Сегодня я чувствовал себя неплохо. Даром что встал раньше обычного.

Помог коллеге с одним из ветряных проектов и заработал на этом бутылку грушевого сока. Прекрасный подарок, и я быстро с ним разделался, но у меня с самого пробуждения было хорошее настроение.

Ближе к обеду я понял, откуда оно взялось, и едва не рассмеялся.

Сегодня понедельник, а значит, вечером я должен везти мать в больницу. И впервые эта мысль вызвала у меня улыбку.

– Тибо, с чего это ты такой довольный?

Вздрогнув, я обнаружил рядом того самого коллегу, которому помогал утром. Он смотрел на меня снизу вверх, как будто пытался что-то прочитать у меня на подбородке. Я заранее догадывался, о чем он спросит, но мне самому было интересно, что я ему отвечу.

– Э… Что ты имеешь в виду? – Я изобразил непонимание.

– Да вот об этой твоей улыбочке, – объяснил он, тыча пальцем мне в лицо.

– Ты, между прочим, тоже улыбаешься! – парировал я.

– Это я над тобой смеюсь, – фыркнул он. – Так с чего ты такой счастливый?

– Не твое дело.

– Перевожу: это девушка!

– Говорят тебе: отстань!

– Перевожу: да, это именно девушка! Эй, слушайте все! У Тибо появилась…

Я одной рукой схватил коллегу за плечо, а другой рукой зажал ему рот. Наверное, в роли гангстера, которому грозит разоблачение, я был весьма жалок – мой пленник все равно заливался смехом. Впрочем, он понял, что зашел слишком далеко, и умолк.

– Все далеко не так просто, – сказал я, убирая руку, – все равно от нее никакого толку.

– Ладно-ладно, – ответил он все с той же улыбочкой. – Как разберешься, все расскажешь!

И удалился, напоследок подмигнув мне. А я снова погрузился в размышления.

Да, все действительно обстояло непросто. Я сидел и радовался тому, что навещу девушку, лежащую в коме.

День пролетел в рабочих делах, но мыслями я неизменно возвращался к Эльзе. Время от времени я думал и о брате. Когда стрелка приблизилась к 17 часам, мне уже не сиделось на месте.

Я заехал за матерью. Как мне показалось, сегодня она чувствовала себя лучше. Я припарковался на стоянке у больницы, и мы вышли из машины. Видимо, на моем лице все еще блуждала идиотская улыбка.

– Что с тобой, Тибо? Ты выглядишь таким счастливым…

– Да ничего особенного.

В отличие от моего коллеги она удовлетворилась этим ответом. Я согласился вместе с ней зайти в лифт, а не подниматься по лестнице. Мы вышли на шестом этаже и двинулись по коридору.

Мать сделала еще одну попытку меня убедить:

– Ты все еще не хочешь зайти к брату?

– Нет.

– И чем же ты пока займешься?

– Посплю, конечно. Или поболтаю.

– Поболтаешь? С кем? – удивилась она.

– Со стенами, – вздохнул я.

Мы остановились возле палаты 55. Я смотрел, как мать осторожно заходит внутрь. Через приоткрытую дверь виднелась кровать брата, буквально заваленная разным барахлом – бумажными обертками, глянцевыми журналами, пультами. Судя по доносившимся звукам, в палате работал телевизор. Поколебавшись с полсекунды, я все-таки дал двери закрыться.

Нет. Я еще не готов.

Я развернулся и пошел к палате под номером 52. Приоткрыл дверь и заглянул в щелку. Прекрасно, никого нет. Я аккуратно, как будто боялся разбудить обитательницу палаты, закрыл за собой дверь. Странное дело, я все еще не мог решить, как мне себя с ней вести.

Я не сделал и трех шагов, как понял, что в комнате что-то не так. Я почувствовал в атмосфере перемену, и эта перемена совершенно мне не понравилась. Палата была тщательно, даже чересчур тщательно прибрана, а вот у порога кто-то сильно наследил. Аромат жасмина заглушали другие запахи. На полу возле кровати я заметил крошки от ластика.

Сегодня здесь кто-то был. И не один человек. Странно. Может, Эльзу навестили родственники? Хотя это было бы совсем удивительно. Скорее уж друзья. Это объясняло множество следов на полу. Правда, неясно, с какой стати им вздумалось здесь рисовать. Но я быстро оставил эти размышления и сосредоточился на Эльзе. Вернее, на сочетании «Эльза и я».

