, и есть сурожцы. А «Книга Велеса» называет их тиверцами.

Даже археологическая культура тавров, в виде керамических остатков посуды, точно сходит с сосудами более поздними тиверцами-уличами, жившими у устья Днепра.

Греки назвали местных жителей – таврами, а они гордились именами своих прародителей. Это русы, потомки Росси, матери Дажьбога. Именовались тиверцами, ведь были потомками Тавра-Велеса. А сурожцами звались, как потомки Сурьи-Солнца, почитаемый как отец Велеса. Сурожцы в честь первого отца СолнцаСурье и назвали свой Сурож-град.

А имя – уличи, говорит о том, что они разводили в ульях пчёл и получали из мёда священный солнечный напиток – сурицу.

И греки тоже упоминали корову Ио, от которого произошли тавры и скифы, ведь «таврос» по-гречески звучит «бык».

А как Сурож захватили греки тоже сказано в «Книге Велеса»: «Когда наши пращуры сотворили Сурож, начали греки приходить гостями на наши торжища. И.прибывая, всё осматривали, и, видя землю нашу, посылали к нам множество юношей, и строили дома и грады для мены и торговли. И вдруг мы увидели воинов их с мечами и в доспехах, и скоро землю нашу они прибрали к своим рукам, и пошла иная игра. И тут мы увидели, что греки празднуют, а славяне на них работают. И так земля наша, которая четыре века была у нас, стала греческой».

А совершил этот завоевательный поход афинский полководец Перикл в 437 г. до н.э.. Сурож был взят и назвали его Афинион, в честь Афин, откуда и явились захватчики. Во многих исторических изданиях можно найти античные имена всех городов Крыма и Кавказа, а Сурожа не упоминают. И неизвестно почему? Везде производили археологические раскопки, а здесь нет, возможно, что средневековая генуэзская крепость всё перекрыла. А пятнадцать метров культурного слоя на Крепостной горе не копнула ни одна лопата из научных экспедиций. А жаль, ведь здесь в напластованных слоях застыла двух тысячелетняя жизнь.

Золотой век Эллады Греции приходится на времена Перикла, как раз тогда в греческом мире стали популярны мифы из киммерийской и скифской истории, легенды о гипербореях. В античной астрологии появились греческие названия созвездий, где упоминаются образы северных зверей. Так и случилось, что всю астрологическую науку греки заимствовали у гипербореев. Возможно, это знания они получили в сурожских славянских храмах.

«Книга Велеса» подтверждает, что Сурож был русской столицей Сурожской Руси на Чёрном море. Воинственные греки не раз атаковали город, разоряли славянские жилища и храмы, самые богатые на Руси. Но русские воины вновь возвращались и штурмовали непреступные стены и освобождали святую Сурожскую Русь.

Все забытые исторические знания, о взметнувшихся над морем скальных куполах Болвана (Идола) и Крепостной горке, Фантик вычитал в книге «Атланты Арии Славяне» Александра Асова, рассказывающей о языческом прошлом славян.

Вопросы, словно волны, медленно катят к пляжной излучине Судака, а среди них в поисках разгадок плавно качается красный каяк Юрия Лишаёва. А море покойно шумит.

И ничего не вернуть, только вспомнить о прошлом, ведь такая древняя русская судакская земля проплывала мимо.

* * *

Мыс Алчак. Коралловый риф, жёлтый и непреступный, улыбался морю, а невинные жертвы – рыбацкие лодки натыкались на огромные каменные глыбы, стоящие перед ним. Не за корабельные крушения получил своё странное имя алчак? Этот топоним означает – подлый.

Все ближе и ближе вырастала гора Меганома, голубая и мерцающая издали, а вблизи – коричнево-серая. Только и всего камни, синяя глина, чёрные утёсы, как плавники гигантской акулы, да чахлая зелень по склонам и у южного подножья, да грустная и прекрасная даль развернувшихся на западе изящных силуэтов крымских гор и побережья.

Но странная и чудная музыка доносилась из безлюдного земного состояния и замершего существованья.

Кто там прекрасно играет на скрипке? Может, волнующий ветер, бегущий с юга? Иль подземелья таинственный вздох? Нет, это день текущий стал живой, одушевлённый, разговорчивый и поющий. Это солнечный свет прятался и нежился в скалах Меганома, пробегал по острым граням, говорил прибоем, брызгал золотыми каплями и мыс смеялся октябрём, выскочив далеко в открытое море.

Как ясны и ярки краски осени, когда несбыточные грёзы вдруг неожиданно раскрываются волнующими видениями. Они везде, вокруг, повсюду прорисованы, вписаны, разлиты в скальных штрихах гор, в лазури неба, в пенье моря, где процветает красота.

Привыкший к боли и повседневным заботам, страданиям и пустоте одиночества Фантику был удивителен этот блистательный день, когда весь мир живой и странный явился к нему с любовью и пониманием. Мертвые тени задвигались и заиграли отрадными вымыслами, и путешественник увидел караван античных судов, выплывающих из скал и утёсов Меганома. Будто здесь была тайная корабельная стоянка, под покровительством морского бога Посейдона, всё же сумевшего сохранить невозвратно-далёкое.

Хотя это шествовала морская эскадра, идущая из Херсонеса на помощь Пантикапею, где восстал скифский раб Савмак с обездоленными горожанами. Там на палубах находилось войско под командованием полководца Диофанта. Время будто переместилось в прошлое, и каяк Фантика нырнул в античные года, и встретил строй парусников, спешащих к Боспору.

– Однако, отважен муж! – вдруг донеслось с проплывающих кораблей. – Не боится пучины и один плывет на легкой лодчонке, не страшась стихии! – удивлялись лучники и моряки, наблюдавших с бортов старинных суден, за смелым единоборством с грозным Понтом современника двадцать первого века.

Среди красных, зелёных, белых, жёлтых и черных парусов антики Фантик неожиданно для себя увидел знакомые синие глаза Юлианы, его возлюбленной, появившуюся из небытия, а просто, приехавшая из Днепропетровска, ухаживать за инвалидом. Она, словно святая, стала оберегом его плавание и теперь издали следила и берегла неистового капитана.

Познакомились они в Москве, где проходил чемпионат мира по скалолазанию среди инвалидов. Соревновались спортсмены на искусственной скале, сделанной из фанеры, брёвен, залитых бетоном, на устрашающей высоте, с маленькими зацепками. Юра сумел быстро вскарабкаться по отвесу, показав лучшее время, обогнав всех своих соперников, и стал чемпионом. А потом, тяжело дыша, свалился в кресло и одиноко отдыхал. С ним не было сопровождающей команды, как у других заграничных скалолазов.

Она была среди многочисленных зрителей, наблюдавших за соревнованиями. Оттуда с высоты, когда Фантик остановился перед сложным карнизом, он вдруг оглянулся назад, в пропасть, раскачиваясь на одной руке, ещё миг, и он сорвётся, как вдруг увидел её глаза. И какая-то горячая искра пробежала между их встретившимся взглядом. Тысячная доля секунды встречи и неведомая сила бросает его вверх за карниз.

Юлиана переступила верёвочные перила, ограждающие стартовую площадку, и подошла к Фантику, напоила его, вытерла пот с мокрой головы, обняла и поцеловала своего ненаглядного чемпиона. А потом приехала к нему в Симферополь и стала ухаживать за любимым.

– Не спеши, Юрий! Пора подумать и о ночлеге, ищи укромную бухточку, закрытую от ветра, и причаливай каяк к берегу! – пронеслись в его мыслях слова Юлианы, будто она стояла на гальке.

– Хорошо! – послушно подчинился моряк.

И весь тёмный вечер она была рядом с ним, её звездный лик прорисовывался и струился над Меганомом.

А когда на золотом престоле ярко засиял рассвет, а с ним явился царь Митридат в пурпурных нарядах.

– Великий и славный царь! – воскликнул Юрий, поднимая весло над головой, а сам припал на колени.

– Я выполняю твою волю и морским путём обхожу границы Боспора! – продолжил счастливый моряк.

– Берегись, потомок, Чёрной горы, там нет моей власти! Там царствует Злой Рок и морское чудище! – предупредил Митридат. – Там Врата Аида!

– Если беда настигнет меня, то я обращусь к вашей мудрости, царь?

– Будет видно, на что ты способен!

И пошёл Фантик, выгребая на каяке, к карминной горе, что мерцала калёным кремнем среди каменных синих силуэтов, близко подошедших к Понту.

Чёрная гора медленно приближалась. Мистика и Ужас взорвавшегося подводного вулкана были впаяны в разорванный и растерзанный вид громадной горы, взлетевшей над кипящим морем. Вздыбившаяся Проклятие Понта вставало памятником-маяком, указывающим путь во врата ада. И рёв преисподней доносился из пещерного нутра, будто истерзанные мученики кричали, предупреждая о страшной опасности.

Дрожь невероятного страха пробежала по телу капитана, даже завибрировал каяк, точно живой, не желая быть проглоченным.

А безумие и бессмысленная красота гранитного и вулканического хаоса с жилами самоцветных камней задрожала слезами на восхищённых глазах отчаянного скалолаза, а теперь морского одиночки, исполняющего соло водного путешествия.

Зловещий блеск от ада плясал на кручах, багровый вьюн колыхался на парчовых каменных занавесах, скрывая колдовскую тайну Понта с чарующим и чудным скалистым садом, где причудливо сплетаются и ветвятся в стволы и скелеты выходы Сердолика, Агата, Аметиста, Халцедона, Хризопраза, Яшм и других застывших драгоценностей, как роскошных цветов Богов подземелья, украсивших свой святой храм.

Чёрная гора захватывает беспечного моряка в свои млечные сети, и теперь ему никак не выбраться в пустую свободу.

Сияющее отчаянье ложится коварством на каяк и плечи капитана. Значит, нужно шутить и смеяться, но судорога цепляется за весло и пробегает по слабеющим рукам. Впереди – Золотые ворота, разве можно нищему украинскому пенсионеру-инвалиду отказаться прикоснуться к волшебному богатству, хоть на маленький миг? Конечно, нет! И Фантик вплывает во владения жутких похотей человечества, где завораживающее золото заливает и выжигает глаза.

Неужели ослепнет и погибнет неутомимый моряк среди восхитительного искушения? И душа, стыдясь, прочь улетит.

Нет, не видать вам человеческого позора, беспечноблаженного! Ведь это мечты звенят и стучат о богатстве, а мысли мудрого моряка трезво скользят, сурово вглядываясь в злую тьму.

Но неохота поскорее выбраться отсюда. Ведь рядом и вокруг сказочный каменный рай, сияющий благодатью. Здесь воскресают причудливые фигуры выветривания из вулканических пород, как ангелы и химеры, как король и королева со свитой или трон с высокой спинкой, мыс застывшего Льва, хребет с пещерами или ревущий грот. Могучая страна острого и скалистого пламени, пылавшего на кипящей лаве, а сейчас грандиозного и величественного каменного катаклизма, куда Фантик смылся из мира бед и бедности.

Ладья скользит вдоль поражающих пейзажей вулканической силы, яростно взломавшей округлость земли и воды, воздымающейся твёрдым пламенем столпов, стен и трагических сплетений природных явлений.

О, счастье! Девичий светлый взор Юлианы отразился на небесах и упал фиалковым цветом на пласты вулканической лавы Чёрной горы.

