- 1 -

Настала четвертая луна, и из-за своего положения Химэгими становилось все труднее и труднее вести себя как прежде. Он пытался делать вид, что ничего не изменилось, но даже несколько шагов давались ему с трудом. Сайсё не мог без помех с ним встречаться и страдал.

— Отчего ты упорствуешь? Нехорошо, если ты навлечешь на себя подозрения, — доказывал он.

В окрестностях Удзи у отца Сайсё было очень хорошее поместье. Сайсё приготовил там все самым тщательным образом, рассчитывая, что обязательно увезет Химэгими и поселит ее там. А потому теперь он проявлял нетерпение и говорил с раздражением. Но Химэгими не желал последовать замыслу Сайсё. Если бы он не ждал ребенка, он мог бы укрыться у принца Ёсино, но его положение требовало хлопот, которые были бы неудобны в присутствии этого воплощенного Будды и принцесс. Ведь они кажутся такими застенчивыми, им будет неловко и стеснительно, а Химэгими не хотел быть источником таких забот. Ничего не оставалось, как послушаться Сайсё, ведь если поступить по-своему, решиться — как это ни горько — оставить его, то тогда придется обращаться за помощью к кому-то еще, но Химэгими стыдился даже своей кормилицы, с которой был так близок. Химэгими не знал, как быть и беспокойство терзало его. Если уж случилось так, как случилось, наверное стоит последовать увещеваниям Сайсё: отвернуться от света и скрыться. «Мне уже трудно двигаться, искать помощи сторонних людей — неприлично», — решив так, Химэгими условился с Сайсё о дне отъезда, и немедля отправился к принцу Ёсино.

- 2 -

Со времени своего первого визита сюда Химэгими никогда не оставлял своим вниманием принцесс, заботился и о каждой мелочи в доме — вплоть до петлей на дверях монашеской кельи. Этот долгий путь он проделал множество раз и никогда не оставлял обитателей дома своими щедротами. Принц Ёсино ценил благородство молодого и блестящего человека и отвечал ему откровенностью. Принц всегда встречал Химэгими с радостью, они стали близки, разговаривали о многом. Вот и сегодня Химэгими даже больше обычного говорил о своих горестях, хотя и не открывался до конца. Сочувствуя ему, принц сказал:

— Пусть сейчас вам так печально, но это лишь преходящее смятение поселилось в вашем сердце, — со всем жаром души он молился за Химэгими.

Химэгими, как всегда, повидал и принцесс, он всхлипывал и тосковал:

— Что бы ни случилось, я непременно вернусь — здесь будет мое последнее пристанище, не забывайте меня. Месяца три я не смогу навещать вас. Может случиться так, что я умру и тогда мы видимся в последний раз, но если предчувствия обманут меня и я останусь жив, я обязательно приду снова — каким бы странным ни показался вам мой облик. И не думайте, что я отдалился от вас.

Хотя в начале их знакомства принцессы стеснялись Химэгими, считая его странным и чересчур напористым, но потом нашли его удивительно милым и стали считать его своим близким другом, так что теперь, увидев, как он печален, они пришли в невыразимое огорчение и заплакали.

Теперь Химэгими хотел навестить родителей. На обратном пути в столицу беспокойство и тоска продолжали терзать его.

«Как все странно — так и не бывает». По лицу Химэгими струились слезы.

Как бы ни сложилась его жизнь, он не нарушит своих обещаний. Понимая, что он не сможет бывать здесь долгое время, Химэгими привез с собой множество вещей, которые могли бы понадобиться обитателям этого дома в зимнюю пору. Принц Ёсино догадывался о том, что происходит с Химэгими, а потому часто молился за него и снабдил лекарствами.

- 3 -

С утра до вечера Химэгими проводил дни с отцом и матерью, чему они были очень рады, но каждый раз, когда он видел их радостные улыбки, у него лились слезы. Химэгими одолевали мрачные мысли — ведь Удайдзин будет страшно огорчен его исчезновением и, пребывая в расстроенных чувствах, наверняка станет обвинять его в бессердечии. Ённокими тоже понемногу полнела, она выглядела бесконечно потерянной и лицо ее выражало страдание. Химэгими не испытывал к ней неприязни. Пусть она и предпочла Сайсё, ему не хотелось ее оставлять — они были вместе достаточно времени, чтобы привыкнуть друг к другу, бывали и счастливы, он любил ее. Несмотря на ее связь с Сайсё, Химэгими не желал покидать ее — такое уж у него сердце, но именно сейчас он не хотел открываться ей.

От новых занавесей, повешенных на лето, веяло холодом — такой же, а может быть даже еще больший холод исходил от самой Ённокими. Она была одета в пять нижних платьев бледно-лилового цвета на голубой подкладке, поверх них — накидка «опавшие листья», вытканная зелеными и желтыми нитями. Она казалась настолько бессильной — будто лишилась своего тела, но это только добавляло ей обворожительности и благоуханной прелести. Ее дочка выглядела милой, как куколка, она уже начала подниматься на ножки. Химэгими остановил взгляд на девочке. Что бы ни случилось, покуда он жив, он станет посещать отца с матерью, но здесь он, верно, в последний раз, ибо для чего ему сюда возвращаться, — подумал он и даже не заметил, что некоторых присутствующих здесь придворных дам он раньше никогда не видел.

— Когда меня не будет больше на этом свете, станешь ли ты вспоминать меня добром? — спросил он, приблизившись к Ённокими.

От стыда она покраснела. Необычайно хороша и благоуханна!

Голос ее дрожал, она была такой юной и изящной, но стоило Химэгими вспомнить, что она писала «Но большее о ком не знают люди…», он со стыдом осознал, что она не любит его так, как того, другого… Ему хотелось думать — все, с него достаточно, он совершенно к ней остыл, но сегодня нежность никак не покидала его. Это было так нелепо!

— Знай, я говорю правду. Годами я не умел сказать о своих чувствах так же красиво, как это делают другие, но мое сердце переполняла глубокая любовь, я всегда считал, что своей глубиной она не уступит чувствам других людей, но жизнь и чаяния — не одно и то же, и ты решила, что мое чувство не так сильно, как чувство того, другого, для меня это стыдно и горько, но здесь ничего не поделаешь. Теперь обо мне сплетничают, я выгляжу глупцом, моя честь запятнана, я не знаю, что делать. Только из-за любви к тебе я до сих пор не покинул этот безрадостный мир. Наверное, я сужу слишком сурово и тебе не хочется слушать, — сказал Химэгими, прижимая рукав к лицу.

Что могла ответить ему Ённокими? Ей было стыдно и горько, она вся дрожала, капельки пота выступили у нее на лице.

Поначалу огорчив Ённокими, Химэгими теперь пытался ее утешить. Он подумал, что ему не стоит сегодня навещать отца — в его присутствии он становится нестерпимо слабым, и тогда он решил отправиться к Вакагими. Одевшись тщательнее обычного, Химэгими придвинулся к Ённокими ближе, чем это было у них принято:

«Я иду во дворец. Если будет в том необходимость, останусь там на ночное дежурство, если нет — вернусь, — сказал он, и добавил, обращаясь к дамам: — Заботьтесь о ней получше. Жаль, что у нее всегда такой скорбный вид».

Он уже был готов уйти, но девочка так трогательно заковыляла к нему, протягивая свои ручонки, что, залюбовавшись ею, он вернулся и опустился на корточки. «Отчего я не как все?! Люди считают нас отцом и дочерью, но когда-нибудь, верно, я стану для нее чужим», — он пристально глядел на ребенка, и его глаза невольно наполнились слезами. Подержав на руках девочку, он вышел. Людям казалось, что он выглядит еще более благородно и притягательно, чем всегда. Ему было девятнадцать. Ённокими была тремя годами старше. Его обаяние лилось через край, достигая, как говорится «кончиков рукавов». Но вот появилась его охрана, он остановился на краю веранды и задумчиво прочел:

Голос его был великолепен.

- 4 -

Химэгими дошел до Сверкающего павильона. С Вакагими были лишь несколько дам. В саду только что привели в порядок посадки гвоздики, и Вакагими хотелось посмотреть, что из этого вышло. Перед ней стояла небольшая ширма. Брат с сестрой мирно беседовали, и дамы, не желая им мешать, скользнули за занавески.

— Начиная с осени я чувствую себя соверщенно больным, меня одолевают тяжкие думы, наверное, моя жизнь подходит к концу, за эти годы я сполна изведал, как это горько — быть другим. И вот я решил, что с меня хватит. Но что будет с родителями? У них ведь есть только ты и я, мы должны заботиться о них. Я уж не говорю о том, каково будет тебе без меня. Но только ты можешь понять, отчего так неспокоино у меня на сердце, — говорил он, и слезы текли у него из глаз.

Вакагими мучилась теми же чувствами, что и он. Она была очень застенчива и вовсе не понимала отношений между взрослыми, и только приобщась к светской жизни стала кое о чем догадываться, но она попрежнему чуралась незнакомых. Оба осознавали свою непохожесть, и это сблизило их. Они заботились друг о друге и поэтому, когда Химэгими сказал, что она сможет его понять и заплакал, Вакагими тоже было трудно сдержать слезы.

— И мне горько быть такой, как я есть, непохожей на других. Это так мучительно, сейчас, верно, не время об этом говорить, но так продолжаться не может. Сколько я передумала о том же, о чем говоришь сейчас ты — о том, чтобы схоронить себя в горах. Так продолжаться больше не может! Я все больше думаю о нашей горькой судьбе, — сказала она, заливаясь слезами.

Химэгими понимал, что она говорит правду. Сквозь бледно-лиловую ткань занавески Химэгими мог видеть, что на ней одеяние «гвоздика» — пять нижних платьев цвета красной сливы на голубой подкладке, поверх — платье «опавшие листья», вытканное зелеными и желтыми нитями. Она выглядела необыкновенно привлекательной. «А ведь такое одеяние предназначалось мне!» — он снова вспомнил про свое тело, и мысли его были печальны и горьки. Вакагими же подумала о том, какой Химэгими блестящий и благоуханный. Даже сейчас, когда он так осунулся, он был очень красив и изящен. На людях Химэгими выглядел сурово и мужественно, но сейчас он пребывал в затруднении и растерянности, он казался таким мягким, милым и близким. «Какие мы с ним странные, ведь это я должна была быть такой!» — подумала Вакагими. Они смотрели друг на друга, беседовали о своих тревогах и волнениях и горько плакали. Разделенная печаль не позволяла им расстаться.

Шло время, стемнело. Собираясь уходить, Химэгими обронил:

— Почему никого нет рядом с тобой? Позови кого-нибудь.

Вакагими провожала Химэгими испуганным взглядом — в его поступи появилось что-то необычное.

Отпуская своих телохранителей и приближенных, Химэгими сказал:

— Сегодня я остаюсь на ночное дежурство в Сверкающем павильоне. Утром будьте здесь с экипажем.

- 5 -

К этому времени Сайсё уже переоделся и поджидал Химэгими у северного поста в легком запряженном волом экипаже, в каком путешествуют люди незнатные. Химэгими незаметно вышел к нему. Будто во сне, он сел в экипаж, и они отправились в Удзи. По дороге Химэгими одолевали мрачные мысли. Ясная луна красиво освещала дорогу. Когда они достигли гор в Кохата, где уже некому было удивляться необычным путникам, Химэгими достал флейту. Он привык к ней с детства, и только эту флейту он взял с собой. Вряд ли ему доведется теперь играть на ней. И эта горечь присоединилась к другим его потерям. Всю свою тоску вложил Химэгими в игру — звуки были несказанно прекрасны. Сайсё же, отбивая такт веером, пел.

Место, куда они приехали, оказалось чудесным — ведь Сайсё сам выбрал его. Внутреннее убранство дома было тоже прелестным. Чтобы Химэгими не осталась без помощи, Сайсё отправил туда двух дочерей своей кормилицы и еще несколько совсем молоденьких девушек, которые вряд ли отдавали себе отчет в том, что происходит. Они уже были на месте и ожидали прибытия Химэгими.

Перед тем, как выйти из экипажа, Химэгими с горечью подумал: «Что меня здесь ждет? Нет, не хочу!» — но дороги назад уже не было, заполучивший его наконец Сайсё не позволит ему вернуться. Химэгими провел ночь в печали.

- 6 -

Рано утром Химэгими подняла решетки и огляделась. Она выглянула наружу — все было таким незнакомым. Мечты Сайсё сбылись — он был очень доволен и велел, чтобы Химэгими вымыли голову и распустили волосы. Он оглядел ее густые и короткие — как у монахини — волосы. Ей выщипали брови и начернили, как это принято среди женщин, зубы. Теперь она выглядела еще более благоуханной, чем прежде. Увидев, как она необыкновенно хороша, Сайсё очень обрадовался, влюблено подумав, что его усилия того стоили. Химэгими же по-прежнему только и думала: «Что со мной будет? Жизнь взаперти будет скучна!» — ей было так горько, что она даже не встала с постели. Сайсё расстроился:

— То, что произошло — так естественно. Неужели тебе кажется, что твой прежний облик отвечает твоей природе? Тебе хотелось свободы и сколько угодно общаться с людьми, вот ты и сделалась мужчиной. Может, это тебе и вправду нравилось, но невозможно жить, выдавая себя не за того, кто ты есть на самом деле. Сейчас ты кажешься себе странной, но ведь ты рождена женщиной, пройдет совсем немного времени и ты привыкнешь. И когда твой отец узнает обо всем, он не найдет в том ничего предосудительного.