С самого утра я пребывал чуть ли не в эйфории от одного предвкушения, что вернусь в эту палату. Это ненормально. Я вновь и вновь твердил себе: это ненормально, это ненормально. Совершенно ненормально радостно ждать визита к пациентке, которая не двигается, ничего не чувствует, не мыслит и не говорит, более того, с которой ты даже не знаком. В сотый раз с того момента, как впервые заблудился в этой больнице, я спросил себя, что я здесь делаю. И в сотый раз не нашел ответа. Это не так уж страшно, иногда, пожалуй, ответа можно и не знать. Так говорит мой шеф – правда, неизменно добавляя: «Лишь бы это длилось не больше суток». Сейчас я сильно превысил срок. Наверное, следовало бы установить себе какие-то рамки.

Неспособный продвинуться в своих рассуждениях, я начал продвигаться к стулу в углу палаты. Похоже, все, кто здесь побывал до меня, стояли. На историю болезни в ногах кровати я даже не взглянул. Еще во время первого визита я понял, что врачи не слишком утруждают себя необходимостью делать записи на этих листках. А что касается проводков, трубочек и прочих штук, связывающих Эльзу с ее земной жизнью, то их, насколько я мог судить, не прибавилось и не убавилось.

Словом, с прошлого раза как будто бы ничего не изменилось.

Может, именно поэтому я так упорно снова и снова приходил сюда?

Вдруг эта мысль показалась мне настолько очевидной, что я от неожиданности чуть не задохнулся. Разумеется, именно поэтому я сюда и прихожу! Ведь в этой палате ничего не меняется. Эльза неизменно лежит здесь, бесчувственная, неподвижная. Неизменно дышит в одном и том же ритме. Вещи неизменно лежат на одних и тех же местах, правда, тех вещей – кот наплакал. Один только стул курсирует по комнате, сдвигаясь на несколько сантиметров или метров, но, не будь его, можно было бы подумать, что здесь капсула, время в которой застыло навсегда.

Капсула, в которую мне открыт временный доступ.

До каких пор я буду находиться в этой капсуле? До каких пор в ней будет оставаться сама Эльза?

Я сел, ворча себе под нос. Молодец Тибо – нашел ответ на один вопрос и тут же добавил к нему еще два! Значит, ситуация нисколько не прояснилась. Я немного поразмыслил. Сегодня понедельник. Может, через неделю? Если я отложу решение по поводу этих визитов до следующего понедельника, мне наверняка хватит времени на раздумья. К тому же у меня не миллион вариантов. Либо я продолжаю сюда ходить, либо прекращаю. Что же касается Эльзы, то она либо останется в коме, либо очнется. Я никак не могу ответить за Эльзу, но за себя-то я ответить могу. Хорошо, сегодня я даю себе отсрочку. И прекращаю терзать себя вопросами.

Я скинул ботинки и снял куртку. В зимнее время эта куртка становится похожей на космический скафандр. Чего я только не напихиваю в ее карманы – перчатки, шарф, документы, ключи от машины и от дома, ключи от квартиры матери. Я как улитка – ношу с собой чуть ли не всю квартиру. Хотя вообще-то это не так уж много. Не сказать чтобы у меня в квартире было обилие всякого добра. Не желая, чтобы хоть что-то напоминало мне о Синди, после ее ухода я выбросил кучу вещей, и нужных и ненужных. Мать часто говорит, что моему жилью не хватает индивидуальности, но она говорит много такого, что я сознательно пропускаю мимо ушей, в том числе и этот ее совет.

Я устроился на стуле поудобнее – по крайней мере, попытался. И снова обругал себя за то, что забыл захватить с собой подушку или еще что-нибудь мягкое, чтобы не мучиться, сидя на твердом пластике. Я взглянул на свою куртку. Нет, она точно не годится. Я огляделся в надежде найти что-нибудь подходящее. Увы, ничего. Я зашел в тесную и совершенно бесполезную здесь душевую, еще раз убедившись, что ею действительно никто не пользуется: я не обнаружил ни полотенец, ни халата, которые могли бы заменить мне подушку. Вернувшись в палату, я вдруг сообразил, что мне остается один-единственный вариант. Но меня охватили сомнения. Я только сейчас понял, что с момента появления в палате вел себя совершенно по-хамски.

– Черт! Э-э-э… Прости, Эльза. Привет. У меня что-то в мозгах переклинило. Я задумался. Со мной это иногда бывает… У меня к себе самому столько вопросов, что в двух словах не расскажешь, так что не стану и пробовать. И, честно говоря, вряд ли ты поможешь мне с ответами.

