Глава 1

<***> {1}

{1 Названия всех глав этой книги не сохранились.}

(1) Мы плыли от Кассиопеи {2} в Брундизий по Ионийскому морю, широкому, бурному и жестокому. {3} (2) Затем, после первого дня плавания, настала ночь, в течение которой свирепый боковой ветер наполнил волнами корабль. (3) После для всех наших, плакавших и метавшихся в трюме, наконец все же засиял день. Но опасность и ярость ветра ничуть не ослабели; скорее наоборот, вихри участились, небо стало черным, облака клубились, устрашающие фигуры, складывающиеся из них, которые называли тифонами, {4} нависали и надвигались и, казалось, готовы были раздавить корабль.

{2 Город на острове Коркира.}

{3 Ср.: August. De civ., IX, 4.}

{4 Typhon — «тайфун, смерч».}

(4) На том же корабле находился прославленный философ-стоик, которого я знал в Афинах как человека весьма влиятельного и собиравшего вокруг себя много юношей - учеников. (5) Тогда, в столь великих опасностях и при такой буре в небе и на море, стал я искать его глазами, желая знать, каково же состояние его души, спокоен ли он и неустрашим. (6) И мы увидели человека, испуганного и охваченного ужасом, {5} который, однако, не издавал ни рыданий, как все прочие, ни каких-либо подобных звуков, хотя волнением и цветом лица немногим отличался от других. (7) А когда небо прояснилось, море утихло и непосредственная опасность миновала, к стоику подошел некий богатый грек из Азии, погрязший в бесчисленных усладах тела и души, с большим багажом и множеством челяди. (8) Он как бы шутя спросил: "Что же ты, философ, когда мы были в опасности, побледнел и испугался? Я вот не испугался и не побледнел". (9) Философ же, несколько поколебавшись, стоит ли ему отвечать, сказал: "Если в такой жестокий шторм я и кажусь немного испуганным, причину этого ты услышать недостоин. (10) Но тебе вполне ответит за меня ученик <Сократа> {6} Аристипп. Когда его в сходный момент подобный тебе человек спросил, почему философ боялся, тогда как он, напротив, ничуть не испугался, [Аристипп] ответил, что их обстоятельства неодинаковы, поскольку тот не слишком беспокоился за жизнь негоднейшего бездельника, тогда как сам он боялся за жизнь Аристиппа".

{5 Pavidum et exterritum («испуганного и охваченного ужасом») — конъектура Гертца; рукописное чтение — pavidum et extrilidum («мужественного и бесстрашного») — не согласуется с дальнейшим текстом.}

{6 Добавляет Гертц; в рукописях лакуна — имя учителя философа утрачено.}

(11) Этими словами стоик тогда отделался от богатого азиата. (12) Но затем, когда мы прибыли в Брундизий и море с небом были спокойны, я спросил, какова же причина его страха, которую он отказался назвать тому, кто обратился к нему не вполне уважительно. (13) И мне он тихо и ласково ответил: "Поскольку ты желаешь внять, послушай, что думали о кратком, но неизбежном и естественном страхе наши предшественники - основатели школы стоиков, или лучше, - сказал он, - прочитай, ибо, прочитав, ты легче поймешь и лучше запомнишь". (14) И тут он у меня на глазах достал из своего узелка пятую книгу "Бесед" философа Эпиктета. Эти "Беседы", собранные Аррианом, {7} без сомнения, согласуются с тем, что написано Зеноном {8} и Хрисиппом. {9}

{7 Эпиктет, Арриан — см. комм. к Noct. Att., I, 2, 6.}

{8 Зенон — см. комм. к Noct. Att., II, 18, 8.}

{9 Хрисипп — см. комм. к Noct. Att., I, 2, 8.}

(15) В этой книге, написанной, разумеется, по-гречески, мы прочитали следующее: "Видения души, называемые философами φαντασίαι (образы), {10} приводящие в движение человеческий разум при первом взгляде на вещь, с каковой сталкивается душа, возникают не по желанию и не согласно суждению, но появляются у людей благодаря какой-то силе, которую следует изучить. (16) "Принятия" (probationes), называемые греками συγκαταθέσεις, {11} с помощью которых те же видения познаются и различаются, возникают по желанию и формируются согласно человеческому суждению. (17) Поэтому, если внезапно раздается какой-нибудь ужасный звук или с неба, или от обвала, либо что-то предвещает неожиданную опасность, либо произошло нечто другое такого рода, неизбежно, что и душа мудреца некоторое время будет пребывать в состоянии потрясения и подавленности не из-за составленного о каком-либо зле мнении, а из-за неких быстрых и неосознанных движений [души], опережающих ум и здравый смысл. (18) Но затем мудрец [внутренне] не одобряет такие φαντασίαι - ужасные видения своей души, то есть не принимает и не признает (ου̉ συγκατατίθεται ου̉δέ προσεπιδοξάζει), но отталкивает и с презрением отвергает, и ему кажется, что не следует бояться этих обстоятельств. (19) Говорят также, будто разница между душой мудрого и [душой] глупца состоит в том, что глупец те вещи, которые, согласно первому движению души, ему кажутся страшными и дикими, считает таковыми в действительности и тем самым принимает и "признает" (προσεπιδοςάζει) - ибо это слово употребляют стоики, рассуждая о подобном деле, - происходящее. (20) Мудрец же, после того как слегка и ненадолго изменился в лице и побледнел, не принимает (ου̉ συγκατατίθεται), но сохраняет крепость и силу своего мнения; он всегда держит [в уме], что подобного рода видений, пугающих ложной наружностью и пустым страхом, следует менее всего бояться". {12}

{10 На этом важном понятии философии стоиков Геллий несколько более подробно останавливается в Noct. Att., XI, 5, 6—7.}

{11 В философии стоиков συγκαταθέσεις — логическое признание достоверности суждения. Как можно видеть, здесь, на выразительном примере реакции психики в экстремальной ситуации, объясняется весь вообще способ действия разума по отношению к алогической стихии душевных впечатлений, с помощью которого он вносит в них понятийное расчленение и классификацию, а также удостоверяет их истинность или ложность.}

{12 Fr. 2 Schenkl.}

(21) Мы прочли, что так думал философ Эпиктет и написал в книге, которую я назвал, и решили, что следует отметить по этому поводу: мы не считаем свойством глупого или малодушного человека недолгую робость. Как не побледнеть, когда внезапно возникают обстоятельства такого рода, о которых я сказал? Однако в этом недолгом естественном побуждении мы скорее уступим слабости, чем будем думать, что вещи таковы, какими кажутся.

