Сегодня Леночка Бальбух была не в красном. Очень короткая черная обтягивающая юбка и голубой тоже обтягивающий джемперок, оставляющий открытой полоску живота, больше подошли бы старшекласснице, прискакавшей на дискотеку, чем женщине тридцати с лишним лет, явившейся давать показания о покушении на убийство. Впрочем, она и внешне походила на старшеклассницу — невысокая, худенькая, живая. Алферов смотрел на нее с удовольствием. Разумеется, он, как и положено джентльмену, предпочитал блондинок, но, в конце концов, брюнетки тоже имели право на свою толику внимания. Блестящие темные глаза гостьи смотрели немного испуганно, однако и вызывающе, словно принадлежали лесному зверьку, пойманному охотником и не знающему, следует смириться или укусить. «Крошка по-прежнему чего-то боится, — подумал майор. — Неужели виновата?»

— Можно закурить? — спросила она.

— Конечно. И я с вами. Как приятно, когда женщина курит! Сразу видно, что она не ханжа.

Он беззастенчиво врал, поскольку курение считал прерогативой сильного пола. Но надо заставить девочку расслабиться, и лучший способ — преподнести сигаретку и отвалить пару комплиментов.

Леночка в ответ сперва сосредоточенно сдвинула брови, размышляя, затем повернулась к собеседнику и улыбнулась с таким радостным недоумением, словно валяющийся у нее на дороге булыжник неожиданно превратился в бриллиант. «Кажется, я помечен, — решил Алферов. — Теперь она обиняками выяснит, женат ли я, и двинется в атаку». Ему стало немного стыдно. Простодушие Леночкиных хитростей скорее умиляло, чем раздражало.

— Ой, как вы здорово зажгли мне сигарету! Наверное, ваша жена курит, и вы научились, зажигая ей, да?

— Я, увы, холост.

— Правда? А кто же вас кормит?

Пашка закашлялся в углу, сдерживая смех.

— Кормлюсь, чем придется, — проникновенно сообщил майор, пытаясь заглушить эти совершенно неуместные звуки. — Какой роскошный стол накрыла вам вчера Светлана Ильинична! Она хорошо готовит?

— Я лучше, — тут же откликнулась Лена. — Но и она неплохо. С ее мужем приходится.

— Он что, очень привередлив?

— Ужасно! Все не по нему. Я не понимаю, как она терпит. Лучше вообще никакого мужа, чем такой, правда? Я, например, абы за кого не пошла бы. Мне нужен хороший человек.

— А Юрский плохой?

— Да, плохой, — без иронии согласилась Леночка. — Он приводит в дом своих любовниц и заставляет Свету с ними общаться.

— Что? — вырвалось у Алферова. У него мелькнула мысль, что имеется в виду Майя.

— Мне Света сама жаловалась. Приводит молоденьких девчонок, ноги из подмышек, и те так себя ведут… ну, видно, кто они ему. И, если Света только посмеет показать, что недовольна, если не станет улыбаться, ей потом будет такой укорот! Вот она и терпит. Любит, поэтому терпит. У нее нет женской гордости, совсем нет.

— Значит, Юрские плохо ладят?

— Нет, они ладят. Он делает все, как хочет, и она тоже. То есть она делает, как хочет он.

— А разводиться они не собираются?

— Не думаю. Света от него никогда не уйдет, это ясно, а ему незачем, ему и так хорошо.

— А вчера они не ссорились?

— Ссорились, — охотно подтвердила Лена. — Из-за Майи. Он посадил Майю рядом с собой, а Свету подальше. Света страшно нервничала, сидела, как на иголках.

— Странно, — заметил майор. — Ей давно пора бы привыкнуть, раз он даже водит любовниц в дом.

— Да что вы! — засмеялась его наивности Леночка. — Это даже сравнивать нельзя — какие-то девчонки и Майя. Девчонки ненадолго, это ясно, а Майя, если б захотела, увела бы насовсем.

— А она хотела?