Химэгими стало неловко, потому что в его словах была заключена правда. «Если я стану обыкновенной, пусть и не такой, как раньше, пока я жива, я смогу встречаться со всеми», — подумала она и успокоилась. На ее короткие волосы было жалко смотреть, однако среди снадобий, которые ей дал принц Ёсино, было и такое, от которого волосы вырастали за ночь на целую ладонь. Она достала его, решив, что настало время и для него. Каждый день она мыла голову и втирала лекарство. Спрятав Химэгими, Сайсё посвятил себя заботам о столь дорогой и любимой женщине, но сама она пребывала в тоске и украдкой плакала. Так незаметно шли дни.

- 7 -

А что происходило в столице? Тем самым утром, как то и было приказано, для Химэгими подали экипаж, но его самого нигде не было. «Господин отпустил нас ночью «, — оправдывались слуги. Химэгими стали искать, но найти не могли.

Сначала подумали, что он уединился всего на несколько дней, как делал обыкновенно каждый месяц, однако в доме кормилицы его тоже не оказалось. Тогда вспомнили, что и раньше он, бывало, скрывался у принца Ёсино и отсутствовал дней по десять, но вот минуло уже и десять дней, а его все не было, да к тому же и все его люди были на месте. Один из тех, кто обыкновенно сопровождал его, сказал:

— Он действительно был в гостях у принца Ёсино в начале месяца, но пробыл там всего два или три дня.

И представить себе невозможно, как все беспокоились.

Отец думал: «Он с такой печалью рассуждал об этом мире, и, должно быть, переживал из-за того, что не похож на других. И все же он так высоко поднялся, что без особой причины не должен был отвернуться от мира. Так мне по крайней мере казалось. Но начиная с прошлой зимы, он временами выглядел очень странным. Так отчего же я ничего не заподозрил!» Нечего и говорить, как плакал и горевал Садайдзин. Химэгими преуспел во многом, он был выдающимся человеком, и когда отец видел его, он забывал обо всем, обо всех своих прошлых горестях — так радовался он встречам с Химэгими. Эти мысли не оставляли Садайдзина, он словно лишился рассудка и потерял всякий интерес к жизни.

В доме Садайдзина стоял переполох, никто не мог понять, что же случилось с Химэгими. Все вспоминали его несравненный облик и недоумевали. Шли дни, но никто так и не слышал о том, чтобы в какой-нибудь глуши кто-то принял постриг. Не было никого, кто бы не грустил и не волновался о Химэгими. И сам нынешний государь, и его предшественник, с печалью думали о том, что исчез светоч, делавший жизнь краше, оба они полагали, что у него не было причин уходить от мира. Поднебесная будто гудела: в горах и в храмах возглашались молитвы и читались сутры. И в государственных храмах, и в частных домах молились о том, чтобы он вернулся не сменив своего облика на монашеский, все надеялись, что мольбы возымеют действие, самые разные толки наполнили мир, однако никаких известий не поступало. Тот, кто хоть одним глазком видел раньше этого выдающегося человека, страдал и печалился, его искали в горах и долинах, но солнце, которое должно освещать этот мир, сокрылось в облаках, настала тьма, дороги было не разобрать.

- 8 -

Удайдзина терзали противоречивые чувства. Ённокими вспомнила, что, расставаясь с ней, Химэгими говорил о своем уходе из мира, она упала на пол и исходила слезами. Удайдзин переживал за Химэгими не меньше его отца, но в то же время в нем копилась обида: Химэгими не слишком любит Ённокими — ведь он оставил маленькую дочь и ее беременную мать в полной растерянности. Удайдзин плакал не переставая. Это странное и непонятное исчезновение вызвало множество пересудов. «Сайсё ухаживает за Ённокими, а Советник такой чувствительный и щепетильный, что не выдержал и скрылся». «Дочь Ённокими не иначе, как от Сайсё».

Эти слухи дошли и до Садайдзина, и он подумал, что эти подозрения, должно быть, имеют под собой основания. Кто-то разгадал его тайну, а ведь Химэгими очень умный и тонкий человек, вот он и не смог остаться в обществе и скрылся — расстроился Садайдзин. Химэгими скрылся тайно, никому ничего не сказав — утопая в слезах, думал отец.

Удайдзин никак не мог взять в толк, что же все-таки происходит, и отправился к Садайдзину. Глядя ему в глаза, Удайдзин делился своими сердечными горестями, говоря, что любовь Советника оказалась мелкой, и потому он оставил его дочь. Садайдзин был весьма задет упреками Удайдзина и, несмотря на свой житейский опыт, здравый смысл изменил ему и он повел себя не так, как подобает знатному человеку — он слово в слово поведал Удайдзину то, о чем говорили люди:

— Поначалу он думал, что Ённокими достойна уважения и другой такой нет, и заботился о ней. Но в последнее время она часто огорчала его, полагаю, в этом и заключена причина того, что случилось.

Услышав такие речи, Удайдзин перестал плакать — настолько изумили его эти неожиданные и необычайные сведения. Пребывая в смущении от визита, он вернулся домой и поделился с женой полученными известиями. Разумеется, она была тоже поражена.

- 9 -

«Родители заботятся только о младшей дочери, а других считают хуже нее», — злословили кормилицы старших дочерей Удайдзина. Прослышав об этом деле, они решили отомстить Ённокими, изложив в подробностях все обстоятельства, они оставили записку в таком месте, где Удайдзин должен был непременно заметить ее.

«Господин Советник ушел, поскольку не мог больше терпеть связи жены с Сайсё. Девочка — дочь Сайсё. Поначалу господин Советник был очень обрадован, считая, что это его ребенок, но внешность дочери не оставляет никаких сомнений, кто отец. Господин Советник заподозрил неладное и застал господина Сайсё в постели с госпожой Ённокими уже в седьмую ночь после родов».

Жена Удайдзина обнаружила записку и показала ему. Со стыдом Удайдзин разглядывал девочку — никаких сомнений быть не могло, это дочь Сайсё. Удайдзин терпеть не мог обмана, он был до крайности огорчен и рассержен. Скорый на расправу, он решил отречься от дочери и больше о ней не заботиться.

— Это отвратительно! Ты не должна больше оставаться в моем доме. При сложившихся обстоятельствах не смею увещевать тебя, равно как и заботиться о тебе. Что скажут люди? Что подумает Садайдзин? Пусть даже Советник и принял монашество, ему все равно все станет известно. Какой позор! Так пусть он хоть знает, что я сожалею о случившемся, — сказал Удайдзин и вышел, не взглянув на Ённокими.

Что сталось с Ённокими? Она таяла. Не зная, чем помочь, Саэмон грустно смотрела на нее. Все это так прискорбно, но к кому теперь обратишься? Ничего не скрывая, она написала длинное письмо, где с грустью поведала об ужасных обстоятельствах Ённокими. Она позвала того посыльного, который обычно носил письма к Сайсё: «Обязательно доставь господину!» И тот понес письмо в Удзи.

- 10 -

Здесь, в Удзи, незаметно пролетело уже дней двадцать. Химэгими понемногу — ведь все равно теперь уже ничего не поделаешь! — стала свыкаться со случившимся, но мысли о том, что станется с родителями, не оставляли ее. Сама она испытывала такое чувство, будто видит сон, в унынии и печали она постоянно пребывала в постели, хотя теперь ей не от кого было прятаться. Она отдохнула, видно под действием снадобья ее волосы отросли и приобрели изысканный блеск, брови же были выщипаны, как то и положено. Теперь она уже ничем не отличалась от женщины своего круга, и ее блистательный и благоуханный женский облик затмевал ее прежнее мужское обаяние, но лицо ее все еще выражало тревогу, растерянность и покорность. Всей душой она желала отдаться ухаживаниям и заботам Сайсё. Осознав естественность своего нынешнего положения, она приобрела в обхождении мягкость, и никто бы не подумал, что она — тот же самый человек, что прежде. В ее утонченности и изящности не было ни единого изъяна. «Издавна во сне и наяву я мечтал иметь такую жену, об этом я молил, и вот будды и боги вняли мне, — радостно думал Сайсё, — и я уж никак не заставлю их пожалеть об оказанной милости, и не стану вспоминать прежнюю жизнь». Он делал все возможное, чтобы Химэгими была довольна.

Со временем Химэгими стала частенько вспоминать, что вот тот-то сказал то-то, а этот сделал так-то, но Сайсё тут же пристыдил её:

— Тебе просто нравится быть рядом с мужчинами.

Ей было неприятно это слышать, но она скрыла свое неудовольствие.

Сайсё прочел послание Саэмон, теперь он был так близок с Химэгими, что показал письмо и ей:

— Мне так больно и стыдно — и эти разговоры, и то, что твой отец узнал про меня и Ённокими. А что должна чувствовать сама Ённокими! Мне очень горько, что из-за меня она попала в такое ужасное положение.

— Да, ты прав, у меня с ней был странный брак, но я тоже считаю, что весь этот шум случился из-за тебя, тебе нужны все женщины, это так противно. Мы с Ённокими, может быть, сумели бы все исправить, — когда Химэгими произносила эти слова, у нее был такой трогательный вид, в своей грусти она была так бесконечно обворожительна, что Сайсё хотелось смотреть и смотреть на нее, и он чувствовал, что не может расстаться с ней даже на короткое время, но его тревожила Ённокими, поэтому он сказал:

— Меня не будет всего одну ночь.

С этими словами он уехал.

«Что же мне теперь делать?» — в тоске и унынии плакала и грустила Химэгими. Спустилась ночь, луна была светла и освещала реку, воспоминания не давали Химэгими покоя. Столько всего случилось, что и не вынести! И вот из ее груди вырвалось:

- 11 -

В дороге сердце Сайсё не было покойно, образ Химэгими не покидал его. Он прибыл в столицу, и когда спустилась ночь, тайно пробрался в дом Ённокими. Саэмон встретила его и, заливаясь слезами, сказала:

— Ённокими такая жалкая и потерянная — вот-вот растает, не поймешь, жива или мертва, и ей совершенно не к кому обратиться за помощью.

У Саэмон были основания так говорить.

Сайсё произне: «Я хочу ее видеть». Теперь отказать ему было уже нельзя. Саэмон ответила:

— Может статься, вы увидите ее в последний раз.

Саэмон не отличалась особенным умом, она не стала перечить Сайсё и проводила его к Ённокими.

В тусклом свете Ённокими выглядела такой жалкой, будто жизни в ней уже не осталось, она лежала, распустив длинные волосы, живот ее был уже достаточно большим. Даже чужестранный воин или варвар с окраин государства, несомненно, пожалел бы ее, а уж Сайсё, так любивший ее, тот расплакался сразу же. Он так расстроился, что в глазах потемнело, лег рядом и взял ее за руку:

«Ну же, посмотри на меня!» Ённокими удивилась и с трудом приоткрыла глаза, она подумала, отчего он опять здесь — и без него ей так тошно, она лила бессильные слезы и ее дыхание прерывалось: ей и вправду было о чем печалиться. Сайсё тоже не мог скрыть своих чувств и продолжал плакать.

— Все хорошо! Это судьба. Не переживай так. Ты будешь жить, и родители простят тебя. Умереть беременной — большой грех.

Он дал ей теплой воды, ему не казалось, что ее жизнь в опасности.

—Успокойся, все будет хорошо.

Он приказал поднести светильник поближе, чтобы лучше видеть ее. Она спрятала от него свое лицо, в ее позе были заключены бесконечное благородство и изящество. В думах о том, как сложится его жизнь, если она умрет, он расчувствовался и пролежал рядом с ней до рассвета, но и тогда Сайсё не смог покинуть ее. Он потихонечку позвал слуг и распорядился, чтобы начали читать молебны, сам же остался с ней. Ённокими приняла все со смирением, она знала, что не может положиться на Сайсё. Как горько!

Химэгими же, пребывавшая в Удзи, не могла успокоиться, тревожные чувства одолевали ее. Сайсё волновался за нее, но обнаружив Ённокими в таком плачевном положении, он решил, что оставить ее слишком жестоко, поэтому он написал в Удзи длинное письмо и дней пять или шесть оставался с Ённокими. Он часто плакал и не оставлял ее своими заботами. Ённокими тосковала — она знала, что Сайсё не пристало быть подле нее, она страшилась гнева небес, но поделать ничего не могла, смерть была все еще рядом. Сайсё не мог оставить ее, печалился и скорбел, не расставаясь с ней ни на миг — он жалел ее по-настоящему, от всего сердца.