Глава 2

<***> {13}

{13 Главу с небольшими изменениями воспроизводит Макробий (Sat., II, 8, 10—16).}

(1) Есть пять человеческих чувств, называемые по-гречески αι̉σθήσεις, посредством которых, как представляется, мы ищем удовольствия для души и тела: вкус, осязание, обоняние, зрение, слух. Удовольствие, которому с помощью всех этих [чувств] предаются неумеренно, считается постыдным и неподобающим. (2) Но те излишества, которые происходят от вкуса и осязания, как полагали мудрые мужи, самые отвратительные из всех, и тех, кто более всего предавался двум этим скотским удовольствиям, греки называют словами, [обозначающими] ужаснейшие пороки: <или α̉κρατει̃ς> {14} или α̉κόλαστοι; а мы называем их incontinentes (невоздержанными) или intemperantes (неумеренными); ведь если ты захочешь передать α̉κόλαστοι более сжато, то слово получится слишком необычным. (3) Вот эти удовольствия вкуса и осязания, то есть страстное влечение к пище и Венере, - единственные, которые у людей являются общими с животными, и по этой причине всякий, кого одолели эти звериные страсти, причисляется к скоту и диким зверям. (4) Удовольствия, происходящие от трех других чувств, как кажется, свойственны только людям. (5) Я привожу слова философа Аристотеля об этом, чтобы суждение славного и знаменитого мужа удержало нас от столь опасных наслаждений: "Почему те, кто неумерен в отношении удовольствий от осязания и вкуса, называются невоздержанными? Ибо одни из них неумеренны в любовных наслаждениях, а другие - во вкушении пищи, причем у одних удовольствие от пищи - на языке, а у других - в глотке; вот почему Филоксен молился о том, чтобы иметь глотку журавля. Или это потому, что удовольствия, происходящие от этих чувств, являются у нас общими с другими животными? Насколько они общи, настолько эти два удовольствия презираемы и постыдны, так как побежденного ими человека презирают и называют "невоздержанным" и "неумеренным", оттого что он побежден наихудшими удовольствиями. А так как чувств всего пять, нужно сказать, что другие животные получают удовольствие только от двух, <названных выше,> {15} а от прочих или совсем не испытывают удовольствия, или испытывают его случайно". {16} (6) Итак, кто, имея хоть каплю человеческого стыда, будет наслаждаться удовольствием от еды и соития, которое у человека общее со свиньей и ослом? (7) Сократ же говорил, что многие люди для того хотят жить, чтобы есть и пить, а не есть и пить, чтобы жить. (8) А Гиппократ, муж божественных познаний, полагал, что любовное соитие - некая часть неприятнейшей болезни, которую римляне назвали morbus comitialis; {17} ведь таковы его собственные слова: τὴν συνουσίαν ει̃ναι μικρὰν ε̉πιληψίαν ("соитие - это небольшая эпилепсия"). {18}

{14 Восстановлено из текста Макробия; в рукописях «Аттических ночей» отсутствует.}

{15 Восстановлено по тексту Аристотеля; в рукописях Геллия отсутствует.}

{16 Arist. Рrobl., 28, 7.}

{17 Эпилепсия называлась morbus comitialis («комициальной болезнью»), потому что эпилептический припадок с участником комиции (народного собрания) считался дурным предзнаменованием.}

{18 Эта фраза Гиппократу приписывается только у Геллия; в корпус гиппократовских сочинений ее не включают.}

Глава 3

<***>

(1) Философ Фаворин {19} говорил, что более позорно, когда тебя хвалят кратко и прохладно, чем когда сурово и с ненавистью бранят. (2) "Так как тот, - говорил он, - кто злословит и бранит, чем более неприязненно это делает, тем большую приобретает репутацию недоброхота и ненавистника, и поэтому зачастую не заслуживает доверия. Однако представляется, что у того, кто хвалит скупо и вяло, и при этом считаясь другом того, кого желает похвалить, не способен найти ничего, что по праву достойно славы, - извиняющего обстоятельства нет".

{19 Фаворин — см. комм. к Noct. Att., I, 3, 27.}

Глава 4

<***>

(1) Сочинение Аристотеля, озаглавленное "Физические проблемы", {20} прекрасно и исполнено всевозможного изящества. (2) В нем он исследует, по какой причине у тех, кто внезапно переживает сильный страх, большей частью немедленно случается понос. {21} (3) Он также рассматривает, почему на того, кто довольно долго стоял около огня, нападает желание помочиться. (4) А о причине стремительного очищения кишечника во время страха он говорит, что всякий страх леденит (он называет такой страх ψυχροποιόν (леденящим)) и своим холодом гонит кровь и тепло из верхних покровов тела внутрь, заставляя тех, кто боится, бледнеть оттого, что кровь отливает от лица. (5) "Те же кровь и тепло, - пишет он, - которые собираются глубоко внутри, как правило, приводят в движение кишечник и заставляют извергать". (6) О частом мочеиспускании, происходящем из-за близости огня, он пишет: "А огонь расплавляет то, что замерзло, как солнце - снег". {22}

{20 Геллий неоднократно цитирует недошедшее до нас произведение Аристотеля «Проблемы», помещая в название дополнительные эпитеты; возможно, речь идет о разделах этого трактата.}

{21 Arist. Рrobl., 27, 10; 7, 3. Ср.: Macr. Sat., VII, 11, 8—9.}

{22 Arist. Рrobl., 7, 3.}

Глава 5

<***>

(1) В летнюю, самую жаркую, пору года съехались в Тибуртинское {23} поместье [нашего] друга, состоятельного человека, я и некоторые мои сверстники и близкие друзья - приверженцы красноречия и философии. (2) Был с нами муж достойный - весьма сведущий в перипатетическом учении и ревностный последователь Аристотеля. (3) [Этот человек] не давал нам пить много воды из растопленного снега и весьма сурово порицал нас. Он приводил нам суждения известных врачей, и особенно философа Аристотеля, весьма сведущего во всем, что касается человека, который говорил, что снежная вода очень полезна для роста плодов и деревьев, но людям пить ее слишком много вредно: через длительное время мало-помалу она вызывает гниение и болезни во внутренностях. (4) Он не уставал благоразумно и благожелательно повторять нам это. Но так как питью снежной воды не было конца, он взял в Тибуртинской библиотеке, {24} которая в то время [располагалась] в храме Геркулеса и была достаточно хорошо снабжена книгами, сочинение Аристотеля, принес его нам и сказал: "По крайней мере, словам этого мудрейшего мужа поверьте и перестаньте разрушать свое здоровье".