И ясная цель толкает каяк в музыку скал, поющих над бездной морской, играющей всплеском волн, гуляющим звонким эхо под низкими сводами, как рыдающие рыки и последние вздохи умирающих доисторических зверей, стиснутых титанической катастрофой.

Сквозь время и пространство капитан услышал голос Митридата.

– Молодец, моряк! Ты выдержал испытание золотом! Фантик покраснел от похвалы царя, хотя не оставил мечту о находке клада, спрятанного в прибрежных скалах, о котором упоминают легенды и сказы. Ведь одно название – Разбойничья бухта говорит о многом. Или утёс – Иван-Разбойник.

* * *

Прощальный трубный звук посылает Чёрная гора, и радостная мука волшебной встречи наполняет сердце капитана. Каяк берёт направление на мыс Киик-Атлама, что переводится как «Прыжок дикой козы». И в самом деле, виден узкий низменный мыс, далеко выступивший в море, а чтобы к нему добраться требовалось пересечь бухту с пустынными окружающими берегами.

Медленные текучие волны в пенных кружевах, солнечные корунды сапфира и рубина блещут и играют по синей яркости морского зеркала. Что-то неясное и зловещее вдруг всплескивает воду и перед лодкой появляется змеиная лобастая голова, качающаяся на гибкой мускулистой шее. Дракон, как Купидон, игриво смотрел на опешившего от страха капитана, застывшего с поднятым веслом.

– Ты кто? – шепчут побледневшие губы скалолазакапитана.

В ответ властитель моря, явно недавно пообедавший, жаждал развлечения с одиноким путешественником, забредшим в его водные владения. Он нырнул и снова появился теперь сзади, со стороны заходящего солнца. Капитан повернул каяк навстречу, чтобы смотреть в зелёные глаза с желтой обводкой морского чуда. А тот хищно улыбался, лениво раздвигая зубастую пасть. Трёх угольный хрящ в виде короны венчал макушку подводного гада. В лучах усталого солнца ярко горели бронзовые щитки, укрывавшие голову царя Понта, ставшего золотым с драгоценным нарядом.

– Что тебе нужно от меня? – тихо спрашивает, будто пленённый моряк.

Опять блистающая голова дракона исчезает в пучине и, как поплавок, выскакивает на фоне выпрыгнувшего мыса, словно приглашая капитана проследовать через акваторию бухты. И он покорно гребёт. А древнее ископаемое, поднявшееся со дна моря, шествует впереди каяка, уводя путешественника в своё незнакомое, но жуткое логово.

Фантик читал и слышал о морском змее, обитающем в этих краях, нападавших на дельфинов, откусывая у них части тела, но не верил в подобные красочные и привлекательные для туристов легенды, а всё оказалось жестокой и зловещей правдой, явившейся перед его оторопелыми глазами.

– Спокойно, капитан, не волнуйся, пока нет агрессии в действиях и движениях дракона! – сам себя уговаривал обречённый моряк.

Страшная игра продолжается, хотя дракон, наверное, на десерт готовил заблудшего в заколдованные края закостенелого от страха капитана. Опять зелёным огнём, как хризолитами, ярко блещут глаза загадочного чудовища, но сейчас ставшего, словно сказочным мифом, уводящим капитана от Врат Аида, а, может, завлекающего на смертный одр.

– Всемогущий Митридат, что ждёт меня и как выйти из этого щекотливого и щемящего положения, как избавится от подводного палача, ведущего меня на морской эшафот? – обратился за помощью к легендарному царю приговорённый моряк.

Но пылающее закатом и вечностью небо молчало. И вспомнил печатью смерти помеченный о грозном предупреждение царя. Ведь здесь нет Митридатовской могучей и всесильной власти в роковом и заклятом углу Боспорского государства. И придётся герою, пустившемуся в незнакомое плавание, самому выпутываться из нависшей неотвратимой угрозы.

А дракон, как силуэт на гербе синего Понта, картинно изгибал шею и открывал пасть во всю ширь, пытаясь изрыгнуть огонь, но иссяк его гнев и горячий порыв сумасшедшей энергии. Лишь злобное и яростное выражение отпечатывалось на эмблеме моря.

Тогда Фантик вынул из нагрудного кармана любимую прокуренную трубку, чиркнул зажигалкой и пустил клубы дыма с пахучим запахом крымского дюбека.

Змей удивлённо повернул лобастую голову, вздохнул сладкий аромат и увидел дым, летящий из пылающего рта отважного незнакомца, смело вошедшего на его исконную территорию, Что-то страшилищу стало не по себе, а вдруг моряк в красной лодке изрыгнёт пламя и испепелит местного властелина! И рванул хищник подальше от опасной худой образины, выдыхающий дым и огонь.

Лазуритом блеснули глаза Юлианы, будто русалкой купающейся в бегущих волнах. Она, как верный часовой, плескалась на страже, готовая в минуту опасности придти на помощь и защитить любимого моряка от пасти неведомого чудовища, даже ценной собственной юной жизни.

На ночь капитан остановил каяк у каменного острова Иван-Баба ( «Отец Иоанн»). Решил передохнуть несколько часов после тяжёлого и трудного дня прямо в лодке, а потом продолжить плавание в поисках подходящего места для высадки на берег. Дотянуть до Двухякорной бухты не был сил и эмоций. Выпил горячего чая из термоса, проплывая, вдоль поразительной Чёрной горы он совсем забыл о еде и питье.

Темень легла немым покрывалом, поцеловала последней алостью мертвых уст уходящего маскарада, утонувшего удивительного дня. Лишь умопомрачительные маски увиденных картин будто бродили рядом. Змей появился опять, только вышедший на берег, с короткими перепончатыми лапами, золотым толстым брюшком и величественной бронзовой шеей. Он ухватил сахарными зубами за носовой причальный канат и повёл ладью к скальным губам черного грота – во вход в преисподнюю.

– Прощайте грозные горы и мрачное море! Кажется, настала моя кончина! – судорожно зашептал обессиленный моряк. Капитан не хотел покидать земной мир, но бороться уже не мог. Раньше он думал, что не боится смерти, возможно, это был фарс, а теперь конец неизбежен. Трагедия наступала, и он увидел двойную кипарисную аллею – дорогу на кладбище. И чёрное солнце висело мертвым потушенным огнивом, где небо было совсем иное. Мрак покрывал и укутал мир в глухую пелену.

– Ты можешь молвить последнюю просьбу! – неожиданно заговорил Змей.

– Кто ты?

– Змей Вечности и Мудрости.

– Сколько у меня осталось время до кончины?

– Ночь.

– Тогда хочу летающим странником обойти крымскую землю?

– Ты любишь Родину?

– Я хочу остаться в чарах красок, аромата и света полуденного края.

– Твоя душа сохранит очарование полуострова.

– В душе останутся грёзы и восторги, а мне великая радость прощания нужна, чтобы наполнить сердце в последний раз.

– Это минутное обольщение.

– Но сердце – сокровищница, оно отзывчивее и богаче всех мудростей. Ведь в нём живёт Любовь, а, значит, и Жизнь на земле!

– Мне дороже Разум!

– А я люблю Юлиану и ещё – Митридата!

– А Крым?

– В нём моя жизнь и все человеческие чувства!

– Ты – неугомонный мечтатель и думаешь, что мгновение усладит тебя, хотя это тоже Время!

– Юра, держись и не сдавайся! Свет моей Любви отодвинет Смерть! – вдруг раздался задыхающийся голос Юлианы, оказавшейся рядом с голыми израненными ногами. Она бежала всю ночь, чтобы спасти своего героя. Она вырвала причальный конец лодки из онемевших зубов Змея, тонувшего во мгле.

А небо расцветало утренней нежностью и свежестью. Всеобъемлющая Красота вливалась живым потоком в сердце проснувшегося капитана.

Ему бы вздохнуть и порадоваться, а он оказался в окружение пиратских легких челнов бородатых тавров. Они готовились атаковать торговое судно, шедшее из Херсонеса в Феодосию, но не сумели веслами поспорить с парусами триремы и безнадёжно отстали, но на счастье увидели сонный каяк, качавшийся у каменного острова. И, в миг, оказались рядом, радуясь непонятной и незнакомой добычи. С удивлённым любопытством они в упор вперились взглядами в яркое чудо двадцать первого века, сидящего в странном пластиковом челне, а не вырубленным из дерева. На всякий случай лучники держали наготове луки со стрелами, нацелившись на Неведомого гребца.

Фантик понял, что сейчас ему будет трудно отвертеться от опасного приключения. Тогда решил поступить, как со Змеем, закурил утреннюю трубку. Но тавры тоже достали свои носогрейки и задымили пуще, чем капитан. Дым пахучий и тягучий поплыл над «Дикой Козой», выпрыгнувшей в море. Но лучники не спускали настороженных глаз с лихого моряка.

– Светлейший царь Митридат, помоги мне и отведи беду, ведь понтийские пираты в твоей власти? – обратился капитан к небу, пытаясь вызвать дух властителя Понта, витающего над Боспорским государством.

– Сражайся сам, герой, ведь пираты получили моё покровительство в борьбе с Римом и я не могу изменить данному им слову о защите! – виновато откликнулся Митридат.

– Но у меня нет оружия? – заволновался капитан.

– А где твой ум и смекалка?

– Мы – мирные люди.

– Не верю!

– Ты прав, Великий Митридат, войны постоянно полыхают на земле.

– Дерзай, потомок!

– Постараюсь.

– Посмотрим на героя.

– Сейчас тавры захлебнуться в дыму и тьме! – пообещал Фантик, доставая из лодки киношный дымовой патрон, не один, а целых пять. Он мгновенно зажигалкой поджёг свои «боевые снаряды». Густой и разноцветный дым непроницаемыми клубами окутал мир, а каяк капитана уже летел по заранее намеченному маршруту, мимо обезумевших и перепуганных пиратов.

– Да здравствует сладкое слово свобода, завоеванная в борьбе, когда один мирный гражданин выступает против двадцати вооружённых воинов! -

– Я был уверен в тебе, потомок! – раздался громхвала с неба.

– Я горжусь тобой, Юрка, мой отчаянный воин! – плескался голос Юлианы над морской водой.

* * *

…Вторая половина У1 века до нашей эры и первые корабли переселенцев-эллинов, выходцев из Милета, достигли обширной бухты и были потрясены богатством открытого края. Здесь они и обосновались, получив дар олимпийских богов, и назвали заложенный город – Феодосия, что в переводе с греческого означает «богом данная».

Феодосия – зелёный венок и цветущий букет в обрамление золотого крепостного пояса приютила большую гавань, где, спрятавшись от штормов, пиратов, сражений стояло множество торговых судов, пришедших за дарами Боспорского царства. Вывозили всё лучшее – зерно, солёную рыбу, мёд, воск, выделанные шкуры, соль.

В овале города почудился моряку образ богини Афродиты, родившейся из морской пены и ставшей покровительницей морей (Понтия) и мореплавателей (Навархида). Храмы статуи её, морем рождённой, возводились «около самой пристани, где обыкновенно останавливаются корабли».