- 12 -

И в государевом дворце, и в частных домах волновались и печалились по поводу исчезновения Советника, люди повторяли: «Во всем виноват Сайсё». Сайсё было неприятно это слышать, ему было мучительно больно, что Садайдзин верит молве. Сайсё стыдился этого и не появлялся в свете. Заботясь о Ённокими, он заказывал все новые и новые молитвы. Оставив нужные распоряжения, он в слезах покинул столицу и вернулся в Удзи. Там царила тишина, Химэгими очень располнела, она страдала, грустные думы одолевали ее, она лежала, глядя в никуда. Сайсё сам не знал, как он мог провести эти дни без нее. Теперь она станет считать, что он жесток, станет его презирать, и у нее есть на то все основания. Какая жалость! Проливая слезы на уже и так мокрые рукава, он попытался ее утешить и поведал без утайки о положении Ённокими. Химэгими же думала: «Как сильно Сайсё любит её! Он волнуется за нее и, верно, пишет ей письма, он любит ее не меньше, чем меня. Мы с ней оказались в одном положении. Какое унижение! Какой ничтожной я предстану в глазах людей!» — Химэгими в глубине сердца все еще продолжала считать себя и Ённокими связанными супружескими узами, но понимая, что она не может упрекать Сайсё, она сделала вид, что все это ее не волнует. «Пусть сейчас он любит меня сильнее всех, но с его нравом это ничего не значит. Ведь даже сейчас его сердце разрывается между нами двоими… И все же до времени мне не следует отворачиваться от него», — хотя теперь обликом она была женщиной, но, привыкнув жить мужчиной, она рассуждала, как мужчина. Увидев, что она спокойна, Сайсё бесконечно обрадовался — все выходило так, как он хотел.

- 13 -

В доме Садайдзина привыкали к отсутствию Химэгими, но каждый день надеялись на его появление. Со дня исчезновения Химэгими прошло уже два месяца, но никаких известий о том, что кто-то втайне принял монашество, не поступало. «Даже если он решился покинуть этот мир, мы так старательно ищем его, совершенно невозможно, чтобы он не нашелся. Вряд ли он мог скрыться где-то далеко, а в окрестностях столицы нет такого места, где бы не справлялись о нем. А что если… Конечно, сам Сайсё не способен на такое, но вдруг какой-нибудь злодей, который служит ему, решил, что вот, мол, господин неспокоен, поскольку не может беспрепятственно встречаться с женщиной, которую он тайно посещает, и расправился с соперником?» — когда эта мысль пришла в голову Садайдзину, он совершенно обезумел, теперь у него даже не было сил стенать и плакать, он просто лежал ничком, ни на что не обращая внимания. Так в его доме появился еще один повод для вздохов и тревог.

Вакагими вспоминала, что сказал ей Химэгими в тот вечер, когда он пропал. Он, видно, тогда решил, что проводит здесь свой последний день. Если бы только она это знала, не позволила бы ему уйти одному, ей нужно было сказать, что и она уходит вместе с ним. «Конечно, в детстве мы чурались друг друга, но когда я переселилась во дворец, он всегда обо мне заботился — провожал и встречал, мне это было лестно, я радовалась тому, что мне есть на кого положиться. Нас всего двое и как ужасно, что теперь он пропал. Должен ли он был предстать перед людьми мужчиной или все-таки женщиной? Где он скрылся, в каких горах-долинах затерялись его следы! Химэгими был сердечным и понимающим, он — женщина, но он решил стать мужчиной. Я же рожден мужчиной, но в детстве я поддался влечению сердца и стал женщиной, и теперь живу, как женщина. Но в эту минуту мне не пристало полагаться на других и прятаться. Отец совсем обессилел, его жизнь на исходе, и он не сможет найти Химэгими. Другие тоже вроде бы ищут его, но только это ни к чему не приводит, потому что они на самом деле не вкладывают душу в эти поиски. Пусть его трудно найти, но он все равно где-то рядом! Я не могу оставаться безучастной, я переоденусь мужчиной и отправлюсь за ним и найду во что бы то ни стало, и мы вернемся вместе! Если же меня ждет неудача, я тоже приму монашество — и пусть высоко в горах сокроются мои следы. А об отце тогда позаботятся люди. Обо мне всегда заботились, как о женщине, никто не ждет, что я вдруг явлюсь мужчиной, начну приказывать и заботиться о других, но я не могу оставить все, как есть, ведь я могу опоздать, а я не хочу жить в этом мире без него». Днем и ночью Вакагими утопала в слезах. Что скажут люди, если она тоже исчезнет? Может, ее намерения безумны? Поделиться своими сомнениями с отцом было невозможно, поэтому Вакагими рассказала все матери. Та же совершенно растерялась.

— Но нас ведь на этом свете только двое, а я не знаю, где он, я вне себя от горя. Отец, похоже, при смерти, а я ведь все-таки мужчина, мне не подобает оставаться безучастной. Я хочу стать тем мужчиной, каким мне назначено быть, и сделать все возможное, чтобы найти Химэгими, — решительность Вакагими была непривычно мужской.

— Это что еще! — испугалась мать. — Ты же слабый, как женщина, как ты станешь его искать? — расплакалась она.

— Дело ведь здесь еще в чем: хоть все и говорят, что его искали на каждой горе, в каждой долине, но это только слова, настоящей решимости найти его у них, верно, не было. Мы же родились братом и сестрой, и я вложу в поиски всю свою душу, так неужели я не сыщу его? Он полагает, что я не стану его искать. Но если я приступлю к делу, ему не спрятаться, как бы он ни старался. Он относился ко мне так тепло и сердечно, будто бы нас и не воспитывали порознь, и я должна хоть как-то ответить на его любовь.

Видя, как Вакагими трудно, мать плакала вместе с ней.

— Что поделать! Если ты и вправду так считаешь, видно, такова судьба. Сделай, как тебе велит сердце.

Вакагими очень обрадовалась ее словам:

— Только я не хочу никаких разговоров о моем исчезновении. Хорошо, что я живу не как все, меня никогда никто не видит кроме четырех-пяти дам, здесь я или нет никто не может знать точно, так что сделайте вид, будто я здесь. Отцу тоже пока ничего не говорите. Если он спросит, скажите, что мне нездоровится. Никто не должен знать о моем отсутствии. Отец так плох — непонятно даже, жив он или нет, верно, он не придет меня проведать. Поскольку с ним мать Химэгими, и в доме всегда столько людей, даже если я не пойду к нему, никто не обратит на это внимания, — сказала Вакагими. Она позвала прислуживавших ей дам и велела им держать язык за зубами.

Вакагими надела охотничий кафтан и штаны, потом попросила дочь кормилицы, которая служила Принцессе и была хорошо знакома Вакагими, пройти к ней, и та остригла ее длинные волосы, уложив на голове обычный мужской узел. Мать с кормилицей были немало удивлены, они восклик-нули: «Ну и дела!» — но поскольку именно таким должен был быть настоящий облик Вакагими, он выглядел совершенно естественно. Удивление сменилось восхищением: Вакагими был лучше всех на этом свете, а его замысел уже не казался им глупостью. Вызванная столь внезапно дочь кормилицы, которая хоть и прислуживала Принцессе, но даже голоса Вакагими никогда не слышала, была несказанно поражена, уразумев как обстоят дела.

В высокой шапке, кафтане и штанах Вакагими выглядел несколько неловко, но новый наряд явно шел ему. Вакагими будто превратился в пропавшего Химэгими, их лица и раньше обнаруживали немалое сходство, но теперь, когда Вакагими оделся мужчиной, сходство стало просто разительным, казалось, это Химэгими вернулся.

— Вот бы отца позвать! Конечно, если Вакагими останется женщиной, отцу всегда будет приятно о ней заботиться, но если он станет мужчиной, для отца это будет настоящим счастьем!

И мать, и кормилица решили, что им следует только радоваться, их тревогам был положен предел.

— Ни в коем случае не показывайте людям, что вы чем-то расстроены. Будьте такими же радостными, как сейчас, — проговорил Вакагими и покинул их.

- 14 -

Если он не найдет Химэгими, он тоже покинет этот мир. Вакагими печалился, что станется тогда с родителями, к тому же он привык утром и вечером видеть Принцессу, а она, похоже, в положении, так жаль оставлять ее… Эти чувства смущали его, он взял кисть и написал, что у него на сердце:

«Поскольку мой отец сделался очень болен, к сожалению, не знаю, когда смогу прийти снова.

Ответ Принцессы был очень трогательным:

Он бесконечно долго перечитывал ее стихотворение, потом завернул послание в плотную бумагу. Был шестой месяц, Вакагими отправился в путь при свете поздно взошедшей луны, с ним были трое детей кормилицы и семь-восемь воинов, понимающих все с полуслова, ни в чем не сомневающихся и верных. Будучи женщиной, Вакагими никогда не выходил из внутренних покоев, но теперь он легко и непринужденно ощущал себя и в мужском платье. Те, кто наблюдал за ним, когда он покидал дом, были удивлены и даже напуганы, но им было сказано, чтобы они вели себя так, как будто Вакагими находится здесь — чтобы никто ничего не узнал.

- 15 -

Вакагими-мужчина отправился в путь еще не зная, куда ему идти. Сын кормилицы сказал: — Господин Советник бывал у принца-отшельника в горах Ёсино, и я слыхал, будто он поклялся, что там будет его последний приют. Должно быть, он там.

«И вправду, когда Химэгими исчез, поднялся такой шум, что он никогда бы не признался, что находится именно там», — решил Вакагими, и они отправились в Ёсино. В полуденную жару они переправились через реку Удзи и остановились освежиться вблизи реки в тени высокого дерева. Неподалеку располагалась чья-то манящая взоры усадьба, и путники приблизились к ней. Видно никого не было, но слышался голос, читавший сутру. «Какое прелестное место!» — подумал Вакагими, подойдя к плетеной ограде. Бамбуковые шторы были подняты, Вакагими спрашивал себя, кто бы мог жить в этом доме. Он тихонько заглянул за ограду, увидел ручьи в саду — все это выглядело так живописно, будто на картине. Шторы были подняты ровно насколько следует, висели яркие летние занавеси. Выглядевшие очень свежо девушки лет четырнадцати-пятнадцати бодро сновали туда-сюда, они были в простых, без подкладки, полотняных платьях и бледно-лиловых или же алых шароварах, другие сидели, распустив пояса и обмахиваясь веерами. Вакагими вгляделся пристальнее и заметил, что за занавеской находилась какая-то женщина, она была в алой накидке без подкладки и такого же цвета шароварах. Она лежала, устремив взор в сад, и выглядела при этом очень несчастной, но лицо ее словно светилось блестящей красотой, волосы струились, как на картине, она была так обворожительна и прелестна, что он не мог оторваться. У Вакагими возникло какое-то странное ощущение, что он уже видел ее раньше, он все смотрел на нее и, наконец, ему показалось, что она напоминает Химэгими. Он продолжал с волнением наблюдать за ней. Выражение ее прекрасного лица было тревожным, и эта тоска делала ее похожей на Химэгими еще больше. «Может быть, он сделал, как я? Если бы он вдруг стал женщиной, он был бы именно таким», — подумал Вакагими. Ему хотелось приблизиться и спросить «Может, вы и вправду он?» — но в это было так трудно поверить. Не желая никого смутить своей назойливостью, он не двинулся с места, но женщина будто бы почувствовала, что кто-то наблюдает за ней, бамбуковые шторы опустились. Разочарование Вакагими не знало границ.

Он не мог этого вынести. Если это действительно Химэгими, может, она обратит на него внимание и узнает его? Желая обратить на себя внимание, Вакагими подошел к самой ограде, и в доме почувствовали, что, как это ни странно, кто-то здесь есть. Химэгими стала вглядываться из-за опущенных штор и увидела несказанно привлекательного, обольстительного и благородного мужчину. Она была чрезвычайно удивлена и взволнована, не понимая, как это такой человек мог очутиться здесь. Она не могла не знать его, но она его не знала. При этом по своему положению он был явно не ниже ее самой. Тут ей почудилось, будто он — ее отражение. «В тот вечер, когда я решила, что настало время для исчезновения, Вакагими была печальна до слез. Когда этот мужчина поворачивается в профиль, его лицо напоминает ее». Но все равно ей и в голову прийти не могло, что Вакагими мог изменить свой облик. Химэгими воскликнула: «Какой красивый!» — и не сводила с него глаз. Молоденькая служанка подумала: «Наша госпожа так прекрасна, что не имеет равных во всем мире, но и этот мужчина не хуже!» И вдруг неожиданная мысль поразила ее, и девушка позвала из глубины дома своих подружек, чтобы и они посмотрели на незнакомца:

— Вот это да! Да это, должно быть, тот самый Советник, про которого говорят, что он пропал и никак не сыщется.

— Ну и ну! Никто, верно, не знает, что он здесь.

— Его отец так печалится, вот бы дать знать, что он здесь.

Химэгими слушала их пересуды с печалью и удивлением, у нее полились слезы, и она скрылась в глубине дома.

Вакагими еще некоторое время постоял у изгороди, но поскольку Химэгими велела, чтобы никто не показывал вида, что она здесь, то в доме стояла тишина, подойти поближе и расспросить было неловко. Так что Вакагими ничего не узнал и только вздыхал.

— Чья здесь земля? — спросил он кого-то, отойдя от ограды.

— Принца Сикибукё, Министра церемоний.