{23 От названия города Тибура в Лации, где находились виллы многих римлян.}

{24 Об этой библиотеке см. комм. к Noct. Att., IX, 14, 3.}

(5) В книге было написано, что вода из снега для питья наихудшая, равно как и глубоко и крепко замерзшая - та, которую греки называют κρύσταλλον (льдом); и вот как изложена причина этого: (6) "Поскольку вода твердеет и замерзает от холодного воздуха, должно происходить испарение, и некое как бы тончайшее дуновение должно исходить из нее и распространяться. (7) То же, - пишет он, - что испаряется, является в ней легчайшим, а остается более тяжелое - грязное и вредное; и от толчков воздуха, которые как бы бьют его, оно приобретает вид и цвет белой пены. (8) Но доказательством того, что немало полезного испаряется и улетучивается из снега, является то, что воды становится меньше, чем было до того как она замерзла". {25}

{25 Ср.: Macr. Sat., VII, 12, 24—27, где также приводится латинское переложение Аристотеля (текст Макробия несколько отличается от приведенного у Геллия). Ниже (§ 9) Геллий приводит точную цитату из Аристотеля по-гречески. О вреде воды из снега и льда см. также: Sen. Ер., 78; Plin. Nat. Hist., 31, 3; Mart. Epigr., V, 64; XIV, 117.}

(9) Я взял несколько слов Аристотеля из этой книги и привожу их по-гречески: "Почему вода, полученная из снега и льда, - плохая? Потому что самая тонкая и самая легкая часть испаряется из замерзшей воды. Доказательством же является то, что ее становится меньше чем прежде, после того как лед растаял. А после того как самая здоровая часть исчезла, всегда неизбежно остается худшая". {26} (10) Когда мы это прочитали, нам захотелось оказать честь Аристотелю как ученейшему мужу. Впоследствии я объявил снегу войну, а другие под разными предлогами часто заключали с ним перемирие.

{26 Fr. 214 Rose. Здесь в отличие от приведенного выше вольного латинского перевода Геллий дает точную цитату.}

Глава 6

<***>

(1) В "Проблемах" философа Аристотеля написано так: "Почему те, кто стыдится, краснеют, а те, кто боится, бледнеют, хотя эти чувства похожи? Потому что у стыдящихся кровь разливается из сердца по всем частям тела так, чтобы быть на поверхности, а у боящихся стекается в сердце, уходя из остальных частей тела". {27}

{27 Fr. 243 Rose. У Геллия цитата по-гречески. Ср.: Macr. Sat., VII, 11, где данная проблема дискутируется более подробно, однако рассуждения Аристотеля приводятся без ссылки на автора.}

(2) Я прочел это в Афинах с нашим Тавром {28} и спросил его, что он думает о приводимой Аристотелем причине. Тот ответил: "Он говорит правильно и хорошо о том, что происходит, когда кровь разливается или собирается, но не объясняет, почему это случается. (3) Ведь можно еще спросить, по какой причине стыд заставляет кровь разливаться, а страх - цепенеть, если стыд - это вид страха и имеет такое определение: страх справедливого порицания. Ибо так его определяют философы: "Стыд есть страх справедливого порицания" (Αι̉σχύνη ε̉στὶν φόβος δικαίου ψόγου)".

{28 Кальвизий Тавр — см. комм. к Noct. Att., I, 9, 8.}

Глава 7

<***>

(1) Поэт Юлий Павел, {29} человек достойный и весьма сведущий в древней истории и литературе, владел по наследству небольшим клочком земли на Ватиканском поле. Он часто нас приглашал туда к себе и весьма радушно и щедро угощал фруктами и зеленью. (2) Итак, в один приятный осенний день я и Юлий Цельзин, {30} отобедав у Юлия Павла и послушав, как за столом его читалась "Алкеста" Левия, {31} на обратном пути в город, когда солнце уже почти село, повторяли новые и неожиданные фигуры и словесные обороты из этого стихотворения и, когда среди них попадалось какое-нибудь выражение, достойное внимания, которое к тому же могло нам пригодиться, вверяли его памяти. (3) Слова, оказавшиеся тогда в нашем распоряжении, были такого рода:

{29 Авл Геллий ссылается на поэта Юлия Павла в нескольких местах, всякий раз подчеркивая его эрудицию (см. комм. к Noct. Att., I, 22, 9).}

{30 О Юлии Цельзине, знатоке литературы родом из Нумидии, мы знаем только на основании текста Авла Геллия, который упоминает его еще в Noct. Att., XIX, 10.}

{31 Гай Левий Мелисс — см. комм. к Noct. Att., II, 24, 8.}

Тощая грудь, тощий живот,

Иссохший (obeso) стан, опустелый ум,

И старость гнетет колени. {32}

{32 Fr. 8 Morel. Перевод Μ. Л. Гаспарова.}

Здесь мы отметим, что obesus (иссохший) употреблено здесь вместо "тощий, худой" скорее в исконном, чем в обыденном своем значении; народ же α̉κύρως {33} говорит κατὰ α̉ντίφρασιν {34} obesus вместо "тучный" и "жирный". {35} (4) Также мы заметили, что он сказал oblittera (забвенный) {36} род вместо oblhterata (забытый); (5) а врагов, нарушающих союзные договоры, он назвал foedifragi, а не foederifragi (вероломные); {37} (6) кроме того, алеющую зарю он назвал pudoricolor (стыдноцветной), а Мемнона - nocticolor (ночецветным); {38} (7) и как-то сказал dubitanter (с сомнением), {39} и от [глагола] sileo (безмолвствую) назвал места silenta (безмолвными), а также pulverulenta (пыльными) и pestilenta (зачумленными). {40} (8) Вместо carendum te est он сказал carendum tui est (нужно быть без тебя) {41} и вместо magno impetu (со всей силой) употребил impete (с напором). {42} (9) [Вспомнили мы] и то, что вместо fortem fieri (делаться сильным) он использовал слово fortescere (усиливаться), {43} (10) и dolentia (боление) {44} вместо dolor (боль), и averts (жадно) вместо libens (охотно). {45} Он также использует выражение curis intolerantibus (нестерпимыми заботами) вместо intolerandis (невыносимыми заботами), {46} manciolis tenellis {47} (нежнейшими ручками) {48} вместо manibus (руками) и говорит: Quis tarn siliceo? (Кто настолько твердокаменный?) {49} Кроме того, он говорит fiere inpendio infit ("начинает становиться дорогим") вместо fieri impense incipit ("начинает дорожать") {50} и (11) accipitret ("терзает ястребом") {51} вместо lаceret (раздирает). {52}

{33 «Без всякого основания».}

{34 «Противоположным образом».}

{35 Obesus в обоих своих значениях, указанных Авлом Геллием, происходит от глагола obedere (разъедать). Значение «худой» встречается только в указанном Авлом Геллием фрагменте Левия; противоположное по смыслу значение «толстый» засвидетельствовано в поэзии, начиная с эпохи Августа. О словах, употребляемых в противоположном смысле, см. также: Noct. Att., IX, 12.}

{36 Стяженная форма хорошо известного oblitteratus; представлена только в этом месте у Геллия.}

{37 Foedifragus — слово, хотя и редкое, но все же представлено некоторым числом примеров; foederifragus же нигде более не засвидетельствовано.}

{38 Nocticolor впоследствии воспроизвел Авсоний.}

{39 Более употребительны dubio и dubie; dubitanter — более редкое слово, однако оно встречается у такого уважаемого Геллием автора, как Цицерон.}