— Да кто ее разберет! Майка, она непонятная. Шепталась с ним все время на ухо. Вот Света и говорит: «Вовочка, ты не устал тут в нашей компании? Пошел бы в свой кабинет, отдохнул!» А он отвечает: «Я устал от твоей глупости, а вовсе не от твоих друзей». А Света ему: «Я ничуть не глупее Майки». Слово за слово, поцапались они здорово. Правда, Света быстро успокоилась и попросила прощения. Мол, она перенервничала, принимая гостей, поэтому так плохо себя ведет. А по-моему, плохо вел себя он. Нельзя при жене ухаживать за другой, вы как считаете?

— Полностью с вами солидарен. Тем более, Светлана Ильинична не совсем здорова. От чего она лечилась этим болиголовом, вы не помните?

— От бесплодия. То есть… — Леночка вздрогнула, оживление ее прошло, и она неестественным тоном объяснила: — Я вообще-то ничего про болиголов не знала, но так сказала Света вчера после того, как Игоря увезли. Вы сами слышали.

— А она уверяет, что старушку, у которой купила болиголов, ей порекомендовали вы.

— Очень может быть. Я дала ей адрес старушки, но я же не обязана помнить, что именно та ей прописала!

И Лена не без торжества посмотрела на собеседника. — Конечно, не обязаны, — поспешил согласиться тот. — Я спросил, потому что должен. У меня такая работа.

— Я понимаю, — немного оттаяла Лена, но полностью в себя не пришла, оставаясь настороже.

— А вы не видели ничего подозрительного? Женская наблюдательность превосходит мужскую.

— Нет, не видела. Никто с Игорем не ссорился. Я знаете, что думаю? — неискренне оживилась она. — Яд Игорь налил себе сам. Случайно. Взял в аптечке пузырек, решил, что там что-то полезное, и налил себе в водку. Наверняка так!

— Он это отрицает.

— А он просто забыл. Знаете, от отравления у человека часто пропадает память.

«Знает ли она, что отравить хотели вовсе не Карпова? — задумался майор. — Трудно сказать. Одно очевидно — она сейчас притворяется».

— Весьма интересная мысль. Леночка, можно задать вам нескромный вопрос? Он не имеет отношения к делу. Среди гостей был Михаил Бальбух. Это ваш родственник?

— Муж, бывший, — сообщила Лена, чье настроение снова улучшилось. — Но у нас с ним сейчас ничего нет, честное слово! Он женат.

— И как он расстался с такой женщиной, как вы? Не понимаю.

— А это я с ним рассталась, — сама того не замечая, соврала Лена. Она умела подправлять прошлое в собственных воспоминаниях так, чтобы оно казалось более приятным. — Он для меня недостаточно серьезен. Мужчина должен быть серьезным, правильно? Вроде вас.

— Спасибо! Я бы хотел спросить еще про одного гостя. Там был такой симпатичный молодой человек по фамилии Петухов. Если я правильно понял, вы его знаете лучше, чем остальные. Расскажите мне о нем.

— Славик никого не стал бы убивать. Он хороший, — ледяным тоном сообщила Лена. — А другого я про него не знаю.

Она замкнулась, и больше ничего выудить у нее не удалось.

Следующим был вызван ее муж. Он появился в кабинете, озираясь с радостным любопытством, какое эти стены видали редко.

— Всегда было интересно посмотреть, что у вас и как. А что, неплохо. Хотя, наверное, в камерах кресла менее удобные? — Бальбух засмеялся.

— Боюсь, там и вовсе нет кресел, — в тон ему сообщил Алферов. — Но, будем надеяться, туда на экскурсию вам отправляться не придется.

— Да уж надеюсь. Честно признаюсь, кто мог Игоря отравить, ума не приложу. Хороший мужик, хотя и скучноватый. Нет, не понимаю. Но говорят, обойдется без последствий. Через недельку будет, как новенький. Я так и думал. Не верил я, что Игорь помрет!

— Значит, никаких предположений у вас нет?

— Никаких, — подтвердил Михаил с такой гордостью, словно додумался до чего-то крайне важного.

