После своей первой неудачи с Камило Касасом Перла не только не пала духом, но, напротив, почувствовала себя раззадоренной. «Ну что ж, — думала она, — если наш милый сенатор отказал в доверии мне, то посмотрим, как он запоет, когда я пришлю в его офис одну хорошенькую маленькую киску». Ее замысел был достаточно прост, но зато обещал гарантированный успех устроить на работу к Касасу преданную ей секретаршу. И как раз сейчас у нее была на примете подходящая кандидатура — Анна Мария Харамильо. Это была стройная девушка небольшого роста с удивительно изящной фигуркой и очень симпатичной мордашкой. Такие «кошечки» особенно нравятся зрелым мужчинам, сводя их с ума своими, по-детски ясными глазками и пикантными ножками. Пообещав этой девушке, что позаботится об освобождении из тюрьмы ее отца, Перла могла быть почти уверена, что Анна Мария не откажется выполнить ту роль, какую ей предназначали.

И, действительно, когда в его кабинет вошла красивая юная девушка в ярко-зеленой блузке, красной юбке и модных цветных лосинах, Камило был полностью очарован; и его первое впечатление только усилилось, когда он убедился, что Анна Мария всерьез увлечена экологическими проблемами. Таким образом, с приемом на работу никаких проблем не возникло, и уже на следующий день Анна Мария смогла доложить Перле об успешном осуществлении первой части намеченного плана. Поздравив свою протеже, Перла тут же дала ей первое задание — проникнуть в личный архив сенатора Касаса и снять фотокопии всех бумаг, имеющих отношение к сенатору Эстевесу. Однако произошла небольшая заминка — в личный архив сенатора имела доступ только Флоральба, работавшая у Касаса уже много лет. Узнав об этом, Перла задумалась и по телефону пообещала Анне Марии устранить препятствие. Вечером того же дня с Флоральбой произошел несчастный случай — ее сбила машина. Получив множество тяжелых увечий, она оказалась надолго прикована к больничной койке. Тогда Перла решила, что настал ее черед действовать и самое время повторить атаку.

Внимательно осмотрев себя в зеркало и особенно порадовавшись своей новой короткой юбке, великолепно открывавшей ее длинные, стройные ноги, Перла отправилась в офис сенатора Касаса. В приемной никого не было — Анна Мария, ужаснувшись несчастью, происшедшему с Флоральбой, побежала ее навещать — и потому она беспрепятственно прошла в кабинет, насмешливо улыбнувшись недоумевающему Камило.

— Так поздно, а вы все еще работаете, сенатор.

— Должен признаться, что вы умеете застать врасплох, — откликнулся Камило, поднимаясь из-за стола.

— Интересно, поверите ли вы мне, если я скажу, что тоже работала и, уже собираясь уходить, заметила в ваших окнах свет?

— Скорее я готов поверить в то, что сенатор Эстевес — человек упорный и вполне способен воспользоваться услугами секретарши для достижения своих целей.

— Ну, Камило, — протянула Перла, присаживаясь на край стола и забывая при этом одернуть юбку, — вы слишком агрессивны.

— Нет, — сухо отвечал тот, — я просто откровенен и краток, а это совсем другое дело.

Перла почувствовала, что разговор опять заходит в тупик, и поторопилась сказать то, ради чего пришла:

— Ну что ж, тогда и я буду вести себя таким же образом и скажу откровенно — я пришла сюда с единственным намерением пригласить вас пойти выпить.

— Выпить? — Камило был весьма удивлен этим предложением, поскольку никак не предполагал, что Перла осмелится повторить свою попытку. Честно говоря, ему и самому уже надоело разбираться в ворохе бесконечных бумаг, поэтому сама возможность провести вечер в обществе такой эффектной женщины, пусть даже и секретарши-любовницы его злейшего врага, была весьма заманчива.

— Ну же, сенатор, — продолжала настаивать Перла, видя, что он колеблется, — оставьте эту работу для своей секретарши. Помните, что одно из самых ценных качеств руководителя состоит в умении переложить свою работу на других.

— А вы научились хорошо разбираться в руководителях, улыбнулся Камило, — я принимаю ваше приглашение, хотя и не обещаю, что буду пить.

«Ну, это мы еще посмотрим, — подумала Перла, когда они уже сидели в машине Касаса и направлялись в бар, насколько же труднее работать вот с такими святошами, которые изображают из себя трезвенников и девственников. Но ничего, еще не все потеряно, будем надеяться на лучшее — то есть на грехопадение непогрешимого сенатора Касаса».

