О своём отце Санька знала мало. Вернее, не знала о нём почти ничего, потому что отец оставил их, когда Санька была совсем маленькой и ничегошеньки ещё не понимала. А потом, когда немного подросла, просто усвоила, что отца у неё нет…
Куда он девался, этого Санька не знала, и никто не мог ей об этом ничего рассказать. Со слов матери, отец просто исчез однажды вечером: вышел из дома и не вернулся. Приезжали из милиции, всё тщательно осмотрели, записали свидетельства очевидцев (Санькиной мамы, а также всех соседей, видевших отца в тот последний день), даже начали уголовное расследование по факту исчезновения человека… впрочем, дальше этого дело так и не сдвинулось. Отец исчез бесследно, и лишь немногие из соседей продолжали считать, что дело тут нечисто. Большинство (и подавляющее даже большинство) полагало, что отец Санькин просто сбежал из дома. А то, что он не взял с собой ничего из вещей (даже куртки) — так он всегда был странным и даже немножечко чокнутым (как однажды выразилась Санькина соседка, тётя Клава).
Тётя Клава была близкой подругой Санькиной мамы, а ещё матерью Ивана — одноклассника Саньки и единственного настоящего её друга. Впрочем, о самом Иване чуть ниже…
Ещё тётя Клава отличалась повышенной разговорчивостью (в отличие от матери Саньки, которая, наоборот, говорила мало и только по существу) и Санька, будучи в гостях у Ивана (а такое случалось довольно часто), всегда получала исчерпывающую информацию о последних деревенских событиях. Поэтому почти всё, что знала Санька о своём отце, она тоже почерпнула из многочисленных рассказов тёти Клавы.
По словам тёти Клавы, отец Саньки не только странно исчез из их деревни. Появился он в ней тоже довольно необычно.
В то далёкое (по Санькиным понятиям) время её мама и тётя Клава снимали комнату у одной почтенной старушки, так как являлись молодыми специалистами и приехали в эту деревню по распределению (мама — фельдшером, тётя Клава — учительницей начальных классов). Домик старушки (в настоящее время пустой и даже наглухо заколоченный) находился на самой окраине деревни, сразу же за ним начинался лес, который подруги частенько посещали. Ходили они туда по грибы, по ягоды, а иногда — и просто гулять… и вот во время одной из таких «просто прогулок» они и встретили в лесу Санькиного отца (впрочем, в то время он ещё таковым не являлся).
Лесок за деревней был не то, чтобы совсем уж небольшим, но и огромным его назвать тоже язык не поворачивался. Так, средненькой величины лесок, но, по словам тёти Клавы, выглядел будущий Санькин отец так, будто целую неделю по этому леску без единой передышки блуждал: худой, исцарапанный, да ещё и босиком в придачу…
Надо отдать должное девушкам: они не испугались. Вернее, испугались, но не очень. Может потому, что вдвоём были, а скорее, потому, что уж больно жалко парень выглядел и на маньяка либо иного злостного правонарушителя — ну никак не тянул! Впрочем, странностей у него и без этого хватало.
Взять, хотя бы, речь незнакомца…
Говорил он как-то чудно, смешно коверкая при этом словесные окончания, и тёте Клаве с Санькиной мамой долго пришлось выслушивать сбивчивую неудобоваримую исповедь странного найдёныша, прежде чем они уразумели, что парень этот решительно не знает, где в данный момент находится и как, вообще, тут очутился.
Дальше — больше! Приведя молодого человека к себе домой и угостив его горячим чаем с бутербродами (по словам тёти Клавы, уплетал он их так, что аж за ушами трещало), девушки решили всё же чуть ближе познакомиться со своим незваным гостем. Ну, хотя бы узнать его имя.
И тут выяснилось, что их гость даже этого не помнит. Ни имени, ни фамилии, ни то, откуда он родом… ничего, в общем…
Впрочем, тётя Клава (если верить её собственным словам) уже тогда заподозрила, что парень просто темнит, не желая особо о себе распространяться. Может, скрывается от кого?
Как бы то ни было, ничего подруги так и не выяснили, а посему махнули рукой на все расспросы и решили отложить их до утра. Утро, как говорится, вечера мудренее, а на дворе и в самом деле здорово уже стемнело. Так что, хотелось им того или не хотелось, а странного этого незнакомца решено было оставить на ночь, хоть класть его оказалось совершенно некуда. В комнатушке имелась одна лишь узенькая кровать (на ней обычно спала Санькина мама) и старый скрипучий диван (на котором, естественно, укладывалась спать тётя Клава).
Но, пока девушки, выйдя на крыльцо, тихонечко обсуждали эту неожиданно возникшую проблему, незнакомец, опередив их, сам её решил, спокойненько уснув на диване. Да так крепко, что разбудить его не смогла даже возмущённая таким невероятным нахальством тётя Клава.