Вот она, лёгкая и прозрачная, стелется облаком над блистающим градом, проливая чистые слёзы своего предназначения, – олицетворять производительные силы природы, её плодородие и возрождение. От неё зависели урожаи полей, садов и количество пасущихся стад. Поклонялись Афродите за её покровительство любви, свадьбы, браку, деторождению. Почитали Богиню, связанную со стихиями Земли и Неба (дочь Урана), но и с таинственным для человека подземным миром.

В синем хитоне и зелёном венке она поёт и плывёт над городом красоты, где плещутся волны и солнце горит над стенами древними. Женское изящество и живые очертанья Богини Афродиты в лике Феодосии. И благоуханье осеннего плодородия вилось сладким ароматом над старинными улицами с проросшими античными сказами и легендами.

Чуден и прекрасен лик Богини, как палитра Феодосии, воплощённая в божественный дар. И видит приплывший моряк воздушный портрет любимой Юлианы, так удивительной схожий с Богиней Афродитой. И сердце забилось счастливо и гордо, ведь она была всегда где-то рядом, совсем близко, хотя и в облаках…

В Феодосийском заливе Фантик срезал дугу и по прямой выгреб к плоскому мысу Чауда, всего за несколько упорных часов. Одинокий маяк стоял на самой высокой точке берегового уступа. Подводные и надводные камни россыпью встали на пути. Но гребец умело обходил естественные препятствия. Линия земли отступила вглубь, к северу. Монотонность гребков уже вошло в привычку и не вызывало неудобства, так что Фантик успевал созерцать проплывающий мрачный и опасный берег.

Где-то здесь у устья озера в античную эпоху было расположено селение Казек. О нем упоминает «Перипл» Флавия Арриана «От Киммерика до деревни Казека, лежащей у моря, 180 стадиев». Всё, больше ничего не знаем о нём.

…Фантик вдруг представил, что он житель этой античной приморской деревни. Красные черепичные крыши, как поляна степных тюльпанов, разноцветным орнаментом расцвели рядом с берегом. Где, вытащенные на песок, покоились лодки-камары с полукруглыми днищами. Ведь греки-аргонавты плавали на плоскодонных судах. И только здесь греки-колонисты переняли от тавров и имели лёгкие удобные суда с хорошей морской устойчивостью.

И везде по деревни развешаны многочисленные связки сушёной рыбы, а запах копченной приятным и густым ароматом аппетитно раздирал ноздри. Главное занятие местных – это было рыболовство, а особенно славилась жирная сельдь, крупная и нежная на вкус, идущая с октября по март с «Меотического озера». Ведь с Боспора главную часть рыбных солений доставляли в Грецию.

А вот и его двухэтажный дом, самый крайний к морю. Окна смотрели на юг и на синюю даль, под плеск волн засыпали и просыпались домочадцы. И там его ждёт жена Юлиана в дорийском хитоне с прорезанными рукавами, хлопочущая у очага. Как мил и приятен горящий очаг, ведь его огонь пылал не только для приготовления пищи, а ещё служил для отправления культа богини домашнего очага – Гестии. Радость приходила Фантику от игры Юлианы на кифаре, тут же у доброго огня. Её гомеровский голос пел и декламировал божественные поэтические строки путешествующего «Одиссея».

Почему-то Фантик сравнивал деревню Казек с играющим дельфином, а себя, сидящего на его спине. Дельфин считался священным, их не ловили, не убивали, не ели. В образе дельфина сочетались амулеты и символы нежной любви. В коропластике Эрот изображён верхом на дельфине. И Фантик представил себя восседающим на дельфине. Ведь он родом отсюда, пророс здесь стеблем-травою, влился силуэтом в берег, сквозь его лик проплывали облака, а солнце горело в сердце…

* * *

А дальше чередуются сопки, среди них самый большой грязевой вулкан Керченского полуострова ДжауТепе, в переводе как «Вражий холм».

Необитаемые и безлюдные берега сменяются степными участками, то вырастают непреступные обрывы, но и они снижаются к берегам солёного Узунларского озера. Это здесь древние обитатели выложили огромный земляной вал, пересекающий полуостров от Черного до Азовского морей. Мощь и размеры земляного защитного укрепления впечатляют и восхищают путешественников даже в наше время.

В античные времена Узунларское и соседнее озеро Кояшское были морскими заливами, где находилась удобные гавани для захода парусных и весельных судов. Об этом тоже упоминает «Перипл» Арриана: «там есть стоянка для кораблей, защищённая от западных ветров».

Но постепенно песчано-ракушечная пересыпь отделила бухты от моря, превратив их в озёра. Дальше на восток полуострова однообразные низкие берега меняют свой рельеф на горный. Над Кояшским озером поднимается на 183 м скалистая плосковершинная гора Опук (Удод).

Однообразие гребли утомила моряка, и он решил размять своё тело в пешей прогулке.

Оставив каяк на пляже, Юра задумал подняться на гору Опук. Уж, очень много слышал и читал он об этой разрушенной горе, рассечённой и растерзанной землетрясениями. Путь был нелёгок, ведь костыли часто застревали среди каменных щелей, а иногда проваливались в незаметные и мшистые углубления. Но остановить пытливого путешественника было невозможно, а трудности преодоления маршрута ему нипочём.

И вот он на вершинном плато Опука. Великая скорбь и седина застыли вокруг в разломанных известняковых блоках в отшумевших былых земных подвижках. Раздробленные ступени на широких лестницах в разных уровнях, как века, отсчитывали катаклизмы, обрушившиеся на несчастную гору. Крутые обрывы, опять огромные впадины, целые каскады уступов с зияющими пропастями, заваленные каменными обломками. Здесь равномерное текущее время по земле вдруг отступилось, попав в грохочущий ад землетрясения, разломалось на куски и застыло трагическим обликом. А протяжённые глубокие трещины, словно границы времени, похоже разделяли тихие сегодняшние осенние дни от грохота катастрофы 3 в. н.э., когда погиб стоявший здесь город Киммерик. Каменные ленты с обломками, как траурные, застыли в тектонической прямолинейности линий.

Печаль птицей кружилась и томилась над Опуком. А разлившиеся степные дали грустили в безлюдности и бесстрастности, даже великое небо, видевшее здесь в древности шумную, цветущую и оживлённую жизнь античного города, немо синело, будто виновное, что не смогло остановить толчки и тряс земли.

Что знал Юрий о Киммерике? Название города Киммерик античные писатели и историки относили к киммерийцам, жившими на юге в поздний период эпохи бронзы. Геродот сохранил предание о киммерийцах, изгнанных скифами. И в его время ещё находились в Скифии киммерийские переправы, киммерийские укрепления, область, называемая Киммерией, и Киммерийский Боспор.

Страбон сообщает потомкам, что в горной стране тавров есть гора Киммерия. Далее он говорит о Киммерике, который прежде был городом, построенным на полуострове и замыкавшим перешеек рвом и валом.

А на горе Опук стояло укрепление, прекрасно защищённое природой и каменными стенами, достигавшими три метра толщины. Цитадель впечатляет своей мощью даже сейчас, ведь ещё можно рассмотреть циклопическую кладку стен на южной, западной и северной сторонах горы, фундаменты ворот и семи крепостных башен. Несомненно, что грозная крепость вместе с Узунларским валом служила крайним форпостом славного Боспорского царства.

В период 1-2 вв. н.э. Киммерик стал богатым торговым центром, экспортирующий большое количества хлеба, поступавшего сюда с обширной окрестной местности. Об этом говорит большая зерновая яма, глубиной до 6,40 м с внутренней каменной выкладкой, обнесённая высокой оградой. Люди Киммерика занимались земледелием, рыболовством, скотоводством, торговлей. Камень для строительства жилых домов, цистерн для воды, для рыбозасолочных хранилищ, зерновых ям добывался рядом под землёй в каменоломнях.

Город-красавец процветал, сияя солнцем и морем, и вольной птицей парил над песенной далью горы Опук. Но в середине 3 века, однажды утром, ужасный толчок земли разметал архитектурный лик Киммерика, разорвал крепость, рассыпал скалы и утёсы, перевернул весь житейский мир, оставив от былого только разрушения.

Годы текут, и никто не вернёт то последнее тихое утро, полное счастья и труда, лишь цветы, что цвели перед черным и страшным рассветом, окружат гору, долины и степи, да ковыль, поседевшая от боли, бегущими волнами «поминает» погибших. Да редкие птицы собрались на певческий сбор, где в великой скорби об ушедшей истории горы Опук с городом Киммерик стоял современный герой – Юрий. Может прекрасные души античных жителей воплотились в силуэты розовых скворцов, или приносящих счастье «синих птиц» – сизоворонков, или оранжево-каштановых, с белой головой огарей. А голоса античности слышны в медиативном воркование горлиц и переливчатых песнях дроздов. Только чайки не могут забыть страшную конвульсию земли, да тоскливо кричат над берегом и морем. А какая причастность Юрия к далёкой истории Крыма и Митридату Понтийскому?

Он смотрит в родник, рождающий на южном склоне горы, почти у моря. Вода появляется из 30-метрового тоннеля и наполняет бассейн, выложенный плитами известняка, а дальше наполняет каскад из 17 вытесанных в камне корыт. Вода вкусная и холодная даже в летнюю жару, у неё нет привкуса солоноватости, как в большинстве на Керченском полуострове, ведь недаром раньше пастухи пригоняли сюда свои стада на водопой.

Юрий погружает лицо в воду и будто сливается с земной тайной, хранящей воспоминания о далёком былом времени. Он уверен, что мечта найдёт ответ в тёмных безднах памяти.

* * *

В сиреневых сумерках Фантик скользил на своём малом корабле вдоль берега с горой Опук, а с правой стороны, на горизонте море, застыли в вечном плавание «Каменные корабли», греки называли их «Петракеравия», а сейчас они носят названия Элькен-Кая – «Скалыпаруса», «Скалы-парусники». Мореход решил опять причалить каяк к материку, чтобы утром в розовом рассвете подойти к четырём островам и внимательно осмотреть каменную «парусную эскадру», где, несомненно, пираты-тавры сохраняли свои клады. Ведь на античных вёсельных судах, да и с парусным такелажем, было опасно подгребать к бурлящим скалам. А лёгкие лодчонки смелых тавров умело подходили к сверкающим утёсам, где в подводных щелях они прятали золото и драгоценности, награбленные на купеческих кораблях.

В вечерней бирюзе дрожащей воды скалы горели синим огнём, как морские дивы, всплывающие из сказочных глубин. Как дико здесь, коричневая земля горы Опук и колдовская акварель мятежных скал-кораблей. Здесь мир, рождённый грозно и гордо, расцветал звёздным небом, непостижимой стихией воды и земли. Непонятное влечение охватило моряка-одиночку и он повернул каяк в зыбкие объятия гаснувших звёзд в морской пучине и лунных эскизов скал-парусников.

Голос моря сладостным пением призывал моряка всё ближе приблизиться к сакральному месту, откуда словно доносились чарующие песни легендарных сирен, завлекая и наслаждая проплывающего путешественника.

А волны, играя и дразня, предупреждали:

– Куда несёшься ты, шальной? Взгляни, какие впереди шаловливые буруны! Они кричат всё яростнее, всё ближе и бьются в грудь скальных рифов. Но разве кто обратит внимание на глас Неизвестного?

И всё же капитан одиночной лодки, как и подобает опытному моряку, стал вглядываться и вслушиваться в окружающие звуки, из которых складывался тревожный вечер. Бурление воды, шорох ветра, всплеск весла и напряжённый стук собственного сердца. Как будто ничего не взволновало моряка, но скользкий страх вполз в душу и не напрасно.

