Поздняя латинская поэзия

Автор неизвестен

Авсоний

Клавдиан

Рутилий Намациан

Авиан

Тукциан

Пентадий

Галлиен

Авит

Октавиан

Региан

Репосиан

Пониан

Алким

Веспа

Флор

Немесиан

Линдин

Тибериан

Сульпиций Луперк

Луксорий

Аполлинарий Сидоний

Драконтий

Максимиан

Боэтий

АВСОНИЙ

 

 

 

О себе

Перевод М. Гаспарова

К ЧИТАТЕЛЮ [2]

Был мне Авсоний отцом, и сам я тоже Авсоний:   Кто я, где я рожден, кем я рожден и каков, — Все я сейчас напишу, читатель мой, кто бы ты ни был,   Чтобы в душе у тебя память осталась о нас. 5 Был мой отец из Вазата, а матери в смешанном роде   Эдуи дали отца, Аквы Тарбелльские — мать; Сам же увидел я свет в Бурдигале: вот как случилось,   Что в четырех краях держатся корни мои. Наша родня широка, имена из нашего дома [3] 10   Часто в близкие нам переходили дома: Многим заемное имя милей, чем исконное имя,   Мы же всегда родство предпочитали свойству. К делу, однако. Отец у меня был знаток врачеванья —    Этой науки, где был людям наставником бог. [4] 15 Я же грамматике был и риторике более предан,    В полную меру вкусив этих словесных наук. Я выступал и в судах, но было гораздо приятней    Просто преподавать, просто грамматиком слыть. Был я, конечно, не так знаменит, как в давние годы 20   Аспр, Теренций Скавр или беритянин Проб; [5] Но в аквитанской земле, где много достойных ученых,    С ними я был наравне, не уступая ни в чем. Тридцать лет прошло, тридцать консулов в Риме сменилось,    И с городскою моей школой расстаться пришлось. 25 Было пов е лено мне в золотые явиться палаты    И молодого учить августа чину словес. Был я грамматиком здесь, был ритором, этим горжуся,   И для гордыни моей все основания есть: Много наставников выше меня бывало на свете, 30   Но ни один не учил выше питомца, чем я. Пусть учился Алкид у Атланта, Ахилл у Хирона —   Этот Юпитеру сын, правнук Юпитеру тот — Все же один — лишь из Фив, а другой — из Фессалии родом, [6]   Мой же питомец в удел целый наследовал мир. 35 Он меня спутником, он меня квестором сделал, и выше —   Он мне вверил во власть Ливию, Галлию, Рим. Он мне латинские фаски [7] вручил и курульное званье —   В консульстве первым из двух имя стояло мое. [8] Вот я, Авсоний, каков; не будь же высокомерен, 40   Добрый читатель, приняв эти писанья на суд.

ПАМЯТИ ОТЦА [9]

После господа бога всегда превыше всего почитал я отца, пусть же и здесь последует эпицедий моему отцу. Слово это греческое, и означает оно почесть усопшему, не из тщеславия воздаваемую, а из благочестия. Пусть же читатель прочтет и это стихотворение, будь он сын или будь он отец: не требую, чтобы он хвалил его, но хочу, чтобы он любил его. Ведь и я не хвалу воздаю отцу — она ему не надобна, и не след мне отягощать мертвого для потехи живым. И говорю я только то, что ведомо всем, кто застал его в живых: а говорить о покойнике неправду и замалчивать правду полагаю я одинаково недостойным. Стихи эти были подписаны под его изображением и вошли в мои сочинения. Прочие мои сочинения меня не радуют, но это я люблю перечитывать.

Я — Авсоний. Я был не последним в искусстве леченья: [11]   Вспомни мои времена — первым меня назовешь. Двух городов гражданин, я был уроженцем Вазата,   А в Бурдигале имел кров мой и ларов моих. 5 В двух я советах [12] совет подавал и сенатором звался,   Не принимая трудов, но принимая почет. Был не богат и не беден, был бережлив, но не скряга,   Был постоянен и тверд в нравах, в привычках, в быту. Мне не давалась латинская речь, но аттической речью [13] 10   Я хорошо владел в самых отборных словах. Всем, кто меня просил, я готовно оказывал помощь,   И не для денег лечил, [14] а для людей и богов. Доброе мнение добрых людей почитал я наградой,    А для себя самого был я суровым судьей. 15 Видя достойных мужей достойную жизнь и заслуги,    Я не жалел воздавать каждому должную честь, Я сторонился суда, избегал и нажив и убытков,   Не обвинял никого, не помогал обвинять, Не был завистником, не был стяжателем, не был тщеславцем, 20   И ни божиться, ни лгать я никогда не умел. Ни заговор, ни тайный союз не имел меня членом,   Дружба моя ко всем чистой и верной была. Видел я счастье не в том, чтоб иметь все то, чего хочешь,   А чтоб того не хотеть, что от судьбы не дано. 25 Не хлопотун, не болтун, я смотрел лишь на то, что открыто,   Не подымая завес, не припадая к щелям. Слухов не распускал, мешающих жить человеку;   Правду, если и знал, то сохранял про себя. Вспыльчивый гнев, заботная блажь, пустая надежда, — 30   Все, в чем отрада иных, я не вменял ни во что. Не признавал мятежей, не шел на людные сходки,   Не полагался ни в чем на благосклонность вельмож. Не преступал я закон, и ничуть не тщеславился этим,   Веря, что добрый нрав добрых законов важней. 35 Был я гневлив, но умел подавлять душевные вспышки,   Сам себя строго казня, если сдержаться не мог. Сорок пять супружеских лет, не повздорив ни разу,   Жил я с женой, и у нас четверо было детей. Первая дочь умерла у груди, а последний скончался, 40  Юный еще по летам, взрослый уже по уму. Старший, однако, взошел высоко: державнейший август   Вверил ему под власть Ливию, Галлию, Рим, Кроток душой, милосерд, спокоен и видом и взором,   Он пред родителем был сердцем и духом дитя. 45 Сына его и зятя его [15] я в проконсулах видел;   Верил, и дожил, что он консулом сделался сам. Стала замужнею дочь, и была велика ее слава   Как при супруге ее, так и во время вдовства. Сын ее, зять и внучатный зять (она видела это) 50   Каждый в своем дому были в великой чести. Сам я, честей не искав, но когда они шли, не чуждаясь,   Званье префекта носить стал в Иллирийской земле. [16] Эта щедрота судьбы во мне породила желанье   С благодареньем богам встретить скорейшую смерть, 55 Чтоб никакая беда роковым не задела укусом    Этих, счастливую жизнь счастьем закончивших, дней. Вняли боги мольбе: я мирную принял кончину    И оставляю живым страсти, надежды и страх. Сам для своих похорон все сделавший распоряженья, 60   Я, бесскорбный, почил в круге скорбящих друзей. До девяноста лет служило мне крепкое тело,   Твердо я шел по земле, посоха в руки не брал. Вот какова моя жизнь. Читающий, кто бы ты ни был,   Молви: «Прожил ты так, как бы хотелось и мне».

УСАДЬБА [17]

После многих лет при дворе, осыпанный почестями, достигший консульства, когда воротился сочинитель к родным местам, то, вступая в малую свою усадьбу, оставленную от отца, сложил он шутливым Луцилиевым слогом такие стихи:

Здравствуй, мой маленький дом, дорогое наследие предков,   С полем, которым владел прадед, и дед, и отец, В поздних скончавшийся днях, но, увы, для меня слишком рано:   Ах, я хотел бы вовек в эти права не вступать! 5 Знаю, так всякий отец оставляет наследником сына;   Только ведь сыну милей в дольщиках быть при отце. Нынче на мне и забота и труд; а прежде, бывало,   Труд доставался отцу, а удовольствие — мне. Маленький дом, и маленький двор, но совсем он не тесен 10   Тем, в ком чувства одни, словно и сердце одно. Ведь не богатство душе, а душа для богатства — мерило:   Крез желает всего, а Диоген — ничего; Рад Аристипп [19] разронять свое золото в долгой дороге,   А для Мидаса весь мир, вылитый в золоте, мал. 15 Где граница желанию, там и граница именью:   Меру всех богатств каждый кладет себе сам. Я опишу мой надел, чтобы ты заглянул в мою душу,   Чтобы познал меня, а заодно и себя. Это непросто — познать себя: два дельфийские слова [20] 20   Всем нам читать легко, а исполнять нелегко. Двести югеров пашни, сто югеров под виноградом, [21]   И вполовину того — луг, чтоб скотину пасти; Лес — обширней в два раза, чем луг, виноградник и пашня;   Столько рабочих рук, сколько хватает в обрез; 25 Рядом родник, и рядом колодец, и чистая речка,   Чтобы по ней в челноке плавать туда и сюда; В житницах собран запас, достаточный на год и на два, —   Там, где этого нет, голод всегда над душой. Город отсюда не слишком далек, но не слишком и близок: 30   Все могу получить, и не толкаться в толпе. И коли скука меня соблазнит переменою места —   Город сменю на село или на город село.

КРУГЛЫЙ ДЕНЬ [22]

1. ПРОБУЖДЕНИЕ

Утра ясный свет проникает в окна, Бодрая шуршит над гнездом касатка, Ты же, Парменон, [23] как заснул, доселе         Спишь беспробудно. 5 Если сони [24] спят напролет всю зиму, — Это потому, что не сыщут корма: А тебе, напротив, питье и пища         Давят желудок. В завитки ушей не проникнут звуки, 10 Спит в оцепененье обитель духа, И не потревожит очей сомкнутых          Зарево утра. Есть рассказ о том, как Луна [25] когда-то В череде сменявшихся дня и ночи 15 Продлевала юноше год за годом           Сон непрерывный. Встань, лентяй, не жди, чтобы взял я розгу! «Встань, да не придет [26] вечный сон, откуда Ты не ждешь!» Воспрянь, Парменон, скорее 20        С мягкого ложа! Может быть, тебе навевает дрему Сладкий звук сапфического размера? Разгони же негу лесбийских песен,            Ямб острозубый! [27]

2. ВСТУПЛЕНИЕ

Эй, мальчик, услужи-ка мне: Подай льняную тунику, И башмаки, и прочее, Готовое для выхода. 5 Я влагой родниковою Лицо и руки вымою; А ты открой часовенку, Как есть, без всякой пышности: Слова и мысли чистые 10 Довлеют богомольному. Не надобно ни ладана, Ни пирога медового: [28] Огнем, в дерне разложенным, Пусть тщетно дышит жертвенник; 15 А я молюся господу — Отцу и Сыну божию И в купном их величии Святому Духу общнику. Уста к мольбе разверзнулись, 20 И дух мой чует в трепете Господне соприсутствие. [Но вместно ль трепетать тому, Кто верит и надеется?] [29]

3. МОЛИТВА [30]

  О всемогущий, которого я постигаю лишь сердцем, Ты, неведомый злым и ведомый благочестивым, Ты, не имущий конца, ни начала, предвечнейший века, Бывшего прежде и ждущего впредь, ты, коего образ 5 Ум бессилен обнять, бессильно выразить слово! Лик твой зреть и веленью внимать достоин единый Тот, кому дано восседать Отца одесную, Тот, кто сам есть творец и причина творимого мира, Тот, кто Слово господне, и Слово-господь, и предбытен 10 Миру, возникшему через него, порожденный в такое Время, когда еще не было времени, явленный свету Раньше, чем свет заревой в небесах воссиял от светила, Тот, без кого не вершится ничто, [31] чрез кого — все на свете, Тот, чей престол в небесах, под чьею стопой распростерты 15 Суша, и море, и мрак необорно зияющей ночи, Тот, кто в покой несет непокой, движенье в недвижность, Кто нерожденным рожден был отцом, кто от ложной гордыни Грешного племени — все воззвал в свое царство народы, Славу принять предпочтя от привоя, что лучше подвоя; [32] 20 Тот, кого лицезреть дано было праотцам нашим, А по нему лицезреть и Отца; [33] кто скверну людскую Взял на себя, претерпев посмеянье мучительной казни, Чтобы открыть для людей восхождение к истинной жизни, Чтобы на этом пути вознести не единую душу, 25 Но и телесно взойти в небесные сени, покинув Тайну гробницы пустой под праздною насыпью праха.    Вышнего Сын Отца, несущий спасение смертным, Ты, кому силу благую свою уделил породивший, Щедрый в дарах, свободно даря, не скрывая дарений, — 30 Дай моим мольбам воспарить до отчего слуха!    Отче, воздвигни мой дух против всякого грешного дела, И отврати от меня отравную пагубу змия. Пусть он в древние дни обольщеньем праматери Евы Ввел и Адама в соблазн, — но мы, их позднее семя, 30 Мы, о которых гласит нелгущее слово пророков, Да избежим сетей, смертоносным раскинутых гадом!     Путь для меня уготовь, ведущий в горние выси Душу, стряхнувшую тело, как цепь, — туда, где над миром Млечная вьется тропа над ветреной лунною тучкой, 40 Путь, по которому встарь мужи восходили святые И возносился в эфир Илия в неземной колеснице, А до него — Енох, как и он, не расставшийся с плотью. [34]    Отче, дай обрести мне сияние вечного света, Столь вожделенного мной, что бездушным камням не молюсь я, 45 А на единый взираю алтарь, и к нему притекаю, Чистую жизнь принося, и тебя исповедую токмо, Господа бога Отца, и единого Сына, и Духа, Неразделимого с ними, над зыбью витавшего водной.    Отче, прощеньем твоим облегчи мне страдавшее сердце, 50 Ибо тебя не телами скотов, не льющейся кровью И не гаданием тайн над утробами жертв я взыскую, Ибо, влекомый грехом, я бегу злодеяния, ибо (Пусть безнадежно) хочу пред тобою быть правым и чистым. Душу принять удостой исповедную, ибо гнушаюсь Плоти: ибо молчу, но каюсь; ибо глубокий Страх цепенит мои чувства, предведая ждущей геенны Муку, и раненый дух томится от собственных манов. [35]     Отче, молю: да будет сие по моим упованьям! Страх да минует меня, и алчность меня да минует, 60 Будь мне довольно того, что довольно; постыдных хотений Да устыжусь; да не причиню того, чего сам бы Не пожелал претерпеть. Да не буду запятнан виною, Ни подозреньем в вине: поистине, разницы мало — Быть виновным и слыть виновным. Руке да не дастся 65 Зло творить, а дастся творить лишь мирное благо. Скромен да буду в еде и питье и одежде; любезен Добрым друзьям; да не посрамлю и отцовского званья. Пусть досадная боль ни души не коснется, ни тела: Каждый член при своем да будет присущем уделе, 70 Чтоб никаким не пришлось калеке томиться увечьем. Мирно хочу, безопасно хочу, не тревожась желаньем, Жить я хочу. Когда же придут последние сроки — Смерть для меня да не будет страшна и не будет утешна. [36] Милостию твоей избыв потаенные страсти, 75 Стану превыше явных страстей, в единой отраде Ждать твоего суда. А ежели час сей замедлит И роковой отсрочится день, — молю я, да минет Змий-искуситель меня, чьи пагубны сердцу соблазны.    Эти моленья души, трепещущей грешным сознаньем, 80 Пред вековечным Отцом повергни, внемлющий Сыне, Наш спаситель, бог, господь, мысль, слава и слово, Сущий, рожденный от сущего, свет, рожденный от света, Вечный с вечным Отцом, царящий в веки и веки, Тот, кому славу поют созвучные струны Давида 85 И потрясенный эфир всегласно ответствует: «Амен».

4. ВЫХОД

Довольно богу молено, — Хоть мы и знаем, грешные, Сколь слабы все моления. Дай, мальчик, платье к выходу: 5 Я обойду друзей своих С приветом и прощанием. Четвертый час [37] уж на небе, И к полдню время клонится: Пора заняться с Сосием. [38]

5. ПРИГЛАШЕНИЯ К ОБЕДУ

Да, время звать друзей на угощение, Чтобы они не опоздали к полднику. Ты, мальчик, обеги дома их ближние (Какие — знаешь сам) и тотчас будь назад: 5 Я пятерых приветил приглашеньями, Да сам шестой, а больше и не надобно: Чрезмерная застолица расколется. Ушел? Ну, что ж, теперь займемся Сосием.

6. РАСПОРЯЖЕНИЯ ПОВАРУ

Сосий! скоро за стол. На гребне четвертого часа    Солнце горит; на часах к пятому тянется тень. Как? хорошо ль подошла, по вкусу ль приправилась пища?    Здесь ошибиться легко: все хорошенько проверь. 5 Сам покрути и встряхни в ладонях горшок раскаленный,    Сам в горячую глубь пальцем проворным залезь И оближи потом языком своим гибким и влажным… ……………………………… ………………………………

7. К РАБУ СКОРОПИСЦУ

Эй, мальчик, поспеши сюда, Искусный в быстрых записях, Раскрой дощечки парные, Где речи изобильные, 5 В немногих знаках стиснуты, Единым словом выглядят. Возьму я свитки толстые, И, словно град над нивою, Слова мои посыплются. 10 Твой слух надежен опытный, Твои страницы сглажены, Рука скупа в движениях По восковой поверхности. Вот речь моя сплетается 15 В пространные периоды, А ты, лишь слово вымолвлю, Тотчас его на воск берешь. О, если б мог я мыслями Настолько быть проворнее, 20 Насколько бег руки твоей Мою опережает речь! Кто выдал тайну помысла? Раскрыл тебе заранее, О чем хотел поведать я? 25 Что выкрала из недр души Твоя рука летучая? И как до слуха умного Дошли слова, которых мой Язык еще не высказал? 30 Наука здесь беспомощна, И до сих пор ничья рука Так не была стремительна: От бога и природы в дар Ты получил умение 35 Моими мыслить мыслями, Моею волить волею.

8. СНЫ

  [В наши спокойные сны врываются страшные чуда, Коим дивимся мы так, как если в высоком эфире Тучи, встречаясь в пути, сочетаются в разные виды] [39] Четвероногих и птиц и сливают в едином обличье Чудищ земных и морских, пока очищающий ветер Не разметет облака, растворив их в прозрачных просторах. То мне тяжбы и суд, то зрелища в полном театре 5 Видятся; с конным полком крошу я разбойничью шайку; Или когтями лицо терзают мне дикие звери; Иль под мечом гладиатора бьюсь я в крови на арене; Шествую пеший по бурным морям; миную проливы, Прыгнув; и по небу мчат меня обретенные крылья. 10 Больше того: несказанных утех нечистую сладость Ночью мы познаем, о трагических грезя соитьях. [40] Нет избавленья от них, пока череду сновидений Стыд не рассеет, прорвав забытье, и от мороков мерзких Вновь очнется душа; опомнившись, шарят по ложу 15 Руки, чуждаясь греха; отступает позорная скверна От изголовья, и сон летит, унося преступленья. Вот я плещу в триумфальной толпе; а вот, безоружный, За колесницей влачусь в цепях меж пленных аланов; Храмы богов, святые врата, золотые чертоги 20 Передо мною встают; возлегаю на пурпур тирийский И через миг клонюсь на скамью в закопченной харчевне.    Ведомо нам: небесный певец [41] назначил обитель Праздным призракам тщетных снов под зеленью вяза, Двое определив им ворот: из-под кости слоновой 25 Вечно в ветер, клубясь, летят обманные лики, А из других, роговых, исходят видения правды. Если бы нам выбирать во сне между ложью и ложью, Верно уж, мнимая радость милей, чем мнимые страхи. Тут и обман не в обман: пусть даже развеется грозный 30 Призрак, все-таки нам и напрасный томителен трепет. Я откажусь от утех, а меня пусть не тронут испуги! Впрочем, иные и в горестных снах читают отраду, А в утешительных — горе, толкуя судьбу наизнанку.    Прочь, неспокойные сны! Улетайте к покатостям неба, 35 Где грозовые ветра разгоняют бродячие тучи, Вейтесь на лунной оси! Зачем вы крадетесь к порогу Тесной спальни моей, под полог скромного ложа? Прочь! оставьте меня проводить бестревожные ночи Вплоть до звезды, что в рассветных лучах возвращается к людям. 40 Если за то не смутят никакие меня привиденья И безмятежный сон обоймет меня мягким дыханьем, — Эту зеленую рощу, мое осенившую поле, Вам я готов посвятить для ваших полуночных бдений.

 

О родных

Перевод М. Гаспарова

ПРЕДИСЛОВИЕ [42]

Я знаю, стихи мои таковы, что читать их скучно; поделом! разве что иногда любопытен бывает их предмет или привлекательно заглавие, так что занимательность позволяет преодолеть и всю их неуклюжесть. Но в этой книжке ни предмет не забавен, ни заглавие не приманчиво: это скорбный обряд, в котором с любовною печалью поминаю я милых мне усопших. Писана она о родных, и заглавие ей — «Паренталии»: так называется поминальный день, в давние времена назначенный Нумою для приношений умершим родичам, ибо священнейший долг тех, кто жив, есть любовное воспоминание о тех, кого нет.

ВСТУПЛЕНИЕ

Милых моих имена, погребенных по должному чину,   Я уж оплакал в слезах — ныне оплачу в стихах. Словно нагие они, пока не украшены словом,   А погребальная речь — лишь погребению честь. 5 Нения! [43] в день похорон ты берешь на себя все заботы,   Не позабудь же теперь долг перед теми, кто мертв, Долг ежегодный, теням воздаваемый волею Нумы —   Тем, кто по крови родной, тем, кто недавно почил, Все, что лежат под землей, и все, что землей не укрыты, 10   Рады, когда над землей их прозвучат имена: Рад погребенный, когда его душу окликнут над прахом, —   В этом порукою нам буквы могильных камней; А обездоленный, тот, чей прах не покоится в урне,   Трижды тебя услыхав, сможет спокойно уснуть. 15 Добрый читатель, со мною моих поминающий ближних,   Эти читая стихи, — пусть тебе боги пошлют Ненарушимо пройти до конца весь путь твоей жизни   И ни над кем не рыдать раньше урочной поры.

1. ЮЛИЙ АВСОНИЙ, МОЙ ОТЕЦ

Первым в этом ряду тебя, отец мой Авсоний,   Повелевает назвать строй и сыновний мой долг. Боги пеклись о тебе: олимпийское четырехлетье   Ты отмечал на веку дважды одиннадцать раз. [44] 5 Все, что отец мой желал, по его сбывалось желанью,   Все, чего он хотел, делалось так, как хотел: Не оттого, что судьба сверх меры была благосклонна,   А оттого, что умел скромен в желаниях быть. Был он семи мудрецам подобен не только годами: 10   Он по учению их всю образовывал жизнь, К честному делу стремился душой, а не к красному слову,   Хоть и в речах он умел высказать знанье и дар. Было ему дано исцелять людские недуги,   Жизнь больным продлевать, смертный оттягивать срок, — 15 Вот почему и по смерти своей в таком он почете,   Что над могилой его нынешний век начертал: «Как никого не имел пред собою Авсоний примером,   Так никого не нашлось, кто бы ему подражал».

2. ЭМИЛИЯ ЭОНИЯ, МОЯ МАТЬ

Следуй ты, моя мать, в которой смешались две крови:    Эдуем был твой отец и тарбеллиянкой мать. Все совместились в тебе добродетели честной супруги —    И незапятнанный стыд, и трудолюбие рук, 5 И воспитанье детей, и верность законному браку; [45]    Твердость твоя легка, строгость была весела. Ныне на веки веков в объятиях мужниной тени    Смертное ложе лелей так же, как ложе любви.

3. ЭМИЛИЙ МАГН АРБОРИЙ, БРАТ МОЕЙ МАТЕРИ

Первыми мать и отец по сыновнему названы долгу;   Но неужели тебя третьим, Арборий, почту? Нет! если было грешно назвать до отца тебя первым,   То и грешно не назвать первым хоть после отца. 5 Быть по сему: я поставлю тебя на ближайшее место,   После отца моего лучший из ближних моих! Ты моей матери брат, ты отцу задушевный товарищ,   А для меня ты один — то же, что мать и отец, Ибо меня ты учил от младенческих лет и до взрослых 10   Знанью, в котором для нас польза, отрада, краса. Первым тебя назвала в Палладином деле Толоза,   Первым признан ты был в целом Нарбонском краю; Здесь ты украсил суды красноречьем латинского слога   И за Гарумной-рекой и за Пиренским хребтом; [46] 15 Слава отсюда твоя разлетелась по целой Европе,   Константинополь процвел, вверив словесность тебе. Крепкий памятью, быстрый умом, говорливый, ученый,   Ты для красивых речей тысячи способов знал. А обо мне ты сказал, узнав мою ревность к ученью: 20   «Кроме тебя, ничего в жизни не надобно мне». Ты мне предрек, что я гордостью буду твоею и предков, —   Эти твои слова стали моею судьбой. Ныне, Арборий, обитель твоя — в Элисейских пределах; [47]   Пусть долетит туда песнь, как возлиянье мое.

4. ЦЕЦИЛИЙ АРГИЦИЙ АРБОРИЙ, ОТЕЦ МОЕЙ МАТЕРИ

Не уставай, моя книжка, в служенье семейному долгу:   Дед мой по матери, твой нынче приходит черед! Корни, Арборий, твои в стариннейшей эдуйской знати,   Были с тобою в родстве лучшие роды в краю — 5 Там, где Лугдун стоит, где эдуи правят землею,   Где под альпийским хребтом область Виенны лежит. Но сокрушил завистливый рок и богатство и знатность,   И на тебя с отцом тяжесть опалы легла В годы, когда Викторин над Галлией был властелином, 10   А Викторину вослед — Тетрики, сын и отец. [48] Ты бежал в те места, где Атурр прорывается к морю   И у тарбелльских песков злобно кипит океан, Здесь ты ушел от судьбы, уже свой клинок заносившей,   Здесь ты с Эмилией жизнь, с бедной невестой связал, 15 Время шло, многий труд собирал немногие деньги:   Хоть и не стал ты богат, все же полегче жилось. Ты ведь недаром умел, хотя и скрывал это знанье, [49]   Путь светил расчислять, в звездах читая судьбу, Ты и мою тогда разгадал предстоящую участь 20   И, записав ее, скрыл, к складню печать приложив. Ты ее в тайне держал, но нашлась на заботу забота:   Что осторожный скрывал дед, то разведала мать. Девять десятков лет уже ты прожил на свете,   Но не ушел от стрел неодолимой судьбы: 25 Ранила в сердце тебя смерть тридцатилетнего сына;   Ты, сокрушаясь о нем, выплакал очи свои. Только и было тебе (ты сказал) утешением дальним,   Что у меня на роду писан высокий удел. Ныне, в мире ином сопричисленный к избранным сонмам, 30   Верно, ты знаешь и сам все, что сбылось надо мной, Верно, ты слышишь и сам: это квестор, наместник и консул   Чтит твою память своим благоговейным стихом.

5. ЭМИЛИЯ КОРИНФИЯ МАВРА, МАТЬ МОЕЙ МАТЕРИ

Ныне о бабке моей поведает преданность внука,   Имя Эмилия ей, муж — вышеназванный дед. Смуглою кожа была у нее, и за это меж сверстниц   В шутку тебе довелось прозвище «Мавры» носить. [50] 5 Сердце, однако, ее чистотою цвело лебединой,   Было белее оно, чем неистоптанный снег. Без снисхожденья она о постыдных судила утехах,   В строгой душе затаив нравственный некий отвес. От колыбели меня, с материнского самого лона 10   Ласково ты приняла в твердые руки свои. Если молитва моя благочестна, о мирные тени, —   Будь этот прах никогда не потревожен никем!

6. ЭМИЛИЯ ГИЛАРИЯ, СЕСТРА МОЕЙ МАТЕРИ, ДЕВИЦА [51]

По степеням родства за бабушкой следует тетка,   Мне же тетка была словно родимая мать. Имя Эмилия ей, а прозвище было «Гиларий» [52] —   Так она нравом легка и по-мальчишьи резва, 5 Так непритворно она походила лицом на эфеба   И, как мужчина, могла хвори больных врачевать. Женщиной зваться и быть ты всегда почитала досадой:   Ты предпочла свою жизнь вечной девицей прожить. Семьдесят лет без семи продолжалось заветное девство — 10   Вместе с жизнью ему смерть положила конец. Вот ты какою была; и за эти советы и ласку   Я, как матери сын, шлю замогильный свой дар.

7. КЛЕМЕНТ КОНТЕМПТ И ЮЛИЙ КАЛЛИППИОН, БРАТЬЯ МОЕГО ОТЦА

Дяди мои по отцу, и о вас я напомню стихами!   Первым ты, о Контемпт, умер в заморском краю. [53] Много стяжал ты добра, нажитого в превратностях жизни,   Но никому не успел вверить его из родных, 5 Ибо негаданно смерть подошла в цветущие годы,   И о кончине твоей братья не знали твои. Юлий, наоборот, до старости дожил глубокой,   Много на долгом веку тяжких изведав утрат: Добрый он был человек, хлебосольный гостеприимец, 10   Мало оставил добра и завещал его мне. С любящей оба душой, в суровости вашей и в шутке   Схожи вы были лицом, только не схожи судьбой. В разных местах и в разной чести вы покоитесь ныне,   Но для обоих один шлю я прощальный привет.

8. АТТУСИЙ ЛУКАН ТАЛИСИЙ, ОТЕЦ МОЕЙ ЖЕНЫ

Кто пожелает воспеть сенат и вельмож Бурдигалы   И в родословные их вникнуть до самых корней, Тот тебя и твоих, о Талисий Лукан, не минует,   Ибо достоин ты был пращуров старых времен. 5 Ясный челом, благородный душой, величавый осанкой   И величавый вдвойне даром словесным своим, Жизнь ты свою проводил в охотах и сельских заботах   И свысока смотрел на городские дела: Первым ты быть не хотел, а меж первыми слыл неизменно, 10   Хоть добровольно ушел в уединенную жизнь. Ты пожелал меня зятем назвать в мои юные годы,   Но не успел увидать, как пожеланье сбылось. Да, божества и судьба благосклонны к достойным заслугам,   И выполнимы для них чаянья добрых мужей. 15 Верю: ты сам в гробнице своей, дорогой для потомков,   Знаешь, как свято я чтил этот завещанный брак.

9. АТТУСИЯ ЛУКАНА САБИНА, МОЯ ЖЕНА

Дороги были мне все, о ком эти скорбные песни,   Но уносила их смерть, дав им прожить до конца; Ныне же мне предстоит о ране, о горе, о муке   Молвить — о том, что унес рок молодую жену. 5 Дочь сенатской семьи, знатнейших преемница предков,   Ярче сияла она нравом, чем знатной родней. Рано пришлось мне оплакать тебя — мы молоды были;   Шесть шестилетий с тех пор плачу, вдовец, по тебе. Старость пришла, но не в силах она затуманить страданье: 10   Скорбь моя вечно свежа, словно явилась вчера. Часто время приносит больным облегчение в муках —   А у меня моя боль глубже и глубже болит, Ибо все более я одинок и все более мрачен,   Рву на себе седину и проклинаю вдовство. 15 Дом мой безмолвен и нем, и ложе мое не согрето,   Не с кем мне разделить радость мою и печаль. Чью-нибудь добрую видеть жену мне больно, и больно   Видеть дурную: гляжу и вспоминаю тебя, И тяжело, что дурная жена на тебя не похожа, 20   И тяжело, что с тобой добрая схожа жена. Это не грусть о ненужном добре, о бесцельной забаве —   Это грустит молодой муж о жене молодой. И весела, и скромна, и лицом хороша, и семейством,   Ты мне и счастье дала, и неизбывную боль. 25 Двадцать восемь прожив декабрей, ты покинула ближних,   Сына оставив и дочь в память о нашей любви. Оба живы они и здоровы, и дом их обилен, —   Это печется о них бог по молитвам твоим. Пусть они долго живут и пусть за костром погребальным 30   О благоденствии их тень моя скажет твоей.

10. АВСОНИЙ, МОЙ СЫН, УМЕРШИЙ ВО МЛАДЕНЧЕСТВЕ

Я не оставлю тебя в моих неоплаканным пенях,   Первенец, имя отца несший в недолгую жизнь, — Ты, чью оплакали мы кончину в то самое время,   Как лепетанье твое стало слагаться в слова. 5 Прадед принял тебя на лоно в совместной гробнице,   Чтобы тебе не страдать под позабытым холмом.

11. ПАСТОР, СЫН ГЕСПЕРИЯ, МОЙ ВНУК

Ты, мой маленький внук, немалой откликнулся болью   В дедовском сердце, уже многую вынесшем боль. Пастором звали тебя, надежда моя и отрада,   Третий Гесперию сын, третий Авсонию внук. 5 Имя нечаянным было твое: когда ты родился,   Пел свою вдалеке песню пастуший рожок. Поздно поняли мы: означало оно, что недолго   Будешь ты жить на земле, как дуновенье в рожке. Умер ты оттого, что ушибла тебя черепица, 10   От неумелой руки с крыши упавшая вниз. Кровельщик был наверху, но не кровельщик был виноватым:   Это была рука неумолимой судьбы. Ах, сколько добрых надежд пресекла твоя гибель, мой Пастор!   Словно меня самого этот сразил черепок. 15 Лучше бы ты надо мной, а не я над тобой сокрушался   И со слезами в очах старческий прах хоронил.

12. ЮЛИЯ ДРИАДИЯ, МОЯ СЕСТРА

Есть добродетелей круг, желанных для женщины честной;   Все до единой они жили в душе у сестры. Мало того: и мужам благородным присущую доблесть   В сердце вместила она, сильному полу в упрек. 5 Прялкой питала она свою жизнь и честное имя,   Добрым был ее нрав и образцом для других; Две она знала заботы, что были ей жизни дороже:   К богу стремиться умом, брата безмерно любить. В юности мужа лишась, душою она не увяла, 10   Строгостью жизни своей старых превысив матрон: Шесть десятков лет проживши светло и приветно,   В том же скончалась дому, где появилась на свет.

