Романтическая быль

… Из далёкого времени, проблёскивающего и прошедшего, как вечная и волшебная синева неба, вдруг стал проявляться эскиз древнегреческой агоры Пантикапея, где стояли главные святилища города – храмы, алтари, посвятительные плиты с почётными постановлениями, мраморные статуи богов. А вокруг развернулись богатые здания в великолепие архитектурного классического декора, среди них особенно блистал дворец царей Боспора.

Культ Аполлона-Врача, принесённого сюда выходцами из Милета, стал главным культом Пантикапея с храмом на агоре, озарённый солнцем, с множеством статуй, стоявших не только внутри здания, но и на открытом воздухе, на площади, на палестрах, на берегу моря. Возле них происходили праздничные шествия или спортивные игры. Рельефы украшали фронтоны, фризы и балюстрады храмов. А скульптуры расцвечивались, где мир искусства стал живым, будто боги и герои опустились на землю, где простые смертные соприкасались с ними, высеченные из камня, изваянные из мрамора, отлитые из бронзы. Греки не падали на колени в молитвах, а радовались и восхищались божественной красотой и изяществом. Жизнь, казалось, струилась в мраморных телах, даже синие сгустки каменной плоти очень были похожи на переливающуюся кровь – так звучали греческие эпиграммы, посвящённых произведениям искусства. Хороши и прелестны тающие переходы бликов и светотеней, скользящие от солнечных или лунных лучей по выразительным, красивым и благородным ликам. Кажется, прикоснись и почувствуешь, что они живые, что они дышат, вот-вот слова гимнов или песен сорвутся с их уст.

Культу верховного бога греческого пантеона Зевса, бога-громовержца, царя богов и людей поклонялись и жители Пантикапея.

Богиня Кибела мраморной статуей, восседающей на троне, где у ног был лев, замерла вблизи грота на горе.

Храм Деметры – богиня плодородия, дающая рост всему на земле и плодородия нивам, благословляющая труд земледельца была любима и понятна всем пантикапейцам от воина до земледельца, ремесленника, моряка, рыбака.

Театр Диониса с мраморными креслами, статуями и рельефами тоже украшал пантикапейскую горуолимп, закрывая её клубящимися облаками, когда боги сходили на землю.

Но сейчас акрополь окружили восставшие войска во главе с Фарнаком, сыном Митридата, изменившему отцу, перешедшему на сторону римлян. Охранные отряды царя исавров и кельтов приготовились к обороне на стенах и у ворот, совсем не понимая, что происходит, почему верные воины вдруг повернули оружие против могущественного царя, одного из потомков Александра Македонского. А Митридат прогневал народ тем, что всю жизнь был во власти мечты о победе над Римом, проигрывал битвы, но продолжал лихорадочно собираться к новым походам. « Он продолжал набирать войско из свободных и рабов и готовил массы оружия, стрел и военных машин, не щадя ни лесного материала, ни рабочих быков для изготовления тетив, на всех своих поданных, не исключая самых бедных, он наложил подати, при этом сборщики их многих обижали». Так писал римский историк Аппиан. Тяжко и трудно стало жить на Боспоре, львиную долю налогов в виде хлеба и денежных средств царь снимал здесь. 1.

И взбунтовался народ и воины, встав под знамёна коварного Фарнака, сделавшего предательский заговор и получившего помощь римских легионеров, приплывших из Херсонеса. И Митридат, ещё уверенный в свои силы и власть, взошёл на башню входных ворот крепости и явился перед замершими воинами. Лик царя, облачённого в роскошные пурпурные ризы, с золотой короной-китарой на голове, а в руках драгоценный меч, символ владычества. Великий Митридат, как государь и живой бог, во всем своём грозном величие предстал перед повстанцами. Исполинского роста, большой физической силы, неукротимой энергии и непобедимого мужества, яркого и хитрого ума, безграничной жестокости, такого знали и видели понтийцы его перед собой. Он могуч, как бог войны, словно сошедший с божественного Олимпа, чтобы поразить умы и сердца воинов и повести их на новые битвы и походы. И гром голоса царя молнией поразил опешивших бунтовщиков…

Внезапно приблизившееся багровое лицо с красными прожилками вен, с черными морщинами, складками старческой кожи, но волевое и фанатичное, где глаза словно сверкали самоцветами. Фантик даже почувствовал его внутренний яростный огонь, сжигающей титана-царя и отшатнулся от него. Будто опалил и его, но могучий и славный Митридат обратился к Фантику с пророческими словами:

– Пройдут века, многое изменится в мире, ты остаёшься моим единственным потомком, вспомни о своём прастарике и расскажи твоим современникам обо мне, совершив героический подвиг!

Фантик проснулся, вытирая горячий пот со лба: « Почему явился мне такой странный сон? Зачем Митридат обратился ко мне? Неужели я его потомок? Как я могу сегодня всколыхнуть память образа царя? Ведь я – калека!»

На подушке лежало белое осунувшееся лицо, как послесмертная маска высеченная из мрамора, с синими тенями страданий, но мускулистая грудь и объёмные бицепсы рук, мощно вырастали из пены простыней, лишь хилые ноги, как плети, пропадали под тонким полотном. Перед утренним весенним светом, лившимся в оконное стекло, лежал знаменитый горовосходитель Фантик, покоритель в стиле «соло», что означает в одиночестве, грозных отвесных скал Крыма и Кавказа, мастер спорта.

Чем-то Фантик был схож с Митридатом, подобные волевые и резкие черты в скулах, в обводах глаз, высоком лбу, в крепко сжатых губах, в дрожащих широких ноздрях, будто выдыхаемые испепеляющий жар. Таким же непобедимым огнём горели зрачки его глаз, хотя битва была проиграна, теперь он инвалид с повреждённым позвоночником от падения с дельтопланом , на котором он попал в воздушный водоворот над Судакской крепостью, где кружился в восхитительном полёте. После аварии сначала лежал прикованный к постели два года, затем здоровье к нему пришло от чистой и хрустальной воды из Красной пещеры, куда принесли на носилках его верные друзья, где он стал купаться в холодной и прозрачной воде, и пить до отвала целебную влагу.

Исцеление наступило неожиданно и медленно, и он стал учиться ходить на костылях, волоча непослушные и высохшие ноги. Получилось, теперь костыли стали верными спутниками при передвижении калеки. Даже стали ему помогать в походы на скалы, куда он опять вернулся, когда он заклинивал костыли в щели для использования страховочной верёвки. Ведь обладая сильными руками и мощными мускулами плеч, Фантик не мог отказать себе удовольствие и совершить очередное «соло», пройдя опасный скальный маршрут. Ярость трудных восхождений горячей струёй ударило ему в обветренное и загорелое лицо, придав жизни светлый смысл. И скоро он стал чемпионом мира в официальных соревнованиях по скалолазанию, проведённых среди инвалидов. Но продержаться долго на скалах во время своих одиночных походов он уже не мог – устал, да ещё почувствовал дикий оскал пропасти, призывно и требовательно зовущей к себе. «Пока хватит моих одиночных поединков со скалами, буду отдыхать этот наступивший летний сезон» – приказал себе инвалид-альпинист. Зима прошла в квартирном заточение, ведь бродить по обледенелым и снежным мостовым города с костылями было неудобно и опасно. Опять зачах и побелел наш герой.

И вот необыкновенное и непостижимое ночное явление с яркими картинами Пантикапея и встречи с понтийским царём Митридатом. «Какой подвиг я могу совершить, чтобы всколыхнуть память о далёком прошлом, связанным с именем царя?» – думал Фантик, вспоминая наказ явившегося во сне родственника-прадеда. Кстати, его звали Юра Лишаёв, а кличку Фантик он получил за страсть к вкусным конфетам, фантики от которых любил аккуратно разглаживать, а потом тщательно складывать и не выбрасывать.

Сон Фантика превратился в неслыханное и невероятное Нечто, будто живое и осязаемое, имеющее свой смысл и значение. Он воочию воспринял явившегося Митридата, точно стоял перед ним наяву и отчётливо слышал его просьбу, скорее приказ и потомок должен совершить подвиг во имя памяти царя. Внезапно на Юрку навалился суеверный трепет, что если не выполнит наказ далёкого предка, то будет жестоко наказан. Возникающие мысли вспыхивали в голове поразительными панорамами воинских сражений, где он участник и герой, тут же гасли от своей неисполнимости и неправдоподобности.

– Решай реальные действия, а не увлекайся фантастическими мечтами! – вслух приказал самому себе.

– Ничего не могу придумать, как восславить Митридата, – шептали его губы, – ведь наш современный мир ничем не удивишь, да ещё моя ходьба на костылях.

– Но у тебя крепкие и сильные руки, но как их использовать? – задавал он вопрос и не мог ответить.

Пока он лихорадочно прокручивал в голове возникавшие идеи, то в душе рождалось и росло святое чувство любви к Митридату, к минувшему и незнаемому времени, которое он хотел увидеть, прикоснуться, потрогать. Он уже обнимал и страдал за минувшее прошлое, ему так хотелось его изменить, спасти царя от смерти, покарать сына Митридата – предателя Фарнака. Но прошедшую историю переделать нельзя.

– Да вот и ответ! – вдруг радостно воскликнул Фантик. – Надо обойти всё Боспорское царство, побывать в его городах, обнять каменные скрижали, откопанные археологами, окунуться в дух и сферу античной эпохи. Но как я смогу двигаться на своих больных ногах? – тут же, отрезвляюще заключил он свою мечту.

– А море? Я могу проплыть вокруг Боспорских берегов, где и находились основные города. На яхте? Но на ней тоже нужно ловко и быстро вертеться, да и не справлюсь я с парусами. Для меня парусник неуклюж и громоздок, а вот достать одиночный каяк это хорошая мысль! Ведь на подобных лодчонках ещё древние тавры пиратствовали в море, и смело атаковали весельные и парусные суда. И веслом я могу легко овладеть, направляя свой корабль в плавание.

– Ура! Отличный план есть, я буду в одиночестве совершать свой морской поход вокруг Боспорского царства, где по сей день возникает тень Митридата и волшебным призраком обходить и облетает родные пенаты.

Фантик даже расцвёл от придуманной блестящей идеи, и все стало для него приятным и значительным.

– Я уверен, что точно опять увижу Митридата, и старик останется доволен моим спортивным подвигом, ведь на большее я уже неспособен. А смогу ли я пройти это морской маршрут? Хватит ли у меня сил и способностей? Руки мои покоряли непреступные скальные обрывы, и думаю, что они справятся с морскими бурунами. – Убеждал себя инвалид.

Страх перед опасностями у него давно отсутствовал, а к лишениям он привык с рождения, ведь фамилия у него была – Лишаёв.

– Теперь надо срочно готовиться к будущему плаванию! – уже приказывал себе моряк-одиночка. Счастье будто обняло будущего отважного мореплавателя белым облаком и засветило золотом солнца. Радовался Юрий, и весь мир вторил ему и улыбался, приветствуя рождённую мечту смелого путешественника.

– Попутного ветра тебе, моряк! – услышал он чей-то наказ и понял, что его приветствует Митридат. И теперь с прапредком он будет не раз вести диалог, слушая его советы и наставления.

– А на борту каяка я начерчу «Потомок Митридата Понтийского»! – ответил Фантик и уже верил в великолепное плавание инвалид-скалолаз, подсказанное ему чудесным сном.

Заботы о приобретения каяка длились довольно долго – целых три месяца, Денег на приобретение «корабля» у инвалида не оказалось, да ещё и сопутствующее снаряжение тоже нужно было раздобыть и купить. Помог Его Величество Случай, местная газета поместила маленькую заметку о мечте инвалида – проплыть на лодке вокруг Боспорского царства. Газетные строки попали на глаза белорусского предпринимателя Александра Мирошника из Гомеля, отдыхавшего в Крыму и знавшего Фантика по скалолазным подвигам. И он купил каяк, сделанный французскими умельцами из пустых пластиковых бутылок, и подарил плавающую Мечту инвалиду.

Узкое и легкое судёнышко своими обтекаемыми линиями напоминало грозу морей – акулу, хищно разрезающую воду своим носом, где, как на греческих триремах, Фантик краской нарисовал глаза. Теперь каяк «видел» и пронзительно «простреливал» всех на пути устрашающим взглядом. Глаза сверкали на солнце, «плакали» от большой волны, «пронзали» густой туман своими зрачками, точно самоцветами. Хитро «поглядывали» на опытных моряков, дающих советы, и игриво улыбались морским птицам, круживших рядом над водой.

Весло тоже привезли из Франции, оно было рассчитано на сильные руки, а лопасти выверены по геометрической схеме для точных и лёгких гребков. Ещё непромокаемый мешок, куда складывались продукты, такой же для запаса сухой одежды. Альпинистская горелка, работающая на газовом баллоне. Чайник, кастрюля, миска, ложка, вилка, два ножа. Термос для горячего чая. Для сна пуховый мешок, полиэтиленовые покрывала от дождя и брызг. Мобильный телефон, зарядное устройство, но где его включать? Набор киношных дымовых патронов для тревожных сигналов. Аптечка. Леска для ловли рыбы. Пару книг по истории Боспора. Документы для пограничников. Курительная трубка и запас табака.

Морские карты. Компас. Бинокль. Багор. Связки верёвок разной толщины.

* * *

…Новый Свет. Скала Сокол, тут у подножия горы, у разрушенного в Великую Отечественную войну одноэтажного дома, Фантик ещё с далекого отрочества ставил палатку. Вместе с альпинистской командой Симферополя тренировался на скалах, делая первопрохождения отвесных обрывов Сокола. И сейчас летние месяцы он тоже жил здесь, рядом плескалось море, питьевую воду он собирал в пустые банки прямо на пляже, куда выходили подземные ручьи, стекающие с горного массива.

