Новые материалы о легендарном человеке… Имя политрука Василия Георгиевича Клочкова, вдохновителя подвига двадцати восьми панфиловцев, навечно вписано в историю Великой Отечественной войны. Подвигу двадцати восьми героев–панфиловцев посвящены книги, поэмы, стихи, песни, величественный мемориал, поднявшийся на месте смертного боя у разъезда Дубосеково; имя Клочкова носят пионерские дружины, улицы многих городов, черноморский корабль.

Между тем сложилась ситуация едва ли не парадоксальная: довоенная, да и во многом фронтовая жизнь Василия Клочкова до сих пор, за исключением, естественно, событий последнего для него боя, к сожалению, мало известна.

…Суровая осень 1941 года. 16 ноября мощная группировка гитлеровских армий начинает второй, решающий по замыслу врага, штурм советской столицы. Разъезд Дубосеково. На горстку солдат двинулись пятьдесят танков. Фашисты намерены с ходу смять передовое охранение наших войск и вырваться на Волоколамское шоссе. А там – прямая дорога к Москве…

Несколько часов жестокого неравного боя. Призывом, клятвою звучат слова Василия Клочкова:

– Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва.

И воины не отступили.

Первым рассказав о бое, который выдержали двадцать восемь панфиловцев, тогдашний специальный корреспондент «Красной звезды», а ныне известный писатель, лауреат премии имени Воровского Александр Кривицкий. Его очерк, помещенный в газете, поведал всему миру о подвиге героев.

Так началась посмертная слава Василия Клочкова.

Александр Кривицкий вновь вернулся к той же теме в документальной книге «Подмосковный караул», в которую включил богатый материал о героическом пути Панфиловской дивизии, о политруке Клочкове.

Что же нового тут можно рассказать спустя столько уж лет? И даже когда я совсем, казалось бы, случайно нашел фронтовые письма Василия Клочкова – а это было лет двадцать тому назад, – мне в первую очередь подумалось: «Да они наверняка известны, не может быть, чтобы их не публиковали!» Тем более что я нашел в архиве лишь копии писем. Вот и лежали они в моих бумагах, пока я не решился показать их Александру Кривицкому, благо мы стали работать вместе. Тут же выяснилось, что опубликовано далеко не всё. Кривицкий объяснил:

– Я, между прочим, вовсе не ставил своей задачей рассказать об одном Клочкове. Меня влекла более широкая тема – война и военные судьбы, дорога от Дубосекова до Берлина. Поэтому не удивляйтесь, многого не использовал. И не стремился к этому…

Вот так и получилось, что по настоятельному совету первооткрывателя биографии героя я решился взяться за эту работу. Несколько лет вел поиски, встречался с ветеранами дивизии, женой Василия Клочкова, его родственниками и друзьями.

Интереснейшей оказалась и довоенная жизнь Клочкова. Но в очерке придется наметить её не более чем пунктиром. Буду, однако, надеяться, что и такая, как бы сконцентрированная в ходе поиска анкета, с предельно скупыми вопросами и ответами, всё же поможет понять, как складывалась эта незаурядная, а вместе с тем, вероятно, в общем–то, типическая для довоенного поколения личность.

Время и место рождения: 8 марта 1911 года, село Синодское Воскресенского района Саратовской области.

Социальное происхождение: из потомственных крестьян. Далекий предок Крючковых числится в «ревизской сказке» 1763 года «беглым холопом». Кто–то из их рода участвует в Пугачевском восстании.

Пережитое в детстве: родился в большой семье. Их было десятеро, братьев и сестер, двое умерли ещё до революции. В годы первой мировой войны отец мобилизован. Детишки на руках у матери. Революция. Родители – за Советскую власть, даже малолетка Василий вместе со старшим братом вовлечен однажды в помощь красногвардейцам. Комбед, коммуна, ТОЗ для родителей и старшей сестры, для меньших – новая советская школа… Наступает 1921 год. Голод охватил всё Поволжье. Умирают отец и два маленьких брата. Спасаясь от голода, поехали на далекий Алтай…

Партийность: коммунист с 1939 года. Вступил в комсомол в 1926 году, был пионером.

Трудовая деятельность: начал работать с десяти лет – батрачонок, ученик кассира и кассир сельпо, заведующий избой–читальней, продавец книжного магазина – Алтайский край, 1921–1931 годы. Бухгалтер в сберкассе и на почте – жил тогда в Саратове, Сталинграде, Мокшане и Пензе – до 1935 года. Финансист на заводе, работал в торговле, управляющий городским трестом общественного питания – город Вольск Саратовской области, до 1940 года. Затем Алма–Ата – работник Наркомата торговли республики и с мая 1941 года – первый заместитель управляющего столичным трестом столовых и ресторанов, вплоть до войны, до призыва в армию.

Образование: школа крестьянской молодежи, окружные курсы физкультактива, кружки партийного политпросвещения, по полтора–два года учебы в стройтехникуме и в институте на отделении русского языка и литературы, далее – Пензенский комвуз и с отличием законченный двухгодичный курс факультета плановиков–экономистов Всесоюзного заочного института торговли в Москве.

Общественная работа: участие в бригадах райкома партии по коллективизации и раскулачиванию, синеблузник и старший пионервожатый, редактор стенгазет, активный рабкор городской газеты (удалось разыскать около тридцати его статей и заметок), агитатор, руководитель партийных политкружков, политрук Осоавиахима.

Участие в выборных органах: бюро комсомольской ячейки, райком комсомола, участковая избирательная комиссия по выборам в Верховный Совет РСФСР, завком и Вольский горком профсоюзов, местком наркомата.

Отношение к воинской обязанности: служба в РККА и полковая школа (1934 год), неоднократные сборы. Звание – политрук запаса – получено ещё до войны.

Увлечения: непременный участник художественной самодеятельности – пишет стихи, играет на гармонике и гитаре, заядлый плясун, фотолюбитель, волейболист…

Семейное положение: женат с 1934 года. (Тогда Клочкову шел двадцать третий год.) Жена, Нина Георгиевна, по образованию медсестра.

А познакомились они за пять лет до того, на Алтае, в селе Угловое. Нина училась в школе крестьянской молодежи, а Василия райком комсомола направил в ту же школу старшим пионервожатым. В 1931 году – разлука; он едет домой, на Волгу, она в Омск, учиться в медицинском училище. Наконец в 1934 году Василий вызывает Нину в Пензу – там и сыграли свадьбу. В 1938 году родилась дочь Эльвира.

Нина Георгиевна Клочкова живет ныне в Алма–Ате. Детская медсестра с сорокалетним стажем работы, награждена орденом Ленина и медалью, значком «Отличник здравоохранения». Дочь Эльвира Васильевна учительница, работает в поселке Усть–Куйга в Якутии.

Он прожил всего тридцать лет.

…Сохранилось письмо Клочкова сестре, в котором он незатейливо, просто поведал о своих последних мирных днях.

Алма–Ата, середина мая 1941 года. Пишет о дочери: «…Эличка растет хорошо, ей уже 3,5 года». Пишет о новых для себя местах: «В Казахстане в этом году ожидается обильный урожай. У тестя разводится большой сад, через год–другой будут плоды». Здесь же строчки о загруженности на новой работе. Есть и приписка для маленького племянника: «Гена! Демонстрация 1 Мая прошла хорошо, было много народа, она длилась почти целый день. Были разные игры на стадионе: футбол, баскетбол, теннис…»

Жена Василия Клочкова рассказывала мне:

– У него какая–то особенная ласка была к детям. Он часто говорил: «Я хочу иметь кучу детей, чтобы они за меня цеплялись – за шею, за руки, лазали бы по мне, когда я лежу».

Вечером 21 июня, в канун выходного дня, они с женой решили, что утром уйдут пораньше в горы…

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Июнь – октябрь 1941 года:

Алма–Ата – Боровичи – Москва

Воскресенье 22 июня 1941 года. Три часа утра. Это уже война. Но сколько людей в Алма–Ате и Фрунзе, в их пригородах и окрестных селах и думать не думают, что с этого часа каждый из них и все они вместе – панфиловцы, будущие солдаты, командиры, политработники ещё не существующей 316–й стрелковой дивизии.

Война началась, но о ней ещё не объявлено, ибо началась вероломно.

Алма–Ата опережает Москву на три часа, и это время пока прожито мирной жизнью.

– Утро мы с Васей провели в горах, – ответила Нина Георгиевна Клочкова, когда я спросил, где их застала война. – Когда возвращались, увидели толпы у столбов с репродукторами – люди слушали передачу…

А городские часы показывали три часа пополудни по местному времени.

– Вася не вытерпел, побежал вперед, чтобы услышать, – продолжала Нина Георгиевна. – Когда я подошла, он сказал: «Нинок, вот гад Гитлер, всё же напал на нашу страну». Как вздрогнуло моё сердце! Я ведь понимала: Василий молод, к тому же коммунист, он пойдет одним из первых.

1. Приказ САВО № 00269

– Он несколько раз ходил в военкомат, всё просил о призыве, – сообщает Н.Г. Клочкова.

Ответы были стереотипными: ждите, вас вызовут. Почти две недели Клочков продолжал оставаться гражданским человеком.

4 июля 1941 года. Очередная сводка Советского информационного бюро, с которой Клочков мог познакомиться поздно вечером, сообщила: «В течение всего дня 4 июля шли ожесточенные бои на Двинском, Бобруйском ч Тернопольском направлениях».

В тот день В.Г. Клочков наконец–то был призван. Есть все основания считать, что он прошел партийную мобилизацию, иначе говоря, призыв осуществился по рекомендации горкома. Об этом сообщил мне алма–атинский историк, доктор наук М.К. Козыбаев. Ему удалось разыскать в архивах аттестацию партийной комиссии на Клочкова.

Решение сформулировано немногословно: «Политически подготовлен. Использовать политруком стрелковой роты».

Но разве могло быть иначе? Теперь, когда нам известна, хотя бы в общих чертах, довоенная биография В.Г. Клочкова, можно с полной уверенностью говорить, что назначение не стало для него неожиданностью. Он, как всё его поколение, был готов к войне…

12 июля. Приказ Военного совета Средне–Азиатского военного округа о формировании в Алма–Ате 316–й стрелковой дивизии.

Из сообщений Совинформбюро: «В течение 12 июля происходили крупные и ожесточенные бои на Псковском, Витебском и Новоград–Волынском направлениях…»

14 июля. И.В. Панфилов подписывает первый приказ. 316–я стрелковая начала формироваться. Она дитя двух республик – Киргизии и Казахстана. В дивизию направлено около тысячи коммунистов. Её костяк, восемьдесят пять процентов, – рабочие и колхозники. В ряды дивизии влились представители тридцати национальностей.

Из воспоминаний командующего 16–й армией К.К. Рокоссовского:

«Такую полнокровную дивизию – и по численности, и по обеспечению – мы давно не видели. Командиры подобрались крепкие, а политработники выдвинуты из партийного советского актива Казахской ССР».