13. АВИТИАН, МОЙ БРАТ

Авитиана, Муза, возлелей, моя,   В плачевном песнопении. Моложе он меня, но одареннее   Впивал искусство отчее. 5 Однако наслаждаться светом юности   За отроческим возрастом Ему Атропа [54] воспретила грозная   На горе всем товарищам. Ах, сколько ожиданий славы будущей 10   С тобою похоронено, Мой брат, мне сродный плотию и кровию,   Кого любил, как сына, я!

14. ВАЛЕРИЙ ЛАТИН ЕВРОМИЙ, МУЖ МОЕЙ ДОЧЕРИ

Славного рода краса, тягчайшая сердцу утрата,   В сонме юных мужей избранный мною в зятья, Ты, Евромий, угас предо мною в цветущие годы —   У материнской груди сын твой не помнит отца! 5 Отпрыск знатной семьи, ты встал и дальше и выше   Предков, от коих ведешь происхожденье свое, — Светел лицом, дарованьями добр, красноречьем обилен,   В каждом деле силен, верный товарищ во всем, Ты и префектом [55] себя показал, и наместником края, 10   Где иллирийцы живут, и опекая казну. Рок тебе жизнь сократил, но славы тебе не убавил:   Дух твой — зрел и высок, смерть твоя — горе для всех.

15. ПОМПОНИЙ МАКСИМ, МУЖ МОЕЙ СЕСТРЫ

Ты мне по крови не брат, но близок не менее брата,   Максим, и я о тебе в песне надгробной пою. Муж моей сестры, недолгим ты спутником был ей:   В самом расцвете лет ты ее сделал вдовой. 5 Этот коснулся удар не только семейства и дома —   Больно почуял его и бурдигальский сенат: Был при тебе он силен, болезнью твоей обессилен,   После же смерти твоей всем завладел Валентин. [56] Ах, зачем увела тебя смерть, достойнейший Максим, 10   Сына и внуков не дав в юном увидеть цвету? Нет! если только дано провидеть грядущее теням,   Предвосхищая судьбу, — радость твоя при тебе! Больше того: ты вдвойне и втройне наслаждаешься ею —   Дольше предчувствие в нас, чем совершения миг.

16. ВЕРИЯ ЛИЦЕРИЯ, ЖЕНА МОЕГО ПЛЕМЯННИКА АРБОРИЯ

Верия, ты мне — сноха, но ты мне — как дочь дорогая,   И о тебе я сложу эту прощальную песнь. Честность твоя, прямота, красота, достославная верность,   Нравы примерной жены, руки, прядущие шерсть, — 5 Чтобы воздать им хвалу, твой прадед Евсевий с женою   Были должны бы подать голос из мира теней. Нет его, старца, в живых; но все, что сказать бы хотел он,   Он из-за гроба моим препоручает словам. Слушай, племянница, плач, которым тебя провожает 10   Тот, чей племянник, твой муж, ныне остался вдовцом! Мало Арборию ты по себе оставляешь отрады:   Даже смотреть на детей больно отцу без тебя. А чтобы ваша любовь и по смерти жила, он поставил   Рядом твой саркофаг с опочивальней твоей: 15 Там, где свадьба была, теперь погребальное место,   Чтоб оставалась женой, а не покойницей ты.

17. ПОМПОНИЙ МАКСИМ ГЕРКУЛАН, МОЙ ПЛЕМЯННИК

Пускай же и над тобою Прозвучит печальная песня, Племянник, сестрой рожденный, Чьи зрелые дарованья 5 Немало стяжали славы. Но здесь похвале не место, А только воспоминанью. Моя и Дриадии гордость! В твои цветущие годы 10 Ты сражен завистливым роком, Не давшим развиться плоду Ума, и слуха, и слова, — А был ты и добр и сметлив, Проворен, хорош собою, 15 Быстр словом и звучен слогом. Так прими, по завету предков, Приношенье плачевных жалоб, С которым к твоей могиле Приходит твой скорбный родич.

18. ФЛАВИЙ САНКТ, МУЖ ПУДЕНТИЛЛЫ, СЕСТРЫ МОЕЙ ЖЕНЫ

Если ты любишь веселье и смех, а печали не любишь,   Если не хочешь внушать или испытывать страх, Если не строишь засад и не гонишь погонь за врагами,   А по добру, по уму честно и кротко живешь, — 5 То приходи, чтобы мирную тень безмятежного Санкта   Ласковым словом почтить с благожелательных губ. Долгую службу он нес, ни в какой не замешанный смуте,   И рутупийский при нем цвел и блаженствовал край. [57] Восемь десятков лет он прожил, спокойно старея, 10   И ни в едином году не было черного дня. Так помолись же о том, чтобы Санкту, блаженному в жизни,   Точно такой же удел выпал и в мире теней.

19. НАМИЯ ПУДЕНТИЛЛА, СЕСТРА МОЕЙ ЖЕНЫ

И Пудентилле скажи прощальное мирное слово   Всяк, кто умеет ценить доброе имя и честь. Знатность, хозяйственность, толк, красота, веселость и скромность —   Все сочетала она, будучи Санкту женой. 5 Чистой жизни завет соблюдала она непорочно,   Дом держала в руках, мужу давая досуг, И не бросала в укор ни резкого слова, ни взгляда,   Что предоставил жене с домом справляться одной. Даже и смерть повстречав молодой, была она рада, 10   Что остаются в живых сын и возлюбленный муж. Кровью она и душой сестра моей милой Сабине,   А потому я и сам звал ее просто сестрой. Вот и теперь, обращаясь умом к успокоенной тени,   Я Пудентиллу хочу любящим словом почтить.

20. ЛУКАН ТАЛИСИЙ, СЫН ИХ

Не оставайся и ты забытым в моем поминанье,   Юный Талисий, на чью славу надеялась мать. Смерть подсекла тебя в ранние годы цветущего века,   Хоть и успел завести ты и жену и детей. 5 Это судьба торопила тебя, чтоб отец твой при внуках   Меньше скорбел, что угас рано скончавшийся сын.

21. АТТУСИЯ ЛУКАНА ТАЛИСИЯ, СЕСТРА МОЕЙ ЖЕНЫ, И МИНУЦИЙ РЕГУЛ, ЕЕ МУЖ

Мало был я знаком с тобою, Аттусия, в жизни,   Вовсе я не был знаком с добрым супругом твоим, Но ведь недаром была ты родною сестрою Сабине,   И не напрасное нас, Регул, связало свойство. А оттого моему имена ваши дороги сердцу:   Пусть же они прозвучат в этих печальных стихах! Знаю, что ваши могилы — в далеких сантонских пределах,   Но и до них долетит эта надгробная песнь.

22. СЕВЕР ЦЕНЗОР ЮЛИАН, СВЕКОР МОЕЙ ДОЧЕРИ

Древних Кальпурниев род, не гордись своим прозвищем «Дельный»,   Право же, вам не одним имя такое к лицу! Вечный цензор Катон, и ты, Аристид Справедливый,   Вам не одним суждено ваши прозванья носить! [58] 5 Все, кто мудр, справедлив, кто честен, надежен и верен,   Рады вместе с собой, Цензор, назвать и тебя. Был ты и кроток и строг, справедливость смягчал милосердьем,   В самых суровых делах меру умел соблюсти. Ты меня даже не знал, в нас общей не было крови, 10   Но пожелал ты связать узами наши дома. Может быть, ты посмотрел на портрет и тебе показалось,   Что увидал ты во мне нрав, походивший на твой; Может быть, просто само колесо повернулось Фортуны,   И поворот судьбы с добрым желаньем совпал; 15 Как бы то ни было, знай, и будь тебе это отрадой:   Все, чего ты желал, волею божьей сбылось.

23. ПАВЛИН И ДРИАДИЯ, ДЕТИ ПАВЛИНА И МЕГЕНТИРЫ, МОЕЙ ПЛЕМЯННИЦЫ

Был ты, Павлин, наречен по отцу и носил его имя;   Больше того, и лицом был ты похож на отца; Переставала рыдать твоя мать о потерянном муже,   Видя в чертах у тебя милые сердцу черты, 5 Видя во нраве твоем отраженье отцовского нрава,   А в добавление к тому — и красноречия дар. Но унесла тебя смерть в молодые веселые годы,   И незажившая боль матери стала двойной, Ибо еще до тебя твою мы сестру схоронили, — 10   Юную, в брачной красе, срезал Дриадию рок. Горько мы плакали, плакал и я, твоей матери дядя,   Вас любивший, как дед собственных любит внучат. Смерть настигла сестру в материнских объятьях и отчих —   Ты же скончался вдали, в чуждой испанской земле. [59] 15 Ранним нежным цветком увял ты, едва распустившись,   Не окаймив и пушком ярких мальчишеских щек. Четверо было детей, Мегентирою в муках рожденных;   Вот уже двое лежат под гробовою плитой. Полно, покойный Павлин! пусть равною будет дележка — 20   Двух, что остались в живых, не отнимай у живой.

24. ПАВЛИН, МУЖ МОЕЙ ПЛЕМЯННИЦЫ

Все, кто ценит в других ровный нрав и веселую душу,   Сердце, в котором живет верная к ближним любовь, — Пусть со мною придет почтить Павлинову память   И оросить его прах проливнем дружеских слез. 5 Ты мне ровесник, Павлин, ты дочь сестры моей милой   Замуж взял за себя, ты мне едва ли не зять. Из Аквитании род твоей матери, а из вазатов —   Род твоего отца, властный в делах городских. Сам ты при галльском префекте служил начальником свитков, 10   После расчеты сводил в щедрой Ливийской земле, И за такие заслуги тебе Тарракон иберийский   Сам над собой предложил, как сонаместнику, власть. [60] Ты свекровь почитал, как мать, — тебя ли мне зятем   Звать, когда для меня был ты как истинный сын? 15 Верный друг, ты меж верных друзей всю жизнь свою прожил,   И восемнадцать раз четырехлетья справлял.

25. ЭМИЛИЯ ДРИАДИЯ, СЕСТРА МОЕЙ МАТЕРИ

Ныне тебя, мою тетку Дриадию,        Слезно звучащей строкой Я, сын сестры твоей, чтивший, как мать, тебя,        Благоговейно пою. 5 В спальне тебя, среди свадебных светочей        Злая похитила смерть, Брачное ложе сменив тебе выносом        На погребальный костер. Тетка училась на мне, на племяннике, 10     Доброю матерью быть, — Тетку племянник печально и родственно        Днесь поминает, как сын.

26. ЮЛИЯ КАТАФРОНИЯ, СЕСТРА МОЕГО ОТЦА

И Катафронию, тетку мою, погребальным стенаньем,         Верная Муза, оплачь: Всю свою долгую жизнь соблюдая безбрачное девство,         Скромно она прожила, 5 И хоть была небогата, но тратила все, что имела,         Словно бы мать, на меня. И, поминая тебя, словно мать, говорю я печально:         «Счастлива будь — и прости!»

27. ЮЛИЯ ВЕНЕРИЯ, ДРУГАЯ СЕСТРА МОЕГО ОТЦА

И тетка Венерия Скончалась безвременно; Ее поминаю я Короткими строками. 5 Дай, боже, загробное Ей отдохновение И легкое странствие В обитель безмолвия.

28. ЮЛИЯ ИДАЛИЯ, ДОЧЬ ЕЕ

Крошка Идалия, [61] имя твое Было прозваньем богини любви И обещало тебе красоту; Дочь моей тетки, была для меня 5 Ты не двоюродной — просто сестрой; Пусть же моя похоронная песнь С братской любовью звучит о тебе.

29. ЭМИЛИЯ МЕЛАНИЯ, МОЯ СЕСТРА

Мы не успели друг друга узнать, дорогая сестрица, —   Но и тебе я сложил эту, Эмилия, песнь. Нас во младенчестве мать качала в одной колыбели —   Старше меня ты была разве что годом одним. 5 Но оборвал твою жизнь завистливый нож Лахесиды   И торопливо послал к теням печальную тень. Что ж, прости! верно, там тобою привечены наши   Рано ушедшая мать, поздно ушедший отец.

30. ПОМПОНИЯ УРБИКА, ЖЕНА ЮЛИАНА ЦЕНЗОРА, МАТЬ МОЕГО ЗЯТЯ

Знатность рода тебе завещала старинные нравы,   Урбика, мужем тебе доблестный был Юлиан, И добродетель твоя была не только врожденной:   Ей научили тебя мать, и отец, и супруг, 5 И Танаквиль, и та Феано, что была с Пифагором, [62] —   Высший же твой образец в муже скончался твоем. Если бы с ним ты могла поменяться своею судьбою, —   Волей твоей и сейчас был бы в живых Юлиан. Но, схоронивши его, ты не долго страдала, вдовея: 10   Вскоре ты следом за ним, радуясь смерти, ушла. Скорбную дань ежегодно несут тебе дети, а с ними —   Я, Авсоний, с тобой связанный нашим свойством.

 

О преподавателях Бурдигалы

ВСТУПЛЕНИЕ

Перевод М. Грабарь-Пассек *

Ныне я вас помяну: нас с вами не кровь породнила,   Нет, — но людская молва, к родине милой любовь, Наше в науках усердье, забота о наших питомцах   Нас породнили, — но смерть славных мужей унесла. 5 Может быть, годы пройдут — моему подражая примеру,   Кто-нибудь, нас вспомянув, все наши тени почтит.

1. ТИБЕРИЙ ВИКТОР МИНЕРВИЙ, ОРАТОР

Перевод Ю. Шульца

Цвет Бурдигалы, Минервий, я первым тебя вспоминаю,   Квинтилиан ты второй в риторской тоге своей. Прежде наставником ты побывал в городах знаменитых, —   В Константинополе был, в Риме, [63] а после у нас. 5 Хоть и не может наш город с величьем двух первых поспорить,   Но предпочтеннее их званием родины он. Фабия пусть Калагур [64] своим называет питомцем:   Вовсе не ниже его быть Бурдигала должна. Тысячу юных дала ее кафедра форуму, вдвое 10   Больше — сенату и тем, в тоге кто с красной каймой. Также — меня; но поскольку претексты везде, — я умолкну, [65]   Буду тебя воспевать ради тебя, не себя. Или, коль будет приятно затронуть хвалебные книги,   К Панафинейцу [66] тебя надо тогда приравнять; 15 Либо, коль будет угодно о мнимых поведать процессах. [67]   Будет ли Квинтилиан первым, — решить нелегко. Речь твоя бурно струится и золото катит с собою,   А не какую-то там глину средь мутной воды. То, что назвал Демосфен трижды первым достоинством, [68] сильно 20   Так у тебя, что тебе сам уступает он в нем. К этому надо ль еще о божественных свойствах натуры   Что-то добавить? Какой памятью ты обладал! Раз прочитав иль услышав, ты помнил все это настолько,   Что достоверность одна в книге и в слухе твоем. 25 Видели мы, как игр ы , что давно уж окончилась, мог ты   Все перечислить броски, что выпадали тогда, Все по порядку игральные кости, что, быстро вращаясь,   Падают на доску, — есть впадины в буксе для них, — И говорящего точно о каждом моменте отдельно, 30   Много спустя, и о всех перипетиях игры. В сердце нет зависти желчной; в блестящем твоем остроумье   Множество шуток, — милы, вовсе не колки они. Стол твой изыскан настолько, что в нем не найдется изъянов,   И захотел бы своим Фруги Пизон его звать; [69] 35 Стол лишь в рождения дни иль в дни праздничных трапез обилен,   Но не настолько, чтоб тем скромных унизить людей. Хоть без наследника ты, в шестьдесят своих лет погребенный, —   Как об отце о тебе, словно о юном, скорбим. Ныне, коль что-то по смерти еще остается, живешь ты 40   В памяти нашей о той жизни, которой уж нет. Если же нет ничего и покой бесконечный бесчувствен, —   Жил для себя ты: пусть нас слава утешит твоя.

2. ЛАТИН АЛКИМ АЛЕТИЙ, РИТОР

Перевод Ю. Шульца

Корить не будут внуки тем меня, Алким,   Что о тебе не вспомнил я, Но скажут, хоть и меньший, сам я не забыт,   Как о тебе напомнивший. 5 Кого, лишь одного, наш век сравнить готов   Со всеми, прежде жившими, На форуме — победный, он же — слава муз   И образец учености, Что, славная, в Афинах чтила Греция 10   Иль Рим чтит ныне в Лации. О нравах ли поведать, жизни правилах,   Что до конца незыблемы? О том, что ты прославлен, верен знаниям,   Но избежал тщеславия? 15 Серьезней всех ты был и всех приветливей,   Щедрее всех к страдающим; Спасая тех, кто в суд бывали вызваны,   Иль обучая ревностно. Те у потомков вечно будут в памяти, 20   Кого ты сделал славными. Ты Юлиану больше славы дашь собой,   Чем власть такая краткая. Саллюстию ты больше дал в своих трудах,   Чем отправленье консульства. [70] 25 Образчик нравов, славы, красноречия   Своим сынам ты передал. Прости, коль стиль тебе претит угодливый, —   Виной тому любовь к тебе. Я слаб о славном говорить, и долг 30   Свой исполняю дерзко я. Покойся в мире, гибель тела тленного   Своей восполни славою.

3. ЛУЦИОЛ, РИТОР

Перевод Ю. Шульца

Скорбная песня, поведай о риторе ты Луциоле,   Об однокашнике, кто стал и учителем мне; Красноречивом, ученом, — законы стиха объяснял он   Или же ритмам учил, прозой написанных строк, 5 Смертью до срока Лахеса его у отца отобрала, —   Двое осталось детей, мальчик и дочь у него; С ним не сравнится отнюдь по заслугам невидный преемник,   Хоть и сегодня твоя слава полезна для них. Нежный ты друг, добрый брат и супруг поистине верный, 10   Преданный сын и отец, — горько, что ты уже был. Полон вниманья к гостям, был всегда ты и с низшими ровен,   Слуги твои от тебя грубых не слышали слов. С тем же характером мирным пребудь средь теней безмятежных,   Дар от Авсония ты этот прими. И прощай.

4. АТТИЙ ПАТЕРА (ОТЕЦ), РИТОР

Перевод М. Гаспарова

Ты старше был, [71] чем те, кто мною названы,   Патера, муж известнейший, Но в смежных поколеньях повстречались мы,   Ты — стариком, я — юношей, 5 И я не обойду тебя в стенаниях,   Учитель славных риторов. Друидов Байокасских был ты отпрыском,   Коли не лжет предание; Твой род — жрецы в кумирне бога Белена: [72] 10   Вот почему зовешься ты Патерой — это имя Аполлонова   Служителя при таинствах. Твои отец и брат по Фебу названы,   Сын — по его святилищу. 15 Никто не превзошел тебя из сверстников   Ученостью, речистостью; Ты был изящен, ясен, плавен, сладостен,   Стремителен и памятлив, Умерен в шутках, чуждых издевательства, 20   Неприхотлив в еде, питье; Красив и весел, был и в седине ты схож   С конем, с орлом стареющим. [73]

5. АТТИЙ ТИРОН ДЕЛЬФИДИЙ, РИТОР

Перевод Ю. Шульца

Учен, речист, в словах, уме стремителен,   Дельфидий, милый шутками, Последуй вслед за плачем об отце твоем,   Хвалою с ним сравнявшийся. 5 Едва от колыбели, ты прославленным   Поэтом бога сделался, Ты, мальчик, олимпийский заслужил венок,   Прославивши Юпитера. А вслед за тем ты, как поток стремительный, 10   В стих погрузился эпоса Настолько, что никто с такой свободою   В стихи не облекал слова. Твое блистало всюду красноречие, —   Вне города и в городе. 15 Когортой ли начальствовал претория   Иль был в суде провинции, Защитой став для тех, чья опорочена   И жизнь, и имя доброе. Был счастлив ты среди наук, в спокойствии 20   Любя Камен занятия; Не возбуждал ты ненависти яростной   Или оружья мстителя. Ты не был вознесен во время смутное, [74]   Когда тиран господствовал. 25 Всегда надежду ты лелеял дальнюю,   Доступную не жалуя; Своих ты благ желаешь, а не благ судьбы, —   И пожелал ты многого, Испробовав все должности высокие 30   И заслуживший большего. Затем, изведав тяжесть обвинений, ты   Прощен к отцу сочувствием. Став ритором, недолго был наставником,   Надежды обманув отцов; 35 По воле бога меньше ты изведал бед,   Скончавшись в годы зрелые, Не мучась тем, что дочь с дороги сбилася,   И матери страданием.

6. АЛЕТИЮ МИНЕРВИЮ-СЫНУ, РИТОРУ

Перевод Ю. Шульца

Юношей светоч, Отчая радость, Дан ты отчизне Даром неверным, 5 Ритор Алетий. Был ты учитель В юные годы, Был и наставник В лета, в какие 10 И самому бы Можно учиться. Даже в претексте Уж поравнялся Знаньем с отцом ты, 15 Тот, необорный, Гордого Рима Славой, заслугой Стены возвысил. Ты же отрадой 20 Стал Бурдигале, Знамя несущий Знаний когорты, После Назария, [75] Вслед за Патерой; 25 Их превзошел ты, Ярой познавши Зависти жала; Милости все ты Взял у Фортуны. 30 Дивный, недолго Всем обладая; Все, что дала, ведь Вскоре Фортуна И отобрала. 35 Травам подобно В летнюю пору, Ты показался, Ты же и скошен; В годы расцвета 40 Здесь ты покинул Близких обеты, С ними — науку, Что потеряла Плод свой с тобою; 45 Также и тестя Брак знаменитый, — Против отец был; Этих семей ты Бросил богатства, 50 Не дав потомка. Словно оракул, Как это верно Молвил Гораций: [76] «Счастье не может 55 Быть совершенным».

7, ЛЕОНТИЙ-ГРАММАТИК ПО ПРОЗВИЩУ «СЛАДОСТРАСТНЫЙ»

Перевод Ю. Шульца

Ты, кто радость чтишь и веселость нрава, Любишь игры, смех, празднества и клятвы, Помяни его в годовщину смерти         Плачем печальным. 5 Позволял себя «Сладострастным» звать он, Хоть и был во всем безупречной жизни, И не возражал: ведь друзей то было         Слуху приятно. Он в науках так преуспел, чтоб только 10 Скромную занять кафедру достало, Средь грамматиков чтобы он по праву         Числиться мог бы. Юности моей ты товарищ верный, Хоть и отягчен был годами больше, 15 И теперь в моем не остыл ты сердце,         Милый Леонтий. И приятно мне этой скорбной песней, Горестным тебя попеченьем вспомнить: Это — тяжкий долг, но тебе обязан 20     Песней я этой.

8. ГРЕЧЕСКИМ ГРАММАТИКАМ БУРДИГАЛЫ

Перевод Ю. Шульца

Как не вспомнить мне вслед за римским греков, [77] — Вас, грамматики, кто избрал Эллады Муз, — Коринтий ли иль Сперхей, Менестий —         Отпрыск Сперхея? 5 Все они, уча, отличались рвеньем, Был их мал доход и негромка слава, Но поскольку в мой они век учили,         Память их чту я. Третий не меня обучал, а двое 10 Первыми меня наставляли, чтобы Голос мои и речь не звучали грубо,         Пусть без отделки. Этому моя, полагаю, леность Помешала, ум отвратив от знаний 15 Греческих: в плену заблуждений вредных         Возраст ребячий. Легкий дерн пусть вас покрывает, пусть же Погребенных прах укрывают плиты; И последней пусть будут эти строки 20     Почестью вашей.

9. ЮКУНДУ, ГРАММАТИКУ В БУРДИГАЛЕ, БРАТУ ЛЕОНТИЯ

Перевод Ю. Шульца

Вот и тебя, кто случайно, как думают, кафедру занял,   Званье грамматика кто не заслужил, — говорят, — Я потревожу, простой, благородный мой друг и товарищ;   Именно рвеньем своим ты мне дороже, Юкунд; 5 Пусть не по силам, но ты возлюбил столь славное званье   И средь достойных мужей надо тебя помянуть.

10. ЛАТИНСКИМ ГРАММАТИКАМ БУРДИГАЛЫ

Перевод Ю. Шульца

Ныне пусть каждому я, Скорбный исполнивши долг, Дань уваженья отдам, Как они в памяти есть. 5 Хоть и незнатен их род, Место, заслуги скромны, Но ведь внесли же они Знанье грамматики все ж Здесь, в Бурдигале, в умы 10 Непросвещенных людей. Но по порядку начнем. Первым пусть будет Макрин. Благоразумный, умам Детским полезен он был. 15 Раннее детство мое Вверено было ему. Я и о старце скажу, Звали Фебиций [78] кого, — В храме Белена служа, 20 Не приобрел он богатств; Но, что приятно сказать, Отпрыск друидов он был Племени армориков, Кафедру дал получить 25 Сын в Бурдигале ему. Также, Конкордий, и ты, — Изгнан из отчих краев, — Кафедру бросивши там, Лучшую здесь получил. 30 Вольноотпущенника Отпрыск еще, Сукурон; Мальчикам юным совсем Преподавал ты азы. Муза, печальную песнь 35 И Анастасию спой; Скромного, скорбная песнь, Вспомни грамматика ты. Он в Бурдигале рожден, Но честолюбье его 40 В Пиктаву вдруг занесло; Где, неимущ и убог, Жалкие дни проводя, Скудную славу свою, Родины, кафедры с ней 45 В старости он растерял: Слабый в науке своей, Нравом неласков он был, И потому поделом Слава ничтожна его. 50 Но благодарность моя Все ж не забыла о нем. Ведь благочестно назвать Имя грамматика мне Града — отчизны моей, Чтобы могила не враз Скрыла и имя и прах.

11. ГЕРКУЛАНУ, СЫНУ СЕСТРЫ, ГРАММАТИКУ В БУРДИГАЛЕ [79]

Перевод Ю. Шульца

Геркулан, из нашей школы и из рода вышел ты, Дяде дав надежды больше, чем плодов ее вкусить, Ты со мной учился, занял после кафедру мою; Если б юных шаткий возраст не столкнул тебя с пути, 5 Кто не шел еще по верной Пифагоровой стезе! Так покойся, получивший мирный с тенями приют, Ты, кого я вспомнил ныне средь родимых мне имен.

12. ТАЛАССУ, ЛАТИНСКОМУ ГРАММАТИКУ В БУРДИГАЛЕ

Перевод Ю. Шульца

Имя и званье твое, Таласс, бывши в юности ранней,   Мальчиком я услыхал, вряд ли запомнивши их. Внешности был ты какой иль заслуг, кто родители были, —   Время, наставшее вслед, вовсе молчит о тебе. 5 Слава одна о тебе, о грамматике юном, звучала,   Но так негромка она, что и ее уже нет. Кто бы ты ни был, однако, ты жил и учил в наше время;   Дар этот ныне прими ты от меня и прощай.

13. ЦИТАРИЮ, СИЦИЛИИЦУ ИЗ СИРАКУЗ, ГРЕЧЕСКОМУ ГРАММАТИКУ В БУРДИГАЛЕ

Перевод Ю. Шульца

Милый Цитарий, и ты вспоминаешься мне, кто достоин   Среди грамматиков здесь добрых отмеченным быть. Ты Аристарха бы славу стяжал и еще Зенодота, —   Греков, когда бы еще древний почет не иссяк. 5 Песням, что первыми были в твои написаны годы,   С музой уступит своей славный поэт Симонид. [80] В граде рожден сицилийском, в наш город пришел чужеземцем;   В нем обучая, его сделал прославленным ты. Здесь же ты вскоре нашел и жену, что знатна и богата, 10   Умер, не ставши отцом, злобу судьбы испытав. Мы же тебя прославляем, умершего, памяти данью   Так, как при жизни твоей дружбою чтили тебя.

14. ЦЕНЗОРИЮ АТТИКУ АГРИЦИЮ, РИТОРУ

Перевод Ю. Шульца

Ты за свое красноречье заслуженно был среди первых,   Славный Агриций, но здесь после других помещен: Так как родился и был погребен ты в недавнее время,   Речь я свою отложил, но не забыл о тебе. 5 Кем бы ты ни был, тебя поминаю я плачем печальным:   Позже иль раньше, — одна почесть могиле твоей. Столь же высок был твой род, как и блеск твоего красноречья,   Славу афинских искусств в этом ты месте познал, Ту, что Назарию прежде с Патерою славным досталась, — 10   Юношей многих она образовала вполне. Ныне, покинув жену, и детей, и зятя, ты умер,   К чести для предков своих и для родимых могил.

15. НЕПОЦИАНУ, ГРАММАТИКУ И РИТОРУ

Перевод Ю. Шульца

Веселый, умный старец с молодой душой, В тебе ни капли желчи, только мед один; За весь свой век не сделал никому обид, Моей души лекарство ты, Непоциан. 5 Участник дел серьезных, как и шуток всех, Молчальник — и Амиклы [81] превзошел бы ты, Заговоришь — не бросит Одиссей тебя, Кто, не жалея, бросил сладкозвучных дев. [82] Ты честен, скромен, сдержан, бережлив, умен, 10 Речист, и в стиле лучше прочих риторов, А в споре ты, пожалуй, стоик, сам Клеанф; Ты Скавра, Проба сердцем глубоко постиг, Кинея ты сильней, эпирца, памятью; [83] Гостеприимец вечный, мой товарищ, друг, 15 Да что гостеприимец, — ты мой ум зажег. Никто советов не давал столь искренне, А давши, так глуб о ко не таил от всех. Почетом окруженный, был наместником. Был погребен в свои ты девяносто лет, 20 Оставил, смертью взятый, двух своих детей, К великой скорби близких и к моей тоске.

16. ЭМИЛИЙ МАГН АРБОРИЙ, РИТОР В ТОЛОЗЕ

Перевод М. Гаспарова

Был ты оплакан [84] уже, мой дядя, меж родственных теней —   Ныне меж риторов будь мною помянут опять. Там благочестье родства пребудет, а здесь — преклоненье   Перед мужами, чей труд город прославил родной. 5 Дважды прими двойную хвалу, родитель Арборий   (Ты — Арбория сын, ты же — Арбория внук). Были из эдуев предки отца; рождена у тарбеллов   Мавра, матерь твоя, — оба из лучших родов. Знатную взял ты жену с приданым; и в доме, и в школе 10   Дружбу виднейших людей знал ты еще молодым В дни, когда Константиновы братья [85] в богатой Толозе,   Мнимым изгнаньем томясь, дни проводили свои, Следом затем на Фракийский Боспор, к Византийской твердыне,   В Константинополь тебя слава твоя привела. 15 Там, в щедротах, в чести, как Цезарем чтимый наставник,   Ты и скончался, о Магн, не переживши отца. Прах твой в родные места, ко гробницам предков и близких,   Август, наш господин, благочестиво вернул. С этих-то пор, что ни год, проливаем мы новые слезы, 20   Горестный дар любви в должные дни принося.

17. ЭКСУПЕРИЙ, РИТОР В ТОЛОЗЕ

Перевод Ю. Шульца

Памятный мне Эксуперий, ты красноречив без искусства, Поступью важной и громкою речью, лица красотою Ты выделялся и был безупречен в одежде и жестах: Речи обилье твоей восхитительно было, и слуху 5 Воспринимать ее ток доставляло поистине радость, Но умолкала, — и ясно: в ней чувства совсем не бывало. Тога Паллады в Толозе тебя почтила впервые, Столь же легко и изгнала. А после Нарбон тебя принял. Чад Далмация [86] там, — о царей имена роковые, — 10 Что еще были детьми, обучая за плату большую, Образовал ты, как ритор, их отрочий возраст венчая. Цезарей титул затем получивши, они оказали Честь и тебе, даровав над судом испанским начало. И, умирая богатым, спокойные дни своей жизни, 15 Кроткие нравы свои ты скончал в жилище Кадуркском. [87] Право отчизны, однако, и предки тебя призывают, Чтобы хоть ритора званье ты вновь возвратил Бурдигале.

18. МАРЦЕЛЛУ, СЫНУ МАРЦЕЛЛА, НАРБОНСКОМУ ГРАММАТИКУ

Перевод Ю. Шульца

Не умолчу о тебе я, Марцелл, порожденный Марцеллом;   Город оставил и дом ты из-за матери злой: Рок же всесильный все скоро вернул, и еще приумножил.   Отчий утраченный край дал тебе первым Нарбон. 5 Здесь благородный Кларенций, твоим дарованием тронут,   Отдал в жены тебе дочь, что блистала красой. Школа затем и обилье внимавшей тебе молодежи,   Званье грамматика дав, дали и средства тебе. Но судьба никогда не дарует надежного счастья, 10   И уж всегда, коль дурной встретился ей человек. Мне ли судьбу отягчать: мне о ней лишь надо напомнить,   Надо лишь только сказать: разом обрушилось все; Впрочем, однако, не имя, — его я тебя не лишаю;   Среди грамматиков всех было достойным оно.

19. СЕДАТ, ТОЛОЗСКИЙ РИТОР

Перевод Ю. Шульца

Стыдно, Седат, если б я умолчал о тебе совершенно,   Хоть и вне города ты нашего преподавал. Родина наша — одна, но по воле могучего рока   Место в Толозе нашел преподавателя ты. Там же — супругу себе, и детей, и богатую старость,   Славу, которую мог ритор великий иметь. Но, хоть из дальних краев, тебя родина требует ныне,   Взятого смертью, назад как гражданина к себе, Хоть ты и мог бы свой труд разделить меж двумя городами, 10   Родина вправе твоя распоряжаться тобой. Ныне же дети твои, подражая родителя нраву,   Славят в занятьях своих равно и Рим, и Нарбон; Что же мы сетуем здесь? После долгого времени слава,   Хочет иль нет, — но тебя вновь Бурдигале вернет.

20. СТАФИЛИЙ, РИТОР, ГРАЖДАНИН АВСКИЙ [88]

Перевод Ю. Шульца

Упомянул до сих пор я о гражданах только, какие   Либо учили у нас, либо вне стен городских. К гражданам нашим теперь одного чужестранца прибавить   Надо, Стафилий, тебя, сына племен девяти. 5 Дядею мне и отцом ты один был, обоими сразу,   Был, как Авсоний, — одним, и, как, Арборий, — другим. Ритор прекрасный, грамматик, ты стоил и Скавра, и Проба,   Ливия был ты знаток и Геродота трудов. Суть той науки постиг, которая прежде Варроном [89] 10   Создана и в шестистах помещена им томах. Ум золотой, убежденья ты полн, но говор спокоен:   Не был медлительным ты и не спешил, говоря. Старость прекрасна, изящен твой вид, гнев и злоба далеко;   Жизни спокойной под стать был твоей жизни конец.