Отца Сайсё! Услышав этот ответ, еще более затрудняющий дело, Вакагими решил никому не рассказывать о том, что он видел. Даже если это не Химэгими, все равно ее образ трогает сердце, так хочется любоваться ею. Ему хотелось бы быть рядом с ней, покинуть место, где она обитала, было трудно. Уже подул вечерний ветерок, а ему все не хотелось уходить, ее образ запечатлелся в его сердце. Если он не оставит этот мир, он хотел бы видеть такую женщину рядом с собой. «Я всегда думал, что Принцесса бесконечно хороша, но эта женщина не уступит ей», — подумал он — настолько он был пленен незнакомкой.

- 16 -

Сайсё беспокоился из-за нездоровья Ённокими, своей тайной возлюбленной. Сейчас он снова был с ней. Шли месяцы, здесь, в Удзи, Химэгими почти перестала подниматься с постели и все время лежала, взгляд ее был скучен. «Что ж, так и должно было случиться. Это невозможно выносить и невозможно смириться, но что делать! — размышляла Химэгими. — Сайсё любит Ённокими не меньше, чем меня, он делит между нами свое сердце. Он проводит пять-шесть дней здесь и потом на столько же скрывается у нее, и это время я вынуждена проводить в ожидании и тревоге, я к этому не привыкла, и, сколь это ни прискорбно, мое терпение на исходе, но снова стать мужчиной я уже не могу. Если роды пройдут благополучно, я уйду в Ёсино и стану монахиней». Эта мысль успокоила ее.

Сайсё же ничего не подозревал, теперь он успокоился, полагая, что все идет по его желанию. Поскольку Ённокими все еще нуждалась в помощи, Сайсё очень жалел ее, и отдавал ей большую часть своей любви. Он все еще стеснялся бывать в обществе, но с легким сердцем посещал и любил обеих женщин.

- 17 -

Долгие годы Сайсё считал, что его сердечные желания не исполняются — не то, что у других, а потому вздыхал и грустил, но теперь он решил, что его чаяния осуществились, и его сердце наполнилось покоем и радостью. Но все же и теперь его постоянно посещали тревожные мысли, он возвратился к Химэгими со смятенным сердцем, и увидел, что она тоже чем-то обеспокоена и страдает. Сайсё недоумевал, что могло случиться — тревога одолевала его. Он прилег к Химэгими, чтобы поговорить. Прислуживавшая им девушка сказала:

— Вы слышали? В полдень сюда приходил господин Советник, о котором все говорят, что он исчез.

Сайсё выслушал ее с удивлением и усмехнулся:

— Как же это было?

— В охотничьем костюме, он стоял возле ограды, но в доме было так тихо, что постеснялся войти — постоял-постоял, да и ушел.

Сайсё изумленно спросил Химэгими:

— Это правда? Ты видела этого человека?

— Я его раньше не встречала, но раз все они так о нем говорят, может быть, это мое тело отделилось от меня, — она улыбнулась, но тут же залилась слезами.

— Ты все еще хочешь быть мужчиной, — Сайсё сказал это с привычным упреком и горечью. — Опиши мне его.

— Считай, что он был вылитый я. Вряд ли это тебя успокоит, — оборвала она разговор.

- 18 -

Вакагими прибыл к принцу Ёсино. Один из его сопровождающих объявил:

— Здесь человек от господина Советника.

Химэгими бесследно исчез и его искали повсюду. После его последнего посещения прошло немало времени, и принц был удручен его отсутствием. Поэтому сейчас он с волнением подумал, не тот ли это посланец, которого обычно присылал к нему Химэгими.

— Пусть войдет.

Вошедший был вылитый Советник — так же обворожителен. Принц воскликнул:

— Кто вы?

— С тех пор, как Советник исчез, прошло два месяца. Люди сказали мне: «Время от времени он бывал у принца и говорил, что здесь будет его последнее пристанище». Вот я и подумал: а вдруг вам что-то известно. Я его брат.

— Осенью позапрошлого года он принес клятву верности и стал бывать здесь, но когда он приехал сюда в последний раз, а это было в первых числах четвертой луны, он досадовал на весь мир, и он не сказал, когда появится снова. «Пережить конец шестой-начало седьмой луны будет для меня очень трудно, но если мне суждено остаться в живых, то до конца седьмой луны обязательно пришлю — пусть хоть с дуновением ветра — весточку», — вот что он пообещал. Думаю, что в это время должно произойти нечто такое, чего ему следует опасаться, я молюсь за него утром и вечером, по любому поводу вспоминаю о нем, он должен быть еще на этом свете. Но я понимаю, что ваши нынешние думы должны быть и вправду печальными.

Несколько приободренный, Вакагими проговорил сквозь слезы:

— Нас, братьев, всего двое, поэтому мне так грустно и печально, я не знаю, куда он делся, он ничего не сказал мне, наши престарелые родители жестоко страдают, это так горько.

Отшельник тоже был расстроен и проливал слезы:

— Вот и меня немного печалит, что дочери стали моими путами. Но стоит подумать о том, что такое семейные узы и родительская любовь. Ведь сам Будда учит нас, как сильна эта любовь. А когда речь о таком человеке, как Советник, и вправду есть, о чем печалиться. И все же я верю: он обязательно появится здесь. Не сомневайтесь.

Вакагими слушал его с нескрываемой надеждой.

- 19 -

Наблюдая за лицом своего обворожительного гостя, принц подумал: «Между ним и моими дочерьми наверняка обнаружится какая-нибудь тайная связь». Принц был обрадован и обнадежен. Он принял пришельца со всем гостеприимством, рассказывал о многом — начиная от времен давно прошедших. Под воздействием его рассказа Вакагими успокоился, волнение его улеглось. «Вот так вдруг стать мужчиной… Мы ведь с Химэгими — на одно лицо, это так странно. Теперь я не должен сидеть взаперти. До того времени, как Химэгими обещал дать о себе знать, осталось уже не так много. Надеюсь, в столице не узнают, что я нахожусь здесь, так что лучше мне остаться у принца и дождаться вестей о нем».

Вакагими сказал: «Я хотел бы погостить у вас».

Принц ответил: «Очень хорошо. Оставайтесь, а уж Советник наверняка даст о себе знать, как он и пообещал».

Вакагими обрадовался, но в то же самое время беспокоился, что мать будет волноваться, куда он запропастился, а потому он написал ей подробное письмо:

«Я пришел туда, куда Химэгими пообещал обязательно дать о себе знать в первые дни седьмой луны, за оставшееся время я смогу немного привыкнуть к моему новому облику. Как я и говорил вам, не поднимайте шума и делайте вид, что я нахожусь у вас. Если будут письма от Принцессы, отвечайте, что мне нездоровится».

У матери Вакагими болело в груди, и сердце было не на месте, и хотя она очень обрадовалась письму, все равно беспокоилась, что Вакагими надолго остается в такой глуши.

— Они оба такие необычные! — плакала она.

«Пока я жива, и не думай отречься от мира. Мне не на кого положиться, и если ты меня оставишь, это будет большим грехом», — так она ему написала и отправила вместе с письмом одежду и множество другого.

Вместе с Вакагими остались только сын кормилицы и один слуга. До сих пор он жил так, как подобает женщине, и теперь ему предстояло многому научиться. Он подумал, что принц Ёсино — отменный наставник в науках, поэтому и открыл ему свою тайну.

— Теперь мне понятно. Сдается мне, что и печаль Советника происходит от того же. Но это пройдет, через какое-то время все встанет на свои места. Для Советника тоже будет лучше принять свой природный облик. Я прочел по чертам ее лица, что она достигнет положения высочайшего и станет матерью следующего государя, — сказал принц.

Вакагими в своем сердце хранил образ той женщины, которую он лишь мельком видел в Удзи. Чтобы увидеть ее еще раз, стоило жить в этом мире… Так он думал и грустил.

Вакагими привык находиться за занавесями, а теперь он вдруг оказался в горах и не знал, что будет дальше. На сердце у него было странное чувство: ночь за ночью проводить вдали от Принцессы было так горько, что сон его был неспокоен, но стоило ему задремать, он чувствовал внезапные — словно волны на реке Удзи — приливы любви к той женщине, которую он видел всего один раз.

Так прочел он и заплакал.

- 20 -

Находясь в Удзи, Химэгими сильно мучилась — близились роды. Сайсё не оставлял ее даже на самое короткое время, в беспокойстве думая, что ему предстоит делать.

Химэгими-мужчина был так хорош, в нем было столько обаяния — не наглядеться. Он привык вести себя свободно, не был слабым и беспомощным, но живым и довольным, его сердце привыкло к светской жизни, поэтому, даже когда ему приходилось о чем-то печалиться, он не погружался в тяжкие думы полностью: когда следовало плакать, он и вправду лил слезы, но когда произносили удачную шутку, он смеялся. Но сейчас этот несказанно обаятельный мужчина превратился в растерянную и безвольную женщину. Видя ее отчаяние, Сайсё в смятении думал, что готов сделать все, что угодно — только бы она успокоилась. В том, что первого числа седьмого месяца (чуть позже ожидаемого срока, но еще вовремя) родился подобный сиянию мальчик, была и заслуга Сайсё. Радость Сайсё была необычайной. Он укладывал ребенка и так трогательно ухаживал за ним — будто сама мать. Он не отрывал взгляда от младенца. В кормилицы пригласили одну знакомую женщину. Но что это была за кормилица! Сайсё было очень обидно. Вот если бы он мог объявить во всеуслышание, что у него родился ребенок, за младенцем был бы настоящий уход, а так все приходилось делать втайне. Все это время Сайсё не отвлекался ни на что другое, он весь отдался новым заботам, не отлучаясь ни на миг. Каждый день, принося матери ребенка, от которого будто бы исходило сияние, он повторял:

— Какое счастье, что мы вместе! Но если бы ты с самого начала была женщиной, мы могли бы жить не скрываясь.

«И вправду, какой странной я была», — думала Химэгими.

Они с умилением вспомнили, как после того, как у Ённокими родилась девочка, Химэгими заметила веер Сайсё. Воспоминания заставили их расчувствоваться.

- 21 -

После рождения младенца прошло больше десяти дней, Химэгими выглядела счастливой — она ощущала себя здоровой, но все-таки мысли ее были неспокойны, ибо она беспокоилась о будущем. Сайсё тоже мучился, поскольку боялся, не захочет ли она опять стать мужчиной. Но мать так любила мальчика — постоянно держала на руках и так заботилась о нем, что невозможно было вообразить, что она решится оставить его.

— Послушай, Ённокими все еще пребывает в этом мире, но все теперь относятся к ней совсем по-другому, ей так горько и тяжело. Ей ведь тоже уже пришло время рожать, может, она даже умрет родами. Меня мучает совесть, мне так жаль, что она стала никому не нужна, ведь это моя вина. Было бы бессердечно сделать вид, будто я ничего не знаю. Я, разумеется, хотел бы ухаживать за тобой вплоть до пятидесятого дня и не желаю оставлять тебя даже на короткое время — так я беспокоюсь, поэтому я хотел бы тайно привезти ее сюда. Что ты об этом думаешь? Она ведь теперь без мужа… — сказал Сайсё.

«Негодяй!» — подумала Химэгими, но вида не показала:

— Я понимаю, ты должен думать именно так. Но мы ведь состояли с ней в супружеских отношениях, и показаться в моем нынешнем облике перед ней мне еще более неловко, чем перед кем бы то ни было другим, — ее лицо покрылось румянцем, она была несказанно прекрасна, смотреть на нее было наслаждением. Сайсё улыбнулся.

— Учти: я сказал это, потому что не хотел покидать тебя ни на минуту.

Решив, что Химэгими теперь успокоилась, и, жалея Ённокими, Сайсё снова отдал ей свое сердце, укрылся у нее, был заботлив и добр. Ее отец — Удайдзин, выполняя свое скоропалительное проклятие, даже не заглядывал к ней. С самого детства Ённокими жена Удайдзина привыкла к мысли, что Удайдзин безгранично любит именно эту дочь, и хотя у нее самой не было особого предпочтения ни к кому из детей, теперь она стонала:

— Невозможно себе представить, что именно Ённокими очутилась в таком положении! — мать попыталась представить себя на месте дочери, но остаться с ней не посмела.

Сестры Ённокими знали, что их никогда не любили, как младшую, и теперь они даже радовались, что все ей перемывают косточки, они не сочувствовали Ённокими и не жалели ее. Не имея другого выхода, Ённокими позволила Сайсё спрятать ее и ухаживать за ней. Она была бесконечно печальна, ее бессилие заботило Сайсё, он оставался с ней даже днем и не оставлял попыток успокоить ее. Итак, выхода не было, и Ённокими без стеснения отдалась его утешениям. Когда он смотрел на нее, ее слабость казалась ему обворожительной, он постоянно находился при ней — ведь она могла разродиться вечером или ночью, а если он будет далеко, ему не смогут сообщить об этом, поэтому он долго не был в Удзи.

