К большому разочарованию Перлы, Камило Касас и второй раз, соскочил у нее с крючка, заставив всерьез усомниться в собственной неотразимости. Такой двойной неудачи она давно уже не испытывала и теперь даже несколько растерялась, не находя этому удовлетворительного объяснения. Может быть, дело в том, что она слишком горячо бросилась заботиться о поверженном на пол Эстевесе, а потом еще долго не могла прийти в себя от всего происшедшего; а может быть, все можно объяснить еще проще — половой несостоятельностью самого Касаса или его гипертрофированной порядочностью?

Первое предположение подтвердили слова Камило, сказанные им сразу после того, как сенатора Эстевеса увезли домой, взволнованные посетители бара расселись по своим местам и вновь заиграла музыка.

— А ваши отношения с Эстевесом гораздо серьезнее, чем я думал, — заметил он, внимательно изучая мрачное лицо Перлы, вот уж никак не думал, что ты будешь так переживать.

— Думай что хочешь, — холодно заметила она, — а по-моему мнению, этот Медина просто мерзавец. Он моложе и намного сильнее сенатора, и было подлостью с его стороны так жестоко воспользоваться своим преимуществом.

— Может быть, ты и права, — задумчиво ответил он, — в любом случае — извини.

Дальнейший разговор уже не клеился, и вскоре они вышли из бара, сели в машину Касаса и поехали к дому Перлы. У нее вдруг пропало всякое настроение заигрывать с ним, а сам Касас думал о чем-то своем, поэтому большую часть пути они молчали. И все же, когда он остановил свой «джип» прямо напротив ее подъезда, Перла сделала над собой усилие и натянуто улыбнулась:

— Благодарю.

— Нет, это я должен тебя поблагодарить за незабываемый вечер… И вообще, во многих отношениях ты женщина необыкновенная.

— В таком случае как насчет того, чтобы подняться в квартиру к этой необыкновенной женщине и выпить по чашечке кофе, который она необыкновенно умеет готовить?

— Перла…

Она бросила на него мимолетный взгляд и, хотя в полутьме кабины не смогла разобрать выражения его глаз, но поняла, что он сейчас откажется. Что за странный тип! Делает искренние комплименты женщине и при этом отказывается лечь с ней в постель! Вот в этот-то момент Перле и пришло на ум второе из ранее упоминавшихся предположений. Однако она все же решилась на последнюю попытку и самым жалобным голосом тихо произнесла:

— Пожалуйста, Камило, ты и представить себе не можешь, как мне сейчас одиноко…

— Знаешь, Перла, меня не так легко провести, как тебе кажется. И я понимаю, почему тебе так одиноко… Естественно, это немалое потрясение — увидеть, как яростно шеф бросается в драку, стремясь отстоять любовь своей жены. Ты женщина не только красивая, но угрожающе умная и амбициозная. И все-таки одной вещи тебе не хвастает для того, чтобы стать совершенством. И знаешь чего? Искренности.

После таких слов ей оставалось лишь холодно поблагодарить за проповедь и вылезти из машины. Черт бы побрал этого Касаса! Интересно, есть ли у него вообще любовница и какая женщина в состоянии терпеть такого зануду?

Она не понимала этого человека, и потому могла испытывать к нему нечто похожее на уважение; но зато прекрасно понимала и презирала Монкаду, видя в нем такого же беспринципного циника, как и она сама, имевшего к тому же еще и самые холуйские наклонности. Он, несомненно, относился к ней с неменьшей неприязнью, так как на следующий день не поленился специально заехать в офис, чтобы забрать у нее заявление об уходе, которое вчера потребовал Эстевес, и лично отвезти его сенатору. Но Перла не собиралась сдаваться без боя и была уверена в своих силах.

— А кто вам сказал, что я собираюсь уходить, Монкада? Если я вчера вечером была в баре с сенатором Касасом, то исключительно потому, что этого требовали интересы сенатора Эстевеса. И, вообще, пока я из кожи вон лезу, стараясь обеспечить успех политической карьеры сенатора, у вас и вам подобных головы забиты какой-то свинячьей пошлостью.

— Я так тронут вашей самоотверженностью, сеньорита Перла!

— Можете издеваться сколько угодно, но из нас двоих я для сенатора делаю гораздо больше! Впрочем, с какой стати я вообще вступила с вами в какие-то нелепые разговоры… Я сама немедленно поеду к сенатору и поговорю с ним обо всем.

Это решение пришло довольно неожиданно, но, приняв его, Перла уже больше не сомневалась. Ее не остановили никакие возражения Монкады, пытавшегося объяснить, что в данный момент ее появление в доме сенатора будет для него губительно, поскольку к нему приедут журналисты, чтобы сделать семейный портрет в домашнем интерьере, Перла не желала ничего слушать. И только войдя в дом и заметив разъяренно-растерянный взгляд Самуэля, который как раз инструктировал фотокорреспондентов, она поняла, что несколько погорячилась, но отступать было поздно.

