У Жильвинаса утром была какая-то важная стрелка с приятелем, но он ее задинамил, потому что мы сломя голову неслись на встречу с девчонками. Но сегодня все было как-то скованно. Деньгами уже никто не швырялся, в воздухе постоянно подвисало молчание, шутили мало, да и шутки какие-то хреновые получались. У нас с Анькой-то все отлично: хи-хи, ха-ха, — а вот Марина и Валя с Жилом как-то не зажигали. Поехали к нам, попили моего чаю с травками, Жил вина красного достал. Тут-то и прояснилось, почему все такие мрачные: винища как жахнули, у всех аж искры из глаз посыпались, и скованность как улетучилась. Девиц, судя по всему, терзало лютое похмелье, а как опохмелились, их попустило в момент. Снова смех, песни и пляски.

Уже у поезда, когда пришло время прощаться, начались обмены телефонами и адресами. Все снова загрустили, Жильвинас даже заплакал позже. Сказал, что это дождь. Ага, конечно. Он в Маринку влюбился по уши. Сидит вон, письмо ей уже пишет, слова переспрашивает.