{40 Все три прилагательных представляют собой дублетные формы более употребительных слов (silentiosus, pulverius, pestilens), образованные по одной модели с помощью суффикса -lent-.}

{41 Примеры употребления саrеrе с генитивом весьма редки (см., например: Теr. Haut., 400).}

{42 Impete — редчайшее слово, засвидетельствованное лишь несколькими примерами в поэтических текстах.}

{43 Слово более нигде не встречается.}

{44 Другие примеры употребления этого слова неизвестны.}

{45 Avens — причастие от глагола аvео (страстно желать, жаждать); Геллий приводит единственный пример его употребления в качестве наречия.}

{46 Intolerans — по форме активное причастие со значением «непереносящий, невыносливый», но может принимать пассивное значение «нестерпимый», как в приведенном Геллием словосочетании.}

{47 Tenellis — конъектура Каррио; рукописное чтение — tene illis — бессмысленно.}

{48 Это единственный случай употребления manciola; прилагательное tenellus встречается в поэтических текстах (у Плавта, Вергилия).}

{49 Прилагательное siliceus образовано Левием от silex (булыжник, камень).}

{50 Левий употребил архаический инфинитив и существительное в аблативе (impendio) вместо формы impense.}

{51 Левий образовал глагол от существительного accipiter — «хищная птица; ястреб».}

{52 Laceret — конъектура Гертца; рукописное чтение — iaceret — бессмысленно.}

(12) Этими примечаньицами к словам Левия мы забавлялись в дороге. (13) Прочим же, что показалось нам излишне поэтическим, мы пренебрегли как более далеким от употребления в прозаической речи, как, например, тем, что он говорит о Несторе trisaeclisenex ("трехвековой старец") и dulciorelocus ("сладкоречивый"); (14) или тем, что он назвал бурные кипящие потоки multigrumi ("многохолмные"), (15) а о реках, скованных льдом, сказал tegmine onychino ("под ониксовым покрывалом"); (16) а также тем, что он шутя придумал, например, когда назвал своих критиков subductisupercilicarptores ("хмурящими брови хулителями"). {53}

{53 Большинство примеров представляют собой образованные по греческой модели композиты, которыми увлекался не только Левий, но и многие другие древние поэты (ср.: Noct. Att., XII, 2, 7—8).}

Глава 8

<***>

(1) Будучи юношей в Риме, до моего отъезда в Афины, когда у меня было время, свободное от лекций учителей и обязательных для посещения занятий, я отправлялся повидать Фронтона Корнелия {54} и наслаждался чистейшим языком его речей, {55} содержавших в себе великое множество полезных уроков. И никогда не случалось так, чтобы мы, увидев его и услышав, как он говорит, не возвращались более образованными и, пожалуй, облагороженными. (2) Для примера приведу его беседу в некий день о маловажном, однако не расходящемся с занятиями латинским языком предмете. (3) Ибо когда кто-то из его близких друзей, хорошо образованный человек и известный в то время поэт, сказал, что избавился от водянки, используя "теплые пески" (harenae), Фронтон, шутя, сказал: "Ты избавился от недуга, но не от косноязычия. Ибо Гай Цезарь, от которого берет начало род и титул Цезаря, пожизненный диктатор, тесть Гнея Помпея, человек выдающихся способностей, обладавший чистейшей речью по сравнению с другими людьми его времени, в сочинении "Об аналогии", которое он посвятил Марку Цицерону, считает, что говорить harenae (пески) неправильно, потому что слово harena (песок) никогда не следует ставить во множественное число, как и слова caelum (небо) и tnticum (пшеница). (4) И напротив, [слово] quadrigae (квадриги) - хотя колесница одна, тем не менее она является единой упряжкой из четырех лошадей, поставленных вместе, - всегда должно, как он говорит, употреблять во множественном числе, как и аrmа (оружие), moenia (городские укрепления), comitia (комиции) и inimicitiae (вражда), если только ты не возражаешь против этого, о прекраснейший из поэтов, желая таким образом очистить себя и показать, что это не ошибка".

{54 Марк Корнелий Фронтон — см. комм. к Noct. Att., II, 26, 1.}

{55 Как показывает данная глава, Фронтон, для которого латинский не являлся родным языком, был в вопросах языка пуристом.}

(5) "Я не отрицаю, - ответил тот, - что caelum (небо) и triticum (пшеница) всегда должны употребляться в единственном числе, а также что аrmа (оружие), moenia (городские укрепления), comitia (комиции) всегда рассматриваются как множественное число; (6) однако исследуем лучше quadrigae (квадриги) и inimicitiae (вражда). И быть может, по поводу quadrigae (квадриг) я и уступлю авторитету древних, однако какова причина, вследствие которой Гай Цезарь полагает, что слово inimicitia (вражда), подобно inscientia (незнанию), impotentia (бессилию) и injuria (несправедливости), не говорилось древними и не должно говориться нами [в единственном числе], коль скоро Плавт, украшение латинской словесности, сказал в единственном числе delicia (утеха) вместо deliciae (утехи)?

Меа voluptas, mea delicia

(Моя услада, моя утеха). {56}

{56 Plaut. Роеn., 365; такое же употребление единственного числа см.: Plaut. Rud., 426. Ср.: Non. P. 100, I. 19; P. 129. I. 24.}

А Квинт Энний {57} в своей достопамятнейшей книге сказал inimicitia:

{57 Квинт Энний — см. комм. к Noct. Att., I, 22, 16.}

Ео {58} ingenio natus sum:

{58 Восстановлено из Нония; в рукописях Геллия отсутствует.}

Amicitiam atque inimicitiam in frontem promptam gero.

(С талантом этим я рожден:

И дружбу и вражду несу я на челе). {59}

{59 V. 12 Vahlen.}

Но ответь, пожалуйста, кто еще сказал или написал, что говорить harenae (пески) - не по-латински? И поэтому я прошу: если книга Гая Цезаря у тебя под рукой, прикажи достать ее, чтобы ты мог оценить, насколько уверенно он это говорит".