21. КРИСП И УРБИК, ГРАММАТИКИ ЛАТИНСКИЙ И ГРЕЧЕСКИЙ

Перевод Ю. Шульца

Также в грядущий век перейдешь ты, Крисп, упомянут данью печальной         Этого плача. Кто еще малых и неумелых 5 В первых наставил самых началах         Азбуки новой? Думали прежде, что вдохновлялся Ты, как Вергилий или Гораций,         Вакха парами. 10 Знал ты латыни хуже начала, В греческом славен, Урбик, и молвлю         Я: «Eleleisō». [90] Ты ведь привычен, с Криспом сдружившись, Прозою молвить, как и стихами, 15     С равною силой. И как когда-то древних героев, Место нашедших в песнях Гомера,         Даришь ты словом: И Плисфенида редкую сладость, 20 И Дулихийца речь, — словно хлопья         Падают снега. И, медоносным нектаром полны, Как прорицанья, речи владыки          Нестора слышны. [91] 25 Оба изящные в прозе и оба искусные в песнях,   В вымыслах мифов сильны, как и в истории всей. Оба из рода свободных, но было бы славно, когда бы   Честь благородных отцов также стяжали они.

22. ВИКТОРИЙ, ПОМОЩНИК ПРЕПОДАВАТЕЛЯ ИЛИ ПРОСХОЛ

Перевод М. Гаспарова

Ты, Викторий, проворным умом и памятью острой   В книгах, неведомых нам, тайн сокровенных искал. Свитки, угодье червей, ты любил разворачивать больше,   Нежели дело свое делать, как должно тебе. 5 Все — договоры жрецов, родословья, какие до Нумы   Вел от древнейших веков первосвященник-сабин, Все, что Кастор сказал о владыках загадочных, все, что,   Выбрав из мужниных книг, миру Родопа дала, Древних уставы жрецов, приговоры старинных квиритов, 10   То, что решал сенат, то, что Дракон и Солон Дали афинянам, то, что Залевк — италийским локрийцам, [92]   То, что людям — Минос, то, что Фемида — богам, — Все это лучше знакомо тебе, чем Вергилий и Туллий,   Лучше, чем то, что хранит Лаций в анналах своих. 15 Может быть, ты и до них дошел бы в своих разысканиях,   Если бы парка тебе не перерезала путь. Мало почета тебе принесла нашей кафедры слава:   Только грамматики вкус ты ощутил на губах. Большего ты не достиг, и в Кумах скончался далеких, 20  Путь совершивши туда из Сицилийской земли. Но, упомянутый мною в ряду именитых и славных,   Радуйся, если мое слово дойдет до теней.

23. ДИНАМИЮ ИЗ БУРДИГАЛЫ, УЧИВШЕМУ И УМЕРШЕМУ В ИСПАНИИ

Перевод Ю. Шульца

Не откажу и тебе я, Динамий, в стенанье печальном,   Был земляком мне, в суде ты же защитником был. Ложно молва обозвав тебя прелюбодеем, изгнала,   В малой Илерде [93] нашел все же пристанище ты. 5 Обогатила тебя там испанка-жена, кто скрывался,   Имя сменив, ведь и там все же был ритором ты. Ритором был ты, таясь под Флавиния именем, чтобы   Там своего беглеца выдать вина не могла. И хотя родине ты возвращен твоим поздним желаньем, 10   Вскоре назад возвратил дом твой илердский тебя. И какова б ни была и бегства причина и толки, —   Старая дружба тебя соединяет со мной. Это — мой долг, и коль тени способны чувствовать что-то,   Смертью, Динамий, объят, долг этот поздний прими. 15 Хоть и покоишься ты, погребенный в дальних пределах,   Ныне забота моя — помнить, скорбя, о тебе.

24. АЦИЛИЮ ГЛАБРИОНУ, ГРАММАТИКУ, ЮНОШЕ ИЗ БУРДИГАЛЫ

Перевод Ю. Шульца

Я и тебя, Глабрион, помяну в этих строфах печальных,   Краткая жизнь и труды были тебе суждены. Имя твое происходит от славного рода, дарданца   Ты Аквилина прямым отпрыском был, Глабрион: [94] 5 Вместе с тобою учились мальчишками мы, а потом уж   Ритором сделался я, ты же грамматиком стал. Был ты в суде обвиненным защитой, хозяином в поле,   Долго, достойный, добром ты заслужил обладать. Предупредительный, добрый, воздержный, веселый, готов был 10   Дать ты совет, а его давши, о том не кричать: Честь для своих и столь скорая скорбь, ты теперь оставляешь,   Смертью безжалостной взят, все это здесь, Глабрион. Здесь и жену и детей, и отца ты и мать покидаешь;   Горе! Для стольких людей ныне потерян навек! 15 Долго оплаканный мною, и все ж не довольно, со скорбью,   В памяти вечен, прими это «прости», Глабрион.

25. ПОСЛЕДНИЙ РОСЧЕРК

Перевод Ю. Шульца

Те, о ком ты читаешь от самого книги начала, [95]   Ведай, в отчизне моей преподавали они, Ритором кто, иль грамматиком был, иль обоими сразу, —   Ныне достаточно мне памятью мертвых почтить. 5 Тех, кто живет, соблазняет хвала, но для мертвых довольно,   Словом встревожив, назвать только лишь их имена. Значит, читающий эти печальные наши досуги,   Не красноречие в них, — долг лишь единый ищи; В нем от заботы благой приношенье ученым и славным, 10   Тем, кто отчизны родной славою истинной был.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Перевод М. Гаспарова

Прощайте же, о тени славных риторов,   Прощайте же, ученые, История ли вас или поэзия,   Дела ли шумных форумов, 5 Платонова ли мудрость, врачеванье ли   Вовеки вас прославили. И если мертвым от живущих радостно   Внимание и почести, Мою примите эту песню скорбную, 10  Из слез и жалоб тканную. Покоясь мирно под плитой могильною,   В людской живите памяти, Доколе не наступит, богу ведомый,   День, в коем все мы встретимся.

 

О Биссуле

[96]

Авсоний — другу своему Павлу.

Ты наконец победил: непосвященный, ты все же ворвался, дорогой мой Павел, в тот дальний приют моих Муз, который был скрыт потемками таинств. О нет, ты не из той, конечно, черни, которая противна была Горацию, но ведь и святыни бывают у каждого свои, да и у одних и тех же чтителей иное довлеет Церере, а иное Либеру. Так вот и эти стишки о моей питомице, небрежно набросанные мною когда-то, чтобы напевать их себе под нос, до сих пор служили мне тайно и безопасно, а теперь ты заставил их вынести из потемок на свет. Не иначе как ты хочешь справить триумф над моею скромностью или показать неволею, сколь велика твоя власть надо мной; ибо упорством превзошел ты самого Александра, который разрубил роковую упряжь, не умея ее развязать, и вошел в пифийскую пещеру в день, когда на ней лежал запрет. Что ж! владей этими стихами, как своими, с тем же правом, но не с тою же уверенностью, — ведь твоим писаниям людей бояться нечего, а моих я и сам перед собой стыжусь. Будь же здоров!

ПРЕДИСЛОВИЕ

Перевод М. Гаспарова

Вот тебе, мой милый Павел, все стихи о Биссуле, Сочиненные в потеху девушке из Свевии, Не для славы — для забавы времяпровождения. Докучал ты мне немало — сам побудь с докукою: 5 Ведь недаром говорится: [99] что сварил — расхлебывай; Кто ковал кому оковы, сам пройдись окованным.

К ЧИТАТЕЛЮ

Перевод М. Гаспарова

Если ты в руки возьмешь небрежную книжечку эту —         Брови, читатель, расхмурь. Прибереги наморщенный лоб для ученого чтенья,         А на меня улыбнись. 5 Биссулу здесь я пою, по стопам выступая Фимелы; [100]         Выпей, а после суди. Я не пишу, чтоб читать натощак: в застолье, над чашей         Ты меня лучше поймешь. Ну, а еще того лучше, засни и подумай, что это — 10     Лишь проносящийся сон.

ОТКУДА И КАК ПОПАЛА БИССУЛА К ХОЗЯИНУ

Перевод М. Гаспарова

Сев ее сеян и взрос далеко за окраинным Рейном,   Там, где в холодной земле тайно родится Дунай. Пленницей стала она и вольноотпущенной стала:   Чьею добычей была, стала тому госпожа. 5 Матери нет, и кормилицы нет…………………… ………………………………………….. Нет ей укора ни в том, что германка, ни в том, что рабыня:   Рабства познать не успев, стала свободной она. А что германкой она и в латинской земле остается   Синим взглядом очей, русым потоком кудрей, — 10 То ведь язык ее уст совсем не согласен с обличьем:   Рейнские видя черты, слышишь латинянку ты.

О ЕЕ ИМЕНИ

Перевод М. Гаспарова

Радость моя,        сладость моя,               нега, любовь и ласка, Свевский дичок,        в римской земле               римлянок переросший, Имя твое,        скажет иной,               грубо для нежной девы? Грубо тому,        кто не привык,               а господину мило.

О ЕЕ ПОРТРЕТЕ

Перевод Ф. Петровского *

Биссулы не передашь ни воском, ни краской поддельной; Не поддается ее природная прелесть искусству. Изображайте других красавиц, белила и сурик! Облика тонкость руке недоступна ничьей. О художник, Алые розы смешай, раствори их в лилиях белых: Цвет их воздушный и есть лица ее цвет настоящий.

К ЖИВОПИСЦУ

Перевод М. Гаспарова

Если ты хочешь писать, живописец, питомицу нашу, — Будь в искусстве своем сходен с гиметтской пчелой… [101]

 

Мозелла

[102]

Перевод А. Артюшкова с дополнениями М. Гаспарова

  Быструю я перешел с туманным течением Наву И, подивившись стенам обновленным у старого Винка, [103] Где в отдаленные дни уподобилась Галлия Каннам И по равнине лежат, не оплаканы, бедные толпы, — 5 Дальше пустынным путем иду по лесным бездорожьям, Где никакого следа не видно труда человека, Через сухой прохожу, окруженный жаждущим полем Думнис, Таверны, омытые вечным потоком, и земли, Что поселенцам сарматским [104] отмерены были недавно, 10 И, наконец, Нойомаг на границе белгов я вижу, Где Константином божественным славный был выстроен лагерь. Чище тут воздух в полях, и Феб лучезарным сияньем В ясном небе уже распростер олимпийский багрянец. Ты понапрасну сквозь свод перепутанных веток древесных 15 В сумраке зелени ищешь глазами сокрытое небо; Здесь же солнечный блеск и свет золотистый эфира В вольном дыхании дня очам предстает без помехи. Ласковых этих картин созерцанье напомнило живо Мне Бурдигалу родную с ее изысканной жизнью: 20 Крыши домов, вознесенных над кручей прибрежных обрывов, И виноград на зеленых холмах, и приятные воды С тихим журчаньем внизу под ногами текущей Мозеллы.   Здравствуй, река, что отрадна полям, поселянам отрадна! Городом, власти достойным, [105] тебе обязаны белги; 25 Ты по окрестным холмам виноград возрастила душистый, А берега повсюду травой покрыла зеленой. Ты, словно море, несешь корабли, покато струишься, Словно поток, и озерам подобна зеркальною глубью; Трепетом струй на ходу могла бы с ручьем ты равняться, 30 Влагой своей питьевой побеждаешь холодный источник. Всем ты владеешь одна, что в ключе есть, в реке и в потоке, В озере, в море с двойным приливом его и отливом. Плавно ты воды несешь, не смущаясь ни шелестом ветра, Не разбивая струи у преграды подводного камня; 35 Не заставляют тебя ускорять до стремнины теченье Мели, и нет посреди на тебе преграждающей путь твой Суши нигде: справедливо рекой настоящей зовешься, — Так не бывает, когда рассекает течение остров. Два есть пути по тебе: когда попутным теченьем 40 Лодку несет по взбиваемым быстрыми веслами струям Или когда с прибрежной тропы в неослабном напоре Тянут плечи гребцов канат, привязанный к мачтам. Сколько ты раз удивлялась сама, как извилисто русло, И упрекала себя за то, что течешь непоспешно! Берег не кроешь ты свой тростником, порождением тины, Не заливаешь, ленясь, берега безобразною грязью: Посуху можно вплотную к воде подойти человеку.   Лейся, река, рассевай по песку фригийские зерна, [106] Свой устилая просторный чертог пестромраморным полом: 50 Я ни во что не ценю людские доход и богатство, Но неустанно дивлюсь роскошным твореньям природы, Чья не грозит нищетою потомкам веселая щедрость. Твердые здесь покрывают пески увлажненную землю, Не сохраняют следы шагов отпечаток обычный. 55 Глазу до самого дна доступна стеклянная влага: Тайн никаких не хранишь ты, река, — как воздух живящий, Если открыт кругозор, раскрывается ясному взгляду, И не мешает смотреть в пространство ласкающий ветер, — Так, устремивши глаза в подводную глубь, далеко мы 60 Видим, и тайны глубин сокровенные все нам открыты Там, где медлителен ток и течение влаги прозрачной Образы видеть дает, что рассеяны в свете небесном: Как бороздится песок от медлительных струек теченья, Как по зеленому дну, наклонившись, трепещут травинки 65 Возле бьющих ключей, потревожены влагой дрожащей; Мечутся стебли травы; то мелькнет, то закроется снова Камешек; зеленью мха оттеняется гравий подводный. Схожий вид берегов знаком каледонским британцам [107] В час, как отлив обнажит зеленые травы морские, 70 Алый коралл и белеющий перл, порожденье моллюска, Людям столь дорогой, и когда из богатой пучины, Кажется, бусы блестят, подобные нашим уборам. Именно так под приветливой влагою мирной Мозеллы Сквозь пестроту травы мерцает круглая галька. 75   Глаз, без того напряженный, томят все время мельканьем Рыбки: играя, они проносятся стаей проворной; Но перечислить, какие они, как плавают косо, Как теснятся толпой навстречу речному теченью, По именам их назвать, перебрав неисчетное племя, — 80 Этого мне не дано, и сам не допустит великий Бог, [108] трезубцем своим блюдущий вторую стихию. Ты, на речных берегах живущая, ты мне, Наяда, Порасскажи о стадах чешуйчатых и перечисли Стаи пловцов в прозрачной струе реки темно-синей. 85 Между травой над песком голован чешуею сверкает — Тот, чья нежная плоть, вся в косточках тонких и колких, Шесть часов пролежав, уже для стола не годится; Тут же видна и форель со спинкою в крапинках красных, Тут и голец, никому чешуей не опасный, и умбра, 90 В быстром движенье своем от людского скользящая глаза; И бородатый карась, по извилистым руслам Сарава Выплывший мимо шести раздробляющих устье утесов В ширь именитой реки, где, усталому после теснины, Плавать привольно ему, наслаждаясь размашистым бегом, — 95 Он, который на вкус бывает чем старше, тем лучше, В позднюю пору хвалимый живей, чем в цветущую пору. Не обойду и тебя, лосось красноватый с блестящим Телом! широким хвостом вразброд рассыпая удары, Ты из пучины речной поднимаешь высокие волны, 100 Скрытым вздымая толчком поверхность спокойную влаги. В панцирь ты грудь облачил чешуйчатый, спереди гладок, Вкусное блюдо всегда обещаешь роскошному пиру, Можно тебя сохранять очень долгое время без порчи; Пятнами лоб твой пестрит, изгибается длинное тело, 105 Нижняя часть живота содрогается складками жира. Здесь же, минога, и ты, дитя двуименного Истра, [109] Где иллирийцы тебя уловляют по пенному следу: В заводи к нам ты плывешь, чтоб широким потокам Мозеллы Не привелось потерять столь известных повсюду питомцев. 110 В сколько цветов расписала тебя природа! Вся сверху В черных точках спина, окруженных желтой каймою, Гладкий хребет обведен темно-синею краской повсюду; Ты непомерно толста до средины тела, но дальше Вплоть до хвоста на тебе лишь сухая шершавая кожа. 115 Окунь, услада стола, и тебя пропустить не могу я: Ты между рыбой речной достоин с морскою сравниться, Можешь поспорить один ты с пурпурною даже барвеной; Вкус у тебя неплохой, и в теле мясистые части Пласт к пласту прилегли, разделяемы острою костью. 120 Здесь же гнездится и та, у которой, как на смех, людское Имя, — Луция-щука, гроза плаксивых лягушек, Прячась в тени камышей, в темнеющих илом затонах: Вот кто избранником знатных пиров никогда не бывает, А наполняет, варясь, кабаки своей дымною вонью! 125 Кто здесь не видел зеленых линей, утеху народа, Или не знает уклейку, для удочек детских добычу, Или плотву, что шипит на огне, угощенье для черни, Или тебя, наконец, сарион, межеумок по виду, Уж не форель, но еще не лосось, меж обоими средний, 130 На полпути своей жизни подхваченный снастью рыбацкой? Да и тебя среди стай речных неизбежно, конечно, Надо, гольчак, помянуть: ты двух пядей без дюйма, не больше, Толстый, округлый, тугой, с икрою наполненным брюхом, Длинную бороду ты распустил, усачу подражая. 135 Дальше твоя череда, сом огромный, скотина морская, Весь словно маслом актейским [110] покрыт: тебя за дельфина Счесть я морского готов — точно так ты, громадный, ныряешь В заводях, еле свое распрямляя длинное тело, Тесно которому в узком русле меж подводной травою. 140 Если ж ты движешься вверх по реке величаво, дивятся Все на тебя берега зеленые, синяя стая Рыб и прозрачные воды: волна рассекается грудью, И, разделившись, бегут до самого берега струйки. Так иногда в пучине Атлантики пригнанный ветром 145 Или же сам по себе приплывший к окраинам суши Кит вздымает прибрежный прилив, поднимаются волны Кверху, и горы вокруг боятся понизиться ростом. Этот, однако же, кит нашей тихой Мозеллы, далекий От бушеванья, великий почет реке доставляет. [111] 150   Впрочем, довольно следить водяные пути и проворных Полчища рыб: я уже перечислил их множество видов. Пышность иную пускай нам покажет осмотр винограда, Вакха подарки пускай наш блуждающий взор потревожат. Длинный подъем до вершины горы над самою кручей, 155 Скалы и солнечный склон горы, кривизны и извивы — Все виноградник сплошной, выходящий природным театром. Так-то Гавранский хребет благодатным покрыт виноградом Или Родопа, таким Пангеи блистают Лиэем, Так зеленеет и холм Исмарский над морем фракийцев, 160 Бледную так и мои виноградники красят Гарумну. [112] Сплошь вся покатость холмов до самой последней вершины — По берегам реки зеленеет посевом Лиэя. [113] Бодрый в трудах селянин, хлопотливый в заботах издольщик То взбегают на холм, то вновь сбегают по склону, 165 Перекликаясь вразброд. А снизу и путник, шагая Пешей своею тропой, и лодочник, в лодке скользящий, Песни срамные поют запоздалым работникам; эхо Им отдается от гор, и от рощ, и от глуби долинной.   Да и не только людей восхищают такие картины! 170 Я и в сатиров готов полевых и в наяд сероглазых Верить, что к этим они берегам сбегаются часто; А козлоногие паны, пылая веселым задором, Скачут по мелям и робких сестер под водою пугают И по текучей воде неумелым колотят ударом. 175 Часто, награбив с холмов виноградных кистей, Панопея [114] В этой реке с толпой ореад, [115] постоянных подружек, От деревенских божков убегает, распущенных фавнов. В час же, когда среди неба стоит золотистое солнце, В заводи общей сатиры и сестры речные, собравшись 180 Вместе, ведут, говорят, хороводы свои: в это время Зной им палящий дает от очей человека укрыться. Тут на родимой воде, играя, прыгают нимфы, Тащат сатиров на дно, и от этих пловцов неумелых Вдруг убегают из рук, а те понапрасну хватают 185 Скользкие члены, и влагу одну вместо тела лелеют. Этому, впрочем, свидетелей нет, и мне да простится, Что говорю, не видав: пусть тайной останется тайна, И божествам берега за доверье отплатят молчаньем.   Вот чем, однако же, все насладиться свободны: тенистый 190 В светлой реке отражается холм; зеленеет теченье Влаги речной, и поток, сдается, порос виноградом. Что за оттенок воде придает вечернею тенью Геспер, когда опрокинет в Мозеллу зеленую гору! Плавают все, качаясь, холмы; дрожит виноградник 195 Мнимый; в прозрачных волнах отражаются кисти, разбухнув. Путник, поддавшись обману, считает лозу за лозою — Путник, в долбленом челне скользящий по самой средине Глади речной, где с потоком слилось отраженье прибрежной Кручи и в лоне реки сочетаются с берегом берег. 200   А какова красота и веселость праздничных зрелищ! Выйдя на стрежень реки, состязаются верткие лодки, Движутся взад и вперед и, скользя вдоль зеленых прибрежий, Скошенных трав луговых молодые срезают побеги. Как врассыпную гребут по реке безусые парни, 205 Попеременно то правым, то левым веслом загребая, Любит смотреть селянин, забывая, что день на исходе: Труд уступает игре, разгоняет веселье заботу. В Кумах [116] над ширью морской на такую же смотрит потеху Вакх, миновав свои севы по скатам сернистого Гавра 210 И виноградом поросший Везувий под шапкою дыма. Августа здесь актийский триумф торжествуя, [117] Венера Грозный бой разыграть приказала резвым амурам: Бой, в котором канопский корабль с латинской триремой В схватке сошлись под Левкадской скалой с Аполлоновым храмом; 215 Или, быть может, гроза сраженья с Помпеем при Милах [118] В кликах эвбейских гребцов повторилась над гулким Аверном [119] — Натиск безвредных судов и морская потешная битва, Как в сицилийских зыбях, на виду у мыса Пелора Их изумрудной волной отразило лазурное море. 220 Облик точно такой придают задорным эфебам Юность, река и с расписанным носом проворные челны. Гиперион [120] в полдневном пути заливает их зноем, И под лучами его в стекле отражаются водном Тел, опрокинутых вниз головой, искривленные тени. 225 Юноши, ловко гребя и правой рукою и левой, Попеременно на то и на это весло налегая, Видят других подобья гребцов в расплывчатых волнах И, молодого веселья полны, двойников наблюдают, Рады дивиться своим искаженным течением лицам. 230 Как, пожелав посмотреть на свои заплетенные косы В зеркале, чей проницательный блеск в широкой оправе Добрая няня впервые дала питомице милой, Девочка, увлечена незнакомой доселе забавой, Мнит, что она пред собой увидала родную сестрицу, 235 И безответный металл [121] в поцелуе к устам прижимает, Или заколку воткнуть в прическу пытается, или Пальцем над самым лбом расправляет волнистые кудри, — Тешатся так молодые гребцы игрой отражений, Зыбко ласкающих взгляд то верным, то ложным обличьем. 240   Вот на местах, где река образует подступ нетрудный, Шарит по всей глубине толпа добычников жадных. Ах, как ничтожна защита для рыб в речной даже глуби! Тот, посредине реки волоча свои мокрые сети, Рыбок обманутый рой в узловатые ловит тенета; 245 Этот в местах, где река струится спокойным потоком, Невод на дно опустил, приспособивши плавать на пробках; Третий на камнях сидит, наклонившись к воде, и, к согнутой Гибкой лозе на конец привязав крючок смертоносный, В воду забросил уду, съедобной снабдивши приманкой. 250 Стая блуждающих рыб, не предвидя коварства, разинув Пасть, налетает, глотнув широко раскрытою глоткой, И лишь потом ощущает укол сокрытой иголки. Чуть затрепещется, знак подает, дрожанию лески Тотчас ответит конец уды дрожаньем заметным; 255 Миг — а свистящий удар подсекает добычу, и мальчик Вкось из воды уже тащит ее, и под бьющимся телом, Словно пред взмахом бича, пустоту рассекающим гибко, Воздух шумит и ветер свистит, отвечая ударам. Бьется на камнях сухих привычная к влаге добыча 260 И светозарного дня трепещет лучей смертоносных. В речке родной у нее осталась вся бодрость; слабея, Воздухом нашим дыша, она прощается с жизнью. Вялым ударом уж бьет по земле бессильное тело, И цепенеющий хвост дрожит последнею дрожью; 265 Не закрывается рот, и зеваньем зачерпнутый воздух Жабры назад отдают настоящим дыханием смерти. Именно так на кузнечных мехах, раздувающих пламя, Воздух вбирая и воздух сжимая то справа, то слева, Кожаный бьется покров над отверстьями буковых стенок. 270 Сам я видал, как иные, дрожа предсмертною дрожью, С духом собравшися вдруг, высоко подскочивши на воздух, Вниз головой кувырком стремительно падали в реку, Сверх ожиданья свою обретая стихию обратно. Видя убыток себе, безрассудно бросается сверху 275 Мальчик за ними и вплавь старается глупо поймать их: Как анфедонянин Главк, рыболов беотийских прибрежий, После того как на вкус отведал Цирцеины травы Смертные те, на которых паслись умиравшие рыбы Бросился в воду и жителем стал Карпафийского моря, [122] — 280 Так и этот рыбак, и удою и неводом сильный, Зоркий досмотрщик Нереевых недр, бороздитель Тефии, [123] Плещется в той же струе, где улов, от ловца ускользнувший.   Вот какие в речной синеве открываются виды Виллам, чьи с каменных круч глядят нависшие кровли 285 И меж которыми вьется поток, змеясь прихотливо, А на обоих его берегах красуются замки. Кто же теперь за диво почтет Сестийское море, Геллины волны, [124] пролив, абидосским пловцом знаменитый? Кто подивится зыбям, чрез которые лег халкедонский 290 Мост, творенье царя, в том месте, где водной тесниной Разделены и не могут сойтись Восток и Европа? [125] Здесь не бушует пучина, здесь нет простора кипенью Северо-западных бурь, здесь язык языку не противник, И переменным стежком плетут они вязь разговора. 295 Миролюбивые здесь берега привечают друг друга, Тянутся руки вослед речам, и с обоего края Звук голосов над рекой разносит звонкое эхо.   Разве под силу кому описать несчетные виды Зодчих красот, что виднеются здесь из каждой усадьбы? 300 Не погнушался бы ими ни сам гортинский летатель, Кумского храма творец, которому отчее сердце Изобразить не дало на золоте участь Икара, Ни кекропийский Филон, ни тот, кто у стен сиракузских Длил знаменитую брань, восхищенных врагов отражая. 305 Можно поверить, что здесь умы и труды приложила Та седмица мужей, которую в книге десятой Марк возвеличил в веках, что здесь Менекрат отличился И приложил свою руку эфесский творец, или даже Тот Иктин, в чей Минервин храм волшебные краски 310 К изображенью совы завлекают и губят пернатых; Или, может быть, сам основатель дворца Птолемея Здесь побывал, Динохар, у которого ввысь пирамида, Четырехгранно стремясь, сама свою тень пожирает, Тот, который в ответ на приказ нечестивой любови 315 В воздух вознес Арсиною под кровом фаросского храма, Где изогнувшийся свод магнитною силою дышит И привлекает к себе железные волосы девы. [126]   Вот кто мог, или равный бы мог, воздвигнуть постройки Вилл, над этой белгийской землей возносящихся к небу, 320 Словно стена декораций, речную замкнувшая сцену. Этой природа дала подножьем вершину утеса, Эта на береговом стоит сбегающем склоне, Та в свой укромный приют излучину дальнюю тянет, Та взмостилась на холм, над окрестным возвышенный долом, 325 С видом вокруг на сады, и пашни, и праздные земли, Чтобы именьем своим любовался богатый владелец; Эта, хоть нижним жильем и спускается к влажному лугу, В склоне высокой горы обретает природное благо И до небес пронзает эфир вознесенною кровлей, 330 Словно мемфисский Фарос, [127] неоглядной гордящийся башней; Эта, огородив для себя проточную заводь, Ловит рыбу меж скал, как на солнечном пахотном поле; Та, отступивши к вершине горы, свысока озирает Дальней теченье реки, еле видное в смутном тумане. 335 Перечислять ли дома с лугами зелеными рядом, Пышные кровли которых на длинных стоят колоннадах? Или над самой водой на прибрежной вставшие кромке Бани, одетые в пар Вулканом, который из топки Огненным вздохом своим наполняет полые стены, 340 Дальше и дальше клубя волну раскаленного пара? [128] Сам я видел не раз, как, измаянный долгим потеньем, Пренебрегал купальщик прохладою банной купальни, [129] Прыгнув в живой текучий поток и в нем, освеженный, Плыл, плесканием рук полоща студеную воду. 345 Путник, пришедший сюда с берегов, где раскинулись Кумы, Мог бы сказать, что этим местам эвбейские Байи [130] В дар принесли подобье свое: так тонко и живо Всюду царит красота, не перерождаяся в роскошь.   Как же мне не хвалить без конца твои синие волны, 350 Вновь и вновь называя тебя сравнимою с морем, Если несчетно в тебя, изливаясь от края до края, Реки влагу несут, продолжать свой бег не желая, А поспешая в потоке твоем растворить свое имя! Так устремляется в волны твои небезродная Сура, 355 Сура, принявши сама теченье Немесы и Промы, Но предпочтя принести тебе в дар обретенные воды, Ибо почетней смешаться с тобою и зваться тобою, Чем в праотеческий Понт излить безымянное устье. Быстрый Цельбис к тебе и мрамором славный Эрубрис 360 Рады льстиво прильнуть своею пособною влагой: Первый тем знаменит, что в нем наилучшая рыба, Тем отличен второй, что ворочает мощным напором Жерновы мельниц и в мрамор врезает свистящие пилы, [131] С двух берегов оглашая русло несмолкающим шумом. 365 Я умолчу про скудный Драгон, про струйку Лезуры, Нет нужды говорить про Сальмон, презираемый всеми, — Мне довольно того, что шумящий Сарав судоносный Всем покровом своим призывает меня к песнопенью, В долгом и трудном пути докатившись до стен августейших, 370 И Ализонция, равная с ним в счастливом уделе, Вдоль молчаливой волны протянувшая тучные нивы Сотни и сотни рек, по собственной каждая воле, [132] В подданство рвутся твое — такое тщеславие гонит Быстротекущую зыбь! О, если б священной Мозелле 375 Смирна певца своего или Мантуя в дар уступила, — То в илионских полях бы померк Симоис пресловутый [133] И не дерзнул бы сам Тибр притязать на большую почесть. Ах, прости меня, Рим, прости меня, мощный: да минет Эти слова Немезида с ее нелатинским прозваньем [134] — 380 Кануло время отцов, что из Рима правили миром.   Славься, Мозелла, великая мать и нивам и людям! Славу приносит тебе молодежь, закаленная в битвах, И величавая знать, и витии, не худшие римских. Видно, Природа сама твоих одарила питомцев 385 Доблестью нрава, и ясным челом, и веселием в душах; Видно, Катоны даны не только старинному Риму, И не один Аристид блюстителем правды и меры Вправе слыть, украшая собой былые Афины!   Но почему я сбился с пути, отпустивши поводья, 390 И от избытка любви забываю хвалебные речи? Муза! лиру настрой и ударь в последние струны! Близятся дни, когда суждено мне теплую старость Нежить в безвестном досуге своем достойным занятьем — Тут-то великий предмет мне и станет опорою, тут-то 395 Я воспою белгийских мужей и деянья и доблесть, И Пиериды соткут мне самые тонкие песни, Ловким снуя челноком по основе ласкающей ткани, И проскользнут по станку червленные пурпуром нити. Не умолчу ни о чем: назову и пахарей мирных, 400 И знатоков закона, чья речь в судилище служит Верной защитой для всех, кто гоним; и первых в совете Граждан, которых народ своим почитает сенатом; И из ораторских школ питомцев, которых искусство С детской скамьи довело до Квинтилиановой славы; 405 И управителей всех городов, под властью которых Трон судьи и секира вождя не запятнаны кровью; И попечителей стран [135] италийских и дальних британских, Здешнему только префекту своим уступающих званьем; И, наконец, того, кто в Риме, [136] верховной столице, 410 Блюл сенат и народ, не первый, но с первыми равный, — Пусть же богиня Судьбы поправит свое упущенье, Полною мерою даст, что дано было малою мерой, И увенчает награду трудов высочайшею честью, Для родовитых мужей хранимою.                                                  Полно! Пора уж 415 Кончить труд начатой, отложить славословье великим, Радостный путь доследить реки по зеленой долине И помянуть ее спуск в священные рейнские воды. Синий Рейн! разверни кристально-зеленые ткани Зыбких покровов твоих, отмерь простор для притока 420 Братских льющихся волн! Не простая в их влаге отрада: Льются они из-под стен августейшего града, в котором Видели общий триумф отца и державного сына В честь побед над врагом у Никкера и Луподуна [137] И у истоков Дуная, неведомых римским анналам. 425 Первый прими эту весть о лаврах, кончающих войны, — Весть, летящую вдаль. Продолжайте свой путь неразлучно И обоюдной струей тесните багровое море. [138] Не опасайся, блистательный Рейн, умалиться в славе: Гость твой тебе не враг, ты навеки останешься Рейном, 430 Будь же уверен в судьбе и прими к себе брата как брата. Льешь ты многие воды, живут в тебе многие нимфы, Ложе твое, разомкнув берега, обоймет вас обоих И подведет совместный ваш путь к раздельному устью. [139] Силы прибудут в тебе, и от них содрогнутся германцы — 435 Франк и хамав: [140] настоящим ты станешь оплотом границе. Имя двойное носить ты будешь от мощной подмоги — Новый исток получив, назовешься по праву «двурогим». [141]   Я, ведущий свой род от корня далеких вивисков, [142] Но и с белгийской страной старинною связанный дружбой, 440 Я, Авсоний, в чьем имени — Рим, [143] чья родина — между Галльских окрайных земель и высокого кряжа Пирены, Где Аквитания нравы сынов умягчает весельем, — Дерзкий, на скромной струне сложил эту песню, безгрешно С током священным смешав возлияние скудное Музе. 445 Не о хвале — о прощенье молю. Немало поэтов Пьют из священных ключей Аонид, и были бы рады Всю осушить Аганиппу [144] во славу реки благодатной, — Все же и я, как ни мало во мне божественной влаги, После того, как меня отрешат от почетной науки 450 Август-отец и сыны, о которых пекусь неустанно, И, удостоен авсонских фаск и курульного кресла, Буду в родном я гнезде доживать преклонные годы, — Громче тогда возвещу я хвалу ее северным струям, О городах расскажу, омываемых тихим потоком, 455 О крепостях, над рекой возвышающих древние стены; Об укрепленьях скажу, воздвигнутых в смутную пору, — Ныне же в них не войска, а житницы мирного белга; И расскажу, как богат селянин на твоих прибережьях, Как, оглашаясь с обеих сторон полевою работой, 460 Ты, размывая брега, рассекаешь тучные пашни. Не превосходят тебя ни Лигер, ни быстрая в беге Матрона, ни Карантон, теснимый сантонским приливом, Льющий с холодных вершин тебе уступит Дураний, Галлия меньше горда златоносным течением Тарна; 465 Как ни безумствует в горном пути по скалистым раскатам, — Только сначала почтив божество державной Мозеллы, К темному морю Атурр донесет тарбелльские воды. [145]   Пусть и чужие края твои токи прославят, Мозелла, А не одни лишь места, где в верховьях свои рукава ты, 470 Словно бычачьи рога позлащенные, пышно являешь, Или где тихие воды струишь по извилинам пашен, Или где рядом с германскою пристанью [146] близишься к устью! Если почет захотят оказать моей легкой Камене, Если потратить досуг на мои стихи удостоят, 475 Ты на людские уста перейдешь в песнопенье приятном, Станешь известна ключам, и живым водоемам, и темным Речкам, и с древнею славою рощам. Почтит тебя Друна Вместе с неверной Друэнцей, свои берега разбросавшей, Реки из Альпов почтут и Родан, через град раздвоенный 480 Воды несущий и правому берегу давший названье, Слух о тебе передам я темным озерам и шумным Рекам, прославлю тебя пред широкой, как море, Гарумной. [147]

 

О знаменитых городах

Перевод М. Гаспарова

1. РИМ

Рим золотой, обитель богов, меж градами первый. [148]

2–3. КОНСТАНТИНОПОЛЬ И КАРФАГЕН

Встав, Карфаген уступает черед Константинову граду. Но не на целый он шаг отступил от прежнего места — Хоть не дерзает назваться вторым, но гнушается третьим. Оба одну разделяют ступень: тот древним богатством, 5 Этот новой удачей силен; тот — был, этот — ныне Свежею славой заслуг затмевает старинную славу, Пред Константином своим заставляя склониться Элиссу. [149] И Карфаген укоряет богов, потому что позорно, Риму не уступив, уступить второму за Римом. 10   Полно! пусть древний удел утишит новые страсти! Будьте равны и помните впредь: не без божеской воли Стала иною у вас и доля и скромное имя — Ты ведь Византием звался, а ты — пунийскою Бирсой. [150]

4–5. АНТИОХИЯ И АЛЕКСАНДРИЯ

15 Фебовой Дафны [151] приют, стояла на третьем бы месте Антиохия, но ей Александров препятствует город. Обе стоят наравне, в обеих бушует тщеславье И соревнует порок; в обеих безумствуют толпы И восстает нездоровый мятеж в отчаянной черни. 20 Эта гордится, что Нил ей оплот, и в прикрытой долине Расположила она свои плодородные нивы; Та — оттого, что дала отпор вероломному персу.   Будьте и вы друг другу равны, македонские севы! Ибо одну Александр Великий поставил у Нила, 25 А для другой основателем был Селевк, [152] на котором Было в бедро вожжено клеймо, очертанием — якорь, Знак родовой, от отцов к сыновьям идущий в потомстве.