— Выпейте хотя бы глоток и давайте перейдем на «ты», сказала она, после того как официант принес заказ и наполнил бокалы. — Можно подумать, что ты постоянно чего-то боишься, Камило!

— Просто я привык тщательно выбирать людей, с которыми пью. — Он понимал, что этой фразой может ее обидеть, и все же решил не церемониться, чтобы выяснить, до какой степени заинтересована в нем секретарша Эстевеса. Но Перла и не думала обижаться.

— Так что? — весело воскликнула она. — Я такой чести еще не заслужила? А может быть, ты намекнешь, как это сделать… томно добавила она.

— Это я целиком предоставляю твоему воображению. — Камило хотелось сказать «развращенному», но в последний момент он прикусил язык, чтобы не давать ей повода думать, будто начал поддаваться на ее уловки. Но уже следующая такая «уловка» чуть было не поставила его в тупик.

— Тогда пойдем потанцуем, — предложила Перла, первой поднимаясь с места. — Только не говори мне, что ты не любишь танцевать. — И она тут же схватила его за руку.

— Вообще-то назначение этого древнего ритуала не совсем понятно; хотя, надо признать, мне нравится наблюдать за тем, как его исполняют красивые женщины с длинными ногами. Ты именно сюда приходишь с сенатором Эстевесом?

Перла уже положила руки на плечи Касаса и теперь ответила ему нарочито обиженным взглядом:

— Он мой шеф — не более того.

— Однако в кулуарах сената можно услышать и другое…

— Слухи… куда от них денешься.

— Да я им и не особенно верил, — произнес Камило, обнимая Перлу за талию и осторожно переступая с ноги на ногу, стараясь попадать в такт мелодии. Немного помедлив, он добавил еще одну порожденную его мужским самолюбием фразу, которая наверняка должна была уязвить Перлу: — Трудно представить такую высокую и стройную сеньориту в объятиях лысого коротышки.

«Да он в постели в сто раз лучше тебя, зануда», — злобно подумала Перла, но в ответ лишь принужденно улыбнулась:

— И не пробуй этого сделать, Камило, я с ним никогда не танцевала!

Когда музыка закончилась и они вернулись к своему столику, их уже ждал официант с бутылкой французского шампанского.

— Извините, но это вам прислал сенатор Эстевес.

«Предсказание Мартина все-таки сбылось! — отчаянно подумал Себастьян после очередного объяснения с Дельфиной. — Недаром он говорил, что эта связь принесет мне много проблем». А проблем действительно хватало. Дельфина становилась неуправляемой и ничего уже не стеснялась. «Мы любим друг друга и готовы на любое безумство!» — кричала она в присутствии Марии Алехандры до тех пор, пока та, заткнув уши, не выбежала прочь. «Моя сестра никогда тебя не любила, — заявила она Себастьяну, когда они остались одни, — это была всего лишь жалость. Ты любишь меня, и только меня, пусть даже сейчас так слеп, что сам не замечаешь этого. Иди расскажи ей о том, что целых два года был моим любовником и предавался со мной самым утонченным ласкам с единственной мыслью отомстить Самуэлю. Посмотрим, что она тебе на это ответит!»

Да, здесь она была права: женская ревность не знает границ, а когда еще к ней добавляются уязвленная гордость и обманутое самолюбие, тогда трудно рассчитывать на какое-то понимание. И Себастьян не мог найти нужных слов, чтобы объяснить Марии Алехандре всю лживость исступленных речей Дельфины; он боялся новой встречи с ней, понимая, как многое она может решить.

Один небольшой эпизод немного отвлек его от мрачных мыслей. Когда он покинул комнату Дельфины и собрался спуститься с лестницы, то в коридоре вдруг столкнулся с худенькой прыщавой девушкой, племянницей Эстевеса, которая приходила вместе с Алехандрой в больницу. По тому, как она слабо вскрикнула и отвернулась, пытаясь закрыть лицо руками, он понял, что она стыдится своих прыщей, и, усмехнувшись, заставил ее опустить руки.

— Ну, стыдиться здесь нечего, ведь это всего лишь симптом того, что ты из девочки превращаешься в женщину, Я могу порекомендовать тебе крем, от его употребления они исчезнут за несколько дней. И, вообще, у тебя красивое лицо, так что если сделать хорошую прическу и подобрать очки поменьше, ты превратишься в очаровательную девушку. Тебя, кажется, зовут Пача, то есть Франсиска, не так ли?

— Ой, вы даже запомнили, как меня зовут? — изумилась Пача, смотря на него с восхищением.