Из воспоминаний матери Василия Клочкова – Анастасии Михайловны:

«А когда фашистские разбойники на нашу страну напали, он сразу вступил в дивизию к генералу Панфилову. Он написал нам: «Обещаю вам, дорогие мои, что в боях не посрамлю рода Клочковых».

Из рассказа сотрудницы Клочкова по работе в Наркомате торговли Казахстана Р.А. Яворской:

«Помню, Василий Георгиевич зашел к нам прощаться. Конечно, на сердце у него была тревога, как и у всех нас. Но он так умел владеть собой, что на его лице не было и тени уныния. На прощание он сказал: «Мы обязательно вернемся с победой».

15 июля. В.Г. Клочков с группой других мобилизованных попадает в расположение дивизии.

16 июля. Состоялось официальное назначение политрука четвертой роты второго батальона 1075–го стрелкового полка. Определен на эту должность по приказу штаба округа.

Из воспоминаний Малика Габдуллина, будущего Героя Советского Союза.

«В этот день ряд коммунистов – Василий Клочков, Манап Мусин, Балтабек Джетпыспаев, Алексей Кириллов, Касым Шарипов, Хайрулла Кодыров и другие были назначены политруками подразделений. Перед нами выступил командир полка полковник Карпов и комиссар полка старший политрук Мухамедьяров. Они говорили о конкретных задачах полка, подчеркивая при этом, что мы должны в короткий срок добиться отличных результатов в боевой и политической подготовке личного состава».

Клочков приступил к исполнению своих обязанностей.

Из сообщений Совинформбюро: «В течение 16 июля наши войска вели бои на Псковско–Порховском, Полоцком, Новоград–Волынском направлениях и на Бессарабском участке фронта…»

Сводки с каждым днем тревожнее. Враг продвигается всё дальше и дальше… Как объяснить это бойцам? Самому себе? Клочков понимает: фактор внезапности… исход войны решают резервы… И 316–я дивизия – придет срок – вольется в этот резерв… А всё–таки донельзя тревожно.

Он, разумеется, не мог знать, что и в гитлеровской ставке наиболее трезвые генералы с тревогой анализировали ход кампании. План блицкрига рушился с первых дней. Уже через неделю после начала войны начальник генерального штаба сухопутных войск рейха Гальдер признается в своем дневнике: «Сведения с фронта подтверждают, что русские сражаются до последнего человека».

На полях сражений перемалывались отборные немецкие дивизии. И вражеским танкам ещё долго идти до разъезда Дубосеково, где их грудью встретят ротный политрук Василий Клочков и его боевые друзья, которых он пока даже не знает по именам.

Непросто складывается армейский коллектив. В полк, батальон, роту сходятся люди незнакомые, разные по возрасту, национальности, характеру. Но приглянулся солдат солдату – и пойдет легче служба, хотя кому не ясно, что фронтовое братство выверяется в опасностях, закаляется не в один день. Можно предположить, как ждал, волнуясь, Клочков первой встречи с командиром роты. Да отлегло от сердца, думаю, когда увиделись. Есть все основания считать, что были они знакомы или, по крайней мере, наслышаны друг о друге. Павел Гундилович призван в армию с поста директора пригородного виноградно–винодельческого совхоза, поставляющего свою продукцию в трест столовых и ресторанов, где работал Клочков. Комроты на девять лет постарше Клочкова, коммунист, родом из Белоруссии и по национальности белорус.

И ещё приятная неожиданность – полно в батальоне и роте земляков. Как много тогда значило землячество! Недаром почти любая солдатская встреча в годы войны начиналась с вопроса: «Откуда, земляк?» Землячество сближало, радовало. Комбат – Иван Иванович Райкин – даже дважды земляк: родился в Пензе, а командирское училище оканчивал в Саратове. Было, наверное, о чём повспоминать… Командир дивизии И.В. Панфилов и командир полка И.В. Капров – тоже земляки, тоже саратовские, и немалую часть своих молодых лет провели там, где довелось жить Клочкову. Несколько солдат из четвертой роты – вот уж воистину мир тесен! – земляки с Алтая, Гавриил Степанович Митин и Пётр Кузьмич Емцов – уроженцы Локтевского района. Пройдет пять месяцев – и они вместе займут оборону у разъезда Дубосеково…

2. «Тяжело в ученье…»

«…Вот уже 4–й день нахожусь в части в должности политрука роты (3 кубика)», – не без гордости пишет Василий Клочков 19 июля в Комсомольск–на–Амуре, где живет с мужем и детьми его сестра Анна –Нюра, как звали её в семье.

Дивизия готовилась к отправке на фронт. С утра и до ночи приём новобранцев, обмундировка, выдача оружия, политзанятия… Почти каждое утро марш–броски в степные предгорья. Строевые занятия, учебные бои, походы, стрельбы, рытье окопов, бег в противогазах… До третьего пота, до изнеможения трудится каждый боец, а с ними, и ничуть не меньше, командиры и политруки.

Однажды командир дивизии заглянул в расположение четвертой роты. Дело происходило на полигоне, где один из взводов отрабатывал приемы штыкового боя. Комиссару Ахмеджану Латыповичу Мухамедьярову этот случай запомнился в подробностях:

«Генералу Памфилову не понравилось то обстоятельство, что бойцы и младшие командиры исполняли все приемы вяло, не стремительно и не очень точно. Тогда он подошел ближе и, выслушав рапорт командира взвода Джуры Ширматова, приказал подать команду бойцам «вольно», взял у правофлангового солдата винтовку и сам перед строем принял положение «смирно»:

– Жду команды, товарищ командир взвода, – сказал он.

Ширматов вначале растерялся, но быстро пришел в себя и стал командовать.

Генерал Панфилов четко и очень красиво исполнил несколько приемов с винтовкой, энергично и стремительно действовал штыком».

Дивизия формировалась и училась по ускоренной программе. Время спрессовано до предела. Однако, как бы ни был занят солдат, он всегда найдет минуту, чтобы написать домой. Солдат, можно сказать, живет письмами. Это его живая связь с прошлым, с мирной жизнью, с самыми близкими людьми на земле. Складывалась особая традиционная форма солдатских писем. В первых строках – поклоны родным и близким, затем – сообщения о себе, лаконичные и спокойные, чтобы не волновать домашних…

Проходит время, и солдатские треугольники становятся для нас дорогими реликвиями.

В.Г. Клочков был – и как интересно это понимать, читая сохраненную переписку, – удивительно заботливым человеком. Он пишет часто и много – и отсюда, из полевого лагеря, где формируется дивизия, и по дороге на фронт, и с передовой в минуты редких затиший. Письма, наполненные подробностями воинской жизни, помогают проникать во внутренний мир Клочкова – в них его душа. В этой и других главах читатель получит возможность познакомиться со всеми сохраненными письмами. В некоторых из них опущены кое–какие повторы или несущественные и мало что добавляющие к нашему рассказу детали – места пропусков будут помечены отточиями.

Я уже говорил: Клочков родился и вырос в большой и дружной русской семье. У его жены Нины Георгиевны тоже большая семья. С обращения к родне, как правило, и начинаются письма:

«Здравствуйте, Нина, Эличка, мамаша, Галя, Марина и Неличка!» – письмо в Алма–Ату, где живет жена, её мать, сестры, племянницы.

«Здравствуйте, Миша, Нюра, Клава, Гена, Витя. Людочка!» – письмо на Дальний Восток, сестре Анне, её мужу и детям.

19 июля 1941 года В.Г. Клочков пишет сестре: «Дома у нас остались одни женщины… Два остальных свояка призваны в один день вместе со мной, т.е. из одного… (вероятно, пропуск слова «дома». – В.О.) – сразу 3–х… Дома теперь не тесно. Нина работает…»

Не забыта в письме и мама: «Уговорились с Ниной, что ежемесячно она будет посылать в Синодское… Матери мы помогаем».

Упомянут брат, который живет в Ленинграде: «От Вани получил письмо, что собирается на фронт». Есть и о своей жизни: «На фронт предполагали недели через две–три, если не понадобится раньше». В конце приписка: «Алма–Ата живет спокойно».

Письмо жене и дочери, первое после призыва, – нежное и в то же время сдержанно–деловое: «Здравствуй, моя Нинуся и дорогая доченька Эличка!.. Уж больно я за вами соскучился… Пришли фото… Соскучился здорово… Подъёмные ещё не получил. Получу – вышлю… Целую вас с дочкой очень и очень крепко. Ваш папа».

Воспользовавшись тем, что учения проходят близко от города, просит жену: «Нина, желательно, чтобы ты 23 июля, в субботу, на ночь приехала сюда. Пассажирская машина ходит несколько раз в день. 24 июля я тебя провожу… Можно приехать с Эличкой».

О своих политруковских делах – ни слова. Но вспомним, ведь он и политрук всего–то пять дней. Василий Клочков ещё осмысливал себя в новой должности.

Из рассказов о Панфилове: «…он постоянно требовал улучшать работу партийно–политического аппарата, партийных и комсомольских организаций», – писал мне А.Л. Мухамедьяров, комиссар полка, в котором служил Клочков.

Листая архивные фонды дивизии, я с удовлетворением мог проследить по сводкам и донесениям политотдела за тем, как слаженно шел процесс формирования, как высок был уровень сознательности новобранцев. Не всё, разумеется, шло гладко. Один из бойцов, к примеру, так рвался в бой, опасаясь не успеть на войну, что не желал учиться. Кто–то не сразу привыкал к суровой дисциплине. Случилось и ЧП: один из новобранцев, баптист, отказался взять в руки оружие.

Воспоминания Мухамедьярова помогают полнее уяснить, чем были заняты тогда политработники:

«Главным направлением воспитательной работы являлось: поднимать дух солдат, готовить их к защите Отечества от ненавистного врага, закалять в них чувство советского патриотизма, укреплять ненависть к фашизму. Объясняли бойцам характер войны, раскрывали причины успеха врага в первое время, помогали глубже понимать источники мощи социалистического общества».

А.Л. Мухамедьяров ничуть не приукрашивает свои первые впечатления о будущем Герое:

«Он показался мне сначала чересчур спокойным и нерешительным. Дивизия вот–вот должна была отправиться на фронт, а в его роте ещё не избрали комсорга. Спрашиваю: «В чём дело?» Отвечает: «Людей изучаю, товарищ комиссар». Второй раз прихожу – точно такой же ответ. Не скрою, подумал тогда: «Может, Клочкова заменить другим политруком?» В то время я был ещё молод и житейского опыта у меня было маловато…»

«Людей изучаю», – честно и безбоязненно ответил ротный политрук полковому комиссару, вполне понимая, что такой ответ может оказаться не в его пользу. А как их изучить? В руках у него списочный состав роты – почти двести человек. В лицо запомнить каждого – и то непросто. Утром и вечером производится ротная поверка в строю. Когда выкликают твою фамилию, следует ответить: «Я». А как заглянуть в человеческую душу?

С каждым бойцом и младшим командиром роты обязан побеседовать политрук. С коммунистами и комсомольцами – особо. Он должен посоветовать командиру, в какой взвод целесообразней определить их, взять на заметку тех, кого можно рекомендовать секретарями партийной и комсомольской организации, кого назначить агитаторами, беседчиками, редакторами взводных «боевых листков», политбойцами. Думаю, не раз добром вспоминал Клочков свои комсомольские годы, былые партийные поручения – пригодилось.