6. ТРЕВЕРЫ

Громкой ждет похвалы и Галлия, мощная в бранях, И у пределов ее — престольный город Треверов, 30 Даже у рейнских границ безопасный в покое и мире, Римским давая войскам и одежду, и корм, и оружье. Вширь раскинулся храм, опоясался быстрой стеною; Льется внизу нескудный поток спокойной Мозеллы, И ото всех окрайных земель приносит товары.

7. МЕДИОЛАН [153]

35 Дивен Медиолан и многого полон богатства: Неисчислимы и пышны стоят в нем дома, даровиты Люди и веселы нравы; двойною стеной окруженный, Там раскинулся цирк, краса городу, люду услада, И за такой же стеной сходят скатом ступени театра. 40 Пышные храмы, высоты дворцов, казны изобилье И Геркулесова сень [154] над прославленной в людях купальней, Всюду дворы и сады в изваяниях мрамором блещут, И огибают валы укрепленные город стеною. Все здесь величием спорит и все превышает друг друга, 45 Не затмеваясь ничем, даже близостью вечного Рима.

8. КАПУЯ [155]

Не обойду и тебя молчанием славящей песни, Капуя, город полей, богатств, услад и роскошеств, При переменах судьбы хранить не умевшая меру, Слишком надеясь на счастье свое. Соперница Риму — 50 Ныне покорна, неверная — ныне верна; а когда-то Здесь не чтился сенат, здесь дерзкие зрели надежды Фаски кампанские взвить, капуанского видеть над Римом Консула, власть разделить над всем обладаемым миром. Да, — и встала она войной на латинскую матерь, 55 Знать не желая вождей, облаченных в римские тоги, — И присягнула мечам Ганнибала, и в мнимом величье Стала рабыней врага, обманувшись в безумной попытке. Вскоре же после того, под бременем рухнув пороков (Роскошь сломила пунийцев, гордыня сломила кампанцев, — 60 О, никогда не прочен престол у царицы Гордыни!), Капуя, некогда Рим затмевавшая блеском и силой, С ним наравне вздымая чело возвышенных кровель, Ныне среди городов с трудом себя числит восьмою.

9. АКВИЛЕЯ [156]

Раньше ты меньше была; но недавней своею заслугой 65 Ты, Аквилея, свое заняла девятое место, Город, лицом к иллирийским горам от Италии ставший, Людный пристанью, крепкий стеной, но особенно славный Тем, что в эти недавние дни тебя для расплаты Выбрал после пяти своих лет, преступленьями полный, 70 Максим, прорвавшийся в воинский сан полевой щепетильник. Счастлива ты, которой дана была первая радость Видеть, как пал британский злодей от авсонского Марса!

10. АРЕЛАТА

Добрую гавань свою распахни, Арелата двойная, [157] Галльский маленький Рим, которому дружно соседят 75 Марсов Нарбон и альпийских селян кормилица Вьенна! Ты пополам рассеклась потоком стремительным Роны, Главную улицу ты протянула мостом корабельным И по нему принимаешь добро всего римского мира — Не для себя, а для всех населений и всех поселений, 80 Что в плодоносном лежат аквитанском и галльском просторе.

11–14. ГИСПАЛ, КОРДУБА, ТАРРАКОН, БРАКА [158]

Следом тебя назову, иберийское имя носящий Милый Гиспал, омываемый Бетисом, мощным, как море, Город, к которому вся склоняет Испания фаски. Кордуба служит тебе, Тарракон со своею твердыней 85 И над заливом морским богатствами гордая Брака.

15. АФИНЫ

Время пришло помянуть и Афины, удел земнородных, [159] Город, когда-то явивший раздор меж Палладой и Консом [160] И приобретший оттоль первый сев миротворной оливы. Здесь блистала чистейшая слава аттической речи, 90 И не отсюда ли встарь с дружиною вышедших греков Вдаль по ста городам разлилось ионийское племя? [161]

16–17. КАТАНА, СИРАКУЗЫ

Как промолчать о Катане? и как позабыть Сиракузы? [162] Первая смертью славна двух сынов, за отца пепелимых, Четверочастный же град чудесен ключом и рекою, 95 Под ионийской соленой волной пронесшими воды, Чтобы, беспримесно слившись вдвоем в облюбованном месте, Сладкой струе со сладкой струей совпасть в поцелуе.

18. ТОЛОЗА

Не пропущу и тебя, кормилица наша Толоза, [163] — Ты обнеслась широкой стеной, кирпичной оградой, 100 А под стеною течет прозрачным потоком Гарумна, Много вокруг тебя племен раскинуло пашни Между сосновых Севенн и снежных высот Пиренейских, Где аквитанский народ с иберийским сомкнулся народом; Ты из себя начало дала четырем поселеньям, [164] 105 Но ни единым в тебе насельником меньше не стало — Все, кто рожден от тебя, при твоем и питаются лоне.

19. НАРБОН [165]

Марсов Нарбон, твоя череда! Не ты ли названье Дал провинции римской, по стольким простершейся царствам, Соединив под собой поселян в столь многих поселках? 110 Где чередою долины лежат аллоброгов и граев, Где италийскую грань отмечают альпийские кручи, Где Пиренеи снегами легли меж ибером и галлом, Где от Леманской волны рождается быстрая Рона, Где под севеннской простерты грядой аквитанские пашни, 115 Где тектосаги живут, по-старинному званные «вольки», — Все это было — Нарбон. Ты первый в Галлии принял Тогу носящий народ и фаски проконсульской власти.   Что мне сказать о твоих берегах? о горах? о лагунах? Что о народах твоих, столь разных и платьем, и видом? 120 Храм в стенах у тебя из паросского мрамора строен: Так он велик и хорош, что его ни Тарквиний, ни Катул С римских высот презирать не могли бы, ни Цезарь, который Капитолийские кровли одел в золотое убранство. Ты изобилуешь всем, что плывет от восточного моря, 125 От иберийских зыбей, от ливийских и сикульских хлябей, [166] Что по изгибам стремится речным, по морским перепутьям, — Целый мир для тебя в одну стекается гавань.

20. БУРДИГАЛА [167]

Ах, как я долго молчал о тебе, мой собственный город, Славный вином, полноводной рекой, достойным народом, 130 Нравом и острым умом горожан, и чтимым сенатом! Можно подумать, что я оттого не назвал среди самых Первых тебя городов, что почел тебя слишком ничтожным? Нет! я недаром твой сын! я рожден не на варварском Рейне, Не был мне колыбелью утес ледовитого Гема: 135 Здесь — моя родная земля, под ласковым небом, Где орошенная почва свои расточает щедроты, Долго длится весна, и зима теплеет под солнцем, А полноводные реки у ног холмов виноградных Бурным кипеньем своим подобны морскому приливу. 140 По четырем сторонам возвышаются стены, крутые Башни возносятся ввысь, пронзая вершинами тучи; Встали меж стен рядами дома, пролегли между ними Улицы, дивные взору, и площади, подлинно плоски, А на скрещенья путей глядят городские ворота. 145 Город разрезан рекой, питаемой струйками речек, И наполняясь она приливной волной Океана, Прямо навстречу очам несет судоходное море.   Хватит ли сил у меня описать знаменитый источник, В мраморных плитах своих бурлящий, подобно Еврипу? 150 Как он обилен! как он глубок! как рвется наружу В полном бассейне вода, подступая к двенадцати устьям И не скудея ничуть, хоть ее и без устали тратят! Вот у какого ключа пожелал бы раскинуть становье Царь мидийский, чья рать осушала целые реки; 155 Вот какую во все города провел бы он воду, Сам привыкший везде утоляться лишь влагой Хоаспа. Славься, таинственный ключ, благодатный и вечный поилец, Чистый, синий, глубокий, тенистый, прозрачный, журчащий! Славься, добрый наш гений, целебный целому граду; 160 Кельты тебя Дивоной зовут, и ты подлинно дивен. Не превосходит тебя ни Апон приятностью вкуса, Ни чистотою Немавс, ни Тимав полноводным теченьем.   Пусть это слово положит предел моему описанью! Рим стоял во главе городов, — Бурдигала да будет Их замыкать череду на втором приметнейшем месте. Это — родина мне, а Рим — превыше всех родин. Риму — почет, Бурдигале — любовь; хоть консул в обоих, Здесь я — жилец; тут моя колыбель, там — курульное кресло.

 

О разных предметах

АВСОНИЙ — ДРЕПАНИЮ, С ОТЕЧЕСКИМ ПРИВЕТОМ

Перевод Ю. Шульца

«Книжку гладкую подарю кому я?» — Так когда-то сказал поэт веронский, [169] И тотчас подарил ее Непоту. Ну, а эту неглаженую книжку, 5 Эти все пустяки, и вздор, и мусор, Я чьему попечению доверю? Я придумал! (дрожите, безделушки!) Он не меньше учен и больше кроток, Чем был тот, кто дан Галлией Катуллу. 10 Мне из близких моих он всех дороже, Девять Муз его выше почитают Всех других, исключая лишь Марона. «Ты, конечно, поэт, назвал Паката?» Это он! Вы, стихи, летите смело 15 И свивайте гнездо в надежном лоне. Он же будет вас чтить, хранить вас станет, Скроет слабое он, о дельном скажет, — Никакого суда за ним не бойтесь!

О ДВЕНАДЦАТИ ЦЕЗАРЯХ ПО СВЕТОНИЮ [170]

Перевод М. Гаспарова

Авсоний — сыну своему Гесперию

Вот двенадцать владык, которые правили Римом, Консулов после себя оставив вторыми по власти. Всех перечти: о каждом свое гласит одностишье. Полную их череду описал когда-то Светоний, 5 Всех имена перечислив, деяния, жизнь и кончину.

ОБ ИХ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ

Перевод В. Брюсова *

Первый Юлий раскрыл чертоги царские Цезарь; Августу он передал и власть над градом и имя; Правил потом Тиберий, сын его сводный; за этим Гай, получивший прозванье Калигулы в лагере ратном; 5 Клавдий воспринял потом правленье; а после жестокий В роде Энея последний Нерон; за ним, не в три года, Трое: Гальба, старик, напрасно веривший в друга, Слабый Отон, по разврату позорный выродок жизни, И не достойный ни власти, ни смерти мужа Вителлий; 10 Веспасиан за ними, десятый, судьбой был поставлен; Далее Тит, счастливый краткостью власти; последний Брат его, тот, кого звали римляне Лысым Нероном.

О ВРЕМЕНИ ИХ ПРАВЛЕНИЯ

Перевод М. Гаспарова

Только три года царил над Римом божественный Юлий; Август сверх десяти пятилетий шесть лет еще правил; Трижды семь и два года владел державой Тиберий; Третья зима положила предел кровавому Гаю; 5 Два семилетья даны были Клавдию, столько же мог бы Править жестокий Нерон, но правил он менее на год. Старый Гальба, распутный Отон, бесславный Вителлий, — Третье лето уже над Лацием вас не застало. Десять урочных лет досталось Веспасиану; 40 Тит лишь три января венчал новогодие лавром; Брат его, взявши бразды, свирепствовал впятеро дольше.

О КОНЧИНЕ ИХ

Перевод М. Гаспарова

Юлий Цезарь погиб, убитый восставшим сенатом; Августа в сонм богов вознесла достославная старость; Старый Тиберий Нерон скончался в Капрейском изгнанье; Казнь над цезарем Гаем свершил развратный Херея; 5 Клавдию смерть прервала его дни двусмысленным ядом; Пал на собственный меч Нерон-матереубийца; Старый Гальба погиб, сокрушен беспощадным Отоном; Следом за ним погиб и Отон, но достойнейшей смертью; Долго не прожил за ним и Вителлий, казны расточитель; 10 Веспасиан со славой царил и скончался без муки; Тит в расцвете лет оплакан был любящим миром; Позднюю кару понес его брат, но правую кару.

О ДВЕНАДЦАТИ МЕСЯЦАХ [171]

Перевод М. Гаспарова

ОБ ИХ НАЗВАНИЯХ

Янус двуликий, тобой открываются римские годы! Вслед очищенье несет в фебруях Нумы февраль; Старый Новый год припомнится в Марсовом марте; Волей Венеры благой явится щедрый апрель; Май, получивший названье свое от старцев, — majores; По juniores, юнцам, имя носящий июнь; Некогда пятый, июль, в честь Юлия Цезаря назван; Августу Цезарю в честь наименован шестой; После сентябрь, как седьмой, приходит с осенней Помоной, 10 А в октябре, восьмом, в нивы ложится зерно; Ты, непогожий ноябрь, в океан погружаешь созвездья; И в декабре настает праздник веселой зимы.

ОБ ИХ СОЗВЕЗДИЯХ

Янус выводит года под тропический знак Козерога; Месяц Нумы стоит под тяжелой звездой Водолея; Далее, в Марсовы дни, выплывают две парные Рыбы; И наступает апрель под Овном, спасителем Фрикса; 5 Несший Европу Телец рога простирает над маем; Видит июнь, как идут в небесах Близнецы-Диоскуры; Жаркий Рак горит над июльским солнцестояньем; В августе месяце Лев огнем опаляет природу; Дева, в знаке твоем сентябрь наливается Вакхом; 10 Месяц посевов, октябрь, блюдет на Весах равновесье, Зимний велит Скорпион ноябрю проходить торопливо; И завершает черед Стрелец в декабрьские иды.

КОГДА В НИХ БЫВАЮТ НОНЫ И ИДЫ

В месяце день шестой или день четвертый зовется Нонами. Днем шестым бывает он в марте и мае, И в октябре, и в июле, отмеченном солнцестояньем; Днем же четвертым — во все остальные урочные годы. 5 А на восьмой за нонами день отмечаются иды.

О СЕМИ ДНЯХ НЕДЕЛИ [172]

Перевод М. Гаспарова

ПОД КАКИМИ ОНИ ПЛАНЕТАМИ

Одноименные семь за семью сменяют друг друга Дней в году, а названия им даны по планетам, Этим светилам, которым велит вращение неба Править движение вкось по расчерченным знакам созвездий, 5 В первый день и последний царит лучезарное Солнце; Следом за братом своим Луна принимает корону; В третий день зажигается Марс на смену Диане; Звезды четвертого дня блюдет, надзирая, Меркурий; Льет Юпитер свой свет золотой над пятою зоной; 10 Следом за ним чередой благая выходит Венера; В день седьмой выступает Сатурн, последний в светилах; И на восьмой начинает опять их движение Солнце.

БЕЗЫМЯННЫЙ СТИХ, ЧТО В КАКОЙ ДЕНЬ СТРИЧЬ ЧЕЛОВЕКУ

Ногти — в Меркуриев, бороду — в Зевсов, а кудри — в Кипридин.

КАК ЭТО МОЖНО ОСПОРИТЬ

Тем, кто живет воровством, потребны острые когти,   Стало быть, стрижке ногтей хитрый Меркурий не рад. Зевс красив бородой, а Киприда — своими кудрями,   И не к лицу им терять то, чем они хороши. 5 Марсу, однако же, мил безбородый, Луне — безволосый:   В их посвященные дни темя и щеки стриги. Так же и стрижке ногтей ни Сатурн не перечит, ни Солнце;   Выбрось же из головы стих, не угодный богам!

О ЧЕТЫРЕХ ВСЕГРЕЧЕСКИХ ИГРАХ [173]

Перевод М. Гаспарова

КОМУ ОНИ ПОСВЯЩЕНЫ

Четверо игр в старинные дни справляла Эллада:   Двое в честь смертных людей, двое в честь вышних божеств. Чтились на них Архемор, Палемон, и Феб, и Юпитер:   Дар их — олива, сосна, яблоко и сельдерей.

ГДЕ ОНИ СПРАВЛЯЛИСЬ

В честь Юпитера Писа блюла Олимпийские игры; Правил Парнас Пифийскую честь кларосскому Фебу; Бога Портумна приморский Коринф Истмийскими славил; Фивы почтили Немейскими играми смерть Архемора.

КТО ИХ УЧРЕДИЛ

Первым, кто освятил венок состязательных празднеств На Олимпийских бегах, был сам небожитель Юпитер. После него Алкид утвердил Немейские игры; Истмии — дар Нептуна, а Пифии — дар Аполлона.

КТО НА НИХ ПОМИНАЛСЯ

Скорбную честь воздает Элида Танталову сыну; Фивы чтят Архемора, справляя Немейские игры; Истмии (молвит молва) — Палемону усопшему в память; Дельфы пифийский обряд убитому правят дракону.

О ДВЕНАДЦАТИ ПОДВИГАХ ГЕРКУЛЕСА [174]

Перевод М. Гаспарова

Первый принятый труд — убиенье Немейского зверя; Подвиг второй — с огнем и мечом над Лернейскою гидрой; Третий подвиг принес конец Эриманфскому вепрю; Быстрая лань, золотые рога, — добыча в четвертом; 5 Пятой победой избавлен Стимфал от птиц меднокрылых; Подвиг шестой приносит кушак амазонки фракийской; Был седьмой расточен на очистку элидских конюшен; Критский изгнанный бык — восьмая победа героя; Кони царя Диомеда зачлись девятою славой; 10 Казнь Гериона в иберской земле — десятая пальма; Сорванный плод Гесперид блеснул предпоследним триумфом; Цербер, смирясь, конец положил служенью героя.

О СРОКЕ ЖИЗНИ ВСЕГО ЖИВОГО [175]

Перевод М. Гаспарова

Из Гесиода

Девять десятков лет и еще два полных трехлетья Должен прожить человек, чтобы жизни исполнились сроки, В девять раз долголетней его каркунья-ворона; Вчетверо больше олений век вороньего века; 5 Ворон втрое дольше живет, чем олень быстроногий; В девять раз превосходит его обновляемый феникс; Нам же, нимфам древес, в едином дарованы сроке Десять таких веков: мы всех долголетней живущих.

О ПИФАГОРЕЙСКОМ «ДА» И «НЕТ» [176]

Перевод М. Гаспарова

«Да» и «нет»: два у всех на устах односложные слова! Лишь отними их — и не о чем будет шуметь человеку. Все есть в них, и все через них, в безделье и в деле, Все, что людей полошит, и все, что приводит их к миру. 5 Часто две стороны говорят об одном, но нередко Друг на друга встают, если нрав их таков, если обе Слишком они легкомысленны или же слишком сварливы. Если о чем-то согласны — тотчас послышится: «Да, да!» Если согласия нет, то спор начинается с «нет, нет!» 10 Вот откуда на форуме крик, вот откуда мятежность В яростном цирке, и вот откуда в рядах театральных Распри встают, и в самом возникают раздоры сенате. Жены, мужья, отцы и дети в свои разговоры Эти вставляют слова, скрепляя семейные узы; 15 Мирная школа их держит в уме, когда поднимает Между одним и другим ученьем бескровные споры, И в диалектике борется мысль философского сонма; «Если светло — значит, день?» — «Да!» — «Нет! Недостаточен довод: Ибо ведь есть и факелов свет, и молнии вспышки, 20 С ними и ночь бывает светла, без дневного сиянья», Здесь перед нами и «да», и «нет»; что «светло», мы согласны, Но не согласны, что «стало быть, день». А сколько отсюда Прений, ропота, крика, и сколько мыслителей пылких Злобно молчат и губы грызут, пресеченные в споре! 25 О, людская жизнь! вся ты — два односложные слова!

ДЕЙСТВО СЕМИ МУДРЕЦОВ [177]

Перевод Ю. Шульца

АВСОНИЙ, КОНСУЛ, ЛАТИНУ ДРЕПАНИЮ ПАКАТУ, ПРОКОНСУЛУ

Или нестоящим это, иль знанья достойным считаешь, —   Но со вниманием ты это, Дрепаний, прочти. Пусть я тебя, судию, восприемлю спокойно: читать ли   Наши стихи, или скрыть ты их достойным сочтешь. 5 Первое — то, что твое заслужил я, Пакат, одобренье:   Чести защита моей будет заботой второй. Я в состоянье снести читателя строгого мненье,   Также могу воспринять в меру себе похвалу. Конь научился любить звук ударов по собственной шее, 10   Он же без страха привык гибкую плеть выносить. Сколько почета принес меонийцу Гомеру суровый   Критик его Аристарх [178] и Зенодота пример. Значит, используй пометки — поэтов сомнительных клейма:   Буду считать не виной, — пальмой победною их. 15 Более стоящим, чем порицанья достойным, сочту я   То, что отделка придаст мужа ученого мне. Я, между тем, восприму веский суд такого арбитра,   Буду признанья желать; а не придет, так уйду.

ПРОЛОГ

Семь мудрецов, которым это званье дал Минувший век и новый в том последовал, Выходят на орхестру все в плащах сейчас. Никак, краснеешь, Ромул, тогоносец наш, 5 Что славные на сцену здесь идут мужи? Нам стыдно это, но не стыдно эллинам: У них театр ведь служит вместо курии, Делам же нашим место всем дано свое: Собраньям — поле, а сенату — курия; 10 А форум, ростры — лишь отдельным гражданам. [179] В Афинах же, как и повсюду в Греции, Для общего совета место есть одно: Его же поздно в Риме роскошь создала. Эдил когда-то сцену из досок давал, 15 Построенную быстро, без камней, и так Мурена делал, Галлий: это знают все. А после власти, не боясь потратиться, Свое прославить имя пожелав навек, На каменном фундаменте построили 20 Раз навсегда для зрелищ место вечное: Театра клин громадный тут воздвигнулся. [180] Помпей и Бальб с Октавианом Цезарем Там в тратах непомерных состязалися. Но что твержу об этом? Не за тем пришел, 25 Чтоб сообщить, — театр и форум кто воздвиг И кем отдельно части стен построены, Но чтоб достойных и богами признанных, Вперед идя, — представить, с чем придут, — сказать. Они привыкли мысли излагать свои, — 30 Пусть их предугадает проницательный. Вы знаете, конечно, каковы они, Но коль о древнем память захромает, пусть Не я, — актер, их толкователь, выступит.

АКТЕР

Молва идет, что в Дельфах написал Солон: «Gnothi seauton» — значит: «Ты познай себя». Но мненье многих: в Спарте так Хилон сказал. Хилон, твое ли это, сомневаются, 5 Что всем известно: «hora telos macrubiu», Велит кто: «Долгой жизни наблюдай конец». Но мненье многих, — Крезу так сказал Солон. И есть молва — Лесбосский так сказал Питтак; «Gignōsce kairon» время он велит познать; 10 Но это «kairos» — время подходящее. Сказал Биант Приенский: «hoi pleisthoi kakoi», — Что по-латыни значит: «большинство плохих». Но знай, что он плохими лишь невежд считал. Рек Периандр в Коринфе: «meletē to pān», 15 Считавший, что на свете размышленье — все. «Ariston metron», — Линдский Клеобул изрек, А это значит: «Мера выше всех вещей». «Engya, para d’ata», — утверждал Фалес: Велит он не ручаться: поручитель — зло. 20 То — нам урок, досада — всем ростовщикам. Я кончил. Удаляюсь: вот идет Солон.

СОЛОН [181]

На сцену, как у греков, я иду, Солон, Кто из семи мудрейших первым слыл всегда. Но все ж молва — не строгое суждение. Считаю, что ни первый, ни последний я, — 5 Ведь равенство не терпит очередности. Глупцу когда-то мудро в Дельфах бог велел, Спросившему, кто первый из мудрейших есть, Их имена на диске круглом вырезать, — Ни первый, ни последний ведь из них никто. 10 Из круга их средины я иду, Солон; Считают — то, что Крезу я сказал царю, Могли бы счесть все люди, — что сказал я им… По-гречески: «hora telos macru biu» — Длиннее, если скажешь по-латыни ты: 15 «Конец велю всем жизни наблюдать своей». Вот почему несчастными, счастливыми Звать избегай людей: судьба их шаткая. И это так. Коль можно, вкратце я скажу. Царь иль тиран Лидийский был на троне Крез, 20 Безумно был богат он, средь счастливцев был, Златые стены храмов воздвигал богам. Меня позвал он. Прибыл, повинуясь, я, Чтоб для лидийцев лучше сделать их царя. Счастливца тот, коль знаю, мне назвать велит. 25 Телана называю, кто известен всем: Он за отчизну в битве отдал жизнь свою. Презрел. Другого хочет. Я Аглая взял, Клочка земли родного кто не покидал. Но тот, смеясь: «Какое ж место мне даешь, 30 Кого весь мир счастливым одного зовет?» Я говорю, что надо до конца дожить, — Тогда судить, коль счастие останется. Крез с неприязнью принял эту речь, а я Царя покинул. Шел он в Персию войной. 35 Пошел, разбит, окован, приведен к царю. А плен такой для Креза все равно что смерть. ………………………………… И Крез себя решился ввергнуть пламени, Что вьется и восходит в клубах дыма ввысь: Пожалуй, поздно, все же громко Крез вскричал: 40 «О ты, пророк правдивый, о Солон, Солон!» Солона громким криком трижды он зовет. И, этим криком тронут, Кир велит везде Смирить огня пыланье, раскидать костер; И дождь, что кстати хлынул вдруг с небес, прибил 45 Огонь высокий. Крез же приведен к царю Тем, кто из приближенных выбран для того, И спрошен был, — какого он Солона звал И почему он имя называл его. Тот все и по порядку рассказал царю. 50 А царь, жалея Креза, видя мощь судьбы, Солона хвалит, Креза взяв в число друзей. Велит, чтоб побежденный в золотых цепях Своей остаток жизни вместе с ним провел. Я двух царей сужденьем обо мне одном 55 Был восхвален, одобрен ими был двумя. Что одному сказал я, — каждый счел — ему То сказано. Свершил я то, зачем пришел. Идет Хилон. А вы прощайте, хлопайте.

ХИЛОН

Заныла поясница от сиденья, боль В глазах, пока ухода я Солона ждал. [182] Ах! Малое так долго говорят всегда Афиняне; одно лишь изреченье он 5 В трехста стихах представил, предо мной уйдя. А я — Хилон, спартанец, выхожу теперь. И коротко, чем все лаконцы славятся, Скажу я: «Gnōthi seauton» — «ты познай себя», Что на колонне в Дельфах можно прочитать. 10 Труд это тяжкий, плод же — лучше всех его, — Что мог бы ты, чего познать не в силах был, И днем и ночью, — что свершил, что делаешь, — До мелочей ничтожных все исследовать. Обязанности, совесть, постоянство, честь — 15 Все в нем, и слава та, что нами презрена. Сказал. Прощайте, помня. А хлопки — пустяк.

КЛЕОБУЛ

Я — Клеобул, живу на малом острове, [183] Но мысли я великой автором слыву: «Ariston metron» — я, считают, высказал. Ты истолкуй, кто ближе всех к орхестре здесь, 5 На ближних креслах, [184] коих всех четырнадцать: «Ariston metron», — мера лучше всех вещей, Скажи. Ты согласился. Благодарен я. Скажу все по порядку. Здесь изрек поэт Ваш, слывший африканцем, «лишнего ни в чем», Наш также: «mēdεn agan». [185] Сходны мысли их, — Пусть италиец иль дориец высказал: В речах, молчанье, сне и бденье мера есть: В благодеяньях, милости, немилости, В трудах, занятьях — всём, что в жизни есть, И все стремится к мере, все венчающей, Я кончил. Меру знаю. Вот идет Фалес.

ФАЛЕС

Вот я, Фалес Милетский, кто сказал — вода, Свидетель Пиндар, раньше создана всего. [186] ……………………………………. Добычу посвятили морю рыбаки. И те, — велел Делиец, — избрали меня, 5 Ведь этот дар велел он мудрецу послать. [187] Я ж, отклонив, не принял, но вернул, — отдать Другим, кому я дал бы предпочтение. Затем сей дар был послан мудрецам семи, И был назад отослан он от них ко мне. 10 Я, взявши, Аполлону посвятил его. Ведь если воля Феба — мудреца избрать, То им не смертный должен быть сочтен, но бог. Так, значит, я — тот мудрый. Но пришел сюда На сцену я затем же, что и первых два, — 15 Чтоб слов своих я сам же объявитель стал. Они не из приятных; но разумные Одобрят их по знанию и опыту. Сказали мы: «engya, para d’ata», А по-латыни это: «Поручаться — вред». 20 На тысяче примеров доказать могу: Ручатели в ручательствах раскаются. Но никого не назову по имени. К себе пусть каждый это отнесет, сочтя, Каким вине и каре поручить себя. 25 Но пусть обоим милый долг достанется. Так, хлопайте одни, другие — шикайте.

БИАНТ

Биант Приенский, рек я: «hoi pleisthoi kakoi». Сказать же по-латыни: «Большинство — плохих». Сказал невольно: правда ненависть родит. Худыми же зову невежд и варваров, [188] 5 Святые нравы, право, правду кто презрел. Ведь тот народ, каким театр украсился, Весь из людей хороших. На земле врагов, Сказал я, вы мне верьте, большинство плохих. Но ни один таким плохим не сделался 10 Судьей, чтоб не к хорошим он отнес себя. Хорош ли он по правде, зваться ль хочет им, — Он избегает злого звания — плохой. Иду. Прощайте. Хлопайте, хорошие.

ПИТТАК

Питтак, — рожден я Митиленой, Лесбосом, «Gignosce kairon» — кто изрек сентенцию. «Kairos» напоминает, чтоб ты время знал, «Kairon» же это значит: время должное. «Ты вовремя приди» — реченье римское. [189] Теренций, славный комик, полагал у вас: Из всех вещей — лишь время дело первое; Когда Дромон явился к Антифиле, раб, Не занятой, то было время самое. Подумайте, какой урон получится, Кому не будет часа подходящего. Пора идти. Не надоесть бы. Хлопайте.