Я еще раз огляделся. Мне не слишком нравилось то, что я задумал, но это было лучше, чем ничего, да и кто узнает? Единственный человек, которому я могу помешать, ничего и не заметит. Я подошел к кровати и просунул руки сквозь сплетение проводов. Но стоило моим пальцам коснуться подушки, как я весь сжался. Нет, ничего не выйдет. Хотя бы потому, что безжизненное тело Эльзы довольно тяжелое: даже если в ней навскидку не больше пятидесяти килограммов, это немалый груз. И потом, мне не хотелось лишать ее удобства, даже если она ничего не почувствует. Такое ощущение, что я ее использую. Не в моих это правилах.

Так я простоял неподвижно несколько секунд, потом убрал руки и тщательно водворил на место все провода, трубки и прочие штуковины. Эльза даже не шевельнулась, да и с чего бы ей шевелиться.

– Помнишь, я говорил тебе, что стул жутко неудобный? – сказал я, покосившись на этот самый стул. – Так вот, мягче он не стал! Я хотел было позаимствовать одну из твоих подушек, но, кажется, тебя с них не сдвинуть, да и потом… не очень-то это было бы вежливо с моей стороны. Ладно, ничего не поделаешь! Буду мучиться на этом жутком насесте, а ты наслаждайся комфортом.

Через пару минут я окончательно убедился, что этот стул – просто орудие пытки, чье назначение – отваживать посетителей. Врачи и сестры не любят, когда в палатах слишком много народу. А при такой, с позволения сказать, мебели они могут быть уверены, что никто не станет здесь долго рассиживаться. Я ерзал на пластиковом сиденье и всерьез подумывал убраться отсюда. В конце концов, можно подождать мать и в машине.

Но уходить не хотелось.

Книга-игра, мгновенно раскрывшись у меня в голове, отправила меня на страницу 13: «У вас остался последний шанс».

Да, я знаю, что это за шанс, но он явно не самый лучший. Более того – откровенно бредовый. Если в это время кто-нибудь войдет в палату, отговорка из серии «Я ее друг» меня не спасет. Я вздохнул, наверное, уже в сотый раз с момента прихода, и встал. Меня не покидало ощущение, что я мальчишка и собираюсь признаться родителям, что натворил глупостей. Правда, я был готов честно предупредить Эльзу, что намерен сделать.

– Слушай, Эльза, я больше не могу сидеть на этом стуле. Значит, либо я ухожу, либо… ты немного подвинешься.

Я двинулся в обход кровати, чтобы лечь со стороны окна. Почему-то мне казалось, что там больше места, хотя это была всего лишь иллюзия: на самом деле Эльза лежала строго по центру, с точностью до сантиметра, чтобы матрас идеально поддерживал ее тело. Я выбрал эту сторону из других соображений: если кто-то войдет в палату, меня, при минимальном везении, заметят не сразу. При большом везении сюда вообще никто не войдет. Ну, а если мне повезет фантастически, то люди сжалятся над бедолагой, прикорнувшим под боком пациентки, погруженной в кому.

Я снова просунул руки Эльзе под спину, постаравшись прихватить и простыню, на которой она лежала. Прикоснуться к рубашке, облекающей ее хрупкое тело, мне было страшновато. Я попытался приподнять ее и немного сдвинуть, не задев провода и все прочее. Не вышло.

Я издал сто первый вздох и заглянул в историю болезни в ногах кровати. При поступлении в больницу Эльза весила пятьдесят четыре кило. Учитывая ее состояние, она наверняка потеряла килограммов шесть, если не больше. Господи, я не в силах сдвинуть с места сорок восемь кило. Надо бы заняться спортом.

Я отказался от мысли подвинуть Эльзу и просто перенес все провода на другую сторону. Потом бесшумно улегся рядом с ней, вытянувшись в струнку на свободном краешке матраса шириной в тридцать сантиметров, и расслабился. И едва сдержал возглас удивления.

Матрас был очень странным. Совершенно не такой, как у меня дома, это точно. Я вообще никогда не видел ничего похожего. Шестеренки у меня в мозгу завертелись быстрее, и я сообразил: раз Эльза уже много недель лежит или, скорее, полусидит на этой штуке, значит, она изготовлена из специального материала. Поняв это, я успокоился и улегся спиной к Эльзе. Хотя она не подавала признаков жизни, тепло ее тела согревало меня не хуже одеяла.

До чего ж они удобные, эти матрасы…

Не прошло и десяти секунд, как я заснул.