После состоявшейся телепередачи настроение Марии Алехандры явно ухудшилось. Ведущая задавала ей такие каверзные, если не сказать провокационные вопросы, что ей приходилось постоянно быть в напряжении и тщательно выбирать каждое слово. Но больше всего Марии Алехандре не понравилось то, как вел себя Камило, который словно позаимствовал на время манеру Эстевеса говорить высокопарно-демагогические фразы, обещая, что их будущая семья станет образцом для всей страны. "Все политики одинаковы, — подумалось ей, — и все они стремятся использовать любой шанс, чтобы заявить о своей платформе и выиграть лишнее очко у своего противника. Даже Камило не удержался от этого и использовал наши с ним отношения в качестве рекламы для своей политической платформы."

"О чем она думает? — спрашивал себя Камило, когда они уже сидели в его машине и направлялись в дом Себастьяна — Мария Алехандра выразила желание повидаться с Даниэлем. — И неужели ей непонятно, что эта чертова Лоло стремилась загнать нас в угол и устроить сенсацию? Кто знает, зачем она это делала, но если бы я не стал ей подыгрывать, все могло кончиться гораздо хуже. Как жаль, что Мария Алехандра воспринимает порой все так прямолинейно. Конечно, ее прошлая жизнь не могла воспитать в ней чувство юмора, но именно из-за отсутствия этого чувства сна постоянно страдает сама и заставляет страдать других — тех, кто имел несчастье в нее влюбиться. Нельзя, ну нельзя все и всегда воспринимать абсолютно серьезно, иначе можно или свихнуться или стать мизантропом! Но, все равно я люблю ее такой, какова она есть, и тут уж ничего не поделаешь…"

Мария Алехандра вдруг что-то вспомнила и попросила Камило для начала заехать в монастырь, надеясь еще раз повидаться с Эулалией. Однако, отец Фортунато сказал, что его сестра уже уехала, попросив передать своей любимице ее благословение и самые наилучшие пожелания.

— Ну что ж, — вздохнула Мария Алехандра, обращаясь к Камило, — тогда едем к Себастьяну. — Немного помолчав, она вдруг добавила: — Знаешь, Камило, я хочу взять Даниэля к себе. Кто знает, когда его отец выйдет из тюрьмы, а бедному мальчику теперь так одиноко, ведь кроме Ансельмо, в доме уже никого нет.

— А тебе не кажется, что это будет уже слишком? — сухо поинтересовался Камило, не отрывая глаз от дороги.

— Нет, не кажется, ведь ребенку в его возрасте, просто необходима постоянная забота. Но ты не волнуйся, он совсем не помешает нашим планам, — поспешно добавила она, заметив мрачное лицо Камило. Про себя он подумал, что совсем в этом не уверен, однако вслух ничего не сказал.

И его опасения полностью оправдались — при виде него Даниэль даже не стал здороваться, а отвернулся и заявил:

— Я не желаю с вами знакомиться, вы плохой… Вы хотите жениться на Марии Алехандре, а она должна жить с моим папой. Уходите отсюда!

— Что ты, Даниэль, как тебе не стыдно! — ахнула Мария Алехандра, но мальчик уже поспешно убежал в свою комнату. — Наверное, он видел нас по телевизору… — извиняющимся тоном сказала она Камило.

— Так что… он не помешает нашим планам?

Мария Алехандра вспыхнула и пошла вслед за Даниэлем.

— Подожди меня здесь, — сказала она на ходу, — я только поговорю с ним и сразу же вернусь.

Она поднялась на второй этаж и направилась к Даниэлю, и вдруг в комнате Себастьяна зазвонил телефон. Мария Алехандра заколебалась, но, поскольку Ансельмо был далеко, решила поднять трубку.

— Алло?

— Мария Алехандра, это ты? — раздался в трубке обрадованный голос Себастьяна.

— Да, я, — после небольшого замешательства произнесла она. — Ты хочешь поговорить с Даниэлем? Подожди, я его сейчас позову.

— Нет, нет, минутку, — поспешно проговорил Себастьян, — прошу тебя, не уходи. Поговори со мной, ну пожалуйста…

Мария Алехандра знала, что он звонит из тюрьмы, а потому только вздохнула и присела в кресло, стоявшее рядом с телефонным столиком.

— Что ты хотел мне сказать? Учти, я оказалась в твоем доме случайно — мы с Камило заехали только проведать Даниэля.

— Ты выходишь за него замуж?

Она промолчала.

— Я видел вас по телевизору, — не дождавшись ответа продолжал Себастьян, — и хочу услышать это из твоих уст.

— Я не желаю с тобой разговаривать…

— Ты не посмеешь этого сделать, — отчаянно закричал Себастьян, — потому что любишь меня, и только меня! Попробуй сказать, что это неправда!

— Да, это неправда! Ты ошибаешься, потому что я люблю Камило.

— Может быть… как брата, как друга, как… черт знает кого, но только не как будущего мужа.

— Все, хватит, — решительно произнесла Мария Алехандра и встала с места. — Пойду, позову Даниэля. — И, не дожидаясь ответа Себастьяна, положила трубку на столик и направилась в комнату мальчика.

После того, как Себастьян поговорил с сыном, она, по пожеланию Даниэля вновь взяла трубку и молча выслушала просьбу своего бывшего мужа взять на время мальчика к себе.

— Это я и собиралась сделать, — коротко ответила она и тут же повесила трубку.

— А ты сказала папе, что выходишь замуж? — поинтересовался Даниэль, стоя рядом с ней.

— Конечно сказала, и он согласился с этим.

— А как же я?

— Пока твой папа не вернется из тюрьмы, ты поживешь у меня.

— Я не хочу жить вместе с твоим мужем!

— Послушай, Даниэль, — Мария Алехандра присела радом с ним и внимательно заглянула в блестящие от слез глаза мальчика. — Я обещаю тебе, что пока твой папа не выйдет из тюрьмы, я не буду выходить замуж.

— Точно?

— А я тебя разве когда-нибудь обманывала? Ну все, иди, собирай вещи.

С тяжелым сердцем она вернулась в гостиную, где прохаживался Камило. Заметив выражение ее лица, он сразу догадался о том, что она хочет сообщить ему нечто неприятное.

— Знаешь, Камило, все дети такие эгоисты, но, поскольку они самые беззащитные существа на свете, приходится им это позволять.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я не могу бросить Даниэля одного, а потому давай отложим нашу свадьбу до возвращения из тюрьмы Себастьяна.

Камило сделал такое выражение лица, что Мария Алехандра поняла его и без слов: "ну вот, я так и знал!"

— Скажи мне честно, — спустя минуту проговорил он, — ты ищешь любого повода, чтобы отложить нашу свадьбу? Но зачем — почему бы тебе честно не признаться, что тебе это все совсем не по душе, что ты согласилась на брак со мной из одной только — будь она проклята! — благодарности, которой я предпочел бы ненависть?

— Что ты говоришь, опомнись!

— Да, да, твоя ненависть для меня предпочтительнее всех остальных чувств! Разве ты не говорила мне сто раз, что ненавидишь Себастьяна, и, тем не менее, используешь любую возможность, чтобы быть как можно ближе к нему?..

— Давай оставим этот разговор, — устало вздохнула Мария Алехандра, — ты раздражен и сам не знаешь, что говоришь…

— Прекрасное решение! — воскликнул Камило, сам в эту минуту испытывая к ней чувство, очень похожее на ненависть. — Сама меня спровоцировала, а теперь не желаешь выяснить все до конца. — Он почувствовал такое возбуждение, что теперь уже ничего не опасался. — А у меня к тебе встречное предложение — давай оставим эту затею со свадьбой — живи, как хочешь, а обо мне не бес… впрочем, ты и раньше не слишком себя этим утруждала. Прощай!

Уйдя из дома, Дельфине не оставалось ничего иного, как вновь явиться к Монкаде, который уже ждал ее, сохраняя ее комнату в неприкосновенности. Она пыталась ему что-то объяснить, но он невозмутимо заявил, что в этом нет ни малейшей необходимости, поскольку ее настоящее место именно здесь, в доме человека, который ее давно и преданно любит. Она пошла наверх разбирать свой чемодан, а Монкада, сдержанно улыбаясь, прошелся по гостиной, жалея о том, что его "чудесная старушка", как он называл Маргариту Фонсека, не дожила до этого дня. А ведь все сбылось именно так, как он ей и обещал!

В этот момент ему позвонил Эстевес и, не допускающим возражений тоном, потребовал, чтобы он немедленно явился в офис. Монкада вздохнул и сказал, что выезжает. Успокоив Дельфину, которая слышала, как он разговаривал с Самуэлем и была этим явно встревожена, он вышел из дома и поехал к своему отцу и шефу.

— Ну, ты сама слышала, — сказал Эстевес, обращаясь к Перле, которая находилась в его кабинете. — Через час Монкада будет здесь.

— Великолепно, — отозвалась Перла, — значит, через час ты станешь вдовцом, несчастной жертвой грязных махинаций. О тебе раструбят все газеты, как о политике, на своей шкуре испытавшем тяжелейшие последствия болезней нашего общества. Не беспокойся, она не будет мучиться. И, самое главное, когда достигнешь вершины, не забудь о своей верной Перле.

— Уходи! — потребовал Эстевес, не в силах больше выдерживать того напряжения, которое одним своим присутствием создавала эта женщина, готовившаяся хладнокровно убить его жену.

— Я позвоню тебе, когда все будет кончено, — пообещала Перла и исчезла. У нее имелся дубликат ключа от дома Монкады, а потому она беспрепятственно открыла дверь и проникла в гостиную. Заслышав шум открываемой двери, Дельфина вышла из своей комнаты, удивляясь быстрому возвращению Монкады.

— Это ты, Хоакин? — спросила она, спускаясь по лестнице и вглядываясь в полумрак. В ту же минуту Перла зажгла свет и Дельфина, с криком ужаса, отшатнулась.

— Привет, — хищно улыбаясь, сказала бывшая секретарша. — Ну, как дела, подруга?

— Что ты здесь делаешь? — стуча зубами от страха, спросила Дельфина.

— Тот же самый вопрос можно задать и тебе.

— Убирайся немедленно, или я вызову полицию.

— И что ты им скажешь? — наслаждаясь явным испугом и замешательством Дельфины, поинтересовалась Перла. — Что я незаконно проникла в дом твоего любовника?

— Что тебе надо? — Дельфина понемногу начала успокаиваться. Почему эта шлюха осмеливается разговаривать с ней в подобном тоне?

— Боюсь, что тебе не понравится, если я скажу, для чего пришла, — умильно вздохнула Перла и, медленно шагнула еще ближе, так что Дельфина невольно попятилась, тщетно пытаясь взять себя в руки.

— А ты попробуй! — отважно сказала она.

— Я пришла убить тебя, Дельфина! — В то же мгновение Перла стремительно опустила руку в сумочку и, выхватив баллончик, пустила струю газа в лицо Дельфины. Та покачнулась, схватилась за горло и медленно сползла на ступени, держась рукой за перила.

Когда она очнулась, то обнаружила себя накрепко привязанной к стулу, стоящему в центре гостиной. Перла похлопывала ее по щекам, торопясь поскорее привести в чувство.

— Зачем ты это делаешь? — хрипло спросила Дельфина, уворачиваясь от ее рук. — Неужели тебе нужна моя смерть?

— И не только мне, дорогая Дельфина, — невозмутимо сказала Перла, доставая сигарету и закуривая. — А зачем я это делаю… честно признаться, долго объяснять. Ну, если тебя это так интересует… злоба, месть, власть, удовольствие… Да, да, не строй таких изумленных глаз, удовольствие! И ведь скажи честно, Дельфина, разве ты сама не наслаждалась бы видом того, как я подыхаю на твоих глазах? Только не лицемерь, подруга, перед смертью это уже бесполезно.

— Не убивай меня! — вдруг зарыдала Дельфина. — Умоляю тебя, ведь мы можем договориться…

Перла отрицательно покачала головой.

— Нет, уже поздно, ты мне больше не нужна. И прекрати рыдать, потому что — честно тебя предупреждаю — твои мольбы — это как раз то, что я столько раз мечтала услышать. Кстати, а почему ты так боишься умереть, ведь ты сама два раза пыталась покончить с собой? Или, как я и думала, это была только игра, рассчитанная на таких простаков, как Самуэль и Монкада?

— У меня будет ребенок, — всхлипнула Дельфина, — я хочу жить ради него. Ведь ты тоже женщина…

— Фу, дети, — презрительно поморщилась Перла, отгоняя от лица струю дыма, — терпеть их не могу. Это такое шумное отродье, что я топила бы их, как котят, в самом раннем возрасте. Детей лучше всего убивать в зародыше или сразу после рождения. Тогда они умирают невинными, поскольку просто не успевают развратиться. Вот и твой выродок, сразу после твоей смерти отправится на небеса, чтобы пополнить там рады ангелочков. А ведь ты, когда наставляла рога Самуэлю, даже и не мечтала стать матерью ангела? — Перла наклонилась к Дельфине и, издевательски захохотав, выпустила дым ей прямо в лицо.

— Не убивай меня, — снова попросила та, — ведь Самуэль обязательно тебе отомстит, потому что любит меня.

Перла захохотала еще громче.

— Ну, дорогуша, когда же ты, наконец, спустишься с небес? Да именно Самуэль и приказал мне убить тебя, это была его идея!

— Ты лжешь! — резко выкрикнула Дельфина. — Этого не может быть! Ты нарочно изводишь меня такими чудовищными домыслами.

— Очень мне это надо! Последнее время ты изрядно мешала своему мужу, постоянно создавая помехи его карьере. А Самуэль большой эгоист и то место в душе, которое у других людей занимает совесть, у него занято одним тщеславием. Неужели ты этого не поняла, прожив с ним пятнадцать лет под одной крышей?

— Я тебе не верю…

— А какое мне до этого дело? — холодно усмехнулась Перла. — Просто знай, что он нарочно выгнал тебя из дома и вызвал к себе Монкаду, чтобы мы с тобой могли спокойно побеседовать, как две старые подруги. Впрочем, ты меня уже несколько утомила. Прощайся с жизнью, Дельфина.

Перла хладнокровно погасила окурок и, принеся от входа канистру бензина, стала поливать пол, окружая онемевшую от ужаса Дельфину. Как только она попыталась закричать, Перла ловко всунула ей в рот какую-то тряпку, так что та едва не задохнулась.

— Что, подруга, никогда не думала, что умрешь такой мучительной смертью? В старину так умирали ведьмы, поскольку, согласно поверьям, огонь исцелял их больные души. Тебе подобная процедура тоже не повредит… Представляешь, ты будешь гореть как в аду…

— Что делает у тебя моя жена? — тем временем спрашивал Эстевес, прохаживаясь перед стоявшим Монкадой. — Мне прекрасно известно, что она ушла именно к тебе.

— И не в первый раз, сеньор, — заметил Монкада. — Я люблю эту женщину и буду защищать ее от вас, от Перлы, ото всего мира, если потребуется! Только я один смогу сделать ее счастливой, но для этого необходимо, чтобы она покончила с той жизнью, которую вела до сих пор.

— И тебе все равно, что она беременна от другого мужчины? — с удивлением поинтересовался Эстевес.

— Да, сеньор, — твердо ответил Монкада, похожий в этот момент на средневекового фанатика, — моя любовь так велика, что не позволяет думать о таких мелочах. Для меня важно лишь то, что связано с Дельфиной, и то, чем она хоть сколько-нибудь дорожит.

— Значит, если бы я попросил тебя выбрать между мной, твоим отцом и ей… — вкрадчиво заговорил Эстевес, на что Монкада сразу же покачал головой.

— Можете не продолжать, сеньор, я ни секунды не колебался бы в своем выборе.

— Как же тебе удалось столько лет скрывать эту неистовую любовь?

— А чему вы удивляетесь? — в свою очередь спросил Монкада, окидывая Эстевеса, непонятным тому взором. — Несмотря на то, что вы всю жизнь пытались тщательно контролировать все мысли и чувства своих домашних, у каждого из нас был уголок души, недоступный никому, кроме Бога. Но вы не хотели это признавать, а потому остались в полном одиночестве. Где ваша дочь, жена, друзья? Я, ваш сын, стал вашим злейшим врагом — а все почему? Да потому, что только Богу позволительно владеть душами людей, а тот человек, который пытается уподобится в этом отношении Богу, получает в ответ лишь ненависть и презрение.

Эстевес был откровенно растерян и даже подавлен словами Монкады. Он тяжело опустился в кресло и обхватил голову руками.

— Ничего не понимаю, но ведь я все делал ради любви!

— Любви к кому — к себе или к другим? — сурово спросил Монкада, грозный как судья. — Но ведь любовь к другим — это всегда жертва, а кому и что вы когда-нибудь жертвовали?

— Дельфина, — вдруг хрипло произнес Эстевес, — я люблю Дельфину, но она в опасности…

— Что?! — мгновенно взметнулся Монкада. — Какая опасность, от кого? Да говорите же, черт вас подери!

— Перла… я послал ее в твой дом… она…

Монкада мгновенно рванулся к выходу. Выбегая из дверей, он на секунду оглянулся на Эстевеса, который последовал за ним, и теперь испуганно отшатнулся от неистового взгляда своего сына.

— Если с ней что-нибудь случится, то я вас убью! — сквозь зубы процедил Монкада, и они помчались вниз, изумляя своим видом редких, в это позднее время, сотрудников конгресса. Эстевес едва успел вскочить на переднее сиденье автомобиля, как Монкада уже рванул с места. Они мчались так, что лишь тормоза визжали на поворотах, да, стремительными кометами проносились огни встречных машин.

— Скорей, — вскричал Монкада, увидев тонкую струйку белого дыма, выходящего из окна его дома. — Там что-то случилось.

В тот момент, когда они ворвались в дом, Перла уже подожгла бензин и теперь пятилась к выходу, злорадно наблюдая за, извивающейся в огненном кольце, Дельфиной.

— А, и ты пришел на это полюбоваться? — спросила она, увидев Самуэля. Но тут, из-за его спины вырвался Монкада и бросился к Дельфине, прямо в кольцо пламени.

— Что такое? — изумилась Перла, увидев, как тот поспешно срывает с нее веревки. — Что он здесь делает? Мы так не договаривались…

— Заткнись, — зло огрызнулся Эстевес. — Твоя игра окончена.

— Что это значит?

Монкада в этот момент уже выносил из пылающей гостиной бившуюся в истерике Дельфину, однако Эстевес, стоя у самого входа, преграждал дорогу Перле.

— Пропусти меня!

Она попыталась вырваться, но он с силой оттолкнул ее обратно в огонь.

— Тебя ждет конец, который ты заслужила!

Она бросилась к двери, но Эстевес, с неожиданным проворством, захлопнул ее перед носом у визжащей Перлы и запер на ключ, оставив его в замке. Она, чувствуя, что не может открыть дверь изнутри, стала колотиться и кричать:

— Нееет! Неееееет! Выпустите меня отсюда! Это предательство! Ты не можешь со мной так поступить, Самуэль, ведь ты же сам этого хотел! Я только выполняла твою волю! Проклятье!

Огонь становился все сильнее и уже начинал трещать деревянными перекрытиями, заглушавшими вопли Перлы. Эстевес стоял и смотрел на ее мечущуюся в окнах тень, пока Монкада не коснулся его плеча.

— Нам лучше уйти.

В этот момент ветер донес новые вопли Перлы.

— Я не хочу умирать! Будь ты проклят, Самуэль, я ненавижу тебя, ненавижу! На помощь! На помощь!

Эстевес спустился к машине Монкады, то и дело оборачиваясь на ночное зарево, поднимавшееся над домом. В машине уже сидела Дельфина, которая при виде его мгновенно вздрогнула и впала в истерику.

— Увези меня, Хоакин, — завизжала она, — и убери отсюда этого проклятого человека. Он хотел меня убить руками этой сумасшедшей! Она мне все рассказала… им обоим было плевать даже на то, что я беременна. Я не могу находиться радом с ним, Хоакин!

Эстевес ошеломленно замер на месте, а Монкада, осторожно обняв, стал успокаивать Дельфину.

— Вы ошибаетесь, сеньора, именно благодаря дону Самуэлю мы и смогли спасти вам жизнь. Именно дон Самуэль догадался об ужасном замысле Перлы и, страшно сказать, что могло бы произойти, если бы не он…

Камило считал себя порядочным человеком, а потому несмотря на всю свою неприязнь к Себастьяну, решил заехать к нему в тюрьму и рассказать о своем разговоре с Тересой. Эта девушка сама нашла Камило в его сенатском офисе и поведала ему некоторое дополнительные подробности той самой роковой ночи, которая оказала такое влияние на все события данной истории. Оказывается, в ту ночь Дельфина ушла из дома и Самуэль ее отчаянно разыскивал. Вот что поведала сама Тереса, взволнованно смотря на Камило своими чудными зелеными глазами.

— Когда Мария Алехандра поссорилась со своей матерью и спряталась в той самой хижине, я принесла ей еду и раскладушку… Возвращаясь назад, я встретила Самуэля Эстевеса, точнее говоря, он сам меня нашел… и попросил передать записку Дельфине. В те дни он основательно поругался с отцом обеих дочерей, а потому не хотел показываться в их доме. Он даже дал мне денег, а потому я не могла ему отказать — наша семья была весьма бедной. Когда я пришла к ним домой, мне сказали, что Дельфина уже спит и проводили в ее комнату. И вот тут я обнаружила, что ее там нет, а на кровати лежит лишь кукла из подушек. Поэтому я точно знаю, что в ту ночь Дельфина не ночевала дома.

Камило прекрасно понял, что все это значит, впрочем, как и Себастьян.

— Странно, — заметил он по этому поводу, когда они переговаривались через решетку с Камило в комнате свиданий, — но почему она ничего не сказала об этом на суде?

— Тереса уверяет, что не хотела подводить Дельфину, которая тоже, в какой-то степени, может считаться ее подругой.

— Ничего себе подруга! Дельфина уверяла, что была дома, а за все события той ночи несет ответственность только Мария Алехандра.

— Теперь нам очень важно детально восстановить вею картину событий, — серьезно заметил Камило, — а потому я бы хотел выслушать и твою версию.

— Хорошо, — согласился Себастьян, — я постараюсь все рассказать. Все это произошло накануне моей поездки в Европу. Луис Альфонсо хотел меня познакомить с той девушкой, которую он называл своей невестой и, при этом, уверял, что мне непременно понравится ее сестра. По дороге к ним мы много выпили и, я даже не помню, почему вошел в ту хижину один, а мой брат остался у входа. А, нет, минутку, — Себастьян наморщил лоб, — Луис Альфонсо остановился, чтобы поговорить с какой-то девушкой.

— С Дельфиной? — нетерпеливо спросил Камило.

— Не знаю, — пожал плечами Себастьян, — я ее не видел, хотя и слышал чей-то женский голос.

— В таком случае, — уверенно заявил Камило, — это была она. Никто, кроме нее, не знал, что в ту ночь в этой хижине должно было состояться свидание.

После разговора с Себастьяном, он вышел из тюрьмы, сел в свой джип и долго размышлял. Как быть дальше — поехать ли к Марии Алехандре, или предоставить событиям развиваться своим чередом. Да, она любит Себастьяна, и достаточно откровенно оттягивает день свадьбы с ним, с Камило. Да, она пренебрегает им и унижает его, то ли по глупости, а то ли потому, что ничего к нему не чувствует, кроме простого дружеского расположения… Все это так, и ему известны все ее слабости, пороки, непоследовательности… и чертовски обидно все это выносить и терпеть, но есть ли какой-то иной выход? Обладает ли он достаточным запасом мужества, чтобы поставить точку на своей несчастной любви и вести себя не как преданный, готовый стерпеть все, что угодно, раб любимой женщины, но как настоящий мужчина, способный признать свое поражение и не унижать своего человеческого достоинства? И, чем больше Камило размышлял надо всем этим, тем больше признавал, что нет, не способен. Все, что угодно, отдаст он за ласковую улыбку Марии Алехандры; пойдет на любое унижение, чтоб только быть рядом с ней, пусть даже для того, чтобы видеть, как мучается она от любви к его счастливому сопернику. В любви можно быть или господином или рабом, и, если не получается одно, приходится терпеть другое, если только не в силах поставить крест на своей любви! Какими бы ни были любимые женщины, но они — это отражение нас самих, а потому, если уж влюбился, надо искать недостатки не в ней, а в себе самом.

И Камило приехал к Марии Алехандре и извинился перед ней за свою вспыльчивость. От одного он только не смог удержаться — от легких и, каких-то виноватых упреков, в ее адрес.

— Обрати внимание, — сказал он, — что раньше мы никогда не ссорились, все было достаточно гармонично и спокойно, зато теперь разговариваем так агрессивно, словно являемся врагами.

Они и на самом деле являлись врагами, потому что в любви можно быть только союзниками, а, если любовь испытывает только один, второй инстинктивно ведет себя, словно враг.

— Нет, Камило, — как бы оправдываясь, заявила Мария Алехандра, — виной всему только обстоятельства. Но ты должен помнить одно — я дала тебе слово и не собираюсь от него отказываться.

— Ну, хорошо, — со вздохом сказал он, — давай считать тот эпизод пройденным и теперь поговорим о настоящем. Мы вместе с Себастьяном попытались восстановить события той ночи, когда ты, якобы, убила человека.

— А что побудило вас к этому? — как-то подозрительно поинтересовалась Мария Алехандра.

— Дело в том, что Себастьян хочет примирить тебя с твоей дочерью, а потому считает необходимым доказать твою невиновность.

— Но до каких пор он будет вмешиваться в мою жизнь?! — с досадой воскликнула она, и Камило, к своей радости, не обнаружил в тоне ее голоса никаких нежных интонаций.

— Но ведь он любит тебя и это невозможно отрицать, — произнес он, тщательно следя за реакцией Марии Алехандры.

— Ты в этом уверен?

— Да, я в этом уверен, как уверен и еще в одном обстоятельстве — только с помощью Себастьяна и Дельфины нам удастся доказать твою невиновность.

— Но, какое отношение к этому имеет моя сестра?

— Твоя сестра — отъявленная лгунья, и только Себастьян может принудить ее сказать правду.

И тут Мария Алехандра вдруг пришла в ярость. Камило с изумлением смотрел на ее, раскрасневшееся лицо и думал о том, как мало он ее, все-таки, знает.

— Значит, Себастьян для своего освобождения и, якобы, для моего блага решил воспользоваться признанием моей сестры? Женщины, которая ждет от него ребенка? Честное слово, Камило, от него я и не ждала ничего другого, но вот ты, как мог ты на это согласиться?

— Мы с ним оба стремимся к благородной цели, — осторожно сказал Камило, не слишком понимая причин ее горячности. — И эта цель состоит в твоем полном оправдании…

— Благородной цели можно достичь только благородными средствами! — воскликнула Мария Алехандра, не зная, что тем самым повторяет одну из заповедей этики.

— Но Дельфина не рассказала и, видимо, добровольно не расскажет о том, что же произошло той ночью!

— Меня это не волнует! — мгновенно отреагировала Мария Алехандра. — Дельфина — моя сестра и я не позволю, чтобы ее использовали в каких-то подозрительных целях.

"Черт бы побрал ее максимализм, который мешает жить не только ей самой, но и всем ее окружающим, — подумал Камило. — Ну почему судьба распорядилась так, что я влюбился именно в эту женщину, такую недалекую, прямолинейную и… очаровательную!"

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Эстевес на следующий день, увидев, что его жена вышла из спальни.

— А как, по-твоему, может себя чувствовать женщина в доме своего мужа, который пытался ее убить? — холодно откликнулась Дельфина.

— Это не так, — не слишком уверенно возразил он, — ты же слышала, что вчера сказал Монкада.

— Ну, Монкада, он ради тебя на все готов…

— Я в этом совсем не уверен… Скорее, не ради меня, но ради тебя!

Дельфина презрительно усмехнулась. "Как же я ненавижу эти ее усмешки, — подумал про себя Эстевес, — она словно хочет продемонстрировать, насколько меня презирает и ненавидит… Сколько раз за все эти пятнадцать лет она так усмехалась, а я все терпел и… любил ее!"

— Да, — сказала она, — он любит меня и любит так, как это недоступно твоей эгоистической натуре.

— Ну и что? — в этот вопрос Эстевес вложил все презрение к слуге, осмелившемуся влюбиться в жену своего господина.

— А то, что я скажу тебе сейчас одну вещь, которая больно ранит твое проклятое самолюбие, зато послужит мне в качестве возмездия, — угрожающе произнесла Дельфина.

— Ну, и что это за вещь?

— Это ночь, полная любви и сладострастия, великолепная ночь под знойными звездами Сан-Андреса, во время которой один мужчина любил меня так, как этого не делал никто — ни до него, ни после. Именно сила его любви и материализовалась в моем ребенке, которым я дорожу больше всего на свете…

— Ты хочешь сказать, что Хоакин…

— Договаривай смелей и не бойся ошибиться. Да, именно Хоакин — отец моего ребенка. Ну, что ты теперь на это скажешь?

Эстевес ничего на это не сказал, а просто повернулся и с такой силой хлопнул дверью своего кабинета, что посыпалась штукатурка. Дельфина торжествующе посмотрела ему вслед и усмехнулась. Она решила навестить Себастьяна, надеясь, что теперь никаких препятствий к их сближению на почве ребенка уже не будет.

А Эстевес заперся в своем кабинете и никому не открывал до тех пор, пока не появился Монкада. Эти два часа были самыми тяжелыми в его жизни, потому что он вдруг понял, что никакая политика не способна стать заменой простых человеческих чувств — любви, ненависти, ревности; и ничто в мире не способно заменить любви единственной женщины, особенно, если она в такой любви просто отказывает. Когда Монкада постучал в его кабинет, Эстевес был на таком пределе, что едва владел собой.

— Я жду тебя уже два часа, — нетерпеливо заметил он, когда Хоакин переступил порог его кабинета.

— Я разбирался с полицией по поводу пожара в своем доме и смерти Перлы, — спокойно объяснил Монкада.

— Ну и?..

— Я заявил лейтенанту полиции, что Перла была безумна и пыталась убить вашу жену. Однако, мы, к счастью, вовремя об этом узнали и прибыли на место происшествия как раз вовремя, чтобы предотвратить трагедию. Более того, я намекнул, что, поскольку Перла сотрудничала с сенатором Касасом, постольку полиции есть смысл действовать именно в этом направлении.

— Да… — глухо сказал Эстевес, отводя глаза, — ты действовал прекрасно, как всегда… ты просто профессионал… точнее, профессиональный лжец!

— Как и вы, сеньор!

— Молчать! Ты изменил мне с моей собственной женой и, как она мне призналась пару часов назад, являешься отцом ее ребенка!

Видя, что ошеломленный Монкада молчит, Эстевес стал распаляться все больше и больше.

— Она мне поведала о вашем бурном романе на Сан-Андресе, будьте вы оба прокляты! Молчишь, подонок?

— Я никогда и не отрицал, что люблю вашу жену, — собравшись с силами произнес Монкада, с беспокойством следя за своим шефом.

— При чем здесь любовь, когда я говорю о ее беременности! — Эстевес с такой силой трахнул кулаком по столу, что с него едва не свалился телефон.

— Это одно и то же.

Чем больше бесновался Эстевес, тем спокойнее становился Монкада, понимая, что игра уже пошла в открытую и отрицать что-либо просто бесполезно. Но, надо дать понять этому зарвавшемуся тирану, что его власть эфемерна, ее уже просто не существует!

— И ты об этом говоришь так спокойно и уверенно? — вперив в Монкаду налитые кровью глаза, прохрипел Эстевес.

— А какой мне смысл что-либо скрывать?

— Гнусная крыса!

— Я бы не советовал вам так нервничать. Во-первых, в вашем возрасте это может привести к самым печальным последствиям; а, во-вторых, теперь уже все равно ничего нельзя изменить.

— Это ты так считаешь… — Эстевес судорожно усмехнулся. — Но я сумею доказать тебе, что ты ошибаешься. Я многое могу простить, но только не такое гнусное предательство.

Понемногу и Монкада стал выходить из себя. Какого черта! — то Эстевес посылает Перлу убивать свою жену, а то устраивает бурную сцену, узнав, что не он является отцом ее ребенка! Надо же быть хоть немного последовательным!

— Нам лучше не говорить о том, кто кому должен прощать, — стиснув зубы проговорил он. — Это я должен вам мстить и за свою мать, и за свое трудное детство, и за все те унижения, которые мне приходилось от вас терпеть… Ну что вас так бесит? То, что я оказался способным учеником и превзошел своего учителя? Или то, что Дельфина предпочла меня, а не вас, изменявшего ей с той же Перлой?

В его голосе проскользнула торжествующая нотка, и Эстевес немедленно это заметил.

— Ты рано празднуешь победу, — зловеще произнес он, доставая из ящика стола револьвер.

— Уберите оружие, сеньор, — произнес Монкада, следя за прыгающим, в руке Эстевеса, дулом, нацеленным ему в живот. — Вы все равно не сможете выстрелить.

— Ошибаешься, ничтожество, — прошипел Эстевес, — ты и сам знаешь, что мне уже приходилось убивать.

— Но тот опыт был для вас слишком тяжел и вы вряд ли захотите повторить его вновь…

— Ничего, переживу… В конце концов, ты будешь вторым мужчиной, которого я убиваю из-за Дельфины.

— Но это же бесполезно! — Монкада разволновался по-настоящему. — Она вас не любит и никогда не полюбит!

— В таком случае, я ей просто не позволю полюбить другого…

— Но я ваш сын!

— А зачем мне сын, который позорит меня и создает дополнительные проблемы?

Раздался сухой выстрел, и Монкада, даже не вскрикнув, свалился на ковер. Эстевес осторожно положил револьвер на стол и вызвал полицию.

"Я скажу им, что он сам пытался убить меня, но я успел достать оружие первым", — подумал он, отирая внезапно вспотевший лоб.