Мухамедьяров рассказывал:

«У Клочкова был очень хороший командир роты. С ним Клочков нашел контакт сразу. Работали, а потом воевали дружно, помогая друг другу и дополняя друг друга. Не было ни одного случая, чтобы они поссорились или бы противоречили один другому. Гундилович ранее служил в Военно–Морском Флоте и тоже имел жизненный опыт, организаторские способности. Помню, что он был начитан, знал русскую и иностранную литературу. У них часто возникали беседы о писателях, даже споры. Они оба умели втягивать в свои такие разговоры и других…»

Июль подходит к концу. Дивизия переживает особые дни. Состоялся общедивизионный митинг, на который прибыли руководители Казахстана и Киргизии. А 27 июля, выстроившись в городском парке, дивизия торжественно приняла военную присягу. Новобранцы стали солдатами.

3. На фронт…

Дней пять дома ничего не знали о Василии, стали даже думать, что он уже в дороге, что так и уехал, не попрощавшись. Но вдруг Нина Георгиевна, сняв на работе телефонную трубку, услышала родной голос. Василий Георгиевич просил, чтобы они с Элей сейчас же приехали на железнодорожную станцию.

Нина Георгиевна пишет мне, что сразу помчалась домой за дочерью, и – на вокзал.

Совсем недолго поговорил Клочков с женой и дочкой: прозвучала команда. Он успел посадить их в автобус…

Из письма В.Г. Клочкова на Дальний Восток – сестре: «Из Алма–Аты я выехал 18.VIII. Нина с Эличкой провожали меня до вокзала… Нина вам вышлет мое фото в военной форме вместе с Элей».

Эта фотография дорога ему. Недаром он сообщает именно о ней. Прямо на лицевой стороне рукой Клочкова выведено: «И за будущее дочки ухожу я на войну».

Слова, как строчка из стихотворения, как чеканный афоризм. Мы ещё узнаем из фронтовых писем Клочкова, как умел он быть предельно лаконичным, сдержанным, точным, афористичным. Он не боится смерти, он понимает, во имя чего и ради чего идет на смертный бой…

Эшелоны двинулись на запад. 19 августа первая небольшая остановка в Джамбуле. Оттуда – открытка жене: «Нина! Едем на запад. Настроение превосходное. Целую крепко вас с доченькой. Эличка, соскучилась за папой? Папа за вами соскучился. Всем привет».

Из сообщений Совинформбюро: «В течение 19 августа наши войска вели бои с противником на всем фронте, особенно упорные на Кингисеппском, Новгородском, Гомельском и Одесском направлениях».

Из письма В.Г. Клочкова в тот же день сестре Анне:

«…Достаточно уступать нашей территории. Уж больно мне хочется побывать там, где Гитлеру напишут эпитафию «Собаке – собачья смерть».

Сейчас, когда история той великой войны изучена день за днем, когда написаны сотни томов воспоминаний и мемуаров, когда изданы дневники, которые писались тогда же, по следам событий, когда наконец известен её главный итог – полная и безоговорочная капитуляция фашистских армад – мы вправе сопоставлять, проводить аналогии, соединять, казалось бы, самые отдаленные явления.

«Фюрер подробно описывает мне военное положение… Мы даже приблизительно не представляли того, что имели большевики в своем распоряжении… Может быть, очень хорошо, что у нас не было точного представления о потенциале большевиков. Иначе, может быть, мы бы ужаснулись… Фюрер говорит, правда, что всё это не могло на него подействовать, но всё–таки ему тяжелее было бы принять решение…» – это строки из дневника Геббельса именно тех дней.

А разве чувства и настроения политрука Клочкова, преисполненного спокойствия и веры в победу, – разве они не входят в «потенциал большевиков»?..

«Большой отряд немцев напал на одну из наших рот. В бою выбыл из строя командир роты. Политрук Халивенков принял на себя командование и повел красноармейцев в атаку… Уничтожил танк…» Эта заметка напечатана в «Правде» 19 августа. Архивные материалы дивизии сообщают, что во время следования на фронт все подразделения регулярно получали свежие газеты. Значит, и Клочков мог прочитать эту заметку.

22 августа – два месяца войны.

Из сообщений Совинформбюро: «После ожесточенных боев наши войска 22 августа оставили город Гомель…»

И эту горькую сводку надо прочесть бойцам. А если кто спросит, почему так, надо суметь ответить.

В тот день проехали Чкалов (Оренбург). Ещё одна открытка домой: «Здравствуйте, любимые Ниночка и дочка Эличка… Едем ближе к цели. Настроение у всех прекрасное, бодрое… Сегодня, Нина, дважды видел тебя во сне. Хотелось бы увидеть и дочку. Крепко, крепко целую. Ваш папа».

316–я рвется в бой. В письмах Клочкова отзвуки этого нетерпения. Вот строчки одного из писем: «…Настроение у меня и моих бойцов прекрасное, с таким настроением воевать можно».

Всё явственней в его дорожных весточках ощущение быстро исчезающих тыловых километров. И не просто оставшегося позади стального пути, а вех жизни, ушедших в невозвратное прошлое.

Сызрань. Поезд проезжает по мосту. Волга! Родная река, река–землячка. С ней прошли и детство и взрослые годы… Однажды, когда я только начинал собирать материал о Клочкове, Нина Георгиевна написала мне: «Любил он Волгу. Зайдет, бывало, разговор о ней, он весь оживится, глаза заблестят. Песен сколько знал о Волге!..»

«…Только что проводили глазами красавицу Волгу. Через 15 минут едем дальше. Завтра встретимся со стервятниками. Привет вам. Послал в Синодское открытку. Ваш папа». – Это строчки из открытки, написанной на Сызраньском вокзале.

Из сообщений Совинформбюро: «В течение 23 августа наши войска продолжали вести бои с противником на всех фронтах и особенно упорные на Кингисеппском, Смоленском, Новгородском и Одесском направлениях».

23 августа эшелон подходит к Пензе. А ведь он женился здесь. Теперь и Пензу он видит в последний раз…

«Здравствуйте, Нина и Эля! Приехал в… (неразборчиво, но мне показалось, что написано «брачный». – В.О.) город, через несколько минут едем дальше, до фронта осталось 900 километров. Завтра встретимся с «соседом». Черт бы побрал такого соседа из семейства шакалов. Знакомых никого не вижу, очевидно, разъехались… Настроение прекрасное. Крепко целую. Соскучился… (Неразборчиво. – В.О.) Ваш папа. 23.VIII».

Вы обратили внимание – второй раз в письмах слово «завтра»: «встретимся со стервятниками», «с «соседом»… из семейства шакалов».

До фронта еще девятьсот километров, а боя ждут уже завтра – бывалый солдат никогда не выведет такого заключения. Но только где они, бывалые солдаты, в августе сорок первого года?

Однако же и нетерпение Клочкова понять можно. Враг наступает, стремится к Москве. А новая дивизия на колесах, она рвется задержать врага. Вот почему – «завтра в бой». Так политрук говорит бойцам в теплушке, так пишет домой.

Ещё одно письмо. Возможно, оно писалось не сразу, а в два приема – сначала в Рыбном, затем в Москве. Лишь к двум людям адресовался Клочков – к жене и дочери. Письмо не для чужих глаз.

Когда–то Александр Блок сказал, что только влюбленные имеют право на звание человека. Любовью к жене и дочери вымеряет Клочков свою любовь к Родине. Вот это письмо:

«Здравствуйте, мои любимые Ниночка и Эличка! 24.VIII приехали в Рязань, сегодня вечером будем в Москве. Враг совсем близко. Заметно, как по–военному летают наши «ястребки». Завтра в бой (опять это нетерпеливое «завтра». – В.О.). Хочется – чертовски – побить паразитов. Писал эти строки в Рыбном, около Рязани, паровоз тронулся, поехали дальше.

25 / VIII ночь провели в Москве, чертовская ночь, воровская ночь, дождь шел всю ночь. Пока что неизвестно, был в Москве или около Москвы германский вор, но целую ночь ревели моторы самолетов.

Много мы проехали городов, деревень, сел, аулов и станиц, и везде от мала до велика от души приветствовали нас, махали руками, желали победы и возвращения. А беженцы просили отомстить фашистам за то, что они издевались над ними. Я больше всего смотрел на детей, которые что–то лепетали и махали своими ручонками нам. Дети возраста Элички и даже меньше тоже кричали и махали руками и желали нам победы.

Из Украины в Азию, к вам туда через каждые 3–5 минут едут беженцы, с собой везут исключительно всё: и станки с фабрик и заводов, железо… (неразборчиво. – В.О.) трамваи, старые тракторы… Словом, врагу ничего не остается, не зря фашисты жалуются на нас… Гитлеру будет та же участь, какая постигла Бонапарта Наполеона в 1812 году.

Наш паровоз повернул на север, едем защищать город Ленина – колыбель пролетарской революции. Неплохо бы было увидеть брата и племянника или племянницу.

Настроение прекрасное, тем более что я всем детям обещал побольше побить фашистов. Для их будущего (конечно, прежде всего для своей дочки) я готов отдать всю кровь, капля за каплей. В случае чего (об этом я, конечно, меньше всего думаю), жалей и воспитывай нашу дочку, говори ей, что отец любит её и за её счастье… (многоточие Клочкова. – В.О.).

Конечно, вернусь я, и свою дочь воспитаем вместе. Целую её крепко и здорово соскучился за ней, конечно, и за тобой, и тебя целую столько же и так крепко, как и Эличку…

Пишите мне по адресу: действующая армия, Северо–Западное направление, п/ящик № 03–П–2, политруку – мне. Ваш папа».

«Можно надеяться, что, несмотря на упрямство большевиков, всё же в ближайшем будущем будут достигнуты столь решающие успехи, что мы, по крайней мере до начала зимы, осуществим главные цели нашей восточной кампании» – эта запись сделана в тот же день в дневнике Гальдера.

И ещё раз свидетельство давности почти сорокалетней: в тот же день, 25 августа, когда Клочков отсылал своё письмо, Совинформбюро сообщило, что наши войска оставили город Новгород.

Клочков успел отправить из Москвы ещё одну весточку домой. Открытка заполнена неровными строчками, прыгают буквы. Писал, наверное, в спешке, на вокзале.

«Сейчас в Москве, через несколько минут едем на север защищать… (неразборчиво, угадывается слово «Ленинград». – В.О.) Хочется… (неразборчиво. – В.О.) и отомстить за слезы детей… (неразборчиво. – В.О.) советский… (неразборчиво. – В.О.). Может, придется побывать у Ивана…»

Клочков надеется, что будет в Ленинграде. Однако свидание с Ленинградом, где он был однажды до войны, с братом и семьей не состоялось. У командования были иные планы. До Ленинграда их путь не дошел.