Что-то вдруг ударило в днище каяка? Упругое подводное течение иль чудище морское, а точнее блуждающая волна? Обречённый вылетел из своего «гнезда» и бухнулся в плоть воды, не выпуская из рук гребное весло, а каяк перевернулся.

– Держись, капитан! – громко протрубили глубины, но Юрий узнал уже знакомый голос Митридата Евпатора.

– Ищи спасение! – это уже был приказ, который он должен выполнить. Юрий вцепился в борт каяка, предварительно весло засунул за пояс за спиной, и резко перевернуло своё судёнышко на днище. Оно опять удачно закачалось на воде, ещё рывок и он, счастливый, вползает на свой капитанский «мостик», со днищем, полный воды. Пришлось долго и аккуратно вычерпывать её за борт.

– Что испытал себя? И лихо вывернулся, теперь ты стал уже опытным морским «волком»? – это уже ехидничала Юлиана.

«Почему произошёл переворот каяка?» – стал анализировать своё плавание наш герой. «Видно встретились два течения или я неудачно повернул нос каяка в высокий вал, и он опрокинул лодку!» – решил он. «Но мне рассказывали о блуждающей волне, топящей и коверкающей корабли, попадающей ей на пути?» « А не участвовали здесь какие-то мистические силы или подводные реликты, обитающие в этих заброшенных и забытых местах?» – задавал себе вопросы потерпевший бедствие.

Но непонятная и невидимая угроза по-прежнему жила в колеблющейся силе воды, а каменные рифы словно ожили, становясь всё ближе и неотвратимее, появляясь на носу, то справа или слева по курсу. Что-то кружило каяк, лавировавшего среди каменных чудищ-истуканов. И коварный ночной туман белыми кусками закрывал видимость, придавая рифам волшебные видения, превращая их в разбитые корабли, разорванные паруса, шхуны-привидения. Отчаянная опасность подступала со всех сторона, казалось, что море вздрогнет и навсегда поглотит каяк, и никакое лавирование не спасёт приговорённый судьбой корабль. Каяк высоко взлетал над волной, потом зарываясь носом в воду, оставлял пенистый след. Куда повернуть, чтобы не налететь на рваные и острые скалы? Как пройти грозные рифы? Весло задрожало в руках гребца, а ночная темень уже плотно взяла каяк в тиски. Внезапно растерявшийся моряк почувствовал легкое и ласковое прикосновение к его разгоряченным лбу и щекам.

– Кто вы? Что хотите от меня? – крикнул он в темноту.

Как будто ничего. Он продолжал грести в тревоге и молчание. Но водный след от носа каяка внезапно засверкал и заструился, вспыхивая хрустальными струями, как распущенными косами морской русалки.

Разноцветные кольца, подводной радугой, засверкали в толще воды. Божественное видение! И страх у Фантика пропал, отступил, исчез, а радостное состояние закружило моряка. Теперь ему не надо нервно и напряжённо всматриваться и вслушиваться в текущую тьму, ведь море вокруг горело незнакомым, но приятным и чудесным свечением. Неведомо чем переливалась вода под каяком. Мягкий успокаивающий свет исходил из глубин, словно там протекала своя неизвестная жизнь, но полная тишины и покоя, где причудливыми кораллами словно возгорались подводные чудеса, тайны и загадки, а стремительные серебряные косяки рыб, как сверкающие и мигающие силуэты, кроссвордами движений старались запутать путь к открытиям.

– Невероятное творится в море, может это сон! А не зовущие сигналы шлёт мне великая пучина? – спрашивал себя капитан. И тут же отвечал:

– Успокойся, моряк! Ведь это осенью всегда фосфоресцирует вода от бактерий-ноктилюк!

Словно глубина ночного и необъятного неба отразилось в море, точно опрокинулось и погрузилось в прозрачную и плескающую толщу воды. Каяк устремился по маршруту небесного Млечного Пути, плавающего под водой. А гребущее весло в руках симферопольского «Одиссея» вспыхивало стекающими и срывающимися каплями магического свечения, черпавшее звёздную воду с растворенной луной. Как жутко и хорошо чувствовал капитан в ночном подводном небе!

Большие медузы, похожие на белые люстры с канделябрами, молочно горели в глубинах. А у рыб, креветок, крабов, рапанов, ракушек тоже был свой волшебный свет, словно радужный, больше синий, голубой, зелёный, красный и желтый – точно неоновый и электрический празднично и торжественно рассекал и колыхал пласты морской воды. Фиолетовыми блуждающими вспышками качались ветвистые, густые и мохнатые заросли водорослей кораллины и цистозиры, а плавающие перидинеи создавали яркое свечение, пробегавшее по её цветам.

Почему-то Фантику вдруг стало жаль милых друзей, сейчас крепко спавших в мягких постелях и не видевших величественное явление Чёрного моря, а он задыхался от красоты и таинственности чудотворения, будто стал Сверхчеловеком или Ангелом, плывущий над прелестной бездной мироздания. Всё идёт превосходно, каяк разрезает сверкающую воду, играет и плещется, будто удивительная рыбина, несущая свет сквозь тьму и толщу. Волшебство моря превратилось в легендарную и диковинную декорацию медленно угасающей и тающей сказки, всегда играющей приветливыми и бурными волнами вокруг берегов Крыма.

– А я не сплю, вместе с тобой любуюсь сказочным свечением Понта! – восхищённая Юлиана шептала ему на ухо.

Стало так светло, словно луна, вырвавшись из черноты и глубины неба и моря, разрезала зелёно-голубыми лучами мир на две части, воздух и воду, где качался каяк, взлетая вверх и вниз по блёсткам, будто расплавленного серебра, и уходил, уплывал по лунной дороге к блестящему горизонту, где край моря и земли, где волнующая вечность соприкасалась с иными мирами.

– Я бы отдал всё, не задумываясь над ценностью, решительно всё, чем владею, за то, что я увидел сейчас! – воскликнул очарованный моряк. Хотя душевный восторг человека, увидевшего Божественное сияние, можно ли сравнить с дорогими тряпками и другим бытовым богатством? Потрясённый и восхищённый Фантик плывёт и плывёт по мировому океану, забывая оставленный мир скученного и задыхающегося города от бензиновой гари, а мыслями и речами возвращаясь в эпоху античности древних героев, ведь их сильный дух проник в его сердце.

* * *

Утро мореход встретил у города Китея, раскинувшегося в районе мыса Ак-Бурун (Белый мыс). Тысячу лет с У в. до н.э. по У в. н.э. жил, трудился рыбацкий город Китей, как и все города Боспорского царства, ожидая внезапных нападений свирепых кочевников из степей, огородил свои кварталы мощной оборонительной стеной.

Опять морской странник оставляет свой каяк на берегу и делает пеше-костыльный обход границ города, хотя большая его часть ушла на морское дно.

Пока Фантик медленно ковылял, оглядывая пустое пространство мыса, как вдруг на какой-то предельной и заветной черте он будто вступил в другое бытиё, выросшее вокруг нежно-фиолетовым эскизом мощных крепостных стен с квадратными башнями. Это из млечного ушедшего времени выступил античный Китей. Его громада прорисовывалась большими домами, мощёнными мостовыми и кипучей деятельностью керамическими и металлургическими производствами. Город словно вышел из мрака смерти, далекого наследия и недавно прошедшего дождя, окропившего холодными слезами потемневшие пористые камни. Дождь из бессмертного неба проливался печалью воспоминаний. А боспорская жизнь, ушедшая в мир легенд и преданий, свой разговор и голос передавала стучащими и поющими каплями.

Храмовый стол Китея, найденный в 1918, – это массивные плиты с двумя подставками в виде бюстов женских фигурок кариатид и надписью, гласящей, что в 234 г. Община Китея соорудила храм «Богу гремящему, внемлющему…». Тут же археологи нашли и мраморные солнечные часы, украшенные рельефным изображением головы быка.

Теперь только земля стала хранительницей руин города, да гремящие громы внемлют Богу Китея радостными воспоминаниями о славе древней, оставшейся в античных находках, душе и сердце Китея, живущими здесь вечно.

– Привет вам, камни немые! – поздоровался хромой путешественник, обводя взглядом застывшую фиолетовую фигуру рыбацкого Китея.

– Но мы живы! – обиделись античные свидетели.

– А кто вы?

– Счастье и страданья города, его слёзы, улыбки и страстные поцелуи.

– Но все развеялось и превратилось в прах?

– Нет смерти для истории твоих предков и каждый найденный камень с прочерченной античною строкой, либо осколок керамики иль мраморное творение встречать восторгом радости и счастья!

– Верю! – кратко ответил путешественник.

– И светлая тень города по-прежнему сияет под солнцем и луной!

– Вижу и чувствую! —

– Ветер продолжает кружиться среди мук и страданий забытых потерь.

– Выходит, что город дышит и живёт.

– Земля, напоенная горячей кровью, никогда не остывает.

– Согласен, что неугасимый свет таится в древнем Китее.

– Сполохи зарниц падают с неба и пробегают по великим и дорогим руинам. И пламенеют они, восставая из небытия.

– До свиданья, Китей! Истомился мой шаг с костылями по кручам твоим.

– Добрый путь, любопытный человек, надеюсь, что встретимся с тобой ещё не раз?

– Кажется, мне суждено с тайной твоего творчества слиться…

* * *

А дальше каяк скользил вдоль дикого и необитаемого высокого плато, где обрывы изуродовали множество приморских оползней, словно черные оспы язвами впились в здоровое тело земли. Волны и ветры лижут и ласкают хрустальной влагой коричневые и белые стены и пляжи, а штормы и бури силой природной рвут и грохочут в щелях и гротах.

Бежать, бежать скорей от хаоса перекрученных пропастей, но Фантик наслаждался тяжкой и мрачной картиной земного томленья, перед ним словно открывалось преддверие гигантских врат Аида. И в тоскливом сумраке видения он старался найти вдохновенное и великое сочетанья земли и воды. Он грёб веслом не спеша и задумчиво, перебрасывая звёзды брызг в стеклянном небосклоне. Прозрачные капли блестели бриллиантами на его лице и кистях рук.

Забытые и затерянные прибрежья, где в степном ветре живёт стук копыт скифских наездников, а в море осталась плескаться красота отжившего времени с парусным и гребным флотом. Ему казалось, что он вплывает в минувшие века, ведь они, как вода, волновались вокруг. Палитра времени хорошо жила и изящно вписывалась в морскую толщу.

Прямо по курсу показался мыс Такиль ( от слова « такил» – «жертва», «жертвенник»). Как гигантский скифский курган горой Хоручу-Оба, высотой 104 метра, вознёсся он над морем. Крепкие горные породы – известняки слагали его обрывистое тулово, а море окружало мыс рваными скальными рифами, коварными отмелями, где не раз терпели кораблекрушения многочисленные суда разных эпох, когда Понт приносил очередное приношение Жертвенному мысу. Здесь корабельное кладбище, где утопленники лежат с мачтамикрестами и рассыпанными кладами от золотых монет до бронзовых пушек, где уродливая Ржавчина с рассыпающимися и гнилыми клыками изгрызла сверкающие лики корабельных металлов и прочного железа.