— А кто смог бы забыть такую девушку, как ты? — усмехнулся Себастьян и стал спускаться вниз, не замечая того восторженного взгляда, каким его проводила Пача.

Прямо от Эстевесов Себастьян поехал на встречу с Мартином, который ждал его в открытом летнем кафе, располагавшемся в небольшом парке, неподалеку от клиники. Он застал его за одним столиком с красивым, загорелым мужчиной одних с ними лет, тот задумчиво пил апельсиновый сок и внимательно слушал, что говорит Мартин.

— Наконец-то я могу познакомить двух своих лучших друзей, — улыбнулся Мартин, — присаживайся, Себастьян, мы с Камило как раз говорили о тебе.

— О вас и о Марии Алехандре, — неожиданно поправил его Камило.

— А вы знакомы? — встрепенулся Себастьян.

— И очень давно. В юные годы мы с ней были соседями и… друзьями.

— Мир тесен, — холодно заметил Себастьян, чувствуя инстинктивную неприязнь к своему собеседнику. Мартин, насторожившись уже при виде того, что они так и не обменялись рукопожатием, молчал.

— Да, и я подумал то же самое, когда узнал, что она работает в вашем доме, — спокойно согласился Камило.

— Не работает, а помогает мне воспитывать сына…

— Возможно, но я надеюсь, вы не станете возражать, если я время от времени буду к ней наведываться?

— Мне кажется, вам будет лучше наведываться к ней в дом сенатора Эстевеса!

— Послушайте, — сказал Камило, — не стоит воспринимать происходящее подобным образом…

— Я сам знаю, что и как воспринимать!

И вот тут-то у Себастьяна неожиданно прорвалось долго накапливавшееся раздражение. Он вскочил с места и ударил по лицу сидевшего Камило. Тот вместе со стулом отлетел в кусты, а Мартин поспешно встал между ними:

— Ну что с вами обоими случилось? Успокойтесь, прошу вас…

Но успокоился Себастьян только по дороге домой, еще не зная, что самые большие неприятности и сюрпризы сегодняшнего дня только начинаются. Первой его огорошила мать, напомнив о визите племянника и рассказав о пропаже своих драгоценностей. Дебора старалась не перегибать палку, чтобы не пробудить ненависти к себе в собственном сыне, но все же не удержалась, поведав о своих подозрениях в отношении Марии Алехандры. Все это было настолько гнусно слышать, что Себастьян вновь ощутил знакомый прилив раздражения. К счастью, эта тема все же не стала основной для сегодняшнего вечера, поскольку сама Гертрудис побоялась нагнетать напряжение и под большим секретом рассказала хозяйке о визите сестры.

Однако на смену неприятной неожиданности вдруг явилась неожиданность приятная и, даже можно сказать, удивительная. Когда в доме появился Фернандо, ему не пришлось никому представлять свою девушку, поскольку ею оказалась Алехандра. Но самым замечательным было даже не это, а то, что она явилась в гости в компании своей тетки.

Когда Мария Алехандра вместе с дочерью вышли из дома Эстевеса, они, разумеется, совсем не собирались идти в ресторан. Это был лишь удобный предлог вырваться на волю, не вызывая подозрений сенатора. Однако Мария Алехандра и представить себе не могла, чьим племянником окажется Фернандо; и поняла это лишь тогда, когда он назвал таксисту адрес. Ей так не хотелось представать пред изумленным взором доньи Деборы и второй раз за сегодняшний день объясняться с Себастьяном, что она охотно бы избежала этого визита, но Алехандра и Фернандо буквально затащили ее в дом. Впрочем, поняв причину ее отказа, они весело переглянулись и решили, что Мария Алехандра и Себастьян будут прекрасной парой. Однако, если бы они услышали их разговор, состоявшийся в кабинете Себастьяна, то поняли бы, что до этого еще далеко.

— Ну и что тебе от меня нужно, Себастьян? — вопрошала Мария Алехандра, скрестив руки на груди. — Ты уже разбил жизнь сестры, а теперь решил взяться за мою?

— Все совсем не так, как ты говоришь, — мучительно морщился он, — ты появилась в моей жизни тогда, когда между мной и Дельфиной уже все было кончено. Я не хотел начинать наши отношения с таких неприятных вещей, и только потому решил ничего не рассказывать. Но между нами и не было никакой любви — я спал с ней, чтобы отомстить ее мужу, а она просто бесилась от безделья, хотя сейчас нафантазировала себе какие-то бешеные страсти.

— Ох, Себастьян, — покачала головой Мария Алехандра, — если ты мог так чудовищно поступить с моей сестрой, то где гарантии, что и меня не ждет та же участь?.