4. В болотах Северо–Западного…

В дороге, как о том сообщают донесения, сохранившиеся в архиве дивизии, солдатам–панфиловцам выпало боевое крещение. Их бомбили. Убито шесть человек. Стало быть, они уже на фронте. Но ещё не в бою.

25 августа. Эшелоны подошли к станции Боровичи. Станция поразила своей безлюдностью. Кругом следы пожаров, воронки от бомб. Начали выгружаться. Стоял прекрасный – редкость для этих мест – тихий солнечный день. Но скоро солдаты поняли, что на войне это плохо: появилась «рама», вражеский самолет–разведчик.

316–я стрелковая дивизия вливалась в состав 52–й армии, имевшей задачу развернуться на восточном берегу Волхова и не пропустить врага в глубь нашей территории. Это Северо–Западный фронт. Им предстояло оборонять Ленинградскую область.

27 августа. В три часа утра комдив 316–й Панфилов отдал приказ: «1. Противник занял 25.8. Новгород, 2. 316 с.д. к 12–00 30.8 сосредоточиться… для последующего занятия участка обороны…»

Здесь же определены задачи 1075–го полка. Это позволит нам узнать о первых фронтовых днях Клочкова, узнать, где он был, куда следовал: «1075 с. п. с 1/857 а.п. к 12.00 28.8 сосредоточиваются в районе: Мстинский мост, Б. Пехово, Лескуново. В дальнейшем быть готовыми к занятию обороны: Селище, Новинка, Васина Гора, Климково. Маршрут следования: Боровичи, Сушилово, Кулотино, Боровенка, Нароново, Сутоки».

Счёт теперь уже на часы. Как донесение, идет в далекую Алма–Ату открытка. «Нина и Эля. Пошел в бой. Целую. Ваш папа. 27.VIII».

Что подразумевал он под этим второпях упомянутым «пошел в бой»? Разве что так понял начало марша к исходным позициям, а кто знал, что ждет их там? Наверно, все думали, что движутся в район боевых действий. Или, может, отразили ещё один воздушный налет? Есть и такие свидетельства.

Чтобы не демаскировать себя, шли ночами. Изнурительным был стокилометровый марш. Лил дождь. Раскисли дороги. Пробовали идти по обочине – сапоги с чавканьем проваливались в почву: кругом болота. Не везде успели навести переправы через реки и речушки. Но шли, и сохранившиеся в архивах донесения подтверждают, что полк выполнил боевой приказ точно в установленный срок.

Переправились через реку Мста и с ходу принялись организовывать оборону. Новый приказ Панфилова определил задачу: «…используя условия местности, прочно прикрыть танкоопасные направления и железную дорогу на участке полка».

Лихих атак, победных сражений, которых с таким горячим нетерпением ждали панфиловцы, особенно молодые, однако, не было. Дивизия заняла второй эшелон обороны. Командующий фронтом П.А. Курочккн, принявший свой пост за два дня до прибытия казахстанцев, вспоминает: «…Положение на фронте постепенно начало стабилизоваться. Наступило временное затишье».

Затишье, конечно, относительное. Случались бомбежки и артналеты, ходили в разведку. Выпало и хоронить боевых товарищей. А главное – работали. Устраивали позиции – окопы полного профиля, стрелковые ячейки, противотанковые заграждения. Осень началась рано – дожди, слякоть, тяжелая грязь. Везде: в землянках ли, в окопах, ходах сообщения – стылая вода…

Клочков быстро привыкал к армейскому повседневью. Когда рота укрепила боевые позиции, он всё чаще садился за письма: в сентябре почти каждый день. В зависимости от обстановки шли в Алма–Ату, на Волгу, на Дальний Восток то пространные послания, то до предела короткие, всего в несколько строк, открытки.

3 сентября. Из письма жене и дочери: «Начал привыкать и почти уже привык к военной жизни».

4 сентября – сестре Анне, её мужу Михаилу Непша и их детям: «Привет вам от бойца Рабоче–Крестьянской К. А. Нахожусь я… километров 180 от Ленинграда… Привык уже к боевой обстановке, и ничуть не тревожит и не страшит бомбардировка…»

Фронтовые будни. Ещё одно сентябрьское письмо домой: «…Идет дождь, сейчас собираемся оборудовать окопы, а пока сижу под палаткой в лесу и пишу. Самолеты сегодня ещё не бомбили, между прочим, наших самолетов летает больше. В день 10–15 раз бывает воздушная тревога. Наше подразделение потерь ещё не имеет. Да и в целом дивизия имеет только 8 человек убитыми и человек 10 раненых. Сам я и все бойцы моего подразделения чувствуют себя хорошо.

Немцы–фашисты застыли на одном месте… Дожди здесь ежедневно не дают покоя немцам, оно и нам неприятно, но для немцев убийственное дело.

…Вспоминайте отца. Я вам послал несколько писем и открыток, и в одном письме послал дочке на мороженое 30 рублей. Из Сызрани послал маме 150 руб. Всем привет. Крепко, крепко целую вас. Ваш папа».

6 сентября снова письмо: «…Соскучился страшно за вами. Сижу в комнате и за столом пишу это письмо. Между прочим, Нина, я 3–й день в деревне, две ночи подряд спал в тепле. Здесь ведь не Алма–Ата, осень настоящая. Хозяйка квартиры – старушка, живет одна, хорошо за нами ухаживает, а нас трое. Она (старушка) 3 сына проводила на войну и вот жалеет нас, как своих сыновей. Народу здесь осталось мало, все выехали, но вряд ли немцу удастся дальше продвинуться. Наши крепко удерживаются, скоро запоет Гитлер: «Зачем я шел к тебе, Россия…»

Шел четвертый месяц войны. В это же самое время Гальдер записывает в дневник: «Наши известия о победах потеряли свое первоначальное влияние… Мы уж слишком часто уничтожали большевистские ударные армии или утверждали, что большевики больше не в состоянии осуществлять оперативные действия…»

Недолго стояли во втором эшелоне. 10 сентября рано утром полк выведен на новую линию – Дубки, Крутики, Подтики – ближе к противнику. В материалах боевых действий дивизии рассказывается, что с этого времени стали вести разведку, произошло несколько стычек с пытавшимися прорваться группками противника.

18 сентября – день рождения советской гвардии. Пока такое звание присвоено только четырем стрелковым дивизиям, отличившимся в боях под Смоленском. Приказ наркома обороны зачитывается в каждой роте. Следовательно, и четвертая рота слышала этот приказ. И возможно, что Гундилович или Клочков говорят своим товарищам по оружию: «Мы тоже будем драться за это звание…» Но когда это произойдет по–настоящему?

День за днем в обороне… Следующее письмо Клочкова дает представление о том, каким был первый фронтовой месяц для панфиловцев: «Наша часть стоит в резерве, а мы, следовательно, отдыхаем и проводим нормальную учебу, я всё стреляю из револьвера по мишеням, а скоро буду стрелять по фашистам… Вначале, когда мы приехали сюда, немцы очень часто обстреливали и бомбили нас, но сейчас дней 10 не появляются. Господствуют в воздухе наши «ястребки» (истребители) и бомбардировщики, а они – фашистские коршуны, завидя наши самолеты, удирают трусливо…»

Заканчивается письмо доброй, спокойной строчкой: «Жив я и здоров». А за сентябрь полк потерял тридцать человек.

5. Когда же в бой?..

«Здравствуйте, дочка Эличка и жиночка Нина! Конечно, вы не прочь читать мои почти ежедневные письма. Я очень много пишу вам. Пока есть время, пишу. Досадно становится, когда наши товарищи воюют, а ты сидишь резервистом… Но дойдет скоро очередь и до нас, и мы повоюем.

Здесь становится холодновато, по ночам заморозки. Мы живем в лесу, недалеко от деревни П. Старшина устроил на нас 3–х неплохую избушку–землянку, сделал печь, на ночь натапливаем её, и спать становится теплее. Бойцы сделали точно так же.

Идет напряженная учеба, изредка ловим диверсантов и разведчиков.

Писем пока от вас не получал…»

Ещё раз прочитаем строку из этого письма: «…изредка ловим диверсантов». Донельзя скупо и неопределенно. А вот что происходило на самом деле, как об этом рассказывает сотрудник дивизионной газеты, ныне казахстанский писатель Леонид Макеев:

– Клочков, проверяя ранним утром посты в районе деревни Вершина, обнаружил разрыв в стыке наших войск. Тут же политрук вызвал дежурный взвод, выставил секретные сторожевые посты и за три–четыре дня сумел выловить несколько гитлеровских лазутчиков. Одного из них, переодетого в красноармейскую форму и вооруженного до зубов, Клочков задержал сам, когда тот уже возвращался к себе. У этого шпиона в сапоге под стелькой он отыскал донесение о расположении огневых точек и наших стрелковых подразделений в прифронтовой деревне Боженка.

И вдруг в далекой Алма–Ате забеспокоились. Избаловал Клочков письмами – приходили почти каждый день. А тут как отрезало: две недели ни строчки. В ты ту уже знали, что могло означать такое молчание. Нина Георгиевна поведала мне, как она волновалась, как буквально места себе не находила.

Но вот наконец знакомый треугольник: «Здравствуйте, дорогие! За последние 12–15 дней я не писал вам потому, что был со своим подразделением в разведке в тылу врага, а поэтому было писать нельзя. Остался жив и невредим. В бою с немцами мы потеряли только 2 бойцов и одного ранили в то время, когда мы накрошили много. Стал «заядлым разведчиком».

Написано в обычной клочковской манере: скромно, сдержанно. Что же стояло за всем этим? Начинаю поиск. Обнаружил воспоминания двух панфиловцев, да тоже весьма расплывчатые: ветераны вспоминали в общих чертах о каком–то рейде по тылам врага, но не более.

Помогли архивы Министерства обороны. 4 сентября 1075–м полку, как выяснилось по боевым донесениям, приказано произвести разведку боем. Выделена четвертая рота и полковая пешая разведка. Командир группы – Гундилович, политрук – Клочков.

Разобрали с каждым бойцом, как вести себя в разведке, соответственным образом экипировались, проверили оружие… И пошли навстречу бою сквозь дремучие леса, через болота со сказочными названиями Русская Болотица, Невий Мох…

Разведка боем – это совсем не то, что просто разведка. Разведчик подкрадывается к противнику бесшумно, не обнаруживая себя. Если удастся, он и уйти старается без выстрела. А при разведке боем первая задача – обнаружить себя, вызвать огонь противника, засечь его огневые точки, проникнуть в тыл, устроить там переполох.

Четвертая рота немало покрутила по лесам, вступая в бой, разведывая опорные пункты врага. Захватали пленных, трофеи: оружие и важные документы. Боевая операция была успешной.

В дивизии долго помнили об этом рейде по тылам врага. «Рота Гундиловича, как одна из крепких и боевых, ещё в районе Русская Болотица… первой из полка вела бой с противником». Под этим документом, который я обнаружил в архиве Министерства обороны, стоят подписи Панфилова и Рокоссовского. Посланный в штаб фронта Г.К. Жукову, он относится к ноябрю 1941 года.

