Алферов ушел. Он чувствовал себя странно — словно долго ломился в дверь, которая оказалась открыта. Как ни нелепо, настроение его еще больше ухудшилось, когда вместо ожидаемого разноса он получил от шефа благодарность. Дело раскрыто меньше, чем за двое суток, Юрский не предъявляет никаких претензий — «но кто же, кроме тебя, Сашка, так ловко бы все уладил!»

Однако майор вовсе не считал дело раскрытым, а ситуацию улаженной. Да, против Юрской масса улик — столько, что хватило бы сразу на несколько обвинительных приговоров. Слишком много улик. Слишком все гладко, как будто кто-то срежиссировал спектакль и учел все, кроме одной мелочи — человеческих характеров. Нет, останавливаться нельзя. Хочет шеф или нет, а надо копать дальше. Нельзя класть все яйца в одну корзину, даже если она выглядит на редкость подходящей.

В подобном смутном состоянии телефонный звонок Лазаревой, настаивающей на встрече, майора разозлил. Чего она хочет — узнать подробности? Позлорадствовать? Пускай попробует, только потакать ей он не намерен. Может, Юрская и стерва, но он не собирается отдавать ее на растерзание так называемым подругам.

— Простите, что докучаю вам, — с ходу начала Марина. — Это правда, что Света арестована за убийство Петухова?

— Задержана, — поправил майор.

— Она… она призналась?

— Боюсь, это тайна следствия, — ехидно, но безгранично вежливо проинформировал он. — Вас еще что-нибудь интересует, Марина Олеговна?

Лазарева пожала плечами и, помолчав, добавила:

— По крайней мере, на Юрского покушалась не она. Значит, и Славика отравила не она. Я в этом убеждена.

— Ах, вы убеждены? — съязвил Алферов. — Ну, тогда, разумеется, на улики мы не станем обращать внимания. — И, ледяным тоном перечислив самые вопиющие из них, закончил: — Но, раз в ы убеждены в ее невиновности, придется нам Юрскую отпустить, вы так себе представляете?

Он и сам не понимал, что именно в словах Лазаревой столь сильно его раздражало. Возможно, то, что они совпадали с его личными ощущениями — совершенно лишенными оснований, дурацкими подсознательными ощущениями.

— Но ведь и в ы убеждены, — вдруг строго сообщила Марина, словно прочтя его мысли.

Ну и самоуверенность у этой дамочки! Типично преподавательский нелепый апломб. Она, значит, лучше него знает, в чем он убежден, а в чем нет? Наверное, она вообще полагает, что видит его насквозь?

Но, пока Алферов раздумывал, как бы пообиднее ответить, гостья вдруг вскрикнула полным ужаса голосом и во мгновение ока взлетела на стол. Алферов быстро повернулся к тому, что ее напугало — и обнаружил на полу Машку, деловито чистящую усы. Машкой майор называл мышь, иногда посещавшую его кабинет. Честно говоря, он ее регулярно подкармливал.

Успокоившись, он перевел взгляд на Марину. Она стояла на столе, изо всех сил зажмурившись и высоко задрав юбку, точно мышь намеревалась за нее уцепиться. Зрелище было милое, особенно симпатичные круглые коленки. Зря Лазарева не носит мини.

— Она… она еще тут? — жалобно пролепетала Марина, не открывая глаз.

— Разумеется, — не стал скрывать жестокосердный майор. — И, судя по всему, намеревается вас проглотить. Целиком.

Похоже, Лазарева не поверила — она осторожно приоткрыла один глаз. Впрочем, тут же снова его закрыла, увидев Машку.

Алферов был готов долго любоваться красивыми ногами, однако сострадание к ближнему победило.

— Иди домой, — велел он Машке, и та удалилась. — Давайте, Марина, я вас сниму.

— Спасибо, я сама слезу, — заявила приободрившаяся Лазарева и, покраснев, опустила юбку.

— Сама так сама, — не стал спорить он.

Пускай попробует! Как ей удалось вспрыгнуть на такой высокий стол, навек останется тайной, но обратно она вряд ли слезет с легкостью.

— А вы не пододвинете стульчик? — после паузы попросила она.

— Зачем усложнять? Я же сказал, что сниму.

Алферов, взяв Марину за талию, спустил трусливую гостью на пол. Разжимать объятия почему-то не хотелось, скорее наоборот. Возможно, именно поэтому он сделал удивившую его самого вещь. «Мышь», — весело произнес он.