— Ты никак не хочешь понять, как сильно я тебя люблю!

— Наверное, и Дельфине приходилось слышать такие же слова. Нет, я теперь просто не могу тебе верить!

В этот момент в комнату постучали, и в приоткрытую дверь просунулась плешивая голова Ансельмо:

— Доктор, вас к телефону одна из ваших пациенток.

— Сейчас не могу, Ансельмо, — яростно отмахнулся Себастьян, не отводя глаз от Марии Алехандры.

— Но она говорит, что вы ей срочно нужны.

— Что за черт!

Себастьян неохотно вышел из комнаты и взял трубку:

— Алло.

— Если ты сейчас же не выйдешь, то я приду к тебе домой и тогда все узнают, какое ты ничтожество.

Дельфина была пьяна, и он сразу это понял по голосу. Понял — и испугался, что она может наделать глупостей, которые потом не исправить.

— Хорошо, я иду, — коротко сказал он.

— Я жду тебя на улице, жалкий и презренный тип, и если ты не выйдешь, то будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь…

Он нашел ее в машине, которая стояла неподалеку от главного входа, скрытая кустами, что росли вдоль дороги. Удивительно, как она в таком состоянии еще смогла сесть за руль! Себастьян открыл дверцу с той стороны, где находилось сиденье водителя, и заставил ее пересесть на соседнее. В руках она держала бутылку, содержимого в которой оставалось совсем на донышке.

— Что это значит, Дельфина? — строго спросил он, но она его тут же перебила:

— Ты, наверное, целовался сейчас с моей сестрой, Себастьян?

— Не говори ерунды. Ты не ответила на мой вопрос — что ты здесь делаешь?

— Пришла к тебе, любимый, — вдруг жалобно захныкала она и попыталась его поцеловать, но он вовремя уклонился. — Ты не смеешь так поступать со мной, мне уже больше нечего терять, а она тебя все равно не любит…

— Давай я сейчас отвезу тебя домой, а завтра мы обо всем поговорим спокойно. Тебе просто необходимо успокоиться…

— Но я совсем не хочу успокаиваться! Я хочу лечь с тобой в постель… свою постель… и я хочу, чтобы нас застал Самуэль. От одной этой мысли я прихожу в восторг и у меня дух захватывает… Да, поехали ко мне домой и скорее, скорее!

Себастьян завел мотор и, развернув машину, поехал в сторону дома Эстевеса, думая сейчас о том, что делает в его отсутствие Мария Алехандра, которую он оставил в своем кабинете. Дельфина всю дорогу болтала какую-то чушь и, наконец допив свою бутылку, где-то на полдороге неожиданно потребовала:

— Останови!

— Но…

— Или ты остановишься, или я выброшусь из машины, — с неожиданной твердостью заявила она, распахивая на ходу дверцу, — мне хочется выпить.

— Тебе уже хватит, Дельфина, — слабо запротестовал Себастьян, но она ничего не желала слушать. Притормозив возле какого-то бара, Себастьян задумался над тем, что делать дальше, но Дельфина, оказывается, уже решила все за него.

— Выходи и ты, — потребовала она, вылезая из машины и открывая дверцу с его стороны, — выходи, не бойся, я обещаю вести себя хорошо. Мне надо только выпить и поговорить с тобой, а уж в постель мы заберемся завтра…

Не желая привлекать внимания прохожих, Себастьян выбрался наружу, запер машину и вслед за Дельфиной вошел в широкие двери бара, над которыми сияла огромная разноцветная вывеска «Ночная звезда».

— А тебе не кажется, что твой шеф нас выследил? — поинтересовался Камило, когда они оба увидели сенатора Эстевеса, сидевшего вместе с Монкадой за столиком по другую сторону танцевальной площадки.

— Нет, — не слишком уверенно отозвалась Перла, с досадой думая о предстоящем объяснении с Самуэлем, — это чистая случайность.

— Ты уверена?

— Конечно. Мне надо подойти и поздороваться с ним.

— Желаю успеха.

Громко заиграл рок-н-ролл, замелькали разноцветные огни цветомузыки, по потолку и полу забегали переливчатые тени; а Перла, протиснувшись через толпу танцующих, приблизилась к столику Эстевеса. Он уже ждал ее, но сесть так и не предложил, поэтому на протяжении всего разговора она вынуждена была стоять полусогнувшись, как провинившаяся школьница, и с покорным видом выслушивать его.

— Значит, стоит мне только отвернуться, и ты уже танцуешь с одним из моих заклятых врагов?

— Самуэль, я тебе все объясню…

— Больше всего оскорбляет то, что меня считают идиотом!