«Только ее мне здесь еще не хватало», — подумал Эстевес, пытаясь не показывать своего раздражения. Всего полчаса назад он долго и настойчиво уговаривал жену принять участие в фотосъемке и продемонстрировать перед журналистами «счастливую семью сенатора Эстевеса». Дельфина отказывалась лицемерить, требовала развода и вообще вела себя так, словно вчерашний скандал в баре произошел вовсе не по ее вине. И только припугнув ее тем, что разрушением его имиджа она может помешать ему занять пост президента страны, чего он ей никогда в жизни не простит, Эстевесу удалось смирить непокорный дух Дельфины и заставить повиноваться. Она переоделась, привела себя в порядок и теперь скупо улыбалась нацеленным на нее фотокамерам. Эстевес сидел рядом с ней на диване, надувая щеки и пытаясь сделать значительное лицо, а Алехандра и Пача хихикали за их спинами, заранее предвкушая удовольствие увидеть на глянцевых журнальных обложках веселые рожицы.

Неожиданно появилась Перла, заявив, что у нее к сенатору срочное дело, которое не может ждать. Мысленно выругавшись, Эстевес извинился перед присутствующими и повел ее в свой кабинет.

— Как смеешь ты являться в мой дом?.. — в бешенстве закричал он, раздувая ноздри, но Перла не дала ему договорить.

— Ты просил меня написать заявление об уходе — вот оно. В офисе я уже больше не появлюсь, поскольку теперь я тебе никто — ни секретарь, ни друг, ни любовница.

— И тебе очень хочется, чтобы все об этом узнали? — подозрительно поинтересовался Эстевес. — Ты что, не знала, что у меня в доме полно журналистов?

— Не будь смешным, Самуэль, — небрежно отмахнулась Перла, — ты думаешь, я забыла, как ты покупаешь прессу, ведь я сама выписывала чеки газетчикам?

— Короче, говори, что тебе нужно, и уходи.

А что ей было нужно? Перла пришла высказаться и получить подтверждение или опровержение того, что Эстевес собирается ее бросить. Может быть, и не следовало начинать с упреков, но она не смогла удержаться:

— Пока я вчера весь вечер старалась обработать Камило Касаса, чтобы он перестал препятствовать твоим планам, ты, как мальчишка, бросался с кулаками на любовника своей жены — хорош, нечего сказать. Я помню все, чем тебе обязана, и, как мне кажется, вполне за это расплатилась — ты занимался со мной любовью когда и сколько хотел. Да, я была ничем, а ты сделал меня своей помощницей, но теперь ты сам обратился для меня в ничто… и вот именно это я и хотела тебе сказать!

К ее удивлению, Эстевес ни разу ее не прервал, хотя весь дрожал от ярости. Увидев, что она высказалась, он подошел поближе и заговорил, гипнотизируя ее цепким взглядом:

— А теперь послушай меня, мерзавка. Сама по себе ты как была, так и осталась пустым местом, а точнее сказать, зеркалом, которое может отражать лишь то, что перед ним поставят. Я не просил тебя использовать свои врожденные задатки шлюхи и заручаться поддержкой Камило Касаса…

— Выбирай выражения, Самуэль!

— Молчать! Сейчас ты вернешься к себе домой, наденешь подаренное мной французское белье, приготовишь вино и станешь дожидаться моего прихода. Я готовил тебя к блестящему будущему, а ты сама стремишься опуститься до унижающей тебя роли. Мы с тобой не влюбленные школьники, а два честолюбивых человека, до поры до времени нуждающихся друг в друге. Ты все поняла, Перла?

Она поняла, потому что, опустив глаза, смиренно спросила:

— Я могу считать это повторным наймом на работу?

— Нет, — сказал Эстевес, после чего обнял ее и страстно поцеловал в губы, — а вот теперь — да.

Создание семейного портрета сенатора Эстевеса оказалось омрачено небольшим скандалом — заметив, каким довольным он вышел из кабинета вслед за Перлой, Дельфина вспылила, что-то резко прокричала и побежала к себе.

— Остановись, мы же еще не кончили позировать!

— Фотографируйся со своей секретаршей!

Камило уже второй раз чуть было не сбил Марию Алехандру, когда ехал все по той же окруженной высокими деревьями и кустарниками дороге, направляясь к дому Медины. Но теперь она была не на велосипеде, а шла пешком, сгибаясь под тяжестью огромного саквояжа. На ней были голубые джинсы, белая блузка и красный пиджак, а потому он сумел заметить ее издалека и вовремя затормозить. Да и она увидела приближение его «джипа» и остановилась, опустив саквояж на землю.