Каяк своим твердым, но тонким пластиковым телом почувствовал опасность от столкновения с острыми скалами или ржавым остовом потонувшей посудины. Осторожность движения передалась и капитану, он внимательно оглядывал фарватер. Ведь они превратились в единое мифическое целое, как кентавр – человекконь, а здесь каяк слился с калекой Фантиком. Кентавр Хирон, воспитатель Ахиллеса и многих других греческих героев. А каяк и капитан – «Потомок Митридата Понтийского». Очень стали похожи на морского бога Палемона, пастуха дельфинов. Ведь рядом плескалась Левкотея – морская «белая» богиня, божество пенистых волн. Она была смертной женщиной Ино, дочерью Кадма и сестрой Семелы, матери Диониса. Гера, ненавидящая из-за Семелы, любимой Зевсом, всю её родню, наслала на Ино безумие, и та бросилась в море с маленьким сыном Миликетом на руках. Боги превратили её в морскую богиню, а сына её в морского бога Палемона, владеющим стадами дельфинов.

И гикнул Фантик громким голосом, словно он и вправду стал Повелителем дельфинов, вызывая местного «лоцмана» по безопасной проводке «Потомка Митридата Понтийского» среди замерших в волнах и бурунах клыкастых скал. И, как в сказке, появилась милая и прыгучая Афалина, из черноморской порода дельфинов, и повела корабль за собой, минуя подводные утёсы и песчаные мели.

Какое наслаждение испытывал капитан в гребле, когда каяк послушно повинуясь взмаха весла, летел за стремительным дельфином, будто был у него на невидимом поводу. А «лоцман» умело исполнял свою роль и выводил «Потомка» в пролив, оставляя Такиль без жертвоприношения. Чтобы не вызвать гнев и месть рокового места, Фантик сыпанул в море горсть современных монет. И оно жадно глотнуло денежное приношение, хотя ожидало богатое кораблекрушение. И каяк свободно скользнул в Боспор Киммерийский.

Боспор или «Бычий брод» – так в древности называли этот пролив, разделяющий Европу и Азию, по легенде путь через пролив был настолько мелким, что использовали быков для переноски грузов. Ещё «Киммерийская переправа», по древнему народу, некогда проживавшему в окружающих местах. Киммерийцы – один из древнейших народов Северного Причерноморья. О них есть упоминания в ассирийских надписях У111 века до нашей эры, не забыл в стихотворных строках о киммерийцах и Гомер в поэме «Одиссей». И до наших дней докатились имена: Киммерийская переправа, Киммерийские стены, гора Киммерий, два города ( один на азиатском берегу, другой на европейском) с одинаковым названием Киммерик, где уже в одном побывал капитан на костылях.

Морская вода, вытекающая из Керченского пролива( Боспор Киммерийский), заструилась густым зелёным цветом. Напротив Такиля лежал мыс Панагия ( «Божья матерь»). Но опасности в виде отмелей, скальных рифов, ржавых скелетов затонувших кораблей встретили легко и наивно скользящего «Потомка». Хищные лапы песчаных кос незаметно протянулись под мерцающей водной поверхностью, чтобы накинуть удушающую «косу» и остановить весёлый бег корабля, медленно и безвозвратно погружая его в песочную пучину.

– Прочь с пути, морские преграды! – смело восклицал разгоряченный встречным ветром неистовый капитан Бесстрашия по имени Юрий Лишаёв, а по кличке Фантик. И словно подчиняясь воле неутомимому и неугасимому порыву, только искалеченному, но непобедимому капитана Бесстрашия расступались отмели, отступали скалы и остовы сгинувших кораблей, пропуская легендарного «Потомка Митридата Понтийского» к столице государства – Пантикапею. И ещё зорко за опасностями моря смотрела Юлиана, остерегая своего любимого капитана.

Из толщи воды точно вырос мыс Акра ( в переводе «мыс», «возвышенное место», «крепость»), где стоял античный город, проживший больше всех городов Боспора по времени жизненной истории. А теперь самый богатый для археологов, они нашли здесь 400 древних монет. Мореплаватель прищурился, он, будто увидел среди мокрых камней золотые кругляшки сверкающих монет с изображением колоса, плуга, осётра, зерна, быка, львиной морды, сатира со звериными ушами и ордерных фасадов дворцов, храмов и оборонительных сооружений. А на обороте монет были вычеканены лев, рыба, лук в горите, грифон, пьющий Пегас, атрибуты Диониса. Мифическое чудовище – грифон служил гербом столицы. Тяжёлый золотой невод рябил в играющих лучах Акры. Запах соли и моря, точно аромат античных времён, дохнул от позлащённых камней, каменных и железных якорей античной эпохи, от якорной стоянки Акры, от её оборонительных стен и башен, от чёткой городской планировки уже разрушенных домов, а теперь всё замытых песком и прошедшими веками. А в карманах капитана сейчас сиротливо звенела дешёвая монета с отпечатком украинского трезубца.

Внезапно солнце озарило узкую поверхность пролива. Черные и белые паруса торговых и рыбацких кораблей спешили по своим маршрутам, словно лебеди плавно скользили по зелёному зеркалу. А военные гребные триремы тяжело утюжили закатную воде острыми носами, расписанными «глазами» и восседающими на них деревянными божествами, Облака, как призраки, стелились по берегам, воссоздавая архитектурные эскизы античных городов.

– Мой путь с любовью и поклонением к Митридату – божественен в бессмертной красоте! – воскликнул гребец каяка, поражённый панорамой Бычьего пролива, возродившегося из ушедшего времени и прояснившимся перед ним чистыми красками. Мечты и думы на закате, как волны живые, несли каяк капитана к Боспорскому берегу, где на песочном пляже он скоротает ночь перед встречей с Пантикапеем.

Античный город Тиритака в переводе – быстрое течение, предстал перед ликующим моряком. Упругая волна, словно дельфинья спина, далеко протащила каяк по отмели и ушла в пенной радости назад. И тень города и тишина глубокая встретили сошедшего на берег моряка. Но скрип песка, как шелест шелковых одеяний, как шаги призраков, качались рядом с прогулочным путём капитана Бесстрашия. Далеко идти ему не пришлось, откуда-то из грёз давних дней появилась Богиня Афродита, одетая в белый хитон и гиматий, а головным убором её был высокий калаф с наброшенным на него покрывалом. По греческим поверьям Афродита всегда оказывала услуги мореплавателям.

– Тебе нужна помощь, моряк? – спросила она.

– Нет!

– Что ты ищешь в здешних местах?

– Сочетанья прошлого и нынешнего.

– Зачем тебе тревожить ушедшее время?

– Из глубины веков мерцает свет далёкого прекрасного, ведь ты явилась мне.

– Но сейчас умами твоих современников правит христианский Бог?

– А мне дорого счастье Боспора античного времени и твое предназначение в зрелых полях, плодоносящих садах, в растущих и поющих травах и цветах. Твоё покровительство любви и свадьбам. Я вижу мою восхитительную и любимую Юлиану среди роскошных и райских роз.

– Напрасно ворошишь отжившее?

– Но любовь одна во все времена и никогда не исчезает!

– Для чего ты ведёшь свою ладью вглубь веков?

– Мне интересно увидеть тайны земные, скрытые в былом времени.

– Остановись! Ведь путь твой пройдёт сквозь страдания и мучения.

– Ну и что, ведь они так похожи на наши трудности. А твоё блистание, Богиня, в черной ночи так привлекательно, как восходящая золотая заря!

– Счастливой дороги в Пантикапей!

– С твоим именем, Афродита, пройдёт все моё путешествие!

– Если поклоняешься мне, то тогда благословляю твой трудный и роковой путь!

– Нас связывает и охраняет – Любовь с её вечной красотою и нежностью!

– Ты прав – её невозможно задушить или убить!

– А меня ты забыл, Юрочка? – ехидно вдруг раздался голос Юлианы.

– Нет, дорогая, ты близкая и родная, а Афродита – богиня!

* * *

… В оставшиеся часы ночи капитан Бесстрашия не мог уснуть и вывел корабль в пролив. Слева по борту на высоких холмах тревожно горели костры. Над Фанагорией тоже был виден красный отсвет пылающих огней. А в зелёном стекле неба и моря искрились и купались звёзды.

– Ладья, а звучит красиво! – вслух произнёс капитан название его каяка, которое произнесла Афродита. Лодка была похожа на большую рыбину с нарисованными глазами и хищным носом. Но сейчас она кокетливо «играла» вишнёвыми зрачками, будто морская принцесса на бурунном «балу».

Взошло солнце. И юное утро пришло с востока. Стало теплеть, хотя по проливу гулял свежий бриз. Но мир вокруг сиял млечной синевой и белым узором прибоя. В глубине залива появилась столица Боспора – Пантикапей, раскинувшийся дворцами, храмами, крепостными стенами, башнями и домами по трапециевидной горе. Солнце играло лучами по мраморным колоннам и черепичным крышам. Акрополь плотно окружили войска. Перед пёстрыми рядами воинов на стене в пурпурной мантии величественно и спокойно стоял прославленный царь и полководец Митридат в высокой золотой китаре, с драгоценным мечом в правой руке, а в левой держал бриллиантовый скипетр. Всё пышное и многоцветное богатство ярко сияло в лучах взошедшего светила.

Капитан Бесстрашия – Юрий Лишаёв, зачарованной открывшейся праздничной картиной античности, поднял в руках весло, с восхищённым криком:

– Хварно! – тоже приветствовал царя. И тут же почувствовал какую-то грозовую напряженность, повисшую над цитаделью. И Юрий Лишаев понял, что его каяк появился перед Пантикапеем в то роковые утро, когда восставшие воины во главе с сыном царя Фарнаком смели Митридата с престола. Не желая попасть в плен и быть оплеванным своими предавшими поданными, а потом римлянами, он уговорил телохранителя Битойта выставить боевое копьё, пал грудью на острие и принял мученическую смерть. Юрий Лишаёв вспомнил свой фантастический сон и пророческие слова-завещания Митридата, обращённые к нему.

– Царь Митридат Понтийский! – обратился Фантик к античному прадеду. – Ваша героическая смерть вошла в мировую историю, вашим именем названа гора Митридат, где стояла крепость Пантикапея! Вы – герой Боспорского царства!

– Благодарю тебя, потомок, за благодатную весть! – тихо промолвил царь окровавленными губами и глаза его остекленели от страшного поцелуя Смерти, пронзившую острым копьём его грудь.

– Я выполняю ваш наказ и прославляю ваша имя в плавание на ладье вокруг Боспорского государства, с посещением античных городов! – будто стал оправдываться наш мореплаватель, увидев губительную трагедию Митридата.

– Плыви, потомок, освяти берега Боспора своим мужеством и геройством, пусть все знают, что дух и сила Митридата живёт в его смелых потомках!

– Хварно! – опять приветствовал Фантик наказ царя древним греческим кликом, его молодое сердце слилось в скорби, в горячей боли о пролетевшей истории, где он ничего не мог поправить или помочь Митридату.

– Люби печаль и радость, ведь это осязаемые и духовные поэмы жизни! – не умолкал глас умирающего царя Митридата, уже превратившегося в историю и ставшего легендой Боспорского государства.

– Я постараюсь ярко очертить ваш образ, напоминая современникам о славном прошлом нашей родной и любимой земли!