Письма от Сайсё приходили по несколько раз на дню, так что Химэгими вроде могла бы быть спокойна, но они не радовали ее. «Наверное, так и должно было случиться. Мне же остается только страдать. В том, большом мире мне не было равных, а теперь я потеряла все. Любовь Сайсё вовсе не безгранична, и я уже устала ждать его возвращений, так не может продолжаться вечно. Пока скандал не улегся, Удайдзин еще повременит, но он любит Ённокими сильнее всех, и, в конце концов, он смирится, и Сайсё станет ее мужем. Что тогда будет со мной? Я ведь не могу открыть своей тайны, вот мне и придется сторожить мост Удзи, считая ночи, когда ловится молодь форели. Это нестерпимо. Но ведь совершенно невозможно и стать снова мужчиной. Видно, пришло время подумать о том, чтобы переселиться в Ёсино». Но оставить сына так тяжело! Она чувствовала, как путы этого бренного мира теперь держат и ее.

- 22 -

Дней через семь или восемь Сайсё вернулся в Удзи. По обыкновению он ничего не скрывал от Химэгими: Еннокими чувствует себя очень плохо, и он беспокоится за нее. Напрасно он поступал так — лучше, если бы он был скрытен или попросту болтал о чем-нибудь о другом, но он так не думал. Химэгими уже знала, что не станет жить с этим человеком, но вела себя очень дружелюбно, никто бы не заподозрил ее. Сайсё же пришел в довольное расположение духа, он снова безмерно любил ее, но уж такой странный был у него нрав: достаточно ему чуть попривыкнуть к какой-нибудь женщине, как его любовь истончалась. Он рассчитывал по обыкновению некоторое время провести здесь, но уже вечером из столицы прибыл посыльный:

— У Ённокими сильные боли, похоже, скоро начнется, — шепотом сообщил он.

С неспокойным сердцем и волнением в груди Сайсё подумал: «Если не пробыв здесь и дня я, на удивление всем, сегодня же уеду, что скажет Химэгими?» Сайсё почувствовал себя отвратительно. Все же, несомненно, его чувства к Химэгими никогда не изменятся, и можно будет все поправить, а вот если он сейчас раз не повидает Ённокими, а она вдруг умрет — вот это будет непоправимо. Объяснив причину своего отъезда Химэгими, он тут же ушел.

— Ты должен так поступить, — спокойно сказала Химэгими на прощание.

«Странное и достойное презрения у меня сердце, этот человек только и делает, что оскорбляет меня, а я даже не могу по-настоящему рассердиться на него. Быть женщиной печально, сам Будда говорил, женщина — средоточие греха. Удайдзин меня недолюбливал, а Ённокими на меня обижалась. И было за что. Теперь пришло воздаяние, теперь я заняла их место и оскорбляют меня. Не было и не будет никого, с кем я могла бы поговорить откровенно», — Химэгими не могла отделаться от этих печальных размышлений.

На следующее утро пришло письмо от Сайсё: «Ённокими очень плоха и слаба, я должен быть рядом с ней. Буду сообщать тебе, что происходит. Я приехал сюда, потому что волновался за нее, а теперь вот страшно тревожусь и за тебя, и за сына».

Химэгими же отвечала как ни в чем ни бывало: «Ты ведь знаешь, что всякому беспокойству положен предел. Как там Ённокими?»

«Химэгими любит меня и совершенно не расстраивается, это так свежо», — подумал Сайсё, прочтя ответ, и никакие подозрения не закрались в его сердце.

- 23 -

Химэгими только и думала, как бы ей послать человека в Ёсино. Ей показалось, что у кормилицы ее сына нрав серьезный и надежный. «Если она любит мальчика, а я, не таясь, расскажу ей о себе, то, верно, она не выдаст меня». Химэгими доверительно обратилась к кормилице:

— Хотя мы пока и не слишком хорошо знаем друг друга, но мне кажется, что ты по-настоящему любишь мальчика, и тебе можно довериться. Выслушай меня, но только потом никому ничего не рассказывай.

Кормилице был лестен этот доверительный тон.

— Уж не сомневайтесь. Буду вам служить, пусть даже придется пожертвовать собой.

— Ничего не должно быть известно ни здешним слугам, ни тем более самому господину. Мне нужно послать весточку принцу-отшельнику, что живет в горах Ёсино. Есть ли способ это сделать?

— Это совсем не сложно, — ответила кормилица. Химэгими обрадовалась и написала: «Со времени нашей последней встречи прошло немало времени, беспокойство по Вашему поводу не оставляло меня, но надеюсь, что вы прожили эти месяцы благополучно. Мои дела тоже шли благоприятно, но теперь я не такой человек, которого Вы знали. Думаю, что смогу посетить Вас».

Она старательно запечатала послание.

— Непременно доставьте письмо по назначению, — с этими словами она протянула письмо кормилице.

Никто не догадывался, кем была Химэгими на самом деле, но кормилица слышала, что у принца Ёсино есть дочери. Поэтому она решила, что Химэгими — одна из них. Уже настала восьмая луна. У кормилицы был близкий человек, который, как она считала, мог выполнить поручение. Она ему все объяснила, и он отправился в путь.

- 24 -

В Ёсино, между тем, Вакагими ожидал известий и постигал науки. Он радовался своей удаче. Еще бы! Ведь ему повстречался такой замечательный человек — принц Ёсино! Кроме того, и принцессы оказались особами, исполненными несравненного очарования. Находясь в этом уединенном месте, он просто голову потерял от желания сблизиться с ними. Но Вакагими сдерживался, успокаивая себя тем, что при сложившихся обстоятельствах у него непременно будет возможность видеться с ними.

Срок, когда Химэгими обещал дать о себе весточку, уже прошел, Вакагими беспокоился и тосковал. Но вот однажды вечером явился некий человек, который сказал:

— Я принес письмо.

— От кого?

— Велели обязательно передать принцу.

Принц Ёсино взял письмо — оно было от Советника. Принц обрадовался, и тут же показал письмо своему гостю. Тот был просто счастлив, но на сердце было все-таки неспокойно: слова «теперь я не такой человек, которого Вы знали», видимо, означали, что он стал монахом. А иначе истолковать его исчезновение было невозможно. У Вакагими теснило грудь, он позвал посыльного:

— Где находится тот, кто это письмо написал?

Посыльный поначалу молчал, решив, что не уполномочен отвечать на этот вопрос, но потом поддался несравненному обаянию Вакагими и ответил:

— В Удзи.

— Где в Удзи?

— В усадьбе принца Сикибукё.

Услышав это, Вакагими понял: «Когда я был там, я видел именно её!» Его радости и умилению не было предела.

- 25 -

Вакагими написал подробное ответное письмо: «В шестую луну я решился покинуть столицу. После того, как мы проехали через Удзи, я познакомился с принцем Ёсино, и он сказал, что ты непременно дашь знать о себе. Его слова вызвали мое доверие, и я так и остался жить у него в горах. Что сталось с тобой? Нам необходимо встретиться. Могу ли я навестить тебя?»

Вакагими приложил письмо к посланию принца. Посыльному же он подарил одежду и лошадь, на которой приехал сам.

— На этой лошади ты быстро доскачешь, обязательно возвращайся с ответом! — напутствовал он его.

Посыльный обрадовался: «И подумать не мог, что так разбогатею!»

Не успел он передать письма Химэгими, как тут же сказал: «А вот на это письмо просили ответ».

Одно письмо было от принца, но было еще и другое — от Вакагими. «Вот оно что! Я-то думала, кто бы это мог быть, а это Вакагими. Он решил отыскать меня, изменил свою внешность и покинул столицу. И как я тогда не догадалась?» — Химэгими была несказанно тронута, слезы застилали ей глаза. «Мы оба теперь изменили свой облик, это судьба! Продолжая плакать, она написала ответ: «Я все объясню тебе при встрече. Жду тебя здесь, а пока пришли весточку с этим человеком».

Прочтя ответ Химэгими, Вакагими так обрадовался, что и не сказать. «Как только я узнаю, что случилось с Химэгими, я тут же смогу отправить весточку отцу!» Взяв посыльного в провожатые, он тайно остановился неподалеку от усадьбы Сайсё, о чем и дал знать Химэгими.

- 26 -

Сайсё беспокоило самочувствие Ённокими. Химэгими сказала кормилице:

— Мой брат тайно приехал навестить меня. Я хочу потихоньку встретиться с ним — так, чтобы никто нас не увидел. Будет особенно досадно, если узнает господин. Я хочу, чтобы брата никто не видел.

— Нет ничего проще. Пусть спрячется в моей комнате до наступления темноты. Я же скажу, что ко мне приехал человек из столицы, а поздно ночью вы увидитесь.

Химэгими ответила:

— Что ж, пусть так.

Поскольку Химэгими не имела никакого желания сблизиться ни с детьми кормилицы Сайсё, ни с другими, кто обитал в усадьбе, они не находились при госпоже постоянно, в особенности, когда Сайсё здесь не было. И вот, под покровом сумерек, кормилица проводила Вакагими в свою комнату, выходящую в коридор. Он ждал, пока в доме успокоятся, и уже глубокой ночью, когда все спали, в сопровождении кормилицы прокрался в северный флигель.

Туда же медленно прошла Химэгими, брат с сестрой были как во сне, и ничего не могли сказать друг другу. Густые волосы Химэгими переливались в ярком свете луны, она была чудо как хороша. Вакагими был поражен. «Кто она, эта женщина, которая так умилительно плачет?» — спрашивал себя Вакагими. Она же не могла поверить, что этот несказанно цветущий и обаятельный мужчина — это… Им казалось, что это сон. Вакагими подробно рассказал о том, как все было. В поисках Химэгими он покинул столицу, в Удзи он увидел женщину, так напоминавшую Химэгими, увидел, как ей плохо, ему пришло в голову, что, может быть, она вдруг признает его…

— Как случилось, что ты стала женщиной? — спросил Вакагими.

Ей было очень стыдно отвечать, но любовь к брату не позволяла недосказанности.

— Годами я вздыхала о том, что мое тело не как у других. Но что было делать, я притерпелась. Но потом случилось нечто неожиданное и печальное, и я уже не могла сберечь свою тайну. Меня одолела тоска и я решила скрыться, — Химэгими только намекнула на свои обстоятельства, но Вакагими понял, что она имела в виду.

— Тебе нужно оставаться такой, какая ты сейчас. Но сколько ты сможешь скрываться, чтобы об этом никто не узнал? И что мне сказать отцу?

— Вот именно! Мне кажется, я не смогу остаться женщиной. Да, раньше я была так непохожа на других и стыдилась того, но я ничем не показывала этого и обо мне не надо было заботиться. Но один человек раскрыл мою тайну, мне пришлось довериться ему и ограничить свою жизнь этим домом. Но я не хочу так! Вместе с тем, я не могу и вернуться к моему прежнему облику. И так плохо, и так нехорошо. Такому странному человеку, как я, нет места в этом мире, и я отрешусь от него в горах Ёсино, пусть там затеряются мои следы, — со слезами сказала Химэгими.

— Дорогая моя сестра, не говори так! Пока живы родители, никто из нас не должен оставлять этот мир. Наш отец почти лишился рассудка, поэтому я и отправился искать тебя. Я понимаю, что ты не хочешь скрываться здесь. Но будет еще хуже, если отец услышит, что ты стала монахиней. Когда я покидал столицу, я распорядился, чтобы все делали вид, будто я живу у матери. Никто не знает, что я здесь, так что ты можешь просто поселиться там и занять мое место. Если тебя вдруг посетит Сайсё, тоже ничего плохого не будет. Сделай вид, что он посещает тебя впервые, никто тебя не осудит.

Помолчав, Химэгими отвечала:

— Я бы хотела сделать так, чтобы Сайсё не знал, где я.

— Что ты, нехорошо так говорить! Да, у него непостоянный нрав, и он действительно не слишком важная птица, но ничего особенно плохого о нем не скажешь. Но раз так, беги сначала отсюда. А потом сделаем, как велит отец, — сказал Вакагими.

— Я не хочу рассказывать отцу, как все было. Так что просто передай ему, что я застыдилась своей необычности, — Химэгими говорила застенчиво, и вовсе не напоминала того человека, который годами считался очень прямолинейным.

Они еще не успели наговориться, но уже рассвело. Никем не замеченный, Вакагими покинул сестру и отправился домой. Он покинул столицу тайно, тогда его одолевала тоска, он думал, что, может быть, не вернется обратно, поэтому теперь ему не было необходимости извещать кого бы то ни было о своем возвращении.

- 27 -

За последнее время Садайдзин успел заказать множество молитв в столичных и горных храмах, но поскольку молитвы ничем не помогли, он пришел в отчаяние. Но вот ночью явился ему во сне высокочтимый и чистый душой монах. Он сказал:

— Не печалься! Твои дети в безопасности, завтра на рассвете тебе сообщат об этом. Их судьбу определили их прежние жизни, за их прежние грехи тэнгу переделал мужчину в женщину, а женщину сделал подобной мужчине, и об этом постоянно печалилось твое сердце. Тэнгу сотворил злое дело, но ты неустанно шел путем Будды, нескончаемо возносил молитвы, и теперь все вернулось на свои места, мужчина стал мужчиной, женщина стала женщиной — как ты того и желал, теперь их ждет благоденствие, знай, что твои волнения лишь малая толика возможного воздаяния.

Садайдзин сказал жене, матери Вакагими:

— Долгие месяцы я не мог прийти в себя. Я давно не видел Вакагими, но сейчас мне привиделось, будто он стал мужчиной.