— Тише, Самуэль, ты должен мне верить.

— Я верю только собственным глазам, и они меня не обманывают. Ты только что прижималась к этому негодяю…

— Я делала это ради тебя…

— Что? Может, и в постель ты с ним ляжешь ради меня? — Самуэль потерял контроль над собой и, брызгая слюной, кричал так, что едва не перекрывал звуки рока. — Короче, возвращайся к нему и веди себя так, словно ничего не произошло. Ты меня уже достаточно унизила, но унижаться перед Касасом я не собираюсь… Пошла!

Перла молча снесла это оскорбление и вернулась к своему столику. Касас наблюдал всю сцену и решил про себя, что она разыграна просто мастерски. Черт возьми, а почему бы и ему не подыграть этим лицемерам?

— Я думаю, нам пора уходить, — хмуро заговорила Перла, опускаясь на свое место, — завтра мне с утра на работу…

— Но ведь еще рано, — усмехнулся Камило, — и нам еще о многом надо поговорить. Я только сейчас, пока ты стояла перед своим шефом, вдруг понял, какая ты очаровательная женщина. Теперь мне вдруг уже самому захотелось пить, танцевать, и… заниматься множеством других вещей. Нет, но у тебя действительно не было связи со своим шефом?

— Тебя это очень волнует?

— Нет, мне даже нравится сегодняшнее приключение.

Тем временем за столиком Эстевеса Монкада тщетно пытался успокоить своего хозяина, бросавшего ненавидящие взгляды в сторону Перлы.

— Мне кажется, нам лучше уйти, сенатор.

— Ошибаешься, Монкада, это будет означать, что мы оставили поле битвы за своим противником. Нет, ну какова Перла, а я-то еще пожалел, что не взял ее с собой! Смотри, Монкада, этот мерзавец еще больше решил вывести меня из себя… ну нет, я не доставлю ему этого удовольствия.

Когда начался очередной танец, Камило взял за руку Перлу и, несмотря на ее недовольный вид, вывел из-за столика и повел танцевать. Несмотря на все ее попытки воспротивиться его намерению, он, медленно покачиваясь в танце и держа ее в тесных объятиях, все ближе подводил к столику Эстевеса, который не мог оторвать от них злых глаз.

— У вас очаровательная сотрудница, Эстевес, — заговорил он, когда они сблизились до расстояния полутора метров, — вы даже представить себе не можете, как я вам завидую. Но почему у вас такой мрачный вид, может быть, вам самому хочется потанцевать с Перлой?

— Я четко разграничиваю свои служебные и личные дела, и всем моим сотрудникам это прекрасно известно, — мрачно отозвался Самуэль.

— Значит, вы не будете возражать, что я на этот вечер похищу у вас вашу секретаршу?

Эстевес лишь скрипнул зубами в бешенстве, но ничего не сказал, а встревоженный его видом Монкада перегнулся к нему через столик и вновь предложил уйти. Но тот лишь упрямо и отрицательно покачал головой. А Перла была весьма удивлена подобным поведением Касаса и, когда они вновь вернулись за свой столик и выпили по бокалу шампанского, не преминула сказать ему об этом:

— Не думала я, что ты будешь пользоваться такими низкопробными и безвкусными приемами, да еще с моей помощью!

— В политике, моя дорогая, лучше всего придерживаться того же уровня, что и твой противник… каким бы низким ни был этот уровень. Естественно, что это не мой стиль, но с такими ничтожествами, как Эстевес, именно так и надо обходиться.

Перла с удивлением взглянула на казавшегося довольным Касаса, но ничего не сказала.

— А вот тебе и подтверждение моих слов, — добавил он, кивая на Эстевеса и Монкаду, — ты видишь, что они уходят.

Действительно, Эстевес понял, что явно переоценил свои силы. Он больше не мог видеть самодовольное торжество Касаса и поддался на уговоры Монкады, умолявшего его не делать из себя посмешище и не позволять своей любовнице и своему врагу так унижать себя. Они поднялись с места, расплатились и сопровождаемые насмешливым взглядом Камило пошли к выходу. В этот момент, в бар как раз входила Дельфина, поддерживаемая Себастьяном, и получилось так, что все четверо столкнулись буквально нос к носу. Как только прошло мгновение всеобщего оцепенения, Эстевес иронически прищурился и заговорил первым:

— Ну надо же, какая сцена… королеву застают в обществе ее верного телохранителя.

— Что ты здесь делаешь? — с трудом выдавила из себя Дельфина.