– Спасибо, отважный мореплаватель, что сделаешь мой вечный сон, сияющий правдивыми воспоминаниями об ушедшем грозном времени и обо мне.

Капитан Бесстрашия причалил к берегу. Керчь встретила и приветствовала его статуями грифонов, стоящих у лестницы на гору Митридат. Грифон – это образ Птицы Силы, сказочное существо, вошедшее в античную мифологию с островов Индийского океана. Грифон сочетает в себе тело льва, а голову и крылья птичьи. Грифон стал в греческой мифологии служителем богини Немезиды, а в славянской – защитным божеством. Воплотился грифон и в христианстве в символе Иисуса Христа, как слияние божественной и человеческой природы, как охранник храмов.

В правой лапе грифона покоится золотой ключ, ещё далёкие греческие учёные-мистики предполагали, что в Пантикапее находится вход в другой мир, куда может ступить только достойный. Грифоны бдительно стоят на страже, отгоняя от таинственного входа недобрых людей, вручая ключ лишь благим и благородным.

А керчане в сквере у подножия горы установили памятник могущественном царю Митридату У1 Евпатору.

* * *

Навстречу, будто от бушующего бунта в Пантикапее, пошла широкая зыбь. Волны волновались и змеились, отворачивая нос ладьи от городской пристани, где как на центральной агоре толпился взбудораженный народ Боспора, то здесь толкались другу от друга десятки малых и больших судов – военных и торговых, рыбачьих и разукрашенные корабли высшего сословия и царского флота.

Тяжёлые и крутые волны, точно налитые голодом, горечью, несчастиями простого народа и злобой, завистью, коварными замыслами богачей ходили зыбкими ударами, мощно поднимая и упруго вознося ладью по гребням бегущих водных гор.

Мореход не стал сопротивляться и повернул свой узкий и острый каяк в пенный след катящей хляби. Уходящие к проливу валы приняли в возмущённый ряд хлипкоё судёнышко с пышным именем царя Митридата, сейчас уже низложенного и растерзанного восставшими войсками во главе с изменившим отцу сыном Фарнаком.

Блеск воды и волн, как воинские щиты несметной армии, колебались перед глазами капитана, плывущего в мертвом молчание пролетевших веков. И будто оттуда, из далёкой античности, упал ему на грудь живой муравей, принесённый ветром с возникшего по пути древнего сарматского рифа или Карантинного мыса. И вспомнил капитан прочитанные страницы истории о Боспорском знаменитом городе Мирмекий ( «муравей, муравейник», или «риф, подводная скала»). А прославился Мирмекий не своими богатыми склепами с мраморными саркофагами и мощёными двориками, где стояли дома состоятельных греков, выходцев из Милета, а совсем рядом находились примитивные землянки варваров местных племён. Прославился город тем, ведь в нём родился скиф Ахиллес. Это он стал потом героем Троянской войны. За буйство жестокого характера, за высокомерие и презрение к горожанам, они изгнали строптивого из Мирмекия. Наш земляк очутился в Фессалие на севере Греции. Ахиллес совершил под Троей множество подвигов, но через десять лет войны его поразила стрела Париса, попав в единственное уязвимое место на теле Ахиллеса – в пятку. Греческие легенды воспевают своего героя, хотя по внешности и вспыльчивому характеру, он был похож на скифа, светловолос, голубоглаз, смел, яростен в безудержной отваге. Олимпийские боги, даже после смерти Ахиллеса, оставили дух героя на Понте на острове Змеином, а длинную песчаную Тендровскую косу называли тогда Ахиллесовым ипподромом. Для троянского героя греки строили храмы и приносили множество пожертвований.

Капитан Бесстрашия будто почувствовал в себе родственность духа с Ахиллом, теперь они оба кровно связаны с Боспором. И точно в ушах капитана вдруг прозвенел, как натянутый нерв, боевой клич Ахиллеса – Мирмендонцы ( а точно и правильно – Мирмекийцы) – за мной! И в страшном испуге от мощного клика, точно львиного рыка, рассыпались и бежали троянские воины. И с гордостью прочёл капитан гомеровские строки из поэмы «Илиада»:

Сейчас в двух мирах присутствовал своей жизнью капитан Бесстрашия – в античном далёком и совремённой действительности. Он греб размеренно и упорно, каяк послушно скользил над морем, плескавшимся у тех берегов, как и много веков назад. Лишь время другое, но такое же, летящее над миром, в солнечном пламени и страстей человеческих. Руки капитана будто держали ни гребное весло, а Грусть людскую за ушедшей историей.

Окунул весло вправо – и открылись огни современности, гребнул лопастью влево, и потекли изящные архитектурные строения античности.

Внезапно предательский туман, как подлый заговор, вдруг окутал пролив, упал вязкой непроницаемостью и неприветливостью, как выдох ослеплённых и одураченных боспорян, отрядов воинов-гоплитов и рабских окровавленных и обездоленных ртов восставших на площади у акрополя Пантикапея.

– Куда повернуть корабль? – вслух спросил растерянный Фантик.

Но тьма тумана, как пролетевшая вечность, клубилась перед ним.

– Где чистая вода и открытая земля? – продолжал он бросать вопросы в молочную мглу.

– Мы здесь! – неожиданно последовал ответ.

– Кто вы? – опешил мореход от туманного ответа.

– Античные города – Парфений и Порфмия!

– А где вы стоите?

– Нас давно уже нет, даже археологи не могут найти наше местоположение.

– А кто же разговаривает со мной?

– Светлые души исчезнувших городов.

– А вы разбираетесь в лоции пролива?

– Наши лики, как зарницы, блистают над морской переправой из Европы в Азию, в боспорские города Кепы и Фанагорию!

– Тогда прокладывайте мне путь?

– Бессмертье прошлого тенью бродит за нами, а белая луна сверкает светящимся овалом вокруг наших градов-голов.

– Мне нужен точный маршрут, а не ваш прошлый божественный ореол.

– Пусть наши серебряные городские головы служат для тебя маяками, только они колеблются, передвигаясь и мелькая на суше и волнам, ведь море сейчас наступило на берег.

– Хорошо, буду искать, и плыть на блуждающие огни! Мрачный сумрак стал рассеиваться, и морской пролив вымостила бегущими и танцующими блёстками яркая луна. Каяк-корабль чёрной птицей скользил над расплавленной свинцовой водой, выискивая знаки и силуэты античных городов, стоящих у начала знаменитой переправы. Каяк будто нёс печальную весть о смерти царя Митридата. Грустным взором взирала луна с высоких и дальних небес.

Но вот задрожали на суше и в глубине моря древние образы античных городов Парфения и Порфмия и застыли силуэтами, подобно двум седым старикам, сидящих на разных берегах узкого залива.

В древности Порфмий являлся самым подходящим местом для переправы из европейского Боспора на азиатский берег на песчаную и длинную косу Чушка. Подъезд по суше к проливу очень удобен, ведь в других местах стояли скалистые и обрывистые склоны. Да и вытаскивание легких судов на берег без препятствий не составляло большого труда. Также это место пролива было защищёно от сильных северо-восточных ветров. Близость Порфмия к переправе способствовало оживлённой торговле и экономическому благосостоянию города. Порфмий означает – «место для переправы».

Парфений с такой же судьбой, как и Порфмий, только остатки города нашли у Сипягинского мыса, всё остальное ушло под воду. А стояли друзья-города на берегу залива, занесённого земельными выносами из балок и морских песочных наносов. Парфений имел даже водопровод из керамических труб с горы Хрони.

И увидел мореплаватель среди камней и песков, словно качающиеся серебряные головы городов, под светом удивлённой луны. И в шорохе глухом, и в плеске волн услышал капитан оживлённый и волнующий разговор двух древних боспорцев. Они с трепетом говорили о Богах, покровительствующим им и городам. Лились простые рассуждения о солнце, о дожде, о зреющем урожае, о рыбной ловле, о торговле шумной, о скифах грозных, о детях подрастающих и здоровых, о весёлых праздниках, о удачах и горестях жизни, о счастье, которым надо дорожить, ведь другого не выпадет им, да и нет на свете.

* * *

… Ударила громкая сирена, из тумана вынырнул пограничный катер, и влажное лицо капитана Бесстрашия от солёных брызг окружила бесцеремонная современность, тут же раздался грубый оклик, и полетели вопросы, как булыжники:

– А нy-ка стой, беглец? Кто такой? Что ты делаешь в территориальных водах Украины? Документы есть? Кто разрешил плавание в одиночестве? Покажи паспорт!

– Паспорт гражданина Украины лежит в непромокаем мешке, и доставать под дождём и туманом я не буду, о моем выходе в море предупреждена пограничная застава в Судаке, свяжитесь с ней и получите точный ответ. А отсюда, кстати, я не могу удрать в Турцию! Так, что оставьте меня в покое и не мешайте встречи с Митридатом!

– Здесь мы командуем, подойдите к борту катера и поднимитесь на мостик для выяснения вашей подозрительной личности! – последовал приказ.

– А это вы видели? – Фантик отложил весло и выдернул свои костыли.

– Каким оружием ты нам угрожаешь? – тупоголовые пограничники ничего не могли понять.

– Костылями, я – инвалид!

– Так сиди дома в инвалидном кресле и не мешай нам охранять границы государства!

– Этот совет дайте своим жёнам и детям, а я потомок царя Митридата У1 Евпатора и по его велению проплываю по морским границам Боспора!

Неожиданно с катера вышколенный боцманпограничник бросил железную кошку, и она впилась острыми когтями в брезент, укрывающий больные ноги капитана Бесстрашия. Он скорчился от боли, но быстро выхватил нож из-за пазухи и перерезал верёвку на кошке, а её выбросил в море.

– Ты чего, гад, наше добро губишь? Я тебе за утопленную кошку руки обрублю! – стал угрожать бравый пограничник.

– А не хочешь костылём по голове получить? – Ахилловская ярость обуяла капитана.

– Да мы подобных жоржиков-рыбаков ловим десятками и привозим для отчёта на заставу!

И тут же новая веревочная петля, мастерски пущенная рукою боцмана с катера, обвила тело капитана Бесстрашия и рванула его из сидения каяка. Петля крепко скрутила капитана, и он стал беспомощен – руки связаны, ноги висят плетью. Но издевательство над инвалидом вдруг остановила невидимая магическая сила. Она сработала быстро и хлёстко, неожиданно кисти дуракапограничника, тянувшую верёвку, онемели, а сам он потерял дар речи. Эта стрела, пущенная из античного времени, пронзила современного самодура. Да и остальные «герои-пограничники», стоявшие на палубе катера, один за турелью пулемёта, другой на мостике, тоже остолбенели в немых позах.

– Моряк мятежный, не бойся никаких опасностей, сила и энергия Боспорского царства с тобой! Наша память всегда поможет тебе, и остановит природные бури, грозы, пламя и человеческую дурь и подлость.

Фантик хорошо понял, кто произносит фатальные тирады, и защищает его от житейских передряг.

А катер пограничной службы Украины вмиг растворился в пространстве, будто его стёрли резинкой с карандашного рисунка Керченского пролива. Остались только рваные отверстия от острых лап морской «кошки» на продырявленном брезенте, да кровавые ссадины на ногах инвалида. Грифельные эскизы берега мягкие и расплывчатые, где терялись архитектурные ансамбли античных городов Боспора, едва прорисовываясь своими гармоничными линиями и торжественным зодчеством видимых строений с классическими ордерами, где доминировали дорический и ионический.