(7) Тотчас принесли первую книгу [трактата] "Об аналогии", и я запомнил кое-какие слова [из нее]. (8) Ведь сказав сперва, что ни caelum (небо), ни triticum (пшеница), ни harena (песок) не терпят множественного числа, он продолжает: "Неужели ты полагаешь, что по природе этих вещей случайно происходит так, что мы говорим: una terra (одна земля) и plures terrae (многие земли), urbs (город) и urbes (города), imperium (приказ) и imperia (приказы), но не можем сказать quadrigae (квадриги) в единственном числе или поставить harena (песок) во множественное?" {60}

{60 Fr. 3 Fun.}

(9) Когда эти слова были прочитаны, Фронтон обратился к поэту: "Не кажется ли тебе, что Гай Цезарь вполне ясно и достаточно твердо высказался против тебя относительно формы слова?" (10) На это смущенный авторитетом книги поэт ответил: "Если бы существовало право обжаловать суд Цезаря, я бы теперь воспользовался правом обжаловать вот эту Цезареву книгу. Но так как он сам отказывается дать объяснение своего высказывания, мы теперь просим тебя объяснить: как ты считаешь, почему неправильно говорить quadriga (квадрига) и harenae (пески)?" (11) На это Фронтон ответил так: "Квадриги всегда, даже если в них не запряжено [одновременно] много лошадей, все же сохраняют множественное число, поскольку квадригами называются четыре вместе запряженные лошади (quadrijugae), и не следует название многих лошадей заключать в единственное число. (12) Такое же объяснение имеется и относительно harena (песок), но в другом роде: поскольку harena (песок), названный в единственном числе, означает тем не менее множество и изобилие мельчайших частиц, из которых он состоит, то представляется, что говорить harenae (пески) некультурно и невежественно, как будто этому слову недостает количественной значительности, тогда как ему и в единственном числе свойственно естественное множество. Но я говорю это не для того, чтобы стать основателем и автором этого положения и закона, но чтобы не предать мнение Цезаря, ученого мужа, которое не подлежит обжалованию (α̉παραμύθητον). (13) Ибо почему caelum (небо) всегда говорится в единственном числе (ε̉νικω̃ς), а marе (море) и terra (земля) не всегда, как и pulvis (пыль), ventus (ветер) и fumus (дым); почему indutiae (перемирие) и сае-fimoniae (церемония) древние писатели иногда употребляли в единственном числе, {61} a feriae (праздничные дни), nundinae (рыночные дни), inferiae (жертвоприношения в честь умерших) и exsequiae (похороны) - никогда; почему mei (мед), vinum (вино) и другие слова того же рода могут стоять во множественном числе, a lac (молоко) нет {62} - (14) все это не могут исследовать, обстоятельно рассматривать и объяснять деловые люди в столь занятом городе. Я вижу, что даже этими своими разъяснениями я задержал вас в вашем намерении заняться, как я полагаю, каким-то делом. (15) Поэтому теперь идите, а когда будет у вас досуг, разузнайте, не сказал ли quadriga (квадрига) или harenae (пески) хотя бы кто-нибудь из древней когорты ораторов или поэтов, то есть какой-нибудь образцовый и хороший писатель, а не пролетарий".

{61 Наши источники ни одним примером не подтверждают употребление слова indutiae в единственном числе, в отличие от слова caerimonia.}

{62 Множественное число для слов vinum и mei хорошо засвидетельствовано, видимо, потому, что в отличие от молока существовало много видов вина и меда.}

(16) Я думаю, что Фронтон посоветовал нам искать эти слова не потому, что он считал, будто они есть в каких-либо старых книгах, но для того, чтобы мы занялись вдумчивым чтением, разыскивая довольно редкие слова. (17) Слово quadriga (квадрига), которое кажется самым редким, мы нашли в единственном числе в книге сатир Марка Варрона, {63} озаглавленной "Экдеметик". {64} (18) Harenae (пески) же во множественном числе (πληθυντικω̃ν) мы искали с меньшим усердием, поскольку, как я уже упоминал, кроме Гая Цезаря, никто из ученых людей не приводил этого слова.

{63 Марк Теренций Варрон — см. комм. к Noct. Att., I, 16, 3.}

{64 Fr. 93 Bucheler. Ecdemeticus — конъектура Валена, производящего данное слово от ε̉κδημέω; соответственно, по его мнению, это сочинение представляло собой некое подобие путеводителя.}

Глава 9

<***>

(1) Юноша всаднического происхождения - родом из Азии, веселого нрава, щедро одаренный и природой, и судьбой, и талантом, и любовью к мусическому искусству - давал обед для друзей и учителей в небольшом пригородном имении, чтобы отметить тот день в году, который был началом его жизни. (2) Пришел тогда с нами на тот же обед ритор Антоний Юлиан {65} - учитель на государственном жалованье, испанец по рождению, человек блистательного красноречия, сведущий в древней литературе. (3) Он, когда закончились кушанья и настало время кубков и речей, пожелал, чтобы пригласили искуснейших певцов и кифаредов обоих полов, которые, как он знал, есть у хозяина. (4) Когда юношей и девушек привели, они исполнили в приятной манере множество стихов Анакреонта (Άνακρεόντεια) и Сапфо (Sapphica), а также некоторые нежные и прелестные любовные элегии (ε̉λεγει̃α) новых поэтов. (5) Мы наслаждались, кроме всего прочего, приятнейшими строчками старого Анакреонта, которые я даже записал, чтобы иногда бессонный труд и ночная тревога на короткое время нашли отдых в прелести звуков и мелодии: {66}

{65 Антоний Юлиан — см. комм. к Noct. Att., I, 4, 1.}

{66 Anacreont., 4. Preisendanz. Перевод А. Я. Тыжова. Стих этот, по крайней мере в издании Веста (Iambi et elegi Graeci, ed. Μ. L. West. Vol. 2. Oxford, 1972), не вошел в состав фрагментов собственно Анакреонта. Он издается обычно среди так называемых «Анакреонтических песен»; кроме того, он содержится под номером 48 в 11-й книге «Палатинской антологии».}

(6) Гефест, сребро кующий,

Прошу тебя, не надо

Доспехов мне гоплита.

Что толку мне в сраженьях?

Но сделай кубок полый,

Глубокий, если сможешь.

Изобрази на нем мне

Ни звезды, ни созвездья,

Ни Ориона бури.

Что дело до Плеяд мне,

Что мне до Волопаса?

Изобрази мне лозы

И виноград на лозах;

Вакханок, гроздья рвущих,

И чан вина представь мне,

И виноград давящих с

Красавцем Дионисом

Эрота и Батилла. {67}

{67 Лиэй (λυαι̃ο?) — «Освободитель», эпитет Диониса. Батилл — красивый юноша родом с Самоса, любимец Анкреонта, неоднократно им воспетый.}

(7) Тогда некоторые греки, бывшие на этом пиру, приятные люди и также весьма сведущие в нашей литературе, стали дразнить и высмеивать ритора Юлиана как совершенного варвара и деревенщину, явившегося из испанской земли, [говоря], что он - лишь крикун и мастер бешеного и сварливого слова, дающий уроки языка, в котором нет наслаждений и изящества Венеры и Музы; они настойчиво спрашивали его, что он думает об Анакреонте и других поэтах этого рода и создавал ли кто-либо из наших поэтов столь плавно льющуюся усладу стихов. "Разве, пожалуй, - говорили они, - чуть-чуть Катулл, а также немножко Кальв. {68} Ибо Левий сочинял запутанные вирши, Гортензий {69} - некрасивые, Цинна {70} - неизящные, Меммий {71} - грубые, и все они вместе - неискусные и нескладные".