Ещё одно свидетельство: «В боях в районе Русская Болотица 4.10.41г. тов. Клочков показал себя волевым и ответственным руководителем. Своим примером он увлекал в бой бойцов и командиров, в результате чего рота успешно выполнила данное ей задание» – такими словами начинает И.В. Панфилов представление к ордену Красного Знамени – первой награде политрука Клочкова, заслуженной им в боях под Москвой.

Между прочим, в том самом письме, которое помогло открыть эти важные детали, были и такие простые слова: «…Доченька, ты соскучилась за папой? Папа соскучился за тобой, целую доченьку… Нинуся, где сейчас отец? Целую тебя и не знаю как соскучился за вами. Не возражал бы зайти на часок к вам. Василий».

А.Л. Мухамедьяров как–то поделился со мной:

– Хорош был политрук Клочков! Бойцам очень нравился, их подкупало, что он, в общем–то молодой парень, был хороший семьянин. Очень любил дочь и жену, уважительно вспоминал своих родных, интересовался семейными делами подчиненных. И всегда готов был оказать им помощь. А когда представлялась возможность, любил веселиться, петь песни, рассказывать всякие приключения из своей жизни. Но он был человеком твердого характера.

Один из ветеранов дивизии, бывший комиссар полка, а затем начальник политотдела дивизии Петр Васильевич Логвиненко, узнав об этом разговоре, многозначительно произнес:

– Да–а, Мухамедьяров–то прав. Тверд был парень. С характером. Случай вот был с ним такой, что мы даже в другом полку о нем узнали. Это когда я комиссаром в 1073–м был… – Но тут он как бы спохватился и умолк. Я пробовал допытываться, но Логвиненко твердо стоял на своем: – Пусть Мухамедьяров расскажет. Он был комиссаром у Клочкова, пусть и рассказывает.

Мухамедьяров рассказал, однако начал с небольшого предисловия:

– Я хотел бы, чтобы меня правильно поняли. Речь пойдет о дисциплинарном проступке Клочкова. О павших, тем более Героях Советского Союза, такое не принято вспоминать. Но я вам расскажу, так как убежден, что Клочков поступил так от чистого сердца, из желания укреплять дисциплину, боевую бдительность.

– Это случилось, – услышал я продолжение, – когда четвертая рота несла караульную службу. Клочков обходил посты и секреты. Дело было ночью. Клочков обнаружил одного командира отделения, который будто бы уснул в секрете и пропустил диверсанта. Весь в гневе, превышая полномочия и власть, Клочков вытащил свой наган… Когда всё это стало известно начальству, было назначено следствие. Мы с командиром полка просили генерала не судить Клочкова, а ограничиться другими мерами. В конце концов Панфилов нас поддержал, дело было прекращено. Я и Капров имели серьезнейший разговор с Клочковым, сделали ему серьезное внушение.

Да, Клочков не терпел разболтанности – это я узнал, когда знакомился с его ещё довоенной жизнью. Здесь, на фронте, нарушение дисциплины привело к тому, что прошел диверсант. Это, конечно, не оправдывает, но объясняет проступок Клочкова.

Мухамедьяров продолжил свой рассказ:

– Все замечания и указания, советы стал воспринимать с большой серьезностью. Был всегда исполнителен и аккуратен, всегда все распоряжения и приказы исполнял точно и своевременно, но сейчас это виделось более отчетливо. Проявлял при этом полезную инициативу. Не раз Капрову и мне приходилось давать ему специальные задания по разведке или, например, по доставке пленных или документов противника. И мы всегда были спокойны и уверены в том, что задание будет выполнено им точно и в срок.

Наступили грозные дни обороны столицы. Поступил приказ – срочно перебросить дивизию к Москве.

«…Создана, наконец, предпосылка к последнему огромному удару, который ещё до наступления зимы должен привести к уничтожению врага… Сегодня начинается последнее большое, решающее сражение этого года» – это слова из приказа фюрера, который зачитывается во всех ротах противника. Разработка операции «Тайфун» закончена. Фашистская газета «Фолькишер беобахтер» крикливо вторит: «Исход похода на Восток решен… Последние боеспособные дивизии Советов принесены в жертву… Военный конец большевизма!»

В начале второй недели октября 316–я дивизия после недолгого марша погружается в эшелоны. На подступах к столице уже всё кипит и грохочет. Великая битва за Москву началась.

Казалось, совсем недавно 316–я ехала по той же дороге. Клочков тогда писал жене и дочери: «Сегодня вечером будем в Москве… Враг совсем близко… Хочется – чертовски – побить паразитов… Дождь шел всю ночь».

Спустя месяц с небольшим – ещё одно письмо. Тоже жене и тоже о чувствах солдата, преисполненного сознания высокой ответственности за судьбу Родины: «Двинулись на Москву. Идет осенний дождь. Погода неважная… Настроение у каждого боевое… Нам выпала почетная задача – не допустить врага к сердцу нашей Родины – Москве. «Смерть Гитлеру!» – у каждого на устах…» – так писал генерал Панфилов.

10 октября. Полк разгружается под Москвой и в составе вливается в боевые части 16–й армии генерала К.К. Рокоссовского.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

10 октября – 15 ноября:

Старая Тяга – Дубосеково

«В начале октября на Западном направлении создалась крайне тяжелая обстановка, чреватая опасностью прорыва к Москве. Значительная часть соединений Западного, Резервного и Брянского фронтов находились в окружении. Сплошной линии обороны не было, резервов, способных быстро закрыть бреши, командующие фронтами не имели. Нужно было срочно создать новый фронт обороны и во что бы то ни стало остановить врага на подступах к Москве» – так исчерпывающе характеризуется обстановка под Москвой в многотомной истории Второй мировой войны.

Бойцы и командиры Панфиловской дивизии тогда не могли, конечно, представить себе общее положение на фронтах. Но и того, что они видели, было вполне достаточно, чтобы сделать вывод: враг под Москвой. Это значит – здесь решается судьба Родины!

К 10 октября положение ещё больше обострилось.

Из радиовыступления по поручению ЦК партии секретаря ЦК и МГК ВКП(б) А.С. Щербакова: «За Москву будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови. Планы гитлеровцев мы должны сорвать…»

1. Хроника первых четырех суток

Прямо с железнодорожной станции полк совершает марш–бросок. Он получил приказ комдива выдвинуться на линию Лазарево – совхоз Болычево. Четвертая рота заняла позицию поближе к совхозу.

Генерал Панфилов проехал по переднему краю обороны, чтобы лично осмотреть позиции. Сорок с лишним километров… Никогда ещё и никакими уставами не предусматривался для одной дивизии столь протяженный фронт обороны. Но сейчас не было иного выхода…

Хорошо, что небо во мгле. Погода нелетная. Противник не мог видеть, что вдоль будущей кромки обороны зазмеились ряды солдат. Копали окопы, траншеи, воздвигали преграды танкам. С утра заморосил дождь, холодный осенний ветер насквозь пронизывал мокрые шинели, едва отрытые окопы сочились водой, солома, брошенная на землю, не спасала ног от сырости.

Рота Гундиловича и Клочкова – как и все остальные – зарывалась в землю. 1075–й полк, о чем мы узнаем из воспоминаний командующего армией К.К. Рокоссовского, сооружает противотанковый ров и ставит мины. Командующий увидел это сам, когда прибыл в дивизию. Панфилов доложил:

– Оборонительной полосы нет ещё, только колышки торчат: разметка сделана. Говоря по чести, мы только начали копать.

– Чем же занимались эти дни? – спросил Рокоссовский.

– Знакомились с местностью, обследовали весь район обороны.

– Плохо, что у дивизии нет опыта боевых действий.

– Да, воевать не пришлось, – подтвердил Панфилов. – Но необходимые навыки, я считаю, бойцы приобрели за время обучения. Мы провели полковые и дивизионные учения, отработали и встречный бой, и оборону стрелковой дивизии, и её наступление.

– А каково настроение в частях?

– Люди хотят драться!

– Ну что ж, товарищи, надо готовить встречу врагу, – заключил командарм–16. – Думаю, что дня через два–три немцы будут здесь. Ваша дивизия – основная, враг, по–видимому, будет наносить главный удар здесь. Держитесь…

Ещё одна примета дня. Боевое охранение заметило вражескую разведку. Наверно, и генерал, и каждый солдат, услышав о появлении врага, задавались беспокойным вопросом: сколько же времени отпущено им на подготовку обороны?

Все прояснилось на следующий день. Завязался первый бой. Выделим эту дату. Она важна для истории четвертой роты.

Сводка из 1075–го полка доносила в штадив, что в 18 часов 15 октября, натолкнувшись на огонь четвертой роты второго батальона, «противник прекратил бой и отошел в неизвестном направлении». Может, и то нам будет полезно знать – где это начиналось? В той же оперсводке читаем: «…рота занимает р–н обороны Полево, Сославино, отм. 207,9 – Леонидово».

Бой, вошедший в донесение, не больше чем скоротечный эпизод. Пока захлестывают другие заботы. Об этом рассказывает в своих записках Леонид Макеев:

«…Выйдя из лесу, я увидел вдали работающих солдат четвертой роты. Их район обороны протянулся от одной до другой лесной опушки километра на два и проходи т в основном по пахотному полю. С утра моросил нудный осенний дождь. Грязь сползала с брустверов и заливала стрелковые ячейки, окопы, траншеи.

…На лесной опушке меня встретил политрук роты В. Г. Клочков. Поздоровавшись, он тут же подал солдатам общую команду на отдых:

– Отставить работу! Перекур – в лесу. Всем одеться. Инструмент и оружие при себе.

Команда пошла по цепочке. Солдаты быстро собрались в лесу. Едва расположились на старых поваленных деревьях, закурили, как вскоре высоко над лесом прошли три звена вражеских бомбардировщиков…

…Политрук подозвал высокого и стройного с веселым лицом солдата и сказал ему: «А ну–ка, Яшенька, разворачивайся! Возьми ты свой инструмент, да сыграй нам что–нибудь повеселее…»

По всему видно, что Клочков хорошо знает этого музыканта. Так и было. Яков Егорович Тумайкин – связной у комроты и политрука. Леонид Макеев уже спустя много лет после войны разыскал его.

Всё это – штрихи политруковской работы. Но, чтобы узнать о ней пошире, помасштабней, познакомимся с рассказом А.Л. Мухамедьярова:

– Командиры и политработники нашего полка, что, разумеется, происходило по всей дивизии, отрабатывали практическое использование связок гранат, бутылок с горючей смесью и другое. С помощью командарма Рокоссовского удалось пригнать несколько наших танков. Их пропускали через окопы и траншеи, где сидели солдаты, сержанты и офицеры. Тут же показывали уязвимые места танков, советовали, куда бросать гранаты, бутылки…

Да, политработники не имели ни одной свободной минуты. Многое надо было объяснить бойцам, поддерживать боевое настроение, показывать, что временные неудачи действительно временны, что мы не вечно будем обороняться под Москвой, что зреет, зреет победа… И убеждали правдивыми фактами, хотя и не скрывали трудностей.