И тогда подруги решили просто оставить всё как есть. Тётя Клава улеглась на полу, подстелив под себя всё, что только нашлось, из верхней одежды, мама, естественно, легла на кровать… впрочем, поспать им в эту ночь пришлось всего ничего, пару часов, не больше…
Потом их разбудили стоны странного этого незнакомца. А когда Санькина мама, подойдя к дивану, положила ладонь на его лоб, сразу стало ясно, что их гость серьёзно болен. И не просто серьёзно, а, кажется, опасно для жизни.
Санькина мама, как человек сведущий в медицине, тотчас же принялась за лечение. И, надо отдать ей должное, сделала всё, что могла. Так что, когда «скорая» увезла незнакомца, ему уже ничего серьёзного не угрожало.
В районной больнице этот странный парень провёл три недели, и всё это время Санькина мама навещала его, хоть тётя Клава (опять же, по её собственным словам) всячески отговаривала подругу от этих компрометирующих поездок. А окончилось всё тем, что мама однажды вернулась в деревню уже вместе с папой.
За время, проведённое в больнице, будущий Санькин отец так ничего о себе и не вспомнил. И даже представители правоохранительных органов, посещавшие его там несколько раз, ничем не смогли помочь, и, вообще, никто из районного начальства понятия не имел, что им делать дальше с таким неожиданным «найдёнышем». В больнице вечно держать человека не станешь, родственников тоже обнаружить не удалось, ни близких, ни дальних (хоть Санькиного папу, кажется, даже по телевизору несколько раз с этой целью показывали). И все облегчённо вздохнули и были очень довольны, когда мама пожелала забрать его к себе.
Все, кроме тёти Клавы.
Кажется, именно тогда подруги впервые поссорились, и настолько серьёзно, что долго между собой не общались. Точнее: вплоть до папиного таинственного исчезновения.
Папа с мамой остались жить на квартире у старушки (которая, впрочем, вскоре уехала в город к дочери, предоставив в их полное распоряжение всё своё небольшое жилище). А тётя Клава, кипя от негодования, перебралась в дом на соседней улице, где неожиданно закрутила недолгий роман с Исаем, одним из заезжих шабашников. В результате сего недолгого романа на свет появился Иван. А ещё через год у мамы с папой родилась Санька…
Папа, хоть так ничего и не вспомнил из своего прошлого, на удивление быстро смог освоиться в деревне. У него оказались золотые руки и, по словам сельчан, папа мог починить буквально всё, начиная от старого, черно-белого ещё телевизора и заканчивая полуразвалившимся трактором или комбайном. Вот почему колхозное начальство папу ценило высоко, и все соседи им тоже весьма дорожили. А если и перемывали часом косточки втихаря (за то, что не пьёт совершенно и денег за ремонт тоже никак ему не всучить), то делали это безо всякой злости или зависти, как говорится, любя. Уж больно странно и непривычно выглядел Санькин папа в этой почти поголовно пьющей деревне.
Но с мамой папа жил дружно, и они, без всякого сомнения, очень друг друга любили. После того как, стараниями мамы, папе выправили новые документы, где его записали, как Николая Петровича Орлова (имя и отчество папе придумала мама, фамилию же просто оставили мамину), мама с папой даже расписались. Так что, в отличие от Ивана, у которого только отчество было папино (Исаевич), а фамилия чисто мамина (настоящую фамилию своего летуна-шабашника тётя Клава так и не удосужилась или просто не успела узнать), у Саньки фамилия была, хоть и мамина, но всё же немножко и папина. И Санька своей фамилией очень гордилась.
Они как-то даже поссорились с Иваном из-за этих самых фамилий. Вернее, едва не поссорились, потому что ссориться Иван не умел, а умел только драться. Но, разумеется, не с Санькой, а с прочими деревенскими мальчишками.
Вот и тогда, выслушав восторженную оду Саньки по поводу распрекрасной её фамилии, Иван тотчас же нахмурился и несколько обиженно буркнул, что его собственная фамилия, Болотин, ничуть не хуже! И что Санька, когда они оба вырастут и станут взрослыми, обязательно превратится в Александру Болотину. На что Санька, весело расхохотавшись, объявила, что никогда такого не случиться, потому как менять «орла» на «болота» ей абсолютно не хочется. Тем более, что орлы — птицы совершенно даже не водоплавающие…
Вот тогда-то они едва и не поссорились… впрочем, Санька быстренько опомнилась, догнала мрачно посапывающего Ивана и, милостиво чмокнув его в щёку, приказала не заводиться и не дуться по пустякам. И Иван, весь просияв, тотчас же перестал дуться.