Примерно столько же сведений от него удалось почерпнуть и по другим вопросам. Он отвечал охотно, однако наблюдательностью, похоже, не страдал. Все у него были чудесными людьми, никто не вел себя подозрительно, никто не ссорился. «Если он и о своей бывшей жене не сумеет сказать ничего конкретного, значит, притворяется, — решил майор. — Всему есть предел».

— Ленка? — улыбнулся тот. — Прекрасный человек и красивая женщина. Да вы сами видели!

— Но что же в таком случае заставило вас развестись?

Подмигнув, Бальбух заметил:

— Давайте как мужчина с мужчиной. Вы женаты?

— Нет.

— И правильно! Женщины — странный народ. Нет, их можно понять. Пока ты мужика еще не подцепила, делаешь вид, что вся из себя белая и пушистая, чтобы его не отпугнуть. А, когда он уже при тебе, проявляешь свою истинную сущность. Такая вот у них политика.

— И какая же у Лены истинная сущность?

— Да та же, что и у остальных баб. Я не первый раз женат, и всегда одно и то же. Ухаживаешь за развеселой девчонкой, а живешь потом с занудой. Да вот возьмите мою нынешнюю! Пока не поженились, погуляли мы с ней на всю катушку. Нет, я не имею в виду чего-то непристойного. Гости, кафе, театры. Вроде казалось, ей это нравится. А что теперь? Вот вы видели, ее вчера с нами не было. Я звал, а она уперлась, как мул, мол, ребенка оставить не с кем. Чушь какая-то! Здоровый пацан, вполне мог бы просидеть вечерочек сам, ничего страшного с ним бы не случилось. Вы согласны?

— А сколько ему?

— Вроде полтора.

Алферов не без почтения посмотрел на собеседника. Он слабо разбирался в детях, но сомневался, что полуторагодовалого младенца многие рискнули бы оставить одного. Марина права — Бальбух не годился в мужья. Мало годился он и в убийцы. Конечно, всякое случается, однако верилось с трудом.

Зато Вольская, появившаяся после его ухода, производила куда менее благоприятное впечатление.

— Вы разрешите? — осведомилась она, едва успев поздороваться, и указала на свой мобильник. Причем было очевидно, что вопрос она воспринимала лишь как дань вежливости, и мысль об отказе в голове ее не возникала.

— Леша? — пронзительным голосом спросила Евгения Петровна. — Ты где? Еще в троллейбусе? А почему? Ты уже должен быть у входа в банк. Что значит, троллейбус стоит в пробке? Так выйди из него и поедь на чем-нибудь другом. Всему-то тебя надо учить! А я сейчас в кабинете у майора. Ты ведь должен быть тут сразу после меня! Ладно, в банк поедешь после. Господи, ничего тебе поручить нельзя! Так, на какой ты улице? Что-то мне не верится, что там может быть пробка. Ты, часом, не врешь? Все равно ведь проверю. Вот что, иди пешком до угла, там бери частника и приезжай. Мой «Мерс» барахлит. Нет, доехала, но что-то мне в нем не нравится. Надо держать его в таком состоянии, чтобы он работал не только в твоих руках, но и в моих, а ты вечно халтуришь. Короче, назад повезешь меня сам. Дошел уже до угла? Молодец. Ищи машину поплоше, дешевле обойдется. Ладно, пока.

Майор подумал, что специально для подобных жен следует создать мобильники с видео, тогда контроль над мужьями станет по-настоящему полным. А то действительно, тебе докладывает, что стоит в пробке, а сам возлежит в объятиях любовницы, и поди его уличи! Непорядок.

Вольская между тем улыбнулась крокодильей улыбкой, обнажающей яркие десны и все тридцать два зуба.

— Мой муж как ребенок, — пояснила она. — Ничего без меня не может. Но очень милый. Я вовсе не жалею, что его выбрала. Так о чем вы хотели меня спросить? Я, разумеется, отвечу. Хотя я мало что могу об этом знать. Я ведь пришла на эту нелепую встречу только ради Леши. Он так о ней мечтал, а без меня, сами понимаете, не пошел бы. Он очень не любит со мною расставаться. Этого Карпова я немного знаю, он ремонтирует мой «Мерс». Делает это неплохо, но и дерет соответственно. Только в основном с ним имел дело Леша.