«Первый в войне великий подвиг самопожертвования во имя социалистической Родины был совершен ротным политработником. В боях под Новгородом политрук А.К. Панкратов, бывший рабочий из Вологды, в критический момент, увлекая за собой бойцов, с возгласом «Вперед!» бросился на вражеский пулемет и грудью закрыл его огонь. Родина посмертно удостоила его высокого звания Героя Советского Союза». Так записано в истории нашей партии. Это случилось под Новгородом. Где–то сравнительно неподалеку начинал, как мы теперь знаем, свои фронтовые университеты и политрук Клочков.

Политрук… Первый в атаке, последний при отходе. Фашисты с особой ненавистью охотились за человеком, на гимнастерке которого алела красная звездочка. Традиции пламенных комиссаров первых лет революции были продолжены армейскими политруками. Политрук умеет зажечь сердца. Политрук – это образец стойкости, бесстрашия. Политрук своей жизнью доказывает верность делу, которому служит. Более двухсот политработников в годы войны получили звание Героя Советского Союза. В их числе Василий Клочков и его однополчане Петр Вихрев и Малик Габдулин.

2. В эпицентре…

16 октября. «Тайфун»!.. На Волоколамское направление он обрушился четырьмя дивизиями. Их удар, как и предчувствовал Рокоссовский, пришелся прежде всего по позициям панфиловцев.

Откуда взялись силы выстоять! На каждый стрелковый батальон приходилось пять–шесть километров обороны. Плотность артиллерии – всего–то два, да и то не всегда, орудия на один километр. Думаю, здесь будет полезно напомнить, что при штурме Берлина плотность нашей артиллерии была две тысячи стволов на километр фронта!

«Не пройдут гады!», «Слава бесстрашным воинам!», «Смертью храбрых», «Не умолкали орудия», «Семнадцать фашистских танков подбили и уничтожили наши бойцы» – такими были заголовки и лозунги–призывы дивизионной газеты, вышедшей на следующий день после боя. Небольшая заметка, озаглавленная «Могила фашистским танкам», сообщала, что одну из решающих побед над бронированными силами врага одержали в полку Капрова.

Да, так получилось: 1075–й полк оказался в эпицентре начавшегося сражения.

Наше счастье, что уже тогда, когда, казалось, грохот танков и пушек подавлял всё и вся, 1075–й полк нашел своих верных летописцев. Другом панфиловцев стал известный советский писатель Вл. Ставский, в то время – специальный корреспондент «Правды». Его «фронтовые записи» набросаны по горячим следам и вышли книгою уже в 1942 году. Есть книги, статьи, воспоминания о действиях полка и самих участников боев в Подмосковье – Боурджана Момыш–Улы, Малика Габдулина, Леонида Макеева, других панфиловцев. Я уже упомянул, как важны для нас мемуары Рокоссовского. И конечно же очерк Александра Кривицкого, первооткрывателя героев–панфиловцев.

Но вот что поразило меня и показалось примечательным: каждый из них счел нужным особо рассказать о боевых событиях во втором батальоне, а ведь в нем, напомним себе, рота П. Гундиловича и В. Клочкова.

Второй батальон. Он, как узнаем мы из приказа по полку за этот день, защищает совхоз Болычево. К этому участку обороны приковано внимание и комдива, и Рокоссовского, который – отметим это – уже с утра вместе с Панфиловым, на его командном пункте.

Воссоздать хронику завязывающихся боев помогают воспоминания П.В. Логвиненко:

– Главный удар, сказал тогда комдив, противник нанесет в районе совхоза Болычево – Федосьино –Княжево. Здесь он попытается протаранить нашу оборону, чтобы оседлать Волоколамское шоссе и устремиться на Москву. Тебе, Илья Васильевич, – обратился он к командиру полка Капрову, – отражать первый удар.

Так и случилось. Вскоре у совхоза завязался жестокий бой.

Утро 16 октября никогда не забудется и А.Л. Мухамедьярову:

– На второй и третий батальоны полка наступало более ста танков и большое количество пехоты.

В четыре часа дня врагу удается ворваться в Болычево. Именно этим часом помечено одно из боевых донесений, которые разыскал я в архиве, написанное вкривь и вкось на клочке бумаги адъютантом Капрова, наверное, под его диктовку. И подписал его Капров нервно, торопливо. В донесении сообщалось: окружена третья рота.

Панфилов тотчас отдает приказ остальным ротам батальона идти на помощь. В числе этих рот и четвертая. Попытайтесь представить себе, что там творилось. Смерч пуль и осколков, пальба, взрывы, огонь, клубы жирно–мазутного дыма от подбитых танков. Атаки, стоны раненых, хриплые команды, ещё атаки…

Подбито десять танков врага. Комдив узнает об этом и горячо восклицает:

«Пусть берут пример! А Гундиловича и его отличившихся солдат – к награде!» Об этом свидетельствует тогдашний командир одного из батальонов Боурджан Момыш–Улы.

Позиции у совхоза столь важны, что Рокоссовский отправляет на следующий день особое донесение командующему фронтом Г.К. Жукову о том, как складывается обстановка на этом участке.

…Рота Гундиловича и Клочкова по–прежнему на передовой. В оперативной сводке за 17 октября я вновь нашел упоминание о ней. В 6 утра рота выдвинута на левый фланг. Положение обостряется. Судьба полка в немалой степени зависит от того, будет ли удержана расположенная неподалеку деревня Федосьино. Холодным промозглым утром 18 октября на её оборону переброшены бойцы четвертой роты. Отлично – стойко, мужественно дрались они. Об этом сообщают не только архивы, но и Вл. Ставский. О тех суровых боях рассказывают в своих мемуарах и К.К. Рокоссовский, и член Военного совета Армии Алексей Андреевич Лобачев.

К.К. Рокоссовский: «Обойдя деревню с юга, гитлеровцы наткнулись на высоту, обороняемую 4–й стрелковой ротой, политруком которой был Василий Клочков».

Нечасто в маршальские мемуары попадают ротные политруки, тем более в рассказе о том периоде, когда было не до подробных записей!

А.А. Лобачев тоже приводит фамилию Клочкова и также дает высокую оценку обороне: «Хорошо держалось Федосьино».

А ведь не просто держались, но поднимались в контратаки. В ночь противник отступил.

Но силы на исходе. Дивизия обороняется, но она истерзана беспрерывными бомбежками, а главное – ударами танков.

Ещё одно утро. На панфиловцев двинулось до полутора сотен танков. Семьдесят из них обрушились на 1075–й полк. Пришлось отойти. Потери громадные…

Из воспоминаний Л. Макеева: «Порой было трудно понять: дерется ли четвертая рота в окружении или она уже преодолела его. Рота потеряла половину своего состава, но продолжала сражаться».

Дивизия отходит. Но отходит, ни на минуту не выпуская оружия из рук. Каждая деревушка, каждый перекресток дорог, каждая высотка становятся очагами ожесточенного сопротивления. Боевой дух не потерян. Какая нагрузка пала на политруков – можно только догадываться…

О накале боев свидетельствует и дивизионная газета. В те дни из номера в номер появлялись в ней призывы: «Смерть или победа!», «Не отступим!», «В бой за родную Москву! Не бывать у её порога гитлеровской нечисти!», «Большевики презирают смерть», «Кто честен перед народом, перед своей семьей, кто стремится задержать фашистов, положив этим начало их разгрому, тот скорее погибнет, но без приказа командира не отойдет ни на шаг».

Я недаром вновь цитирую дивизионную газету. Во время жарких боев вряд ли всегда доходили до передовой столичные газеты. А уж своя родная «дивизионка» непременно попадет в каждую роту, и в минутную передышку боец раскроет её…

Бои 18 и 19 октября. И вновь сохранились для истории факты о действиях четвертой роты. О подвигах одного из взводов восхищенно пишет Вл. Ставский. По цензурным условиям того времени (газета могла попасть к врагу) не названы ни полк, ни номер роты. Но есть в очерке фамилия младшего лейтенанта Ширматова. Да, это уже известный нам комвзвода Джура Ширматов, который, вспомним, ещё в Алма–Ате при достаточно досадных обстоятельствах был удостоен урока самого Панфилова. Не только Ставский рассказал о нем, но и Рокоссовский в своей книге «Битва за Москву».

«Ширматов лежал за ручным пулеметом. Ему отлично были видны фашисты, наступающие на наш рубеж, но он выжидал… Когда до врага оставалось всего 250–300 метров, Ширматов нажал на спусковой крючок. Свыше 50 фашистских солдат и офицеров полегло под пулеметным огнем. Остальные в панике обратились в бегство. Герой кричал им вдогонку: «А ну, кто ещё хочет на Москву?!»

Всего четыре дня боев… Но рота отлично зарекомендовала себя. В одном из архивных документов говорилось: «…В районе Федосьино в ожесточенных боях с германским фашизмом 14–18 октября 1941 года рота тов. Гундиловича первой из всех рот вела бой с противником. Рота потеряла значительную часть своего личного состава, но свои боевые рубежи героически удерживала».

А передышек не было. Лаконичен и сдержан военный язык, но и он обладает горькой выразительностью. В донесениях, приказах, различных сводках тех дней всё чаще мелькают слова «остатки рот», «остатки батальонов» и даже так: «остатки 1075–го полка».

20 октября. В полдень из поредевших второго и третьего батальонов создаются две роты, которые решительно идут в контратаку. Рота Гундиловича и Клочкова дерется у Коняшино.

В последующие трое суток снова бои – в районе Спас–Рюховское и Чертаново.

Немцы усиливают напор. Положение становится, без всяких преувеличений, драматическим. Пал Волоколамск…

Листаю полковые документы. Каждая страница, каждая строка – свидетельство беспримерных трудностей и столь же беспримерного героизма. И вдруг вижу: «Дубосеково». Но это не то Дубосеково, что будет прославлено в ноябре. Это деревня, хотя и названа как разъезд. Здесь 25 октября удалось приостановить атаку фашистов.

К исходу следующего дня панфиловцы заняли устойчивую оборону. На одном фланге – Ремягино, на другом – Дубосеково.

Из документов, зафиксировавших деяния 1075–го полка в октябре: «Полк под руководством полковника т. Капрова, начиная с 14.10.41г. в районах с. х. Болычево, Федосьино, Игнатково, Осташево, Спас–Рюховское, Рюховское вёл ожесточенные, непрерывные бои с противником, превосходящим по численности в несколько раз». Здесь же рассказывается, что капровцы отважно противостояли двум пехотным полкам врага и уничтожили немало танков.

Бои, бои, бои… Но вот с 28 октября в сводках и в донесениях наконец–то появляется: «Дивизия прочно удерживает занимаемый рубеж обороны». Стало легче. Теперь штабные документы сообщают: «…Изменений в расположении 1075 с. п. не произошло».

Дивизия приводит себя в порядок. Составляют различные отчеты. Пишут наградные листы. Подсчитывают, как это и положено, потери. Скорбный документ. Полк, где воюет Клочков, потерял более двух с половиной тысяч бойцов…

Дивизия выстояла. Она отошла, но не отступила. Враг не смог сокрушить оборону, он первым запросил передышки.