— Тот же самый вопрос я могу адресовать и тебе — что ты здесь делаешь, да еще в обществе этого сеньора?

Себастьян решил, что должен вмешаться:

— Я думаю, что смогу вам все объяснить, сенатор…

Но Эстевес меньше всего был расположен разговаривать именно с ним.

— Заткнись, мерзавец! — рявкнул он, но вместо Себастьяна тут же возмутилась Дельфина:

— Самуэль, я не потерплю больше ни одного оскорбления.

— Конечно, не потерпишь… потому что немедленно отправишься вместе со мной домой.

— Никуда я с тобой не пойду!

— Что-о-о?

— У меня есть разговор к доктору Себастьяну Медина.

— Ну, у меня тоже есть разговор к этому паршивому доктору!

— Не надо так горячиться, сенатор, — примирительно заметил Себастьян, — честное слово, у вас нет для этого никаких оснований.

— Нет оснований? — переспросил Эстевес и вдруг, словно что-то задумав, резко переключил свое внимание с жены на бледного и серьезного Себастьяна. — Давайте-ка отойдем с вами в сторонку и поговорим как мужчина с мужчиной.

— К вашим услугам!

— Что ты задумал, Самуэль? — не выдержала Дельфина.

— Не твое дело. Иди в бар вместе с Монкадой и жди меня там.

Дельфине пришлось повиноваться. Они с Монкадой вернулись в бар и сели за стойку, заказав два бренди; впрочем, Дельфина не могла сидеть спокойно и тут же вскочила, после чего, неукоснительно соблюдая правила вежливости, встал и Монкада. Она пыталась выяснить у него, знает ли Самуэль о ее связи с Мединой, но Монкада дипломатично уходил от ответа, заявляя, что сенатор никогда не обсуждает с ним свои личные дела. Однако пойти в комнату отдыха, куда удалились Эстевес и Медина, он наотрез отказался, заметив, что это личное дело сенатора, вмешиваться в которое никому не позволено. Дельфине оставалось только ждать, гадая о том, что в данный момент происходит между мужем и любовником; и она была настолько взволнована, что не заметила Перлу и Касаса, они были весьма заинтригованы ее появлением в этом баре и странным исчезновением Эстевеса.

А тот, прохаживаясь перед Мединой, как бойцовский петух, говорил, что все знает о его связи со своей женой, и потому не надо считать его идиотом. Себастьян был поражен тем, насколько неожиданным предстал перед ним сенатор Эстевес, когда услышал от него следующее:

— Я понимаю, что вы хотели отомстить мне, соблазнив Дельфину. Вам, молокососу, не понять, как снисходителен может быть зрелый мужчина к слабостям своей жены, как он терпим и терпелив, желая сохранить трепетный огонек любви. Но я не позволю вам ее опозорить, и снимаю с себя парламентскую неприкосновенность, чтобы рассчитаться за тот долг чести, что вы были обязаны вернуть не мне, а ей!

Себастьяну чертовски не хотелось драться из-за постылой и смертельно надоевшей любовницы, он изо всех сил пытался вернуть ее мужу. Но теперь он даже проникся симпатией к Эстевесу, который вел себя как мужчина, хотя в предстоящей драке не имел ни малейших шансов.

Эстевес и сам прекрасно это понимал, но, позволив избить себя в кровь своему молодому и более сильному сопернику, добился этим того, чего и хотел — Дельфина была так взволнована его мученическим видом, что не могла сдержать слез. И не только Дельфина, но и Перла пришла на помощь своему шефу, когда он лежал на полу бара, и даже призналась ему в любви, воспользовавшись недолгим отсутствием жены. Но уж свою коварную секретаршу он простить никак не мог и, с трудом шевеля разбитыми губами, потребовал, чтобы завтра же на его столе лежало ее заявление об уходе.

Именно Камило, а не Монкада, разнял дерущихся, и, воспользовавшись моментом, поспешил высказать Себастьяну все, что о нем думал. Несколько дней назад тот ударил его во время разговора о Марии Алехандре, а теперь вдруг вздумал драться из-за жены сенатора Эстевеса!

— Имей в виду, что судьба Марии Алехандры мне не безразлична, — строго предупредил он Себастьяна, — и я не откажусь от нее в пользу такого человека, как ты.

— Пошел к черту! — мрачно выругался Себастьян и ушел, оставив Дельфину с избитым мужем, хотя она всячески порывалась ему что-то сказать.

Эстевес, прежде чем жена повезла его домой, приказал Монкаде позаботиться о том, чтобы этот скандал в баре не попал в завтрашние утренние газеты.