Через миг Лазарева уже находилась у него на руках, снова отчаянно зажмурившись. Майор, не выдержав, засмеялся. Вот тебе и эмансипированная рассудительная дама! Куда делась ее самостоятельность при появлении мышки? Дама между тем открыла глаза, но Машку выискивать не стала, а, посмотрев Алферову в лицо, догадалась:

— Издеваетесь, да?

И, в свою очередь рассмеявшись, соскользнула вниз, усевшись на стул. Правда, уселась оригинально — поджав под себя ноги.

— Поделились бы, Марина, — а чего в мышах такого страшного?

— Не спрашивайте, Александр Владимирович. Это выше меня. Вообще-то, когда их нет, я совершенно их не боюсь. Маленькие, серенькие, пушистые. Ничего особенного, правильно? Но, стоит ей появиться, и весь мой аутотренинг насмарку. Слава богу, они встречаются редко.

— К сожалению, — возразил майор. — Пугаться вам идет.

— Да? Учту. Но, честно говоря, убийц я боюсь ничуть не меньше, чем мышей, только лучше умею это скрывать. Неужели Света призналась вам в убийстве, Александр Владимирович? Выдайте, пожалуйста, тайну следствия, а то мне снова придется прыгать к вам на стол, топча важные бумаги.

«Вот настойчивость, — уже беззлобно подумал Алферов. — Снова она о своем».

— Нет, Марина, в убийстве Юрская не призналась, но все указывает на нее.

— Не все. Раз она не покушалась на мужа, то зачем ей убивать Славика? Совершенно незачем. Значит, это не она.

— А почему вы так уверены, что на Юрского покушалась не она? Еще вчера вы в этом сомневались.

— Вчера утром — да, а днем я поговорила со Светой. Приехала, пока Юрского не было, и поговорила. Александр Владимирович! — воскликнула Марина, в порыве эмоций даже забыв про страшную Машку и спустив ноги на пол. — Я понимаю, вы считаете, я много на себя беру, да? Наверное, это правда. Но я не верю, ну, не верю, что Света, которую я знаю почти пятнадцать лет, могла врать мне в задушевном разговоре так, что я ничего бы не заподозрила. Утаить — да, играть и притворяться, изображая не то, что на самом деле, — да, но естественно и искренне говорить неправду — не верю! Я не чувствовала ни грана фальши.

— А вы считаете себя столь чувствительной к фальши? — съязвил майор.

— Я не более чувствительна, чем другие, — серьезно объяснила Марина, — но я выбрала профессию, которая заставляет обращать внимание на поведение окружающих. Вы, кстати, тоже. Если постоянно развивать в себе некое качество, оно должно обостриться. Разве вы по себе этого не чувствуете? Вам-то куда сложнее — вы общаетесь с незнакомыми. Вы верите в виновность Светы?

— Вера тут не при чем, Марина. Есть улики, и я вынужден с ними считаться. С ними считается даже Юрский. Он решил смотреть правде в глаза и не марать свое честное имя, защищая преступную жену.

— Значит, он от нее отступился? Впрочем, чего еще от него ждать… А я бы, Александр Владимирович, не вышла замуж за человека, самые весомые улики против которого заставили б меня хоть на мгновение усомниться в его словах.

— Вот и живете без мужа, — прокомментировал Алферов. — Уж простите за откровенность.

— Прощаю. Александр Владимирович, вы нарочно не хотите мне отвечать? Вы верите в виновность Светы? Или так: вы уверены в ее виновности? Или так: вы верите в справедливость?

— Сама природа несправедлива, — заметил он. — Одним она дает больше, другим меньше.

— Да. Именно поэтому на том маленьком участке, который хоть немного зависит от твоей воли, хочется создать оазис справедливости. Или, по крайней мере, знать, что ты сделал все для его создания. Я бы не смогла дружить со Светой по-настоящему, в чем-то важном она мне чужая. И, действительно убей она Славика, я бы не лишилась сна при мысли, что она в тюрьме. Но она не убивала, понимаете? Вас не будет всю жизнь терзать сомнение, Александр Владимирович? Терзать мысль, что вы не довели дело до конца? Что вы могли ошибиться, наказав невинного человека?

Вообще-то, майор был готов подписаться под каждым словом собеседницы. Он еще до встречи с нею твердо решил, что продолжит расследование до тех пор, пока не рассеются последние сомнения. Почему же он возражал? А черт его знает. Просто доставляло удовольствие наблюдать, как Марина горячится, стремясь его убедить, сколько душевной силы вкладывает в свои ненужные аргументы, как забывает о себе, защищая приятельницу. Или не приятельницу, а хваленую справедливость? А Марина между тем, похоже, отчаялась. Она опустила голову на руки и тяжело вздохнула.