— Почему ты с чемоданом? — вместо приветствия спросил Камило, выпрыгивая из машины и подходя к ней.

— Я уже больше не работаю в семье Медина. Ты меня подвезешь?

— Разумеется.

Мария Алехандра еще не решилась сразу же поехать к сестре, и потому Камило предложил ей свои апартаменты. Она безразлично кивнула и всю дорогу молчала, глубоко переживая столкновение с Кэти. Касас, решив, что она поссорилась с Себастьяном, ни о чем не спрашивал и тоже молчал.

И только в новой квартире Касаса, после того как они выпили по глоточку бренди, Мария Алехандра слегка оттаяла и рассказала Камило обо всем происшедшем. И тут он понял, что судьба предоставляет ему такой шанс, который ни в коем случае нельзя упускать, тем более что сама Мария Алехандра невольно спровоцировала его на признание, когда, рассказав о собственном разочаровании в любви, спросила его, любил ли он сам?

— О да, — сразу отозвался он, чувствуя необыкновенное волнение, — это было единственный раз в моей жизни, но зато благодаря ему я уже пятнадцать лет живу с надеждой, и она помогает мне преодолевать все невзгоды. И вот сегодня, когда любимая женщина пришла ко мне и заявила, что любовь — это только иллюзия, моя надежда вспыхнула с новой силой и я понял, что главное в любви — это умение терпеливо ждать своего часа, который обязательно наступит.

Мария Алехандра, пораженная его вдохновенным видом, этими сияющими, устремленными на нее глазами, не знала, что ответить, и ободренный ее молчанием Камило продолжал:

— Любовь требует самопожертвования и самозабвения, ей нельзя посвящать час или два в день, как сексу, она требует всего времени и всех мыслей, и даже всех снов и всех грез. Именно так я любил и люблю, и счастлив тем, что теперь могу сказать это открыто, в надежде на то, что меня услышат и поймут. — Говоря это, Камило приблизился к ней почти вплотную. Как долго я ждал этого момента и как часто твердил про себя, что он обязательно наступит, и тогда моя любовь к этой женщине окажется для нее необходимой и я сумею доказать ей это. Нет, любовь — это не иллюзия, иначе жизнь просто не имела бы смысла! Пусть иногда нам кажется, что все было напрасно, что любовь не дает нам того, чего мы от нее ждали, — в ней все равно нельзя разочаровываться, потому что тогда жизнь станет совсем бессмысленной. Но это не так, в такие мгновения мы просто не замечаем любви, хотя она может быть совсем рядом…

— Что же ты замолчал? — почти шепотом спросила Мария Алехандра, удивленная, испуганная и завороженная этим неожиданным признанием; и тогда он вдруг ответил неизвестными ей, но такими прекрасными стихами:

Она не успела ничего сказать, как вдруг губы Камило нежно коснулись ее губ и Мария Алехандра почувствовала, что поддается пылающей страсти этого трепетного поцелуя…

Раздался звонок в дверь. Мария Алехандра очнулась и отпрянула от косяка.

— Ты кого-нибудь ждешь?

— Нет, — ответил Камило, проклиная звонившего, кем бы он ни был. Извинившись перед Марией Алехандрой, он пошел открывать и, к своему изумлению, увидел на пороге Мартина. Однако Мартин, застав в квартире Камило Марию Алехандру, изумился еще больше.

— Я был неподалеку и хотел кое о чем поговорить с тобой, смущенно забормотал он, понимая, что помешал, — впрочем, я вам помешал… это дело подождет…

— Нет, нет, — сразу отозвалась Мария Алехандра, — я пойду в ванную приводить себя в порядок и оставлю вас одних, так что можете говорить спокойно.

Она удалилась, но разговора между Мартином и Камило так и не получилось. Мартин, забыв о том, ради чего пришел, тут же принялся выяснять у Касаса, что в его доме делает Мария Алехандра. Узнав обо всем происшедшем, он совсем некстати принялся говорить о ее любви к Себастьяну, заклиная разъяренного Камило «проявить благородство и не пользоваться подходящим моментом».

— К черту твоего Себастьяна! — воскликнул Касас, чувствуя большое желание выставить за дверь старого друга. — Я сам люблю эту женщину больше всего на свете и не уступлю ее этому типу, который совсем запутался в своих отношениях с женой и любовницей, а страдает Мария Алехандра.

— Хорошо, хорошо, — примирительно сказал Мартин, — в конце концов, я вовсе не желаю терять из-за одной женщины сразу двух ближайших друзей. Я уже дал себе обет ни во что не вмешиваться, и уж извини, что от неожиданности поневоле его нарушил. Увидимся позже.