Отзвуки этих решающих событий в наконец–то появившемся дома письме Крючкова: «…Нахожусь в районе обороны подступов к родной Москве (120 км от Москвы) . Не писал давно потому, что несколько дней идут жаркие бои. Враг бросил всё и прёт, как бешеная свинья, не жалея ничего. Сейчас пока сдерживаем его яростные атаки…»

Клочков не сообщает, ясное дело, и о сотой доле тех испытаний, что выпали его роте, панфиловцам, всем защитникам Москвы. И уж совсем ничего не пишет о себе.

3. Награда

Мы наметили канву боевых действий в октябре полка и батальона, а когда это удавалось, – даже роты. Но о Клочкове пока что говорили мало. Давайте ещё раз пройдем по тому огненному маршруту…

Бой под совхозом Болычево. В один из дней тридцать бойцов вместе с Клочковым попали здесь в окружение, однако прорвались к своим, взорвав попутно склад с боеприпасами и горючим.

Бой под Дерменцево. Из воспоминаний командира полка И.В. Капрова: «…В этом бою командир четвертой роты Павел Гундилович и политрук Василий Клочков трижды пропускали танки у себя над головой, а по вражеской пехоте, отсеченной от танков, организовывали дружный огонь из винтовок и пулеметов».

Именно об этом бое, о преодоленном чувстве «танкобоязни», об умелом и тогда ещё новом, во всяком случае для дивизии, маневре восторженно доложил Рокоссовскому Панфилов. Командир полка И.В. Капров вспоминает:

«Панфилов, довольный исходом этого боя, обращаясь к командующему, взволнованно сказал:

– Определили, какой род войск дерется? Если одним словом сказать – непобедимый! Гвардия!

– Да, отлично проведен бой. Славно дрались солдаты, – одобрил командующий армией и добавил: – Такие солдаты достойны звания советской гвардии».

Бой под Жданово. Из рассказов Леонида Макеева: «…С утра 28 октября немцы начали наступление в районе деревни Жданово. Противник захватил её северо–западную окраину и, продвигаясь далее в глубь деревни, создавал угрозу обходом фланга четвертой роты и всего 1075–го полка».

Записки Макеева позволяют впервые, мне кажется, проследить командирские качества Клочкова. События разворачивались следующим образом:

«Капитан П.М. Гундилович и политрук В.Г. Клочков выслали связного Тумайкина к младшему лейтенанту комсомольцу Ширматову с устным приказанием: для прикрытия фланга роты и полка выдвинуть вперед его взвод. Едва Тумайкин успел выполнить это приказание, как его срочно направили к командиру другого взвода – лейтенанту А.В. Шишкину, чтобы передать ему боевую задачу: двумя стрелковыми отделениями занять юго–восточную окраину Жданово.

…Драться приходилось за каждый дом, за каждый переулок. Теснимые нашими храбрецами фашисты отошли и внезапно попали под огонь своих же минометов. …И последующие четыре попытки захватить Жданово не принесли им успеха. Неся большие потери, они всякий раз откатывались на исходные позиции».

Бой под Нелидово. Из воспоминаний рядового четвертой роты Григория Мелентьевича Шемякина – участника совсем недалекого теперь боя у Дубосеково: «Во время октябрьского наступления немцев Клочков пошел с двумя отделениями в боевое охранение, взял на себя руководство боем, обратил противника в бегство и лично уничтожил десять фашистов».

Мужество и отвага, умелое выполнение командирских обязанностей не остаются незамеченными. Ещё более возрос авторитет Клочкова у солдат, товарищей по полку. Отмечает ротного политрука и командование: «Василий Георгиевич Клочков представлен к ордену Красного Знамени». В наградном листе, подписанном сначала Панфиловым, а затем Рокоссовским и отосланном командующему фронтом, сказано: «В ожесточенных боях с германским фашизмом политрук Клочков остается храбрым воином и верным сыном партии…» Но награда тем не менее конкретна – за бой у Федосьино.

Должно быть, когда Клочкову объявили о награждении, он и произнес ту небольшую речь, которая надолго осталась в памяти однополчан, была вписана в наградной лист, посланный впоследствии для представления к званию Героя Советского Союза.

А сказал Клочков так: «Пока у меня бьется сердце, пока у меня руки держат винтовку, я до последнего вздоха буду драться за свой народ, за Москву, за Родину, за Сталина. Высокую награду я оправдаю с честью».

Верность этой клятве он доказал своей жизнью.

Но нет, он не готовил себя к участи смертника. Произнести такие слова мог только человек, истинно и по–настоящему ценивший и любящий жизнь. Он хотел жить, чтобы победить, чтобы вернуться к дочери и жене, к мирной своей работе.

А смерть ходила рядом. Черная её тень не раз кружила над Клочковым. Но он не любил распространяться на эту тему. Всё же однажды – прорвалось. Он упомянул о случившемся в одном из октябрьских писем, но спокойно, с подлинным тактом, мимоходом как бы: «…Писем от вас ещё не получал. Говорят, были 2 письма, но в это время меня считали погибшим, и эти письма где–то странствуют». Наверное, это произошло, когда он с тридцатью бойцами попал во вражеское кольцо. Чуткий, заботливый, Клочков тут же спешит успокоить родных: «Я жив и здоров, и нисколько невредим». А сердце тоскует: «Пишите, что нового у вас и в Алма–Ате. Нина, сегодня видел тебя во сне обиженной. Утром встал, и взгрустнулось немного. Соскучился чертовски за тобой и Эличкой…»

В письмах к семье он возвышен и прост: «…Доченька, а ты соскучилась за папой? Папа бьет фашистов, а когда перебьет их всех, приедет к Эличке и привезет ей гостинцев много–много».

Так прошли для ротного политрука В.Г. Клочкова первые двадцать – двадцать пять дней в Подмосковье.

Почти на две недели задержала под Волоколамском натиск «Тайфуна» 316–я дивизия. Те, кто воевал против панфиловцев, были потрясены, растеряны и изумлены стойкостью советских воинов. «316–я русская дивизия ведет поразительно упорную борьбу» – это из донесения начальству командира 5–го немецкого корпуса.

А вот что писала тогда газета «Известия»: «Поистине героически дерутся бойцы командира Панфилова. При явном численном перевесе, в дни самых жестоких своих атак враг смог продвигаться только на полтора–два километра в сутки. Эти два километра давались ему очень дорогой ценой. Земля буквально сочится кровью фашистских солдат».

В дни октябрьских боев Клочкову было не до писем. В начале ноября стало полегче. И, словно наверстывая упущенное, он снова часто пишет домой, да все никак, чувствуется, не может отрешиться от пережитого: «Вы, очевидно, думаете, что ваш отец убит, но нет, не такой уж он, чтобы подставлять каждой дурацкой пуле голову…»

И опять бросается в глаза – ни слова о том, что представлен к ордену. Расскажет об этом позже, не сообщая при этом, за что награжден и почему.

4. Пришел ноябрь

Из сообщений Совинформбюро: «В течение 1 ноября наши войска вели оборонительные бои на всех направлениях…»

1 ноября, 3 часа утра. Комдив отдает приказ, касающийся в том числе и роты Клочкова: «1075 с.п. с 2–мя взводами ПТР и 2–мя 76–мм орудиями упорно обороняет рубежи: высота «25110» – разъезд Дубосеково».

Вот он снова назван, этот разъезд. Пройдет несколько недель, и о нём узнает вся страна.

Пока же обстановка такова: фашисты, как мы знаем, остановлены, но, перегруппировываясь, подтягивая резервы с других фронтов, даже из Франции, они продолжают испытывать прочность оборонительных линий наших войск, не дают им передышки.

2 ноября. Неспокойно на позициях. Конечно, не то, что несколько дней тому назад, но все разно – солдаты настороже.

Из воспоминаний Л. Макеева: «…Противник опять вел наступление на боевое охранение второго батальона в районе четвертой роты… Наступая с трех направлений, враг хотел стремительным ударом сбить боевое охранение».

А сейчас о самом Клочкове: «Политрук Клочков, прихватив с собой связного Якова Тумайкина и два отделения солдат, поспешил на помощь боевому охранению… Он оказался не только организатором и душою боя, но и сам лично вёл огонь по фашистам из винтовки».

3 ноября. Пыл немцев решительно поутих. Передышка позволяла дивизии укреплять рубежи обороны, усилить разведку, обучить пополнение.

Прибавилось, понятно, дел и политработникам. Можно было наконец–то осмотреться, узнать новости, рассказать бойцам, что происходит в стране, на других фронтах, за рубежом. В те дни многие воины подали заявление о приеме в партию, комсомол. Выпускали листовки, газеты — «молнии», где сообщалось о тех, кто совершил подвиги, храбро и умело сражался.

Было решено провести и партийный актив дивизии. Появилась возможность собрать лучших из лучших, цвет, гордость, костяк дивизии – коммунистов – бойцов и командиров, парторгов и комсоргов, агитаторов, газетчиков, политруков, комиссаров. Они зарекомендовали себя и умением воевать, и умением мобилизовать бойцов призывным, зажигающим словом.

О том, как проходил актив, рассказывает в своих мемуарах член Военсовета 16–й армии А.А. Лобачев:

«3 ноября созывается партийный актив в панфиловской дивизии. Мы отправились туда с писателем Владимиром Ставским. Партийный актив собрался в здании шишковской школы. В классе полутемно. Коптилки еле освещают лица. У людей суровый вид. Сосредоточенно слушают они своего командира.

…Генерал снял полушубок, на груди – два ордена Красного Знамени. Говорил коротко: подвел итоги октябрьских боев. За 12 суток дивизия под сильным нажимом врага отошла на 25–26 километров; главный урок – пехота выдержала натиск вражеских танков…

– Коммунисты, – заявил комдив, – были всегда впереди, коммунистам не надо напоминать об их обязанностях. Будем, товарищи, держаться этой большевистской традиции!

В прениях выступило 16 человек. Среди них – политрук роты Клочков. Василий Клочков рассказывал о мужестве своих бойцов:

– Четвертая рота вместе с артиллеристами дважды отбрасывала врага. Но немцы прорвались справа. Роту отвели на высоту «233,6», в километре восточнее опорного пункта. Здесь сумели подбить шесть танков. Я, например, скажу о Якове Бондаренко. Чудесный парень, храбро дерется, не боится опасности. Почему не боится? Потому, что научились презирать врага. Фашисты собрались завтракать в Волоколамске, а ужинать в Москве. Мы их решили накормить раньше. Ни один взвод не дрогнул! Когда пошли танки, встретили бутылками и гранатами. Слева поддержала пушка. Они пошли второй раз. Мы пропустили танки через траншею и начали бой с фашистской пехотой. Я считаю, что в роте у нас все большевики!

Зал встретил эти слова аплодисментами».

Мне, не скрою, было радостно найти фамилию Клочкова в книге столь видного политработника. Стоит подчеркнуть, что право выступить на дивизионном активе надо было заслужить.