Алферову стало стыдно. Немножко поиздеваться — это одно, а всерьез расстроить слабую женщину — совсем другое.

— Прежде, чем ломиться в дверь, — весело заметил он, — стоит проверить: а заперта ли она?

Марина, вздрогнув, уставилась ему в лицо, затем с глубоким удовлетворением сообщила:

— Я дура, Александр Владимирович.

— Почему же дура? — улыбнулся Алферов. — Вчера утром вы на редкость ловко уклонялись от прямых ответов на мои вопросы. Я просто восхищался!

— Я совершенно неправильно оценивала ситуацию, — без промедления признала Марина. — Думала, кто-то сгоряча плеснул Юрскому яду, не очень соображая, что делает. Света, например, или Снутко, или Леша Вольский. В умопомрачении, понимаете?

— В состоянии аффекта.

— Вот именно. Игорь, слава богу, идет на поправку, а второй раз в это самое состояние аффекта преступник впадет вряд ли. Наверное, убийство из ревности казалось мне слишком мелодраматичным, чтобы воспринимать его всерьез.

Майор с удивлением понял, что собеседница идет по его стопам, повторяя аргументы, которые он привел недавно Пашке.

Марина, помолчав, добавила:

— Я отвечу честно на любой ваш вопрос. И еще одно. Вы спрашивали, кто первым сел за стол в субботу. То есть из-за кого яд достался не Юрскому, а Игорю. Я не видела, но могу предположить. Снутко, Вольская или сам Юрский. Они не входят в наш клуб, и все они не пели. Возможно, они и вовсе не вставали из-за стола. А кто несомненно сел в числе последних, это Миша Бальбух, Славик Петухов, Леша Вольский и Игорь Карпов. Они играли на гитарах и прежде, чем сесть, упаковывали их в чехлы. Но повлиять на то, куда сядет Игорь, мог лишь человек, чье место не очень далеко. Рядом с Игорем сидела Оля, около нее я. Рядом с Юрским Майя, около нее Снутко. Остальные повлиять могли вряд ли. Игорь в темноте их бы не заметил.

— То есть наиболее вероятны Снутко или Юрский?

— Да. Но, если первым сел Снутко, это снимает с него подозрения. Он бы внимательно смотрел, куда садится, если б от этого зависел успех преступления, как вы считаете?

— Думаю, да. А вы, например, могли сесть первой?

— Мне кажется, когда я садилась, Оля уже была на месте, но ручаться не могу. Я же не знала, что это важно! Да, и еще… Извините, что я лезу, но… Честное слово, Лена Бальбух никогда бы не отравила Славика.

— Накануне он бросил ее ради Майи, — ехидно напомнил майор, несмотря на полное согласие с собеседницей.

— Даже если б он стоял у алтаря с другой, — улыбнулась Марина, — Лена не теряла бы надежды, что он еще передумает и женится на ней. Она оптимистка.

— Да. Но ее готовность схватиться за любую особь мужского пола просто ошарашивает, — не сдержавшись, насплетничал Алферов.

— Александр Владимирович! Представьте себе, вы живете на улице. Холодно, тоскливо, неприютно. Разумеется, вы бы с большим удовольствием поселились в роскошных хоромах, но при необходимости подрались бы и за собачью конуру.

Майор засмеялся:

— Собачья конура в данном случае — это я?

У него промелькнула идея, основанная именно на Леночкой наивной привычке кокетничать вне зависимости от реакции объекта. В какой-то ситуации эта привычка пойдет девочке на пользу, главное, чтобы она получила шанс… Впрочем, он продолжал слушать Марину, весело возразившую:

— Какая ж вы собачья конура — скорее милицейская будка. Я подразумевала Славика. Но Леночка любую конуру обустроила бы с таким энтузиазмом, что та выглядела б вполне пристойно. О господи! Что я несу? Славик умер, а я…

Марина, смутившись, смолкла.

— У вас был с ним роман? — вдруг вырвалось у Алферова.

— Да что вы? — изумилась собеседница. — Звонил иногда по телефону. Это кто вам сказал?

— Надежда Юрьевна Павлова. Кстати, Снутко утверждает, что Павлова сама позвонила ему и предложила прийти на вашу встречу, а Павлова сообщила, что первым позвонил он. Если она, не очень понятно, зачем ей это нужно.