После его ухода Мария Алехандра вышла из ванной и попросила разрешения у Камило позвонить Даниэлю, с которым ей так и не удалось попрощаться. Касас стал невольным свидетелем ее разговора и, хотя и не слышал того, что говорили Марии Алехандре, по ее односложным ответам и изменившемуся выражению лица понял, что произошло нечто серьезное.

— Мне надо срочно ехать в больницу, — наконец сказала она, кладя трубку и начиная собираться. — С Даниэлито произошло несчастье. Ему не дали проститься со мной, заперев в своей комнате, и тогда, сразу после моего ухода, он выпрыгнул в окно со второго этажа. Сейчас его отвезли в больницу на обследование, и мне надо обязательно быть там.

— Я тебя отвезу, — кивнул Камило.

— Хорошо.

Мария Алехандра не стала ему говорить о том, что к телефону подошел Себастьян, который долго извинялся перед ней за поведение своей жены, заявив, что если бы в тот момент он был дома, «то ушла бы не Мария Алехандра, а она». Она чувствовала себя обязанной Камило и не хотела его сейчас разочаровывать.

Подъехав к детской больнице, он остановил машину напротив центрального входа и сказал Марии Алехандре, что будет ждать ее возвращения. Она сосредоточенно кивнула и поспешила выйти из машины. Камило проводил долгим взглядом ее стройную фигуру и глубоко задумался. Ждать ему пришлось довольно долго и тем более обидно было увидеть, что Мария Алехандра появилась не одна, а с Себастьяном. Судя по всему, у них был очень бурный разговор, завершившийся в итоге примирительным поцелуем. При виде этой сцены Камило изо всех сил стиснул зубы, стараясь не поддаваться внезапно возникшему искушению дать полный газ и как можно скорее уехать отсюда. Что за женщина, право! Было отчего сойти с ума. Всего два часа назад она упоенно слушала его любовные признания, позволила себя поцеловать, и… кто знает, что было бы дальше, если бы так некстати не появился Мартин. И вот она уже на его глазах целуется с его соперником и теперь идет к машине, как ни в чем не бывало садится в нее и благодарит за то, что он подождал.

А Мария Алехандра была ему действительно благодарна, поскольку в больнице ее ждали Немалые эмоциональные потрясения и ей совсем не хотелось сейчас оставаться одной. Во-первых, она вновь столкнулась с Кэти, которая на этот раз разговаривала с ней намного грубее, потребовав оставить в покое ее мужа и сына, поскольку ей здесь уже «нечего ловить». Мария Алехандра не осталась в долгу, заметив, что прекрасно понимает намерение Кэти через мнимую материнскую заботу о Даниэле вновь сойтись с Себастьяном. После таких откровений им осталось только обменяться презрительными взглядами и разойтись в разные стороны; но перед окончательным уходом Мария Алехандра все-таки зашла в палату Даниэля, чтобы проститься со своим любимцем, не зная теперь, когда увидит его снова. Мальчик плакал и говорил, что не хочет, чтобы она уходила, что если она уйдет, то и он уйдет вместе с ней; и, глядя на него, едва не расплакалась и сама Мария Алехандра. В палате Даниэля появился Себастьян и прямо в присутствии сына попросил ее руки. Раздосадованная на Себастьяна за то, что он так нечестно решил воспользоваться ситуацией, Мария Алехандра поспешно вышла из палаты и пошла по коридору к лифту.

Заметив, что Себастьян устремился за ней, она не стала дожидаться лифта и побежала по лестнице вниз, но он догнал ее в пролете между вторым и третьим этажом, и здесь у них произошло очередное объяснение. Мария Алехандра чувствовала себя униженной от всех тех сцен, что ей поочередно устраивали то Дельфина, то Кэти, и потому все признания Себастьяна, что она его единственная и самая искренняя любовь, не находили в ней должного отклика. И все же на прямой вопрос, любит ли она его, Мария Алехандра ответила утвердительно, но тут же добавила, что все равно у них ничего не выйдет. И она не устояла перед его поцелуем, хотя уже вышли на улицу, и она прекрасно ощущала на себе взгляд Камило.

Забравшись в машину, Мария Алехандра заметила мрачное выражение его лица и попросила отвезти ее в дом к сестре.

— Себастьян опять просил меня выйти за него замуж, но я отказалась, — глядя на дорогу и ни к кому не обращаясь, произнесла она, чтобы хоть немного разрядить возникшее напряжение.

— Да? — холодно переспросил Камило. — А я смотрел, как вы целовались, и думал, что ты соглашаешься. Честно говоря, я тебя не понимаю… ты заявляешь, что устала страдать, что хочешь наверстать упущенное время, что стремишься к счастью, и при этом связываешься с человеком, от которого одни Неприятности!