Жена была поражена и поведала ему о том, что случилось с Вакагими в последнее время. Отец обрадовался: сон обещал быть вещим.

— А я ведь даже не знал, что Вакагими ушла, — удивленно сказал он.

Рассвело, явился посыльный, и что-то прошептал матери. В удивлении она произнесла: «Тот монах, привидевшийся мужу во сне, сказал правду!»

- 28 -

В доме еще спали.

— Сюда, сюда! — позвал Садайдзин.

Химэгими с детства привыкла к мужскому обществу и у нее была прекрасная внешность. Но ведь слабый и не показывавшийся на людях Вакагими, если постарается, тоже может стать сильным.

Вакагими вошел, отец поднес лампу к его лицу — будто благоуханный Химэгими отразился в нем. Вакагими был повыше и выглядел обворожительно. Химэгими брала молодостью, но по сравнению с окружавшими ее мужчинами ей немного не хватало роста, и это несколько портило ее, зато во внешности рослого Вакагими не было изъянов. Пристально разглядывая Вакагими, Садайдзин чувствовал себя как во сне. Он не мог выносить, что ничего не знает о Химэгими и всхлипывал в голос. Успокоившись, он спросил:

— Ну что, где он? Говори же!

— Теперь он стал женщиной. Она сказала: «Меня так печалило, что я не такая, как другие, вот и стала тем, кем должна быть, я скрылась — узнать, что из этого выйдет. Но пока не отрастут волосы, я не покажусь на глаза людям». Поэтому я вернулся один, так она хотела, — сказал Вакагими.

— Пусть будет так, пусть будет так, — произнес отец и прекратил расспросы.

Все было точно так, как обещал ему монах во сне. Садайдзин заплакал от радости.

— Вот и хорошо, мы сделаем так, будто она и есть Распорядительница женских покоев, а ты займешь место Советника, — сказал отец.

— Я провел многие годы взаперти и мне будет непросто войти в общество. К тому же нужно, чтобы и Химэгими согласилась. Подождем какое-то время. Сначала я увижусь с Химэгими, а уж потом… — сказал Вакагими. Он ушел на рассвете.

Теперь печаль отпустила Садайдзина, сердце его наполнила радость. На завтрак он съел немного рисовой каши. Жена спросила:

— Когда Вакагими снова отправится в Удзи?

- 29 -

Встреча с Вакагими принесла Химэгими радость. Это было, как сон. И теперь она решила, что оставаться здесь невозможно. Однако взять с собой мальчика было бы странно, а оставить его — горько. Химэгими мучилась этой мыслью. «Связь матери и ребенка не может прерваться, наверное, мы сможем встречаться время от времени. У меня было такое высокое положение, хотя ребенка и жалко, но остаться здесь, в этом безлюдном месте, жить горькими ожиданиями, что Сайсё посетит меня…» — думала она. Итак, все еще помня свою мужскую жизнь, она приняла трудное решение. Без всякой жалости она сожгла могущие вызвать подозрения бумаги, и теперь не отрываясь смотрела на мальчика, он был так очарователен, он что-то гулил, чувствуя себя защищенным, улыбался… Видя это, ей стало очень его жаль.

- 30 -

Приехал Сайсё. Было понятно, что и на этот раз надолго он не задержится. Полагая, что это их последняя встреча, Химэгими не хотела показать свое недовольство, она приоделась и выглядела бесподобно. Четыре нижних платья были красными, пятое, на зеленой подкладке — желтым, поверх них — бордовая на желто-зеленой подкладке накидка. Еще совсем недавно ее лицо выглядело изможденным, но теперь она уже оправилась, она источала благоуханное сияние, ее волосы сверкали — будто бы солнце отражалось в них. Когда она сидела, они чуть-чуть не доставали пола, их концы были рассыпаны веером по одежде, и это выглядело даже лучше, чем если бы они были в два раза длиннее. В ее чертах, во всем ее облике не было ни малейшего изъяна. Сайсё восхищался ее красотой. Позабыв про горести, он взволнованно произнес:

— Правду говорят: женщина расцветает, когда у нее появляется ребенок. Как ты хороша! И как я мог думать, что лучше не бывает, когда ты была мужчиной? Нет, сейчас ты много прекраснее. Попадись ты людям на глаза сейчас — всякий влюбится, — в безграничном восхищении он провел рукой по ее волосам. В этот миг он уже не помнил про свои тревоги, связанные с Ённокими. А ведь он любил ее так, что был готов поменяться с ней местами. Забыв про нее, он улегся рядом с Химэгими. Но тут снова пришел посыльный от Ённокими:

— Она выглядит так, будто это конец, она умирает.

Для Сайсё было невозможно покинуть Химэгими, но и не пойти к Ённокими было тоже нельзя. Сайсё страшно расстроился и не мог решить, что ему делать.

— Если она станет рожать, доложите, — распорядился он.

Посыльный тут же со всех ног побежал обратно, все это было так ужасно.

— Все же мне придется отлучиться — до тех пор, пока не наступит ясность. Она вряд ли проживет долго, и я не должен быть с ней жесток. Ты ведь понимаешь: у нас с тобой все так хорошо, и ты не станешь, конечно, сердиться, ты будешь веселой и радостной, не правда ли? Я побуду с ней, подожду, пока все не разрешится, а потом ты сама убедишься, как я тебя люблю, и уж тогда можешь сердиться, — сказал он, роняя слезы. Он явно не знал, как ему быть.

«Я ведь уже решила, что так продолжаться не может, зачем мне грустить? Он и раньше не любил меня, так получилось, хотя мое сердце не лежало к нему, просто в том положении мне показалось: чем полагаться на чужих людей, пусть это лучше будет он, но нельзя себе и вообразить, чтобы такая жизнь была радостной и счастливой», — думала Химэгими. Что ей оставалось делать? Она улыбнулась:

— Каждый раз у тебя находится какая-нибудь причина, чтобы отправиться к ней, не хочу о ней больше слышать. Уж лучше мне ничего не знать.

Улыбка Химэгими испугала его еще больше, чем если бы она разозлилась и наговорила колкостей, он не мог решиться оставить ее.

— Если бы ты сказала: «Иди скорее!» — я бы тут же отправился.

— Иди скорее, мне слишком трудно все это выносить.

Покидая Химэгими и находясь в расстроенных чувствах, Сайсё обернулся, но Химэгими не позволила ему увидеть, как она горюет — она напустила на себя безразличный вид, а когда Сайсё ушел, обняла младенца, и всю ночь не сомкнула глаз.

- 31 -

Наутро Сайсё написал:

«Глубокой ночью Ённокими, наконец, разрешилась от бремени. Но она еще не оправилась. Я останусь ненадолго, посмотрю, как она, и сразу вернусь».

«Получила твое письмо. Кажется, все оказалось проще, чем ты говорил. Вспомни ее первые роды», — ответила Химэгими.

Считая, что настал подходящий момент, она послала весточку принцу, а потом весь день прижимала к себе ребенка и потихоньку плакала.

Вечером того же дня пришло известие, что Вакагими находится в том же самом месте, где был в прошлый раз, — неподалеку от усадьбы Сайсё. Позже он прошел в комнату кормилицы. Пока Химэгими дожидалась, когда все улягутся, и станет тихо, ее душа была неспокойна и сердце билось, но она не показала этого даже кормилице. Она, не отрываясь, смотрела на мальчика, ее скорбь и тоску не передать словами. Как и в прошлый раз, когда стемнело и в доме заснули, в комнате Химэгими появился брат. Сердце Химэгими никак не могло успокоиться.

— Подержи ребенка, — сказала она, протягивая младенца кормилице, тот проснулся и заплакал. Химэгими смотрела на него и у нее было такое чувство, будто она расстается с частью самой себя.

Она вышла, думая лишь о ребенке. Казалось, сейчас она вернется, но все-таки она решилась уйти — видно, в ней осталась твердость, которую она приобрела, будучи мужчиной.

Вакагими сказал: «Поразмыслив, я решил, что нам не следует сразу отправляться в столицу, я сказал отцу, что мы побудем в Ёсино».

С ними была дочь кормилицы Вакагими и еще трое надежных женщин. Ярко светила луна, прячась в тени, они скрытно удалились, лицо младенца стояло перед глазами Химэгими, ей так хотелось вернуться, но они уже сели в экипаж. Все вокруг стало каким-то другим.

Ночь прошла, рассвело, и на следующий день они прибыли в Ёсино.

- 32 -

Принц Ёсино был уже осведомлен о произошедшем, и поэтому жить у него было неудобно — для Химэгими приготовили помещение рядом с принцессами. Когда принц увидел Химэгими лицом к лицу, оба были очень тронуты, и, исполненные благодарности судьбе, радовались так, как это бывает только во сне. Участливые письма Садайдзина, в которых он выражал свое беспокойство, приходили так часто, что казалось — он где-то совсем неподалеку. Людям из своих поместий Садайдзин приказал доставлять в дом принца все, что только может понадобиться.

Мучительные мысли не покидали Химэгими. Она рассталась с Сайсё, который терзал ее и заставлял страдать, и о нем она думала со спокойствием, но она так любила личико сына, с которым она не разлучалась ни днем, ни ночью, и который обещал так много в будущем. Она зачарованно смотрела куда-то в пустоту. Ей было стыдно того, что люди удивятся, найдя странным ее нынешний облик, и поэтому она отказывалась видеться даже с принцессами. Она много времени проводила в постели, ей было тоскливо. Вакагими полагал, что Химэгими переживает, воображая, как тяжело у Сайсё на сердце.

— Должно быть, нелегко расстаться с человеком, который заметил, что ты странная и не как все. Что ты решила о своем будущем? — спросил он.

— Это не была настоящая и искренняя любовь, она меня мало трогает. Мое сердце печалится потому, что со мной нет моего невинного и бессловесного сыночка. Только о нем и горюю, ведь я бросила его, — ей было так больно и горько, что она заплакала.

— Я тебя понимаю, это такая связь, которую не разорвешь.

«Она очень не хочет, чтобы о связи с Сайсё узнали отец и сторонние люди, вот она и решила с ним расстаться, и я беспокоюсь — что из этого выйдет? Да и я сам неожиданно сменил свой привычный облик. С тех пор, как я начал служить во дворце, я никогда не проводил двух ночей подряд без Принцессы, привык к ней, а теперь так надолго разлучен с нею. Ведь она беременна, а я не забочусь о ней, скрываюсь неизвестно где, это так жестоко. Я так вдруг вошел в совсем другой мир, я не привык быть на людях, и это мне так стеснительно. Придется терпеть, пока не привыкну к своему новому облику. Конечно, я смогу встречаться с Принцессой, когда вместо меня ей станет служить Химэгими. Когда ей придет время рожать, ей будет достаточно сказать Химэгими словечко, и я тайно помогу ей», — размышлял Вакагими.

Решившись открыть душу, он поделился с Химэгими всеми своими сомнениями.

— Люди так ненадежны, когда займешь мое место, потихоньку все мне рассказывай, — сказал он. Его откровенность тронула Химэгими:

— Что ж, нужно возвращаться. Ведь и я скучаю. Но вернуться в столицу так непросто. Однако надо подумать об отце с матерью и о твоей Принцессе. Я непременно должна вернуться.

Они о многом говорили между собой. Химэгими заботило, как Вакагими сумеет занять в обществе ее место: хотя его внешность почти не отличается от ее собственной, но большая часть того, как следует поступать мужчине, неизвестна Вакагими, так что его поведение может показаться странным. Поэтому Химэгими подробно рассказывала Вакагими, что происходит в свете, что ответить, если такой-то человек сказал то-то. Вакагими отличался выдающимися способностями, здесь, в уединении, он учился отчаянно и страстно, и уже не казался новичком ни в игре на кото и флейте, ни в каллиграфии. Он научился играть на флейте и перебирать струны кото так, что было невозможно понять, что это вовсе не Химэгими, а другой человек. Когда он копировал почерк Химэгими, то достигал полного сходства. Их голоса и вовсе были одинаковыми: с самого начала мужчина подражал женщине, а женщина привыкла находиться среди мужчин, да и всегда они были похожи, так что брат с сестрой были как одно. Такое сходство — удивительно, и эта связь между ними — наследие прошлых жизней.

Шло время, они были вместе, вели разговоры о делах государственных и личных, как-то раз вспомнила Химэгими и о том, что в узком коридоре Живописного павильона она иногда встречалась с некоей женщиной. В другой раз она сказала: «С самого начала, как у меня завязались отношения с Ённокими, Удайдзин все время почему-то сердился на меня. Наверное, до самой моей смерти он будет злиться, что я не посещаю Ённокими. У нее и вправду нет никаких недостатков, она удивительная, необыкновенная и замечательная. Я думаю о ее связи с Сайсё, она стала для меня полной неожиданностью. При этом он ничуть меня не стеснялся, внимания на меня не обращал, заботился о ней, так что тебе с ней, пожалуй, уже не сблизиться».