Что ещё надо? И вновь заскользила быстрая ладья над тяжёлым и черным морем с одиноким капитаном Бесстрашия на борту. Корабль, летящий над Боспором и временем, а разве остановишь смелого моряка!

Курс на мыс Фонарь, где выход в «Меотическое озеро». На скалистом и остром профиле берега горел огонь – маяк Фонарь, указывающий точный и правильный путь капитанам кораблей: одним на выход в Азовское море, а другим на вход в Боспор Киммерийский.

Похолодало, но работа веслом хорошо грела капитана, только жажда иссушило горло, и он оставил весло, воткнув его рядом под брезент, а сам достал термос и налил в крышку-кружку тёплый чай, настоянный на ягодах шиповника, барбариса и сухих лепестков крымской розы. Душистый и ароматный напиток моряк пил с большим удовольствием.

– Конечно, Великий царь Митридат, я не смогу сравниться с вами по сбору лекарственных растений, ведь ваше снадобье, которое вы пили против отравления вас ядом, насчитывает 73 компонента растительных видов! – уважительно произнёс капитан.

– Тебя ведь никто не будет травить, а вот меня много раз пытались, но я приучил свой организм к ядам, которые подкладывали мне в пищу.

Что между сказкой и проходящим плаванием упорного моряка, но ведь он сейчас плыл вокруг Боспорского царства, а дух Митридата, прорываясь сквозь века, витал над ним, и это было реальностью сегодняшнего дня.

Юра Лишаёв поднял голову и среди белоснежных облаков, текучих стройным рядом, будто долгое и длинное время, он увидел величественный силуэт мифического Митридата в пурпурной тоге. Морские волны, как людские головы, качались перед ним, словно легендарное войско, собранное царём против воинственного Рима. Могучее эхо голоса Митридата летело гулкими громами с грозных небес:

– Я – свет Боспорского царства, лучи которого озарят нашу землю легендами и сказаниями на долгие тысячелетия. Жители с благоговением будут относиться к прошедшей истории и дадут моё имя гордой горе, где возвышался акрополь и агора Пантикапея!

И придёт то славное время, когда долгожданный свет счастья засияет для горожан ночной зелёной звездой и ярким солнечным ликом.

И ты, капитан, своим плаванием-подвигом станешь первой ласточкой, летящей из райских кущ, засверкаешь первым лучом успеха и надежды для истинных граждан, рождённых в Пантикапее – Керчи!

Волны вздымались в последнем штормовом порыве и неслись со стремительной скоростью, вспучивались вокруг, словно задумали утопить каяк с капитаном обратно в прошедшее время, но его ведь нельзя повернуть вспять, а потому лишь быстро болтали судно на пенных и певучих гребнях. Поставить лодку против гибких и кипящих валов капитан не мог и не хотел, а наоборот использовал попутное движение и весёло летел в брызгах и бурление пролива.

Сила и выносливость ярко выражалась в уверенных взмахах весла капитана Бесстрашия, чётко ведшего свой легкий корабль сквозь внезапно пролетевшую бурю.

Волны морского пролива поднимали каяк к современной Керчи с пригородами и посёлками на крутых уступах. То проходил корабль мимо Боспорского государства с античными городами и мраморными площадями, окунаясь в густой туман или всплывая к сверкающему солнцу, где капитан слышал, чувствовал и видел вечность или сон протекающих дней, там стонала и смеялась пролетающая блаженно-беспечная жизнь на берегах Леты.

И высокий мыс Хрони – от греческого «хронос» – «время» – с пологими склонами застыл над морем башнеобразным уступом. Контуры побережья очерчивают небольшие мысы-выступы из череды скальных оползней, тонущих под водной толщей Азова, где опасен путь большим и тяжёлым кораблем, но не легкому и быстрому «Потомку Митридата».

Странная судьба выпала капитану с муками, страданиями и сияющими видениями и воспоминаниями, будто он прожил тысячелетия, ведь вода, воздух, земля совсем не изменились и также текли, дышали, стояли вокруг.

Он внимательно рассматривал каменные рукотворные остатки антики, встречаемые на своём пути, ведь они несли прекрасный дух далёкого времени. Капитан словно заглянул в дивные окна золотых глубин небес, где отпечатались прошедшие мятежные события.

Погиб Митридат и воскрес, вернулся легендой в следующую и новую жизнь.

Его душа, как божественное вдохновенье, дышала и вилась над любимым Боспорским государством. Но маялся царь, страдая и переживая от грозовых и кровавых дождей-дней, что порой низвергало небо на цветущую землю царства, покрывая огнём, горечью и гибелью…

Осенняя погода переменчива, холодна и хороша, а небо театральным блестящим зелёным занавесом падало на морские брега Азова. Капитан вёл свой корабль на запад, вдоль гряды – урочище Большой вал по Булганакской бухте, где мутная вода, будто медная, тяжело разлилась и плескалась у ассиметричных склонов – один пологий, другой крутой. Кажется, он проходил мимо горного разлома, где в далёкой древности произошло гибельная катастрофа со смещением горных пород. Не об этом ли упоминает античный автор 1У-111 в. до н.э. Флигонт из Трали.

«… при землетрясение на берегах Меотиды ( Азовское море) раскололся холм и в нём обнажились кости древних животных…»

Внезапно Фантик ощутил необъяснимый страх, появившийся без всякой причины на непредвиденную опасность. Даже кольнуло в груди, словно кто-то предупреждал об несчастье. Что случилось? Откуда идёт угроза? Сначала он ничего не мог понять, а потом догадался.

« Это, наверное, боль и страдания земли, разорванные древним землетрясением, застыли в изгибах берега?» – предположил капитан. « И кричат, предостерегают мореплавателей о спящей здесь роковой опасности!»

Он не причалил каяк тут к берегу, а поскорее миновал неуютное место, стремясь ещё до сумерек выгрести к мысу Тархан. Его абрис тоже не радовал глаз, а трагически застыл, и от него также веяло скрытой угрозой, его плоть изрезали множество балок и нагромождения скальных оползней, обрывы, уступы.

Мыс Тархан, словно былинный вождь, весь в боевых шрамах от былых сражений, вырисовывался на фоне заката-пожара, блистая каменными доспехами. Топоним Тархан предположительно переводится как «аристократ», «благородный человек» и, конечно, «вождь», так подходящий к нашему эскизу с заходящим солнцем.

Капитан тоже сравнивал свой автопортрет с рельефом скал, иногда пристально вглядывался в обрывы, и видел там суровые черты лика, вырубленного из каменной толщи с измождёнными линиями морщин, печалью и грустью. Пепельные волосы из выгоревших трав ниспадали на лоб, развевались на ветру, а потрескавшиеся губы шептали молитвы и солнечные блики, как радостные глаза, пламенели под выгнутыми изгибами бровей. В скальных скулах застыла воля и решимость.

– Здравствуй, Тархан! – поздоровался капитан с местным вождём-аборигеном.

В ответ ровный рокот прибоя, будто приглашая смельчака на вечерний покой.

– Я проведу ночь среди твоих владений? – спрашивал капитан Бесстрашия.

Молчаливое согласие каменного исполинского Вождя.

– Неведомая жизнь скрыто в твоём обличье.

Серебро пенных улыбок, горсть пляжного песка, колышущиеся подводные травы и удивительное головокруженье от встречи с незнакомым и таинственным углом Крыма.

– Милая отрада льётся в моё сердце от увиденных новых картин Родины! – Патетика слов капитана слилась с Любовью сердца.

– А меня ты совсем стал забывать? – с обидой проговорила далёкая Юлиана, пытаясь лунным ликом прорваться сквозь строй тяжёлых туч.

– Не ревнуй, дорогая, меня к красивым, но мертвым скалам!

Ночь прошла под тёмными бурными облаками, где луна, как медуза, плавала и ныряла, бледным фосфорическим обводом.

А впереди капитана ждала новая, хотя и обычная, но недобрая морская опасность – бухта Рифов.

* * *

… Поезд из Симферополя в Керчь приходит рано утром. Мы – друзья Фантика приехали к нему на встречу на берегу Азова. Я – Владлен Гончаров, его бывший тренер по скалолазанию, а теперь старый и седой любитель-ходок по Крыму и Евгений Самулёв страстный путешественник и кровный друг Юрия Лишаёва по крымской истории. Один потомок Митридата, а Самулёв откопал свои родственные связи со скифским царём Скилуром. Правда, многие недоверчиво относятся к таким историческим фактам, но ведь осталось потомство от великих крымских имён, так что давайте не будем гадать – какие фамилия носят их нынешние современники. Все трое – инвалиды, о травмах Фантика уже упомянуто, у меня пробита голова от камнепада и сломан голеностоп от другой альпинистской аварии, а Самулёв страдает плохим зрением и неудержимой тягой к молодым женщинам, хотя уже подержанный пенсионер, но бодренький и активный в многочисленных походах, где снимает изумительные фотопейзажи, как волошинские акварели.

Старая авто «Жигули» с шофёром-частником за сносную плату довозит нас в село Курортное, бывшее Мама Русская. В нём остались ещё низкие каменные домики, чисто выбеленные, с синими рамами, а крыши покрыты марсельской черепицей. А по улицам важно шествуют утки и гуси, но безлюдно. Мы поднимались по горному склону на мыс Зюк. Впереди открылись красноватые скалы с кобальтовыми тенями. Целую тысячу лет с У1 в. до н.э. по У1 в. н.э. здесь на самой вершине мыса процветала жизнь в античном городе Зенонов Херсонес, одном их трёх главных на Меотическом болоте, как называли древние греки Азовское море.

Ветер с моря кружил и толкал нас среди скал и развалин, будто мы толпились среди силуэтов древних жителей, высыпавших из своих жилищ, чтобы посмотреть на незнакомцев из будущего. А мы с любопытством рассматривали каменные остатки былой красоты, так воздушно возведённых над обрывами скалистого мыса Зюк. Мастерство древних строителей удивляет и восхищает, сумевших среди скал «свить» уютный и милый град с крепостными стенами. С него открывались щемящие дали цветущего моря и марево гряд с колышущимися равнинами. Здесь пахло морской солью и степными травами. Зелёные волны и седые ковыльные валы. Горький, но приятный и жгучий аромат высохших водорослей и полыни, кружил наши головы и будто впитывался в мечты и мысли.

А видения воскресали фигурами предков и пращуров среди угасшего, забытого и затерянного города. Мерный шум прибоя, молчанье мертвых, игра воображенья и движущиеся отраженья приносили печаль, страдания и изнеможенье, но утро рождало музыку пленительного мучения, когда очень хотелось слиться с тишиной забвенья, застывшей солнечной синевой над мысом Зюк.

– Алло, где ты находишься, Фантик? – Евгений стал в эфире искать капитана каяка.

Мировая пустота окружала нас, как вдруг сквозь космическое пространство к нам долетел хриплый голос блуждающей морской одиночки.

– Я у мыса Тархан! Впереди – бухта Рифов! Сильный ветер дует с моря и сносит каяк к берегу, но постараюсь выгрести к Зюку.

– Где встретимся? – спросил Самулёв.