— Вы не знаете, у Карпова были враги?

— Я на этого Карпова никогда не обращала внимания. Обслуга, она и есть обслуга. А остальных гостей знаю и того меньше.

— Всех?

Евгения Петровна после недолгого колебания отрицательно покачала головой.

— Майя Ананиашвили — бывшая жена моего мужа. Конечно, он мне о ней рассказывал. Ему страшно не повезло жениться на шлюхе, но мужчины такие простофили! Они не видят дальше собственного носа. Ничего, у него давно уже открылись глаза. Теперь ему даже смотреть на нее противно. Хорошо, риск ее встретить есть только раз в году, на этих детских посиделках.

— Почему? — удивился Алферов. — Все-таки ремонтируют машину у одного мастера.

Вольская побледнела и уставилась на собеседника тем взглядом Медузы Горгоны, который обращал людей в камень.

— Она тоже у Карпова… откуда вы… не может быть!

«Черт! — выругался про себя майор. — Выдал мужика. А у этой мегеры даже лицо переменилось. Она действительно потрясена».

— Может, я и перепутал, — вслух произнес он. — Давайте выясним более важный вопрос — о болиголове. Вы говорили, Светлана Ильинична рассказывала о нем?

— Да, — отстраненно пробормотала Вольская.

— Когда? Где?

— Не помню.

«А вчера настаивала, что помнишь», — подумал Алферов. Похоже, Евгения Петровна тоже это сообразила и сумела-таки взять себя в руки. Волевая дамочка, что есть, то есть.

— Хотя погодите… конечно, это произошло за столом. Юрская помешана на здоровье, вот она и сообщила, что у нее в аптечке хранится болиголов, который в небольших дозах лекарство, а в больших — яд.

— Это было в начале вечера или в конце?

— Ближе к началу, — без запинки отрапортовала Вольская.

— А все ли при этом присутствовали?

— Тут поручиться не могу. Я не обращала внимания. Вообще-то, Юрская говорила очень громко. Будто нарочно хотела, чтобы услышал каждый.

— Да? — удивился майор.

— Именно так.

— Скажите, а как вы догадались, что у Карпова отравление? Ведь именно благодаря вам так быстро вызвали врача.

— Ну, я все же медицинский работник, — скромно улыбнулась Евгения Петровна, — и неплохой.

— Вы хорошо знакомы с Юрской?

— Да почти незнакома. И с ее мужем тоже.

В тоне звучала настойчивость. Почему? Скрывать ссору с Юрским имело смысл лишь в том случае, если ты знаешь, что покушались вчера именно на него.

— А разве он не приходил в ваш медицинский центр?

— А, вы об этом! — с нарочитой небрежностью махнула костистой рукой Евгения Петровна. — Да, точно, Юрская интересовалась у меня правилами приема. Но у нас такой огромный поток клиентов, что всех не упомнишь. Я думала, вы спрашиваете про личное знакомство.

— Я полагал, вы с Юрским общались лично. Он все-таки не обычный клиент.

— Может, и общались. Кажется, он был не вполне доволен нашими услугами. Знаете, он из тех, кто любит преувеличивать свои недуги, а компьютер-то не обманешь. Пожалуй, что-то смутно припоминаю…

Подобное отношение к критике лица, известного своим сутяжничеством, вызывало большие сомнения. Вольская, опасаясь откровенно наврать (она понимала, что Юрский обязательно скажет правду), явно пыталась сделать вид, что случившееся ей безразлично.

— А разве вы не обещали наказать врача, который вел прием?

— Да? Может быть. Знаете, чтобы успокоить нервных клиентов, мы обещаем им все на свете, абсолютно не придавая этому значения. Вот, наверное, и я так. Только я не понимаю, при чем тут Юрский? Вы считаете, это он отравил Карпова, да?

Последнюю пару фраз Евгения Петровна пропищала тоненьким детским голоском, да еще сделав наивные глазки, и это настолько не вязалось с ее обликом и манерами, что Алферов даже попятился. Акула, притворяющаяся зайчиком, — душераздирающее зрелище.

— Дело в том, что отравить пытались Юрского.