И опять это полюбившееся место стало его теперь морской базой по подготовке к плаванию вокруг Боспорского царства. Сюда друзья привезли ему каяк и остальное походное снаряжение, здесь на акватории Нового Света он учился грести и управлять своим лёгким судёнышком. Целыми сутками он на каяке выходил в море, скользил вдоль обрывов Пещерного мыса, болтался в прибое, глиссировал на крутых волнах при сильном ветре, вальсировал на тихой воде, старался чётко исполнять геометрические фигуры, даже «тонул» и тут же проводил операцию по спасению судна, Тщательно овладевал морским искусством плавания на каяке. Учился ориентироваться в море по солнцу, луне, звёздам, а также используя компас. Ветры, дующие в районах будущего плавания, тоже интересовали капитана. А история Боспора стала главной в его мыслях и воспоминаниях.

Прошло две недели, и Фантик почувствовал, что он готов к отплытию. Весло свободно и легко мелькало в его руках, ритмично погружалось в воду и плавно толкало корабль. Каяк стал слушаться капитана с одного гребка. Старая лоция Черного моря издания 1937 года, найденная в букинистском магазине, давала ему подробное описания береговой линии, ведь вдоль неё и будет проходить маршрут плавания.

На утро десятого октября Фантик назначил себе старт. Никого из провожающих он не хотел видеть, никаких помпезных слов, никакой удачи и других добрых пожеланий он не хотел слышать. Просто одному уйти в море. Чтоб не было разуверенья, а крепла и процветала гармония его родственной связи с Митридатом.

Ночь лунной прозрачной прелести, как тончайшим шёлком, окутала скальную громаду застывшего Сокола. Загруженный снаряжением, продуктами, питьевой водой каяк кормой сидел в воде, осталось сбросить причальный конец, толкнуть и занять капитанский мостик, а дальше грести и грести. Огарок свечи зажигает Фантик и ставит в стеклянной колбе на носу корабля, второй маяком колеблется и горит на берегу. Будто две живые звезды Неподвижность и Движение из прошлого и сегодняшнего таинственно сверкали золотыми глазами у могучей скалы.

Ещё раздумья, молитвы, сердцебиение с радостным наслаждением предстоящего плавания. Пора! Фантик сдвигает лодку в море, быстро заползает на перекладину-сидение, усаживается и первый сильный гребок веслом. Приятное головокруженье окутывает таящую ночь и внезапно появившуюся розовую фигуру Митридата в первом робком луче солнца, там, на востоке, где замер Боспор.

– Хварно! Хварно! Хварно! – слышит капитан ликующий глас царя, приветственный и приглашающий потомка во владения царства.

И грациозный мир из синего воздуха неба, синей воды моря, синих эскизов земли под пурпуром восхода встал перед счастливыми глазами начинающего путешественника-инвалида.

– Курс к Крепостной горе! – отдал себе приказ капитан, имеющий много морских должностей в одном лице: капитан, матрос, рулевой, штурман, кок, вахтенный, часовой, историк и другие, выявляющиеся по ходу плавания.

И чётко заработало весло сильными и мощными гребками, И скользил каяк вдоль берега, не пытаясь рвануть в открытое море и сократить путь. А берег точно посылал ему вести с античных времён в виде остатков руин дворцов, крепостей, посуды, вещей, рисунков, фресок, монет и других интересных и прекрасных остатков прошедшей жизни.

За Соколом, ближе к морю, замер скальный Болван. Это над ним парил Фантик на воздушном крыле или дельтоплане, здесь восходящая струя воздуха закрутила и кинула его в бездну. Тогда он почувствовал, что переступил какой-то запретный барьер, вошёл в непонятное мистическое излучение, но не отвернул своё летящее крыло. И получил неизбежную расплату.

– Это было предрешено! – проговорил капитан. – Я нарушил и забыл заповеди предков, ведь на этой горе Болван, что означает Идол или Кумир стояли славянские храмы и статуи богов ещё с У111 в. до н.э. Об этом историческом факте Юра Лишаёв узнал совсем недавно, прочитав древние дощечки «Книги Велеса»: «Мы – славные потомки Дажьбога, родившего нас через корову Земун. И потому мы – кравецы: скифы, анты, русы, борусины и сурожцы. Так мы стали дедами руссов, и с пением идём во Сварогу синюю».

Древнейшее доказательство о сурожцах, они были потомками небесной коровы Земун и Дажьбога. А славянские мифы рассказывают о том, что Дажьбог был внуком Велеса, рождённого коровой Земун. Выходит русы и потомки Велеса, но сакральное имя Велеса – Тавр, что означает «бык». Выходит тавры, жившие в древности в Крыму, и есть сурожцы. А «Книга Велеса» называет их тиверцами.

Даже археологическая культура тавров, в виде керамических остатков посуды, точно сходит с сосудами более поздними тиверцами-уличами, жившими у устья Днепра.

Греки назвали местных жителей – таврами, а они гордились именами своих прародителей. Это русы, потомки Росси, матери Дажьбога. Именовались тиверцами, ведь были потомками Тавра-Велеса. А сурожцами звались, как потомки Сурьи-Солнца, почитаемый как отец Велеса. Сурожцы в честь первого отца СолнцаСурье и назвали свой Сурож-град.

А имя – уличи, говорит о том, что они разводили в ульях пчёл и получали из мёда священный солнечный напиток – сурицу.

И греки тоже упоминали корову Ио, от которого произошли тавры и скифы, ведь «таврос» по-гречески звучит «бык».

А как Сурож захватили греки тоже сказано в «Книге Велеса»: «Когда наши пращуры сотворили Сурож, начали греки приходить гостями на наши торжища. И.прибывая, всё осматривали, и, видя землю нашу, посылали к нам множество юношей, и строили дома и грады для мены и торговли. И вдруг мы увидели воинов их с мечами и в доспехах, и скоро землю нашу они прибрали к своим рукам, и пошла иная игра. И тут мы увидели, что греки празднуют, а славяне на них работают. И так земля наша, которая четыре века была у нас, стала греческой».

А совершил этот завоевательный поход афинский полководец Перикл в 437 г. до н.э.. Сурож был взят и назвали его Афинион, в честь Афин, откуда и явились захватчики. Во многих исторических изданиях можно найти античные имена всех городов Крыма и Кавказа, а Сурожа не упоминают. И неизвестно почему? Везде производили археологические раскопки, а здесь нет, возможно, что средневековая генуэзская крепость всё перекрыла. А пятнадцать метров культурного слоя на Крепостной горе не копнула ни одна лопата из научных экспедиций. А жаль, ведь здесь в напластованных слоях застыла двух тысячелетняя жизнь.

Золотой век Эллады Греции приходится на времена Перикла, как раз тогда в греческом мире стали популярны мифы из киммерийской и скифской истории, легенды о гипербореях. В античной астрологии появились греческие названия созвездий, где упоминаются образы северных зверей. Так и случилось, что всю астрологическую науку греки заимствовали у гипербореев. Возможно, это знания они получили в сурожских славянских храмах.

«Книга Велеса» подтверждает, что Сурож был русской столицей Сурожской Руси на Чёрном море. Воинственные греки не раз атаковали город, разоряли славянские жилища и храмы, самые богатые на Руси. Но русские воины вновь возвращались и штурмовали непреступные стены и освобождали святую Сурожскую Русь.

Все забытые исторические знания, о взметнувшихся над морем скальных куполах Болвана (Идола) и Крепостной горке, Фантик вычитал в книге «Атланты Арии Славяне» Александра Асова, рассказывающей о языческом прошлом славян.

Вопросы, словно волны, медленно катят к пляжной излучине Судака, а среди них в поисках разгадок плавно качается красный каяк Юрия Лишаёва. А море покойно шумит.

И ничего не вернуть, только вспомнить о прошлом, ведь такая древняя русская судакская земля проплывала мимо.

* * *

Мыс Алчак. Коралловый риф, жёлтый и непреступный, улыбался морю, а невинные жертвы – рыбацкие лодки натыкались на огромные каменные глыбы, стоящие перед ним. Не за корабельные крушения получил своё странное имя алчак? Этот топоним означает – подлый.

Все ближе и ближе вырастала гора Меганома, голубая и мерцающая издали, а вблизи – коричнево-серая. Только и всего камни, синяя глина, чёрные утёсы, как плавники гигантской акулы, да чахлая зелень по склонам и у южного подножья, да грустная и прекрасная даль развернувшихся на западе изящных силуэтов крымских гор и побережья.

Но странная и чудная музыка доносилась из безлюдного земного состояния и замершего существованья.

Кто там прекрасно играет на скрипке? Может, волнующий ветер, бегущий с юга? Иль подземелья таинственный вздох? Нет, это день текущий стал живой, одушевлённый, разговорчивый и поющий. Это солнечный свет прятался и нежился в скалах Меганома, пробегал по острым граням, говорил прибоем, брызгал золотыми каплями и мыс смеялся октябрём, выскочив далеко в открытое море.

Как ясны и ярки краски осени, когда несбыточные грёзы вдруг неожиданно раскрываются волнующими видениями. Они везде, вокруг, повсюду прорисованы, вписаны, разлиты в скальных штрихах гор, в лазури неба, в пенье моря, где процветает красота.

Привыкший к боли и повседневным заботам, страданиям и пустоте одиночества Фантику был удивителен этот блистательный день, когда весь мир живой и странный явился к нему с любовью и пониманием. Мертвые тени задвигались и заиграли отрадными вымыслами, и путешественник увидел караван античных судов, выплывающих из скал и утёсов Меганома. Будто здесь была тайная корабельная стоянка, под покровительством морского бога Посейдона, всё же сумевшего сохранить невозвратно-далёкое.

Хотя это шествовала морская эскадра, идущая из Херсонеса на помощь Пантикапею, где восстал скифский раб Савмак с обездоленными горожанами. Там на палубах находилось войско под командованием полководца Диофанта. Время будто переместилось в прошлое, и каяк Фантика нырнул в античные года, и встретил строй парусников, спешащих к Боспору.

– Однако, отважен муж! – вдруг донеслось с проплывающих кораблей. – Не боится пучины и один плывет на легкой лодчонке, не страшась стихии! – удивлялись лучники и моряки, наблюдавших с бортов старинных суден, за смелым единоборством с грозным Понтом современника двадцать первого века.

Среди красных, зелёных, белых, жёлтых и черных парусов антики Фантик неожиданно для себя увидел знакомые синие глаза Юлианы, его возлюбленной, появившуюся из небытия, а просто, приехавшая из Днепропетровска, ухаживать за инвалидом. Она, словно святая, стала оберегом его плавание и теперь издали следила и берегла неистового капитана.

Познакомились они в Москве, где проходил чемпионат мира по скалолазанию среди инвалидов. Соревновались спортсмены на искусственной скале, сделанной из фанеры, брёвен, залитых бетоном, на устрашающей высоте, с маленькими зацепками. Юра сумел быстро вскарабкаться по отвесу, показав лучшее время, обогнав всех своих соперников, и стал чемпионом. А потом, тяжело дыша, свалился в кресло и одиноко отдыхал. С ним не было сопровождающей команды, как у других заграничных скалолазов.

Она была среди многочисленных зрителей, наблюдавших за соревнованиями. Оттуда с высоты, когда Фантик остановился перед сложным карнизом, он вдруг оглянулся назад, в пропасть, раскачиваясь на одной руке, ещё миг, и он сорвётся, как вдруг увидел её глаза. И какая-то горячая искра пробежала между их встретившимся взглядом. Тысячная доля секунды встречи и неведомая сила бросает его вверх за карниз.

Юлиана переступила верёвочные перила, ограждающие стартовую площадку, и подошла к Фантику, напоила его, вытерла пот с мокрой головы, обняла и поцеловала своего ненаглядного чемпиона. А потом приехала к нему в Симферополь и стала ухаживать за любимым.

– Не спеши, Юрий! Пора подумать и о ночлеге, ищи укромную бухточку, закрытую от ветра, и причаливай каяк к берегу! – пронеслись в его мыслях слова Юлианы, будто она стояла на гальке.

– Хорошо! – послушно подчинился моряк.

И весь тёмный вечер она была рядом с ним, её звездный лик прорисовывался и струился над Меганомом.

А когда на золотом престоле ярко засиял рассвет, а с ним явился царь Митридат в пурпурных нарядах.

– Великий и славный царь! – воскликнул Юрий, поднимая весло над головой, а сам припал на колени.

– Я выполняю твою волю и морским путём обхожу границы Боспора! – продолжил счастливый моряк.

– Берегись, потомок, Чёрной горы, там нет моей власти! Там царствует Злой Рок и морское чудище! – предупредил Митридат. – Там Врата Аида!

– Если беда настигнет меня, то я обращусь к вашей мудрости, царь?

– Будет видно, на что ты способен!

И пошёл Фантик, выгребая на каяке, к карминной горе, что мерцала калёным кремнем среди каменных синих силуэтов, близко подошедших к Понту.

Чёрная гора медленно приближалась. Мистика и Ужас взорвавшегося подводного вулкана были впаяны в разорванный и растерзанный вид громадной горы, взлетевшей над кипящим морем. Вздыбившаяся Проклятие Понта вставало памятником-маяком, указывающим путь во врата ада. И рёв преисподней доносился из пещерного нутра, будто истерзанные мученики кричали, предупреждая о страшной опасности.