— То, что я скажу, мое сугубо личное мнение, — вздохнув, произнесла Марина. — Со мною никто не согласен. Все считают ее очень милой, непосредственной и наивной. А я терпеть ее не могу. Где она, там всегда скандалы. Я уверена, она провоцирует их нарочно, а вовсе не по наивности. Ей это доставляет огромное удовольствие. Сталкивать людей лбами и смотреть, что из этого выйдет. Например, Майку с бывшим мужем, которого Майка не хочет видеть. Надежда Юрьевна так развлекается!

— Не спорю, — подтвердил майор и холодно добавил: — Но аналогичные развлечения вашей подруги почему-то не вызывают у вас осуждения. А также использование ею брака как способа обогащения.

Марина подняла расстроенные глаза и после паузы тихо спросила:

— У вас есть немного времени? Прямо сейчас? Это на машине десять минут.

Алферов так опешил, что автоматически кивнул. Ехали и впрямь десять минут, остановились у роскошного отреставрированного особняка на набережной. Консьержка поздоровалась с Мариной, словно с доброй знакомой.

Дверь открыла Майя.

— Маринка! — обрадовалась она.

— Я привела в гости Александра Владимировича, — предупредила Марина.

— Ты? — странно уточнила Майя.

— Да. Мы ненадолго.

— Так заходите.

Майя выглядела какой-то не такой. Сосредоточившись, майор понял, в чем дело. Во-первых, на ней были очки, превращающие трогательные беззащитные глаза в уверенные и проницательные. Во-вторых, облегающее платье сменилось брюками и просторной кофточкой, скрывающими фигуру. Но хозяйка квартиры не спешила снимать очки и переодеваться, дабы исправить впечатление. Алферов вдруг понял, что ей совершенно наплевать, нравится она ему или нет. Как мужчина он ей безразличен, а интересует разве что в качестве гостя.

Не успел он удивиться метаморфозе, как в прихожей появился огромный пес — колли, некогда черный, а теперь седой. Он вошел осторожно, и майор с сожалением понял, что пес почти слеп.

— Рексушка, — потрепала его по загривку Марина, присев. — Как дела?

Рекс с удовольствием ткнулся ей в руки головой.

— Сколько ж ему лет? — почтительно осведомился Алферов.

— Девятнадцать.

— Ого!

Он тоже присел, но на его ласки пес реагировал весьма сдержанно.

— Рекс, хоть и видит плохо, но своих отличает, — с гордостью сообщила Майя. — Он еще у меня ого-го! Правда, Рексушка?

Майор вдруг вспомнил слова Снутко: «Мы разошлись из-за собаки». Из-за Рекса?

— Вы считаете, Рекса надо усыпить? — неожиданно выдала Марина, пока Майя на кухне ставила чайник.

Вопрос Алферова обидел. За кого она его принимает? За монстра?

— А Снутко хотел, — не дождавшись ответа, сказала собеседница. — Рекс вообще-то его пес, и он собирался его усыпить, а Майка не дала.

— Сомневаюсь, чтобы Снутко сильно настаивал, когда узнал, что Майя против, — резонно парировал Алферов.

— Разумеется, он не настаивал, но считал ее поведение женским капризом. Да, он не усыпил Рекса, но одно то, что он искренне хотел этого и не мог понять, почему это невозможно… да как с ним после этого жить?

Однако при виде Майи Марина быстро сменила тему.

— Майка, ты не помнишь, Снутко не мог в субботу сесть за стол первым? После пения, я имею в виду.

— Не мог, — засмеялась Майя. — Он сел уже после меня, это я гарантирую. А, пока мы пели, безобразно горланил прямо мне в ухо. Слух у него отсутствует начисто.

— А Юрский пел?

— Кажется, нет. Я еще подумала, что он, видимо, не совсем на крючке и с ним следует дополнительно поработать.

Майя говорила, абсолютно не стесняясь присутствия майора. Он, непривычный к подобной откровенности, слушал не без удивления.

— То есть Юрского во время пения ты не видела?

— Да. Леша играл на гитаре, Снутко пел, а Юрский… не знаю, чем занимался.

— А Света?

— Про женщин можешь не спрашивать, я не обращала на них внимания.

— Погоди… Света пела, я точно помню. И еще Вольская… она не пела, но стояла у Леши за спиной и упорно отпихивала меня локтем, поэтому я вынуждена была пристроиться рядом с Мишкой. И, пока зачехляли гитары, она продолжала караулить мужа. Я вспомнила.

— А что, Александр Владимирович, — обратилась к Алферову Майя, — разве остались какие-то неясности? Света ведь арестована.

— Задержана, — поправил майор. — Да, мне многое неясно. Я не уверен в ее виновности.