Иван дружил с Санькой с самого раннего детства. И в школу они пошли разом, хоть Иван был почти на год старше, и сидели всё время за одной партой, и домой всегда вместе возвращались. И, что самое удивительное, все принимали это, как должное, и никто никогда не дразнил их «женихом и невестой». Возможно потому, что их матери тоже были близкими подругами (после таинственного исчезновения Санькиного отца женщины вновь сблизились), в деревне Ивана и Саньку считали, чуть ли не братом и сестрой.
Сам же Иван категорически не желал считать Саньку своей сестрой и всегда знал, что женится на ней, как только они войдут в соответствующий возраст. Впрочем, пока до этого было ещё слишком далеко, потому как учились и Санька, и сам Иван всего лишь в девятом классе местной средней школы.
Училась Санька хорошо, а вот Иван — не очень, особенно не давались ему языки. Математика, история и география тоже не относились к числу любимых Ванюшиных предметов. Чуть получше (но не то, чтобы очень) обстояли дела с химией и биологией… и только по физике и информатике дела у Ивана шли более или менее благополучно. И, конечно же, самыми любимыми предметами его были физкультура и особенно трудовое обучение, на котором Иван буквально чудеса творил.
Санька помогала другу в учёбе, как могла. Впрочем, чаще всего эта помощь заключалась в том лишь, что Иван старательно списывал у Саньки домашние задания, а во время контрольных или самостоятельных работ Санька, быстренько разобравшись со своим личным вариантом, чаще всего успевала ещё решить и задание, предназначенное для соседа. Вот почему средняя успеваемость Ивана всё же немного превышала его уровень знаний, хоть и оставалась одной из самых низких в классе.
Всё это весьма огорчало Саньку, сам же Иван к невысоким своим отметкам относился с поистине философским спокойствием. На все упрёки Саньки он отвечал, что знания школьной программы для мужчины не так уж и важны, гораздо важнее для него знания житейские, а с этим у него как раз-то всё в полном порядке.
И действительно хозяин из Ивана в будущем должен был получиться образцовый. Являясь единственным «мужиком» на две их небольшие семьи, он с самого раннего детства освоил почти самостоятельно всё то, что необходимо деревенскому жителю: в косьбе или пахоте не уступал уже взрослым, мог довольно сносно плотничать и столярничать. И с механизмами разными тоже был, как говорится, на «ты»: сам смог собрать и даже возвратить к жизненному состоянию подаренный (а вернее, брошенный) соседом старый мотоцикл, и всё прошлое лето катал на нём Саньку по околицам. Иван и для Саньки решил смастерить (опять же из одного, считай, металлического хлама) дамский велосипед, и даже успел приступить к уникальной сей операции. Но Санькина мама (без всякого злого умысла, ибо ничего не ведала о его грандиозных планах) смогла немного опередить Ивана, привезя Саньке из райцентра новенький складной велосипед. Для Ивана это было тяжёлым ударом… впрочем, быстро от него оклемавшись, неугомонный механик тут же принялся переделывать несостоявшийся дамский велосипед в трёхколёсную коляску на педальной тяге для всяких хозяйственных нужд.
Вообще, с возрастом Иван становился всё независимее и всё вспыльчивее, впрочем, к Саньке это никоим образом не относилось. Саньку Иван слушался всегда, никогда на неё даже голоса не повышал, и другим тоже не позволял этого делать.
А прошлым летом он даже подрался из-за Саньки с десятиклассником, здоровенным верзилой и отпетым местным хулиганом, незадолго до этого безуспешно пытавшимся «подбить к Саньке клинья». Дело было вечером, возле клуба, где обычно тусовалась вся местная молодёжь и отверженный поклонник неожиданно подставил Саньке ножку, когда она пробегала мимо.
Не удержавшись, Санька упала на асфальт, до крови разбив при этом оба колена. И все, кто наблюдал это, благоразумно смолчали… все, кроме Ивана, разумеется…
Он, вообще-то, само происшествия умудрился пропустить, ибо немного опоздал к месту тусовки, возясь в сарае со своим капризным мотоциклом. На этом трещащим и коптящим агрегате он и подрулил к клубу некоторое время спустя и обнаружил там Саньку, которая со слезами на глазах прикладывала к кровоточащему колену очередной лист подорожника. Выяснив причину её слёз, Иван, ни слова не говоря, слез с мотоцикла, подошёл к Санькиному обидчику (который был почти на голову выше) и изо всей силы двинул его ногой в живот. Не ожидавший нападения десятиклассник болезненно охнул и сложился почти пополам, а Иван тут же добавил ему кулаком в ухо.
Впрочем, этим дело не кончилось, и началась уже обоюдная жестокая драка, в которой Ивану здорово досталось. Но его противнику досталось ещё больше… и, в конце концов, он позорно бежал, под свист и улюлюканье всех собравшихся. А Санька тогда подошла к Ивану, при всех обняла его и крепко поцеловала в окровавленные разбитые губы. И, что самое удивительное, никто из присутствующих подростков даже не засмеялся, завидев такое…