{68 Гай Лициний Кальв — см. комм. к Noct. Att., IX, 12, 10.}

{69 Квинт Гортензий, сын великого римского оратора Гортензия (см. комм. к Noct. Att., I, 5, 2) — один из поэтов-неотериков.}

{70 Гай Гельвий Цинна — см. комм. к Noct. Att., IX, 12, 12.}

{71 Гай Меммий (I в. до н. э.) — политический деятель, ценитель поэзии, сам писавший любовные стихи. С 57 г. до н. э. — пропретор Вифинии и Понта, в числе его спутников в Вифинию отправились Катулл и Цинна.}

(8) Тогда [Юлиан], вступаясь за отеческий язык, словно за жертвенники ларов и пенатов, сказал с негодованием и возмущением: "Я, конечно, должен с вами согласиться в том, что в своем великом беспутстве и бесстыдстве вы превосходите Алкиноя {72} и идете впереди как в роскоши одеяний и кушаний, так и в сладости {73} песен. (9) Но чтобы вы не осуждали нас, то есть само имя латинян, как диких и необразованных за [нашу] чуждость Афродите (α̉ναφροδισία), прошу, позвольте мне покрыть плащом голову, как, говорят, сделал Сократ во время одной не очень скромной речи, {74} послушайте и узнайте, что у нас тоже были поэты любви и служители Венеры прежде тех, кого вы назвали". (10) Откинувшись назад, с закрытой головой, весьма приятным голосом он прочел стихи древнего поэта Валерия Эдитуя, {75} а также Порция Лицина {76} и Квинта Катула, {77} изящнее, утонченнее, элегантнее и прелестнее которых, я полагаю, не найти ничего ни по-гречески, ни по-латыни. (11) Стихи Эдитуя:

{72 Рукописи дают непонятное слово arcinnum. Гертц в соответствии с Горацием (Epist., I, 2, 28) предложил читать Alcinum; Маршалл исправляет на Alcinoum — Алкиной, царь феаков, оказавший радушный прием Одиссею. Гораций в указанном выше отрывке говорит об изнеженных и праздных юношах Алкиноя; видимо, так следует понимать и упреки Юлиана.}

{73 Mollitiis (сладости) — конъектура Гертца; рукописное чтение — multis — не дает удовлетворительного смысла.}

{74 Plat. Phaedr., 237а.}

{75 Валерий Эдитуй (II в. до н. э.) — поэт «кружка Лутация Катула»; приведенные Геллием эпиграммы — все, что дошло из его наследия.}

{76 Порций Лицин — см. комм. к Noct. Att., XVII, 21, 44.}

{77 Квинт Лутаций Катул (ок. 150—87 г. до н. э.) — консул 102 г. до н. э.; в 101 г. до н. э. вместе с Марием одержал при Верцеллах победу над кимврами; когда Марий захватил Рим, Катул стал жертвой его преследований и был вынужден покончить с собой. Активная политическая деятельность не мешала занятиям Катула литературой: он писал прозу и стихи, причем не только на латинском, но и на греческом языке. До нас дошли две его любовные эпиграммы, одну из которых цитирует наш автор.}

Только начну я о том, чего от тебя добиваюсь

Всей неспокойной душой, - молкнут слова на губах.

Сразу пот на груди выступает обильною влагой,

Я цепенею, молчу, силюсь и гибну без слов. {78}

{78 Fr. 1 Morel. Перевод Μ. Л. Гаспарова.}

(12) Также он прибавил и другие его стихи - честное слово, не менее приятные, чем предыдущие:

Что ты мне факел даешь, Филэрот? Не нужен мне факел.

Сердце во мне горит и освещает мне путь.

Сердца не погасить ни самому дикому ветру,

Ни дождю, что льет мутным потоком с небес,

Этот огонь лишь Венера зажгла и Венера потушит:

Больше против него нет побеждающих сил. {79}

{79 Fr. 2 Morel. Перевод Μ. Л. Гаспарова.}

(13) Он прочел также вот эти стихи Порция Лицина:

Вы, пастухи овец и нежных овечьих приплодов,

Вы хотите огня? Так поспешите ко мне!

Я - человек-огонь! Трону пальцем - весь лес загорится,

Все загорятся стада, все, что я вижу, - в огне! {80}

{80 Fr. 6 Morel. Перевод Μ. Л. Гаспарова.}

(14) Стихи Квинта Катула были таковы:

Где моя душа? Улетела опять к Феотиму

И, как беглянка, теперь ищет убежище в нем.

Что ж? Ведь я уж давно объявление сделал такое,

Чтоб не впускал он ее, а прогонял от дверей.

Надо пойти и вернуть. Но как самому не попасться

В плен? Что делать, увы? Дай мне, Венера, совет! {81}

{81 Fr. 1 Morel. Перевод Μ. Л. Гаспарова.}

Глава 10

<***>

(1) Помню, однажды я и Юлий Цельзин Нумидиец {82} ходили навещать Корнелия Фронтона, у которого тогда серьезно болели ноги. {83} Когда нас ввели, мы застали его возлежащим на греческом скимподии, {84} а вокруг него сидело множество мужей, прославленных своей ученостью, родовитостью или судьбой. (2) Здесь же стояли многочисленные архитекторы, приглашенные для устройства новых бань, и показывали различные их виды, изображенные на тонком пергаменте. (3) Выбрав один образец и вид бань, [Фронтон] спросил, сколько денег потребуется для полного завершения строительства, (4) и когда архитектор сказал, что, как кажется, необходимо почти триста сестерциев, один из друзей Фронтона прибавил: "И примерно (praeterpropter) еще пятьдесят". (5) Тогда Фронтон, отложив разговор, который намеревался вести о затратах на бани, глядя на того друга, который сказал, что <нужно> еще примерно пятьдесят, <спросил его, что означает practerpropter>. {85} (6) А друг этот ответил: "Слово это не мое, но ты можешь слышать его в речи многих людей, (7) а что оно означает, следует спросить не у меня, а у грамматика", - и при этом показал пальцем на учителя грамматики с весьма известным в Риме именем. Тот же, смущенный неясностью самого обычного и общеупотребительного слова, сказал: (8) "Мы исследуем то, что вовсе недостойно чести нашего исследования. (9) Ибо я не знаю, что означает это совершенно плебейское слово, употребительное скорее в речи ремесленников, чем <людей образованных>". {86}

{82 Юлий Цельзин — см. комм. к Noct. Att., XIX, 7, 2.}

{83 См. комм. к Noct. Att., II, 26, 1, где Геллий говорит о том, что Фронтон страдал подагрой. Проблемы здоровья занимают важное место в переписке Фронтона с Марком Аврелием; именно болезнь не позволила Фронтону отправиться в Азию.}