— Да вы, как и Маринка, идеалист? — удивилась Майя. — Кто бы мог подумать… А ведь оба — умные люди. А я считаю, в любом случае Света сама виновата. Ну, выскочила за ничтожество — это с каждой может случиться, этого даже я не миновала. Но надо быть дурой, чтобы за это ничтожество держаться.

— Кто же из ваших мужей — ничтожество? — холодно осведомился Алферов.

— Все, но в наибольшей степени, конечно, Лешка. Вот признайтесь честно, Александр Владимирович, могли бы вы уважать человека, который радикально переменил свои чувства к женщине исключительно потому, что она изменила цвет волос и сняла очки?

— Вас никто не заставлял за него выходить.

— Я была молода и до безумия влюблена, — весело разъяснила Майя. — Но любовь без уважения долго у меня не продержалась. И, кстати, даже не думайте, что Лешка мог самостоятельно кого-нибудь прикончить. Он начисто лишен инициативы. Разве что жена велела ему: «Возьми этот флакон и налей из него туда-то». И посмотрела любящим взором василиска. Он от страха подчинился бы, до и то пролил половину, а под вашим давлением тут же во всем признался бы. Я прекрасно изучила всех своих мужей — невзирая на то, что ни один из них не соблаговолил присмотреться ко мне. То есть смотреть-то они смотрели, но совсем не на те места. Чтобы Лешка или Снутко из ревности отравили Юрского? Снутко хоть кол на голове теши, он полагает, мой с ним развод — не принципиальное решение, а кокетство красивой женщины. Он убежден, что я к нему вернусь. Столь замечательных мужей, как он, всерьез не бросают. Господи, почему все мужики идиоты?

— Ты не слишком обобщаешь? — улыбнулась Марина.

— Ну, знаешь ли… Просто, в отличие от тебя, не цепляюсь за иллюзии, а смотрю правде в лицо. Это куда безопаснее. Кстати, Маринка, я ведь достала тебе лекарства. Они в той комнате, в шкафу.

Марина, вскочив, бросилась в соседнюю комнату.

— Она больна? — испугался Алферов.

— Мама болеет. Марина — идеальная дочь.

— Не сомневаюсь. Марина вообще человек редкого благородства.

— Да, но хорошего я в этом не вижу, — резко возразила Майя. — Из-за этого чертова благородства она совершенно беззащитна перед жизнью. По виду не скажешь, но это так, и ей куда легче сделать больно, чем другим. Вот вам пример, Александр Владимирович. По молодости мы обе потеряли головы — вполне естественно для девчонок. Но я, посмотрев на Лешку вблизи, быстро признала свою ошибку, а Маринка пятнадцать лет хранила верность своему идиоту.

Майор вдруг разозлился.

— Не думаю, что Марина полюбила бы идиота, — холодно заметил он.

— Ну, не идиота, а гения — еще хуже. Да, он гениальный ученый, но это ничего не меняет. Такой же одноклеточный, как все мужчины. Будь она стервой, вертела бы им, как хотела. Но это так называемое благородство пятнадцать лет портило ей жизнь. Слава богу, сейчас все позади.

— Она его разлюбила?

Почему-то Алферову претила мысль, что Марина разлюбила человека, которому хранила верность пятнадцать лет. Однако и мысль о том, что она до сих пор его любит, тоже мало радовала.

— Он умер год назад.

В комнату влетела сияющая Марина, поцеловал Майю в щеку.

— Майка, я все аптеки обзвонила! Как тебе удалось? Сколько это стоит?

— Да иди ты! Еще я буду брать деньги за тети Лизины лекарства.

— Но…

— Будешь приставать, в следующий раз палец о палец не ударю.

— Тогда не буду приставать. Ну что, ничего интересного не вспомнила? — О чем? — удивилась Майя.

— О преступлениях.

— Ах, да. Короче, это не Снутко и не Вольский. И не Мишка Бальбух, разумеется. Эти трое не годятся.

— А кто годится?

— Вот Юрский сгодился бы, но он, к сожалению, вне подозрений. Зачем ему травить самого себя? Да и Игоря незачем.

— Вы так во всем уверены? — хмыкнул майор.

— Конечно. Я мужиков вижу насквозь. Впрочем… — Майя сняла очки и, расширив дивные глаза, пропела: — Я не знаю… я ведь такая наивная, а вы такой умный! Вы самый умный на свете!

Все трое дружно расхохотались.

На обратном пути Марина смущенно заметила:

— На Майку сегодня что-то нашло. А вообще, она удивительно хороший человек. Мы знакомы тридцать лет, и ни разу не было, чтобы она не поддержала меня в трудную минуту. Да, она способна… гмм… продемонстрировать свою власть над мужчинами, но… гмм… но плохого она при этом не хочет.

