Спал ночью великолепно, как дома. Хотя почему «как», Мангуп для меня и есть дом родной.

Сегодня день рождения у Ника Рок-н-ролла, 32 дядьке. Вот бы сюда его, а впрочем, нет, не надо, здешняя чувственная аура не примет. В отвязный Симеиз, наверное, чтоб протрясло всех как следует.

...Пару-тройку лет назад я попал на его квартирник, никогда не забуду. Флэт был большой, но не рядом, где-то на Коломенской, кажется. Типовая девятиэтажка, символическая плата за вход, толпа проверенных людей, никого случайного, исключительно знакомые лица. Флэт был подготовлен к концерту по всем правилам организации подобных мероприятий. Из большой комнаты вынесли все вещи, из непередвигаемых шкафов эвакуировали мелочевку. Свои-то люди свои, но вводить в соблазн тусовочный народ открыто лежащими ценными вещами не принято было никогда. Кухня традиционно превратилась в курилку и рюмочную, но ненадолго. Как только на пятачке свободного пространства у окна появился Ник Рок-н-ролл, комната полностью наполнилась людьми, дымом и запахом портвейна.

Выступал Николай Францевич люто. Уже после первой песни содрал с себя рубашку, мгновенно превратив ее в лоскуты, кинул в окно. Потом в окно полез и сам, взгромоздился на подоконник, выкрикивая свою правду, потом оказался уже за стеклом, на улице! Пятый этаж, но мы сидели как вкопанные, понимая, что это часть действа, не нам прерывать этого человека. Вернувшись в комнату, Ник спел еще несколько песен. Слушать его было удивительно. И страшно, порой смешно, жутко. Я в первом ряду, на полу, ошарашен натиском, Рок-н-ролл в дециметре, орет прямо мне в лицо, брызжет слюной. Выхватывает у кого-то вино, глотает, курит, захлебывается дымом и алкоголем, из ниоткуда выхватывает лезвие и режет себе вены. Потом другую руку, с хрустом чиркает по груди. Кровь, ужас, охи из сидящей с округленными глазами толпы. Снова окно, стекла в крови, пол в крови, о, а вот и я в крови — Коля без сил падает прямо на меня. Натужно дышит несколько секунд, встает, концерт окончен. Потрясение, которое я испытал, невозможно описать словами, даже пытаться не буду. Весь в крови Рок-н-ролла, я ошарашенный поехал тусоваться к кому-то на флэт и пару дней после этого был «героем» — чуваком, на которого упал сам Ник Рок-н-ролл...

К вечеру приехал Доброволец аж с тремя Наташками. Также выяснилось, что на Сосновом ныкаются две клевые герлы киевские, Журавка и... не помню, как вторую зовут. Ромашка, как оказалось, тоже не уехал. Увидел меня, обрадовался:

— Ринго, а помнишь, ты рассказывал про «Белое братство»?

— Конечно. Я этих мракобесов еще долго помнить буду!

— Так они здесь, на Мангупе! Точнее, один. Вчера пришел, ходит, всех загружает. Мы ему сказали, что у нас есть колдун, любитель поубивать «белых братьев», но он не верит, смеется. Так что ты вовремя приехал.

Поразмыслив, я попросил Ромашку сходить к этому проповеднику в Мустанговую и невзначай сообщить, что я приехал. А я подойду через полчасика.

Быстро распустил и расчесал выгоревшие волосы, расстегнул рубаху, поправил на груди все амулеты. Сделал через все лицо крест сажей. На можжевеловом посохе ножом вырезал шесть зарубок. И, репетируя на ходу грозные гримасы, побрел в Мустанговую.

Ромашка сидел на пороге пещеры и уплетал баранки. Рядом расположился вполне безобидный на вид парень лет восемнадцати. С длинными волосами, в хайратнике и белой холщовой рубахе.

— Мир вам, — поздоровался я. — О, новенький. А я как раз дозор несу. Кто таков, откуда?

— Из Киева я, Михаил, — отрапортовал парень. — Баранок хочешь?

Я присел, от баранок, естественно, не отказался. Но менее строгим не стал:

— Какой веры будешь, приезжий?

— Самой истинной, настоящей веры я, — воодушевился Михаил. — Скоро в мире воцарится Зверь, я пришел к вам рассказать о нем, указать путь к спасению.

Ромашка театрально закатил глаза и тихонечко принялся распихивать баранки по карманам.

— А не из «белых братьев» ли ты будешь, сектант? — вкрадчиво спросил я и взял в руки посох.

Михаил опасливо покосился на меня и отодвинулся чуть в сторону.

Я вытащил ножик.

— А я тебя предупреждал, — сдерживая смех, подал голос Ромашка.

Стараясь не делать резких движений, я принялся ковырять на посохе зарубку.

— Из «Великого Белого братства» я, это так... — сдавленно сказал Миша. — А что это ты делаешь?

— Зарубку ставлю. Ты у меня седьмой будешь.

— Се... седьмой буду что?

— Сейчас узнаешь, — пытаясь не расхохотаться, сказал я. — Пошли.

— Куда?! Я никуда не пойду!!!

— Пойдешь. У нас тут обрыв есть специальный. Там все поймешь. Или покаешься сейчас в бесовщине, или... будешь седьмым. Впрочем, я зарубку уже сделал, так что без вариантов, пошли.

— Я, это, я, ребят, вы чего, не шутите так, это, я сам пошутил, я можно пойду, мне ехать надо...

Собрался и убежал «белый брат» минуты за три. С шумом скатился по Мужской тропе, только его и видели.

Изгнали беса. И баранок поели.