- 33 -

Когда Вакагими познакомился с принцессами Ёсино поближе, он нашел, что они создания замечательные. То, что одинокими длинными ночами они находились совсем рядом, успокаивало его как нельзя лучше, и он привык время от времени беседовать с ними. Химэгими и Вакагими были настолько похожи, что принцессы и не догадывались, что перед ними другой человек. Сам принц Ёсино считал, что это — судьба, и не вмешивался, решив, что теперь может посвятить душевному очищению немного больше времени. Он не открыл дочерям тайны брата с сестрой, и они ни о чем не догадываясь и уже привыкнув к этому человеку, ничем не тревожились и не смущались, и вели себя непринужденно. Вакагими же был как во сне, волновался — они были прекрасны, в сердце мужчины они вызывали беспредельное восхищение, и его влекло к ним все сильнее. Нечего и говорить, что по мере того, как они становились все ближе, он стал находить их еще более благородными, достойными и прекрасными. В то же время Вакагими с горечью думал, что, взращенные таким святым, каким был принц Ёсино, они настолько превосходят других людей, что сам он, будучи человеком заурядным, не может быть их достоин.

- 34 -

В Удзи кормилица сына Химэгими была удивлена тем, что госпожа не вернулась до зари. Уже подняли бамбуковые шторы, а ее все не было. Люди забеспокоились, стали искать ее, расспрашивали друг друга, все были ужасно взволнованы, искали в самых немыслимых местах, но Химэгими не было нигде. Слуги совершенно растерялись, а когда приехал Сайсё и ему доложили о случившемся, у него потемнело в глазах — так он встревожился, но понять ничего не мог.

— Как это могло случиться? Как она выглядела эти дни? Кто-нибудь из домашних приезжал навестить ее? — спрашивал он.

Кормилица так беспокоилась за себя, что не стала докладывать о посещении Вакагими.

— Нет, никто к ней не приезжал. Когда вы были здесь, она выглядела как обычно, но когда вы уехали, она не отрывала взгляда от сына и потихоньку плакала день и ночь. Мне было больно смотреть на нее. Я подумала, что, наверное, есть в этом мире человек, о ком она печалилась и грустила. Но мне нисколько не казалось, что она хочет убежать.

Услышав ее слова, Сайсё не нашелся с ответом. Он подумал: «Я надежно спрятал ее, за ней хорошо ухаживали, заботились о ней, но я сам заботился о другой, не жил здесь в спокойствии, рвался в столицу, Химэгими же, наверное, не захотела с этим смириться, считала такую жизнь неподобающей и оскорбительной. Но когда я видел ее, у нее всегда был такой вид, будто мое поведение не беспокоит ее, будто все идет, как надо. А я снова и снова любовался ею — прекрасна, без всякого изъяна». Сайсё чувствовал, как сильно он любит ее.

Скоро его сердце совсем потерялось, он не понимал, что с ним, им овладела невыносимая тоска. Он думал, что уже никогда не увидит ее — никакой случай здесь не поможет. Что же ему делать со своим горем? Он хотел уже было распрощаться с этим миром и покинуть его, но мысль о том, что он видит в последний раз улыбающееся личико их сына — такое беззаботное и невинное, отвратила его от этого намерения. Это была такая связь с жизнью, которую просто так не порвать. Сайсё думал о том, какое же решительное сердце надо иметь, чтобы бросить младенца, и не мог дать ответ на вопрос, что же побудило Химэгими поступить так. Он совсем запутался, сердце его было разбито, он досадовал и негодовал, решив, в конце концов, что Химэгими бесконечно жестока. Одежда Химэгими осталась в той комнате, которая служила ей спальней — она пахла женщиной, Сайсё надел ее на себя и безудержно зарыдал. Даже если бы это был просто сон, при пробуждении остался бы горький осадок. О, как пленительны ее тело и лик, какое обаяние и красота заключены в ней… Даже когда сердце ее было полно горечью и страданием, она говорила с ним спокойно и нежно, и ее любовь было невозможно ни с чем сравнить. Чувства переполняли его грудь. Не заботясь о том, что люди сочтут его сумасшедшим, он топал ногами, рыдал, но ничего не помогало, и тогда он, пребывая в безутешной тоске, лег, уткнувшись лицом в пол. Видя его печаль, женщины вздыхали. «Уж и не знаю, как ей удалось сбежать, но только у нее обязательно должны быть сообщники, кто-то непременно помогал ей. Так кто же? Не знаю. Может, она оставила где-нибудь записку или стихотворение для меня?» — подумал он, но только Химэгими была не таким человеком, чтобы, уходя обнадежить его.

— Один человек заметил неподалеку какого-то господина, видом весьма благородного и молодого. Этот господин явно хотел избежать людских глаз, он сажал в экипаж очень красивую даму. Человек еще подумал: кто бы это мог быть, — служанка в точности передала слышанный ею рассказ.

«Она привыкла быть мужчиной, и было бы немного странным, если бы она решила уехать без всякой на то причины, но еще более странен мне этот рассказ», — подумал Сайсё и разволновался еще больше, но только придумать все равно ничего не мог. Он всегда бурно переживал свои неприятности, но такого с ним еще не случалось. Его нрав позволял ему любить многих женщин, но теперь он сделался так несчастен, так мучался и горевал, его страдания не прекращались ни днем, ни ночью, и только личико мальчика поддерживало в нем жизнь, но слезы все текли и текли.

- 35 -

В другое время Сайсё стал бы слагать стихи, полные грустного очарования, но теперь он был погружен в мрачные думы, тосковал и ужасно терзался, все более падая духом.

Дочь Удайдзина — Ённокими — и на этот раз родила очень красивую девочку, но сама она так ослабела, что и теперь ее состояние внушало беспокойство, она угасала, и было непонятно, жива ли она еще или уже нет. Обливаясь слезами, она думала: «Я умру, ни разу больше не повидав отца и не получив его прощения». Видя ее страдания, ее мать не могла сдержать слез. Она сказала Удайдзину: «Если бы быть уверенным в том, что она останется жить, тогда можно было бы рассуждать, что скажут о ней люди, но теперь…»

Хотя Удайдзин и сказал в сердцах, что не хочет больше видеть дочь и выгнал Ённокими, но время сделало свое дело — он любил и жалел ее. Он так обожал дочь, что слышать сетования жены было для него нестерпимым испытанием. «Все находится во власти судьбы, не попрощаться с умирающей — так несправедливо и бессердечно!»

Когда Удайдзин пришел к Ённокими, он не мог понять, была ли его столь любимая дочь жива или мертва, ее чрезмерно длинные волосы покрывали одежду, она лежала. Каким бы страшным ни был его гнев, как он мог перестать заботиться о ней! Она была такой жалкой, что, увидев ее, отец, досадуя на себя, горько подумал: «Зачем я так жестоко с ней обошелся, как ей должно быть тяжело!»

— Милая моя, я не помогал тебе, пока все не стало так плохо. Ты бесконечно дорога мне, но когда я узнал то, что вовсе не ожидал услышать, я не смог смирить свою гордость и отрекся от тебя. Как я жалею об этом! Ничто не имеет значения, ничто другое, только бы ты была жива, и я заботился о тебе. Пусть Будды и боги возьмут мою жизнь вместо твоей! — он зарыдал в голос — так был взволнован.

Удайдзин пытался облегчить страдания Ённокими, принес ей теплой воды. Хотя она была еле жива, но, услышав голос отца, все же приоткрыла глаза и посмотрела ему в лицо, по ее щекам текли слезы, видя это, отец печалился и страдал, возносил бесчисленные молитвы. В волнении он крепко прижал ее к себе. Ему казалось, что так ей лучше.

— Прошу, позвольте мне стать монахиней, — сказала Ённокими, едва дыша.

Понимая, что это было бы для него слишком тяжело, он ответил:

— Пока я жив, не смей и думать об этом, — он плакал и был растерян.

Отец остался у дочери и стал ухаживать за ней. Ённокими была рада и счастлива, собралась с силами, старательно пила теплую воду, и ее состояние значительно улучшилось. «Как только будет можно…» — все думал Удайдзин и, наконец, забрал ее домой, заботился о ней, не отходя ни на шаг.

Сайсё же погрузился в мрачные мысли и позабыл обо всем и обо всех. Если бы все продолжалось как прежде, Ённокими, возможно, стала бы его упрекать, но теперь она думала, что он не приходит оттого, что она с отцом, и его отсутствие было кстати. Новорожденной девочке Удайдзин взял нескольких кормилиц, души в ней не чаял. Но от Садайдзина не пришло ни слова, Удайдзину это казалось печальным и горьким, радость его была омрачена.

- 36 -

Химэгими и Вакагими не могли бесконечно скрываться в Ёсино вдали от людей. К тому же их так ждали родители. Решив, что пора возвращаться, они хотели было уже скрытно отправиться в столицу, но Вакагими с тоской думал даже о недолгом расставании со старшей принцессой Ёсино.

— Может, ты поедешь со мной вместе? — предложил он.

Она же пребывала в унынии и тоске. Как она может поддаться уговорам человека, к которому она еще не успела как следует привыкнуть? Как она может покинуть это уединенное жилище, к которому она так привязана? К тому же она ведь не одна, она не может оставить младшую сестру, а тянуть ее за собой тоже страшно. Если она поселится в другом месте, а не здесь, у подножья этих гор, ей будет трудно встречаться с отцом, а не знать ничего о нем — так горько. Как ее, такую странную и наивную, примут в столице? А что если над ней станут смеяться? Как горько ей тогда будет!

Но и вернуться тогда уже не вернешься, ей будет стыдно, что прошумят эти сосны. Словом, неожиданно для Вакагими оказалось, что уговорить ее так просто не удастся. Вакагими был раздосадован, принцесса же, как и бывает в подобных случаях, расплакалась.

— Но все же не забывай обо мне. Хоть так и вышло… — чуть слышно произнесла она. Как необыкновенно изящна, благородна и очаровательна она была!

— Хорошо, оставайся, хоть мне и досадно, — сказал Вакагими обиженно.

«И в самом деле, как это я ни с того ни с сего привезу принцессу Ёсино с собой? Скрыть ее от Принцессы будет невозможно, а если вдруг это ей не понравится, будет очень горько. Да и вообще, переезжать ей несколько преждевременно, лучше я сначала приготовлю для нее пристанище и тогда уже заберу ее. Мы ведь уезжаем скрытно и, увидев свою дочь с нами, принц может быть несколько удивлен», — подумал Вакагими и не стал больше ее уговаривать.

- 37 -

Под покровом темноты они прибыли в столицу. Химэгими прошла за занавес, где всегда сидел Вакагими, а Вакагими остался перед ним. Отец увидел это и подумал, что всегда мечтал преодолеть эту путаницу и поменять их местами, и вот теперь это произошло. Он был так рад — слезы застилали ему взор. Химэгими выглядела необычайно красивой, нежной и очаровательной, ее ниспадающие волосы прелестно блестели и переливались, она была так изящна, как бывает лишь во сне. Несказанно прекрасен был и Вакагими, его обаяние превосходило воображение. Но все-таки Садайдзин беспокоился, как бы они снова не поменялись местами. Дети рассказали, что произошло за последние месяцы.

— Именно такими вы должны были быть с самого начала, все остальное — совершенно противоестественно. Не стремитесь к другому, живите такими, какие есть сейчас. Вам было бы трудно, если бы вы обладали разной внешностью, но судьба назначила вам быть до странности похожими друг на друга. И теперь ты, Вакагими, без всякого труда войдешь в общество Советником, ведь ты на одно лицо с Химэгими, а если даже кто-то и заподозрит, что здесь что-то не так, никто не станет обсуждать или осуждать это. Что до Ённокими, то Сайсё трогательно заботился о ней, когда ей было плохо, а Удайдзин снял свое проклятие, и вернул ее к себе домой. Конечно, он в глубине души может думать всякое, но говорить об этом ему будет неудобно. Так что и это дело устроится, — заключил отец.

Вакагими был взволнован.

- 38 -

Стали поговаривать, что Распорядительница женских покоев в последнее время чувствует себя очень нехорошо.

От Принцессы прибыл посыльный:

— Как чувствует себя госпожа Распорядительница женских покоев? Принцесса не совсем здорова. И если, хвала богам, госпоже лучше, Принцесса просит ее прибыть, — сказал он.

Теперь уже настала очередь беспокоиться Химэгими.

Отец твердо произнес:

— Сей же час отправляйся во дворец, Принцессе скажешь так: история с дочерью Удайдзина оказалась такой непростой, что тебе пришлось скрываться у принца Ёсино.

Химэгими чувствовала стеснение, ее сердце сжималось.

В обществе об этом деле говорили много, чаще всего можно было услышать примерно следующее: «Советник, расстроенный всей этой историей с Сайсё, думал укрыться у принца Ёсино и там принять постриг, но там он обратил внимание на его дочь, и поэтому от мира не отвернулся, но возвращаться в столицу он все равно не хотел, потому что стыдился своего глупого положения. А его отец узнал обо всем, он тосковал, печалился и плакал: «Я умираю, неужели он не хочет в последний раз увидеть меня?» Когда его слова дошли до сына, пришлось ему покинуть Ёсино — ведь такова была последняя воля отца».