— Мужчин презирает, а на женщин плюет, — заявил Алферов, которому доставляло непонятное удовольствие вызывать собеседницу на возражения.

— Это не совсем так. Есть люди, которых она уважает, а пол тут не при чем. Кстати, раз Майка говорит, Снутко и Лешка не убийцы, значит, это правда. И Света тоже не убийца — это Я говорю. Она разбирается в мужчинах, а я в женщинах. Получается, преступление вызвано вовсе не ревностью и Майка ни в чем не виновата.

И Марина глянула на майора с такой радостью, что ему стало жаль снова ее дразнить.

— Ладно, Майя не виновата, а кто тогда виноват? Раз вы разбираетесь в женщинах, предлагайте кандидатуру.

— Не Лена. Не мы с Майкой. Не Оля Карпова, разумеется. Не Света. И, я бы сказала, не Надежда Юрьевна.

— Да? — удивился майор. — Вы ведь ее недолюбливаете.

— Если б я недолюбливала одних преступников, — усмехнулась Марина, — то была бы ангелом. Надежда Юрьевна прекрасно находит выход своим негативным эмоциям, стравливая людей. Я скорее представлю, что она доведет кого-нибудь до убийства, чем что совершит его сама. Хотя, если Юрский чем-то ей угрожал… Их что-нибудь связывало?

— Знакомство через Свету. Юрский отзывается о Павловой хорошо.

— Как и все. Нет, я не уверяю, что она заведомо не убивала. Значит, остаются она и Вольская. У Вольской есть мотив?

— Совершенно неадекватный совершенному преступлению. Мои люди побывали в диагностическом центре Вольской. Юрский был им недоволен, однако никаких серьезных обвинений там предъявить нельзя. Все у них в порядке, как, кстати, и в банке, где работает Павлова. С этой стороны Юрский ничем этим дамам не угрожал.

— Да? Но, может, с какой-то другой стороны? С личной?

— Тогда он бы знал об этом и сообщил нам. Ведь на первом этапе Юрский явно стремился перевести подозрения с жены на кого-нибудь другого. Он согласился с ее виновностью только после убийства Петухова, — объяснил Алферов.

— И все-таки интересно, есть ли у них алиби на время этого убийства. Раз это не Света, то явно кто-то из них! Славик видел, как одна из них подлила Юрскому яд. Наверное, это Надежда Юрьевна. Вольская Славика раздражала, и он не стал бы ее покрывать, а Надежду Юрьевну все считают безобидной. Он потребовал от нее объяснений, а она его отравила, подставив при этом Свету. Напечатала две записки — одной вызвала Свету в нужное место, а другую подкинула Славику в мусорное ведро. Кстати, с чего бы Славику выкидывать записку в ведро? Черновик он просто не стал бы распечатывать. Это ж компьютер, а не пишущая машинка, там сразу все делают набело.

— На записку попала вода, и текст расплылся. Поэтому Петухов его и выкинул.

— Как — расплылся? — опешила Марина. — Он что, напечатан на струйном принтере?

— Ну, — пожал плечами майор, — я в этих тонкостях не разбираюсь. Напечатано качественно, но в одном месте как будто тушь немного размылась. А что?

— А то, — с торжеством произнесла собеседница, — что Славик презирал струйные принтеры! У него было много мотивировок, но одна из них, кстати, что текст может расплыться от воды. У Славика дома лазерный принтер, можете сами проверить. В этом вопросе он бы врать не стал. Все, что связано с программированием, для него свято. Кстати, а есть ли у него в компьютере файл с этой запиской? Наверняка нет. Записку, обвиняющую Свету, писал не он.

— Он мог этот файл стереть, мог создать его на работе. Вот на работе, например, и находится струйный принтер.

— На Юрского покушались в субботу, а сегодня понедельник. Славик с субботы не был на работе!

— Да, вы правы, — кивнул Алферов, довольный, что наконец появилось нечто конкретное. — Его принтер мы обязательно проверим и компьютер тоже. И проверим, на каком принтере напечатана другая записка — та, которая заставила Юрскую прийти к дому Петухова. Спасибо! Пашка давно говорит, что надо изучать компьютер всерьез, а мне лень. Применяю то, что требуется, а о разных тонкостях не думаю.

— Так вы же пользователь, с вашей стороны это естественно. Вы не представляете, как я рада! Ведь это все-таки аргумент, да? В мусорное ведро Славику записку подкинули, это точно. Кто ее напечатал? Надо проверить, какой принтер у Надежды Юрьевны и у Вольской. И еще их алиби. Одна из них должна быть виновата, другого варианта нет!