Дрожь невероятного страха пробежала по телу капитана, даже завибрировал каяк, точно живой, не желая быть проглоченным.

А безумие и бессмысленная красота гранитного и вулканического хаоса с жилами самоцветных камней задрожала слезами на восхищённых глазах отчаянного скалолаза, а теперь морского одиночки, исполняющего соло водного путешествия.

Зловещий блеск от ада плясал на кручах, багровый вьюн колыхался на парчовых каменных занавесах, скрывая колдовскую тайну Понта с чарующим и чудным скалистым садом, где причудливо сплетаются и ветвятся в стволы и скелеты выходы Сердолика, Агата, Аметиста, Халцедона, Хризопраза, Яшм и других застывших драгоценностей, как роскошных цветов Богов подземелья, украсивших свой святой храм.

Чёрная гора захватывает беспечного моряка в свои млечные сети, и теперь ему никак не выбраться в пустую свободу.

Сияющее отчаянье ложится коварством на каяк и плечи капитана. Значит, нужно шутить и смеяться, но судорога цепляется за весло и пробегает по слабеющим рукам. Впереди – Золотые ворота, разве можно нищему украинскому пенсионеру-инвалиду отказаться прикоснуться к волшебному богатству, хоть на маленький миг? Конечно, нет! И Фантик вплывает во владения жутких похотей человечества, где завораживающее золото заливает и выжигает глаза.

Неужели ослепнет и погибнет неутомимый моряк среди восхитительного искушения? И душа, стыдясь, прочь улетит.

Нет, не видать вам человеческого позора, беспечноблаженного! Ведь это мечты звенят и стучат о богатстве, а мысли мудрого моряка трезво скользят, сурово вглядываясь в злую тьму.

Но неохота поскорее выбраться отсюда. Ведь рядом и вокруг сказочный каменный рай, сияющий благодатью. Здесь воскресают причудливые фигуры выветривания из вулканических пород, как ангелы и химеры, как король и королева со свитой или трон с высокой спинкой, мыс застывшего Льва, хребет с пещерами или ревущий грот. Могучая страна острого и скалистого пламени, пылавшего на кипящей лаве, а сейчас грандиозного и величественного каменного катаклизма, куда Фантик смылся из мира бед и бедности.

Ладья скользит вдоль поражающих пейзажей вулканической силы, яростно взломавшей округлость земли и воды, воздымающейся твёрдым пламенем столпов, стен и трагических сплетений природных явлений.

О, счастье! Девичий светлый взор Юлианы отразился на небесах и упал фиалковым цветом на пласты вулканической лавы Чёрной горы.

И ясная цель толкает каяк в музыку скал, поющих над бездной морской, играющей всплеском волн, гуляющим звонким эхо под низкими сводами, как рыдающие рыки и последние вздохи умирающих доисторических зверей, стиснутых титанической катастрофой.

Сквозь время и пространство капитан услышал голос Митридата.

– Молодец, моряк! Ты выдержал испытание золотом! Фантик покраснел от похвалы царя, хотя не оставил мечту о находке клада, спрятанного в прибрежных скалах, о котором упоминают легенды и сказы. Ведь одно название – Разбойничья бухта говорит о многом. Или утёс – Иван-Разбойник.

* * *

Прощальный трубный звук посылает Чёрная гора, и радостная мука волшебной встречи наполняет сердце капитана. Каяк берёт направление на мыс Киик-Атлама, что переводится как «Прыжок дикой козы». И в самом деле, виден узкий низменный мыс, далеко выступивший в море, а чтобы к нему добраться требовалось пересечь бухту с пустынными окружающими берегами.

Медленные текучие волны в пенных кружевах, солнечные корунды сапфира и рубина блещут и играют по синей яркости морского зеркала. Что-то неясное и зловещее вдруг всплескивает воду и перед лодкой появляется змеиная лобастая голова, качающаяся на гибкой мускулистой шее. Дракон, как Купидон, игриво смотрел на опешившего от страха капитана, застывшего с поднятым веслом.

– Ты кто? – шепчут побледневшие губы скалолазакапитана.

В ответ властитель моря, явно недавно пообедавший, жаждал развлечения с одиноким путешественником, забредшим в его водные владения. Он нырнул и снова появился теперь сзади, со стороны заходящего солнца. Капитан повернул каяк навстречу, чтобы смотреть в зелёные глаза с желтой обводкой морского чуда. А тот хищно улыбался, лениво раздвигая зубастую пасть. Трёх угольный хрящ в виде короны венчал макушку подводного гада. В лучах усталого солнца ярко горели бронзовые щитки, укрывавшие голову царя Понта, ставшего золотым с драгоценным нарядом.

– Что тебе нужно от меня? – тихо спрашивает, будто пленённый моряк.

Опять блистающая голова дракона исчезает в пучине и, как поплавок, выскакивает на фоне выпрыгнувшего мыса, словно приглашая капитана проследовать через акваторию бухты. И он покорно гребёт. А древнее ископаемое, поднявшееся со дна моря, шествует впереди каяка, уводя путешественника в своё незнакомое, но жуткое логово.

Фантик читал и слышал о морском змее, обитающем в этих краях, нападавших на дельфинов, откусывая у них части тела, но не верил в подобные красочные и привлекательные для туристов легенды, а всё оказалось жестокой и зловещей правдой, явившейся перед его оторопелыми глазами.

– Спокойно, капитан, не волнуйся, пока нет агрессии в действиях и движениях дракона! – сам себя уговаривал обречённый моряк.

Страшная игра продолжается, хотя дракон, наверное, на десерт готовил заблудшего в заколдованные края закостенелого от страха капитана. Опять зелёным огнём, как хризолитами, ярко блещут глаза загадочного чудовища, но сейчас ставшего, словно сказочным мифом, уводящим капитана от Врат Аида, а, может, завлекающего на смертный одр.

– Всемогущий Митридат, что ждёт меня и как выйти из этого щекотливого и щемящего положения, как избавится от подводного палача, ведущего меня на морской эшафот? – обратился за помощью к легендарному царю приговорённый моряк.

Но пылающее закатом и вечностью небо молчало. И вспомнил печатью смерти помеченный о грозном предупреждение царя. Ведь здесь нет Митридатовской могучей и всесильной власти в роковом и заклятом углу Боспорского государства. И придётся герою, пустившемуся в незнакомое плавание, самому выпутываться из нависшей неотвратимой угрозы.

А дракон, как силуэт на гербе синего Понта, картинно изгибал шею и открывал пасть во всю ширь, пытаясь изрыгнуть огонь, но иссяк его гнев и горячий порыв сумасшедшей энергии. Лишь злобное и яростное выражение отпечатывалось на эмблеме моря.

Тогда Фантик вынул из нагрудного кармана любимую прокуренную трубку, чиркнул зажигалкой и пустил клубы дыма с пахучим запахом крымского дюбека.

Змей удивлённо повернул лобастую голову, вздохнул сладкий аромат и увидел дым, летящий из пылающего рта отважного незнакомца, смело вошедшего на его исконную территорию, Что-то страшилищу стало не по себе, а вдруг моряк в красной лодке изрыгнёт пламя и испепелит местного властелина! И рванул хищник подальше от опасной худой образины, выдыхающий дым и огонь.

Лазуритом блеснули глаза Юлианы, будто русалкой купающейся в бегущих волнах. Она, как верный часовой, плескалась на страже, готовая в минуту опасности придти на помощь и защитить любимого моряка от пасти неведомого чудовища, даже ценной собственной юной жизни.

На ночь капитан остановил каяк у каменного острова Иван-Баба ( «Отец Иоанн»). Решил передохнуть несколько часов после тяжёлого и трудного дня прямо в лодке, а потом продолжить плавание в поисках подходящего места для высадки на берег. Дотянуть до Двухякорной бухты не был сил и эмоций. Выпил горячего чая из термоса, проплывая, вдоль поразительной Чёрной горы он совсем забыл о еде и питье.

Темень легла немым покрывалом, поцеловала последней алостью мертвых уст уходящего маскарада, утонувшего удивительного дня. Лишь умопомрачительные маски увиденных картин будто бродили рядом. Змей появился опять, только вышедший на берег, с короткими перепончатыми лапами, золотым толстым брюшком и величественной бронзовой шеей. Он ухватил сахарными зубами за носовой причальный канат и повёл ладью к скальным губам черного грота – во вход в преисподнюю.

– Прощайте грозные горы и мрачное море! Кажется, настала моя кончина! – судорожно зашептал обессиленный моряк. Капитан не хотел покидать земной мир, но бороться уже не мог. Раньше он думал, что не боится смерти, возможно, это был фарс, а теперь конец неизбежен. Трагедия наступала, и он увидел двойную кипарисную аллею – дорогу на кладбище. И чёрное солнце висело мертвым потушенным огнивом, где небо было совсем иное. Мрак покрывал и укутал мир в глухую пелену.

– Ты можешь молвить последнюю просьбу! – неожиданно заговорил Змей.

– Кто ты?

– Змей Вечности и Мудрости.

– Сколько у меня осталось время до кончины?

– Ночь.

– Тогда хочу летающим странником обойти крымскую землю?

– Ты любишь Родину?

– Я хочу остаться в чарах красок, аромата и света полуденного края.

– Твоя душа сохранит очарование полуострова.

– В душе останутся грёзы и восторги, а мне великая радость прощания нужна, чтобы наполнить сердце в последний раз.

– Это минутное обольщение.

– Но сердце – сокровищница, оно отзывчивее и богаче всех мудростей. Ведь в нём живёт Любовь, а, значит, и Жизнь на земле!

– Мне дороже Разум!

– А я люблю Юлиану и ещё – Митридата!

– А Крым?

– В нём моя жизнь и все человеческие чувства!

– Ты – неугомонный мечтатель и думаешь, что мгновение усладит тебя, хотя это тоже Время!

– Юра, держись и не сдавайся! Свет моей Любви отодвинет Смерть! – вдруг раздался задыхающийся голос Юлианы, оказавшейся рядом с голыми израненными ногами. Она бежала всю ночь, чтобы спасти своего героя. Она вырвала причальный конец лодки из онемевших зубов Змея, тонувшего во мгле.

А небо расцветало утренней нежностью и свежестью. Всеобъемлющая Красота вливалась живым потоком в сердце проснувшегося капитана.

Ему бы вздохнуть и порадоваться, а он оказался в окружение пиратских легких челнов бородатых тавров. Они готовились атаковать торговое судно, шедшее из Херсонеса в Феодосию, но не сумели веслами поспорить с парусами триремы и безнадёжно отстали, но на счастье увидели сонный каяк, качавшийся у каменного острова. И, в миг, оказались рядом, радуясь непонятной и незнакомой добычи. С удивлённым любопытством они в упор вперились взглядами в яркое чудо двадцать первого века, сидящего в странном пластиковом челне, а не вырубленным из дерева. На всякий случай лучники держали наготове луки со стрелами, нацелившись на Неведомого гребца.

Фантик понял, что сейчас ему будет трудно отвертеться от опасного приключения. Тогда решил поступить, как со Змеем, закурил утреннюю трубку. Но тавры тоже достали свои носогрейки и задымили пуще, чем капитан. Дым пахучий и тягучий поплыл над «Дикой Козой», выпрыгнувшей в море. Но лучники не спускали настороженных глаз с лихого моряка.

– Светлейший царь Митридат, помоги мне и отведи беду, ведь понтийские пираты в твоей власти? – обратился капитан к небу, пытаясь вызвать дух властителя Понта, витающего над Боспорским государством.

– Сражайся сам, герой, ведь пираты получили моё покровительство в борьбе с Римом и я не могу изменить данному им слову о защите! – виновато откликнулся Митридат.

– Но у меня нет оружия? – заволновался капитан.

– А где твой ум и смекалка?

– Мы – мирные люди.

– Не верю!

– Ты прав, Великий Митридат, войны постоянно полыхают на земле.

– Дерзай, потомок!

– Постараюсь.

– Посмотрим на героя.

– Сейчас тавры захлебнуться в дыму и тьме! – пообещал Фантик, доставая из лодки киношный дымовой патрон, не один, а целых пять. Он мгновенно зажигалкой поджёг свои «боевые снаряды». Густой и разноцветный дым непроницаемыми клубами окутал мир, а каяк капитана уже летел по заранее намеченному маршруту, мимо обезумевших и перепуганных пиратов.

– Да здравствует сладкое слово свобода, завоеванная в борьбе, когда один мирный гражданин выступает против двадцати вооружённых воинов! -

– Я был уверен в тебе, потомок! – раздался громхвала с неба.

– Я горжусь тобой, Юрка, мой отчаянный воин! – плескался голос Юлианы над морской водой.

* * *

…Вторая половина У1 века до нашей эры и первые корабли переселенцев-эллинов, выходцев из Милета, достигли обширной бухты и были потрясены богатством открытого края. Здесь они и обосновались, получив дар олимпийских богов, и назвали заложенный город – Феодосия, что в переводе с греческого означает «богом данная».

Феодосия – зелёный венок и цветущий букет в обрамление золотого крепостного пояса приютила большую гавань, где, спрятавшись от штормов, пиратов, сражений стояло множество торговых судов, пришедших за дарами Боспорского царства. Вывозили всё лучшее – зерно, солёную рыбу, мёд, воск, выделанные шкуры, соль.

В овале города почудился моряку образ богини Афродиты, родившейся из морской пены и ставшей покровительницей морей (Понтия) и мореплавателей (Навархида). Храмы статуи её, морем рождённой, возводились «около самой пристани, где обыкновенно останавливаются корабли».