— Не может быть! — ужаснулся зайчик, трогательно сложив лапки. — Вы меня поразили до глубины души! Я представить себе не могла!

«Очень даже представляла, — понял майор. — Либо сама подлила яд, либо о чем-то догадывается». А вслух произнес:

— Если вы видели что-то необычное или у вас есть какие-то подозрения, вы обязаны сообщить об этом следствию.

— Конечно, — закивал наивный зайчик. — Знаете, я боюсь, Юрские не очень-то ладили. Весь вечер Владимир Борисович ухаживал за Майей. Светочке это не нравилось. Я не думаю про нее ничего плохого, но решила вам рассказать, раз вы спрашиваете про необычное и подозрительное. Я правильно поступила?

— Разумеется, — вздохнул Алферов. Он почувствовал, что, войдя в столь неподходящую ей роль простодушного ребенка, Евгения Петровна не намерена с оной расставаться. Ничего из нее больше не вытянешь, будет лишь складывать бантиком губки.

Жизненный опыт не подвел — так оно и получилось. Вскоре Вольскую пришлось отпустить восвояси, а на ее место пригласить счастливейшего из мужей.

Алферов констатировал, что тот на редкость хорош собой. Высокий, стройный брюнет с тонкими аристократическими чертами лица и чарующими глазами. Немудрено, что по молодости Майя в него влюбилась. Теперь-то она понимает, что в мужчине главное — не внешность, а в двадцать лет от девушки этого требовать жестоко…

Вольский молча ждал, пока с ним заговорят. Довольно редкая черта — большинство предпочитают вылезти с чем-нибудь сами.

— Скажите, Алексей Александрович, у вас нет предположений о том, кто мог совершить вчерашнее преступление?

— Нет.

И никаких комментариев, короткий равнодушный ответ.

— Вы лично знали про наличие в доме болиголова?

— Да.

И снова, черт возьми, без комментариев!

— Когда вы об этом узнали?

— В начале вечера. Светочка рассказывала за столом.

Что интересно, даже время полностью совпадает с версией жены. Либо говорят правду, либо заранее позаботились о непротиворечивости показаний.

— Вы помните, кто после пения при свечах первым сел за стол?

— Нет.

— Вы не заметили вчера чего-нибудь особенного? Каких-либо конфликтов, например.

— Нет.

«Ладно, мы тебя выведем из летаргии! — злорадно подумал майор. — Если и это не поможет, значит, я ничего не понимаю в людях».

— А разве Юрский не ухаживал весь вечер за Майей Вахтанговной?

Легкий румянец проступил на щеках собеседника.

— Меня это не интересовало.

— Да я и не считаю, что интересовало, — с невинным видом прокомментировал Алферов. — Просто спрашиваю. Так ухаживал?

— Да. Ничего другого ему не оставалось.

— В каком смысле?

— В прямом, — стараясь, чтобы слова звучали иронично, произнес Вольский. — Если Майя хочет, чтобы мужчина за ней ухаживал, у него нет выбора.

— Да? Действительно, вы должны хорошо ее знать, вы же были на ней женаты. Что она собой представляет?

— Хищница, самая настоящая хищница. Примитивная и жестокая.

— Да? — демонстративно изумился майор. — Вот бы не догадался!

— Разумеется, с первого взгляда этого не видно, — холодно продолжил Алексей Александрович, но щеки его разгорались все ярче. — В былые времена из нее вышла бы дорогая куртизанка, разоряющая поклонников и получающая удовольствие, когда кто-нибудь из них погибает. Она ненавидит мужчин, всех без исключения. Ненавидит и презирает. И вертит ими, как хочет.

— Трудно вам, бедному, с нею жилось!

— Да, нелегко. Она вполне могла отравить Юрского просто так, по злобе. Хотя, наверное, начала бы с меня, но и его могла тоже. Это страшная женщина!

— Юрского? — вздрогнул тихо сидевший до того момента Пашка. — А откуда вы знаете, что его, а не Карпова?

— Мне… мне сказала Женя, а ей вы.

— Ничего подобного. Мы специально проследили, чтобы вы не успели с ней поговорить.