— Вы упорно забываете еще одного человека, — улыбнулся майор.

— Кого?

— Юрского, разумеется. Ваша проницательная подруга подставила ему диагноз: годен.

Марина резко повернулась к собеседнику, глаза ее расширились от потрясения, что ей определенно шло.

— Но… Александр Владимирович… погодите… вы считаете, покушались все-таки на Игоря, и это сделал Юрский? Но они виделись впервые. Зачем?

— А зачем Вольской или Павловой убивать Юрского? Мотива нет точно так же. К тому же непонятно, где они достали болиголов для убийства Петухова, а с Юрским данная проблема отсутствует: в собственном доме отлить куда-нибудь часть яда несложно. И еще. Судя по всему, после пения при свечах первым за стол сел именно Юрский?

— Да. Все остальные пели, а он нет. Вы хотите сказать, он специально сел на чужое место? Подлил яду в свою стопку, а сделал так, что ее выпил Игорь? Слушайте, какая я дура, а? — Это было произнесено без малейшего изменения интонации.

— С чего вдруг подобное самоуничижение? — весело поинтересовался майор.

— А с того, что смотрю на вещи односторонне. В отличие от вас. Я вбила себе в голову, что отравить хотели Юрского, и совершенно не принимаю в расчет другие возможности. Это называется ограниченность мышления.

— Рад слышать, что мыслю неограниченно. Однако у моей идеи есть большие минусы, думаю, из-за них вы ее сразу и отвергли. Первоначально рядом с Юрским сидел не Игорь, а его жена Оля, так?

— Несомненно. Я поняла. Трюк с пересаживанием на чужое место годится только для убийства своего соседа по столу. Получается, Юрский хотел убить Олю? Но, увидев, что она пересела, он должен был отказаться от своего плана, а не травить кого попало. Все так, но, возможно, Юрский сам подговорил Олю и Игоря поменяться местами? Ему это было нужно, чтобы убить Игоря, вот он и подговорил.

— Увы, нет. Мы выяснили, почему они пересели. Карпову предложили очень выгодный контракт за границей, но его не выпускают, поскольку он работает на режимном предприятии. Однако реально ничего секретного в его работе нет, и Оля Карпова надеялась, Юрский поможет ее мужу выехать. Ему это было бы несложно. Она специально села рядом с Юрским и обрисовала ему ситуацию, но он намека не понял — или сделал вид, что не понимает. Зато все понял Карпов. Ему стало неприятно, что жена унижается, и он поменялся с ней местами.

— Да, — прокомментировала Марина, — чувства собственного достоинства Игорю не занимать. Получается, мысль убить Игоря возникла у Юрского стихийно. Это логично. Они встретились впервые, поперек дороги Юрскому Игорь стоять не мог. Но, сев рядом, сказал что-то такое… не знаю, что, но Юрский решил срочно его устранить. Задернул шторы…

— А Юрский говорит, шторы задернула Света.

— Врет! Задернул шторы, не стал с нами петь, а в темноте принес из ванной болиголов, предварительно отлив половину в другую бутылочку.

— Зачем отливать? Он же не знал, что потребуется второе убийство.

— На всякий случай. Такому типу яд всегда пригодится. Итак, часть болиголова Юрский сохранил, а часть вылил в собственную стопку, желая таким образом отвести от себя подозрения. И отвел бы, если б не вы! Я бы в жизни Юрского не заподозрила… Потом он сел на место Майи, а Игорю ничего не оставалось, как сесть на соседнее, то есть на место Юрского. Игорь выпил яд, и ему стало плохо. Но Вольская как медицинский работник быстро поняла, что тут отравление. Она заставила вызвать врача. А Надежда Юрьевна… я вдруг вспомнила…

— Что вспомнили?

— Когда пришел врач и стал спрашивать, чем Игорь мог отравиться, Света стала лепетать что-то невнятное, и Надежда Юрьевна дала ей пощечину. Истерика прекратилась, и Света объяснила про пропавший болиголов. То есть и Вольская, и Павлова в какой-то степени спасли Игорю жизнь.

— Да, — усмехнулся Алферов, — парадоксальная получается ситуация. Если предположить, что винована одна из них, то объектом покушения был Юрский, который остался цел, случайно сев на чужое место. Тогда со стороны неудачливого убийцы было бы естественно стремиться спасти Карпова, выпившего яд по ошибке. Но если преступник Юрский, то яд предназначался Карпову, так что Юрскому было невыгодно его спасать. Однако именно Юрский вызвал лучшего врача.