Вот она, лёгкая и прозрачная, стелется облаком над блистающим градом, проливая чистые слёзы своего предназначения, – олицетворять производительные силы природы, её плодородие и возрождение. От неё зависели урожаи полей, садов и количество пасущихся стад. Поклонялись Афродите за её покровительство любви, свадьбы, браку, деторождению. Почитали Богиню, связанную со стихиями Земли и Неба (дочь Урана), но и с таинственным для человека подземным миром.

В синем хитоне и зелёном венке она поёт и плывёт над городом красоты, где плещутся волны и солнце горит над стенами древними. Женское изящество и живые очертанья Богини Афродиты в лике Феодосии. И благоуханье осеннего плодородия вилось сладким ароматом над старинными улицами с проросшими античными сказами и легендами.

Чуден и прекрасен лик Богини, как палитра Феодосии, воплощённая в божественный дар. И видит приплывший моряк воздушный портрет любимой Юлианы, так удивительной схожий с Богиней Афродитой. И сердце забилось счастливо и гордо, ведь она была всегда где-то рядом, совсем близко, хотя и в облаках…

В Феодосийском заливе Фантик срезал дугу и по прямой выгреб к плоскому мысу Чауда, всего за несколько упорных часов. Одинокий маяк стоял на самой высокой точке берегового уступа. Подводные и надводные камни россыпью встали на пути. Но гребец умело обходил естественные препятствия. Линия земли отступила вглубь, к северу. Монотонность гребков уже вошло в привычку и не вызывало неудобства, так что Фантик успевал созерцать проплывающий мрачный и опасный берег.

Где-то здесь у устья озера в античную эпоху было расположено селение Казек. О нем упоминает «Перипл» Флавия Арриана «От Киммерика до деревни Казека, лежащей у моря, 180 стадиев». Всё, больше ничего не знаем о нём.

…Фантик вдруг представил, что он житель этой античной приморской деревни. Красные черепичные крыши, как поляна степных тюльпанов, разноцветным орнаментом расцвели рядом с берегом. Где, вытащенные на песок, покоились лодки-камары с полукруглыми днищами. Ведь греки-аргонавты плавали на плоскодонных судах. И только здесь греки-колонисты переняли от тавров и имели лёгкие удобные суда с хорошей морской устойчивостью.

И везде по деревни развешаны многочисленные связки сушёной рыбы, а запах копченной приятным и густым ароматом аппетитно раздирал ноздри. Главное занятие местных – это было рыболовство, а особенно славилась жирная сельдь, крупная и нежная на вкус, идущая с октября по март с «Меотического озера». Ведь с Боспора главную часть рыбных солений доставляли в Грецию.

А вот и его двухэтажный дом, самый крайний к морю. Окна смотрели на юг и на синюю даль, под плеск волн засыпали и просыпались домочадцы. И там его ждёт жена Юлиана в дорийском хитоне с прорезанными рукавами, хлопочущая у очага. Как мил и приятен горящий очаг, ведь его огонь пылал не только для приготовления пищи, а ещё служил для отправления культа богини домашнего очага – Гестии. Радость приходила Фантику от игры Юлианы на кифаре, тут же у доброго огня. Её гомеровский голос пел и декламировал божественные поэтические строки путешествующего «Одиссея».

Почему-то Фантик сравнивал деревню Казек с играющим дельфином, а себя, сидящего на его спине. Дельфин считался священным, их не ловили, не убивали, не ели. В образе дельфина сочетались амулеты и символы нежной любви. В коропластике Эрот изображён верхом на дельфине. И Фантик представил себя восседающим на дельфине. Ведь он родом отсюда, пророс здесь стеблем-травою, влился силуэтом в берег, сквозь его лик проплывали облака, а солнце горело в сердце…

* * *

А дальше чередуются сопки, среди них самый большой грязевой вулкан Керченского полуострова ДжауТепе, в переводе как «Вражий холм».

Необитаемые и безлюдные берега сменяются степными участками, то вырастают непреступные обрывы, но и они снижаются к берегам солёного Узунларского озера. Это здесь древние обитатели выложили огромный земляной вал, пересекающий полуостров от Черного до Азовского морей. Мощь и размеры земляного защитного укрепления впечатляют и восхищают путешественников даже в наше время.

В античные времена Узунларское и соседнее озеро Кояшское были морскими заливами, где находилась удобные гавани для захода парусных и весельных судов. Об этом тоже упоминает «Перипл» Арриана: «там есть стоянка для кораблей, защищённая от западных ветров».

Но постепенно песчано-ракушечная пересыпь отделила бухты от моря, превратив их в озёра. Дальше на восток полуострова однообразные низкие берега меняют свой рельеф на горный. Над Кояшским озером поднимается на 183 м скалистая плосковершинная гора Опук (Удод).

Однообразие гребли утомила моряка, и он решил размять своё тело в пешей прогулке.

Оставив каяк на пляже, Юра задумал подняться на гору Опук. Уж, очень много слышал и читал он об этой разрушенной горе, рассечённой и растерзанной землетрясениями. Путь был нелёгок, ведь костыли часто застревали среди каменных щелей, а иногда проваливались в незаметные и мшистые углубления. Но остановить пытливого путешественника было невозможно, а трудности преодоления маршрута ему нипочём.

И вот он на вершинном плато Опука. Великая скорбь и седина застыли вокруг в разломанных известняковых блоках в отшумевших былых земных подвижках. Раздробленные ступени на широких лестницах в разных уровнях, как века, отсчитывали катаклизмы, обрушившиеся на несчастную гору. Крутые обрывы, опять огромные впадины, целые каскады уступов с зияющими пропастями, заваленные каменными обломками. Здесь равномерное текущее время по земле вдруг отступилось, попав в грохочущий ад землетрясения, разломалось на куски и застыло трагическим обликом. А протяжённые глубокие трещины, словно границы времени, похоже разделяли тихие сегодняшние осенние дни от грохота катастрофы 3 в. н.э., когда погиб стоявший здесь город Киммерик. Каменные ленты с обломками, как траурные, застыли в тектонической прямолинейности линий.

Печаль птицей кружилась и томилась над Опуком. А разлившиеся степные дали грустили в безлюдности и бесстрастности, даже великое небо, видевшее здесь в древности шумную, цветущую и оживлённую жизнь античного города, немо синело, будто виновное, что не смогло остановить толчки и тряс земли.

Что знал Юрий о Киммерике? Название города Киммерик античные писатели и историки относили к киммерийцам, жившими на юге в поздний период эпохи бронзы. Геродот сохранил предание о киммерийцах, изгнанных скифами. И в его время ещё находились в Скифии киммерийские переправы, киммерийские укрепления, область, называемая Киммерией, и Киммерийский Боспор.

Страбон сообщает потомкам, что в горной стране тавров есть гора Киммерия. Далее он говорит о Киммерике, который прежде был городом, построенным на полуострове и замыкавшим перешеек рвом и валом.

А на горе Опук стояло укрепление, прекрасно защищённое природой и каменными стенами, достигавшими три метра толщины. Цитадель впечатляет своей мощью даже сейчас, ведь ещё можно рассмотреть циклопическую кладку стен на южной, западной и северной сторонах горы, фундаменты ворот и семи крепостных башен. Несомненно, что грозная крепость вместе с Узунларским валом служила крайним форпостом славного Боспорского царства.

В период 1-2 вв. н.э. Киммерик стал богатым торговым центром, экспортирующий большое количества хлеба, поступавшего сюда с обширной окрестной местности. Об этом говорит большая зерновая яма, глубиной до 6,40 м с внутренней каменной выкладкой, обнесённая высокой оградой. Люди Киммерика занимались земледелием, рыболовством, скотоводством, торговлей. Камень для строительства жилых домов, цистерн для воды, для рыбозасолочных хранилищ, зерновых ям добывался рядом под землёй в каменоломнях.

Город-красавец процветал, сияя солнцем и морем, и вольной птицей парил над песенной далью горы Опук. Но в середине 3 века, однажды утром, ужасный толчок земли разметал архитектурный лик Киммерика, разорвал крепость, рассыпал скалы и утёсы, перевернул весь житейский мир, оставив от былого только разрушения.

Годы текут, и никто не вернёт то последнее тихое утро, полное счастья и труда, лишь цветы, что цвели перед черным и страшным рассветом, окружат гору, долины и степи, да ковыль, поседевшая от боли, бегущими волнами «поминает» погибших. Да редкие птицы собрались на певческий сбор, где в великой скорби об ушедшей истории горы Опук с городом Киммерик стоял современный герой – Юрий. Может прекрасные души античных жителей воплотились в силуэты розовых скворцов, или приносящих счастье «синих птиц» – сизоворонков, или оранжево-каштановых, с белой головой огарей. А голоса античности слышны в медиативном воркование горлиц и переливчатых песнях дроздов. Только чайки не могут забыть страшную конвульсию земли, да тоскливо кричат над берегом и морем. А какая причастность Юрия к далёкой истории Крыма и Митридату Понтийскому?

Он смотрит в родник, рождающий на южном склоне горы, почти у моря. Вода появляется из 30-метрового тоннеля и наполняет бассейн, выложенный плитами известняка, а дальше наполняет каскад из 17 вытесанных в камне корыт. Вода вкусная и холодная даже в летнюю жару, у неё нет привкуса солоноватости, как в большинстве на Керченском полуострове, ведь недаром раньше пастухи пригоняли сюда свои стада на водопой.

Юрий погружает лицо в воду и будто сливается с земной тайной, хранящей воспоминания о далёком былом времени. Он уверен, что мечта найдёт ответ в тёмных безднах памяти.

* * *

В сиреневых сумерках Фантик скользил на своём малом корабле вдоль берега с горой Опук, а с правой стороны, на горизонте море, застыли в вечном плавание «Каменные корабли», греки называли их «Петракеравия», а сейчас они носят названия Элькен-Кая – «Скалыпаруса», «Скалы-парусники». Мореход решил опять причалить каяк к материку, чтобы утром в розовом рассвете подойти к четырём островам и внимательно осмотреть каменную «парусную эскадру», где, несомненно, пираты-тавры сохраняли свои клады. Ведь на античных вёсельных судах, да и с парусным такелажем, было опасно подгребать к бурлящим скалам. А лёгкие лодчонки смелых тавров умело подходили к сверкающим утёсам, где в подводных щелях они прятали золото и драгоценности, награбленные на купеческих кораблях.

В вечерней бирюзе дрожащей воды скалы горели синим огнём, как морские дивы, всплывающие из сказочных глубин. Как дико здесь, коричневая земля горы Опук и колдовская акварель мятежных скал-кораблей. Здесь мир, рождённый грозно и гордо, расцветал звёздным небом, непостижимой стихией воды и земли. Непонятное влечение охватило моряка-одиночку и он повернул каяк в зыбкие объятия гаснувших звёзд в морской пучине и лунных эскизов скал-парусников.

Голос моря сладостным пением призывал моряка всё ближе приблизиться к сакральному месту, откуда словно доносились чарующие песни легендарных сирен, завлекая и наслаждая проплывающего путешественника.

А волны, играя и дразня, предупреждали:

– Куда несёшься ты, шальной? Взгляни, какие впереди шаловливые буруны! Они кричат всё яростнее, всё ближе и бьются в грудь скальных рифов. Но разве кто обратит внимание на глас Неизвестного?

И всё же капитан одиночной лодки, как и подобает опытному моряку, стал вглядываться и вслушиваться в окружающие звуки, из которых складывался тревожный вечер. Бурление воды, шорох ветра, всплеск весла и напряжённый стук собственного сердца. Как будто ничего не взволновало моряка, но скользкий страх вполз в душу и не напрасно.

Что-то вдруг ударило в днище каяка? Упругое подводное течение иль чудище морское, а точнее блуждающая волна? Обречённый вылетел из своего «гнезда» и бухнулся в плоть воды, не выпуская из рук гребное весло, а каяк перевернулся.

– Держись, капитан! – громко протрубили глубины, но Юрий узнал уже знакомый голос Митридата Евпатора.

– Ищи спасение! – это уже был приказ, который он должен выполнить. Юрий вцепился в борт каяка, предварительно весло засунул за пояс за спиной, и резко перевернуло своё судёнышко на днище. Оно опять удачно закачалось на воде, ещё рывок и он, счастливый, вползает на свой капитанский «мостик», со днищем, полный воды. Пришлось долго и аккуратно вычерпывать её за борт.

– Что испытал себя? И лихо вывернулся, теперь ты стал уже опытным морским «волком»? – это уже ехидничала Юлиана.

«Почему произошёл переворот каяка?» – стал анализировать своё плавание наш герой. «Видно встретились два течения или я неудачно повернул нос каяка в высокий вал, и он опрокинул лодку!» – решил он. «Но мне рассказывали о блуждающей волне, топящей и коверкающей корабли, попадающей ей на пути?» « А не участвовали здесь какие-то мистические силы или подводные реликты, обитающие в этих заброшенных и забытых местах?» – задавал себе вопросы потерпевший бедствие.

Но непонятная и невидимая угроза по-прежнему жила в колеблющейся силе воды, а каменные рифы словно ожили, становясь всё ближе и неотвратимее, появляясь на носу, то справа или слева по курсу. Что-то кружило каяк, лавировавшего среди каменных чудищ-истуканов. И коварный ночной туман белыми кусками закрывал видимость, придавая рифам волшебные видения, превращая их в разбитые корабли, разорванные паруса, шхуны-привидения. Отчаянная опасность подступала со всех сторона, казалось, что море вздрогнет и навсегда поглотит каяк, и никакое лавирование не спасёт приговорённый судьбой корабль. Каяк высоко взлетал над волной, потом зарываясь носом в воду, оставлял пенистый след. Куда повернуть, чтобы не налететь на рваные и острые скалы? Как пройти грозные рифы? Весло задрожало в руках гребца, а ночная темень уже плотно взяла каяк в тиски. Внезапно растерявшийся моряк почувствовал легкое и ласковое прикосновение к его разгоряченным лбу и щекам.