{84 Скимподий (scimpodium) — небольшое ложе.}

{85 Дополнения принадлежат Гертцу. Основные значения praeterpropter: «приблизительно» (в речи друга Фронтона); «кое-как» (у Энния).}

{86 Дополняет Каррио; в тексте небольшая лакуна.}

(10) Но Фронтон, выражая лицом и голосом заинтересованность, спросил: "Так тебе, учитель, кажется недостойным и предосудительным слово, которым и Марк Катон, {87} и Марк Варрон, {88} и многие более древние пользовались как занимающим должное место в латинском языке?" (11) Тут и Юлий Цельзин напомнил, что в трагедии Энния, {89} которая называется "Ифигения", встречается то самое [слово], о котором идет речь, и грамматики имеют обыкновение скорее исправлять его, чем объяснять. (12) Поэтому он приказал тотчас принести "Ифигению" Квинта Энния. В хоре этой трагедии мы прочитали следующие стихи:

{87 Марк Порций Катон Старший — см. комм. к Noct. Att., I, 12, 17.}

{88 Марк Теренций Варрон — см. комм. к Noct. Att., I, 16, 3.}

{89 Квинт Энний — см. комм. к Noct. Att., I, 22, 16.}

Кто не может жить в покое, тот покоя не ищи.

Ведь когда ты знаешь дело, что тебе поручено,

То тебе твои старанья только в удовольствие;

А в покое неспокойный ум лишь праздно мечется.

Так и здесь: мы уж не дома и еще не на войне,

Бродим взад-вперед без цели и не туда, куда хотим,

Все постольку да поскольку:

толк не толк и жизнь не в жизнь

(praeterpropter vitam vivitur). {90}

{90 V. 234-241 Vahlen = V. 197-204. Перевод М. Л. Гаспарова. Дословно: praeterpropter vitam vivitur — «жизнь проживается кое-как».}

(13) Когда это прочитали, Фронтон спросил у уже утратившего уверенность грамматика: "Ты слышал, наилучший из учителей, как твой Энний сказал praeterpropter в такой сентенции, какой обычно пользуются философы в своих строжайших предписаниях? Итак, мы просим тебя сказать, так как речь уже идет о слове Энния, каков скрытый {91} смысл вот этого стиха: praeterpropter vitam vivitur ("жизнь проживается кое-как")".

{91 Remotus (удаленный, тайный) — конъектура Хозиуса; рукописное чтение — motus (движение) — в данном контексте бессмысленно.}

(14) И грамматик, сильно потея и отчаянно краснея, в то время как вокруг многие громко смеялись, встал и уходя произнес: "Тебе одному, Фронтон, я позже скажу, чтобы невежды не услышали и не узнали". Мы все также встали, оставив рассмотрение этого слова.

Глава 11

<***>

(1) Две греческие стихотворные строчки пользуются славой и считаются достойными памяти среди многих ученых людей, ибо они весьма приятны и отличаются изящнейшей краткостью. (2) Довольно многие древние писатели уверяют, что автор этих строк - философ Платон, который забавлялся ими в юности, в то самое время, когда он также пробовал силы в сочинении трагедий:

Душу свою на губах я держал, Агафона целуя,

Бедная, бросив меня, рада в него перейти. {92}

{92 Anth. Pal., V, 58. Перевод А. Я. Тыжова. В оригинале цитата дана по-гречески. Ср.: Macr. Sat., II, 2, 15 17, где воспроизводится двустишие Платона и его латинское переложение.}

(3) Это двустишие мой друг, юноша, не чуждый муз, переложил более вольно и свободно во многих стихах. Так как они показались мне весьма достойными упоминания, я привел их:

(4) Пока целую мальчика

Губами чуть раскрытыми

И нежный цвет дыхания

С открытых уст я пью,

Душа, страдая раною,

К моим губам спустилася,

К устам открытым мальчика

И губ его краям.

И путь себе нашедшая

Уйти к нему пытается.

И если б дольше длилося

Уст наших сочетание,

Огнем любви пылавшая,

К нему б она ушла.

Но вышло б диво дивное:

В самом себе я умер бы,

Но жил внутри любимого. {93}

{93 Р. 139 Morel. Перевод А. Я. Тыжова.}

Глава 12

<***>

(1) Я слышал, как Герод Аттик, {94} консуляр, произносил по-гречески речь, в которой превзошел строгостью, богатством и изяществом слов почти всех, кого мы помним. (2) Рассуждал же он против бесстрастия (απάθεια) стоиков, оскорбленный кем-то из них из-за того, что недостаточно благоразумно и не очень мужественно переносил смерть мальчика, которого любил. {95} (3) Смысл этой речи, хотя я мало что из нее помню, таков.

{94 Герод Аттик — см. комм. к Noct. Att., I, 2, 1.}

{95 Ср.: Noct. Att., I, 26,10—11; XII, 5,10.}

Нигде ни один человек, который чувствует и понимает согласно природе, не может быть лишен и полностью свободен от тех переживаний души, которые [Герод Аттик] называл страстями (πάθη): боли, желания, страха, гнева, наслаждения, - и если он даже сумеет, приложив все усилия, освободиться целиком, это будет не лучше, так как душа, лишенная опоры этих переживаний как необходимого источника для многих [других], увядает и цепенеет. (4) Он говорил, что эти чувства и движения души, которые, будучи неумеренными, становятся пороками, связаны и переплетены с некими силами и живостью духа, (5) и поэтому, если все мы неумело изгоним их целиком и полностью, есть опасность, что мы избавимся и от сопутствующих им хороших и полезных душевных свойств. (6) Итак, [Аттик] считал, что [страсти] должны быть ограничены и умело и осторожно устранены, чтобы освободиться только от кажущегося чуждым, противным природе и ведущим к гибели, дабы не случилось в самом деле то, что, как говорит предание, произошло с неким необразованным и диким фракийцем на земле, которую он купил с намерением возделывать.

(7) "Фракиец, - сказал [Герод Аттик], - не привыкший в своей крайней дикости возделывать поля, переселившись в культурные земли из стремления к более подобающей человеку жизни, приобрел участок, засаженный оливами и виноградом. Не зная совершенно ничего о том, как выращивать виноград или дерево, видит он как-то, что сосед вырубает высоко и широко разросшуюся ежевику, подстригает ясени почти до самой верхушки, вырывает от самых корней побеги винограда, стелящиеся по земле, обрезает длинные и прямые ветви на фруктовых деревьях и на оливах. Фракиец подошел поближе и спросил, почему тот обрезал столько зелени и деревьев. (8) Сосед же ответил так: "Чтобы поле стало красивым и чистым, а дерево и лоза более плодородными". (9) Фракиец ушел от соседа, благодаря его и радуясь, словно овладел земледельческой наукой. После этого он взял серп и топор и - несчастный невежда! - обрубил все свои виноградные лозы и оливы, отсек самую пышную листву деревьев и самые плодоносные лозы винограда, вырвал все кусты и заросли, где должны были созреть плоды и фрукты, вместе с терновником и ежевикой ради очищения поля, дорогой ценой заплатив за свое самомнение и самоуверенность при подражании неверно понятому примеру. (10) Так, - говорит оратор, - и эти последователи бесстрастия, которые хотят казаться спокойными, бестрепетными и невозмутимыми, пока они ничего не желают, ни от чего не страдают, ни на что не гневаются, ничему не радуются, отсекая от себя все, к чему стремится страстная душа, в оцепенении вялой и как бы парализованной жизни встречают старость".