— Да, это правда. Причем он сделал это быстро, вовсе не стремясь потянуть время. Но, может быть, он понимал, что Игоря так или иначе спасут, раз уж Вольская поставила диагноз, и боялся вызвать подозрение? Это надо еще обдумать, спросить врачей. Одно ясно — Юрский хотел, чтобы все поняли: отравить хотели вовсе не Игоря, а его самого. Он добился того, что на экспертизу взяли в с е стопки.

— Мы бы и так взяли все.

— Да? Но он об этом не знал. Я помню, он сверлил эти стопки взглядом, прямо-таки наводя вас на соответствующую мысль. И после результатов экспертизы вместо врагов Игоря все стали искать врагов Юрского.

— Вы уверяли, что у Карпова нет врагов, — вставил майор.

— Врагов нет, а с Юрским не поладили. Это надо у Игоря спросить. Короче, вы начинаете расследовать покушение на Юрского, и подозреваемой сразу оказывается Света. Поначалу он ее защищает, все-таки жена, но потом ситуация меняется. Славик видел, как Юрский подливает яд, и сообщил ему об этом. Назрела необходимость второго убийства. Надо спихнуть на кого-нибудь вину, иначе вы можете догадаться о правде. Юрский решает подставить Свету, тем более, что рад от нее избавиться и приударить за Майей. Печатает дома на принтере две записки… надо проверить, струйный ли у них принтер… одну подкладывает Свете в карман халата, а другую наутро берет с собою к Славику. Пьет со Славиком кофе, подлив ему болиголов, и уходит раньше десяти, а бедная Света появляется в подъезде вскоре после его ухода. Она ждет до одиннадцати, заглядывает в квартиру и в ужасе убегает, а полдвенадцатого Лена находит тело. Все логично!

— Вам бы, Мариночка, романы писать.

— Я и пишу, — ничуть не обиделась Марина. — А что, что-то не так?

— Да многое не так. Прежде всего, Юрский с девяти торчал у себя в офисе, а раньше этого времени Петухов умереть не мог.

— Правда? А его офис далеко от квартиры Славика?

— Нет, совсем близко. Однако, похоже, сотрудники Юрского подтверждают его алиби. Над этим мы еще поработаем. Но есть второе — чудесная старушка, которая дышала свежим воздухом у подъезда Петухова, хорошо знает нашего адвоката в лицо. Никто похожий в подъезд не заходил.

— Старушка могла отвлечься, — неуверенно предположила Марина.

— Э т а старушка — вряд ли. Вы ее не видели! Это истинный цербер в юбке. И еще. Как по-вашему, стал бы Петухов покрывать Юрского? Павлову — это да, но его…

— Трудно сказать. Славик — человек-загадка. Юрский все же его шеф. Может, и побоялся бы открыто выступить против начальства? Но вот с алиби и со старушкой… Фотографии Вольской и Павловой вы старушке показывали?

— Вообще-то, у нас этих фотографий попросту нет. Разумеется, при необходимости мы их получим…

— Хоть сегодня. У меня полно фотографий авроровцев. Есть старые, есть с нашей прошлогодней встречи. Я принесу.

— Было бы неплохо.

— Значит, это Павлова или Вольская? А я так настроилась на Юрского! Он меня страшно раздражает. Вольская, пожалуй, не меньше, но ее не показывают по телевизору, а раз в году на встрече стерпеть как-нибудь можно.

Алферов пожал плечами.

— Я вовсе не утверждаю, что Юрский невиновен, я лишь говорю о возникающих противоречиях. С Вольской и Павловой тоже масса проблем. Во-первых, отсутствие мотива. Во-вторых… как вы думаете, кого бы попыталась подставить Вольская? Неужели Свету?

— Майю, конечно. Вы правы. Значит, Павлова? Как вы считаете, Александр Владимирович?

— Да никак пока не считаю, — честно ответил он. — Марина, ваша теоретическая физика — она что, сугубо теоретическая? Вы решаете все свои проблемы с помощью ручки и листка бумаги?

— Да. И еще с помощью логики.

— Оно и видно. А в жизни большинство вопросов решается скорее практически. Пошел, спросил, уточнил, а уж потом делаешь выводы. Стоит ли заранее утруждать мозги?

Майор надеялся, что Марина возмущенно возразит, но она лишь взглянула ему в лицо, и он поспешил добавить:

— Я вам завтра позвоню. К тому времени кое-что прояснится.

Собеседница покорно кивнула.