– Кто вы? Что хотите от меня? – крикнул он в темноту.

Как будто ничего. Он продолжал грести в тревоге и молчание. Но водный след от носа каяка внезапно засверкал и заструился, вспыхивая хрустальными струями, как распущенными косами морской русалки.

Разноцветные кольца, подводной радугой, засверкали в толще воды. Божественное видение! И страх у Фантика пропал, отступил, исчез, а радостное состояние закружило моряка. Теперь ему не надо нервно и напряжённо всматриваться и вслушиваться в текущую тьму, ведь море вокруг горело незнакомым, но приятным и чудесным свечением. Неведомо чем переливалась вода под каяком. Мягкий успокаивающий свет исходил из глубин, словно там протекала своя неизвестная жизнь, но полная тишины и покоя, где причудливыми кораллами словно возгорались подводные чудеса, тайны и загадки, а стремительные серебряные косяки рыб, как сверкающие и мигающие силуэты, кроссвордами движений старались запутать путь к открытиям.

– Невероятное творится в море, может это сон! А не зовущие сигналы шлёт мне великая пучина? – спрашивал себя капитан. И тут же отвечал:

– Успокойся, моряк! Ведь это осенью всегда фосфоресцирует вода от бактерий-ноктилюк!

Словно глубина ночного и необъятного неба отразилось в море, точно опрокинулось и погрузилось в прозрачную и плескающую толщу воды. Каяк устремился по маршруту небесного Млечного Пути, плавающего под водой. А гребущее весло в руках симферопольского «Одиссея» вспыхивало стекающими и срывающимися каплями магического свечения, черпавшее звёздную воду с растворенной луной. Как жутко и хорошо чувствовал капитан в ночном подводном небе!

Большие медузы, похожие на белые люстры с канделябрами, молочно горели в глубинах. А у рыб, креветок, крабов, рапанов, ракушек тоже был свой волшебный свет, словно радужный, больше синий, голубой, зелёный, красный и желтый – точно неоновый и электрический празднично и торжественно рассекал и колыхал пласты морской воды. Фиолетовыми блуждающими вспышками качались ветвистые, густые и мохнатые заросли водорослей кораллины и цистозиры, а плавающие перидинеи создавали яркое свечение, пробегавшее по её цветам.

Почему-то Фантику вдруг стало жаль милых друзей, сейчас крепко спавших в мягких постелях и не видевших величественное явление Чёрного моря, а он задыхался от красоты и таинственности чудотворения, будто стал Сверхчеловеком или Ангелом, плывущий над прелестной бездной мироздания. Всё идёт превосходно, каяк разрезает сверкающую воду, играет и плещется, будто удивительная рыбина, несущая свет сквозь тьму и толщу. Волшебство моря превратилось в легендарную и диковинную декорацию медленно угасающей и тающей сказки, всегда играющей приветливыми и бурными волнами вокруг берегов Крыма.

– А я не сплю, вместе с тобой любуюсь сказочным свечением Понта! – восхищённая Юлиана шептала ему на ухо.

Стало так светло, словно луна, вырвавшись из черноты и глубины неба и моря, разрезала зелёно-голубыми лучами мир на две части, воздух и воду, где качался каяк, взлетая вверх и вниз по блёсткам, будто расплавленного серебра, и уходил, уплывал по лунной дороге к блестящему горизонту, где край моря и земли, где волнующая вечность соприкасалась с иными мирами.

– Я бы отдал всё, не задумываясь над ценностью, решительно всё, чем владею, за то, что я увидел сейчас! – воскликнул очарованный моряк. Хотя душевный восторг человека, увидевшего Божественное сияние, можно ли сравнить с дорогими тряпками и другим бытовым богатством? Потрясённый и восхищённый Фантик плывёт и плывёт по мировому океану, забывая оставленный мир скученного и задыхающегося города от бензиновой гари, а мыслями и речами возвращаясь в эпоху античности древних героев, ведь их сильный дух проник в его сердце.

* * *

Утро мореход встретил у города Китея, раскинувшегося в районе мыса Ак-Бурун (Белый мыс). Тысячу лет с У в. до н.э. по У в. н.э. жил, трудился рыбацкий город Китей, как и все города Боспорского царства, ожидая внезапных нападений свирепых кочевников из степей, огородил свои кварталы мощной оборонительной стеной.

Опять морской странник оставляет свой каяк на берегу и делает пеше-костыльный обход границ города, хотя большая его часть ушла на морское дно.

Пока Фантик медленно ковылял, оглядывая пустое пространство мыса, как вдруг на какой-то предельной и заветной черте он будто вступил в другое бытиё, выросшее вокруг нежно-фиолетовым эскизом мощных крепостных стен с квадратными башнями. Это из млечного ушедшего времени выступил античный Китей. Его громада прорисовывалась большими домами, мощёнными мостовыми и кипучей деятельностью керамическими и металлургическими производствами. Город словно вышел из мрака смерти, далекого наследия и недавно прошедшего дождя, окропившего холодными слезами потемневшие пористые камни. Дождь из бессмертного неба проливался печалью воспоминаний. А боспорская жизнь, ушедшая в мир легенд и преданий, свой разговор и голос передавала стучащими и поющими каплями.

Храмовый стол Китея, найденный в 1918, – это массивные плиты с двумя подставками в виде бюстов женских фигурок кариатид и надписью, гласящей, что в 234 г. Община Китея соорудила храм «Богу гремящему, внемлющему…». Тут же археологи нашли и мраморные солнечные часы, украшенные рельефным изображением головы быка.

Теперь только земля стала хранительницей руин города, да гремящие громы внемлют Богу Китея радостными воспоминаниями о славе древней, оставшейся в античных находках, душе и сердце Китея, живущими здесь вечно.

– Привет вам, камни немые! – поздоровался хромой путешественник, обводя взглядом застывшую фиолетовую фигуру рыбацкого Китея.

– Но мы живы! – обиделись античные свидетели.

– А кто вы?

– Счастье и страданья города, его слёзы, улыбки и страстные поцелуи.

– Но все развеялось и превратилось в прах?

– Нет смерти для истории твоих предков и каждый найденный камень с прочерченной античною строкой, либо осколок керамики иль мраморное творение встречать восторгом радости и счастья!

– Верю! – кратко ответил путешественник.

– И светлая тень города по-прежнему сияет под солнцем и луной!

– Вижу и чувствую! —

– Ветер продолжает кружиться среди мук и страданий забытых потерь.

– Выходит, что город дышит и живёт.

– Земля, напоенная горячей кровью, никогда не остывает.

– Согласен, что неугасимый свет таится в древнем Китее.

– Сполохи зарниц падают с неба и пробегают по великим и дорогим руинам. И пламенеют они, восставая из небытия.

– До свиданья, Китей! Истомился мой шаг с костылями по кручам твоим.

– Добрый путь, любопытный человек, надеюсь, что встретимся с тобой ещё не раз?

– Кажется, мне суждено с тайной твоего творчества слиться…

* * *

А дальше каяк скользил вдоль дикого и необитаемого высокого плато, где обрывы изуродовали множество приморских оползней, словно черные оспы язвами впились в здоровое тело земли. Волны и ветры лижут и ласкают хрустальной влагой коричневые и белые стены и пляжи, а штормы и бури силой природной рвут и грохочут в щелях и гротах.

Бежать, бежать скорей от хаоса перекрученных пропастей, но Фантик наслаждался тяжкой и мрачной картиной земного томленья, перед ним словно открывалось преддверие гигантских врат Аида. И в тоскливом сумраке видения он старался найти вдохновенное и великое сочетанья земли и воды. Он грёб веслом не спеша и задумчиво, перебрасывая звёзды брызг в стеклянном небосклоне. Прозрачные капли блестели бриллиантами на его лице и кистях рук.

Забытые и затерянные прибрежья, где в степном ветре живёт стук копыт скифских наездников, а в море осталась плескаться красота отжившего времени с парусным и гребным флотом. Ему казалось, что он вплывает в минувшие века, ведь они, как вода, волновались вокруг. Палитра времени хорошо жила и изящно вписывалась в морскую толщу.

Прямо по курсу показался мыс Такиль ( от слова « такил» – «жертва», «жертвенник»). Как гигантский скифский курган горой Хоручу-Оба, высотой 104 метра, вознёсся он над морем. Крепкие горные породы – известняки слагали его обрывистое тулово, а море окружало мыс рваными скальными рифами, коварными отмелями, где не раз терпели кораблекрушения многочисленные суда разных эпох, когда Понт приносил очередное приношение Жертвенному мысу. Здесь корабельное кладбище, где утопленники лежат с мачтамикрестами и рассыпанными кладами от золотых монет до бронзовых пушек, где уродливая Ржавчина с рассыпающимися и гнилыми клыками изгрызла сверкающие лики корабельных металлов и прочного железа.

Каяк своим твердым, но тонким пластиковым телом почувствовал опасность от столкновения с острыми скалами или ржавым остовом потонувшей посудины. Осторожность движения передалась и капитану, он внимательно оглядывал фарватер. Ведь они превратились в единое мифическое целое, как кентавр – человекконь, а здесь каяк слился с калекой Фантиком. Кентавр Хирон, воспитатель Ахиллеса и многих других греческих героев. А каяк и капитан – «Потомок Митридата Понтийского». Очень стали похожи на морского бога Палемона, пастуха дельфинов. Ведь рядом плескалась Левкотея – морская «белая» богиня, божество пенистых волн. Она была смертной женщиной Ино, дочерью Кадма и сестрой Семелы, матери Диониса. Гера, ненавидящая из-за Семелы, любимой Зевсом, всю её родню, наслала на Ино безумие, и та бросилась в море с маленьким сыном Миликетом на руках. Боги превратили её в морскую богиню, а сына её в морского бога Палемона, владеющим стадами дельфинов.

И гикнул Фантик громким голосом, словно он и вправду стал Повелителем дельфинов, вызывая местного «лоцмана» по безопасной проводке «Потомка Митридата Понтийского» среди замерших в волнах и бурунах клыкастых скал. И, как в сказке, появилась милая и прыгучая Афалина, из черноморской порода дельфинов, и повела корабль за собой, минуя подводные утёсы и песчаные мели.

Какое наслаждение испытывал капитан в гребле, когда каяк послушно повинуясь взмаха весла, летел за стремительным дельфином, будто был у него на невидимом поводу. А «лоцман» умело исполнял свою роль и выводил «Потомка» в пролив, оставляя Такиль без жертвоприношения. Чтобы не вызвать гнев и месть рокового места, Фантик сыпанул в море горсть современных монет. И оно жадно глотнуло денежное приношение, хотя ожидало богатое кораблекрушение. И каяк свободно скользнул в Боспор Киммерийский.

Боспор или «Бычий брод» – так в древности называли этот пролив, разделяющий Европу и Азию, по легенде путь через пролив был настолько мелким, что использовали быков для переноски грузов. Ещё «Киммерийская переправа», по древнему народу, некогда проживавшему в окружающих местах. Киммерийцы – один из древнейших народов Северного Причерноморья. О них есть упоминания в ассирийских надписях У111 века до нашей эры, не забыл в стихотворных строках о киммерийцах и Гомер в поэме «Одиссей». И до наших дней докатились имена: Киммерийская переправа, Киммерийские стены, гора Киммерий, два города ( один на азиатском берегу, другой на европейском) с одинаковым названием Киммерик, где уже в одном побывал капитан на костылях.

Морская вода, вытекающая из Керченского пролива( Боспор Киммерийский), заструилась густым зелёным цветом. Напротив Такиля лежал мыс Панагия ( «Божья матерь»). Но опасности в виде отмелей, скальных рифов, ржавых скелетов затонувших кораблей встретили легко и наивно скользящего «Потомка». Хищные лапы песчаных кос незаметно протянулись под мерцающей водной поверхностью, чтобы накинуть удушающую «косу» и остановить весёлый бег корабля, медленно и безвозвратно погружая его в песочную пучину.

– Прочь с пути, морские преграды! – смело восклицал разгоряченный встречным ветром неистовый капитан Бесстрашия по имени Юрий Лишаёв, а по кличке Фантик. И словно подчиняясь воле неутомимому и неугасимому порыву, только искалеченному, но непобедимому капитана Бесстрашия расступались отмели, отступали скалы и остовы сгинувших кораблей, пропуская легендарного «Потомка Митридата Понтийского» к столице государства – Пантикапею. И ещё зорко за опасностями моря смотрела Юлиана, остерегая своего любимого капитана.

Из толщи воды точно вырос мыс Акра ( в переводе «мыс», «возвышенное место», «крепость»), где стоял античный город, проживший больше всех городов Боспора по времени жизненной истории. А теперь самый богатый для археологов, они нашли здесь 400 древних монет. Мореплаватель прищурился, он, будто увидел среди мокрых камней золотые кругляшки сверкающих монет с изображением колоса, плуга, осётра, зерна, быка, львиной морды, сатира со звериными ушами и ордерных фасадов дворцов, храмов и оборонительных сооружений. А на обороте монет были вычеканены лев, рыба, лук в горите, грифон, пьющий Пегас, атрибуты Диониса. Мифическое чудовище – грифон служил гербом столицы. Тяжёлый золотой невод рябил в играющих лучах Акры. Запах соли и моря, точно аромат античных времён, дохнул от позлащённых камней, каменных и железных якорей античной эпохи, от якорной стоянки Акры, от её оборонительных стен и башен, от чёткой городской планировки уже разрушенных домов, а теперь всё замытых песком и прошедшими веками. А в карманах капитана сейчас сиротливо звенела дешёвая монета с отпечатком украинского трезубца.