Радости по поводу возвращения Советника не было предела. Государю тоже стало известно, что Советник отказался принять монашество и не отринул этого мира. Это была как раз та весть, которую он так страстно желал получить, и он страшно обрадовался. Государь послал за Советником, и Вакагими собрался отправиться во дворец.

Он тщательно оделся и вышел из дома. Пронесся радостный гул, но Вакагими едва мог сдержать слезы. Когда Советник исчез, его верные слуги и телохранители будто бы погрузились во тьму, а потому теперь, лишь завидев его, они несказанно обрадовались. А некоторые даже заплакали.

Невозмутимый и спокойный, Вакагими вошел во дворец. Когда он проходил на свое место, все наблюдали за ним с нескрываемым интересом. Вакагими предстал перед государем. Тот посмотрел на него и подумал, что за те долгие месяцы, что он не видел его, Советник стал еще лучше — в нем прибавилось красоты и благородства. Какая была бы печаль для всего света, если бы такой человек изменил свой облик на монашеский! — государь смотрел на него, не скрывая слез.

Вакагими с благодарностью ответил государю:

Пока Вакагими говорил, придворные смотрели на него во все глаза — всем казалось, что в нем прибавилось мужественности и блеска.

- 39 -

Теперь Вакагими отправился к Принцессе, он остановился у бамбуковой шторы. Так далеко от Принцессы! К нему вышла придворная дама и очень заинтересованно стала с ним разговаривать:

— Как чувствует себя Распорядительница женских покоев, по-прежнему нездорова? Принцесса тоже выглядит больной, пожалуйста, попросите сестру прийти. Принцесса так страдает. Обязательно передайте это сестре.

У Вакагими забилось сердце: та, которую он привык видеть и утром и вечером, теперь будет так далека, как высокие облака. Он представил себе ее мучения и непривычную растерянность, он не мог сдержаться и заплакал. Вакагими чувствовал себя весьма неловко, что-то промямлил в ответ и ушел, оглядываясь в ту сторону, где должна была находиться Принцесса.

Когда он вернулся домой, Химэгими лежала за пологом, уставившись в одну точку, она была погружена в свои мысли. Она пыталась спрятать слезы, и была красива, как никогда. Когда Химэгими поднялась с постели, он с болью подумал, что понимает одолевавшие ее чувства. Он рассказал ей о своем посещении дворца, и Химэгими с грустью думала, что раньше во дворец ходила она сама.

- 40 -

Зная о том, в каком положении находится Ённокими, Вакагими не мог просто так отступиться от нее, он хотел непременно ее увидеть. Однако она так явно привязалась к Сайсё, что уже не казалась Вакагими слишком милой и привлекательной. Конечно, если бы она была его единственной избранницей, это остановило бы его, но он одновременно хотел продолжать тайно посещать Принцессу, а старшую принцессу Ёсино поселить у себя. К Ённокими же его влекло оттого, что Химэгими считала ее очаровательной. Поэтому он все-таки написал ей письмо:

«Невозможно описать все причины моего отсутствия. Расскажу при встрече.

Когда отец Ённокими узнал, что муж дочери появился на людях, он стал недоумевать, что это может значить. Если бы Советник окончательно отвернулся от мира, и его сердце отдалилось от мирских дел, с этим можно было бы смириться, но если он не стал монахом, но перестал даже писать Ённокими — это было бы нестерпимо горько. «Что с ней будет?» — думал отец. Поэтому, когда от Вакагими пришло письмо, сердце Удайдзина забилось. Взять письмо или отослать обратно? У Удайдзина закапали слезы.

— Всякой женщине нелегко смириться с тем, что ее забыл тот самый первый мужчина, с которым она обменялась любовной клятвой. Но не только это неприятно, есть вещи и похуже. Об этой оскорбительной для тебя истории — о том, что муж тебя оставил — очень много болтают. Но что можно поделать, если его чувств хватило только на письмо. Ответь ему, — велел отец.

Ённокими не хотелось браться за кисть: она полагала, что ничего хорошего из всего этого не выйдет, но не посмела сделать, как велело сердце. Отец сидел рядом с ней и говорил, что писать. Страшась того, как бы он снова не изменился к ней, Ённокими испуганно поглядывала на него.

Письмо получилось благородным и изысканным, оно взволновало Вакагими, ему хотелось узнать, что за этим стоит. Вакагими показал письмо сестре. Химэгими с грустью вспоминала, как она любовалась Ённокими, когда та держала в руках кисть. И брат, и сестра были взволнованы: оба они были связаны с Ённокими неразрывной клятвой.

- 41 -

Вакагими тосковал по Принцессе и печалился, но он продолжал думать и о той, что осталась в горах Ёсино. Ему хотелось увидеться и с Ённокими, и он решил посетить ее. Стемнело, Удайдзин как раз подумал о том, что, может статься, сейчас явится муж Ённокими, он сам обеспокоился убранством комнаты и нарядом дочери. Ённокими думала:

«Когда мне было по-настоящему плохо, рядом со мной был Сайсё, и я привыкла к его заботам. Если вернется муж, что подумает Сайсё? Мне больно и стыдно это представить. Этот человек никогда не был откровенен со мной, и он не приходил несколько месяцев, это так стыдно, что хочется спрятать глаза. Мне было неловко с ним, даже когда мы проводили вместе дни и ночи. Но как я могу отказаться от встречи? Мы знакомы не первый день, и я не в силах поступить по велению сердца. Как мне себя держать, если он придет?» Она выглядела жалкой, страдала и плакала.

Ённокими была тронута тем, что отец сам позаботился о ней, приказал уложить волосы, заколоть их гребнем, а великолепные одежды надушить и затянуть поясом. «Что будет?» — думала она с тревогой и тоской. Когда настала глубокая ночь, потихоньку вошел Вакагими, он старался не показать, что дом ему незнаком. Он пребывал в возбуждении. При тусклом освещении его изящные женственные манеры ничем не отличались от манер Химэгими. Раньше все думали, что больше никогда его не увидят, но оказалось, что он ничуть не изменился и был прекрасен, как видение. Все роняли слезы.

Стараясь говорить как можно меньше, он спросил лишь «Ты здесь?» Ённокими не могла пошевелиться.

— Ну же, давай, поэтому о тебе и говорят невесть что, — в беспокойстве прошептал отец.

Ощущая себя скорей мертвой, чем живой, в полном ужасе Ённокими придвинулась к нему. Ённокими не думала, что ей еще придется встретиться с ним лицом к лицу, она считала, что он коварно оставил ее, все казалось ей нереальным. В тусклом освещении он видел, что она заплакана, и так благородна, слаба, бессильна, прекрасна. Вакагими понял, что она и вправду необыкновенна, и его сердце забилось еще сильнее.

— Знаю, я вел себя странно, и ты была на меня в обиде. Я думал, что мне следует повернуться спиной к этому миру и постарался найти успокоение в горах Ёсино, но от самого себя не спрячешься. Я скучал по ребенку, эти узы слишком крепки. Мне стыдно, я столько передумал, знаю — вина моя тяжела, но я бы хотел быть уверенным, что ты не таишь на меня зла, — Вакагими говорил и говорил — нежно и влюблено, никому бы и в голову не пришло, что это другой человек. Ённокими было нечего ответить, и она прочла:

Она была такой юной и такой утонченной. «Мне следует ответить тем же», — подумал Вакагими, влюблено улыбаясь.

— Мне было так горько, мне казалось, что мне нет места рядом с тобой, — сказал Вакагими.

Ённокими стало нестерпимо стыдно, зачем она вдруг так прочла, у нее выступил пот. Она была так хороша — сердиться на нее было невозможно.

Ённокими привыкла к тому, что они жили очень нежно и дружно, часто разговаривали. Поскольку ей не показалось, что он изменился, она подумала, что и теперь будет точно так же, однако его сердце очень изменилось. Ей было еще более стыдно, чем в первый раз с Сайсё, но она не могла ему отказать. Она вздыхала и была подавлена, ясно, что на самом деле ей неприятно, с грустью подумал Вакагими. Сайсё решительно считал ее своей, поэтому Вакагими не мог быть с ней до конца откровенным, но и прекращать эти отношения он не хотел, хотя испытывал к ней меньше чувств, чем к другой. Вот та, что окутана снегами в горах Ёсино, от любви к нему она не спит, думает о нем, ее он не может забыть, это настоящая любовь.

- 42 -

Вакагими по-прежнему стеснялся, он не остался у Ённокими утром и постарался, чтобы никто не заметил расстроенное выражение его лица, но ночью он снова был у нее. Когда ее муж жил с ней, они, как ни странно, только разговаривали, он был изящным, мягким, нежным. И этот тоже был таким же нежным и очаровательным, и все же этот мужчина — не другой ли это человек? Это было бы весьма странно, но Ённокими не могла отделаться от ощущения, что она угадала верно. Не в силах скрыть это, она со вздохом прочла:

Выходит, что-то в нем беспокоило Ённокими, что ж, на то были основания.

Читая стихотворение, Вакагими старался в точности подражать Химэгими, и Ённокими не уловила разницы.

- 43 -

Дни складывались в месяцы, мальчик, сын Сайсё, подрастал, становясь еще более милым и красивым, он уже начал садиться, взрослел. Сайсё глядел на него и не мог наглядеться. «На Химэгими было приятно смотреть — столько в ней было прелести, и хотя она думала все больше о печальном, она всегда пеклась о ребенке, обнимала его, заботилась. Куда же она делась, кем стала, куда ушла, где скрылась? Она ведь ничего не знает о сыне!» — думал Сайсё, ночью и днем, не останавливаясь, по его лицу текли кровавые слезы, он был жив, но сознавал, что жизнь его подходит к концу — у такова, знать, его судьба.

Кто-то передал ему: «Советник уже не скрывается, он здесь, в столице. Он появлялся и во дворце».

Сайсё был потрясен. «Значит, она здесь! — думал он, чувствуя, как к нему возвращается жизнь. — Хотя это и трудно понять, но она привыкла быть мужчиной, и потому, наверное, решила снова стать мужчиной. Но в женском облике она была так женственна, если она вернулась, чтобы снова стать мужчиной, это решение странное и необдуманное. Что же все-таки случилось?» Он мог бы размышлять об этом бесконечно, но сейчас было не время, сначала он хотел взглянуть на нее — что с ней сталось. Решив так и сделать, он взял с собой младенца и тут же направился в столичную усадьбу своего отца. Предполагая, что Советник должен непременно присутствовать на дворцовом совете, Сайсё пошел во дворец. Как он и предполагал, прибытие Советника было обставлено великолепно — он явился в блестящем окружении своих приближенных. «И вот это моя возлюбленная? Да, если человек привык к такой обстановке, ему не понравиться жить взаперти, это так понятно», — подумал Сайсё.

Советник выглядел очень ярко, от него веяло свежестью и благоуханием, в нем стало еще больше обаяния молодости. Сайсё только взглянул — и у него закружилась голова, но он преодолел себя и встретился с ним глазами. Вакагими подумал: «Сайсё, похоже, удивлен». Вакагими почувствовал, что он сам тоже покраснел, но овладел собой и заставил себя успокоиться. Сайсё хотел бы улучить момент, чтобы перекинуться словечком. Ни о чем другом не думая, он неотрывно смотрел на нее. Поняв, чего желает Сайсё, Вакагими не дал ему возможности приблизиться и заговорить. Он сделал вид, что не узнал Сайсё, и как только дела были закончены, тут же ушел. «Видно, она решила навсегда оставить меня. Но должна же она подумать и о мальчике!» — думал Сайсё в тоске и печали. Расплакавшись при всех, он ушел.

- 44 -

Сайсё провел всю ночь в тяжких думах. Когда рассвело, он почувствовал, что дальше он так жить не может.

Он не мог написать обо всем, но все-таки дал знать о своей тоске. Вакагими прочел стихотворение. Конечно, Сайсё принимает его за Химэгими.

Вакагими это показалось странным и грустным, он показал письмо Химэгими. Сайсё всегда боялся, что так и случится. «Ты хочешь быть среди людей, любишь свою прежнюю жизнь», — так он говаривал. Химэгими страдала и мучилась, понимая, как переживает Сайсё. Однако и Вакагими не мог объявить: он — вовсе не она. Было горько и стыдно, что Сайсё в глубине сердца станет считать его отступником, но объяснить ему, что Советник — другой человек, было совершенно невозможно, ведь тогда он может заподозрить, что Распорядительница женских покоев — это Химэгими. Взвесив все доводы, Вакагими сказал: «Пусть лучше думает, что ничего не изменилось. Но Сайсё человек наблюдательный и по почерку может кое о чем догадаться, так что ответ напиши ты».

Итак, Вакагими велел Химэгими написать ответ, ей было больно и стыдно, что Сайсё прочтет письмо, написанное не по ее воле, но она теперь была слабой женщиной и не могла противиться. Она приписала:

Только это она и написала, но написано было бесподобно — глаза слепило. Вакагими взглянул лишь для того, чтобы убедиться, как чудесно было послание. Письмо отправили с посыльным. Сайсё ожидал его. Он прочел послание и подумал с тоской, что у нее есть основания думать так. Он сам был всему виною, он был к ней невнимателен, сказать невозможно — как он теперь об этом горевал, он написал письмо, наполненное осознанием своей вины, и тут же отправил его.