— Я не связалась с Себастьяном, а полюбила его как никогда еще не любила, — отозвалась Мария Алехандра, а Камило захотелось в этот момент сделать что-нибудь ужасное например, врезаться в ехавший навстречу грузовик. Любовь и ревность разрывали его сердце на части, поэтому он молчал и старался даже искоса не посматривать на Марию Алехандру, а та всю дорогу думала о чем-то своем и тоже не хотела заговаривать первой.

Неугомонная донья Дебора даже после приключения в тюрьме не отказалась от мысли найти убийцу своего старшего сына. По совету все той же Мече она обратилась за помощью к известному экстрасенсу Обатало, но вышла от него разочарованной. Мало того, что этот «чародей» содрал с нее изрядную сумму, но при этом еще и наговорил «кучу глупостей».

— Представь себе, — обратилась она к Мече, которая дожидалась ее возле дома Обатало, — этот шарлатан заявил, что я могу не искать убийцу своего сына, поскольку уже нашла эту женщину! Целый час я должна была выслушивать весь этот бред, и все по твоей милости!

— Странно, — заметила обескураженная Мече, — а меня уверяли, что он никогда не ошибается…

Теперь поиски должны были неминуемо зайти в тупик, поскольку донья Дебора не имела ни малейшего желания вновь отправляться в тюрьму и завершить тот разговор с ее начальницей, который был так некстати прерван восставшими заключенными. Впрочем, это бы уже не дало никаких результатов, поскольку сестра Эулалия, узнав о том, ради чего приходила Дебора, строго-настрого запретила начальнице открывать тайну «во избежание больших несчастий». «Какой ужас, — подумала она, — среди великого множества мужчин Мария Алехандра влюбилась именно в того, кого ей следовало всеми силами избегать! И хуже того, я сама помогала ей, советуя настойчивее бороться за свою любовь! Нет, с этим надо что-то делать!»

Эулалия, решив поговорить с Марией Алехандрой, отправилась в дом Медина. Первой, кого она встретила, была все та же донья Дебора, которой ее появление показалось прямо-таки перстом судьбы. Поведав монахине о том, почему Мария Алехандра больше не живет в их доме, она пригласила ее выпить чаю и за неспешным разговором попыталась выведать имя интересующей ее женщины. Однако Эулалия уже была начеку и, мысленно взмолившись Богу, чтобы он простил ей эту ложь, не моргнув глазом, заявила, что заключенная уже умерла.

Все шло хорошо до тех, пока в доме не появился Фернандо, решивший воспользоваться разрешением своего дяди и поработать на его компьютере за неимением своего. Любопытная монахиня не преминула поинтересоваться, «кто этот милый юноша, который так похож на Иисуса Христа?» Узнав, что он сын покойного Луиса Альфонсо, к тому же ухаживает за «племянницей» Марии Алехандры, сестра Эулалия не выдержала всех этих потрясающих совпадений и, поняв, что Алехандра и Фернандо являются по отцу братом и сестрой, упала в обморок.

Только это спасло ее от участия в новой затее доньи Деборы — отправиться вместе с ней на кладбище и показать ей могилу той женщины. Донья Дебора была женщиной настойчивой, и, когда ей приходила в голову какая-то мысль, ее уже невозможно было переубедить. Поэтому уже на следующий день она заехала за сестрой Эулалией и повезла ее на кладбище. Бедная монахиня потерянно бродила среди могильных плит, разбросанных там и здесь в густой зеленой траве, и никак не могла ни на что решиться. В конце концов, когда утомленная донья Дебора стала наседать на нее особенно решительно и дальнейшее промедление могло вызвать множество подозрений, Эулалия отважилась на очередную ложь. Подведя свою спутницу к одинокой могиле, находившейся рядом с двумя деревьями, на которой были выбиты подходящие даты рождения и смерти, она со вздохом призналась, что именно здесь лежит женщина, убившая ее сына; а затем в очередной раз мысленно воззвала к Господу Богу с покаянной мольбой простить ей этот обман, бросавший к тому же тень на никому не ведомую покойную Каридад Гусман.

Однако Господь не внял ее молитве и тут же разоблачил коварную монахиню. Не успела донья Дебора, вспомнив о главной христианской добродетели — всепрощении, томно устремить глаза к небу и, сложив перед собой ладони, помолиться за грешную душу убийцы своего сына, как откуда ни возьмись на кладбище появилась старая знакомая сестры Эулалии — мать Кармела. Заметив двух одиноко стоящих женщин, она немедленно устремилась к ним. После короткой процедуры знакомства мать Кармела выразила искреннее изумление, что у одинокой монахини — сестры Каридад, которую в самом юном возрасте неожиданно призвал к себе Господь, вдруг оказались родственники.