Внезапно солнце озарило узкую поверхность пролива. Черные и белые паруса торговых и рыбацких кораблей спешили по своим маршрутам, словно лебеди плавно скользили по зелёному зеркалу. А военные гребные триремы тяжело утюжили закатную воде острыми носами, расписанными «глазами» и восседающими на них деревянными божествами, Облака, как призраки, стелились по берегам, воссоздавая архитектурные эскизы античных городов.

– Мой путь с любовью и поклонением к Митридату – божественен в бессмертной красоте! – воскликнул гребец каяка, поражённый панорамой Бычьего пролива, возродившегося из ушедшего времени и прояснившимся перед ним чистыми красками. Мечты и думы на закате, как волны живые, несли каяк капитана к Боспорскому берегу, где на песочном пляже он скоротает ночь перед встречей с Пантикапеем.

Античный город Тиритака в переводе – быстрое течение, предстал перед ликующим моряком. Упругая волна, словно дельфинья спина, далеко протащила каяк по отмели и ушла в пенной радости назад. И тень города и тишина глубокая встретили сошедшего на берег моряка. Но скрип песка, как шелест шелковых одеяний, как шаги призраков, качались рядом с прогулочным путём капитана Бесстрашия. Далеко идти ему не пришлось, откуда-то из грёз давних дней появилась Богиня Афродита, одетая в белый хитон и гиматий, а головным убором её был высокий калаф с наброшенным на него покрывалом. По греческим поверьям Афродита всегда оказывала услуги мореплавателям.

– Тебе нужна помощь, моряк? – спросила она.

– Нет!

– Что ты ищешь в здешних местах?

– Сочетанья прошлого и нынешнего.

– Зачем тебе тревожить ушедшее время?

– Из глубины веков мерцает свет далёкого прекрасного, ведь ты явилась мне.

– Но сейчас умами твоих современников правит христианский Бог?

– А мне дорого счастье Боспора античного времени и твое предназначение в зрелых полях, плодоносящих садах, в растущих и поющих травах и цветах. Твоё покровительство любви и свадьбам. Я вижу мою восхитительную и любимую Юлиану среди роскошных и райских роз.

– Напрасно ворошишь отжившее?

– Но любовь одна во все времена и никогда не исчезает!

– Для чего ты ведёшь свою ладью вглубь веков?

– Мне интересно увидеть тайны земные, скрытые в былом времени.

– Остановись! Ведь путь твой пройдёт сквозь страдания и мучения.

– Ну и что, ведь они так похожи на наши трудности. А твоё блистание, Богиня, в черной ночи так привлекательно, как восходящая золотая заря!

– Счастливой дороги в Пантикапей!

– С твоим именем, Афродита, пройдёт все моё путешествие!

– Если поклоняешься мне, то тогда благословляю твой трудный и роковой путь!

– Нас связывает и охраняет – Любовь с её вечной красотою и нежностью!

– Ты прав – её невозможно задушить или убить!

– А меня ты забыл, Юрочка? – ехидно вдруг раздался голос Юлианы.

– Нет, дорогая, ты близкая и родная, а Афродита – богиня!

* * *

… В оставшиеся часы ночи капитан Бесстрашия не мог уснуть и вывел корабль в пролив. Слева по борту на высоких холмах тревожно горели костры. Над Фанагорией тоже был виден красный отсвет пылающих огней. А в зелёном стекле неба и моря искрились и купались звёзды.

– Ладья, а звучит красиво! – вслух произнёс капитан название его каяка, которое произнесла Афродита. Лодка была похожа на большую рыбину с нарисованными глазами и хищным носом. Но сейчас она кокетливо «играла» вишнёвыми зрачками, будто морская принцесса на бурунном «балу».

Взошло солнце. И юное утро пришло с востока. Стало теплеть, хотя по проливу гулял свежий бриз. Но мир вокруг сиял млечной синевой и белым узором прибоя. В глубине залива появилась столица Боспора – Пантикапей, раскинувшийся дворцами, храмами, крепостными стенами, башнями и домами по трапециевидной горе. Солнце играло лучами по мраморным колоннам и черепичным крышам. Акрополь плотно окружили войска. Перед пёстрыми рядами воинов на стене в пурпурной мантии величественно и спокойно стоял прославленный царь и полководец Митридат в высокой золотой китаре, с драгоценным мечом в правой руке, а в левой держал бриллиантовый скипетр. Всё пышное и многоцветное богатство ярко сияло в лучах взошедшего светила.

Капитан Бесстрашия – Юрий Лишаёв, зачарованной открывшейся праздничной картиной античности, поднял в руках весло, с восхищённым криком:

– Хварно! – тоже приветствовал царя. И тут же почувствовал какую-то грозовую напряженность, повисшую над цитаделью. И Юрий Лишаев понял, что его каяк появился перед Пантикапеем в то роковые утро, когда восставшие воины во главе с сыном царя Фарнаком смели Митридата с престола. Не желая попасть в плен и быть оплеванным своими предавшими поданными, а потом римлянами, он уговорил телохранителя Битойта выставить боевое копьё, пал грудью на острие и принял мученическую смерть. Юрий Лишаёв вспомнил свой фантастический сон и пророческие слова-завещания Митридата, обращённые к нему.

– Царь Митридат Понтийский! – обратился Фантик к античному прадеду. – Ваша героическая смерть вошла в мировую историю, вашим именем названа гора Митридат, где стояла крепость Пантикапея! Вы – герой Боспорского царства!

– Благодарю тебя, потомок, за благодатную весть! – тихо промолвил царь окровавленными губами и глаза его остекленели от страшного поцелуя Смерти, пронзившую острым копьём его грудь.

– Я выполняю ваш наказ и прославляю ваша имя в плавание на ладье вокруг Боспорского государства, с посещением античных городов! – будто стал оправдываться наш мореплаватель, увидев губительную трагедию Митридата.

– Плыви, потомок, освяти берега Боспора своим мужеством и геройством, пусть все знают, что дух и сила Митридата живёт в его смелых потомках!

– Хварно! – опять приветствовал Фантик наказ царя древним греческим кликом, его молодое сердце слилось в скорби, в горячей боли о пролетевшей истории, где он ничего не мог поправить или помочь Митридату.

– Люби печаль и радость, ведь это осязаемые и духовные поэмы жизни! – не умолкал глас умирающего царя Митридата, уже превратившегося в историю и ставшего легендой Боспорского государства.

– Я постараюсь ярко очертить ваш образ, напоминая современникам о славном прошлом нашей родной и любимой земли!

– Спасибо, отважный мореплаватель, что сделаешь мой вечный сон, сияющий правдивыми воспоминаниями об ушедшем грозном времени и обо мне.

Капитан Бесстрашия причалил к берегу. Керчь встретила и приветствовала его статуями грифонов, стоящих у лестницы на гору Митридат. Грифон – это образ Птицы Силы, сказочное существо, вошедшее в античную мифологию с островов Индийского океана. Грифон сочетает в себе тело льва, а голову и крылья птичьи. Грифон стал в греческой мифологии служителем богини Немезиды, а в славянской – защитным божеством. Воплотился грифон и в христианстве в символе Иисуса Христа, как слияние божественной и человеческой природы, как охранник храмов.

В правой лапе грифона покоится золотой ключ, ещё далёкие греческие учёные-мистики предполагали, что в Пантикапее находится вход в другой мир, куда может ступить только достойный. Грифоны бдительно стоят на страже, отгоняя от таинственного входа недобрых людей, вручая ключ лишь благим и благородным.

А керчане в сквере у подножия горы установили памятник могущественном царю Митридату У1 Евпатору.

* * *

Навстречу, будто от бушующего бунта в Пантикапее, пошла широкая зыбь. Волны волновались и змеились, отворачивая нос ладьи от городской пристани, где как на центральной агоре толпился взбудораженный народ Боспора, то здесь толкались другу от друга десятки малых и больших судов – военных и торговых, рыбачьих и разукрашенные корабли высшего сословия и царского флота.

Тяжёлые и крутые волны, точно налитые голодом, горечью, несчастиями простого народа и злобой, завистью, коварными замыслами богачей ходили зыбкими ударами, мощно поднимая и упруго вознося ладью по гребням бегущих водных гор.

Мореход не стал сопротивляться и повернул свой узкий и острый каяк в пенный след катящей хляби. Уходящие к проливу валы приняли в возмущённый ряд хлипкоё судёнышко с пышным именем царя Митридата, сейчас уже низложенного и растерзанного восставшими войсками во главе с изменившим отцу сыном Фарнаком.

Блеск воды и волн, как воинские щиты несметной армии, колебались перед глазами капитана, плывущего в мертвом молчание пролетевших веков. И будто оттуда, из далёкой античности, упал ему на грудь живой муравей, принесённый ветром с возникшего по пути древнего сарматского рифа или Карантинного мыса. И вспомнил капитан прочитанные страницы истории о Боспорском знаменитом городе Мирмекий ( «муравей, муравейник», или «риф, подводная скала»). А прославился Мирмекий не своими богатыми склепами с мраморными саркофагами и мощёными двориками, где стояли дома состоятельных греков, выходцев из Милета, а совсем рядом находились примитивные землянки варваров местных племён. Прославился город тем, ведь в нём родился скиф Ахиллес. Это он стал потом героем Троянской войны. За буйство жестокого характера, за высокомерие и презрение к горожанам, они изгнали строптивого из Мирмекия. Наш земляк очутился в Фессалие на севере Греции. Ахиллес совершил под Троей множество подвигов, но через десять лет войны его поразила стрела Париса, попав в единственное уязвимое место на теле Ахиллеса – в пятку. Греческие легенды воспевают своего героя, хотя по внешности и вспыльчивому характеру, он был похож на скифа, светловолос, голубоглаз, смел, яростен в безудержной отваге. Олимпийские боги, даже после смерти Ахиллеса, оставили дух героя на Понте на острове Змеином, а длинную песчаную Тендровскую косу называли тогда Ахиллесовым ипподромом. Для троянского героя греки строили храмы и приносили множество пожертвований.

Капитан Бесстрашия будто почувствовал в себе родственность духа с Ахиллом, теперь они оба кровно связаны с Боспором. И точно в ушах капитана вдруг прозвенел, как натянутый нерв, боевой клич Ахиллеса – Мирмендонцы ( а точно и правильно – Мирмекийцы) – за мной! И в страшном испуге от мощного клика, точно львиного рыка, рассыпались и бежали троянские воины. И с гордостью прочёл капитан гомеровские строки из поэмы «Илиада»:

Сейчас в двух мирах присутствовал своей жизнью капитан Бесстрашия – в античном далёком и совремённой действительности. Он греб размеренно и упорно, каяк послушно скользил над морем, плескавшимся у тех берегов, как и много веков назад. Лишь время другое, но такое же, летящее над миром, в солнечном пламени и страстей человеческих. Руки капитана будто держали ни гребное весло, а Грусть людскую за ушедшей историей.

Окунул весло вправо – и открылись огни современности, гребнул лопастью влево, и потекли изящные архитектурные строения античности.

Внезапно предательский туман, как подлый заговор, вдруг окутал пролив, упал вязкой непроницаемостью и неприветливостью, как выдох ослеплённых и одураченных боспорян, отрядов воинов-гоплитов и рабских окровавленных и обездоленных ртов восставших на площади у акрополя Пантикапея.

– Куда повернуть корабль? – вслух спросил растерянный Фантик.

Но тьма тумана, как пролетевшая вечность, клубилась перед ним.

– Где чистая вода и открытая земля? – продолжал он бросать вопросы в молочную мглу.

– Мы здесь! – неожиданно последовал ответ.

– Кто вы? – опешил мореход от туманного ответа.

– Античные города – Парфений и Порфмия!

– А где вы стоите?

– Нас давно уже нет, даже археологи не могут найти наше местоположение.

– А кто же разговаривает со мной?

– Светлые души исчезнувших городов.

– А вы разбираетесь в лоции пролива?

– Наши лики, как зарницы, блистают над морской переправой из Европы в Азию, в боспорские города Кепы и Фанагорию!

– Тогда прокладывайте мне путь?

– Бессмертье прошлого тенью бродит за нами, а белая луна сверкает светящимся овалом вокруг наших градов-голов.

– Мне нужен точный маршрут, а не ваш прошлый божественный ореол.

– Пусть наши серебряные городские головы служат для тебя маяками, только они колеблются, передвигаясь и мелькая на суше и волнам, ведь море сейчас наступило на берег.

– Хорошо, буду искать, и плыть на блуждающие огни! Мрачный сумрак стал рассеиваться, и морской пролив вымостила бегущими и танцующими блёстками яркая луна. Каяк-корабль чёрной птицей скользил над расплавленной свинцовой водой, выискивая знаки и силуэты античных городов, стоящих у начала знаменитой переправы. Каяк будто нёс печальную весть о смерти царя Митридата. Грустным взором взирала луна с высоких и дальних небес.

Но вот задрожали на суше и в глубине моря древние образы античных городов Парфения и Порфмия и застыли силуэтами, подобно двум седым старикам, сидящих на разных берегах узкого залива.