– Идите на запад вдоль берега, я постараюсь догнать вас, и заночуем вместе на каком-нибудь уютном и прелестном пляже.

– Хорошо будем держать телефонную связь.

– Только вызывайте под вечер, у меня садится аккумулятор телефона.

И смолк голос капитана, словно он пропал в бесконечности веков и оказался в античном времени Митридата. Вот он на белом коне в сверкающих доспехах, сияющей китаре и пурпурной с золотым мантии, пышно ниспадающей до земли. В руке он высоко держал скипетр с искрами алмазов, обращаясь за помощью к Олимпийским Богам, чтобы они помогли победить ему далёкий и могущественный Рим.

А капитан монотонно поднимал весло и упорно грёб сквозь пенные буруны, вскипающие вдоль трёхкилометрового подводного рифа в полукружие Тарханской балки.

Там, за бурунами, безлюдный берег привлекал и манил золотой роскошью песчано-ракушечного пляжа. Каяк танцующе скользил и лавировал среди каменных рифов, умело обходя заросшие клыки, ведь он был лёгок и мал для страшных «челюстей», которые могли бы задержать его плавный бег.

Отражая веслом волны зелёного света, капитан улыбался Азову, наслаждаясь своим плаванием. Море ритмично и ровно шумело. Ничего не вернуть, спят спокойно и сладко греки-герои, основавшие Боспорское государство на краю далёкой Ойкумены, лишь царь Митридат не хочет и не может забыться в вечном сне, потеряв покой, продолжая блудить по любимой земле даже в беспокойных душах своих сильных и смелых потомках.

Отсюда, от бухты Рифов, мыс Зюк был похож на морское чудище, легендарного змея, обитающего в водах Чёрного и Азовского морей. Такое же драконье туловище со скальной пастью и длинным хвостом. Будьте безрассуднее! Будьте беззаботнее! Сочетайте свои упоительные сны со сказочными видениями, встающие в синих и изумрудных очертаниях берегов Крыма. Капитан любил такие наваждения, тонущие в туманах, дыму, огне, звёздных россыпях, солнечном сияние, жемчужных рассветах и вечерних созерцаньях и раздумьях.

А друзья Фантика брели по песочному перешейку между озером Чокрак, знаменитом своими лечебными грязями, и простором Азова.

* * *

С болезненной судьбой, выпадающей разным людям, бороться трудно, порой и бесполезно, но иногда природа сама приходить на помощь страждущим. У меня давний перелом ноги от удара сорвавшегося камня на альпинистском восхождении, и боль вдруг пронзает мою конечность. А рядом разливается грязевой лиман, его лечебная слава известна человеку с древних времён. Конечно, я с удовольствием принял целебную ванну.

Какое блаженство опустить обнаженное тело в мягкий, черно-сизый, маслянистый раствор, который приятным прикосновением обволакивает твоё существо и качает тебя в ласковой неге. Этот лечебный и волшебный миг – сейчас моё высшее состоянье, где я тону в счастливом наважденье – сильной надежде на выздоровление.

« На чокракском курорте в лечебных целях использовались чёрная иловая грязь, рапа озера и минеральные сероводородные воды. Запасы целебной грязи составляют 4,8 млн. кубометров. Ею успешно лечили многие заболевания опорно-двигательного аппарата, о чём свидетельствовал холм из костылей, выброшенных исцелёнными людьми у грязелечебницы. Услугами грязеводолечения пользовались также больные радикулитом, гинекологическими, кожными и другими заболеваниями».

«Действительно, уникальные свойства чокракских грязей и рапы позволяют отнести их к одним из лучших с точки зрения использования в практике медицины. Прежде всего, это мощный биогенный стимулятор, который резко усиливает процессы регенерации тканей, повышает мышечный, гормональный и обменный тонус. К тому же рапа обладает иммунно-модулирующим, противовоспалительным воздействием».

Вот две выписки из краеведческих книг, сделанных крымскими учёными о пользе чокракской грязи, превосходящие по своим целебным свойствам другие знаменитые курорты.

Я чувствую, будто неведомый Восторг погружает меня в прелесть земную, что так мне нравится, обнимает живой мягкостью и течёт здоровой липкой радостью по обременённому и измученному туловищу. Я чёрен, я грязен, я будто пробыл века в масляной густоте. Кто я сейчас – измазанный и расписанный шаман или чёрт из ада? Кажется, колдун! Лучше быть ясновидцем. Ведь я слышу мелодии грязи, я вижу сквозь тысячелетия, когда легендарный Митридат – политик, полководец и учёный, ведь его имя заслуженно вошло в латинскую ботаническую номенклатуру, тоже принимал и барахтался в чокракской грязи, лечил своё богатырское тело в благодатном растворе. Музыка жизни и здоровья не меняется – я плыву в грязевом безмолвии, и боль в ноге пропадает, стихает.

Только бы жить и ходить, а больше уже ничего не надо. Хотя спасибо даже за то, что воздухом дышу родимой стороны.

Дороги и тропы легли под наши уставшие ноги вдоль скальной кромки зелёного берега. Поблекшим осенним золотом разукрашены здесь обрывы и утёсы, пленяющие роскошными уголками с драгоценными красножёлтыми пляжами, с ласковым плеском волны, слагая преданья о славе минувшей былого, с блистающим и сверкающим сиянием, о всём, что потеряно и забыто.

Пути двоих чуть разошлись, моё направление – удобная и прямая дорога, а Женя Самулёв ногами выписывает геометрические фигуры, снимая на фото отчеканенные воздушные пейзажи, воспевая рельефный блеск берега Азова. Конечно, он отстаёт от хромого предводителя, от меня.

Впереди стоит военный грузовик, на него три молодца грузят черные мешки с мусором, собранный на уютных бивачных местах у моря, где летом отдыхали романтичные путешественники, но неряшливые и нерадивые, оставляя после своего пребывания горы бытового мусора. А город Керчь бережёт свои красивые уголки от грязи и выслала сюда бригаду на вывоз собранных мешков, полных выброшенных отбросов.

– Благодарю вас, ребята, за ваш благородный труд, за бережное отношение к природе! – приветствую я вспотевших тружеников.

– Владлен Петрович, это вы? – вдруг слышу удивлённый вопрос.

– Ба, Юра! Вот так встреча! – В стройном и ладном юноше узнаю своего нового родственника, недавно женившегося на моей любимой внучке. Он офицер и возглавляет команду по очистке пляжей. Короткая, неожиданная и приятная встреча.

О, скалы Азова! В бронзе и зелени мха, лишайников и белых пятен, и вечности сменяющихся времён года! И пламенный трепет каждого дня. И древние укрепление античности на диком побережье у скалы Зелёного мыса

И шли мы на залитый закатом запад.

Всё, больше нет сил, да и вечер наливается красками тьмы. И пляж оранжево-медный темнеет. Сбрасываем рюкзаки, как вдруг из утёса появляется необыкновенная хищная и яркая рыбина, переливающаяся в густеющей солнечной патоке.

– Ура, Фантик! Да здравствует великий мореплаватель-одиночка! Слава царю Митридату, пославшего потомка в путешествие вокруг Боспора! – восторженно кричим и встречаем нашего героя, веслом добывшего себе победу против бурунов бухты Рифов и дальнего маршрута вдоль обрывистой кромки берега.

Каяк на песке, за корму его тащит руками истрепанный, похудевший и измученный странник моря, радостно улыбаясь старым друзьям. Мы кидаемся на помощь, а капитан, одетый в непромокаемый костюм, вытаскивает из носового трюма на берег своё походное снаряжение: мокрую палатку, примус с газовой горелкой, полиэтиленовую флягу с пресной водой, скудную пищу из дешёвых рыбных консервов, краюху хлеба и тут же кипятит чайник. Дополняем ужин овощами, фруктами, копчёным мясом и сладостями.

Наша радость встречи переливается гордостью за отважного моряка, наполняя сердца нежностью, мы любуемся героем, мы беспричинно смеёмся, закуриваем трубки и хмель протекает по устам, будто коварный туман на пути стремительного каяка.

А рядом висит звезда и тихо улыбается серебряным ликом счастливой Юлианы, ведь она знает, как крепка мужская дружба и как она нужна любимому моряку.

Нисходит тьма, а мы никак не можем наговориться, будто из бокалов жизни льются чудесные слова и рассказы. А усталость качает наши постаревшие тела, у ходоков гудят ноги, а у капитана немеют руки от упорной и длительной гребли веслом. Наконец, расходимся на ночлег – я в палатку, Женя под густой зелёный куст, а капитан засыпает у каяка, привязав его к себе, чтобы ночные ветры-ведьмы не унесли легкий корабль в открытое море.

Глубокой ночью мы втроём враз проснулись, вздрогнув от ржанья коня, смотрим, а над нами всадник звёздный с ликом и фигурой Митридата, лихим танцем приветствовал своих потомков, ставших на колени перед своим кумиром.

Утро холодное в росистом пламени октябрьской зари. После завтрака отправляемся по маршрутам. Мы в пеший проход. А капитан в своё морское, одиночное, и увлекательное плавание по очертаниям Боспорского царства, трудное, но интересное по прочтению славной истории. И образ, и имя Митридата сопровождает путешественников-современников.

Мы дышим предчувствием встречи, мы томительно ждём и блуждаем среди рваных скал и античных развалин. Забытые и заброшенные колодцы, где рядом в исстари жизнь кипела, а сейчас руины и голубые, да пепельные от полыни горбатые холмы. Мы снова вернулись сюда, ведь были мы тут или память Митридата слилась с нами в неразлучные тени.

И дикая скифская степь пролегла перед нами, где ползучие змеи, где прыткие зайцы и вьётся седая ковыль, как печаль, душу волнуя, вспоминает о прошедшем бытие. Спутник мой Самулёв обличьем и видом очень похож на царского скифа Скилура, такие же широкие скулы, умный лоб, высокий рост, удаль и гнев, улыбка и гордость отпечатались в его лике, и подобный семейный жизненный след за спиной из пяти жён и пяти детей. Хотя по легенде о сломанных прутьях у Скилура было шестьдесят сыновей.

А капитан всё мечтая, всё, надеясь, на волшебное свидание с Митридатом, впивался глазами в берег синий, скальный, странный. Пристально смотрит, и дрожь проходит по телу неизвестно от чего, оттуда словно веет счастьем и стоном. И как это чувство называется? А может он выдумал всё это? Но верит он, даже душа задыхается, что узы родства связывают его с Митридатом Понтийским, пославшего во сне капитана в рискованное и роскошное плавание вокруг Боспора, где очаровательные линия и кромка берега сохранилась до сегодняшнего дня.

Село Золотое. Берег. Трое. Звёзды. Море. Белая тень Юлии скользила по песку. Больше ничего. Завтра расстаёмся. Мы на автобусе уезжаем в Керчь. А капитан уходит дальше на каяке через обширный Казантипский залив на Арабатскую стрелку в старинную крепость Азов.

Солёная мгла, сумраком млечным на плечи легла. А в ней отраженье земли Боспора, морей и времени, где трудная, славная, сложная история жизни людей. Нам не приснилось, а у бессмертного Митридата сон вещий и золотой, к которому прикоснулся скалолаз Юрий Лишаёв, по кличке Фантик, по силе и ярости – капитан Бесстрашия, ставший Героем Боспора.