Сестре Эулалии ничего не оставалось делать, как только сослаться на слабую память и множество лет, истекших с той поры; однако в душу доньи Деборы уже закралось смутное подозрение, и она не замедлила поделиться им с Мече.

Вернувшись домой, донья Дебора застала в своей гостиной одну элегантную даму довольно привлекательной наружности, которая изъявила страстное желание познакомиться. Этой дамой, к приятному удивлению Деборы, оказалась мать Алехандры и жена могущественного сенатора Эстевеса. Обе сеньоры быстро нашли общий язык и за легкой беседой коротали время до тех пор, пока не появились Кэти и Себастьян. Для последнего появление в его доме Дельфины было неожиданностью гораздо менее приятной, чем для его матери, хотя именно ради встречи с ним Дельфина и явилась сюда, как только в разговоре с дочерью случайно узнала о том, что ее «жених» — родной племянник Себастьяна. Знала бы Алехандра, почему ее мать вдруг так резко изменила свое мнение об «этом бесцеремонном щенке»!

Дельфина решила идти до конца и своим обаянием покорить всех в этом доме. Когда Дебора представила их друг другу, они с Кэти остались одни — Себастьян пошел к себе переодеваться, а донье Деборе было необходимо поговорить с Гертрудис по ее просьбе. Дельфина и Кэти сразу же почувствовали симпатию друг к другу, которая со стороны Кэти только усилилась, после того как Дельфина посоветовала ей не упускать такого чудесного мужа, как Себастьян, и, со своей стороны, пообещала всяческое содействие. Ее лицемерие было, наконец, вознаграждено. Когда Себастьян спустился вниз, именно Кэти попросила его осмотреть Дельфину, у которой якобы еще не зажил шов после операции. Себастьян чувствовал за всем этим несомненное притворство, но не мог отказать. Тогда Кэти пошла наверх за канадским болеутоляющим, а Дельфина с Себастьяном остались в гостиной одни.

— Ну и чего ты хочешь добиться этим фарсом? — хмуро поинтересовался он, облокачиваясь на камин и стараясь держаться от нее подальше.

— Того же, чего и всегда.

— Ты добьешься только того, что я тебя возненавижу.

— Лучше твоя ненависть, чем равнодушие.

— Тебе прекрасно известно, кого я люблю, и тем не менее ты не оставляешь меня в покое…

Дельфина незаметно подкралась к нему и, запрокинув голову, посмотрела ему в глаза откровенно-бесстыдным взором:

— Для меня это уже не имеет значения. Я не требую от тебя верности и лишь хочу, чтобы ты раздевал меня, как и раньше, ласкал, как и раньше…

— Только и всего? — усмехнулся Себастьян. — Сеньоре хочется немного секса? А ты что — газетных объявлений не читаешь? Найдется немало крепких ребят, которые полностью удовлетворят все твои желания всего за несколько тысяч песо.

Дельфина дала ему пощечину и удалилась, хотя то, что он ей сказал напоследок, надолго сохранилось в ее памяти.

— А ведь ты развратная женщина, Дельфина, — произнес Себастьян, распахивая перед ней дверь наружу, — и я даже не представлял, насколько ты развратна!

— О да, — ответила она ему с кривой улыбкой, — и у тебя еще будет возможность в этом убедиться!

И все же, мысленно подводя итог своего первого визита в дом Медина, Дельфина была весьма довольна собой — теперь у нее есть надежный плацдарм в виде дружбы доньи Деборы и Кэти, поэтому она может появляться там вновь и вновь, независимо от желаний самого Себастьяна. Постепенно он привыкнет к ее неизбежному присутствию, перестанет смотреть на нее как на врага и тогда… «Но хватит мечтать, — резко оборвала она себя, до этого еще далеко, к тому же неизвестно, что там еще выкинет моя драгоценная сестрица».

А Мария Алехандра сидела на том самом диване в гостиной, где совсем недавно позировало корреспондентам все семейство Эстевесов, нервно покачивала ногой и со всевозрастающим раздражением ждала появления Дельфины. Алехандра уже поделилась с ней радостью, вызванной внезапно изменившимся отношением ее матери к Фернандо, теперь она горела желанием устроить грандиозный скандал этой лицемерной развратнице.

Именно так она и назвала сестру, когда та наконец появилась в дверях, сдержанно улыбаясь.

— Значит, ты прикрываешься любовью моей дочери и Фернандо, чтобы видеться со своим любовником?

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне! — мгновенно отреагировала Дельфина и хищно оскалила свои мелкие зубки: — Ты что, ревнуешь, сестренка?