В древности Порфмий являлся самым подходящим местом для переправы из европейского Боспора на азиатский берег на песчаную и длинную косу Чушка. Подъезд по суше к проливу очень удобен, ведь в других местах стояли скалистые и обрывистые склоны. Да и вытаскивание легких судов на берег без препятствий не составляло большого труда. Также это место пролива было защищёно от сильных северо-восточных ветров. Близость Порфмия к переправе способствовало оживлённой торговле и экономическому благосостоянию города. Порфмий означает – «место для переправы».

Парфений с такой же судьбой, как и Порфмий, только остатки города нашли у Сипягинского мыса, всё остальное ушло под воду. А стояли друзья-города на берегу залива, занесённого земельными выносами из балок и морских песочных наносов. Парфений имел даже водопровод из керамических труб с горы Хрони.

И увидел мореплаватель среди камней и песков, словно качающиеся серебряные головы городов, под светом удивлённой луны. И в шорохе глухом, и в плеске волн услышал капитан оживлённый и волнующий разговор двух древних боспорцев. Они с трепетом говорили о Богах, покровительствующим им и городам. Лились простые рассуждения о солнце, о дожде, о зреющем урожае, о рыбной ловле, о торговле шумной, о скифах грозных, о детях подрастающих и здоровых, о весёлых праздниках, о удачах и горестях жизни, о счастье, которым надо дорожить, ведь другого не выпадет им, да и нет на свете.

* * *

… Ударила громкая сирена, из тумана вынырнул пограничный катер, и влажное лицо капитана Бесстрашия от солёных брызг окружила бесцеремонная современность, тут же раздался грубый оклик, и полетели вопросы, как булыжники:

– А нy-ка стой, беглец? Кто такой? Что ты делаешь в территориальных водах Украины? Документы есть? Кто разрешил плавание в одиночестве? Покажи паспорт!

– Паспорт гражданина Украины лежит в непромокаем мешке, и доставать под дождём и туманом я не буду, о моем выходе в море предупреждена пограничная застава в Судаке, свяжитесь с ней и получите точный ответ. А отсюда, кстати, я не могу удрать в Турцию! Так, что оставьте меня в покое и не мешайте встречи с Митридатом!

– Здесь мы командуем, подойдите к борту катера и поднимитесь на мостик для выяснения вашей подозрительной личности! – последовал приказ.

– А это вы видели? – Фантик отложил весло и выдернул свои костыли.

– Каким оружием ты нам угрожаешь? – тупоголовые пограничники ничего не могли понять.

– Костылями, я – инвалид!

– Так сиди дома в инвалидном кресле и не мешай нам охранять границы государства!

– Этот совет дайте своим жёнам и детям, а я потомок царя Митридата У1 Евпатора и по его велению проплываю по морским границам Боспора!

Неожиданно с катера вышколенный боцманпограничник бросил железную кошку, и она впилась острыми когтями в брезент, укрывающий больные ноги капитана Бесстрашия. Он скорчился от боли, но быстро выхватил нож из-за пазухи и перерезал верёвку на кошке, а её выбросил в море.

– Ты чего, гад, наше добро губишь? Я тебе за утопленную кошку руки обрублю! – стал угрожать бравый пограничник.

– А не хочешь костылём по голове получить? – Ахилловская ярость обуяла капитана.

– Да мы подобных жоржиков-рыбаков ловим десятками и привозим для отчёта на заставу!

И тут же новая веревочная петля, мастерски пущенная рукою боцмана с катера, обвила тело капитана Бесстрашия и рванула его из сидения каяка. Петля крепко скрутила капитана, и он стал беспомощен – руки связаны, ноги висят плетью. Но издевательство над инвалидом вдруг остановила невидимая магическая сила. Она сработала быстро и хлёстко, неожиданно кисти дуракапограничника, тянувшую верёвку, онемели, а сам он потерял дар речи. Эта стрела, пущенная из античного времени, пронзила современного самодура. Да и остальные «герои-пограничники», стоявшие на палубе катера, один за турелью пулемёта, другой на мостике, тоже остолбенели в немых позах.

– Моряк мятежный, не бойся никаких опасностей, сила и энергия Боспорского царства с тобой! Наша память всегда поможет тебе, и остановит природные бури, грозы, пламя и человеческую дурь и подлость.

Фантик хорошо понял, кто произносит фатальные тирады, и защищает его от житейских передряг.

А катер пограничной службы Украины вмиг растворился в пространстве, будто его стёрли резинкой с карандашного рисунка Керченского пролива. Остались только рваные отверстия от острых лап морской «кошки» на продырявленном брезенте, да кровавые ссадины на ногах инвалида. Грифельные эскизы берега мягкие и расплывчатые, где терялись архитектурные ансамбли античных городов Боспора, едва прорисовываясь своими гармоничными линиями и торжественным зодчеством видимых строений с классическими ордерами, где доминировали дорический и ионический.

Что ещё надо? И вновь заскользила быстрая ладья над тяжёлым и черным морем с одиноким капитаном Бесстрашия на борту. Корабль, летящий над Боспором и временем, а разве остановишь смелого моряка!

Курс на мыс Фонарь, где выход в «Меотическое озеро». На скалистом и остром профиле берега горел огонь – маяк Фонарь, указывающий точный и правильный путь капитанам кораблей: одним на выход в Азовское море, а другим на вход в Боспор Киммерийский.

Похолодало, но работа веслом хорошо грела капитана, только жажда иссушило горло, и он оставил весло, воткнув его рядом под брезент, а сам достал термос и налил в крышку-кружку тёплый чай, настоянный на ягодах шиповника, барбариса и сухих лепестков крымской розы. Душистый и ароматный напиток моряк пил с большим удовольствием.

– Конечно, Великий царь Митридат, я не смогу сравниться с вами по сбору лекарственных растений, ведь ваше снадобье, которое вы пили против отравления вас ядом, насчитывает 73 компонента растительных видов! – уважительно произнёс капитан.

– Тебя ведь никто не будет травить, а вот меня много раз пытались, но я приучил свой организм к ядам, которые подкладывали мне в пищу.

Что между сказкой и проходящим плаванием упорного моряка, но ведь он сейчас плыл вокруг Боспорского царства, а дух Митридата, прорываясь сквозь века, витал над ним, и это было реальностью сегодняшнего дня.

Юра Лишаёв поднял голову и среди белоснежных облаков, текучих стройным рядом, будто долгое и длинное время, он увидел величественный силуэт мифического Митридата в пурпурной тоге. Морские волны, как людские головы, качались перед ним, словно легендарное войско, собранное царём против воинственного Рима. Могучее эхо голоса Митридата летело гулкими громами с грозных небес:

– Я – свет Боспорского царства, лучи которого озарят нашу землю легендами и сказаниями на долгие тысячелетия. Жители с благоговением будут относиться к прошедшей истории и дадут моё имя гордой горе, где возвышался акрополь и агора Пантикапея!

И придёт то славное время, когда долгожданный свет счастья засияет для горожан ночной зелёной звездой и ярким солнечным ликом.

И ты, капитан, своим плаванием-подвигом станешь первой ласточкой, летящей из райских кущ, засверкаешь первым лучом успеха и надежды для истинных граждан, рождённых в Пантикапее – Керчи!

Волны вздымались в последнем штормовом порыве и неслись со стремительной скоростью, вспучивались вокруг, словно задумали утопить каяк с капитаном обратно в прошедшее время, но его ведь нельзя повернуть вспять, а потому лишь быстро болтали судно на пенных и певучих гребнях. Поставить лодку против гибких и кипящих валов капитан не мог и не хотел, а наоборот использовал попутное движение и весёло летел в брызгах и бурление пролива.

Сила и выносливость ярко выражалась в уверенных взмахах весла капитана Бесстрашия, чётко ведшего свой легкий корабль сквозь внезапно пролетевшую бурю.

Волны морского пролива поднимали каяк к современной Керчи с пригородами и посёлками на крутых уступах. То проходил корабль мимо Боспорского государства с античными городами и мраморными площадями, окунаясь в густой туман или всплывая к сверкающему солнцу, где капитан слышал, чувствовал и видел вечность или сон протекающих дней, там стонала и смеялась пролетающая блаженно-беспечная жизнь на берегах Леты.

И высокий мыс Хрони – от греческого «хронос» – «время» – с пологими склонами застыл над морем башнеобразным уступом. Контуры побережья очерчивают небольшие мысы-выступы из череды скальных оползней, тонущих под водной толщей Азова, где опасен путь большим и тяжёлым кораблем, но не легкому и быстрому «Потомку Митридата».

Странная судьба выпала капитану с муками, страданиями и сияющими видениями и воспоминаниями, будто он прожил тысячелетия, ведь вода, воздух, земля совсем не изменились и также текли, дышали, стояли вокруг.

Он внимательно рассматривал каменные рукотворные остатки антики, встречаемые на своём пути, ведь они несли прекрасный дух далёкого времени. Капитан словно заглянул в дивные окна золотых глубин небес, где отпечатались прошедшие мятежные события.

Погиб Митридат и воскрес, вернулся легендой в следующую и новую жизнь.

Его душа, как божественное вдохновенье, дышала и вилась над любимым Боспорским государством. Но маялся царь, страдая и переживая от грозовых и кровавых дождей-дней, что порой низвергало небо на цветущую землю царства, покрывая огнём, горечью и гибелью…

Осенняя погода переменчива, холодна и хороша, а небо театральным блестящим зелёным занавесом падало на морские брега Азова. Капитан вёл свой корабль на запад, вдоль гряды – урочище Большой вал по Булганакской бухте, где мутная вода, будто медная, тяжело разлилась и плескалась у ассиметричных склонов – один пологий, другой крутой. Кажется, он проходил мимо горного разлома, где в далёкой древности произошло гибельная катастрофа со смещением горных пород. Не об этом ли упоминает античный автор 1У-111 в. до н.э. Флигонт из Трали.

«… при землетрясение на берегах Меотиды ( Азовское море) раскололся холм и в нём обнажились кости древних животных…»

Внезапно Фантик ощутил необъяснимый страх, появившийся без всякой причины на непредвиденную опасность. Даже кольнуло в груди, словно кто-то предупреждал об несчастье. Что случилось? Откуда идёт угроза? Сначала он ничего не мог понять, а потом догадался.

« Это, наверное, боль и страдания земли, разорванные древним землетрясением, застыли в изгибах берега?» – предположил капитан. « И кричат, предостерегают мореплавателей о спящей здесь роковой опасности!»

Он не причалил каяк тут к берегу, а поскорее миновал неуютное место, стремясь ещё до сумерек выгрести к мысу Тархан. Его абрис тоже не радовал глаз, а трагически застыл, и от него также веяло скрытой угрозой, его плоть изрезали множество балок и нагромождения скальных оползней, обрывы, уступы.

Мыс Тархан, словно былинный вождь, весь в боевых шрамах от былых сражений, вырисовывался на фоне заката-пожара, блистая каменными доспехами. Топоним Тархан предположительно переводится как «аристократ», «благородный человек» и, конечно, «вождь», так подходящий к нашему эскизу с заходящим солнцем.

Капитан тоже сравнивал свой автопортрет с рельефом скал, иногда пристально вглядывался в обрывы, и видел там суровые черты лика, вырубленного из каменной толщи с измождёнными линиями морщин, печалью и грустью. Пепельные волосы из выгоревших трав ниспадали на лоб, развевались на ветру, а потрескавшиеся губы шептали молитвы и солнечные блики, как радостные глаза, пламенели под выгнутыми изгибами бровей. В скальных скулах застыла воля и решимость.

– Здравствуй, Тархан! – поздоровался капитан с местным вождём-аборигеном.

В ответ ровный рокот прибоя, будто приглашая смельчака на вечерний покой.

– Я проведу ночь среди твоих владений? – спрашивал капитан Бесстрашия.

Молчаливое согласие каменного исполинского Вождя.

– Неведомая жизнь скрыто в твоём обличье.

Серебро пенных улыбок, горсть пляжного песка, колышущиеся подводные травы и удивительное головокруженье от встречи с незнакомым и таинственным углом Крыма.

– Милая отрада льётся в моё сердце от увиденных новых картин Родины! – Патетика слов капитана слилась с Любовью сердца.

– А меня ты совсем стал забывать? – с обидой проговорила далёкая Юлиана, пытаясь лунным ликом прорваться сквозь строй тяжёлых туч.

– Не ревнуй, дорогая, меня к красивым, но мертвым скалам!

Ночь прошла под тёмными бурными облаками, где луна, как медуза, плавала и ныряла, бледным фосфорическим обводом.

А впереди капитана ждала новая, хотя и обычная, но недобрая морская опасность – бухта Рифов.

* * *

… Поезд из Симферополя в Керчь приходит рано утром. Мы – друзья Фантика приехали к нему на встречу на берегу Азова. Я – Владлен Гончаров, его бывший тренер по скалолазанию, а теперь старый и седой любитель-ходок по Крыму и Евгений Самулёв страстный путешественник и кровный друг Юрия Лишаёва по крымской истории. Один потомок Митридата, а Самулёв откопал свои родственные связи со скифским царём Скилуром. Правда, многие недоверчиво относятся к таким историческим фактам, но ведь осталось потомство от великих крымских имён, так что давайте не будем гадать – какие фамилия носят их нынешние современники. Все трое – инвалиды, о травмах Фантика уже упомянуто, у меня пробита голова от камнепада и сломан голеностоп от другой альпинистской аварии, а Самулёв страдает плохим зрением и неудержимой тягой к молодым женщинам, хотя уже подержанный пенсионер, но бодренький и активный в многочисленных походах, где снимает изумительные фотопейзажи, как волошинские акварели.