А дома его ждало и еще одно замечательное последствие этого инцидента, ради которого он, пожалуй, мог бы позволить избить себя еще раз. Алехандра была так взволнована видом окровавленного отца, что сама проводила его в комнату, помогла лечь и упросила рассказать о том, что произошло.

— На меня напал какой-то мужчина, — поглаживая по голове дочь, заговорил растроганный Самуэль, — ты же понимаешь, что, занимаясь политикой, обязательно наживаешь себе кучу врагов. А этот тип не разделяет моих взглядов… и, кроме того, он был пьян. Такое случается со мной не в первый и, наверное, не в последний раз.

— Но почему же тебя не смог защитить Монкада, бедненький? — Алехандра первый раз видела отца в таком состоянии и с трудом сдерживала слезы.

— Монкада в этот момент куда-то вышел… — Эстевес приподнялся на подушке и пристально посмотрел на дочь, свет настенного бра освещал ей лицо. — А я и не заметил, как ты стала женщиной… и красивой женщиной, Алехандра. Из-за своего родительского эгоизма я бы хотел, чтобы ты всегда оставалась ребенком… маленькой девочкой. Ты засыпала у меня на руках, и тебе снились прекрасные феи из рассказанных мною сказок. Я помню, что, когда тебе почему-то делалось страшно, ты со своим медвежонком приходила ко мне ночью и смотрела на меня своими большими удивительными глазами.

— Папа… — произнесла Алехандра, пораженная внезапным приливом нежности Эстевеса.

— Родители не замечают, как их дети становятся взрослыми; им хочется, чтобы они всегда оставались малышами и любили их по-прежнему…

— Но я и сейчас люблю тебя так же, папа!

— И я очень рад этому, Алехандра. Но теперь, кроме любви, я прошу у тебя и понимания для себя и для твоей матери. Ты открываешь сейчас этот мир, а мы с ней открываем в тебе женщину, которая только начинает расцветать, но у которой уже такой сложный характер… Пойми нас и прости. Да, кстати, — сенатор неожиданно сменил тон, и Алехандра встрепенулась. — Я хочу заказать большую семейную фотографию нас всех — тебя, меня, мамы, Пачи, чтобы поместить ее на обложках сразу нескольких журналов. Пусть знают все мои недруги, какая замечательная семья у сенатора Эстевеса.

— Вот здорово! — воскликнула Алехандра, хлопая в ладоши. А мне можно будет немножко накраситься, чтобы получше выглядеть на этой фотографии? Ну пожалуйста, папочка!

— Можно, можно, — улыбаясь проговорил Эстевес, — хотя ты у меня и так хороша.

Пока в комнате сенатора проходил этот трогательный разговор, внизу, в гостиной, так и не протрезвевшая до конца Дельфина устроила очередную сцену своей сестре, которая даже не успела переодеться после ужина в доме Медины.

— Ты притворщица и лицемерка! — заявила она усталой Марии Алехандре. — Наслушавшись моих откровений, ты позавидовала мне и решила броситься на шею Себастьяну. Ты хочешь отомстить за то, что я якобы украла у тебя дочь! Но передо мной тебе не удастся разыграть роль жертвы, потому что истинная жертва — это я! И нечего так недоверчиво усмехаться, я знаю, что говорю. Ради чего, по-твоему, я продала свою молодость и красоту Самуэлю, как не ради того, чтобы обеспечить твою собственную дочь? Ради чего я терпела возле себя этого негодяя столько лет? А вот теперь, когда я решила все бросить и уйти к любимому человеку, появляешься ты, убийца, и хочешь перейти мне дорогу! Но запомни — Себастьян не для тебя!

Марии Алехандре стоило больших усилий сдержаться и не наговорить сестре грубостей, тем более что она вполне это заслужила. Но видя, в каком состоянии находятся и Дельфина, и Самуэль, Мария Алехандра была почти уверена — произошло нечто такое, что имеет самое непосредственное отношение и к ней. Мария Алехандра пошла спать, но долго не могла уснуть, ворочаясь в своей постели и смотря в залитое лунным светом окно. Она решила, что завтра же вновь отправится навестить Даниэля и, если получится, поговорить с Себастьяном; но перед этим обязательно заедет посоветоваться к сестре Эулалии.