Глава 13

<***>

(1) Стояли как-то вместе возле входа в императорский дворец Корнелий Фронтон, Фест Постумий {96} и Апполинарий Сульпиций, {97} и я, находясь там с некоторыми другими [людьми], с большим любопытством внимал речам, которые они вели о филологических науках. (2) Тогда Фронтон сказал Апполинарию: "Прошу тебя, учитель, укажи мне, правильно ли я избегал называть людей слишком маленького роста nani (карликами) и предпочитал звать их pumiliones (малорослыми), так как помнил, что это слово есть в древних книгах, a nani (карлики), как я полагал, слово низкое и варварское". {98}

{96 Грамматик с таким именем неизвестен.}

{97 Сульпиций Аполлинарий — см. комм. к Noct. Att., II, 16, 8.}

{98 Pumilio — весьма древнее латинское слово; nanus имело также значение «плоская фляжка для вина» (Varr. De ling. Lat., V, 119).}

(3) "Да, действительно, - говорит Апполинарий, - это слово часто встречается в обиходе необразованной черни, но оно не варварское и считается греческим по происхождению; ибо словом νάνοι греки называли людей маленького роста, незначительно возвышающихся над землей, и говорят, что есть какое-то этимологическое объяснение, соответствующее смыслу слова; если же память меня не подводит, это слово используется в комедии Аристофана, названной "Грузовые суда" ('Ολκάδες). {99} Но это слово благодаря тебе приобрело бы римское гражданство или стало латинской колонией, если бы ты счел достойным пользоваться им, что было бы гораздо более приемлемо, чем те совершенно неизвестные и грязные слова, которые ввел в обиход латинского языка Лаберий". {100}

{99 Fr. 427 Hall et Geldart. Название пьесы представляет собой эмендацию Гертца, так как рукописное чтение испорчено.}

{100 Децим Лаберий — см. комм. к Noct. Att., I, 7, 12.}

(4) Тогда Фест Постумий сказал какому-то латинскому грамматику, родственнику Фронтона: "Аполлинарий научил нас, что nani - греческое слово, а ты научи нас, латинское ли это слово, коль скоро им называют мулов и очень маленьких лошадок, и у какого писателя оно встречается".

(5) И этот грамматик, человек действительно весьма поднаторевший в изучении древних писателей, говорит: "Если не преступление сказать в присутствии Аполлинария, что я думаю о каком-либо греческом или латинском слове, я дерзну ответить на твой вопрос, Фест, что слово латинское и его можно найти в произведениях Гельвия Цинны, {101} весьма славного и образованного поэта", - и привел его стихи, которые, поскольку память мне случайно помогла, цитирую:

{101 Гай Гельвий Цинна — см. комм. к Noct. Att., IX, 12, 12.}

И теперь меня по Ценоманскому {102} ивняку

{102 Ценоманы — кельтский народ (Caes. De bell. Gall. VII, 75, 3); сам Гельвий Цинна был родом из Галлии.}

Быстро мчит повозка, влекомая парой

маленьких лошадок (nani). {103}

{103 Fr. 9 Morel.}

Глава 14

<***>

(1) Век Марка Цицерона и Гая Цезаря видел немногих мужей выдающегося красноречия, но он явил двух столпов самых разнообразных наук и искусств, просветивших человечество, - Марка Варрона {104} и Публия Нигидия. {105}

{104 Марк Теренций Варрон — см. комм. к Noct. Att., I, 16, 3.}

{105 Публий Нигидий Фигул — см. комм. к Noct. Att., II, 22, 31.}

(2) Однако исторические и научные шедевры, созданные Варроном, всем известны и находятся в широком обращении, (3) а трактаты Нигидия не имеют распространения в народе, и из-за сложности и изощренности ими пренебрегают как бесполезными. (4) Образцом [его стиля] может служить то, что мы прочли немного раньше в его "Грамматических записках"; оттуда я взял кое-что для примера, чтобы показать, какого рода были его сочинения.

(5) Ибо он, рассуждая о природе и порядке букв, называемых грамматиками гласными, написал слова, которые мы оставляем без объяснения ради упражнения читателей в усердии: (6) "А и о всегда идут первыми, i и и всегда прибавляются, е - и идет следом, и предшествует: она идет впереди в [слове] Euripus (Эврип) и прибавляется в Aemilius (Эмилий). Если кто-то полагает, что первым в словах Valerius (Валерий), Vennonius (Венноний), Volusius (Волузий) идет и, а в словах iampridem (уже давно), iecur (печень), iocus (шутка), iucundum (приятное) - i, то он ошибается, потому что те буквы, которые являются первыми в этих словах, - не гласные". {106} (7) Из той же книги следующее высказывание: "Между буквами n и g есть другая [промежуточная] тональность, как в anguis (змея), angari (курьеры), аnсоrае (якоря), increpat (шумит), incurrit (вбегает), ingenuus (свободнорожденный). Ибо во всех этих словах ставится не настоящая, а поддельная n. {107} Ведь сам язык является доказательством того, что это не n: если бы это была n, язык дотрагивался бы до неба". {108} (8) Затем в другом месте он пишет так: "Я упрекаю греков, которые писали ου через о и υ, в не таком большом невежестве, <в каком> {109} пребывали те, кто писал ei через е и i, ибо первое они делали по необходимости, а ко второму их ничто не принуждало". {110}

{106 Fr. 53 Swoboda. Буква υ для обозначения согласного звука была введена в латинский алфавит в XVI в.; до того гласный и согласный звуки передавались одной буквой — и. См. также: Noct. Att., XIV, 5, 2 и соответствующий комментарий. Слоговое и неслоговое i также обозначались одной и той же буквой.}

{107 В сочетаниях ng и nс звук n, по-видимому, приобретал носовой оттенок, представляя собой некий промежуточный звук, который можно условно обозначить как

.}

{108 Fr. 54 Swoboda.}

{109 Quantae — появляется только в первых печатных изданиях; Гертц предлагает дополнить: quantae nostri fuerunt («в сколь большом невежестве погрязли наши»).}

{110 Fr. 55 Swoboda. Оба указанных дифтонга в таком виде существовали в греческом; на латинский язык ου передавался через u , a ei превратился в долгое i . Смысл замечания Нигидия до конца не ясен, поскольку фраза вырвана из контекста и не снабжена примерами.}