— А ты уже потеряла всякий стыд, если опустилась до такого поведения.

— Причем тут стыд? Ты, видимо, забыла, что, кроме нас с тобой, права на Себастьяна оспаривает его законная жена Кэти, и что же тут удивительного, что я сражаюсь за его любовь всеми доступными мне средствами?

— Но это же безнравственно!

Только не такими доводами можно было пронять Дельфину, и она мысленно усмехнулась наивности своей сестры.

— А ты, дорогуша, после стольких лет в тюрьме продолжаешь считать себя образцом нравственности? Может, и мне надо кого-нибудь убить, чтобы подняться до твоего уровня?

Мария Алехандра вдруг поняла, что своим поведением Дельфина напоминает ей Самуэля с которым, незадолго до этого она имела не менее бурный разговор; и, поймав себя на этой мысли, Мария Алехандра с отвращением отвернулась.

А разговор с Эстевесом был на довольно необычную тему, да и начался он столь же необычно. Самуэль сам поднялся в ее комнату и предложил пообедать вместе, заявив, что ему надо кое о чем ей рассказать. В столовой он был так любезен, что даже отпустил Бениту и сам накрыл на стол; то ли в шутку, то ли всерьез уверяя немало озадаченную таким поведением Марию Алехандру, что в своем предыдущем воплощении, он наверное, был метрдотелем. «Если Самуэль так обходителен, значит, ему что-то от меня надо, — подумала она. — Ну что ж, будем держать ушки на макушке».

— Так в чем дело? — поинтересовалась она, когда они оба принялись за еду. — Хватит ходить вокруг да около.

— Мне нравится, что ты такая решительная, — усмехнулся Эстевес, разрезая жаркое, — а дело в том, что твой отец, царствие ему небесное, оставил после смерти большие долги, за которые я расплатился своими собственными деньгами.

— Да, и в качестве залога передал тебе бумаги на пользование нашими землями, — перебила его Мария Алехандра, — все это я уже знаю.

— Прекрасно. Теперь мне надо, чтобы ты поставила свою подпись в качестве наследницы, что не возражаешь против того, чтобы эти земли отошли в мою собственность. А за это я…

— А за это ты дашь мне денег на губную помаду и пакетик леденцов, — усмехнулась Мария Алехандра.

Неприятно пораженный ее язвительным тоном, Эстевес оторвался от своей тарелки и внимательно взглянул на нее.

— Что это значит и чем вызвана эта ирония?

— Но ведь моя мать отказалась подписать эти бумаги?

— Твоя мать была признана сумасшедшей, и ее подпись все равно бы признали недействительной.

— Но зато я не сумасшедшая, Самуэль, — проговорила Мария Алехандра, поднимаясь из-за стола, — и я столько лет провела в тюрьме, что теперь даже толком не знаю, о чем идет речь. Мне нужно время, чтобы самой во всем разобраться.

— Но у меня нет времени! — вспылил Эстевес, начиная раздражаться. — Эти земли были переданы мной одной компании, которая собирается продать их правительству для строительства водохранилища. Дело очень срочное, затрагивающее государственные интересы.

— Ничего, — уже стоя в дверях, ответила Мария Алехандра, — государство немного подождет. Желаю приятного аппетита.

— Минуту! — Самуэль тоже встал. — А могу я узнать, с кем ты собираешься советоваться?

Мария Алехандра не видела причины этого скрывать, и потому ответила:

— Со своим другом детства Камило Касасом.

Эстевес, словно пораженный молнией, застыл на месте, а Мария Алехандра отправилась в гостиную и стала собираться. Перед тем как ехать к Касасу, ей хотелось увидеть Дельфину, чтобы высказать ей все, что она о ней думает; и лишь после состоявшегося разговора с сестрой, который закончился явно не в пользу самой Марии Алехандры, она взяла такси и поехала в офис Камило.

А у того были свои неприятности, над которыми он и размышлял, бегло проглядывая бумаги. После разговора со следователем Могольоном, высказавшим предположение, что сенатор Касас мог убить свою секретаршу, находясь в состоянии умопомрачения, о котором сам потом не мог вспомнить, Мартин решил всерьез заняться провалами памяти своего друга и предложил ему пройти предварительное обследование. Оно показало наличие в мозгу Касаса небольшой опухоли, способной прогрессировать и привести к самым опасным последствиям. Однако, к большому сожалению Мартина, Камило отказался ложиться на операцию, сославшись на неотложные дела. Одним из таких дел он как раз и был занят, когда в его кабинет вошла Мария Алехандра.

— С тобой можно посоветоваться насчет земель моих родителей? — коротко поздоровавшись, сразу спросила она.

— Да, да, конечно, — немного растерявшись от Такого удивительного совпадения, отвечал Касас, у него на столе лежали бумаги, связанные именно с этим делом.