Именно из-за того, что она целых два часа провела в задушевных разговорах с монахиней, Мария Алехандра не застала Себастьяна дома, поскольку он уже уехал в клинику; но зато ее ждал крайне неприятный сюрприз. Когда Ансельмо отворил ей входную дверь и она, приветливо улыбаясь, прошла в гостиную, то из-за журнального столика, навстречу ей, поднялась невысокая, худенькая женщина, одетая в столь короткое и легкое платье, что напоминала бы девочку-подростка, если только смотреть на нее издалека. Однако вблизи, несмотря даже на модную, короткую стрижку, она производила не слишком приятное впечатление — на шее и в уголках глаз уже появились предательские морщины, кожа лица заметно поблекла, но косметика была вызывающе яркой. Женщина была довольно молода, хотя благодаря своему холодному, оценивающему взгляду, которым она окинула несколько растерянную Марию Алехандру, показалась ей старше.

— Здравствуйте, сеньора, — вежливо произнесла она, еще не догадываясь, кто эта женщина, — меня зовут Мария Алехандра.

— Очень приятно, — живо откликнулась та, — я знаю, вы заботитесь о Даниэле. А я — Катарина Гримальди, мать этого непослушного мальчишки и жена Себастьяна. Что с вами, сеньорита, вы смотрите на меня как на привидение!

— Простите… — с запинкой ответила Мария Алехандра, пытаясь поскорее овладеть собой, тем более что она чувствовала на себе злорадный взгляд неожиданной соперницы, — я столько о вас слышала, но ни разу не видела, даже на фотографии.

— Да, я не слишком фотогенична и не очень люблю фотографироваться, — небрежно ответила Кэти, прекрасно поняв Марию Алехандру, — я вам очень благодарна за внимание к моему сыну, хотя, как я уже успела заметить, вы его изрядно избаловали. Но ничего, я специально вернулась из Канады, чтобы помириться с мужем и самой заняться воспитанием ребенка. Теперь, как вы сами понимаете, потребность в ваших услугах отпадает, так что вы можете пройти наверх и сложить свои вещи.

— Но, сеньора, меня брал на работу доктор Себастьян Медина…

— На этот счет можете не волноваться, милочка, мой супруг всегда соглашается с моими решениями.

Вот здесь Кэти солгала, и солгала не моргнув глазом. Когда сегодня утром она объявилась на пороге дома и радостно объявила раздосадованному ее появлением мужу, что приехала «спасти наш брак», то Себастьян не только не согласился с этим ее решением, но потребовал, чтобы она немедленно убиралась обратно, и даже предложил подбросить в аэропорт. Хуже того, Даниэль состроил кислую мину при виде «его дорогой мамочки» и тут же поинтересовался у отца, когда придет Мария Алехандра. Однако Кэти не теряла оптимизма, и несмотря на пожелание Себастьяна «по возвращении из клиники не видеть здесь ни ее, ни ее чемоданов», все же принялась их распаковывать; тем более что донья Дебора была ей откровенно рада. Этому обстоятельству имелось одно простое объяснение — Себастьян заявил ей, что хочет жениться на Марии Алехандре, а ее прошлое его не интересует. Донья Дебора была несколько испугана непреклонной решимостью сына, и хотя она, в принципе, не имела ничего против Марии Алехандры, ей все же казалось, что «эта девушка не для него». Кроме того, в отличие от сына, она чрезвычайно интересовалась прошлым Марии Алехандры. Неожиданный приезд Кэти во многом облегчал решение всех накопившихся проблем, по этой причине Дебора встретила ее с распростертыми объятиями.

Но Мария Алехандра ничего этого не знала и молча отправилась собирать свои вещи. Неужели Себастьян предал ее и на этот раз и стоит оставить его Дельфине и собственной жене, у которой такие холодные рыбьи глаза? Собрав чемодан, она вновь спустилась в гостиную и попросила у Кэти разрешения проститься с Даниэлем. Мальчик был заперт в своей комнате Гертрудис, выполнявшей распоряжение Кэти, решившей заранее обезопасить себя от «ненужных», по ее мнению, сцен.

— Я понимаю вас, но предпочла бы, чтобы вы этого не делали, — сказала она и приблизилась к Марии Алехандре, протягивая ей стодолларовую бумажку, — а это вам за причиненное мной неудобство. Надеюсь, это больше, чем сумма, обговоренная с моим мужем?

— О, намного больше, сеньора! — радостно воскликнула Гертрудис, наблюдавшая всю эту сцену.

— Оставьте свои деньги при себе, сеньора. Я нанималась на работу не к вам, так что не вам со мной и расплачиваться.

Мария Алехандра вышла из дома, с трудом волоча за собой большой саквояж, и, не оглядываясь, пошла по дороге. Она не почувствовала, что ее любимый Даниэлито смотрит в этот момент ей вслед из окна своей комнаты и горько плачет, приговаривая:

— Не уходи, Мария Алехандра, не уходи!