ПЕРИАНДР

Рожден Коринфом, Периандр, иду сюда. Сказал: «meletē to pān» — и вверяю вам: Во всем, что ни предпримешь, размышленье — все. Лишь тот успешен будет в совершенье дел, 5 Кто прежде над любым из них подумает. Теренций, славный комик, наперед велел О всем подумать в счастье иль в несчастии. [190] Жилье устроить, биться иль кончать войну: Кто дел великих, средних или малых труд 10 Начать желает, должен взвесить все всегда. Ведь все инертней будут в начинаньях всех, Коль о грядущем деле не подумали. Нигде так не желанно размышление, Как в деле предстоящем. Почему всегда 15 Бездумным правит случай, не благой совет. Но я кончаю. Хлопайте, подумавши, Чтоб мудро печься о делах общественных.

 

Распятый Купидон

Перевод В. Брюсова *

Авсоний Григорию, сыну своему, привет.

Видел ли ты когда-нибудь миф, написанный на стене? Конечно, видел и помнишь. Такая картина нарисована в Треверах, в триклинии Эола: там изображено, как женщины, жертвы любви, распинают на кресте Купидона. То женщины не нашего времени, когда грешат по доброй воле, но героических дней женщины, которые хотят себя оправдать и наказывают бога, те самые, часть которых перечисляет наш Марон, описывая Поля Скорби. Эта картина своим замыслом и своим исполнением вызвала мой восторг. Но от оцепенения восторга перешел я к безумию стихослагательства. Мне самому в моей эклоге нравится только заглавие; все же вручаю тебе мой грех. Мы любим пятна на своем теле и свои шрамы и, не довольствуясь тем, что согрешили по своей слабости, стараемся, чтобы другие полюбили наши грехи. Впрочем, зачем я так старательно защищаю эту эклогу? Я уверен, что ты полюбишь все, о чем только узнаешь, что это — мое. На эту любовь я надеюсь более, чем на твои похвалы. Будь здрав и люби своего отца.

  В тех воздушных полях, помянутых Музой Марона, Миртовый где отеняет лес влюбленных безумных, Преданы страсти своей героиды, и каждая явно Символ той смерти хранит, от которой когда-то погибла. 5 Бродят они по великому лесу, при свете неверном, Посреди тростниковых стволов, меж маков тяжелых, У безмолвных, недвижных озер и ручьев без журчанья.   Никнут там на брегах цветы в туманном сиянье, Юношей и царей с именами, оплаканных древле: 10 Эбала сын Гиацинт, Нарцисс, в себя же влюбленный, Златоголовый Крок, разубранный в пурпур Адонис, Саламинский Аякс, на коем стон скорби написан. [195] Неутешные образы слез и любви злополучной, Давнюю скорбь приводя и после смерти на память, 15 Снова к годам, миновавшим давно, героид возвращают.   Плачет, лишенная сына, Семела о молнийных родах И, колыбели спаленной тень в пустоте раздирая, Воображаемых молний зыблет бессильное пламя. Дар напрасный кляня, мужским счастливая видом, 20 Плачет Ценида, что вновь свой прежний лик восприяла. Рану сушит Прокрида, кровавую руку Цефала, Ей сражена, лаская. Дымную лампу из глины Дева несет, что с башни фракийской кинулась в море. И с туманной Левкаты готова низринуться Сапфо, 25 Дева-мужчина, кого погубили лесбийские стрелы. [196] С грустным лицом Эрифила Гармонии дар отвергает, Несчастливая мать, злополучная столь же супруга! Вся миносская басня воздушного Крита, подобно Некой картине, дрожит во образах легких и тонких: 30 За белоснежным быком идет по следам Пасифая; Милым покинута, держит клубок в руке Ариадна; Взор безнадежно склоняет к дощечкам отвергнутым Федра. Петлю несет одна; другая — подобье короны; Стыдно, что в недрах скрывалась коровы Дедала, третьей. 35 Сетует Лаодамия о двух ночах, что мелькнули, В радостях недовершенных, с живым и с мертвым супругом. Дики, с другой стороны, — в руке клинок обнаженный, — Канака нас ужасает, Элисса Сидонская, Фисба: Эта — с мечом отца, та — гостя и третья — супруга! [197] 40 Здесь и сама, что когда-то хранила Эндимиона Сон на Латмийских утесах, [198] — с факелом и в звездоносной Диадеме своей, Луна двурогая бродит. Сотни других, лелея давнишних страстей своих раны, Муки свои оживляют в жалобах нежных и горьких. 45   Вдруг посредине них, крылами стуча, [199] рассекает Неосторожный Амур подземного сумрака тени. Мальчика все признали, воспоминаньем постигнув Общего в нем врага. Хоть влажные сумерки кроют Пояс его, на котором златые блистают застежки, 50 И колчан, и огни горящего факела, — все же Узнан он, и спешат обрушить бесплодную ярость Женщины. Враг одинок, в чужих застигнут владеньях, Утомленный полет сквозь сумрак плотный стремит он; Те же, как туча собравшись, теснят. Он тщетной защиты 55 Ищет, дрожа, но его в середину толпы увлекают.   В скорбном лесу они выбирают мирт знаменитый, Ненавистный за мщенье богов (здесь когда-то Адонис, Верный Венере, был распят отвергнутой им Прозерпиной), И на высоком стволу они утверждают Амура, 60 Руки ему за спиною связав и ноги опутав Узами: как он ни плачет, нет облегчения пытке! Без преступленья Амур обвинен, осужден без суда он.   Хочется каждой себя оправдать, чтоб было возможно Преступленья свои ей сделать виною другого. 65 Все, его укоряя, подъемлют изведанной смерти Символы; это — оружие их, это — сладкое мщенье: Тем за скорбь отомстить, от чего и сами погибли! Держит та петлю; клинка та призрачный облик возносит; Та указует пустой поток и обрывистый берег, 70 Ужас неистовых волн и волненью чуждое море; Пламенем те угрожают и яростно факелы зыблют, Что трещат без огня; разрывает Мирра утробу, Что переполнена блестками слез, и в дрожащего бога Мечет янтарь самоцветный слезоточивого древа. 75 Многие, в виде прощенья, хотят одного: насмеяться, И под концом острия их тонкой иглы выступает Нежная кровь, из которой выросла роза; другие Светочей дерзкое пламя к стыдливости бога подносят.   Мать, благая Венера, сама повинная в тех же 80 Преступлениях, входит в это смятенье беспечно И, не спеша оказать поддержку теснимому сыну, Страх его удвояет, злыми наветами новых Подстрекая Эринний. Ставит в вину она сыну Собственный свой позор; что тайные сети супруга, 85 Поймана с Марсом, терпела она; что постыдные члены Форму смешную дают Геллеспонта сыну Приапу; Что безжалостен Эрикс; что Гермафродит — полудева. [200] Не довольствуясь речью, бьет золотая Венера Мальчика связкою роз, — тот, страшася горшего, плачет. 90 Бога избитое тело росой окропилось пурпурной От беспрерывных ударов связанных роз, что и прежде Алыми были, но ярче покрылись багровою краской.   Тут остыл неистовый пыл, и, видя, что кара Больше вины, Венера себя считает виновной. 95 Героиды вступаются сами; теперь уж согласна Каждая гибель свою приписать судьбине жестокой. Благодарит их добрая мать за то, что забыли Скорби свои, отпустив ребенку прощенные вины.   Образы ночи порой в таких виденьях тревожат 100 Ложными страхами сон беспокойный. От призраков этих Освобожден, изведавший ночью немало страданий, В час, когда сумраки сна редеют, Амур улетает И через дверь из слоновой кости возносится к вышним. [201]

 

Гриф о числе три

Перевод М. Гаспарова

Авсоний — Симмаху.

Лежала среди моих безделок одна убогая вещица, там бы ей и лежать, и не мне бы ее ловить, как мышь в ловушку. Но я, как тот Евклионов петух, извлек ее из бумажного праха, отряс, перечел и решил, как жадный ростовщик, даже и худую монету лучше в рост пустить, чем в горшке хранить. А потом, подумавши не по-катулловски —

Кому дать мою чистенькую книжку? —

а по-другому, не красивее, но правдивее:

Кому дать недочищенную книжку? —

долго думать мне не пришлось: тут и повстречал я тебя, которого и сам бы выбрал из всех, будь на то моя воля. Вот я и посылаю тебе этот пустяк, «сицилийской пустячнее кошелки», чтобы ты, когда нечего делать, прочитал его и от нечего делать оправдал его. Наконец-то эта вздорная, мною хоть и таимая, но по рукам ходившая книжка достигнет и до тебя; а уж ты или, как Эскулап, возродишь ее к жизни, или, как Платон с помощью Вулкана, избавишь ее от бесславия, коли не дано ей славы.

Повод у безделушки этой был таков. В походе — а в походе, ты знаешь, и воину бывает передышка, — было у меня застолье, и было на нем предложено пить не на греческий лад, как у Рубрия, а так, как описано Флакком в стихах, где он говорит и о полуночи, и о новой луне, и о Мурене-хозяине, и о трижды трех чашах для поэта. Вот на этом месте о числе три и почувствовал я знакомый стихотворный зуд, а так как он заразителен, то хорошо бы, кабы он и на тебя перекинулся, чтобы краски твоих исправлений вписались в картину моих стихов, как та губка, которая для художника довершила недовершенное изображение взмыленного коня. Я и еще похвастаюсь: начал я эти стихи за полдником, а кончил перед ужином, то есть писал их от питья и до питья; сообразуй же свой суд и с предметом, и с обстановкою. Читай их, когда сам будешь благодушен и навеселе: а то ведь нехорошо о нетрезвом поэте судить трезвому читателю.

Я не удивлюсь, если найдется у нашей шутки и такой читатель, въедливый и хмурый, который будет недоволен, что сказал я далеко не все, что можно было сказать о девятках и тройках. Я согласен, что это истина, но не согласен, что это правда. Если он хороший критик, то сам поймет: все, чего здесь нет, я не забыл, а опустил; а если нет — то пусть подумает, сколько бы на моем месте он сам растерял, отыскивая. Пусть он знает, что я нарочно иногда мало брал неизвестного и слишком много брал известного. Ах, сколько троек, отлично мне знакомых, оставил я в стороне! три времени и три лица, три рода и три степени сравнения, девять стихотворных стоп и триметрический стих, всю грамматику и музыку, все медицинские книги, Трижды Величайшего Гермеса, первого на свете любомудра, Варроновы «Числа» и все, чего не знает пошлый люд. А когда мой критик соберет все, что знает, пусть сравнит (невелик труд!) себя со мной, деловитого с досужим, трезвого с хмельным, шутки и забавы мои со своим зловредным усердием. Ясно, один соберет больше, другой меньше, а всего не соберет никто!

Если, наконец, скажет кто-нибудь, что я здесь слишком темен, то скажи в оправдание мое вот что: во-первых, такие стихотворные упражнения иначе как темными и быть не могут; во-вторых, числа — не камыш, без узлов не бывают; а в-третьих, если мне удастся оказаться темным даже для тебя, все знающего и все понимающего, то этим я и буду счастлив, ибо добьюсь, чего хотел: ты меня вспомнишь, обо мне поскучаешь, обо мне подумаешь. Будь же здоров!

  Пей или три или трижды три: в том вящая тайна! Так указует обычай: кто пьет или три, или втрое, Девять раз повтори нечетные тройки до куба. [210]   Сила в девятке и тройке одна, и все ей покорно: 5 Облик зародыша в чреве, рождение зрелого плода, [211] Длительность жизни людской — в ней девять девятилетий. Трое у Опы сынов, [212] три дочери следом за ними — Веста, Церера, Юнона, одна рождена за другою. Держит Юпитер трехжалый перун, а Нептун — троезубец; 10 Цербер трехглав; из тройного яйца родились Тиндариды, [213] Трижды Несторов век обновлялся пурпурною пряжей; Втрое против него живет свои сроки ворона; Если бы даже она трижды девять жила поколений, Все же ее пережил бы олень на четвертые девять. 15 Ворон, вещун Аполлонов, живет оленьи три века; В девять раз превосходит его индийская птица — Та, что сияет челом, в киннамонном гнезде восседая. [214]   Три существа у Гекаты, три лика у девы Дианы, [215] Три Хариты, три Парки, три голоса, три элемента; [216] 20 Три Сирены в земле треугольной, [217] три части у каждой: Дева на треть, и птица на треть, и богиня на треть же. Трижды три сестры, состязались с Сиренами Музы: [218] Ртом, дыханьем, рукой — на струне, на флейте и в песне, Три Пунийских войны; три суть в философии части; [219] 25 По три месяца длятся четыре времени года; Трижды сменяется стража в ночи; три раза Авроре Песню поет запоздалый клеврет плененного Марса. [220] Тот, кого мать зачала в утроенном сумраке ночи, [221] Трижды четыре трофея воздвиг для урочной добычи. 30   Девять лирных певцов по числу дочерей Мнемозины: [222] Некогда только троих держала рука Аполлона [223] — Втрое против того Киферон изваял их из меди, Верный заветам отцов, шестерых не желая обидеть. Трижды справлялись богам по три ночи Тарентские игры; [224] 35 Фивы в трехлетие раз чтят дважды рожденного Вакха; Трижды в порядке тройном сражались впервые фракийцы, В жертву себя принося над прахом отца Юниадов. Та, что в брачный чертог завлекала тройною загадкой, [225] — «Кто бывает двуногим, трехногим и четвероногим?» — 40 Сфинкс, аонийцев гроза, была птицею, львом, человеком: Крыльями птица, лапами зверь и женщина ликом.   Три божества на Тарпейской скале сияют во храме. [226] Трех родов ремесло созидает жилье человеку: [227] Этот стену кладет из камней, тот крышу возводит, 45 Третий стены и кров покрывает последней отделкой. Вакхов отселе сосуд, отселе медимн сицилийский: [228] Этот на три, тот на дважды три разлагается части. Три родовых начала вещей: бог, материя, форма, — Первый родитель, вторая рождает, третья родится. 50   Делятся по сторонам треугольники на три разряда: Равносторонний — один, другой — равнобедренный, третий — Разносторонний. Три части числу придают совершенство. [229] Трижды тройной состав разрешается трижды трояко. В трех впервые найдешь и нечет, и чет, и средину — 55 Ту средину, что, став на изломе числа, разрывает Троек сплошную чреду, довершая куб из квадрата, И, отделив по краям единицы от средней триады, Три образует четных числа: четверку, шестерку С дважды четверкой, и общей для всех серединою служит. [230] 60   Трижды четыре доски освятили право тройное: [231] Частное право, священный закон и общий обычай. Три интердикта гласят о владенье: «Откуда исторгнут Силой» — один, «Где бы ни был» — другой, и «Каких достояний». [232] Три к свободе пути и три есть лишенья свободы. [233] 65 Слог красноречья тройной: возвышенный, скромный и третий, Тканный из нитей простых. Как три медицинские школы (Им же дают имена эмпирия, логос и метод) Учат здоровье хранить, болезнь отвращать и лечиться, — 70 Так у ораторов три есть школы: [234] одна, где владычит, Став над Родосом, колосс; другая в приморских Афинах; Третью к судейской скамье низвела с театральных подмостков Азия, в прозе речей подражая хорическим ритмам.   Суша, вода и огонь составляют Орфеев треножник. [235] 75 Три есть признака звезд: положение, дальность и яркость. В музыке лад тройной, [236] и трояко ее проявленье: Слышится в слове, таится в звездах и зрится на сцене. Всадники, плебс и сенат — три сословия в Марсовом Риме; Имя отсюда и триб и с горы Священной трибунов. [237] 80 Всадники делятся на три полка; три имени носит [238] Знать; три тона у струн; три дня у месяца главных. [239] Был Герион трехтелым; тройным был облик Химеры; [240] Сцилла из трех состояла пород: псица, дева и рыба; Три Горгоны-сестры, три Гарпии, три Евмениды, 85 Три вещуньи-Сивиллы, носившие общее имя, Чьи роковые речения в трех записаны книгах, В книгах, трижды пяти мужей попеченьем хранимых. [241]   Трижды пей! В этом все! Три ипостаси в боге едином! Пусть же безделка моя бессильных чуждается чисел: 90 Трижды тридцать стихов составят в ней девять десятков.

 

Технопегнии

ПРЕДИСЛОВИЕ

Перевод М. Гаспарова

Авсоний — проконсулу Пакату.

Есть читатели, от которых я могу ожидать похвал в меру трудов моих; но у тебя, Пакат, всякий раз, как говорится в «Таиде» у Афрания,

Я слышу больше доброго, чем сделал я.

Вот перед тобою стихи, в которых между строчками, как точки, стоят односложные слова. Понятно, что здесь нет места ни красноречию, ни разработке чувств, ни вступлениям, ни повторениям, ни заключениям, ни иным приемчикам, которые в одну строчку попросту не поместятся; строчки между собою связаны, но так, как отдельные звенья в цепи. Обычно я берусь за вещи побольше, эта же — совершенная безделица; но —

Малое дело, а честь не мала! [244] —

если только она понравится тебе. С твоим судом она что-то значит, а без него это лишь набор односложных слов, да и то лишь в лучшем случае. Где была польза, я шутил; где труд — я потел; и назвал я эту книжку «Технопегнии», что значит «Шутки ремесла», чтобы ты не думал, будто труд мой чуждается веселья и будто шутки даются без труда.

СТИХИ, НАЧИНАЮЩИЕСЯ И КОНЧАЮЩИЕСЯ ОДНОСЛОЖИЯМИ, ВСЯКИЙ РАЗ ОДНИМИ И ТЕМИ ЖЕ [245]

Перевод М. Гаспарова

Посылаю тебе «Технопегнии» — бесполезный плод моего безделья. Это стихи, которые начинаются односложными словами и кончаются односложными словами; но и эта трудность недостаточно крута, а нужно еще мучиться и над связностью, чтобы каким словом кончался предыдущий стих, таким начинался бы и следующий. «Вот поистине трата сил и времени!» — скажешь ты. Что ж, я и вправду старался над пустяком — малым, но докучным, несвязным, но запутанным, стоящим труда и не ставимым в заслугу. А все же я заботился, чтобы всюду здесь было или повествование, или мысль, раз уж тесные мои правила не давали воли поэтике и риторике. В общем, многого желать тут не приходится, а о многом жалеть приходится; поэтому не бери с меня примера! а если и снизойдешь до пробы, то сам увидишь: меньше тебе будет удовольствия от подражания, чем неприятности от помех уму и слову.

ВСЕ непрочное в мире родит и ведет, и крушит   Рок, [246] РОК, неверный и зыбкий; но манит нас льстивых надежд   рой, РОЙ, что с нами всю жизнь и с кем разлучит нас одна   смерть, СМЕРТЬ ненасытная, кою адская кроет в свой мрак   ночь. 5 НОЧЬ в свой черед умирает, едва воссияет златой   свет, СВЕТ, этот дар богов, пред кем впереди предлетит   Феб, ФЕБ, от кого не укрылся с Венерой одетый в доспех   Марс, МАРС, что рожден без отца: его чтит фракийцев слепой   род, РОД проклятый мужей, что свой в преступлениях зрит   долг, 10 ДОЛГ убивать, как жертву, людей: таков той страны   нрав — НРАВ свирепых племен, что законов признать не хотят   власть, ВЛАСТЬ, что в мире возникла из вечных природы людской   прав, ПРАВ, благочестия дщерей, прав, где сказался богов   ум. УМ этот чувством небесным кропит достойный того   дух, 15 ДУХ, подобие мира, всей жизни начало, упор,   мощь, МОЩЬ, бессильная, впрочем, затем, что все — шутка, ничто —   все!

СТИХИ, КОТОРЫЕ ТОЛЬКО КОНЧАЮТСЯ ОДНОСЛОЖИЯМИ

Перевод М. Гаспарова

Есть пословица: «Куда доска, туда и бревно»; так вот же тебе еще недоделки в том же роде. Эти стишки тоже написаны на односложные слова, но только в конце, а начало у них свободное. Однако я старался по мере сил сделать в них для снисходительного слуха бессмысленное согласованным, безвкусное разумным, бессвязное последовательным, чтобы горечь стала послаще, неуклюжесть поизящнее, а шероховатость — поглаже. А что не удалось в безотрадном этом предмете скрасить мастерству писателя, то пусть скрасит снисходительность читателя. Посылай же спокойно и ты мне свои писания, которые куда лучше моих, — ибо как начал я пословицей, так и кончу пословицей: «Мул об мула чешется».

Ты, искусство, соперник богов, наставник людских   дел, Будь, в угоду Пакату, моим легковесным строкам   вождь! Строг закон, предписавший несвойственный этим стихам   склад, Но пред твоим судом я верю, что будет поэт   прав, — Ежели шутка уместна — и в шутке бывает порой   толк.

О БОГАХ

Перевод М. Гаспарова

Есть односложные боги! Первейшую всех мы зовем —   Фас, Греки — Фемидою; далее — Рея, у нас —   Опс; Дальше — Юпитера брат и Нептуна, подземный Плутон —   Дис; [249] С ними — сестра и жена Юпитера, имя же ей —   Мощь; [250] 5 Мчит в небесах в золотой колеснице своей Аполлон —   Феб, И, потрясая мечом, взметает кровавую брань   Марс — Тот, кто не знает любви, которому благостный чужд   Мир. Я помяну и тебя, меналийских насельник дубрав,   Пан, И от альмонской Ларунды родившийся бог очагов,   Лар, [251] 10 И знаменитый меж рек Италии серный поток,   Нар, [252] И нерушимый в божественных клятвах, чернейший, чем ночь,   Стикс, И в парусах кораблей изогнувшийся белой спиной   Нот, И неразлучная с нами Надежда, пока не придет   Смерть.

О ГЕРОЯХ

Перевод М. Гаспарова

Феб, не тебе ль в утешенье цветком эбалийским [253] зацвел   друг? Встал цветком и Нарцисс, и священный его отразил   ключ. Горько Адонис погиб, которого ранил клыком   вепрь. Мнивший обнять Юнону [254] — лишь облачный обнял ее   лик. 5 Был обманут дельфийским вещанием царь Эакид   Пирр. [255] К Гему, Кавказу и Нилу аргосской телице [256] пролег    путь. Гибнет гамадриада, когда подрубает топор    ствол. То, из чего рождена Венера, Сатурна отсек    серп. [257] Сух возвышался утес, на котором приял Прометей   казнь, 10 Но, раздираемый коршуном, алую пролил титан    кровь, И, орошенный, зацвел аконит, смертоносный тая   сок. Ивик погиб, а убийц обличил журавлиный полет   птиц. Над Эакидовым прахом [258] Приамова жертвой была   дочь. Медленной смертью погиб Филопемен, [259] аргосский испив   яд. 15 В единоборстве с латинским вождем арморийский погиб   ларс. [260] Поздно вкусил Ганнибал носимую в перстне своем    смерть. Сколько азийских богатств деревянный во прах обратил   конь! Пламень, горя на эвбейской скале, [261] роковую сулил   месть. У олимпийского кравчего [262] Трой был отец, Дарданид —   дед. 20 На быстролетных крылах покинул искусник Дедал    Крит. Над Филомелой свершил насилие в гетской земле   царь. Женствен фригийский, коварен фракийский, лидийский жесток   раб, Веры нет лигурийцу ни в чем, а карийцу цена —   грош. Длинноодежный китаец под гребень сбирает с дубрав   шерсть. [263] 25 Всех чудовищ страшней трехтелое чудище Фив —   Сфинкс. А в каледонской земле крылатый витает упырь —   Стрикс. [264]

О ВЕСНЕ

Перевод М. Гаспарова

Год начинается вновь, растворяет затворы весне    год! Все цветет, зеленеют леса, золотится в полях   сев, Ствол выпускает побег и скоро раскинет кругом    тень, Больше не будет лететь на землю густой пеленой    снег, 5 Слаще дышат цветы, чем ладан, ливанских краса    гор (Длинноодежный везет из-за дальних китаец морей   шелк). [265]

О ЧАСТЯХ ТЕЛА

Перевод М. Гаспарова

Мальчика возраст ты знаешь, коль новый получит в семь лет    зуб. Скоро мужчиной он станет, и голосом сильным звучит   речь. Крепки и жилы и мышцы, но крепче всего у мужей   кость. Нежностью сердце трепещет, сжигает его, как огонь,   страсть. 5 Чувства еще горячи, но владыкой над ними их царь   ум. Слово вложивши в закон, произносит немало речей   рот. Возраста мера заметна уже, тяжела и черна   желчь. Тело худеет и сохнет, и бедрам все легче нести   вес, Путь сокращается наш, и уже не хватает нам сил   ног.

О РАЗНЫХ ПРЕДМЕТАХ

Перевод М. Грабарь-Пассек *

Часто большое приданое вносит досадный раздор    в брак. Каждому полу — свое, однако же властью сильней    муж. Кто справедлив (пускай не силен!), того и зови:    царь. Рушит дружбу людей, разрывает союз государств    спор. 5 Главное всюду — начать: начало — важнейшая часть   дел. Ввысь возносит мужей и равняет бессмертным богам   честь. Знанием разным богат и пороком богат городской    люд. Всем крепки города, но крепче всего в городах —   кремль. Золоту высшая честь, но и золоту цену гласит   медь. 10 Долог день трудовой, но усталым приносит покой   ночь, Только не ведает сна эфиопский тревожный степной   край, Где в поднебесном кругу беззакатно плывет над землей   день. [266]

ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

Перевод М. Гаспарова

Кто обвиненного взял под залог в ожиданье суда?    Друг. Если ответчик сокроется, что поручителя ждет?    Штраф. Кто на левшу-ретиария в латах выходит на бой?    Галл. [267] Имя какое имеет Меркурий у честных людей?    Вор. Что мы приносим богам, кроме вин и курения? Прах     жертв. Как называется остров, на коем рожден Гиппократ?    Кос. Бык или трон волновали сильней Гелиосову дочь? [268]     Бык. В туче плывущий, во что превращен феакийский корабль?    В холм. [269] Чем питается соня, когда кончается корм?   Сном. Что скрепляет поверхности кож, обтянувшие щит?    Клей. Sponte — творительный; как именительный будет падеж?   Spons. [270] Кто, кроме птиц, подает при гадании знак вещуну?    Мышь. Что заставляет смолу плыть в море, а в речке тонуть?    Вес. Что на дважды шесть разделяется равных частей?    Фунт. Если отнимется восемь, какая останется часть?    Треть.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Перевод М. Гаспарова

Впрочем, доколе мне это писать? где мера, предел,    цель? Будь снисходителен, добрый Пакат, ученый знаток    слов: Выткалась долгая ткань, заплела Антифила косу: [271]     всё!

МОЛИТВА РОПАЛИЧЕСКАЯ [272]

Перевод М. Гаспарова

Бог Отец, податель бессмертного существованья, Слух склони к чистоте неусыпных молитвословий, Будь ввыси милосерд к взываниям смиренномудрых. Дай, Христе, образец стремлению недостижимый, 5 Царь благой, живитель усердия христоревнивцев, Ты, Отца ипостась высокая в миродержавстве. Дух Святой, доверши трехстолпное всеустроенье, Дай Христа в небеси совокупно восславословить, Нас мольбы возносить побуждая неутомимо. Ночь взожжет пламена, светлейшие лампадоносных, 10 Ночь зарю породит неложную боголюбивым, — Ночь, светил в вышине блюдущая круговороты. Ты зовешь к трапезе говеющих благочестиво, Ты добро воссулил, которое всепревосходно; 15 Дай твое возгласить величие, высоковластный! Влаг твоих благодать омывает перерожденных, Дав душе позабыть греховные злопомышленья, Стад явив чистоту блистающе лилейнорунных. Свет, глагол излитой, многогрешным вспомоществует: 20 Как река Иордан освящает прикосновеньем Тех, кому заслужить помазанье достопосильно, — Так Христос, стихиям дарующий успокоенье, Льет волну крещенья, которое благоспособно Смыть пятно, извечно присущее земнорожденным. 25 Крест приняв казнящий, возглавился пренепорочный Смерть попрать, утрату превысивши возобретеньем, — Тем себя обрекши всесветному всепоклоненью. Кто продлит достойно господнее провозглашенье? Как земля воспоет человечьим многоголосьем 30 Лик, ввыси звенящий хваленьями ангелокрылых? Рай открыт Стефану, [273] казненному каменованьем; Ключ Петру доверен, церковному первопрестольцу; Савл причтен, гонитель, к апостолам боговестящим. Стал людей просвещать подстрекатель камнеметавших; 35 Стал злодей казнимый причастником присноблаженства, Все дела покрывши разбойные соискупленьем. Нас к тебе обратил достойнейший вероучитель, Мы в твоем притекли возвыситься богослуженье — Дай сердца укрепить надеждою несокрушимой. 40 В час, когда прозвучит свершение обетований, Ты меня воззови в селения вечноспасенных, — Бог Отец, податель бессмертного существованья!

СВАДЕБНЫЙ ЦЕНТОН [274]

Перевод М. Гаспарова

Авсоний — другу своему Павлу.

Прочти, пожалуйста, и это мое сочиненьице, — если только оно того стоит. Не труд его выковал, не усердье его вылощило, не от быстрого оно рождалось ума, не до поздней отлеживалось зрелости. Центоном называют этот склад стихов те забавники, которые его выдумали. Ничего он не требует, кроме памятливости: чтобы собрать рассеянное, связать разрозненное и заслужить этим если не хвалу, то хотя бы улыбку. Вынеси такую вещь на продажу в праздничный день — ни соломки своей не даст за нее Афраний, ни скорлупки своей — Плавт.

Стыдно, конечно, таким шутливым предметом унижать достоинство песен Вергилия. Но что было делать? таков был приказ. Больше того: меня об этом попросил тот, кто мог бы повелеть, — Валентиниан, священнейший император и ученейший муж, по крайнему моему убеждению. Однажды он сам написал такие шутливые стихи на свадьбу, складными строчками и в веселых сочетаниях; а потом, пожелав убедиться в состязании, насколько он превосходит нас, предложил он и мне составить нечто подобное. Ты поймешь, как это было для меня щекотливо: ни пред ним вознестись, ни позади него остаться мне было неудобно — всякий бы уличил меня в пошлой лести, если бы я уступил, и в тщеславии, если бы я одолел. Поэтому взялся я за дело неохотно, но справился с ним удачно: послушанием угодил, а победою не обидел. Тогда и набросал я это сочинение за один день и одну ночь; а теперь, отыскав его среди своих бумаг, решился я, уповая на любовь твою и искренность, не обездолить твою важность и этой шуткой.

Прими же от меня эту вещицу, из несвязных частей связную, из разных единую, из серьезных забавную, из чужих — мою, — и не удивляйся больше таинствам и сказаниям о сыне Фионы и о Вирбии, этих преображениях Диониса и Ипполита. А если ты позволишь мне тебя поучать, хотя я и сам нуждаюсь в поучении, то я расскажу тебе и о том, что такое центон. Это стихотворение, крепко слаженное из отрывков, взятых из разных мест и с разным смыслом, но так, чтобы соединялись или два полустишия в один стих, или два стиха не подряд; брать же два стиха подряд — уже нелепо, а три подряд — совсем смешно. Рассечение же стихов на полустишия делается по всем цезурам, какие возможны в героическом размере: здесь годится и пятиполовинная с анапестическим остатком, и трохаическая, и семиполовинная с последующим хорическим анапестом; даже после полутора дактилей можно поставить цезуру в гексаметрическом стихе. Это вроде той головоломки, которую греки называют «бой в костяшки». Косточек там четырнадцать, видом они как геометрические фигуры — и равносторонние треугольники, и разносторонние, и прямоугольные, и косоугольные; а складывая их на разный лад, можно получить великое множество картинок: тут тебе и огромный слон, и хищный вепрь, и летящий гусь, и лающий пес, и воин в доспехе, и охотник в засаде, и башня, и чаша, и так без конца, — чем искуснее игрок, тем разнообразнее: умелой выкладке подивишься, а неумелой посмеешься (я, конечно, во всем последующем ближе ко второму, чем к первому). Вот и центон, как эта игра, строится так, чтобы разнозначные стихи были связными, чтоб заемные казались исконными, чтоб ничто стороннее не просвечивало, а собранное не обнаруживало натяжки, не сбивалось слишком тесно, не зияло слишком размашисто. Если ты найдешь, что все эти требования выполнены, то скажешь, что центон у меня получился. И так как я слагал его по приказу императора, то заплатишь ты мне за эту службу, признав получившиеся стихи моею собственностью. Если же нет, то да будет на меня наложено взыскание и полустишия эти всею кучею отобраны в казну, а там уж каждый стих сам пусть ляжет туда, откуда он взят. Будь здоров!

1. ВСТУПЛЕНИЕ

Императорам Валентиниану и Валенту

1 Души склоните ко мне и с весельем сердца обратите, 2 Мужеством равные оба, оружием славные оба, 3 Оба в цветущей поре, род, неодолимый во брани! 4 Первый — ты: я знаю, что путь под счастливой звездою 5 Держишь по морю ты, которого ни справедливей, 6 Ни благочестнее нет, ни выше в войне и сраженьях, — 7 Ты и твой сын, вторая надежда великого Рима, 8 Древних воителей цвет, предмет моей высшей заботы, 9 Именем деду подобный, родителю — духом и дланью. 10 Не без приказа пою: будь всякому труд и удача 11 По начинанью его, — мой же долг исполнять повеленья.

1 «Энеида», V, 204 (Эней объявляет награды на состязаниях)

Став между ними, Эней такие слова начинает: «Души склоните ко мне и с весельем сердца обратите! Сколько бы ни было вас, — ни один не уйдет без подарка…»

2 «Энеида», XI, 291 (Диомед вспоминает троянских вождей)

Гектора только рука и Энея рука отлагала Греков победу, замедлив ей шаг до десятого года, — Мужеством равные оба, оружием славные оба, Но благочестием выше второй…

3 «Буколики», VII, 4 (Пастухи, состязающиеся в пении)

Тирсис и Коридон стада воедино собрали, Тирсис — овец, а коз — Коридон, молоком отягченных, — Оба в цветущей поре , и дети Аркадии оба, В пенье искусны равно, отвечать обоюдно готовы…

«Энеида», IV, 40 (Дидона в Африке)

…Иль позабыла о том, на чьих ты полях поселилась? Гетулы здесь в городах — род, неодолимый во брани , Неукротимых нумидян кольцо, неприютные Сирты…

4–5 «Энеида», VI, 834 (Анхис о войне Цезаря с Помпеем)

Чада мои, не позвольте душе обыкать к этим воинам, Грозною мощью своей не терзайте утробу отчизны, — Первый — ты к милосердью склонись, олимпийцев потомок, Кровь моя, вырони меч!..

«Энеида», III, 374–375 (Пророчество Гелена Энею)

Сын богини! я знаю, что путь под счастливой звездою Держишь по морю ты , — такие судьбы богов царь Определил, и вращает их круг, и черед назначает…

5–6 «Энеида», I, 544–545 (Троянцы перед Дидоной)

Царь над нами — Эней, которого ни справедливей, Ни благочестнее нет, ни выше в войне и сраженьях ; Если его сохранила судьба, и воздух эфирный Пьет он, и не сошел опочить к ужасающим теням, Страха в нас нет!..

7 «Энеида», IV, 94 (Юнона упрекает Венеру и Амура)

Да, завидную славу, большую добычу стяжали Ты и твой сын: велика ваша честь и памятно дело, Если одну двух богов погубили женщину козни!

«Энеида», XII, 168 (Встреча Энея с Латином и Турном)

Вот родитель Эней, зачинатель поросли римской, Звездным сверкая щитом и небесным оружьем, а рядом Отрок Асканий, вторая надежда великого Рима …

8 «Энеида», VIII, 500 (Гадатель зовет этрусков к союзу с Энеем)

…О Меонии лучшая юность, Древних воителей цвет , кого на врага подымает Правая скорбь и заслуженный гнев, на Мезенция вспыхнув! Род ваш великий нельзя никакому вверять италийцу Нет, иноземных взыскуйте вождей!..

«Энеида», I, 678 (Венера об Аскании, идущем в Карфаген)

В город сидонский идти по зову отца дорогого Должен царственный сын, предмет моей высшей заботы , Взяв дары, что в волнах и в троянских огнях уцелели…

9 «Энеида». XII, 348 (Битва троянцев с рутулами)

Мчится с другой стороны Евмед в середину сраженья, Славный в искусстве войны Долона старинного отпрыск, Именем — деду подобный, родителю — духом и дланью …

10 «Буколики», VI, 10 (Посвящение эклоги Вару)

Стал воспевать я царей и богов, но щипнул меня Кинфий За ухо, проговорив: «Пастуху полагается, Титир, Тучных пасти овец и петь негромкие песни!..» Сельский теперь я напев на тонкой слагаю тростинке — Не без приказа пою . Но, Вар, кто мое сочиненье Будет с любовью читать, увидит: все наши рощи, Верески все воспевают тебя!..

«Энеида», X, 111–112 (Юпитер не вмешивается в ход войны)

«Добрый ли рок италийцев — причина этой осады, Злая ль ошибка троян, обманутых ложным вещаньем, — Рутулам воли не дам. Будь всякому труд и удача По начинанью его! Для всех одинаков Юпитер».

11 «Энеида», I, 77 (Юнона велит Эолу поднять бурю)

Ей отвечает Эол: «Твоя, о царица, забота — Ведать, что нужно тебе; мой же долг — исполнять повеленья …»

2. СВАДЕБНЫЙ ПИР

12 Предожидаемый день настал: для законного брака 13 Матери и мужи, юнцы пред родительским ликом 14 Входят и возлегают кругом на разостланный пурпур. 15 Слуги воды подают для рук, нагружают в корзины 16 Вскисшей Цереры дары с огня и жирной дичины 17 Жаркое мясо несут; бесконечной идут чередою 18 Птицы, породы скотов земнородных и быстрые козы, — 19 Все это есть: и бодливый козленок, и стадные овцы, 20 И обитатели вод, и олень быстроногий, и серна 21 Перед глазами у всех, и в руках плоды в изобилье. 22 После, как голод утих и алканье подавлено снедью, 23 Винные чаши большие несут и потчуют Вакхом, Гимны поют и с топотом ног восклицают припевы…

12 «Энеида», V, 104 (День погребальных игр в честь Анхиса)

Предожидаемый день настал , и девятую в ясном Свете стремили уже Зарю Фаэтоновы кони…

«Энеида», XI, 355 (Дранк просит Латина выдать дочь за Энея)

К этим дарам и словам, что во множестве ты Дарданидам Повелеваешь послать, прибавь, о царь наилучший, Дар в придачу один: ни пред чем не склони своей воли, Воли отца отдать свою дочь для законного брака Славному зятю и мир утвердить этим вечным союзом.

13 «Энеида», VI, 306 (В подземном царстве, на берегу Ахеронта)

Вся, разливаясь, толпа сюда к берегам устремлялась: Матери и мужи, тела расставшихся с жизнью Духом великих бойцов, безбрачные девы и дети И с погребальных костров юнцы пред родительским ликом …

14 «Энеида», I, 700 (На пиру у Дидоны)

Вот и родитель Эней и троянские юноши вместе Входят и возлегают кругом на разостланный пурпур, Слуги воды подают для рук и Цереру в корзинах…

15 «Энеида», VIII, 180–181 (На пиру у Эвандра в честь Энея)

Юношей избранный цвет и жрецы приалтарные бычье Жаркое мясо несут, вперебой нагружают в корзины Вскисшей Цереры дары с огня и потчуют Вакхом…

16 «Энеида», I, 215 (Троянцы на ливийском берегу)

Пищею силы крепя, они на траве побережной Старого Вакха спешат причаститься и жирной дичины …

17 «Энеида», VIII, 180 (На пиру у Эвандра)

Юношей избранный цвет и жрецы приалтарные бычье Жаркое мясо несут , вперебой нагружают в корзины Вскисшей Цереры дары с огня…

«Энеида», I, 641 (Изображения на сосудах Дидоны)

Груды серебра на столах, отчеканены ярко на злате Славные предков дела, бесконечной идут чередою Подвиги стольких мужей с начала древнего рода…

18 «Энеида», VIII, 27 (Ночь, когда Энею явился Тиберин)

Ночь легла, и по всей земле утомленные твари, Птицы, породы скотов земнородных во сне позабылись…

«Георгики», II, 374 (Опасности для виноградников)

Лозам, кроме зимы непогожей и жгучего лета, Вреден и буйвол лесной, и до лоз-то и быстрые козы …

19 «Георгики», II, 471 (Довольство жителей сел)

В поле мычанье коров, под деревьями сладкая дрема, — Все это есть; там и рощи в горах, и логи со зверем…

«Георгики», IV, 10 (Место для пчельника)

Прежде всего, выбирай хорошо защищенное место Для обитания пчел: чтобы ветер им не был помехой К улью лететь, и бодливый козленок, и стадные овцы Скоком не смяли цветов…

20 «Георгики», III, 243 (Любовь охватывает все живое)

Так-то всяческий род на земле, и люди, и звери, И обитатели вод, и скотина, и пестрые птицы В буйство впадают и в жар: вся тварь одинаково любит…

«Георгики», III, 539 (Болезнь устрашает всех животных)

… И олень быстроногий, и серна Робкая бродят меж псов возле самых жилищ человека…

21 «Энеида», XI, 311 (Латин признается в неудачах войны с Энеем)

Прочих дел боевых каковы крушения ныне, — Перед глазами у всех и в руках: убедись, кто не верит…

«Буколики», I, 80 (Титир приглашает Мелибея)

Все ж отдохнуть эту ночь ты можешь вместе со мною Здесь, на зеленой листве, где есть и плоды в изобилье, Свежие, жатый творог и спелая мякоть каштанов…

22 «Энеида», VIII, 184 (На пиру у Эвандра)

Жадно вкушает Эней с молодежью троянскою вместе Длинный бычий хребет и утробу чистительной жертвы. После, как голод утих и алканье подавлено снедью, Молвил владыка Эвандр…

23 «Энеида», I, 724 (На пиру у Дидоны)

После того, как пир приутих и убраны яства, Винные чаши большие несут и венки возлагают…

«Энеида», VIII, 181 (На пиру у Эвандра)

…Жаркое мясо несут, вперебой нагружают в корзины Вскисшей Цереры дары с огня и потчуют Вакхом …

24 «Энеида», II, 239 (В Трою ввозят деревянного коня)

…Юноши вкруг и безбрачные девы Гимны поют, и рады рукой коснуться каната.

«Энеида», VI, 644 (Души блаженных в Элисейских полях)

На травянистых они упражняют члены палестрах, То состязаясь в игре, то борясь на желтой арене, Хоры ведут, и с топотом ног восклицают припевы …

8. ДЕФЛОРАЦИЯ

Доселе я в угоду чистому слуху окутывал брачные таинства покровом слов окольных и косвенных; но свадебным сборищам милы и фесценнинские песни, но пресловутый обычай древних побуждает нас к наглости слов, — и вот мы откроем теперь все, что остается достоянием спальни и ложа, дважды при этом покраснев: за себя и за Вергилия, которому навязываем мы это бесстыдство. А вы, читатели, если не хотите, то не читайте дальше и предоставьте это любознательнейшим.

101 «Энеида», XI, 631 (Битва троянцев с рутулами)

После того, как сошлись в третий раз они в жарком сраженье, Все смешались ряды, и рванулся на воина воин…

«Энеида», VI, 268 (Эней в подземном царстве)

Так незримые шли одни они в сумраке ночи Через бесплотное царство, пустынную храмину Дита…

102 «Георгики», III, 267 (Любви подвластны все животные)

Так не ярится, однако никто, как ярятся кобылы: Пыл сама в них Венера влила, когда челюстями Древних потнийских квадриг было пожрано Главково тело…

«Энеида», III, 240 (Борьба с гарпиями)

…Знак подает Мизен с высокого камня Полою медью, друзья набегают для нового боя, Чтоб омерзительных птиц морских искалечить железом…

103 «Энеида», X, 892 (В бою убит конь Мезенция)

Он встает во весь рост, копытами вздыбившись в воздух, Бьется, всадника сбив, и сам ему рушится следом, Выбросил ногу вперед, и подмял, и ничком налегает…

«Энеида», IX, 398 (Нис приходит на помощь Евриалу)

Видит: пред ним Евриал, обманутый местом и мраком, Шумом врагов застигнут врасплох, чужими руками Схвачен, опутан, влеком, против множества тщетных попыток …

104 «Энеида», X, 699 (Мезенций в бою)

…Долихонова сына он Гебра Наземь простер, Латага за ним и бегучего Пальма — Бьет он Латага скалой, огромною горною глыбой, Рот подминает и лик врага, а Пальму поджилки Перерубает колен и бросает бессильного в корчах… Тем не меньше Эней, хотя от удара стрелою Медлят колени под ним, препятствуя быстрому бегу, Мчит за трепещущим вслед, на пяту наступает пятою …

105 «Энеида», VII, 362 (Амата не хочет выдавать дочь за Энея)

«Ты ли, отец, ни себя не жалеешь, ни дочери нашей, Ни меня, наконец, из чьих материнских объятий Дальше коварный стремясь с первым ветром умчит нашу деву?..»

«Энеида», VI, 406 (Сивилла показывает Харону золотую ветвь)

«Это троянский Эней, благочестьем и бранями славный, Сходит к отцу своему в преисподние тени Эреба! Если не тронешься ты столь зримой любовью сыновней, — Эту ветвь (и открыла тот сук, что скрывался одеждой) Ныне признай!..»

100 «Буколики», X, 27 (Боги сочувствуют влюбленному Галлу)

Пан, Аркадии бог, пришел, — мы видели сами, — Красный, как сурик, как кровь бузинных налившихся ягод, — «Будет ли мера?» — спросил. Но Амуру нимало нет дела!

107 «Энеида», XII, 312 (Неожиданное нарушение перемирия)

А благочестный Эней с безоружной простертой рукою И с обнажившимся лбом заклинал своих ратников криком: «Стойте! куда вы? Зачем вскипает нежданная распря?..»

«Энеида», VII, 60 (Знаменье царю Латину)

Пчелы тучей густой (о, даже рассказывать дивно!) С шумом к лавру тому примчались сквозь воздух прозрачный, Сели на самом верху, сплетясь ногами с ногами, И неожиданным роем на ветке зеленой повисли…

108 «Энеида», III, 658 (Рассказ об ослепленном киклопе)

Только он это сказал — над самою горной вершиной, Видим, громадой возник и над овчим держится стадом Сам пастух Полифем, направляясь к знакомому брегу, — Чудище страшное это, большое, тупое, слепое …

109 «Энеида», X, 788 (Эней пытается добить раненого Мезенция)

…Эней ободренный Видит тирренскую кровь, рукою проворною меч свой Он подымает от бедр и над трепетом, пылкий, возносит …

110 «Энеида», I, 159 (Эней пристает к ливийскому берегу)

Есть в укромных местах залива удобная пристань: Остров ее заслонил, бока подставляя прибою, — Волны дробятся о них и расходятся в легкие круги…

«Энеида», XI, 224 (Засада Турна против Энея)

Есть в долине крутой поворот, пригодный в сраженье, Чтоб обмануть врага: где густою листвою дорогу Черные склоны теснят, где труден вход для входящих, Узок зев горловин и вьются недобрые тропы…

111 «Энеида», VIII, 392 (Венера обнимает Вулкана)

…Знакомый по членам Жар пробежал и в кости проник, разомлевшие дрожью: Так иногда меж туч грозовых, разорванных громом, Щель огневая, блеснув, опояшет сверканием небо…

«Энеида», VII, 84 (Царь Латин у оракула)

А озабоченный царь чудесами к оракулу Фавна, Вещего старца-отца, поспешает на склоны лесные Той Альбунейской горы, где священная в роще пространной Влага звучит и душным она испарением дышит …

112 «Энеида», VI, 563 (Эней у ворот Тартара)

Вещая жрица в ответ: «О вождь прославленный тевкров, Чистому стать никому не дано на порочном пороге …»

113 «Энеида», VII, 568 (Долина Ампсанкта — вход в преисподнюю)

Полость ужасная там, и отдушины грозного Дита Явлены, там Ахеронт, прорвав бездонную пропасть, Зев в земле тлетворный разверз, там Эринния скрылась, Гнусное всем божество, облегчив и землю и небо.

«Энеида», VI, 240–241 (Авернская пещера — вход в преисподнюю)

Мимо нее не могли никакие крылатые птицы Путь безопасный держать — такое из черного зева Там дыханье летит, возносясь к небесному своду…

114 «Энеида», VII, 480 (Фурия на охоте ссорит троянцев с латинами)

Ярость внезапную тут стигийская вдунула дева В псов, знакомым лесным тревожа запахом ноздри, Чтобы рванулись они, горя, за оленем. И это Стало началом всех бед, поселян воспалило на битву.

115 «Энеида», XI, 530 (Турн становится в засаду)

Юноша рвется туда, спеша по путям небезвестным, И занимает притин, и таится в лесах вероломных…

116 «Энеида», V, 858 (Бог Сна губит кормчего Палинура)

Только лишь первый покой расслабил не ждавшему члены, — Вот он сверху налег, и с куском кормового настила, И с кормовым веслом Палинура в прозрачные волны Он низвергает, вотще зовущего ближних на помощь…

«Энеида», IX, 743 (Бой Турна с Пандаром)

Молвил. На это в ответ узловатое, с толстой корою Он, изо всех напрягшихся сил, копье запускает, — Ветер отвеял копье, отвратила Сатурния рану…

118 «Энеида», XI, 804 (Смерть амазонки Камиллы)

…А она дуновенья не чует, Звука не слышит, древка не видит, летящего в ветре, В грудь нагую пока не вонзилось копье, и глубоко В тело проникло оно, упиваясь девической кровью …

119 «Энеида», II, 53 (Лаокоонт перед троянским конем)

«…Что там ни есть, я данайцев боюсь и дары приносящих!» Так он сказал, и копье огромное мощною мышцей Чудищу в бок устремил, в скругленное скрепами чрево. Встало оно, трепеща, впилось в потрясенные недра, И задрожала утроба, и стоном наполнилась полость .

120 «Энеида», XI, 816 (Смерть Камиллы)

Вытащить хочет копье она, обмирая, но тщетно — В самые ребра вошел железный конец в ее ране…

121 «Георгики», III, 442 (Болезни скота)

Овцы чесоткою злой больны, коль дождливая стужа В плоть проникает до самых глубин, или страшной зимою Снежный мороз; а еще — коль на стриженых пот остается, С них не отмытый, иль куст ободрал им колючками кожу…

«Энеида», XI, 817 (Смерть Камиллы)

Вытащить хочет копье она, обмирая, но тщетно — В самые ребра вошел железный конец в ее ране …

122 «Энеида», IV, 690 (Умирающая Дидона)

Трижды она поднялась на одре, опираясь на локоть, — Трижды пала на одр; и, блуждая очами в высоком Небе, света искала она, и стонала, увидев.

123 «Энеида», X, 770 (Мезенций и Эней встречаются в бою)

Так Мезенций шагал в своем исполинском доспехе. Издали взвидев его, Эней во вражеском строе Выйти навстречу готов. А тот остается, не дрогнув, Ждет могучего духом врага, и недвижно громаден.

124 «Георгики», III, 110 (Кони на скачках)

То пригнувшись к земле, то вскинув над нею копыта. Словно по воздуху мчатся пустому, вздымаяся в вихре; Не отдохнуть ни на миг: песок лишь вздымается желтый Следом, и в спину им пеною дышат летящие сзади.

«Энеида», V, 852–853 (Палинур борется со Сном)

«…Я ли Энея (ужель?) вероломному ветру и небу Вверю, столько уж раз обманутый мнимою тишью?» Так говорит он в ответ; налегая на брус путеводный, Не ослабляет он сил, а очи возводит к светилам …

125 «Энеида», VI, 122 (Эней молит сивиллу допустить его в Аид)

«…Разве не вызвал отселе Орфей жены своей душу, Вверясь фракийской кифаре своей и струне сладкозвонной, Разве не выкупил брата Поллукс, по смертной дороге Снова и снова верша свой путь? Поминать ли Тесея Или Алкида? Мой род ведь и я возвожу к Громовержцу!..»

«Энеида», II, 52 (Лаокоонт мечет копье в деревянного коня)

Встало оно, трепеща, впилось в потрясенные недра, И задрожала утроба, и стоном наполнилась полость.

127 «Энеида», XII, 276 (Битва троянцев с рутулами)

Дрот попадает из них в одного в середине, где шитый Пояс сжимает живот и края кусает застежка; Юношу дивной красы, сиявшего в блеске оружий, Он поражает насквозь и на желтый песок простирает…

«Энеида», VI, 647 (Орфей в Элисейских полях)

Здесь и фракиец, служитель святынь, в одеянии длинном, Мерным стопам плясунов семизвучными вторит струнами, То в них перстами, а то ударяя зубом слоновым …

128 «Энеида», V, 327 (Состязание в беге)

И на последнем уже перегоне, усталые, к самой Цели они подошли,  — как Нис, поскользнувшись на каплях Крови, упал, злополучный, в том месте, где тельчие жертвы, Почву кругом оросив, на зеленые брызнули травы…

129 «Энеида», V, 199–200 (Состязание в гребле)

…Изо всех они сил соревнуя, К веслам припали; дрожит медь кормы от широких ударов. Море навстречу бежит, дыхание частое зыблет Члены, сохнут уста, пот по лицам стекает ручьями …

131 «Энеида», XI, 818 (Смерть Камиллы)

Вытащить хочет копье она, обмирая, но тщетно — В самые ребра вошел железный конец в ее ране. Никнет тело, скользит , и гаснут застывшие в смерти Взоры ее, и с ланит уходит пурпурный румянец.

«Георгики», III, 381 (Приворотное зелье — гиппоман)

Тут-то у кобылиц та слизь истекает из паха, Коей названье дано «гиппоман — кобылье безумье»: Тот гиппоман, за которым на пастбища мачехи злые Ходит, сбирая, и трав добавляют, и слов наговорных…

* * *

Здесь, Павел, остановимся: Конец стихам разнузданным! Посмейся, — но не более!

И, пожалуйста, прочитавши это, заступись за меня перед теми, о ком у Ювенала сказано: «Курии видом они, а жизнью и нравом вакханты», чтобы они не судили обо мне по стихам моим. Ибо прав Марциал:

Пусть шаловливы стихи — жизнь непорочна моя. [282]

Пусть они припомнят, эти ученые люди, как достойнейший Плиний был шаловлив в своих стихах и строг в жизни; как щекотливы были вещицы Сульпиции и как хмур ее вид; Апулей был в жизни философом, а в эпиграммах любовником; Цицерон учил нравственности, а в письмах заигрывал с Цереллией; а в «Пире» Платона целые панегирики посвящены красивым мальчикам. Что уж говорить о «Фесценнинах» Анниана, о целых книгах «Эротопегний» старинного Левия? об Эвене, которого сам Менандр называл премудрым? о самом Менандре? обо всех сочинителях комедий, которые жили чинно, а писали весело? о самом, наконец, Вергилии Мароне, за стыдливость прозванном Девицею, который в VIII книге «Энеиды», говоря о соединении Венеры с Вулканом, в пристойные слова вложил непристойный смысл? и который в III книге «Георгик», где речь о жеребцах в табуне, благовидною метафорой прикрывает стыдный предмет? Так вот, если что-то в наших шутках не понравится иным в их нарядной важности, то пусть вспомнят они, что и это — из Вергилия. Кому оно неприятно, тот пусть и не читает; или, прочитав, позабудет; или, не позабыв, пренебрежет. Ведь стихи-то о свадьбе; а свадеб без шуток — хочешь ли, не хочешь ли, — не бывает.

 

Послания

Перевод М. Гаспарова

К ВНУКУ СВОЕМУ АВСОНИЮ, ОБ ОТРОЧЕСКОМ УЧЕНИИ [287]

Авсоний — сыну своему Гесперию.

Вот стихотворение, которое написал я в шутку в виде наставления внуку, сыну твоей сестрицы; прочти его в ожидании моего приезда! Это будет лучше, чем если я прочту тебе его сам: без меня ты сможешь вольнее о нем судить, а при мне тому будут две помехи: и из слуха легче ускользает услышанное, чем из ума прочитанное, и отзываться об услышанном в лицо читавшему трудно, не покривив душой. Нынче же ты и в том и в другом свободен: и для чтения у тебя времени вдоволь, и для суждения не приходится смущаться меня. Одно только у меня к тебе предупреждение, милый сын: если покажется тебе (а боюсь, что покажется!), будто в стихах этих больше цветистости, чем прямоты, больше румянца, чем силы, то знай: я допустил это намеренно, чтобы текли они не столь напористо, сколь изящно, вроде тех красавиц,

                                      …которых матушки стараются затягивать: И грудь в бинты, и плечи вниз, чтоб выглядела стройненькой! [288]

и так далее. Ты, пожалуй, скажешь: зачем же ожидаю я суждения твоего о стихах, недостатки которых самому мне ясны? Но я отвечу: перед чужим человеком я, наверное, и постыдился бы их, но между нами двумя нет места стыду, — ведь писал я эти стихи применительно к возрасту внука, а не к своему; а если и к своему, то что ж! «Вторично дети — старики» — говорит пословица. Будь же строг, сколько угодно, а у меня разговор — с дитятею. Прости же, милый сын!

  Есть и у Муз забавы свои, [290] мой маленький внучек. Не без досуга и служба Камен: не всегда нависает Властный учительский крик и пугает немилая строгость. Время занятий и время досуга идет чередуясь. 5 Много прочесть и много запомнить — хорошее дело, Но ведь без отдыха тоже нельзя. По-гречески «школа» Значит «досуг» [291] — и он не во вред потрудившимся Музам. Будь уверен, что ты отдохнешь в надлежащее время — И оттого прилежно учись. Чем дольше работа, 10 Тем утешней просвет: ведь бывает конец и усердью, Если непраздным часам не явится сменою праздник. Будь же спокоен, стряхнуть не пытайся учебную упряжь, С легким сердцем учись! не так ведь уж грозен учитель. Пусть он мрачен и стар, и голос его неприветен, 15 Пусть у него на челе угрожающе морщатся складки, — Ты, хоть раз увидав его добрым, забудешь о страхе. Правду тебе говорю. К морщинистой тянется няне С рук материнских дитя; трясущихся дедку и бабку Предпочитают отцу запоздалые баловни-внуки; 20 Не был кентавр фессалийский Хирон Пелееву сыну Пугалом; не был Атлант, потрясавший лесною сосною, Страшен Амфитриониду; [292] о нет! по-доброму кротки, Ласковой речью они сердца покоряли питомцев. Так не тревожься и ты, свистящие слыша удары 25 В школе и над собой седины свирепые видя. Страх обличает того, кто слаб; а тебе ведь бояться Нечего — будь же тверд: когда просыпаешься утром, Пусть не смущают тебя ни всхлесты, ни вскрики, ни страхи, Ни потрясаемый жезл тростяной, ни открытые розгам 30 Спины, ни бич, до поры притаившийся в кожаных ножнах, Ни под учениками от дрожи скрипящие скамьи, — Все это лишь показной и вовсе не надобный ужас. Твой отец, твоя мать умели ему не поддаться, И оттого моя старость при них была безмятежна. 35 Сколько еще мне судьба отмерила старческой жизни, Я не знаю; но ты ее скрась мне хотя бы надеждой, Первый мой внук, что назван отцом по имени деда! Мальчиком вижу тебя, и юношей скоро увижу; Может быть, доживу до того, что увижу и взрослым 40 Если же нет, то надежда при мне, и она не напрасна, Что не устанешь и ты, как отец твой и дед твой когда-то, Трудных искать венков, чтобы той же тропой красноречья Следовать ввысь, по которой и я восходил, и за мною Твой проконсул-отец [293] и дядя твой, ставший префектом. 45   Все читай, что стоит читать; скажу и об этом. Прежде всего, тебя ждут творенья отца «Илиады» И несравненный Менандр. Повышай и усиливай голос, Чтобы продуманный ритм обнаружить в ритмической речи. За выраженьем следи. Когда с расстановкой читаешь, 50 То проясняется смысл и является в вялости сила. Ах, когда доведется и мне услыхать твое чтенье? Много уже позабыл я стихов и много рассказов Давних времен, и трагических фраз, и комических вычур, И песнопений для лирной игры; а ты их напомнишь, 55 И оживишь мальчишеский дух в дряхлеющем сердце. Вслед за тобою, мой внук, повторю я и мерного Флакка, [294] Вновь заучу возвышенный звук Мароновой песни; Также, Теренций, и ты, отборным украсивший слогом Отчий язык, по сцене скользя на плоской подошве, [295] 60 Вновь развлечешь старика живою игрой разговора; И уж послышалось мне обличение злодейств Катилины, [296] И полоса двенадцати лет встает пред очами С той поры, как поднял мятеж при Катуле Лепид И разразилась война и с внешним врагом и с домашним, 65 Коей зачинщиком был иберийский изгнанник Серторий.   Все это дед говорит не спроста, а по опыту. Много Я обучал молодых умов и многим питомцам Добрым питателем был. Я следил их младенческий лепет, На руки их принимал от груди кормилицы нежной; 70 Как становились младенцы детьми — я острасткой и лаской Их побуждал легким шагом всходить на тернистые тропы И ожидать на них сладкого плода от горького корня. Как подрастали они и юность была на пороге — Я им воспитывал нрав, обращал к наукам, к искусству 75 Речи, — хотя и они безо всякой склоняли охоты Шею под тяжкую власть и губу от узды воротили. Трудная выдержка, горький искус учителю нужен, Чтобы пожать наконец успех долгожданный, но редкий И нежестокой рукой довести непокорных до цели. 80 Все это я перенес, и дождался, что время настало — Стали отрадой труды, и привычка смягчила невзгоды, И в завершенье пути я был призван к священному долгу — Стать наставником Августу, быть во дворце господином, И в золотой сени облечься за почестью в почесть. 85 Пусть Немезида простит, пусть Фортуна позволит мне шутку: Разве не я над державою правил, когда мой питомец, Пурпур и скипетр нося, покорялся учителю с трона И полагал наш сан своего, августейшего, выше? Выросши, мой ученик его еще больше возвысил — 90 Квестором стал я при нем и отце его, властном над миром, Две префектуры объял, достиг курульного кресла, В шитую тогу облек первозванного консула титул, В летопись имя свое над должным вписавшего годом. Вот какою судьбой уготовал твои достиженья 95 Дед твой, консул Авсоний, твой путь пред тобой освещая. И без того над тобою сияет отцовская слава, И украшеньем способная стать и бременем сыну, — Но и от нас ты наследуешь честь; так пусть она будет В легкость тебе, а не в тягость и даст тебе силы подняться 100 В высь, где сулит тебе жизнь твой собственный консульский жребий!

К ФЕОНУ, О СЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ [297]

  Тот, чьей указке теперь послушен и царственный скиптр, Шлет Авсоний привет поселянину-другу Феону.   Как поживаешь, поэт, на своем краю ойкумены, Пахарь песков, ведущий свой плуг по самому краю 5 Тех окраинных вод, куда опускается солнце? Как поживаешь в лачуге своей под соломенной кровлей, Где выедает глаза смоляная очажная копоть? Как твои Музы и как Аполлон, предводитель их хора, — Музы не те, которых вспоил геликонский источник, — 10 Те, что явились на свет из обильной груди Клементина [298] Для вдохновенья певцов, неспособных к иным вдохновеньям? Ты в своем праве: никто не предъявит своих притязаний К строчкам, в твоих устах звучащим куда смехотворней. Даже и эти стихи, чтобы мог я за них не стыдиться, 15 Ты читай за свои, — и впрямь они станут твоими.    Что ты поделываешь на Медулльском своем побережье? Верно, торгуешь опять, по малой дешевке скупая Все, что сможешь потом продать за безумные деньги: Белого сала круги, воска жирного тяжкие слитки, 20 Груз нарикийской смолы, [299] нарезанный тонко папирус И освещение хижины — факелы с чадною вонью? Или дела у тебя поважней — и ты уже ловишь В вашей округе воров, и воры, страшась наказанья, В долю тебя принимают, а ты, с твоим милосердьем, 25 Кровь людскую щадя, берешь с похитителей откуп, И называешь ошибкой вину, и плату взимаешь С кражи, и так из судьи становишься сам скотокрадом? Или же с братом своим ты вздумал в лесном бездорожье Скрытых оленей хитро окружить оперенною сетью? 30 Или в засаде ты ждешь кабана, которого поднял, Громким криком крича? Однако будь осторожен И не сходись в рукопашном бою с клыком его быстрым! Это изведал твой брат, который, вздернув одежду, Глазу являет постыдный ущерб на невыгодном месте 35 И обнажает свой зад, пробитый клыком посредине. Тем он, однако, и горд, и красуется славною раной Перед Урсином [300] своим, и Гедиппой, и сыном Йовина, И пред Таврином, который поет ему древнюю славу Мужа, сразившего встарь в Калидоне Оленского вепря, 40 Или того, перед кем эриманфское чудище пало. Только уж ты, я прошу, не пленяйся лесною забавой, Ловчих утех не ищи, не следуй опасным примерам, Чтобы Венера в тебе не оплакала вновь Цинирида. [301] Ты ведь и впрямь похож на него: и белою кожей, 45 И золотою волною волос, упавших на плечи, Нежною грудью своей, животом и гладким и гибким, Плавно округлым бедром и голенью, словно блестящей, — От головы и до ног таков ты отменно прекрасен, Как в стародавние дни на цветами пестреющей Этне 50 Бог-похититель, [302] который унес из девичьего круга Дочь богини Део, восстав из стигийских ущелий.   Или ты понял и сам, что охота — опасное дело, И перешел на рыбную ловлю? Недаром в соседних Думнотонийских местах у тебя такое обилье 55 Снасти: остроги, и сети, и лески различных названий, И невода, чтоб накинуть узлы на Нерееву паству, И земляным червяком наживленные острые крючья. Вот достоянье твое — толстей же! Недаром повсюду В доме твоем — морская добыча: к тебе притекают 60 Камбала, палтус, тригон, грозящий смертельною раной, Жгучие вкусом тунцы, лигаты с открытой спиною [303] И не долее трех часов хранимые триглы. Или милее тебе блудить с дочерьми Мнемосины, Всех троих или всех восьмерых [304] бередя своей песней? 65 Ну, коли дело дошло до того, — узнай, велика ли Разница у величавых Камен меж нешуткой и шуткой; Я тебе принесу пустячок, смешную загадку, Но не сумеешь ты в ней разобраться на этих страницах, Даже если очистишь себя, десять уксусов выпив, 70 Даже если умом превзойдешь лукумона-самосца, [305] Или возьмешь помощником Разгадчика давнишнего, [306] Тебе раскрыть сумевшего Потомство Кадма черного, 75 Дочь Нила белокожую, И росчерк каракатицы, И книдский узел каверзный. Зови его! и, может быть, Он, грамотей известнейший, 80 Тебе в два счета вылущит Смысл письмеца задорного. Вот стихи: ты и сам, конечно, знаешь, Что размер их — одиннадцатисложник, Да не знаешь, что в нем три разных вида: 85 Первый вид изобрел Фалек когда-то, Отделив от гексаметра начало И прибавив к нему в конце два ямба; Вид второй из гексаметра же вышел, Взявши пять полустоп его зачина 90 И конец за пастушеской цезурой; Третий вид был созданьем девы Сапфо — Он, вторым начинаясь эпитритом, Ставит вслед хориямб и антибакхий. [307] Но тебе уж, Феон, учиться поздно: 95 Да и мне, государеву педанту, Не к лицу обучать стихам плебеев. Так ответь же на мой вопрос, не медли: Он не труден, ответ — в доступных книгах, А не в тайных папирусных ученьях. 100 Если справишься с этою задачей — Будь свободен, храни тебя Вакуна, [308] И не бойся уже, что люди скажут: «Вот Феон, этот скверный стихотворец, Промышляющий славными стихами».

К ФЕОНУ, С ПРИГЛАШЕНИЕМ В ГОСТИ [309]

Шлет Авсоний привет Феону, любезному другу,   В эти влагая стихи все, чего просит душа. Три уже раза Луна сменила копытную упряжь   С той поры, как тебя не было в доме моем. 5 Значит, уже девяносто дней, как тебя я не вижу, —   Летних дней, не забудь, то есть тягчайших вдвойне. «Девять десятков!», могу я сказать, или «десять девятков!» —   Смысл выходит один — года четвертая часть. Целых две тысячи сто шестьдесят часов миновало, 10   А ведь в разлуке тяжел даже единственный час. Древний закон [310] предписал за такое ответчику время   Из-за восьмнадцати сот миль представать для суда. Стало быть, я бы успел и до Рима дойти и обратно, —   А от тебя до меня меньше и дальность и срок. 15 Так тебе жалко покинуть свой дом с тростниковою крышей?   Мне моя вилла и то, право, не так дорога. Или же ты, задолжав за картину с мидийскою битвой, [311]   Не появляешься здесь, так как пустует сума? Честное слово, Феон, четырнадцать звонких филиппов [312] 20   Я предпочту потерять, царский носящих чекан, Нежели дольше терпеть тебя в столь долгой отлучке,   Друг мой, чью дружбу ношу в самой утробе души! Стало быть, или отдай мне обратно персидские деньги,   Чтобы отпал наконец этот постылый предлог, 25 Или возьми у меня еще хоть столько же снова, —   Пусть бедняком, но хочу друга увидеть опять! Так поспеши к корабельной корме, натяни свой опавший   Парус, пусть понесет вдоль медулийской косы Плавную ветер ладью с тобою, простертым на ложе, 30   Не колыхнув, не тряхнув этот увесистый груз, — И на единой приливной волне с берегов Думнотона   Ты проплывешь по реке к нашим кондатским краям, Если не будешь ленив и на смену утихшему ветру   Дашь приказанье гребцам крепче на весла налечь. 35 Будут тебя ожидать у причала телега и мулы,   И довезут до Лука — нийской усадьбы моей. [313] Видишь, как я сумел расколоть цезурою слово? [314]   Так Луцилий писал, так постарайся и ты.

К ФЕОНУ, ПРИ ПОЛУЧЕНИИ ОТ НЕГО ТРИДЦАТИ УСТРИЦ [315]

Я все ждал, что ты ответишь мне на мои шутки насчет твоей недостойнейшей медлительности, но так ничего и не добился: отказал ты мне в этом даре ответной дружбы. И тогда, отыскав изъеденное червями старое мое к тебе послание про устрицы и ракушки, написанное когда-то с такою нарочитою темнотою, этот юношеский свой набросок подновил я старческою рукою, не меняя его забавного и насмешливого склада. Отзовись же хоть на эти знакомые песни, если новые ты осуждаешь своим молчаньем!

Устрицы, Байских достойные вод, [316] разжиревшие в пресной Влаге затонов, куда и морские заходят приливы, — Этот твой дар получил я, Феон, и сейчас перечислю, Стих за стихом, сколько штук этих устриц нашел я в подарке. 5 Трижды колечком сведи большой с указательным палец, Десять поставь Герионов подряд и сочти все тела их, Трижды возьми столько лет, сколько греки сражались под Троей, Трижды количество лун, Эолиде отмеренных Солнцем, Ночи, сколько их есть меж старой и новой Луною, 10 Дни, что проводит Титан в каждом доме небесного круга, Годы, в какие Фенон свой путь совершает далекий, Сроки, какие даны для служенья вестальскому чину, Время, которое пробыл царем дарданийский потомок, Шесть десятых числа сыновей у владыки Приама, 15 Дважды число мужей, амфрисийские судьбы блюдущих, Весь приплод альбанской свиньи под дубовою сенью, Столько ассов, сколько их есть в девяноста триентах, Столько коней, наконец, сколько нужно вазатской телеге. [317] А если в этих описаньях косвенных, 20 Где числа лишь обиняками названы, Твой зажиревший ум вконец заблудится, То вот тебе подсчет, доступный всякому, В котором числа выражены числами: Пятью шесть перемножь иль трижды десять, 25 Иль сложи дважды пять и дважды десять, Иль четырежды шесть и тройку с тройкой, Иль четырежды десять без шестерки, Или две и еще одну десятку, Или дюжину взять и дважды девять, 30 Восемь раз по четыре минус двойка, Или дважды тринадцать плюс четыре, Или восемь да семь да пять да девять, Или взять дважды семь да дважды восемь, Или (ладно, не буду больше путать!) 35 Тридцать штук, единица к единице. Из-под тинистых вод устрицы в ракушках Мне доставят в обед пищу отменную, И в знатнейших пирах милую лакомкам, И к столам бедняков дешево вхожую: 40 Не растет им цена из-за опасностей Рыбакам, средь морей жизнью рискующим, — Их самих принесло море на отмели И укрыло от рук в бурую водоросль. Их тела в скорлупе скрыты двустворчатой, 45 А раскрывшись в пару влаги разваристой, Взор ласкают и вкус млечною мякотью.   Но забрел я на путь, полный опасностей: Муза, Муза, замкни поле папируса, И не дли борозду парнокопытного 50 Тростника, что рожден книдскою зарослью, Чтобы сеять в сухой пахоте черные Семена дочерей Агеноридовых, — Или вовсе сотри белою губкою Темный, всохший в стихи, сок каракатицы. [318] 55 Не хочу я хулить друга-дарителя, Чтоб не стоил мой стих больше, чем устрицы.

К ФЕОНУ, ПРИ ПОЛУЧЕНИИ ОТ НЕГО ЯБЛОК И СТИХОВ [319]

Консул Авсоний привет посылает поэту Феону. Яблоки ты мне прислал — их спелость золотом блещет;   С ними прислал ты стихи — тяжесть свинцовая в них. Mala — названье плодам, и mala — стихи назову я:   Долог ли, краток ли слог — сам догадайся, Феон, Прощай, Феон, богам подобный именем, Но также и бегущему от гибели.

К АКСИЮ ПАВЛУ, О ГОРОДСКОЙ ЖИЗНИ [320]

Если бывает поэт хоть когда-то достоин доверья,         Не вечно предан вымыслу, То и тебе, дорогой мой, воспитанный Музами, Павел,         Сам ныне их питающий, 5 Словно отец, или любящий дед, иль прадед, иль пращур,         Подобный Аргантонию, [321] — То и тебе не к лицу забывать о своих обещаньях, —         Феб учит нас правдивости И, позволяя Каменам подчас и безумные речи, 10     Сам прямо правит борозду. Так что не требуй назад тобою данного слова —         Прибудь меня порадовать: Или на веслах оттуда, где волны морские Гарумна         Несет, приливом вздутые, 15 Или в повозке — оттуда, где путь по пескам пролегает         В воинственную Блавию. [322] В эти хотим мы поля отправиться тотчас же после         Христова Воскресения: Я не люблю многолюдства и буйства, а здесь перед нами 20     На перепутьях города Все переулки народом кипят, все площади вспухли,         Забывши зваться площадью, [323] Эхо не знает, которому вторить из спершихся криков:        «Стой! прочь! давай! держи! спеши!» 25 Там два вола с непосильной телегой, там хряк грязнорылый,        Там пес несется бешеный, — Даже в свой дом заберись, даже в дальние комнаты скройся:        Все не уйдешь от грохота! Вот какие докуки, противные мирному нраву, 30    Нас гонят прочь из города, — В милые сердцу поля, где покой человеку отраден        И в деле и в безделице. Там ты хозяин себе, хочешь — делай, а хочешь — не делай,        Что заблагорассудится. 35 Ежели это тебе по душе — приезжай, нагрузившись       Мусическими грузами: И элегический стих, и гексаметр, и ямб, и эподы,       Комедию, трагедию, — Все добро на телегу взвали: у нас, у поэтов, 40   Она под ним не сломится! С тем же оружьем и я тебя жду: померимся силой        По-честному, как эллины!

К АКСИЮ ПАВЛУ, ПИСЬМО ДВУЯЗЫЧНОЕ [324]

  Я, элладической Мусы причастник и римской Камены. Шлю на диглотте [325] привет, Авсоний, Аксию Павлу.   Как я неладно живу! Обольщаясь пустою эльпидой , [326] Можно ли педзы [327] шутить, старея из гемара в гемар? [328] 5 Здесь, в сантонских полях, где царит аксенический криос , [329] Я, тромерос , [330] брожу и дрожу, коченея талантом, Для нежноплокамных [331] став Пиерид плохим ферапонтом . [332] Педы [333] сковал мне мороз, одонты [334] скрежещут от стужи, Гея [335] покрыта хионом , [336] не пышет гестия [337] жаром, 10 Ригос [338] вдвойне холодней из-за песен холодных аэдов . [339]   Янус, однако, раскрыл календарь; и вот в новогодье Я эпистолию шлю стихотворную филосу [340] Павлу. Вы, кого родила Мнемосина в своей диадеме , Девять речистых адельф [341] в венках из чистейшего крина, [342] 15 Одушевите мне френ [343] шутоватой комической одой И над челом раскиньте моим триумфальные птеры ; [344] Ясный фаос [345] просияйте певцу в его скейскую [346] душу, На миксобарбарский [347] лад сгармонируйте к логосу логос! [348] Если бы Аксия Павла, насельника этой же хоры , [349] 20 Я обошел бы стихом, то подверг бы себя немесиде . [350] Он мне во всем гемиох : [351] оценить и австеры [352] и педзы В нашей словесной палестре [353] сумеет он лучше любого. Ныне же он эремитом [354] живет в отдаленной Кребенне, [355] Где ни стафилы [356] не зреют, ни лесха [357] ему не услада — 25 Ни в диалоге беседника нет, ни в симпосии хмеля: С милою Музой сам-друг он ропщет на праздную схолу . [358]    Полно, Павел, мой друг! довольно мы вынесли понов , [359] На агоре [360] разбирая дела и на кафедрах сидя Пред непослушной толпой неанисков ; [361] а много ли толку? 30 Между тем, иссыхает в артериях юная гема , [362] Нас уже можно геронтами [363] звать, затуманился опсис , [364] Меньше и меньше в суме статеров [365] на разные траты: Ведь человек апаламный [366] с трудом залучит себе кердос [367] — Трудно деньгу наживать при клиническом [368] образе жизни. 35 Будем, однако, мой друг, благодушны: не станем порочить Мойру — и Лета сокроет от нас и пению [369] и поны . Ну, а панкаллистон — лучше всего! — что при нас неотлучны Спутницы-Музы и с винным кратером и с винным фиалом — В дружном их фиасе [370] ты обретешь утешенье от скорби. 40 Здесь же будут дары и Деметры Аглаокарпы , [371] Вкусный кабаний креат [372] и винные чаши, в которых Пенится нектарный ойн , [373] сколько любо усталой кард и и [374] Так гедонически мы и продлим эйс полла наши эте , [375]           Покуда силы есть, и Парок 45               Нэмата порфиреа плэкетай . [376]

К ПОНТИЮ ПАВЛИНУ, ПИСЬМО С ХВАЛОЮ [377]

Шлет Павлину Авсоний привет. Размеру угодно,   Чтобы из наших имен первым стояло твое. Так ведь оно стоит впереди и в консульских списках,   Так ведь и кресло твое в шествиях раньше несут, 5 Так и стихам награда твоим — перевитая пальма:   Слабым созданьям моим эта неведома честь. Что же достойно во мне почтенья? Одни лишь седины!   Только чт о из того? Лебедю ворон не брат. Пусть хоть тысячу лет живет индийская птица — 10   Ей не сравниться с твоим блеском, стоокий павлин, Больше лет за спиной, но меньше во мне дарованья:   Наша Камена твою Музу приветствует, встав. Будь же здоров и прощай, и пусть дадут тебе боги   Столько же счесть январей, сколько и нашим отцам.

К ПОНТИЮ ПАВЛИНУ, ПИСЬМО С УПРЕКОМ

  Так, Павлин! мы стряхнули ярмо, под которым ходили, Это ярмо, одно на двоих, нетяжелую шеям Скрепу, покуда вдвоем мы бок о бок шагали согласно. Эта ноша лежала на нас столь долгие годы, 5 И ни единый обманчивый слух, ни одна укоризна, Ропот, обида — ничто ее не заставило дрогнуть. Так была нам чужда подозрительность, вредный советник, В правдоподобную сеть сплетающий мнимые вины! Добрым было ярмо, его и родители наши 10 Всю свою жизнь пронесли от младенческих лет до преклонных И завещали своим сыновьям на долгую память, Чтоб неразлучными быть до самой разлучницы-смерти. Были мы впрямь неразлучны, пока улыбалась нам верность, И без заботы блюлось все, что друг блюдет перед другом; 15 Сами нас ноги несли по пути, одному для обоих. Легким было ярмо: под ним не стали бы биться Даже Марсовы кони в кровавом хлеву Диомеда, Даже те скакуны, что в узде небывалого Солнца Вскинувшись, свергли в поток Фаэтона, сраженного громом. 20 Вот какое ярмо мы стряхнули, Павлин; а повинны В этом не оба, а только один. Для меня, как и раньше, Было бы счастьем склониться под ним — но товарища в ноше Более нет у меня, и мне без равного рядом Тяжко нести одному, что нетяжко бывало обоим. 25 Дух все тот же во мне, силы те же, и только возможность Стала не та: была на двоих рассчитана тяжесть, И налегает на плечи мои удвоенным весом. Так заболевший член заражает здоровые члены, Как он ни мал, и расходится боль по целому телу, 30 Самый дальний сустав расслабляя постылым бессильем. Пусть, однако, я рухну под ношей, но старая дружба В сердце жива, покуда я жив и покуда надеюсь, Что и товарищ мой вспомнит о ней и с отрадой вернется.   Ах, нечестивец! ты мог у Фесея отнять Пирифоя, 35 Мог Евриалу внушить расстаться с соратником Нисом, Ты и Пиладу бы подал совет оставить Ореста, И сицилиец Дамон не сдержал бы обетного слова. Как обманулся народ! каким разочарованьем В лучших надеждах на нас омрачились лучшие люди! 40 Добрые нам говорились слова, о нас поминали Рядом с теми, чью дружбу прославила чтимая древность: Нам уступал свое место Пилад, фригийского Писа Меркла краса, и Дамон не гордился обетной порукой — Наш был ярче пример, и разве что были сравнимы 45 С нами герой Сципион и Лелий, сединами мудрый. [378] Общими мнились и наши заботы, и наши желанья; Разных были мы лет, а казалось, что ровнями были, И разлучить бы нас было трудней, чем царю македонян Узел тот роковой развязать меж ремней колесничных, 50 Где заплетались концы, скрывая от взгляда начала. Уж не случилось ли нам обидеть богов похвальбою И на себя за это навлечь Рамнусийскую деву? Так когда-то она, укрощая царя Арсакида, От непомерных побед в спесивые впавшего речи, 55 Бросила вспять мидийскую рать от земли Кекропидов, Где уже мнился трофей, вознесенный над попранным греком. Встав ей навстречу сама, пылая аттической местью. О Немезида, тебе ль славнейших терзать Ромулидов? [379] Нет: на мидийцев ступай, на арабов ступай, через черный 60 Хаос туч грозовых, но римских имен не касайся! Там иных найдешь ты друзей для своих покушений, Там твоя ненависть, там твоя желчь, кипящая ядом, Пусть себе ищет сердца, твоим доступные козням! Но ни Авсоний тебе, ни Павлин да не будут добычей: 65 Им, в золоченых плащах, в священных порфирах Квирина. Им не пристало терпеть божества чужеземного злобу.    Впрочем, зачем я вотще поминаю чудовищ Востока? Западный Таг виною всему, Барцинон финикийский, Снежная цепь Пиреней, что встала от моря до моря, 70 Та чужая земля, что широкой легла полосою Там, под солнцем чужим, за горами, реками, стенами, Весь огромный простор земли и небес, разделивших Эмеритийскую Ану и вольные струи Гарумны. Если бы между тобою и мной не такая лежала 75 Дальность (хотя для того, кто в невольной томится разлуке, Все расстоянья длинны), то сама постаралась бы дружба Сблизить края, меж страной и страной перекинуться словом, С отчей стены угадать вдалеке и лицо, и одежду. Так Бурдигала лежит в полпути от Сантона к Агинну [380] 80 И к племенам, что пашут поля в аквитанских равнинах; Так двойной Арелат на равном стоит расстоянье Между Виенной в альпийских горах и приморским Нарбоном, А от Нарбона — прямой уже путь к пятиградью Толозы. Будь между мной и тобой дороги, подобные этим, 85 Я бы рукой до тебя дотянулся, в объятии сжал бы, И до твоих ушей мое долетело бы слово.    Ну, а теперь за грядой Пиренеев, за мраморным кряжем Ты в Цезарее Августе [381] живешь, вблизи Тарракона Тускского, близ Барциноны, стоящей над устричным морем. [382] 90 Я же сейчас живу на покое: меня отделяют Три реки тройною волной от Бурдигалы людной. Вижу кругом я холмы виноградные, тучные пашни, Милые сердцу селян, дубраву с трепещущей тенью, Светлый луг и шумный народ из ближней деревни. 95 Вот каковы у меня усадьбы в Новерском округе — Обе рядом стоят и весь год по-разному манят. Там безморозна зима, а тут и в знойное лето Легким дыханьем несут аквилоны прохладную свежесть. Но вдалеке от тебя и времен череда безотрадна: 100 Нет цветов по весне, жжет землю Сириус летом, Скудным осенним садам чужды ароматы Помоны. И омрачают январь проливные дожди Водолея.    Милый Павлин, ты понял, как ты виноват предо мною? Я-то к тебе неизменен, во мне как есть, так и будет 105 Та любовь, какую всегда питал я к Павлину, То согласие душ, что меж нашими было отцами. Если под силу кому натянуть тетиву Одиссея Иль размахнуться копьем, привычным деснице Ахилла, — То и богине раздора под силу разбить нашу дружбу. 110    Впрочем, зачем я слагаю в стихи столь мрачные строки И не хочу обратиться душой к утешительным мыслям? Прочь, напрасный страх! Я верю, я истинно верю: Ежели Бог-Отец и Бог-Сын благосклонны к желаньям Тех, кто хочет добра, ты вернешься по этой молитве, 115 Чтобы не плакали мы о твоем разоренном именье, Ныне по ста господам расточившем Павлиновы средства, Ни о Павлине самом, на дальних испанских дорогах Старых друзей позабывшем и сердце открывшем для новых. Так воротись же ко мне, дорогой мой и самый любимый! 120 Наши мольбы, обеты, предчувствия — все тебя кличет. Поторопись, покуда ты юн, покуда не столько Стар я, чтоб сил не хватило моих приветствовать друга. О, когда долетит до меня эта весть, эта радость: «Едет, едет Павлин! Уже у него за спиною 125 Снежный край иберийский; уже он в полях у тарбеллов; Вот его принял под кров Гебромаг; [383] а вот он в поместье Брата, как гость дорогой; а вот он плывет по Гарумне; Ближе; уже на виду; уже повернул; подплывает; Вот он у пристани стал, сбежавшимся полной народом; 130 Вот он идет, раздвигая толпу, что теснится навстречу; Вот миновал он свой дом; на твоем он пороге; стучится!» Верить ли? Или любовь лишь тешится праздною грезой?

К ПОНТИЮ ПАВЛИНУ, ПИСЬМО С ПРОСЬБОЙ [384]

   Я уже думал, Павлин, что письмо мое, полное жалоб, Тронуло сердце твое, преклонило упорную душу, Мягким упреком тебя побудило к ответному слову. Нет: как будто язык связал ты священною клятвой, 5 Ты, Павлин, молчишь, и молчанье твое нерушимо. Может быть, трудно тебе или стыдно писать, потому что Друг от тебя, как отец, сыновнего требует долга? Робким оставь этот страх, ничто пусть тебя не тревожит: Смело прими привет и смело ответствуй привету! 10 Если же есть над тобой угроза какой-то измены Или с допросом к тебе подступает незваный досмотрщик, То исхитрись и тайно скажи, чего явно не можешь. Дева, лишась языка от насильства фракийского князя, Горе свое излила на вытканной ей плащанице, 15 И молчаливый челнок открыл преступление свету. Та, что стыдилась любви, доверила тайное чувство Яблоку, зная, что плод умеет бывать молчаливым. Выкопав ямку в земле, поведал ей царский служитель То, чем царь нехорош, и земля до поры это скрыла, 20 И лишь потом это выдал камыш, колеблемый ветром. [385] Можешь писать молоком: бумага подсохнет, и буквы Станут на ней не видны, а над жаром золы — потемнеют. Можешь взять лаконскую трость, [386] пергаментной лентой Круглый бок перевить, как делали в Лакедемоне, 25 И написать по ней стих, а потом размотать и увидеть, Как рассыпаются буквы из слов, теряя порядок, Но, как навьешь на такую же трость, все сложится снова. Тысячи способов есть, чтобы скрыться от глаз посторонних, Всю старинную тайнопись рад бы тебе преподать я, 30 Если действительно ты, Павлин, боишься, что дружба Наша опасна тебе. Твоя Танаквиль не узнает; До остальных и дела нам нет; не оставь же, прошу я, Это письмо без ответа. Не я ль, как отец твой, не я ли Дал тебе первые знанья и дал тебе первую славу, 35 Ибо открыл тебе путь к Аонийских сестер хороводу?

К ПОНТИЮ ПАВЛИНУ, ПИСЬМО ПОСЛЕДНЕЕ

   Вот и в четвертом письме я несу к тебе те же упреки, Твои охладелый слух тревожа ласковой речью, Но ни единый доселе листок от друга-Павлина Мне не порадовал глаз начертаньем приветного слова. 5 Чем заслужили отверженье это несчастные строки, Долгим таким и надменным таким презреньем казнимы? Недруга недруг — и тот на своем привечает наречье Грубом, и слово привета звучит средь лязга оружий. Камни дают человеку ответ; от сводов пещеры 10 Звук отлетает; леса оглашаются призрачным эхом; Стонет прибрежный утес; ручей лепечет журчащий; Колкий кустарник шумит жужжаньем гиблейского роя; В береговых камышах пробегает мусический трепет, [387] И с верховым ветерком сосновая шепчется хвоя. 15 Стоит чуткой листвы коснуться летучему Эвру, Как Диндимейский напев огласит Гаргарийские рощи. [388] Нет в природе немот. Ни одна поднебесная птица, Зверь ни один не лишен языка: шипят, пресмыкаясь, Змеи; подобием голоса дышат подводные твари; 20 Звоном удару ответит кимвал; проснется в подмостках Гул под пятой плясуна; взревут тугие тимпаны; Мареотийские систры [389] поднимут Изидину бурю; И не умолкнет вовек в сени додонской дубравы [390] Меди бряцающий звон, которым тяжкие чаши 25 Мерно дают послушный ответ ударяющим прутьям. Ты же, словно рожден в безмолвном Эбаловом граде, Словно мемфисский тебе Гарпократ уста запечатал, [391] Ты, Павлин, молчишь и молчишь… Твой стыд мне понятен: Чем промедление дольше твое, тем глубже провинность, 30 Чем стыднее молчать, тем труднее нарушить молчанье, Долгом долг отплатив: так праздность питает пороки.    Что же мешает тебе написать хоть два краткие слова, Только «привет» и «прощай» — два слова, несущие радость? Я не прошу, чтобы ты расшивал на длинных страницах 35 Ткань бесконечных стихов иль сплетал многословные речи, Разве лаконяне встарь одной-единственной буквой, [392] Хоть и скрывавшей отказ, не смягчили царского гнева? Дружба и в краткости есть — Пифагор, многократно рожденный, Так говорил; и когда перед ним со спорщиком спорщик 40 В долгих тягались словах, ответ он давал односложно: «Да» или «нет». О, лучший предел любых красноречий! Нет ничего короче и нет ничего полновесней Двух этих слов, чтоб принять, что надежно, отвергнуть, что зыбко. Только молчание — зло, а краткость — залог убежденья. 45   Впрочем, тогда зачем же я сам пишу так пространно? Две несхожие есть ошибки, и обе опасны: Много болтать и много молчать: виновны мы оба. Но не могу я молчанье хранить, потому что свободна Дружба моя и правда для нас дороже ласкательств. 50   Милый, милый Павлин, ужели ты так изменился? Так изменило тебя чужое далекое небо, И Пиренеев снега, и васконские дикие чащи? О, иберийцев земля, какою проклясть тебя клятвой?! Пусть пунийцы тебя разорят, Ганнибал тебя выжжет, 55 Пусть с войною к тебе вернется изгнанник Серторий! Как! неужель отчизны красу, сената опору Скроет навек бильбилийская глушь, калагуррские скалы Или сухая Илерда, над пенной водой Сикориса По каменистым холмам разбросавшая груды развалин? [393] 60 Вот где решил ты, Павлин, зарыть и сенатскую тогу, И остальные дары, какими почтен ты от Рима! Кто ж, разрушитель дружб, запретил тебе вымолвить слово? Пусть за это язык его будет вовек бессловесен, Будет безрадостна жизнь, пусть сладкие песни поэтов 65 Слух не ласкают его, ни скорбная нега свирели, Крик зверей, мычание стад, щебетание птичье, Или же та, что скрылась из глаз в пастушьей дубраве И утешает людей, повторяя их жалобы, — Эхо! Скорбен, нищ, одинок, пусть бродит он, речи лишенный, 70 В корчах альпийских хребтов — таков, как по древним преданьям Некогда Беллерофонт [394] блуждал, обезумлен богами, По бездорожным путям, где ни люда, ни следа людского. Вот пожеланье мое! беотийские Музы, услышьте Эту мольбу, и певца воротите латинским Каменам.

ОТВЕТ ПАВЛИНА АВСОНИЮ [395]

Перевод Ф. Петровского *

Вот уж ко грубым жнецам подошло и четвертое лето,   Да и мороз леденил столько же раз все кругом, Но от тебя не читал я за это же время ни слова   И не видал я совсем рукописаний твоих, — 5 Вплоть до того, как пришло, на счастье мне, снова посланье,   И долгожданные вновь я получаю дары. Правда, из разных цветов тройное письмо твое свито,   Но во единую ткань сплел ты размеры его. Всяческих горечь твоих упреков мне подсластила 10   Искренность их, и любовь строгость смягчила судьи: Мягкое слово отца мне умерило резкость укоров    Ласкою, и приговор твой не обидел меня. К выговору твоему вернусь я, однако, но веский    Пусть героический стих будет меня защищать. 15 Опережают его покамест лишь несколько ямбов    И отвечают тебе разным посменно стихом. Я посылаю привет стихом элегическим; дальше    Путь уступая другим, он замолкает сейчас. Зачем велишь ты к Музам, мной отвергнутым,           Отец мой, снова прибегать? Каменам, право, с Аполлоном места нет           В сердцах, Христу приверженных. С тобой в согласье прежде, в меру сил своих,           Но не с твоею мощью, звал 25 Глухого из пещер дельфийских Феба я,           А с ним и Муз божественных, И бога даром слова одарить меня           В нагорьях и лесах просил. Теперь с иною силою сильнейший Бог 30      Мне нравы изменить велит, За дар свой с человека ныне требуя,          Чтоб жизнь Отцу мы отдали. Делам ничтожным предаваться в праздности          И вздорным сочинениям 35 Он запрещает нам законом собственным          И зреть велит нам свет его, Как нам поэты, мудрецы и риторы          Умы темнят уловками, Сердца пустыми заражая мыслями 40      И оснащая лишь язык. Не направляют нас они к спасению          И к истины познанию: Кто мог бы в людях правду иль добро познать,          Не зная блага высшего, 45 Огня добра, истока правды — господа,          Который зрим лишь во Христе? Он — истинный нам светоч, путь наш жизненный,         Мощь, доблесть, ум, рука Отца, Он — солнце правды, благ источник, Бога цвет, 50     Создатель мира, божий сын, Податель жизни смертным людям, смерти смерть,          Наставник добродетели. Он — бог наш, человеком ставший ради нас          И, дав свою одежду нам, 55 Людей навеки сочетавший с Господом          Взаимным единением. И вот, когда он озарил сердца людей,          Блеснув с небес сиянием, Смывает злую грязь он с тела нашего 60      И обновляет души нам. Родник утех бывалых заменяет он          Водою чистой радости, Себе ж велит отдать, по праву Господа,          Сердца, уста и наши дни, 65 Стремится мысль и веру обратить к себе          Со страхом и с любовию. Пустые бури, что вздымает жизни труд          В путине века нашего, Смиряет вера в Бога и в грядущий век. 70     Что нами, видно, презрено, Не отвергает вера как ничтожное,          Но убеждает, что ценней На небе отданное Господу Христу,          Который большим нам воздаст, 75 Чтоб то, что дали мы, иль, лучше, вверили,          Нам возместить сторицею. Должник надежный, он своим верителям          Долги отдаст с избытками, И с прибылью от Бога тот окажется, 80      Кто пренебрег земным добром. Того, кто Богу предан честно, искрение           И кто ему доверился, Ты совращенным не считай бездельником,           Не обвиняй в нечестии. 85 Христианину можно ль нечестивым быть?           А благочестье свойственно Лишь христианам, ибо нечестив лишь тот,           Кто во Христа не верует. И, в благочестье наставляемый, могу ль 90       Я не считать отцом тебя, Кого я почитать и восхвалять всегда           Обязан волей Господа? Ты воспитал, возвысил, научил письму           И слову, тогу дал мне, честь, 95 Ты вывел в люди, ты кормил и пестовал,           Патрон, учитель, мой отец, — Но вот за то, что долго я отсутствую,           Коришь меня и сердишься. Но, по нужде ли это иль по прихоти, 100     Все это извинительно. Прости же другу, коль живу я с пользою,            Поздравь, коль всем доволен я.    То, что отсутствую я из отечества целых три года, Что для блужданий своих я другие края себе выбрал, 105 Вовсе о нашем забыв содружестве в годы былые, Сердит тебя, и меня отечески ты упрекаешь. Я понимаю твои задушевные чувства и мысли И благодарен тебе за гнев, порожденный любовью; Я бы хотел, чтобы просьба твоя о моем возвращенье 110 Мне исполнимой была. Но могу ль я подумать об этом, Если молитвы свои воссылаешь ты вовсе не к Богу, Но в своей тщетной мольбе обращаешься к Музам Кастальским? Волею их не вернешь к себе ты меня и в отчизну: Вздорную просьбу твою, с какой прибегаешь ко вздорным 115 Музам глухим, унесет у тебя дуновение ветра. Эти пустые мольбы развеваются вихрями бури И в облаках пропадут, коль не Богу ты их посылаешь, Не проникая в чертог царя небесного звездный.    Ежели ждешь ты меня, воззри на того ты с молитвой, 120 Кто потрясает грозой небес огневые высоты, Молнией блещет тройной и вотще не грохочет громами, Кто ущедряет с небес дождями и солнцем посевы, Кто надо всем и во всем нераздельно всегда и повсюду — Сей вездесущий Христос, управляющий всем мирозданьем, 125 Тот, кто и держит и движет умы, кто и время и место Определяет нам всем. А когда его воля желаньям Нашим противна, склонить к измененью ее помогает Наша мольба. Что меня укорять? Коль тебе не угодно Дело мое, то оно, не во грех будь сказано, божье: 130 Богу угодно мои направлять и улаживать мысли. Ибо, коль вспомнить, каким я был в предыдущие годы, То признаюсь пред тобой, что теперь совершенно иным я Стал, чем в то время, когда не считали меня совращенным, Хоть я и был совращен, туманами лжи ослепленный, 135 Бога не ведал, глупец, и питался тлетворною пищей. [396] Это простительно мне, ибо тем скорее дано мне Было познать, что меня обновляет верховный Создатель. И по-иному совсем я живу: не увидят, надеюсь, Здесь поврежденье ума, в заблуждение впавшего, если 140 Сам я открыто признал и сознался по собственной воле В том, что я жизнь изменил не по собственному разуменью. Мной руководит теперь новый разум, не прежний мой разум, Но обратившийся в мой по воле Бога, и если Видит достойными Он и мысли мои и поступки, 145 Благодарю я тебя и тебя первым делом я славлю За наставленье тому, что Христу оказалось угодным.    Вот почему поздравлений я жду от тебя, а не жалоб, Раз твой питомец Павлин, взращенный твоими трудами, Бывший за сына тебе, чего отрицать ты не станешь, 150 Даже считая меня совращенным, так изменился, Что угождает Христу, оставаясь, однако, при этом Верным Авсонию; он прославит тебя непременно И принесет тебе плод с твоего же дерева первый.    Так что не сетуй, прошу, не губи величайшей награды 155 И не гнушайся добром, которого сам ты источник. Нет, не мятежен мой ум, но ведь так же я чужд одинокой Жизни, которую вел, как ты пишешь, в ливийских пещерах Всадник Пегаса; [397] хотя иные, ведомые волей Бога, в пустыни идут, подобно философам древним, 160 Для размышлений и Муз, как и ныне те, кто душою Чистою принял Христа, усердствуют, так поступая. Не скудоумие их и отнюдь не врожденная дикость Гонит в пустынных местах обитать, но стремление к вышним Звездам небесным влечет взирать на Бога, глубины 165 Истины зреть и досуг, без всяких забот, безмятежный Предпочитать, а шум площадной и хлопот беспокойство, Все, что враждебно дарам, посылаемым Господом Богом, Воле Христа и любви к спасению, их ужасает. Следуют богу они, на дар уповая, который 170 Всем, кто надежду хранит, Создатель воздаст непременно, Если мирской суете их никак одолеть не удастся И коль их пламенный ум доступное взорам отвергнет, Чтобы проникнуть он мог в незримые таинства неба. Видимо тленное нам, а вечное скрыто от взоров, 175 И мы надеждой живем на то, что лишь мысли доступно; Но что является нам под разными видами в мире, Что соблазняет наш взор телесный, мы презираем. Мненье, однако же, тем присуще такое, которым Истины свет и добра уже воссиял и открылась 180 Века грядущего жизнь и дней ничтожество наших.     Но коли слава моя не столь велика, то зачем же Славиться мне? Я по вере своей уповаю. Однако, Если живу я еще на таком прелестном и щедром Взморье, откуда ж к нему явилась внезапно такая 185 Ненависть? Пусть бы мое к нему отвращение стало Праведным! Ради Христа возлюблю я свое униженье. Богом мой дух укреплен: малодушию он не поддастся, Презрел я здешнюю честь, но Христос мне ее возмещает. Не поноси же моих, почтенный родитель, занятий, 190 Будто бы ложных; меня попрекать перестань ты супругой Иль сумасбродством: мой ум смятением Беллерофонта Не поражен, и живу я с Лукрецией, не с Танаквилью. Не забывал я, как ты говоришь, и отчего неба: Кто созерцает, как я, единого вышнего Бога, 195 Помнит о небе всегда. И мы, отец мой, поверь мне, Не забываем о нем, да и разума мы не теряем, Живучи в людных местах. И труды наши, право, достойны Благочестивых людей: ни один ведь народ нечестивый Бога не может познать. Хотя и многие страны 200 Без просвещенья живут, никаких не зная законов, Где же обычаев нет, хоть и диких? Иль чем нечестивость Может чужая во вред быть честным? Зачем же твердишь ты Мне о васконских глухих ущельях, домах в Пиренеях Снежных, где будто бы я прикован к испанской границе, 205 Где мне пристанища нет ни в городе или в деревне Этой богатой страны, простертой до края земного, Где виден солнца закат в глубины вод океана? Но, коль судьбой занесен я в берлоги разбойников, все же Не огрубел я у них, обратившись в такого же точно, 210 Как и они, дикаря, и свирепости их не набрался, Чистого сердца никак порок не коснется, зараза Не запятнает души благочестной; и кто беспорочно В дебрях Васконии жизнь проводит среди нечестивых, Нравов не портит своих, находясь между этих жестоких 215 Жителей. Но почему ж васконцем меня обозвал ты, Если живу, как и жил, не у них, а в соседстве прекрасных Я городов, на местах цветущих и полных народа? Но если мне бы пришлось в краю поселиться васконцев, То почему же тогда это племя, узнав мои нравы, 220 Зверский свой норов сменить на наш не могло бы обычай? Если жилище мое в городах иберийских далеких Ты помещаешь, в стихах отводя ему лишь захолустье, И попрекаешь меня Калагуррой гористой и в скалах Бильбилой скрытой, и холм поносишь пологой Илерды, 225 Будто бы в этих краях я живу, как изгнанник бездомный, Вне и дорог и домов, не считаешь ли это богатством Ты иберийской земли, по незнанью испанского края, Где пресловутый Атлант стал когда-то поддерживать небо И, возвышаясь теперь горой на земельных пределах, 230 Против Кальпы [398] стоит, двойным омываемый морем? Бильбила иль Калагурра с Илердою малого стоят Тем, кто привык к Барциноне и Цезарьавгусте прелестной И к Тарраконе, с высот взирающей гордо на море, Что исчислять города, укрепленные в землях прекрасных, 235 Служит где гранью двойной счастливой Испании море, Бетис течет в океан, Ибер — в тирренские волны, [399] Соединяя в одно разделенные воды морские Там, где по кругу земли мировая проходит граница?    Иль, коль описывать ты принялся бы, мой славный наставник, 240 Области, где ты живешь, замолчишь ли ты блеск Бурдигалы, Вместо нее предпочтя закоптелых описывать бойев? А проводя свой досуг и нежась в мар о йальских термах [400] И наслаждаясь житьем под сенью тенистого леса, 245 Где полюбился тебе уют прекрасного места, Разве ты в курной избе или в хижине, крытой соломой, Там обитаешь в глуши, как бигерр, одетый овчиной? Разве, о консул, презрев своего горделивого Рима Стены высокие, ты пески отвергаешь вазатов? Если поместье твое процветает в пиктонских угодьях, 250 Мне ль горевать, что в Равран перешло авсонийское ныне Кресло курульное иль что уж ветошью стала трабея, Блеск коей все же горит в столице латинской Квирина [401] И среди цезарских тог, расшитых пальмами так же, Все продолжает сиять не тускнеющим золотом вечно, 255 Твой охраняя почет, который не может увянуть? Или когда ты живешь в своем луканском поместье, В доме, который готов со строеньями Рима поспорить, Скажет ли кто, перепутав места соседние, будто Переселился теперь в кондатскую ты деревушку? [402] 260   Хоть надо многим шутить и выдумывать всякое можно, Но ведь чесать языком и скалить недобрые зубы Иль оскорбительно льстить, отпуская коварно остроты, Их приправляя притом ядовитою желчью насмешки, — Это поэтам идет, но ничуть отцу не подходит. 265 Ибо и честь и любовь стремятся к тому, чтоб наветы Сплетен, до чистых ушей проникающих, добрым отцовским Уничтожались умом и чтоб он в сердцах вкорениться Им не давал, отвергая зловредные домыслы черни. В том, чтобы жизнь изменить и оставить привычные нравы, 270 Нет вины: что ведет нас к лучшему — благо. И если Я изменился, то знай, что это мой долг и желанье.    Если добро на порок, на нечистое то, что священно, Скромность на роскошь и честь на постыдную ложь я меняю, — Я малодушен, отвержен и слаб: пожалей же ты друга, Столь развращенного: гнев в душе да пробудит отцовской Нежность, которая вновь образумить должна непременно Блудного сына, на путь наставляя суровым внушеньем. Если ж тебе говорят, как иду по пути, что избрал я, Сердце свое посвятив благому богу и чтимой 280 Власти Христа, как за ним я следую с полною верой, Как убежден я, что Бог уготовал навеки награду Смертным за зло, что они при жизни своей претерпели, Я полагаю, отцу разумному это по сердцу: Он не сочтет заблуждением жить по заветам Христовым 285 Христианину. И мне по душе эта жизнь, и нисколько Не досаждает: глупцом для идущих иною дорогой Пусть буду я, коль решенье мое для предвечного Бога Будет разумным. Ведь век человеческий краток, и тело Бренно, а сам человек вне Христа — лишь призрак и пепел: 290 Что одобряет он или хулит, ничтожно, как сам он; Гибнет он сам, и его заблуждения с ним погибают, И приговоры его умирают вместе с судьею.    Но, если мы в отведенный нам срок не заботимся вовсе С должной тревогою жить по премудрым Христа наставленьям, 295 Поздно будет о том горевать человеку по смерти, Что, опасаясь пустых человеческих бредней зловредных, Грозного он ни суда, ни судьи не страшится, которым Вечного Бога престол одесную Отца занимает И, надо всеми царя, придет по скончании века, 300 Чтобы свой суд беспристрастный творить над народами всеми И чтобы каждому мзду воздать по делам и поступкам. Верую я и страшусь; и спешу, коли будет дано мне, Все прегрешенья свои искупить до смертной кончины; И в ожиданье ее содрогается полное веры 305 Сердце мое, и душа ожидает грядущего в страхе, Как бы в заботах пустых о теле она не погрязла И не осталась к нему привязанной в час, как в разверстом Небе труба возгремит, [403] а ей невозможно подняться Будет на легких крылах, навстречу царю улетая 310 В сонмах блаженных святых в пространства небесного выси, Где они все воспарят, мирские сбросив оковы; К звездам высоким стремясь и летя к ним без всяких усилий, По облакам пройдут они легким между созвездий, Чтобы царя воспевать небесного в высях воздушных, 315 Воинством славным своим Христа восхваляя и славя.    Но опасаюсь того и боюсь я, что день мой последний Сонным застанет меня и погрязшим в бесплодных заботах, Если я жизнь проводить буду, тщетными занят трудами. Как же мне быть, если вдруг, пока я, как во сне, забываюсь, 320 Передо мною Христос засияет в чертогах эфирных И, пораженный лучами его, нисходящего долу С неба отверстого, я, ослепнув от света, унылых Буду убежищ искать в ночной темноте непроглядной? И чтоб в меня не вошло недоверие к Истине, или 325 К нынешней жизни любовь и к мирским влеченье утехам, Или тревоги забот, я решил все эти соблазны Предотвратить и конец положить им в оставшейся жизни. Богу на будущий век я вверил все, что имею, И ожидаю теперь со спокойною совестью смерти. 330 Коль ты доволен, поздравь ты друга с богатой надеждой; Если же нет, то Христу предоставь ты все это одобрить.

 

Эпиграммы

ВСТУПЛЕНИЕ

Перевод Ю. Шульца

Авсоний Феодосию Августу

Если Церера златая вменила посев земледельцу,   Если оружие взять Марс полководцу велит, Вывести если Нептун из гавани флот безоружный,   В это ты так же поверь, как и неверье отбрось: 5 Пусть еще море свирепо бушует, еще не готова   Почва совсем для семян, как и десница для битв. Не сомневайся ни в чем при наставнике добром: совета   Люди хотят; так внемли бога велениям ты. Август велит мне писать, моих он требует песен, 10   Чуть ли не просит; таит силу тот мягкий приказ. Я не имею таланта! Но Цезарь велел: значит, буду;    Что говорить — «не могу», коль он считает — могу? Слабые силы он сам возбуждает, и он помогает, —    Тот, кто велит; и во мне повиновение есть. 15 Богу перечить опасно; стыдливость, однако, нередко    Медлит: и ты бы не раз медлил с подобным себе. Мало того, без приказа все песни излиться готовы:    Книга какая, скажи, хочет не Цезаря быть, Чтоб не сносить ни поэта плохого, ни сотню помарок, 20   Тех, что он вносит всегда, но постоянно скверней? Помни лишь, римлян отец, что твое исполняю веленье:    И в недостатках моих дай извиненье себе.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Перевод Ю. Шульца

3(10). НА ОТРАВИТЕЛЬНИЦУ-ПРЕЛЮБОДЕЙКУ

Шлюха-жена угостила супруга-ревнивца отравой,    Но, заключив, что такой дозой его не убить, К ней примешала она и ртути смертельную меру,    Думая скорую смерть ядом двойным причинить. 5 Коль разделить эти средства, они, разделенные, — яды;    Выпить их вместе — тогда противоядья они. И пока спорили эти смертельные чаши друг с другом,    Гибельный вред уступил силе целительной в них. Тотчас они устремились в пустые извилины чрева, 10   Скользким известным путем пищу извергнули вон. Благостна воля богов! Польза есть и в жене беспощадной?    Так, если хочет судьба, — яд помогает двойной.

4(75). НА ВРАЧА ЕВНОМА [405]

Как-то Евном объявил, что не жить уже хворому Гаю   Тот уцелел (это рок тут виноват, а не врач). Вскоре он Гая увидел, иль мнилось ему, что увидел;   Бледный был Гай и являл смерти подобье самой. 5 — Кто ты? — Я Гай. — Ты живой? — Но тот покачал головою.   — Что же ты делаешь здесь? — Дитом [406] я послан сюда. Знаю я жизнь и людей; потому и пришел за врачами. —   Эти услышав слова, оцепенел наш Евном. Гай же ему: — Не пугайся, Евном! я сказал, да и каждый 10   Скажет, кто может судить, что никакой ты не врач.

5(76). НА ЧЕЛОВЕКА С НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ГОЛОСОМ

Лай собачонок и ржанье коней ты нам представляешь,   Вторишь блеянию коз, вторишь блеянью овец, Шерстью обильных; искусно ты вторишь ослиному реву,   Если аркадские, Марк, нам представляешь стада; 5 Можешь запеть петухом и закаркать горластой вороной,   Можешь скотине любой, птице любой подражать. Неподражаемо ты и прекрасно им всем подражаешь,   Но недоступен тебе звук человеческих слов!

7(44). ГРАММАТИКУ ФИЛОМУЗУ

Книг накупив и составив немалую библиотеку,    Мнишь, ты грамматиком стал и мудрецом, Филомуз? Что ж! собери барбитоны, и плектры, [407] и струны; как только    Все это ты соберешь, — вмиг кифаредом зовись.

9(45). НА СТАТУЮ РИТОРА РУФА [408]

Статуя ритора Руфа здесь высится. Полное сходство!    Нет ни речей на устах и ни мозгов в голове: Не шелохнется, глуха, слепа, — все качества Руфа!    Есть лишь несходство одно: сам-то помягче он был.

11(52). О НЕЙ ЖЕ

«Это — статуя Руфа?» — Коль камень она, то бесспорно.    «Но почему?» — Он всегда камнем бесчувственным был.

14(23). С ГРЕЧЕСКОГО: О ЗОЛОТЕ И ПЕТЛЕ

Некто, желавший покончить с собою, вдруг клад обнаружил.    Петлю, ликуя, он снял — гибели средство своей. Тот же, кто золото спрятал, его не нашел уже больше:    Только веревку нашел, свил — и покончил с собой.

15(81). С ГРЕЧЕСКОГО: «НАЧАЛО — ПОЛОВИНА ДЕЛА» [409]

Начал — полдела свершил. Пусть еще половина осталась, —    Снова начни, и тогда все доведешь до конца.

16(82). С ГРЕЧЕСКОГО: «НЕСКОРАЯ МИЛОСТЬ — НЕМИЛОСТЬ»

Милость, которая медлит, — немилость уже, ибо милость,    Коль поспешает она, милости самой милей.

17(83). О ТОМ ЖЕ САМОМ

Делаешь если добро, делай быстро: что сделано быстро,    Будет и мило; не мил медленной милости ход.

22(91). К ВЕНЕРЕ — НЕУДАЧНИК В ЛЮБВИ [410]

«Что ненавидит, — люблю; ту, что любит меня, — ненавижу;    Нас согласуй, если ты можешь, Венера сама!» Сделаю это легко: сменю их любви и пристрастья,    Ненависть — в той, в той — любовь. — «Нет: я страдаю опять». — Хочешь обеих любить? — «Коль любили бы обе, — хотел бы».    Марк, заруби на носу: хочешь любви — полюби!

24 (72). О ТОМ, КАК АХИЛЛА ХОТЕЛ РАЗБИТЬ МЕРТВЫЙ ЧЕРЕП

Непогребенного череп лежал у дорог перекрестка;    Был он совсем без волос, даже и кожа сошла. Плакали люди над ним, но Ахилла не знал состраданья;    Больше того, он его, бросивши камень, разбил. Камень-отмститель, однако, ударившись в кость, отлетает:    В лоб и в глаза он тому, кто его бросил, попал. Если бы злая рука так всегда направляла удары,    Чтобы метнувший копье им же и был поражен!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Перевод Ю. Шульца

25(9). ОБ ЭТОЙ КНИГЕ

Здесь ты иное прочтешь поутру, а иное — под вечер:    Каждому часу — свое, важное вместе с смешным. В разные краски окрашена жизнь, и разный читатель    Книге сужден, и для всех что-то ко времени есть. 5 Эта страница Венере к лицу, а другая — Минерве,    В той — стоический дух, в этой — звучит Эпикур. Буду по-древнему строг; но над каждой дозволенной шуткой    Повеселится всласть Муза хмельная моя.

26(1). ОБ АВГУСТЕ [412]

Феб могучий — стихов, и Тритония — войн повелитель, Также и ты, что слетаешь на крыльях небесных, Победа, Вы диадемой двойной украсьте лик просветленный, Взору являя венки как награду за мир и за битву. 5 Мощный в войне и в речах, наш Август дважды достоин Чести: пусть славится вдвое, кто может умерить сраженья Музами, кто Аполлоном смиряет гетского Марса, Гуннов, свирепых в бою, а также грабителей вечных Савроматов; а сколько сраженья дадут передышки, 10 Столько же в лагере мирном он Муз посвятит попеченью. Стрелы едва лишь оставив и бросив свистящие копья, К флейтам и Музам искусным стремится рука неустанно: Преобразивши тростник, она упражняется в песне. Это не нежный напев: о сраженьях Одрисского Марса 15 Песнь повествует ужасных, о битвах фракиянки храброй. Радуйся, Эакид! тебя снова поэт величавый Славит, и римский Гомер к тебе прикасается снова.

31(4). ДУНАЙ ОБРАЩАЕТСЯ К АВГУСТАМ

Вот я, Данувий, сокрывший верховье в глубоких ущельях,    Через подвластные вам весь протекаю края: То изливаю свои холодные струи для свевов,    То по паннонской земле, Августов краю, [413] теку, 5 То, наконец, растекаюсь из устья по скифскому Понту, —    Но повсеместно волной вашу я чувствую власть. Пусть же стяжает Валент и вторую такую победу:    Пусть ему Нил вдалеке тайный откроет исток!

32(11). НА ИЗОБРАЖЕНИЕ ЭХО

Силишься тщетно зачем воссоздать мой облик, художник?    Можно ль богиню гневить, что не видал никогда? Дочь языка я и воздуха, мать бестелесная звука,    И, не имея души, голос могу издавать. 5 Звук замирающий я возвращаю в его окончанье    И, забавляясь, иду вслед за реченьем чужим. В ваших ушах я, Эхо, живу, проходящая всюду:    Хочешь меня написать, — голос возьми напиши!

33(12). НА СТАТУЮ СЛУЧАЙНОСТИ И РАСКАЯНИЯ [414]

Кто изваял это? — Фидий: тот Фидий, который Палладу    Сделал, Юпитера; я — третье созданье его. Я — божество «Случайность», немногим и редко известно. —    На колесе ты зачем? — Стать мне на месте нельзя. — 5 Крылья зачем на ступнях? — Я летуча: Меркурия помощь    В счастье могу задержать, если того захочу. — Кудрями скрыто лицо? — Чтоб меня не заметили. — Что же    Лыс твой затылок совсем? — Чтоб не поймали меня. — Спутница кто у тебя? — Она скажет. — Откройся же, кто ты? 10   — Я божество, но меня и Цицерон не назвал; Я божество: за дела и за то, что не сделано, кары    Требую, лишь бы карать: я «Метаноей» зовусь. — Ну, а зачем же она с тобою? — Когда улетаю,    То оставляю ее тем, кто остался ни с чем. 15 Ты, вопрошатель, и сам, коли ты с вопросами медлишь,    Скажешь, что я у тебя здесь ускользнула из рук!

34(13). ГАЛЛЕ, УЖЕ СТАРЕЮЩЕЙ ДЕВУШКЕ

Я говорил тебе: Галла, мы старимся, годы умчались,    Не упускай же весны: девственность — к старости путь. Ты не хотела и слушать, но старость внезапно подкралась:    Дней, что погибли давно, уж никогда не вернуть! 5 Ныне досадуешь ты и жалеешь о прежних желаньях    Или о том, что былой нет у тебя красоты. Дай же объятия мне и забытые радости с ними,    Дай, пусть не то, что хочу, — то, что когда-то хотел.

35(14). О ЗАЙЦЕ, СХВАЧЕННОМ ТЮЛЕНЕМ [415]

Зайца, бежавшего как-то вдоль брега Сицилии, раньше    Псов, что бежали за ним, пес похищает морской. Заяц же: «Есть на меня и на суше и в море погибель, —    Верно, и в небе, коль Пес звезды и там сторожит!»

38(17). О МИРОНЕ И ЛАИДЕ [416]

Ночь у Лаиды раз Мирон просил седой,            Но в том ему отказано. Поняв причину, сажей седину свою            Он всю в цвет черный выкрасил. 5 С лицом все тем же, с волосами новыми            Вновь стал просить просимого. Она же, сопоставив с волосами вид            И рассудив, что он — не он, А может, — он, но, захотев потешиться, 10        Так хитрецу промолвила: «Глупец, что снова просишь, в чем отказано?             Отец твой получил отказ!»

40(19). К СВОЕЙ ЖЕНЕ

Будем жить, как мы жили, жена! никогда не забудем    Слов, что явились у нас в первую брачную ночь. Пусть в нашей жизни тот день не придет, что нас переменит:    Пусть буду юн для тебя, юною будь для меня. 5 Будь я и Нестора старше годами, а ты долголетней    Хоть Деифобы самой, славной пророчицы Кум, [417] — Да не заметим с тобою, что старость настала: и надо    Знать, что такое года, но их не надо считать.

45(26). НА БОГАТОГО ВЫРОДКА

Раздут богатством, спесью весь наполненный          И благородный якобы, Он презирает славных века нашего,          Ценя лишь роды древние. 5 Он Марса, Рема, Ромула-зиждителя          Зовет своими предками, Их обрядить велит в шелка сирийские,          Из серебра ваяет их, Из воска отливает перед входом в дом, 10      На полках держит в атрии. Уверен я: не знал он своего отца,          А мать — так шлюха явная!

52(33). БОГИНЯ ВЕНЕРА

В море явилась, воспринята сушей, и небо — отец мой;    «Рода Энеева мать», [418] здесь я, Венера, живу.

58(41). О ДВУХ БРАТЬЯХ И ИХ ИМЕНАХ [419]

Хрест и Акиндин — два брата; они — близнецы по рожденью. К ним имена не подходят; а чтобы они подходили, Хресту Акиндин пусть даст свое «А», без «А» пребывая:     Верное имя тогда каждый получит из них!

64(42). О ПАЛЛАДЕ И ВООРУЖЕННОЙ ВЕНЕРЕ [420]

Во всеоружье Венеру увидела в Спарте Паллада,    Молвит: «Поспорим теперь, — пусть даже судит Парис!» Ей же Венера: «Меня, всеоружную, ты презираешь, —    Ты, победивши кого, я обнаженной была?»

65(55). ЛАИДА, ПОСВЯЩАЮЩАЯ ВЕНЕРЕ СВОЕ ЗЕРКАЛО [421]

Зеркало я посвящаю Венере, старуха Лаида:    Вечной да будет красе вечным слугою оно. Мне же оно ни к чему, ибо видеть, какою я стала,    Я не хочу, а какой прежде была, не могу.

67(57). О СТАТУЕ ВЕНЕРЫ ПРАКСИТЕЛЯ [422]

Книдскую как-то увидев Киприду, сказала Венера:    «Думаю, что без всего видел Пракситель меня?» — И не видал, и не мог; но железным резцом мы ваяем,    А ведь железо под власть Марсу-Градиву дано. 5 Значит, какой пожелал повелитель увидеть Киферу,    Точно такой же ее и изваяли резцы.

68–75 (58–60, 64–68). О МЕДНОЙ ТЕЛКЕ МИРОНА [423]

1

Телка я. Медной резцом родитель Мирон меня сделал,    Но не издельем себя, — созданной я признаю: Бык покрывает меня, мычит соседняя телка,    Тянется жадный телок вымя мое пососать. 5 Не удивляйся, что я ввожу в заблуждение стадо:    Стада хозяин и сам в пастве считает меня.

2

В вымя холодное что ж ты матери медной, теленок,    Тычешься и молока просишь у меди зачем? Я и его бы дала, когда бы меня изваяли    В части наружной Мирон, в части же внутренней — бог.

3

Что понапрасну, Дедал, изощряешься в тщетном искусстве?    Лучше в меня заключи ты Пасифаю свою. Если быка приманить настоящей ты хочешь коровой,    Самой живою тебе создал корову Мирон.

4

Медная, право, мычать могла бы корова Мирона,    Но опасается тем мастера снизить талант. Ведь, как живую, ваять — это истинно жизни ценнее,    Ибо не бога совсем, мастера дивны дела.

5

Медной стояла я здесь; убили корову Минервы,    Но перелила в меня душу богиня ее. Стала теперь я двойной: частью медной, а частью живою;    Это — художник создал, то, говорят, — божество.

6

Бык, тебя вид обманул: зачем ты меня покрываешь?    Не Пасифаино я сооруженье тебе.

7

Еще не село солнце, но уж под вечер, Когда пастух домой вел телок с пастбища, — Свою оставив, гнал меня он, как свою.

8

Одну случайно телку потерял пастух, —    А счетом надо всех вернуть, — И вот он жаловаться стал, что вслед другим    Идти я заупрямилась.

77(70). ПИФАГОРУ О МАРКЕ-ЦЫПЛЯТНИКЕ

Ты, Пифагор-Евфорб, кто начала вещей возрождаешь   И возрожденным телам новые души даешь, Молви: кем будет Марк, погребенный совсем лишь недавно,   Если случится ему к жизни вернуться земной? 5 «Кто этот Марк?» Тот, кто слыл котом, до цыпляток охочим,   Тот, кто мальчишеский род весь умудрился растлить, Кто извращенной Венеры копатель был с черного хода,   И, как Луцилий сказал, «тот прижиматель юнцов»! — «Он ни быком, ни ослом, ни козлом, ни бараном не будет, 10   И ни верблюдом, — о нет! будет навозным жуком».

80(73). О ВРАЧЕ АЛКОНЕ И ПРОРИЦАТЕЛЕ ДИОДОРЕ

Хилому Марку предрек Диодор-прорицатель, что только    Шесть, и не более, дней жить остается ему. Врач же Алкон, кто сильнее богов и сильнее судьбины,    Сразу сумел доказать, что прорицание — ложь. 5 Тронул он руку живого, вернее, едва прикоснулся, —    И не осталось прожить Марку ни дня из шести.

88(77). КРИСПЕ, КОТОРУЮ ЗВАЛИ УРОДЛИВОЙ

Люди тебя называют уродливой, Криспа; не знаю!   Ты хороша для меня, — этого хватит судьи. Мало того, — так как страсти сопутствует ревность, хочу я:   Всем безобразной кажись, ну, а красивой — лишь мне.

90(79). С ГРЕЧЕСКОГО: К КУПИДОНУ

То, что любовью зовут, Купидон, иль удвой или кончи:    Иль не зажги никого, или обоих зажги.

95(93). ПРЕКРАСНЫЙ ОТВЕТ БОГА

Гилас, искусный боец, и Фегей, в борьбе изощренный,    И знаменитый еще Лик, олимпийский бегун, — Все вопросили оракул Аммона, ливийского бога,    Смогут ли все победить на состязанье они? Бог же, как истый мудрец, им ответил: «Победа за вами,    И несомненная; лишь остерегайтесь вы все, Чтобы Гиласа в бою, и в борьбе чтобы кто-то Фегея,    Чтоб и тебя кто-то, Лик, в беге не смог победить».

96(94). О ПОЯСЕ ГЕРМИОНЫ

Пурпурный, розами пышно был пояс увит Гермионы,    Вытканы были на нем два вот такие стиха: «Надпись читающий эту, люби меня волей Киприды,    И на примере своем не запрещай никому».

98(96). НИМФАМ, УТОПИВШИМ ГИЛАСА

Наяды, вы в неистовстве С любовью злой и тщетною: Эфеб сей станет цветиком!

99(97). О НАРЦИССЕ, ВЛЮБЛЕННОМ В СЕБЯ САМОГО

Если б другого желал, ты достиг бы, Нарцисс, обладанья.     Ныне ты полон любви, но наслаждения нет.

101(99). ЭХО, СКОРБЯЩАЯ О СМЕРТИ НАРЦИССА

Вместе с тобою, Нарцисс, умирает звучащая Эхо,     С жизнью простившись, едва голоса звук отзвучал: В жалобных стонах своих отразив уходящего стоны,     Любит она и теперь звуки последние слов.

104(102). АПОЛЛОНУ ОБ УБЕГАЮЩЕЙ ДАФНЕ

Лук отложи, о Пеан, убери свои быстрые стрелы:    Девушке страшен не ты, страшны ей стрелы твои.

106(108). НА ЧЕСОТОЧНОГО ПОЛИГИТОНА

Ежели Полигитона увидел кто-нибудь в банях, — Греет он язвы свои, что гноятся уже от чесотки, — Играм любым предпочтет он подобное зрелище явно. Бранью сначала, бросающей в дрожь, сотрясает он воздух 5 И, подражая в речах непотребных девок ораве, Членами после трясет, покрытыми мерзостной сыпью. Далее, крутит руками, как будто менада в экстазе: Ерзают грудь, и живот, и бока, бедра, пах, голень, икры, Плечи, шея, спина, Симплегадам подобное гузно, [424] — 10 Столь многоликая пытка, пронзая, блуждает по телу, Бани горячей пока разморенного жаром страдальца Эта болезнь не отпустит, приятная сладостью гиблой. Так, говорят, лишенные сил, подкошенных сталью, Там, где бесплодная страсть понуждает к соитью (не к битвам, 15 Мужа достойным), трясут наслажденье на ложе развратном И разжигают в себе до конца докучную похоть, Чтобы пустую игру завершить лишь напрасным укусом. Так же и Полигитон простер свои гнусные члены; И так как жизни ценой он свое искупленье получит, 20 То и готовит себя он при жизни для волн Флегетонта.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Перевод Ю. Шульца

(118). С ГРЕЧЕСКОГО: НА ИЗОБРАЖЕНИЕ ДИДОНЫ

Я та Дидона, чей лик, как видишь ты, путник, прекрасен    И удивительно схож с обликом внешним моим. Я таковою была, но Марон исказил мою душу;    А сладострастьем порок жизни моей не пятнал. 5 Ибо меня ни Эней, ни другие не знали троянцы,    Флот илионский к брегам Ливии не приставал; Ярости брата бежав и оружия дерзкого Ярбы,    Я сохранила, поверь, смертью невинность свою, Сердце пронзивши себе; и меч поразил меня чистый, 10   А не безумье совсем и не жестокая страсть. Так я скончалась, и, жизнь сохранив непорочной, за мужа    Я отомстила и смерть, город построив, нашла. Что же, завистная, ты предала меня, Муза, Марону,    Чтоб запятнал клеветой он мою женскую честь? 15 Вы же, прочтя обо мне, доверяйте историкам больше,    Чем воспевающим страсть и похожденья богов Лживым поэтам: они — исказители правды, и падки    Мерзость людскую в стихах переносить на богов.

(106). НА ИЗОБРАЖЕНИЕ ВЕНЕРЫ

Только что выйдя из волн родимого моря, Киприда    Здесь предстоит. Апеллес сделал ее. Посмотри: Обе закинув руки, она волосы влажные сжала,    Пену соленой волны с прядей снимая сырых. 5 — Нас превзошла, — говорят Юнона и дева Паллада, —    Ты, о Киприда, и мы дань отдаем красоте.

(121). ОБ УМЕРШЕЙ ДЕВУШКЕ [426]

Были три Хариты; при Лесбии стало четыре.     Лесбии нет, — и теперь снова их в мире лишь три.

(129). НА ИЗОБРАЖЕНИЕ МЕДЕИ

Как захотел Тимомах на картине представить Медею    С мыслью ужасной детей собственных смерти предать, — Труд несказанный ему был представить различные чувства    Матери, что у нее страстно боролись в душе. 5 Гнев сочетается в ней со слезами, и жалость — со гневом:    Видишь, как в том и другом то и другое сквозит. Этой довольно борьбы! ибо детской пролитие крови —    Дело матери рук, а не твоих, Тимомах.

(85). НА НЕГОДНОГО ТАНЦОВЩИКА

Дафну с Ниобою в танце представил глупец подражатель;    В Дафне он деревом был, камнем — в Ниобе своей.

(104). НА ДВУХ СЕСТЕР РАЗЛИЧНОГО НРАВА

Делия, диву даемся, и это поистине диво,    Что непохожи совсем ты и сестра у тебя. Скромница с виду она — развратна, но кажется скромной;    Ты же похожа на шлюх платьем, а больше ничем. 5 И хоть ты нравом чиста, а она в одеянье пристойном, —    Платье порочит тебя, а поведенье — ее.

(105). К ГАЛЛЕ

Что же, иду, — без себя, ибо я без тебя: лишь с тобою    Целым я становлюсь, частью твоей становясь. Все же иду, — но иду половинный, иду половины    Меньше самой, нахожусь сразу и здесь и с тобой; 5 Большей же частью — с тобой; и куда бы я путь ни направил,    Вместе со мной унесу только ничтожную часть. Сам от себя отделясь, от себя самого забираю    Меньшую долю, — с тобой большая доля моя. Если вернусь — стану целым опять, и частицы не будет, 10   Чтоб в повеленье твое вмиг не вернулась. Прощай!

(132). НА СЛЕПОГО И ХРОМОГО

На ноги обе хромой, на слепом восседая, шагает.   То, чего каждый лишен, он у другого берет. Если хромому слепой доставляет идущие ноги,   Тот слепому взамен дарит за это глаза.

(133). О ТОМ ЖЕ

Ходит увечный ногами, верхом на слепом восседая:    Немощь взаимная их ищет взаимных подмог. Ибо хромому слепой помогает ногами; хромой же    В благодаренье слепцу дарит за это глаза.

(134). О БОГАЧЕ И БЕДНЯКЕ

Нет, богатей — не богат, и бедняк неимущий — не беден,    Ибо и тот и другой равно имеют нужду. Жемчуг — нужда богача, бедняк же нуждается в хлебе;    Но хоть и оба в нужде, все-таки в меньшей — бедняк.

(136). НА ГРАММАТИКА

В счастье грамматика нет, и вовек никогда не бывало:    Коль он грамматик — конец: счастья ему не видать. Если ж судьбе вопреки и найдется какой-то счастливец, —    Он исключенье из всех правил науки своей.

(137). О НЕСЧАСТНОМ БРАКЕ ГРАММАТИКА [427]

«Брани и мужа» уча, искусившийся в «бранях и муже»,    В дом я привел не жену, «брань» я скорее привел. Ибо все дни и вослед напролет все ночи за ними    Ссорясь, она на меня и на очаг мой идет. И словно Марс даровал ей в приданое вечные войны,    «Брань» затевает она, — нет мне покоя совсем. Сдамся, пожалуй, врагу, чтоб она побежденного «мужа»    Лишь и бранила за то, что я от «брани» бежал.

(141). О ДЕМОСФЕНЕ [428]

…Если желаешь учиться, бери от ученых побольше. То, что познал, пожелай размышленьем в уме увеличить; Что заучил, постарайся того никогда не лишаться.

(144). НА СТЕЛЛУ [429]

Стелла, ты прежде живым блистал восходящей звездою;    Теням, скончавшись, теперь светишь закатной звездой.

(145). ИЗ МЕНАНДРА

Ты наслаждайся добром, ибо смертен; но будь бережливым, Словно бессмертен; и доли блюди одинаково эти.