– За свободу! Они чокнулись кружками, и выпили великолепного вина, приготовленного из крупных ягод черной шелковицы.

Парусная яхта, покинув Ялтинский порт, вышла в открытое море.

– Ребята, готовьтесь к штормовой погоде. Ветер северо-западный, как выйдем из прикрытия Ай-Тодора, нас накроет большая волна. С палубы убрать все лишнее, а в кубрике привязать вещи, которые разворошила при досмотре таможня! – приказал Виль Сарычев.

– Поняли, капитан, будет сделано.

– Саша, оставайся на руле, в полночь тебя сменит Вадим.

– Хорошо, капитан, передам руль Хромому.

Палуба опустела, команда спустилась в кубрик. Толстяк Саша обмотал тряпками румпель, резко вырывавшийся от ударов воды и ветра, чтобы легче было сдерживать его норовистый характер. А ветер усиливался, поднимая мощные зеленые пласты воды. На море разыгрался январский шторм. Огромные волны рваной линией перекатывались в широком просторе. Нос яхты, теряя опору, иногда проваливался в пустоту, гулко шлепая о воду.

– Саша, аккуратнее уходи от удара волны, старайся глиссировать по гребню, а не встречай ее носом, не то яхта развалится! крикнул капитан из кормового кубрика.

– Уже темно, и мне ничего не видно.

– Нутром чувствуй волну. Девятый вал особенно силен!

– Стараюсь.

Сила шторма нарастала. Яхта уходила из-под защиты горного Крыма, а в Черном море гудел неистовый ветер.

Александру нравилось управлять яхтой. Компас по левому борту освещала яркая лампочка, и он четко видел цифры в плавающей картушке. Ветер становился все яростнее, сила шторма зашкаливала за девять баллов. Яхта заваливалась от штормовых ударов, когда попадала в гребень ломающейся волны, и вода накрывала ее своей холодной плотной тяжестью. Входные люки закрывались неплотно, и светящиеся струи стекали прямо в кубрик. Ночь превратила мир в черную воду, где белой пеной смеялись волны.

Саша любил смотреть на море дневное, летнее, праздничное, штормовое, в лучах солнца, в пелене дождя, в звездных россыпях. А сейчас море вспыхивало и играло серебряными ослепительными улыбками. Вода в Черном море даже зимой фосфоресцирует.

– Путь на юг, а там должно быть теплее, – промолвил Саша, точно вел свой разговор с волнами. Они отвечали своим языком плеском воды и свистом ветра. И таинственный глас моря, рокоча, словно говорил смелому рулевому:

– Ты не первый бороздишь наши штормовые валы, тысячи лет живут на моих берегах отчаянные люди, выводящие свои утлые суденышки в бушующую бездну. Так что крепче сжимай древко руля!

… Могучий крепкий Атрид сидел на корме маленькой комары, выходившей из-под скал Медвежьей горы. Комара небольшое судно с острым носом и изогнутой кормой. Такая форма позволяла пристать к берегу любым концом. Верхние части бортов у комары располагались близко друг к другу, а корпус расширялся.

– Великан, а мы не утонем? – обратился к нему понтийский хромоногий купец из Гераклеи.

– Не дрейфь, Герострат, не сосчитать сколько раз ходил я на своей комаре по этому морскому пути между двумя горами. Через сутки мы доставим твой контрабандный груз в Синопу.

– А кто делал твой корабль?

– Выменял у тавров на оружие. Это укороченная вполовину комара, вместимость ее до восьми человек. Борта я нарастил и соединил досками. Получилась хорошая палуба, теперь вода не заливается внутрь. Поставил мачту, и комара легко слушается руля.

– А почему матросы спят?

– Их помощь не нужна. Ветер одного направления, и не надо паруса менять.

– А как ты ориентируешься, Великан?

– По солнцу, по звездам, по ветру я скулами чувствую дыхание моря, даже по цвету воды и пролетающим птицам. При шторме мне ветер тоже хороший ориентир: он дует в одну сторону и этим указывает мне правильный путь.

– А ты не боишься сгинуть в бушующих волнах?

– Море моя судьба, куда я денусь от нее? Если становится очень жутко, то хлебну вина из этой амфоры.

– Помогает?

– Убивает страх.

– Мне тоже нужно прогнать страх.

– Глотни неразбавленного вина.

– Спасибо.

– Чего ты боишься?

– Налогов, императорской стражи да морских пиратов.

– Так что же ты погрузил в трюм моей комары?

– Скифское золото. Мои рабы раскопали курган в степях Таврики и ограбили могилы скифских царей. Я хочу подороже продать золотые украшения в греческих дворцах.

– Поэтому выбрал зимнюю ночь?

– Да.

– И не боишься?

– Надеюсь на твой опыт и бесстрашие.

– Мое чутье подсказывает, что пройдем Понт Эвксинский за сутки и завтра будем у Бараньего лба возле Синопы.

– Но ведь мы отплывали от Бараньего лба!

– У Синопы есть такая же гора, только побольше. Они очень похожи.

– А охрана побережья есть?

– Гоплиты на ночь закрываются за крепостными стенами, а конные стражники обходят стороной мою укромную бухточку, так что ты легко высадишься и понесешь свое золото в амфорах с маслом. Никому будет невдомек, что это контрабанда.

– Благодарю, Атрид!

– Твоя благодарность зазвенит в монетах.

– Как договорились…

Из кубрика выполз хромоногий Вадим.

– Толстый, с кем ты тут разговариваешь?

– Я молчу, это ветер поет в снастях.

– А я слышал какой-то разговор и подумал, что ты, как всегда, поешь или декламируешь стихи.

– Становись за руль и тоже запоешь от ледяных январских волн!

– Подожди пару минут, я чем-то отравился в баре перед отплытием. В кубрике все валяются, страдают от морской болезни.

– Но как тебя замутило, Хромоногий, ведь ты железный рулевой!

– Не то в жизни бывает.

– Слушай, Вадим, я тут историю вспомнил.

– Какую историю? С кем?

– Да не из наших приключений, а античную Понта Эвксинского.

– Слишком ты глубоко заглянул.

– Но не на двухкилометровое дно, а на пару тысячелетий назад. Я купил в букинистическом магазине небольшую брошюру: Древние пути греков по Понту Эвксинскому. Так вот, древние мореплаватели плыли от Крыма до Турции за сутки. Это в пять раз укорачивало путь. У берегов Тавриды они под прикрытием гор уходили к Боспору или Херсонесу.

– Интересная у тебя информация, но давай руль я уже пришел в себя.

– Меняемся, а то я страшно промок.

– Отогреемся в турецкой бане.

– Я тоже думал о ней.

– Как грот? Тянет яхту?

– Да, а штормовой триссель напоминает мне носовой платок, но попутные ветры хорошо протаскивают яхту, она глиссирует прямо по пенным гребням, словно быстроходный катер.

– Стой, Толстый, опять что-то замутило.

– Хочешь, вылечу?

– Конечно.

– Тогда прохрипим нашу песню, и все болезни уйдут.

– Давай, запевай.

И над черным январским штормом, над ночным бурлящим морем, сквозь свист ветра понеслась лихая песня на слова Эдуарда Багрицкого: