— Да, — говорил Рикардо, приятель Фернандо по консерватории, вращая руль своего старенького пикапа, — мне жаль твою скрипку! А этот тип был вооружен?

— Не знаю… — отвечал Фернандо, сидевший рядом с ним на переднем сиденье, но меня как будто парализовало. От изумления я не мог сдвинуться с места и повел себя как последний трус.

— Но он тебе угрожал?

— Похоже на то, но все это было как-то между делом. Сначала он заявил, что очень любит оперу и мечтал когда-то стать оперным певцом. Потом сказал, что каждый должен знать свое место, а потому — если я в следующий раз приближусь к Алехандре Эстевес, то мои руки музыканта может постичь та же судьба, что и мой инструмент… И еще он произнес одну запомнившуюся мне фразу: «Сделать выбор в пользу будущего — это лучше, чем из каприза упорствовать в любви, у которой нет будущего». Согласись, что не каждый день встречается такой философствующий гангстер!

— Как тебя угораздило влюбиться в дочь сенатора, пользующегося такой дурной славой! Неужели трудно было найти другую девушку?

— Это не я, — только и вздохнул Фернандо, прижимая к себе футляр с гитарой, — это она меня нашла.

— Ну конечно, ведь ты же у нас такой неотразимый, — насмешливо заметил Рикардо, прибавляя газу.

— Не в этом дело, старик, я просто пытался помочь этой девчонке. У нее проблемы с родителями.

Рикардо в ответ лишь присвистнул, причем так насмешливо, что Фернандо смутился и молча уставился на дорогу. Был уже поздний вечер, и кроме редких огней, проносящихся мимо машин, ничего не было видно.

— Ну и в чем заключалась твоя помощь? — спросил Рикардо после небольшой паузы, выключая радиоприемник. — Помогал ей раздеваться и рассказывал сказочку на ночь?

— Между нами ничего не было, — буркнул Фернандо, не слишком довольный бесцеремонными расспросами приятеля, который в ответ лишь иронически усмехнулся:

— А ты и в самом деле талантливый сказочник. Дай-то Бог, чтобы тебе удалось убедить в этом сенатора, в противном случае тебе придется просить убежище в каком-нибудь африканском посольстве. Кстати, мы что, сейчас едем убеждать его в этом?

— Не совсем. Я хочу показать сенатору, что его угрозы на меня не действуют, и спеть Алехандре серенаду.

Рикардо показалось, что он ослышался:

— Что ты собираешься делать?

— Спеть ей серенаду. Пусть она поймет, что я от нее без ума, а он узнает, что я не какой-то трусливый заяц с дрожащими от страха лапками.

— Да ты часом не рехнулся? — Рикардо с сожалением покачал головой. Сожалел он о том, что поддался настойчивой просьбе Фернандо и согласился подвезти его в столь поздний час «на свидание с одной девушкой». Про себя он подумал, что слишком поздно узнал, кто эта девушка… но, с другой стороны, нельзя же бросить этого сумасшедшего!

— Значит, так, — заговорил он, останавливая машину около дома сенатора, — я, разумеется, с тобой не пойду, потому что не хочу, чтобы меня подстрелили, как… кролика, поэтому буду ждать тебя здесь, не выключая мотора… на тот случай, если придется быстро сматываться, в чем я абсолютно уверен.

Фернандо молча кивнул и вышел из машины. Рикардо проследил за ним взглядом до тех пор, пока он не перелез через невысокую металлическую ограду и замер в ожидании, больше всего на свете боясь услышать звук выстрела.

Быстрыми шагами Фернандо пересек лужайку, зачем-то пригибаясь, как повстанец, крадущийся к неприятельскому штабу; усмехнулся сам себе, и, приблизившись к освещенному дому, встал под окнами второго этажа, где, по его расчетам, располагалась комната Алехандры. Достав из футляра гитару, он глубоко вздохнул, набираясь мужества, и запел — сначала негромко, но потом все громче и уверенней. В песне было четыре куплета, но Фернандо не смог добраться даже до второго, так как внезапно распахнулась входная дверь. Ему на лицо упал мощный поток света, и он едва разглядел невысокую и коренастую фигуру сенатора Эстевеса, стоявшего на пороге и всматривавшегося в темноту, — а в том, что это был именно он, Фернандо не сомневался. За спиной сенатора виднелись две явно испуганные женщины. Никогда в жизни Фернандо еще не держали на мушке, а то, что в руке сенатора находится пистолет, было совершенно очевидно — уж очень характерно тот держал руку, согнув ее в локте.

— А ну-ка заткнись, кретин! Заткнись и немедленно убирайся отсюда!

Фернандо опустил гитару, но не тронулся с места, следя за неторопливым приближением сенатора. Бешено колотившееся сердце буквально выскакивало из груди, перед глазами поплыли красные круги, но он с трудом облизал пересохшие губы и охрипшим голосом произнес:

— Я не сдвинусь с места, пока не скажу вам то, ради чего пришел, — я люблю вашу дочь…

— Молчать!!! — взревел Эстевес, и его рука, державшая пистолет, стала выделывать какие-то странные колебательные движения. Фернандо заметил это и заговорил быстрее, стремясь выговориться до того, как раздастся выстрел:

— Я люблю ее настолько пылко, что, если вы меня сейчас не убьете, я все равно буду искать с ней встречи; ради одной ее улыбки я готов на все, и мне не страшны ни вы, ни ваши наемники!

— Гнусный развратник, ты недостоин даже произносить имя моей дочери… я сотру тебя в порошок. Фернандо показалось, что в глазах сенатора красное адское пламя. В доме послышался испуганный голос Алехандры, и это вдруг придало ему новые силы:

— Я не собираюсь скрывать ни своего страха перед вами, сенатор, ни любви к вашей дочери… И еще мне нужна скрипка такого же высокого качества, как и та, что разбил ваш подручный!

— Еще одно слово, — предупредил Эстевес, — и я стреляю. Пошел вон!

Фернандо решил больше не искушать судьбу и медленно попятился назад…

А в это время в доме разыгралась настоящая трагедия. Услышав голос Фернандо, Алехандра вместе с Пачей поспешно сбежала вниз и попыталась выйти из дома, но Дельфина преградила ей дорогу:

— Ты никуда не пойдешь, отец сам с ним разберется!

— Но, мама, он же убьет Фернандо! А я люблю его, и он любит меня. Ну что в этом плохого?

— Алехандра!!!

На помощь Дельфине пришла Бенита, и им вдвоем удалось оттеснить Алехандру от двери. Пача, оцепенев от ужаса, смотрела на все происходящее, не зная, что и делать. Она не узнавала своей двоюродной сестры, которая была похожа на разъяренную фурию, словно унаследовав непреклонный характер самого сенатора. В самый разгар этого скандала в холле появился Эстевес, и Алехандра тут же бросилась к нему:

— Что ты с ним сделал, папа?

— Немедленно в свою комнату, Алехандра!

— Но…

— В комнату, я сказал! Мы обо всем поговорим завтра. Сегодня ночью по твоей вине едва не произошла трагедия. Мне бы очень хотелось надеяться, что ты не давала повода этому кретину вести себя подобным образом. И я приказываю тебе, слышишь, Алехандра, ни в коем случае не смей встречаться с ним, иначе последствия могут быть самыми ужасными и для тебя, и для него! А теперь марш отсюда, мне надо побыть одному.

— Ну, старик, последний раз я соглашаюсь участвовать в подобном мероприятии, — заговорил Рикардо, когда бледный как смерть Фернандо занял свое место в кабине пикапа, — я пошел за тобой и все видел. Почему ты не убежал, когда увидел у него пистолет?

— Да потому что, когда я заговорил об Алехандре, то почувствовал себя таким сильным и уверенным, что уже не мог вести себя как трус. Более того, я обнаглел настолько, что потребовал у него новую скрипку!

Рикардо вытаращил на него глаза и чуть не врезался в ближайший фонарный столб:

— А о приданом ты с ним не успел поговорить?

— Нет, старик, кроме шуток. — Фернандо был на удивление спокоен и серьезен, его приятелю даже показалось, что рядом с ним сидит совсем другой человек. — Но эта девчонка перевернула мне душу. Давай заедем в ближайший бар и отметим это дело.

— Какое? Что тебя чуть не пристрелили?

— Нет, что моя жизнь имеет теперь только один смысл — Алехандра!

Марии Алехандре тоже пришлось пережить в этот вечер несколько неприятных минут. Пока возле дома сенатора Эстевеса происходили все эти бурные события, она успела побеседовать с доньей Деборой, и узнать от нее, каким сокровищем является Кэти, жена Себастьяна, и какой идеальной парой они еще будут, когда преодолеют «некоторые трудности в своих взаимоотношениях». Поскольку преданная Гертрудис ухитрилась подсмотреть за тем, как целовались Себастьян и Мария Алехандра, и, разумеется, доложила об этом своей хозяйке, то данная беседа имела откровенно назидательное значение. Однако и Мария Алехандра тоже не осталась в долгу и указала донье Деборе на ту опасность, которую она почему-то никак не замечала, — на алкоголизм ее сына. После чего она заявила матери Себастьяна, «что очень хорошо знает свое место в этом доме», и они расстались весьма озадаченные друг другом. Одна никак не ожидала такой прыти от бывшей «монашенки», а другая не понимала упорной слепоты матери, не замечающей в каком состоянии находится ее собственный сын.

А Себастьян безумно волновался перед предстоящей операцией, тем более что он уже не практиковал столько времени. Хуже того — к нему явился отец больного мальчика, умолявший спасти его сына. Все это не могло не сказаться на его душевном состоянии, и он с трудом сдерживался, чтобы не приложиться к бутылке. Темное прошлое Марии Алехандры, против которой его усиленно настраивала собственная мать, тоже отнюдь не способствовало его душевному успокоению.

Когда на следующий день, нагруженная всевозможными забавными сувенирами, Мария Алехандра появилась в доме Эстевеса, она, естественно, ни о чем не знала: ни о событиях прошедшей ночи, ни о том, что она якобы предала Алехандру, ни об утреннем разговоре сенатора с дочерью. Во время этого разговора он в своей обиходной зловещей манере сообщил взволнованной дочери, что у нее появилась новая тетушка, и поведал о том, что «в молодости Мария Алехандра Фонсека совершила некий проступок, опозоривший всю семью, после чего ей пришлось надолго расстаться со своими родственниками, так что никто уже не думал, что она когда-нибудь вернется». Разумеется, после подобных откровений Алехандра встретила свою «тетку» не только холодно, но и враждебно. В первый момент Мария Алехандра даже растерялась.

— Ну давай же, посмотри подарки, которые я тебе принесла, — тормошила она дочь, но та лишь с самым равнодушным видом отворачивалась.

— Никак не пойму, почему это люди верят, что подарками можно все уладить…

— Что уладить? — в недоумении спросила Мария Алехандра. Но дочь уклонилась от ответа.

— И вообще, мне как-то не нравится получать подарки от незнакомых людей.

— Но я же твоя тетка!

— Ну и что? — последовал равнодушный ответ.

— Я хочу, чтобы мы подружились…

— А я этого не хочу… Извините, но у меня болит голова, и мы с Пачей идем гулять… И заберите свои подарки.

Решив проверить свои подозрения, Мария Алехандра направилась к сенатору Эстевесу.

— Что вы ей наговорили обо мне? За один день у нее так резко изменилось отношение ко мне!

— Ничего, я сказал лишь то, о чем мы договорились, — спокойно отвечал Самуэль, стараясь скрыть довольную улыбку, — я сказал, что ты ее тетка, у которой в молодости были какие-то неприятности, но теперь все уже в прошлом.

Мария Алехандра чувствовала, что здесь таится какой-то подвох.

— Но многое зависит еще и от того, как сказать! Алехандра просто задыхалась от злости ко мне!

— А чего ты ждала? Ты думала, что она сразу бросится тебе на шею? Кроме того, у нее сейчас трудный период, она обозлилась на весь свет…

Мария Алехандра молча пожала плечами и с тяжелым сердцем покинула дом. Однако испытания этого дня еще только начинались. «Что же на самом деле происходит с Алехандрой? — думала она по дороге к Себастьяну Медине. Ей так хотелось побыть одной, что она отпустила такси за целый квартал и теперь медленно шла пешком, рассеянно прижимая к груди пакет с так и не пригодившимися подарками. — Неужели все дело только в переходном возрасте с его постоянной сменой настроений? Ну нет, это чушь, нельзя вот так, без всякой видимой причины, перейти к столь откровенной враждебности… Похоже, она обижена на меня, считает меня в чем-то виноватой… но в чем? Какое еще преступление успел приписать мне дьявольский ум Самуэля Эстевеса? В том, что без него здесь не обошлось, сомневаться не приходится. Напрасно я не нажала на него, позволила ему уйти от ответа». Мария Алехандра вздохнула и опустила голову, глядя себе под ноги. Она так ждала сегодняшнего дня… Радовалась, что у нее складываются дружеские отношения с дочерью… И вдруг такое разочарование… Размышляя о своих проблемах, Мария Алехандра медленно брела по улице. Если бы она знала, в каком состоянии находился в эти минуты Себастьян, то наверняка прибавила бы шагу.

Себастьян метался по комнате. Он то подходил к бару, чтобы приложиться к бутылке, то, схватившись за голову, бросался прочь, в дальний угол гостиной. Все, все, все, он человек конченый! Утром этого дня он так и не решился оперировать сам и трусливо прятался в ординаторской все то время, что продолжалась операция. Именно там и нашел его верный Мартин, когда пришел сообщить, что все прошло благополучно. «А я так надеялся на тебя!» — с горечью сказал он, увидев, в каком состоянии находится друг. И не только он, думал про себя Себастьян, все близкие в чем-то на него надеялись, а он не оправдал ничьих ожиданий. Даниэлито надеялся, что его отец женится на Марии Алехандре; она, в свою очередь, надеялась, что Себастьян бросит пить… Как все-таки ужасно быть предметом всеобщих надежд, не чувствуя в себе ни сил, ни решительности! Как сможет он спокойно смотреть в глаза своему сыну, постоянно помня при этом, что так и не решился встать за операционный стол и спасти жизнь одному из его сверстников, что сможет сказать в ответ на укоризненный взгляд милой Марии Алехандры?

Нет, это невыносимо! Себастьян сделал сразу два больших глотка и в отчаянии бросился на диван. Зачем он живет, что может дать своим близким людям, как сможет оправдать свое безволие и трусость? Он не имеет права называться мужчиной, он ничтожество, способное лишь на то, чтобы влачить жалкое существование и быть предметом всеобщего сочувствия или даже презрения. Так есть ли смысл в такой жизни? Неужели он так и не решится хотя бы на один мужественный поступок?

— Себастьян!!! — отчаянно закричала Мария Алехандра, появившись на пороге комнаты. Ей было достаточно одного взгляда на его безжизненное тело, распростертое в неестественной позе, чтобы сразу понять: произошло нечто ужасное. Ее подозрения только подтвердились, когда она увидела полупустую бутылку виски и, что самое ужасное, абсолютно пустой флакон из-под снотворного!

— Боже мой, что ты с собой сделал? Себастьян, Себастьян! — тщетно взывала она, пытаясь приподнять его тяжелое тело и перевернуть на спину. — Ансельмо! Ансельмо!

— Что случилось, сеньорита? — Слуга торопливо вошел в комнату. Впрочем, он мог бы этого и не спрашивать — все было ясно и так.

— Быстро вызови доктора Гутьерреса, — скомандовала Мария Алехандра, стоя на коленях возле дивана, — и пусть кто-нибудь побудет с Даниэлито, ему ни в коем случае нельзя этого видеть.

— Но что произошло с нашим доктором? — все еще не решаясь повиноваться, ревниво поинтересовался Ансельмо, досадуя на то, что не он первый обнаружил хозяина.

— Попытка самоубийства, — яростно сверкнула на него глазами Мария Алехандра, — звони скорее, у нас мало времени.

Все дальнейшие события она прочно взяла в свои руки, немало успев сделать до приезда Мартина. Во-первых, она попыталась самостоятельно сделать Себастьяну промывание желудка; во-вторых, кое-как сумела успокоить перепуганного Даниэлито: он все-таки вырвался из рук Гертрудис и прибежал в гостиную; и, в-третьих, успела учинить разнос самой Гертрудис, у которой хватило ума сказать мальчику, что отец пьет именно из-за него.

— Не смейте с ним вообще разговаривать до тех пор, пока не осознаете, какой вред может причинить ваш невоздержанный язык! — настолько гневно и повелительно сказала она служанке, что у той от изумления пропал дар речи. — Идите, соберите все бутылки со спиртным, какие только есть в этом доме, и спрячьте их подальше. И если после вас я найду хотя бы одну, то сделаю так, что за все случившееся сегодня придется отвечать именно вам.

Совершенно потрясенная подобным обращением, Гертрудис выбежала из комнаты. Когда вернется хозяйка, она обязательно пожалуется ей на своеволие Марии Алехандры.

Наконец приехал Мартин.

— Вы позвали меня вовремя, — заявил он, осмотрев Себастьяна и проделав все необходимые процедуры.

— Это он из-за операции, да? — удрученно спросила Мария Алехандра, стоявшая рядом с Мартином возле дивана, на котором неподвижно лежал Себастьян.

Мартин кивнул:

— Он не явился к назначенному времени, а когда все же пришел, то был уже пьян. Я стал его стыдить и…

— Ему и так, наверное, было ужасно стыдно, — вздохнула она, — ведь он же мне обещал больше не пить.

— Честно говоря, вы, по-моему, первая женщина, которая в состоянии оказывать на него влияние…

— А его первая жена? — тут же перебила Мария Алехандра, на что Мартин пренебрежительно пожал плечами.

— Я не люблю ни о ком говорить за глаза, но Кэти этого заслуживает. Она страшная женщина, именно при ее помощи Себастьян дошел до его сегодняшнего состояния. Кстати, — и он сделал выжидательную паузу, глядя Марии Алехандре прямо в глаза, — если вы любите моего друга и готовы за него бороться, то могу дать вам один совет.

— Неужели вы сомневаетесь в том, что у меня к нему настоящее чувство? — Мария Алехандра наклонилась и нежно поцеловала спящего Себастьяна во влажный лоб, затем выпрямилась и гордо взглянула на Мартина. — Можете говорить все, что считаете нужным.

— Вы слышали про общество анонимных алкоголиков?

О том, что произошло в ее доме, донья Дебора узнала самой последней и была этим совершенно потрясена. «Боже мой, — взволнованно размышляла она, отослав Гертрудис со всеми ее жалобами, — за что я заслужила подобную судьбу? Один сын убит какой-то девицей, обвинившей его в изнасиловании, другой — алкоголик, пытавшийся покончить с собой в собственном доме… За что Господь так жестоко меня наказывает?» Она досадливо поморщилась, уловив изрядную долю лицемерия в самом вопросе, — привыкнув лицемерить перед другими, она не могла удержаться от этого даже сама с собой. А ведь собственная память услужливо напоминала обо всех ее провинностях перед сыновьями, в том числе и о той, которую она так отчаянно надеялась замолить, создав в своем доме комнату старшего сына, охраняемую как священный алтарь. Там были собраны и тщательно сохранялись все его личные вещи и фотографии, а сама комната имела тот же самый вид, как и тогда, когда ее занимал старший сын доньи Деборы. В тот день, когда был убит Луис Альфонсо, она сбежала за границу, испугавшись общественного мнения, так как оно могло обвинить ее в том, что она воспитала насильника. Но ведь это ложь, ведь ее дорогой мальчик был таким порядочным и чистым, что никогда бы не смог пойти на такое преступление! Подумав об этом, Дебора почувствовала, что в ее душе раскаяние уступает место гневу. Ей следовало остаться, найти ту девчонку и вогнать ей в глотку все эти лживые обвинения! Только так можно было спасти доброе имя ее сына. Но ничего, даст Бог, она еще посчитается с той, которая так жестоко ее опозорила!

Сразу после своего выступления по телевидению, посвященного строительству плотины в Санта-Марии — предмету их давнего соперничества с сенатором Эстевесом, Камило Касас направился в тюремную часовню, где разыскал сестру Эулалию и имел с ней взволновавший его разговор. Монахиня подтвердила, что Мария Алехандра недавно вышла на свободу и «теперь изо всех сил пытается наверстать упущенное за те годы, что были вычеркнуты из ее жизни». Сестра Эулалия не упускала случая блеснуть красноречием. Однако она ничего не сказала о ее дочери, не дала адреса самой Марии Алехандры, да и вообще всячески старалась увильнуть от прямых ответов на его настойчивые и многочисленные вопросы. Но зато она обещала передать предмету их разговора его визитную карточку, и теперь Камило по-настоящему волновался, не зная, как отнесется Мария Алехандра к его желанию непременно увидеться с ней.

Каждый влюбленный стремится говорить только о предмете своей любви, поскольку иные темы его просто не интересуют. Влюбленная женщина может говорить об этом с кем угодно, и даже с тем несчастным, чьи чувства она отвергает, в то время как влюбленный мужчина предпочитает общество своего приятеля, на чью скромность он может положиться. Именно поэтому прямо из церкви, оттуда, где врачуются души, Камило отправился в больницу — туда, где врачуются тела и где как раз должен был находиться на дежурстве его ближайший друг Мартин, у которого на роду было написано выслушивать излияния своих ближайших друзей.

Какая странная и трогательная вещь — пробуждение в зрелом и опытном мужчине его первой, юношеской любви! Куда только деваются и солидность и мудрость, составляющие главное достояние прожитых лет, и откуда вновь всплывают давно забытые застенчивость и трепетность, когда опять начинает дрожать голос, прерываться дыхание, и за одну улыбку любимой не жаль отдать сотню ночей с другими женщинами. И кто бы мог подумать, что у красавца сенатора Камило Касаса вдруг снова проснется не только юношеская любовь, но и юношеская застенчивость, от которой он так страдал в свое время и которая помешала ему объясниться с Марией Алехандрой тогда, пятнадцать лет назад. Он и сам сейчас удивлялся своему состоянию, и не только удивлялся, но и радовался ему, как радуются самым светлым воспоминаниям молодости. Мария Алехандра… Какая она сейчас? Сможет ли он ее узнать и не разочаруется ли при этом — пятнадцать лет тюрьмы кого угодно могут изменить! А как она сама отнесется к их встрече и захочет ли вспомнить скромного мальчика, пылко влюбленного в нее когда-то — ведь свидания с юностью бывают порой не только трогательны, но и весьма болезненны? Но ему все равно во что бы то ни стало хочется увидеться с ней, и он обязательно ее найдет!

Во время ночного дежурства в клинике Мартин иногда позволял себе немного расслабиться и выпить легкого вина. Тем более что на этот раз был такой подходящий повод, как задушевный разговор с другом. Он уже привык быть поверенным в сердечных тайнах своих друзей, так что терпеливо и сочувственно выслушал очередную исповедь, пока они вдвоем с Камило сидели в полутемной ординаторской, освещаемой лишь дежурной лампой.

— Если ты собираешься дежурить со мной и дальше, тебе стоит выпить еще, — хладнокровно заметит он, передавая стакан Камило. Тот сделал несколько глотков и задумчиво покачал головой: — Никак не могу ее забыть!

— Марию Алехандру номер два?

— Почему номер два? — недоуменно вскинул брови Камило.

— Да потому что Марии Алехандре номер один мой друг Себастьян Медина сегодня вечером собирается сделать предложение. Интересно, получилось ли у него что-нибудь?

— А какая она, эта вторая Мария Алехандра? — зачем-то поинтересовался Камило. Может быть, он испытал легкое чувство ревности, оттого что неизвестный ему приятель Мартина так близок к тому, чтобы преуспеть с какой-то не менее неизвестной девушкой, носящей то же имя.

— Прежде всего она очень красива, — мечтательным тоном произнес Мартин, — и, кроме того, при разговоре с ней возникает впечатление, словно говоришь с существом с другой планеты. К ней словно бы не пристает земная грязь… недаром она собиралась стать монахиней.

— Ну что ж, повезло твоему другу, — с легким вздохом признал Камило, подумав про себя: «Когда же наконец и мне повезет?»

В отличие от сенатора Камило Касаса, склонного приукрашивать свои отношения с женщинами, сенатор Самуэль Эстевес считал себя человеком практичным и досконально познавшим все тайны женского сердца. Во всяком случае, его отношения с собственной секретаршей Перлой Фарфан, казалось, предоставляли для такого мнения достаточно убедительные основания. Перла действительно любила своего шефа, хотя эта любовь и не обходилась без некоторой доли тщеславия, потому что со временем она надеялась занять место Дельфины и была всецело ему предана. Однако ей приходилось многое сносить от сенатора, который бывал груб со всеми, кем хоть сколько-нибудь дорожил. Однажды, это было как раз во время исчезновения Алехандры, она осмелилась явиться в дом Эстевеса под предлогом беспокойства о судьбе его дочери, но он довольно грубо выставил ее вон, заявив при этом, что семья для него — «святое». Потом он, правда, весьма галантно извинился, прислав ей с посыльным роскошный букет роз и несколько необычную для него записку. Перла сохранила ее как память о его галантности. В этой записке было всего четыре строки:

«Если бы я обладал властью Всевышнего, то повелел бы именовать женщиной только тебя, Перла. Но я всего-навсего мужчина, а потому прошу у тебя прощения за то, что не понял твоих чувств. С любовью Самуэль».

Перла, конечно, простила, не могла не простить, и все же ее не покидало чувство неудовлетворенности. Ее состояние, в сущности, объяснялось достаточно просто. Она уже не соглашалась на роль неприхотливой секретарши, с которой можно заниматься любовью прямо в кабинете, а мечтала теперь об иной роли, позволявшей ей управлять этим импульсивным и недоверчивым человеком.

— Так я прощен или прикажешь мне умереть у твоих ног? — скользя усами по ее стройной шее, интересовался Эстевес, явившийся к ней домой вскоре после посыльного. Перла лишь слабо увертывалась, зная, что не в силах долго противиться его ласкам.

— Подожди, Самуэль, — произнесла она, кладя свою руку поверх его руки, лежавшей у нее на колене, — я хочу, чтобы ты понял одно — это была не просто ссора, ты нанес мне глубокую рану…

— И как же мне ее лечить? — усмехнулся Эстевес. — Я думал, что лучшее средство — это мои ласки и поцелуи, но сегодня ты на себя не похожа. Скажи слово — и мы найдем другое.

Перле показалось, что она уже близка к заветной цели, осталось лишь проявить немного терпения. Освободившись от объятий Эстевеса, она встала и, подойдя к сервировочному столику, взяла бокал с шампанским. Пусть только он выполнит ее просьбу, и это будет тот первый шаг, за которым последуют и все остальные!

— Пригласи меня на сегодняшний вечер куда-нибудь потанцевать!

— Потанцевать?

Даже стоя спиной к нему, она моментально почувствовала перемену в его настроении и укорила себя за поспешность. Но теперь уже поздно было отступать, и она резко повернулась.

— Да, потанцевать! До сих пор ты еще не делал ничего подобного.

— Но ведь меня же все знают, — слегка сбитый с толку ее вызывающим тоном, принялся оправдываться Эстевес, — это вызвало бы столько толков, губительных как для меня, так и для тебя, Перла. Проси все, что хочешь, но, умоляю, не подставляй меня под вспышки фотокорреспондентов.

— В таком случае, Самуэль, у меня есть все основания для того, чтобы прервать наши отношения.

«Да, на этот раз она загнала меня в ловушку, — думал, хмурясь, Эстевес, когда возвратился домой от Перлы на машине, которую вел Монкада, — если я буду и дальше отказываться вывести ее в свет, мне придется придумать взамен что-нибудь экстраординарное, чтобы не осложнять наших отношений. Но появиться с ней в общественном месте — значит оскорбить семью! Как должен вести себя мужчина моих лет, чтобы ублажить любовницу и не нанести ущерба семье? Насколько же проще в этом отношении было в молодости… Глупо терять Перлу с ее стройными ногами и роскошной грудью — она умеет доставлять мне столько удовольствия, но нельзя вызывать подозрения и у Дельфины, хотя, мне кажется, это бы ее не слишком взволновало… Но самое главное — это Алехандра! В тот день, когда ей скажут, что ее отец — распутник, мне останется только застрелиться».

Предаваясь подобным размышлениям, Эстевес явился домой и еще с порога поинтересовался у Бениты, где находятся дочь и жена. Узнав о том, что Дельфины нет дома, он заметно помрачнел и, приказав подать бульона, принялся нетерпеливо расхаживать по гостиной, дожидаясь прихода жены. Услышав звук открываемой двери, он бросился навстречу жене, но тут же в ярости отшатнулся:

— Почему ты возвращаешься домой так поздно, да еще вдребезги пьяной?

Дельфина действительно была пьяна, но дойти до такого состояния ее побудило одно ужасающее открытие. Оказывается, Себастьян собрался бросить ее потому, что и в самом деле завел себе другую женщину, и этой женщиной была Мария Алехандра! Сомневаться в этом больше не приходилось, поскольку Дельфина своими глазами видела, как они целовались. Это произошло в тот момент, когда она подъехала на такси к дому Себастьяна и, сидя в машине, принялась размышлять, каким образом можно оповестить его о том, что она уже здесь. Но не прошло и пяти минут, как из дома вышли Себастьян и Мария Алехандра и направились к его машине, поглощенные каким-то разговором. Сам Себастьян был бледен и задумчив, в то время как Мария Алехандра, казалось, в чем-то его настойчиво убеждала. Уже открыв дверцу машины, он вдруг улыбнулся, привлек ее к себе, и эта бесстыдница сама потянулась к нему навстречу с поцелуем!.. Дельфина пришла в бешенство, впившись зубами в собственную руку. «Она мстит, она мстит мне, проклятая. О Господи, да что же это такое?!»

Дельфина очнулась лишь тогда, когда машина, увозившая Себастьяна и Марию Алехандру, скрылась из виду и водитель такси, самоуверенный, красивый парень повернулся к ней и сочувственно-издевательски улыбнулся:

— Что, куколка, дружок изменяет?

Дельфина молча кивнула, вытирая платком глаза.

— Бывает, — безразличным тоном подтвердил таксист и опять улыбнулся: — Слушай, а ты красивая… Как тебя зовут?

— Рикарда, — сухо отозвалась Дельфина, еще не решив для себя, как относиться к заигрываниям водителя, и вдруг зачем-то добавила: — Но обычно меня называют Сенаторшей.

— Замечательно, — оживился тот, и в глазах его появился циничный блеск, — а как госпожа сенаторша смотрит на то, что мы заглянем в одно местечко, здесь, неподалеку, и пропустим по стаканчику — самое мировое средство утешиться, не считая, разумеется, и кое-чего другого…

«Ну нет, это уже свинство», — подумала Дельфина и холодно взглянула на таксиста, отметив при этом его полные, чувственные губы и нахальные маленькие усики.

— С чего это ты взял, что я куда-то пойду с такой деревенщиной, как ты?

Водитель вмиг перестал ухмыляться и злобно оскалился:

— Да ты что, крыса? Что ты о себе вообразила? Грива у тебя крашеная, шмотки, небось, взяла напрокат… Да и в постели, судя по тому, что твой приятель от тебя отделался, наверное, холодна, как труп.

— Вовсе нет. — Дельфина оскорбленно сверкнула глазами. — Просто я женщина не твоего пошиба, свинья!

— Женщина? — задохнулся от возмущения таксист. — Да таких стерв, как ты, я покупаю по три штуки за песо!

Дальнейший разговор уже становился опасен, и Дельфина, небрежно швырнув ему крупную купюру, заставившую его изумленно замолчать, выбралась из машины и пошла пешком. Голова у нее кружилась, ноги подкашивались, а в памяти вновь и вновь всплывала эта проклятая сцена — взволнованная Мария Алехандра открывает свои бесстыжие губы навстречу поцелую Себастьяна. Дельфина ощущала в себе такую ненависть к сестре, что готова была задушить ее собственными руками. Именно после выхода этой несчастной из тюрьмы, где для нее было самое место, в жизни Дельфины начались большие неприятности, она стала лишаться всего того, чем жила до сего дня — своей дочери и своего возлюбленного. По какому праву эта мерзавка перебегает ей дорогу, будь прокляты все эти амнистии и условные освобождения! Чувство вины перед сестрой уступило место всепоглощающей ярости. Нет, она не уступит без боя, она сделает все от нее зависящее, чтобы помешать этой притворной скромнице осуществить свои коварные планы!

За оставшуюся часть дня Дельфина посетила три бара, постепенно напиваясь все больше и больше, надеясь таким образом заглушить неутихающую тоску этой проклятой жизни. Заметив одинокую красивую женщину, которая пила только водку, к ней неоднократно подсаживались завсегдатаи баров, но теперь она сразу же отшивала их. Дельфина согласилась бы стать шлюхой для Себастьяна, но это вовсе не значит, что она и в самом деле была шлюхой.

— Нет, я не позволю тебе пройти! Не позволю пропитать мой дом запахом перегара! Не позволю, чтобы мордой дешевой шлюхи ты пятнала мою репутацию! — орал в ярости Самуэль, преграждая ей путь в ее комнату.

— Ну наконец-то дождалась правды, — вспыхивая от обиды и гнева, в свою очередь закричала Дельфина, — вот, значит, за кого ты меня принимаешь! Недаром ты и в жены меня себе покупал как шлюху!

— Заткнись! — потребовал Эстевес. — Мало того, что ты являешься в таком состоянии, ты еще осмеливаешься мне дерзить. Мне давно следовало выкинуть тебя на улицу, потому что именно там твое место… Где и с кем ты была?

Ответом ему был взрыв презрительного хохота. Дельфине стало так смешно, что она ухватилась, чтобы не упасть, за перила лестницы, глядя снизу вверх на мужа, стоявшего на три ступеньки выше нее.

— Ревнуешь? Нет, Самуэль, к моему глубочайшему разочарованию, я была одна! — Смех ее внезапно сменился рыданием. — Я была одна и все пила, пила, пила… только бы забыть о лжи, пропитавшей нашу жизнь. Мне не хочется жить, потому что я — жена человека, которого не люблю… и никогда не любила!

— Замолчи! — крикнул Эстевес, сжимая кулаки. — Ты не в своем уме и не соображаешь, что несешь.

— Ошибаешься, Самуэль, только сейчас я и говорю тебе правду… — Дельфина вызывающе подняла голову, заметив угрожающий жест мужа. — Тебе хочется меня ударить? Ну так бей, бей меня, Самуэль, ведь ты так любишь делать это в постели!

— Дельфина!!!