Алферов и сам собирался огорошить собеседника подобным вопросом, правда, в несколько иной форме. Удачно, что Вольский вышел из равновесия, обсуждая Майю, и проболтался. Сидит теперь с несчастным видом в ожидании помощи с небес. Такие вечно ждут помощи, а не рассчитывают на собственные силы. Если на него нажать, наверняка растеряется и, забыв про наставления жены, начнет метаться.

Словно по мановению волшебной палочки вместо милого, интеллигентного, довольно простодушного человека перед потрясенным Алексеем Александровичем возник жестокий полицейский из тех, каких мы так часто видим в американском кино. Они избивают подозреваемых, добиваясь признаний, и по не всегда понятным зрителю причинам бросают в сырые камеры невинных людей, упорно не разрешая им вызвать адвоката.

— Итак, вы знали, что яд был в стопке Юрского. Кто его подлил? Вы или ваша жена? Отвечайте, быстро! Ну!

— Не я! — судорожно выпалил Вольский.

— Значит, она? Быстро!

— Не знаю… я не знаю…

— А что знаете? Быстро! Кто вам сказал, где был яд?

— Женя.

— Когда?

— Вчера вечером, уже дома. Она сказала, что в конце встречи мы сидели не на своих местах, и Карпов был на месте Юрского.

— Как она узнала?

— У Юрского была особая стопка, маленькая. Он сам говорил, что боится пить из обычной, потому что у него язва. Женя осматривала Карпова и заметила, что тот сидит около этой стопки.

— Почему она сразу не сказала?

— Не знаю. — Вольский отвечал без секунды промедления, завороженный волей собеседника. — Не придала значения.

— Почему не сказала сегодня?

— Боялась, что вы нас заподозрите. Поэтому она велела мне делать вид, что ничего не знаю.

— Почему мы должны были заподозрить именно вас? Чем она это мотивировала?

— Моим отношением к Майе. Майя весь вечер кокетничала с этим типом, как будто хотела за него замуж. Да, и еще! Он был в Жениной клинике и устроил страшный скандал. Грозил лишить лицензии. Вот Женя и боялась, понимаете?

— Я понимаю, что вы пытались отравить Юрского из ревности, — жестко возразил майор. — Правда все равно откроется, а чистосердечное признание облегчит вашу участь.

— Нет, нет! Я ничего не делал. Да, я был не в себе, но никого не убивал.

— Вы знали про наличие в доме болиголова?

— Нет, не знал.

— Но вы уверяли, что Юрская рассказывала о нем за столом.

— Так говорила Женя, поэтому я подтвердил. Может, Света и рассказывала, но я не слышал. Меня тогда волновало совсем другое.

Ничего более вразумительного добиться от Вольского не удалось. Алферов мысленно поблагодарил его жену за милую привычку вести телефонные разговоры, не смущаясь присутствием посторонних, и послал Пашку за Евгенией Петровной (она, как известно, поджидала мужа в машине).

Едва бросив взгляд на Алексея Александровича, Вольская, похоже, сразу сообразила, что к чему. По крайней мере, на лице ее отразилось такое, что оба милиционера ощутили острый приступ мужской солидарности. Расследование расследованием, а пытки на медленном огне парень не заслужил!

Впрочем, майор отбросил неуместное сострадание и холодно сообщил:

— Ваш муж изложил нам свою версию событий. Изложите и вы свою, желательно правдиво. Дача ложных показаний — уголовное преступление.

Евгения Петровна сжала губы в тонкую нить, затем неохотно разомкнула их.

— Вчера, оказывая первую помощь пострадавшему, я заметила, что рядом с ним находится стопка Юрского. Поскольку пострадавший был безобидным человеком, я поняла, что отравить хотели не его. Вот и все.

— И вы скрыли это от следствия.

— Уверяю вас, что ни я, ни муж не причастны. Да, Юрский грозил устроить мне неприятности, но, раз он не сделал этого сразу, вряд ли стал делать бы потом. У меня не было причин его убивать. А у Леши… многие считают, что он до сих пор неравнодушен к этой стерве, но я твердо знаю, что это не так.