— Эстевес заставляет меня подписать какие-то документы, и мне необходимо узнать, зачем ему это нужно…

— Ну, это очень легко объяснить. Закладные, подтверждающие долги твоего отца, оказались все до одной фальшивыми. Так что тебе ни в коем случае не следует ничего подписывать, поскольку вы с сестрой являетесь обладателями крупного состояния.

Все это звучало настолько невероятно, что Мария Алехандра не сразу в это поверила.

— Откуда ты об этом узнал? — привстав со стула, недоверчиво поинтересовалась она.

— Ну, являясь членом сената, многое можно узнать. Это только журналисты пишут, что мы используем наши связи в целях личного обогащения. Кстати, я надеюсь, ты не собираешься строить на этих землях водохранилище? И, вообще, нам пора приниматься за дело и подать на Эстевеса в суд.

При слове «суд» Мария Алехандра сразу встрепенулась и подумала о своей дочери.

— Но, Камило, — не очень уверенно произнесла она, — Алехандра слишком любит своего отца, и мне бы не хотелось причинять ей подобных страданий.

— А мы сделаем так, что об этом будут знать только три человека: ты, я и Самуэль, — не очень уверенно пообещал ей Касас, с трудом представляя себе, как это можно сделать. Заметив, что Мария Алехандра уже собирается уходить, он немного помялся, встал из-за стола и, обойдя его вокруг, присел на самый угол. Она пристально следила за его передвижениями, думая, что он вновь хочет начать разговор о своей любви. Однако первая же его фраза немало ее удивила.

— Ты не могла бы рассказать мне о том, что произошло в ту ночь. Ты понимаешь, что я имею в виду ночь, когда ты оказалась в тюрьме?

Мария Алехандра кивнула:

— Но зачем тебе это нужно? Я столько раз пыталась все забыть, а ты хочешь заставить меня вспоминать снова. Зачем?

Камило сложно было ей объяснить, поскольку для этого потребовалось бы рассказать о своих провалах памяти, ночных кошмарах и долгих, мучительных попытках вспомнить то, что он сам видел в ту ночь, но о чем не сохранил никаких ясных воспоминаний. Однако Мария Алехандра, увидев судорожную гримасу боли, исказившую его красивое лицо, и сама не стала настаивать, поверив, что он спрашивает не из праздного любопытства. Сложив руки на коленях и опустив глаза, она тихим голосом принялась рассказывать, все больше погружаясь в картины своей загубленной юности.

И перед ней вставала та самая четырнадцатилетняя девочка, которой она была тогда; девочка с грустными глазами и большим плюшевым медведем в руках — последним подарком своего покойного отца. В тот вечер Мария Алехандра вместе со своей подругой детства Тересой отправилась на небольшую ферму, принадлежавшую ее отцу, где и решила заночевать. Отослав недоумевающую Тересу во флигель для слуг, она легла спать одна в том самом доме, точнее, небольшой хижине, где так часто жила вместе со своим отцом — ей хотелось вволю выплакаться и чтобы при этом никто не видел ее слез. Она полюбила одиночество сразу после его смерти, потому что именно в одиночестве ее посещали лучшие детские воспоминания.

Устав от рыданий, она крепко заснула, прижимая к груди своего игрушечного медведя, и не заметила, как в хижине неожиданно появилось несколько мужчин. Один из них набросился на нее и стал яростно задирать платье, а когда испуганная девочка принялась кричать, попытался заткнуть ей рот. Впрочем, в ту ночь был такой сильный ветер, что ее крики все равно не были услышаны слугами, спавшими в соседнем доме. От боли и нервного потрясения она на несколько минут потеряла сознание, а когда очнулась, то увидела, что ее насильник, застегивая брюки, стоит прямо над ней. Случайно нащупав выпавший у него из кармана пистолет, она схватила его обеими руками, зажмурила глаза и выстрелила…

— Все, все, хватит, — перебил Камило, с жалостью смотря на ее побледневшее лицо, — я не должен был заставлять тебя вспоминать, но ты понимаешь… — он замялся, не находя нужных слов, — я и сам что-то видел, и все стараюсь вспомнить, что именно… стараюсь понять, чем это может быть…

Когда Мария Алехандра ушла, Камило все продолжал в раздумье расхаживать по своему кабинету, едва не натыкаясь на кадку с небольшой пальмой, стоявшую рядом с полкой для книг. То, что рассказала Мария Алехандра, не слишком ему помогло, значит, надо искать каких-то иных свидетелей или… тут ему пришла в голову одна мысль. Он быстро подошел к телефону, набрал номер библиотеки сената и заказал подшивку газет пятнадцатилетней давности.