Старая авто «Жигули» с шофёром-частником за сносную плату довозит нас в село Курортное, бывшее Мама Русская. В нём остались ещё низкие каменные домики, чисто выбеленные, с синими рамами, а крыши покрыты марсельской черепицей. А по улицам важно шествуют утки и гуси, но безлюдно. Мы поднимались по горному склону на мыс Зюк. Впереди открылись красноватые скалы с кобальтовыми тенями. Целую тысячу лет с У1 в. до н.э. по У1 в. н.э. здесь на самой вершине мыса процветала жизнь в античном городе Зенонов Херсонес, одном их трёх главных на Меотическом болоте, как называли древние греки Азовское море.

Ветер с моря кружил и толкал нас среди скал и развалин, будто мы толпились среди силуэтов древних жителей, высыпавших из своих жилищ, чтобы посмотреть на незнакомцев из будущего. А мы с любопытством рассматривали каменные остатки былой красоты, так воздушно возведённых над обрывами скалистого мыса Зюк. Мастерство древних строителей удивляет и восхищает, сумевших среди скал «свить» уютный и милый град с крепостными стенами. С него открывались щемящие дали цветущего моря и марево гряд с колышущимися равнинами. Здесь пахло морской солью и степными травами. Зелёные волны и седые ковыльные валы. Горький, но приятный и жгучий аромат высохших водорослей и полыни, кружил наши головы и будто впитывался в мечты и мысли.

А видения воскресали фигурами предков и пращуров среди угасшего, забытого и затерянного города. Мерный шум прибоя, молчанье мертвых, игра воображенья и движущиеся отраженья приносили печаль, страдания и изнеможенье, но утро рождало музыку пленительного мучения, когда очень хотелось слиться с тишиной забвенья, застывшей солнечной синевой над мысом Зюк.

– Алло, где ты находишься, Фантик? – Евгений стал в эфире искать капитана каяка.

Мировая пустота окружала нас, как вдруг сквозь космическое пространство к нам долетел хриплый голос блуждающей морской одиночки.

– Я у мыса Тархан! Впереди – бухта Рифов! Сильный ветер дует с моря и сносит каяк к берегу, но постараюсь выгрести к Зюку.

– Где встретимся? – спросил Самулёв.

– Идите на запад вдоль берега, я постараюсь догнать вас, и заночуем вместе на каком-нибудь уютном и прелестном пляже.

– Хорошо будем держать телефонную связь.

– Только вызывайте под вечер, у меня садится аккумулятор телефона.

И смолк голос капитана, словно он пропал в бесконечности веков и оказался в античном времени Митридата. Вот он на белом коне в сверкающих доспехах, сияющей китаре и пурпурной с золотым мантии, пышно ниспадающей до земли. В руке он высоко держал скипетр с искрами алмазов, обращаясь за помощью к Олимпийским Богам, чтобы они помогли победить ему далёкий и могущественный Рим.

А капитан монотонно поднимал весло и упорно грёб сквозь пенные буруны, вскипающие вдоль трёхкилометрового подводного рифа в полукружие Тарханской балки.

Там, за бурунами, безлюдный берег привлекал и манил золотой роскошью песчано-ракушечного пляжа. Каяк танцующе скользил и лавировал среди каменных рифов, умело обходя заросшие клыки, ведь он был лёгок и мал для страшных «челюстей», которые могли бы задержать его плавный бег.

Отражая веслом волны зелёного света, капитан улыбался Азову, наслаждаясь своим плаванием. Море ритмично и ровно шумело. Ничего не вернуть, спят спокойно и сладко греки-герои, основавшие Боспорское государство на краю далёкой Ойкумены, лишь царь Митридат не хочет и не может забыться в вечном сне, потеряв покой, продолжая блудить по любимой земле даже в беспокойных душах своих сильных и смелых потомках.

Отсюда, от бухты Рифов, мыс Зюк был похож на морское чудище, легендарного змея, обитающего в водах Чёрного и Азовского морей. Такое же драконье туловище со скальной пастью и длинным хвостом. Будьте безрассуднее! Будьте беззаботнее! Сочетайте свои упоительные сны со сказочными видениями, встающие в синих и изумрудных очертаниях берегов Крыма. Капитан любил такие наваждения, тонущие в туманах, дыму, огне, звёздных россыпях, солнечном сияние, жемчужных рассветах и вечерних созерцаньях и раздумьях.

А друзья Фантика брели по песочному перешейку между озером Чокрак, знаменитом своими лечебными грязями, и простором Азова.

* * *

С болезненной судьбой, выпадающей разным людям, бороться трудно, порой и бесполезно, но иногда природа сама приходить на помощь страждущим. У меня давний перелом ноги от удара сорвавшегося камня на альпинистском восхождении, и боль вдруг пронзает мою конечность. А рядом разливается грязевой лиман, его лечебная слава известна человеку с древних времён. Конечно, я с удовольствием принял целебную ванну.

Какое блаженство опустить обнаженное тело в мягкий, черно-сизый, маслянистый раствор, который приятным прикосновением обволакивает твоё существо и качает тебя в ласковой неге. Этот лечебный и волшебный миг – сейчас моё высшее состоянье, где я тону в счастливом наважденье – сильной надежде на выздоровление.

« На чокракском курорте в лечебных целях использовались чёрная иловая грязь, рапа озера и минеральные сероводородные воды. Запасы целебной грязи составляют 4,8 млн. кубометров. Ею успешно лечили многие заболевания опорно-двигательного аппарата, о чём свидетельствовал холм из костылей, выброшенных исцелёнными людьми у грязелечебницы. Услугами грязеводолечения пользовались также больные радикулитом, гинекологическими, кожными и другими заболеваниями».

«Действительно, уникальные свойства чокракских грязей и рапы позволяют отнести их к одним из лучших с точки зрения использования в практике медицины. Прежде всего, это мощный биогенный стимулятор, который резко усиливает процессы регенерации тканей, повышает мышечный, гормональный и обменный тонус. К тому же рапа обладает иммунно-модулирующим, противовоспалительным воздействием».

Вот две выписки из краеведческих книг, сделанных крымскими учёными о пользе чокракской грязи, превосходящие по своим целебным свойствам другие знаменитые курорты.

Я чувствую, будто неведомый Восторг погружает меня в прелесть земную, что так мне нравится, обнимает живой мягкостью и течёт здоровой липкой радостью по обременённому и измученному туловищу. Я чёрен, я грязен, я будто пробыл века в масляной густоте. Кто я сейчас – измазанный и расписанный шаман или чёрт из ада? Кажется, колдун! Лучше быть ясновидцем. Ведь я слышу мелодии грязи, я вижу сквозь тысячелетия, когда легендарный Митридат – политик, полководец и учёный, ведь его имя заслуженно вошло в латинскую ботаническую номенклатуру, тоже принимал и барахтался в чокракской грязи, лечил своё богатырское тело в благодатном растворе. Музыка жизни и здоровья не меняется – я плыву в грязевом безмолвии, и боль в ноге пропадает, стихает.

Только бы жить и ходить, а больше уже ничего не надо. Хотя спасибо даже за то, что воздухом дышу родимой стороны.

Дороги и тропы легли под наши уставшие ноги вдоль скальной кромки зелёного берега. Поблекшим осенним золотом разукрашены здесь обрывы и утёсы, пленяющие роскошными уголками с драгоценными красножёлтыми пляжами, с ласковым плеском волны, слагая преданья о славе минувшей былого, с блистающим и сверкающим сиянием, о всём, что потеряно и забыто.

Пути двоих чуть разошлись, моё направление – удобная и прямая дорога, а Женя Самулёв ногами выписывает геометрические фигуры, снимая на фото отчеканенные воздушные пейзажи, воспевая рельефный блеск берега Азова. Конечно, он отстаёт от хромого предводителя, от меня.

Впереди стоит военный грузовик, на него три молодца грузят черные мешки с мусором, собранный на уютных бивачных местах у моря, где летом отдыхали романтичные путешественники, но неряшливые и нерадивые, оставляя после своего пребывания горы бытового мусора. А город Керчь бережёт свои красивые уголки от грязи и выслала сюда бригаду на вывоз собранных мешков, полных выброшенных отбросов.

– Благодарю вас, ребята, за ваш благородный труд, за бережное отношение к природе! – приветствую я вспотевших тружеников.

– Владлен Петрович, это вы? – вдруг слышу удивлённый вопрос.

– Ба, Юра! Вот так встреча! – В стройном и ладном юноше узнаю своего нового родственника, недавно женившегося на моей любимой внучке. Он офицер и возглавляет команду по очистке пляжей. Короткая, неожиданная и приятная встреча.

О, скалы Азова! В бронзе и зелени мха, лишайников и белых пятен, и вечности сменяющихся времён года! И пламенный трепет каждого дня. И древние укрепление античности на диком побережье у скалы Зелёного мыса

И шли мы на залитый закатом запад.

Всё, больше нет сил, да и вечер наливается красками тьмы. И пляж оранжево-медный темнеет. Сбрасываем рюкзаки, как вдруг из утёса появляется необыкновенная хищная и яркая рыбина, переливающаяся в густеющей солнечной патоке.

– Ура, Фантик! Да здравствует великий мореплаватель-одиночка! Слава царю Митридату, пославшего потомка в путешествие вокруг Боспора! – восторженно кричим и встречаем нашего героя, веслом добывшего себе победу против бурунов бухты Рифов и дальнего маршрута вдоль обрывистой кромки берега.

Каяк на песке, за корму его тащит руками истрепанный, похудевший и измученный странник моря, радостно улыбаясь старым друзьям. Мы кидаемся на помощь, а капитан, одетый в непромокаемый костюм, вытаскивает из носового трюма на берег своё походное снаряжение: мокрую палатку, примус с газовой горелкой, полиэтиленовую флягу с пресной водой, скудную пищу из дешёвых рыбных консервов, краюху хлеба и тут же кипятит чайник. Дополняем ужин овощами, фруктами, копчёным мясом и сладостями.

Наша радость встречи переливается гордостью за отважного моряка, наполняя сердца нежностью, мы любуемся героем, мы беспричинно смеёмся, закуриваем трубки и хмель протекает по устам, будто коварный туман на пути стремительного каяка.

А рядом висит звезда и тихо улыбается серебряным ликом счастливой Юлианы, ведь она знает, как крепка мужская дружба и как она нужна любимому моряку.

Нисходит тьма, а мы никак не можем наговориться, будто из бокалов жизни льются чудесные слова и рассказы. А усталость качает наши постаревшие тела, у ходоков гудят ноги, а у капитана немеют руки от упорной и длительной гребли веслом. Наконец, расходимся на ночлег – я в палатку, Женя под густой зелёный куст, а капитан засыпает у каяка, привязав его к себе, чтобы ночные ветры-ведьмы не унесли легкий корабль в открытое море.

Глубокой ночью мы втроём враз проснулись, вздрогнув от ржанья коня, смотрим, а над нами всадник звёздный с ликом и фигурой Митридата, лихим танцем приветствовал своих потомков, ставших на колени перед своим кумиром.

Утро холодное в росистом пламени октябрьской зари. После завтрака отправляемся по маршрутам. Мы в пеший проход. А капитан в своё морское, одиночное, и увлекательное плавание по очертаниям Боспорского царства, трудное, но интересное по прочтению славной истории. И образ, и имя Митридата сопровождает путешественников-современников.

Мы дышим предчувствием встречи, мы томительно ждём и блуждаем среди рваных скал и античных развалин. Забытые и заброшенные колодцы, где рядом в исстари жизнь кипела, а сейчас руины и голубые, да пепельные от полыни горбатые холмы. Мы снова вернулись сюда, ведь были мы тут или память Митридата слилась с нами в неразлучные тени.

И дикая скифская степь пролегла перед нами, где ползучие змеи, где прыткие зайцы и вьётся седая ковыль, как печаль, душу волнуя, вспоминает о прошедшем бытие. Спутник мой Самулёв обличьем и видом очень похож на царского скифа Скилура, такие же широкие скулы, умный лоб, высокий рост, удаль и гнев, улыбка и гордость отпечатались в его лике, и подобный семейный жизненный след за спиной из пяти жён и пяти детей. Хотя по легенде о сломанных прутьях у Скилура было шестьдесят сыновей.

А капитан всё мечтая, всё, надеясь, на волшебное свидание с Митридатом, впивался глазами в берег синий, скальный, странный. Пристально смотрит, и дрожь проходит по телу неизвестно от чего, оттуда словно веет счастьем и стоном. И как это чувство называется? А может он выдумал всё это? Но верит он, даже душа задыхается, что узы родства связывают его с Митридатом Понтийским, пославшего во сне капитана в рискованное и роскошное плавание вокруг Боспора, где очаровательные линия и кромка берега сохранилась до сегодняшнего дня.

Село Золотое. Берег. Трое. Звёзды. Море. Белая тень Юлии скользила по песку. Больше ничего. Завтра расстаёмся. Мы на автобусе уезжаем в Керчь. А капитан уходит дальше на каяке через обширный Казантипский залив на Арабатскую стрелку в старинную крепость Азов.

Солёная мгла, сумраком млечным на плечи легла. А в ней отраженье земли Боспора, морей и времени, где трудная, славная, сложная история жизни людей. Нам не приснилось, а у бессмертного Митридата сон вещий и золотой, к которому прикоснулся скалолаз Юрий Лишаёв, по кличке Фантик, по силе и ярости – капитан Бесстрашия, ставший Героем Боспора.