Алферов как раз твердо знал обратное и был уверен, что Вольская тоже, однако понял, что с данной позиции ее не собьешь.

— А то, что Юрская говорила за столом про болиголов, ваша фантазия или правда?

Евгения Борисовна ненадолго задумалась, затем заявила:

— Мне кажется, это правда, но точно не помню. У меня от волнения все смешалось в голове.

Ответ был разумный — дамочка и не признавалась во лжи, и в то же время сохраняла возможность в дальнейшем от своих слов отпереться. Убедившись, что Вольская полностью взяла себя в руки — и мужа, разумеется, тоже, — майор позволил им удалиться. Хотя счастливый супруг, похоже, предпочел бы тихую камеру, пусть даже крайне сырую.

— Я не верю, что преступник он, — тут же поделился своими соображениями Пашка. — Такой слизняк ни на что не способен, даже подлить яду. Разве что жена подучила, до и то он бы не справился.

— Не скажи, — покачал головой Алферов. — Вот такие податливые иногда способны на самые неожиданные поступки. Неожиданные даже для себя самого.

— Но вы так его сделали, Александр Владимирович! Мне все казалось, вы слишком с ними церемонитесь. Чистый Версаль! И вдруг — такое преображение. Даже я затрепетал, а уж этот подкаблучник тем более. — Лейтенант вроде бы шутил, но чувствовалось, что он действительно доволен.

— Хочется верить, — задумчиво пробормотал майор, — что Вольский нам не соврал. Я старался не дать ему времени на размышление. Но не забывай, что он, судя по отзывам Лазаревой, умный человек. Мог среагировать довольно быстро. Решил потопить жену, спасая себя.

— Такую жену не жаль и потопить, — заметил Пашка. — И все равно, противно, когда мужик себя так ведет! Майя Вахтанговна правильно с ним развелась. Так вы считаете, виноват он?

— Я этого не исключаю. Он явно не охладел к Майе и весьма ревнив. Но, пожалуй, его жена вызывает больше подозрений. Она знала, что яд был в стопке Юрского… Действительно догадалась или просто-напросто сама его подлила? Мотив есть — боялась за свой бизнес. Энергичная, решительная особа, она быстренько воспользовалась ситуацией и украла в ванной пузырек. Но в эту чертову ванную отлучался каждый, поэтому обвинений пока не предъявишь.

— Неужели никто не видел, как преступник подливал яд?

— Похоже, нет. Было темно, люди с упоением пели и не глазели по сторонам. Хотя, пожалуй, следственный эксперимент мы сегодня вечером проведем. А как тебе другая супружеская пара?

— В смысле, Бальбухи? Если он — убийца, тогда я — Саддам Хуссейн, и вы можете сдать меня США за хорошие деньги. А она… врет и не краснеет. Судя по всему, она единственная, кто мог спланировать преступление заранее. Кроме Юрской, конечно. Она ведь заранее знала про болиголов, хоть и утверждает обратное.

— Да, — согласился майор, — но как раз Леночка из тех, кто скорее действовал бы под влиянием минуты. Планирование — не самая сильная ее сторона. Вопрос в другом. По всему ее поведению видно, что у нее есть мотив для убийства. Если б его не было, она вела бы себя иначе. Но я этого мотива не вижу.

— Я тоже. И Юрский, похоже, тоже. Он, по-моему, подозревает свою жену, пусть ему это и не нравится. Как вы думаете, она его не прикончит? Возможностей-то масса, раз они живут вместе.

— Надеюсь, нет. Он знает, как с нею обращаться. Да, как ни крути, наибольшие шансы, что это сделала она. Кстати, как тебе заявление Лены Бальбух, что Юрский приводил в дом любовниц и заставлял Светлану Ильиничну им улыбаться?

Лейтенант пожал плечами.

— Неужели хоть одна жена стала бы это терпеть? Значит, совсем не ревнива. Раз так, то и мотива нет.

— А вот тут не уверен. Помнишь последнюю соломинку, которая переломила спину верблюда? Как бы и здесь не оказалось так. Впрочем, пока судить рано. Кто там на очереди в коридоре?