Пётр Васильевич Логвиненко всего второй раз увидел Клочкова, но и ему врезалось в память выступление политрука:

– Глаза его меня особо поразили. Они были переполнены радостью и глубиной веры в то, что недаром воевала дивизия. Они горели огнем радостного восприятия мира. Он готов был всех обнять. Весь светился…

После актива прошли партийные собрания в полках. Созвано партсобрание и в 1075–м. Повестка дня: «Итоги проведенных боев и задачи на новом рубеже». А.Л. Мухамедьяров сообщил мне, что перед собранием его и Капрова вызвал Панфилов. Поинтересовавшись, как идет подготовка к собранию, генерал посоветовал:

– Чтобы другие воспользовались боевым опытом в будущем, расскажите об умелых действиях в прошедших боях командиров – о Маслове, Веткове, Семибаламуте и политработниках – Габдулине, Джетпысбаеве, Клочкове. Врага побеждают не количеством, а смелостью и умением – такова главная мысль при характеристике героев.

Панфилов счел возможным назвать их героями. Заметим, что не раз высоко оцениваются Клочков и его рота ещё до исторического боя у Дубосеково.

4 ноября. Ещё одна встреча с Панфиловым. Комдив прибыл на НП командира полка, находившийся неподалеку от Дубосеково. Потом решил заглянуть к солдатам. Поблизости располагалась четвертая рота. Панфилов подошел к походной кухне, поинтересовался питанием и заговорил о письмах, стал расспрашивать, что пишут из дому и домой.

Начало ноября… Для Клочкова, для всей дивизии – это, как мы помним, две недели затишья. Стороны накапливали силы и скрытно готовились к решительным боям. Но затишье, ясное дело, относительное. То здесь, то там вспыхивали пусть скоротечные, но тем не менее полные драматизма бои. В канун 7 ноября Клочкову довелось участвовать в одном из них.

Комсорг полка Балтабек Джетпысбаев рассказывает о том, как по заданию Панфилова командир полка направил в занятое противником село Жданово разведгруппу во главе с Клочковым:

«..Был уже час ночи. Погода резко переменилась: кружила метель. Мы шли в белых маскхалатах, и нас трудно было различить в снежной пурге. Вот и Жданово. Постучали в крайнюю избу. В темноте, не зажигая света, отозвалась старушка. Она сообщила: в третьем от её хаты доме квартируют немцы.

Нам удалось разглядеть танки, занесенные снегом. Туда направилась группа во главе с Клочковым. Шли они гуськом, друг за другом, присматривались настороженно к танкам и не заметили, что часовой, охраняющий танки, стоял во дворе.

– Хальт! – выкрикнул он. Тут уж не обошлось без выстрела. Немцы всполошились, выскочили из домов с автоматами. Завязалась жаркая схватка. Мы пустили в ход гранаты, танки забросали бутылками с горючей смесью.

К рассвету доставили в штаб дивизии трех пленных».

Нет, не вдруг, не в один миг, хотя, безусловно, и благодаря особому озарению, совершил свой подвиг у Дубосеково политрук Василий Клочков. Подвиг Клочкова прорастал из всего хода событий, из всей его жизни, складывался день за днем, бой за боем… Впрочем, разве не то же самое происходило со всей Советской Армией, мужавшей в боях сорок первого года? Без этого не было бы всенародного подвига Победы.

…Полюбился Василий Клочков своей роте. Да и как не полюбить его – не только смел, но и заботлив, внимателен. И весело с ним, а с шуткой на передовой легче, «Диев» – любовно и уважительно называли его в роте. Прозвище это вошло даже в самое первое донесение о бое у Дубосеково. Именно с такой фамилией донесение политуправления попало в редакцию «Красной звезды» к Александру Кривицкому. Гундилович потом объяснил Кривицкому, откуда это пошло: «Его настоящая фамилия Клочков, а Диевым его прозвал один боец–украинец, от слова «дие», дескать, всегда–то наш политрук в деле, всегда действует – ну, «дие», одним словом…»

И он любил, ценил своих храбрых солдат. «Моё подразделение считается лучшим в части», – писал с гордостью домой.

В роте к ноябрьским дням 1941 года – около ста человек. Семь членов партии и пятьдесят шесть комсомольцев. Русские, казахи, украинцы, киргизы, узбеки. Молодые и пожилые, неженатые и в сединах отцы. К каждому, понятно, свой подход…

5. Слово о политруках

Политрук организует митинги и политинформацию, читает вслух газеты, сводки Совинформбюро, приказы Верховного Главнокомандующего, знакомит бойцов с различными воззваниями и листовками, помогает парторгу, первый друг комсомольцев. А какой наукой убеждать становились для политрука пламенные статьи М. Шолохова, А. Толстого, И. Эренбурга, В. Вишневского, присылаемые в дивизионную газету стихи Джамбула!..

Политрук работал рука об руку с командиром роты. И им верили, за ними шли. Они воплощали партию – её голос, её волю.

Видели бойцы и то, что политрук – не просто помощник командира. Он сам командир. Он умеет воевать не хуже командира, знает любое ротное оружие. С таким политруком – надежно и спокойно.

Политрук день и ночь с солдатами. Это их друг. Он и поговорит по душам, и поможет написать письмо домой, первым затянет песню, в трудную минуту развеселит доброй шуткой. И поговорит один на один с тем, кому взгрустнулось. И побеседует с новичком, если заробеет тот под первыми пулями. Должен политрук и вовремя заглянуть и на ротную кухню, и в солдатскую землянку…

Написал все это, и внезапно подумалось: а не забыл ли чего? Но разве всё упомянешь! Слишком уж спокойными, наверное, кажутся обязанности политрука в таком вот изложении. А ведь война… Война до предела обостряет характеры, чувства. И ни на секунду нельзя забыть о том, что на тебя, политрука, устремлены десятки глаз. На тебя смотрят, по тебе равняются. Слово коммуниста–политработника порой оказывалось, может быть, даже нужнее оружия и боеприпасов. До всего было дело политруку на войне… Он – политический руководитель солдат и командиров.

Из воспоминаний П.В. Логвиненко:

– Наш генерал с особым вниманием относился к политсоставу, к политработникам. Сам в прошлом комиссар, он знал, как много зависит от умелой работы политработников. Доверял, очень доверял и очень многое поручал нашему брату. Я вот думаю, что совсем не случайно множество подвигов у нас в дивизии было совершено именно политруками.

Из воспоминаний А.Л. Мухамедьярова:

– Я убежден, что Клочков как политрук рос и формировался в прекрасных условиях. Он действительно рос на глазах. Не надо думать, что прямо с момента, когда надел военную форму, стал он сразу же абсолютно готовым политработником. Вся атмосфера в дивизии помогала ему разворачивать свои способности, на которые – это уж точно! – он был так богат и которые были в нём щедро заложены всей предшествующей жизнью.

Что верно, то верно. Правы ветераны. Любил Клочков свою работу, отдавался ей целиком. Видел её высокий смысл, знал, что самый главный результат всех политруковских усилий – как воюют солдаты. Всё подчинял этому, был инициативен и остроумен, ломал шаблоны. Интереснейший на этот счет эпизод содержится в книге А. Кривицкого «Подмосковный караул». Однажды Клочков прочитал солдатам фашистские листовки, а затем провел беседу. Это по тем временам было не совсем, напишем так, привычным. Имелся особый приказ, чтобы листовки сжигать, не читая. Политрука вызвали на заседание партбюро как человека, не выполняющего инструкции. К счастью, всё закончилось благополучно. Может бить, и оттого, что пришел Клочков на заседание бюро вместе с пленным, которого только что захватил.

6. Последнее письмо

После неудачи в октябре гитлеровцы готовились ко второму наступлению на столицу. У Москвы была сосредоточена пятьдесят одна вражеская дивизия.

Гитлер в нетерпении. Ликуют, подбадривают пропагандистские фанфары Геббельса. Пишутся решительные приказы. Среди них будет и такой, цинично воззвавший к самым низменным инстинктам: «Солдаты! Перед вами Москва! За два года войны все столицы континента склонились перед вами, вы прошагали по улицам лучших городов. Осталась Москва. Заставьте её склониться, покажите ей силу вашего оружия, пройдите по её площадям. Москва – это конец войны. Москва – это отдых. Вперёд!»

Мир тревожно следил за битвой на полях Подмосковья. Люди Земли понимали, что означал бы захват Москвы – об этом свидетельствуют мемуары многих видных зарубежных деятелей того времени.

Но вот четыре письма, четыре сугубо личных свидетельства. Они не были предназначены для посторонних глаз, и стали документами истории помимо воли их авторов. Разные письма, разные судьбы – между ними линия фронта, граница тьмы и света.

Эсэсовец Ксиман – домой, семье: «…Скоро кольцо сомкнется, тогда мы займем роскошные квартиры, и я пришлю такие московские подарки, что тетка Минна лопнет от зависти».

Рядовой вермахта Симон Бауер – домой, жене: «Мы находимся в 100 километрах от Москвы, но это нам стоило огромных жертв. Будут ещё жестокие бои, и многие ещё погибнут. Русские оказывают очень сильное сопротивление».

Генерал Советской Армии И.В. Панфилов – жене Марии Ивановне:

«…Ты, Мурочка, себе представить не можешь, какие у меня хорошие бойцы, командиры, – это истинные патриоты, бьются, как львы, в сердце каждого одно – не допустить врага к родной столице, беспощадно уничтожать гадов. Смерть фашизму!

Мура, сегодня приказом фронта сотни бойцов, командиров дивизии награждены орденами Союза. Два дня тому я награжден третьим орденом Красного Знамени… Мура, пока. Следи за газетами, ты увидишь о делах большевиков».

Политрук В.Г. Клочков – письмо от 6 ноября, предпоследняя – за десять дней до гибели – весточка жене и дочери:

«Ниночка и доченька, здравствуйте! Привет всем! Поздравляю с XXIV годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции. К празднику заработал, – вернее, набил столько немцев, конечно, вместе со своим подразделением, что командование части представило меня к правительственной награде, к Боевому Красному Знамени. Воевать я умею неплохо, – моё подразделение считается лучшим в части. Буду стараться, чтобы быть героем с присвоением звания Героя.

Работай, Ниночка, лучше, хотя ты и так работаешь за двоих. Некогда, прости, что мало написал. Целую вас с дочкой крепко. Ваш папа».

7 ноября 1941 года. Клочков, по некоторым сведениям, с группой особо отличившихся панфиловцев делегирован от дивизии на традиционный праздничный парад. Ему вручен пропуск на Красную площадь – это ещё одна награда четвертой роты.

Он слышал речь Верховного Главнокомандующего. Она не скрывала правды – враг у стен Москвы, но вселяла уверенность, звала к подвигам: «…На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, попавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте достойными этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая… Под знаменем Ленина – вперед к победе!»

В приказе на захват Москвы главнокомандующего группой немецких армий «Центр» фон Бока сказано: «Противник перед фронтом группы армий разбит…»

Мы знаем, о чем думал политрук Клочков в эти часы. Он пишет 7 ноября большое и подробное письмо домой. Говорят, оно не сразу было передано связистам, не сразу отправлено, да и путь его был неблизок. Светом далекой звезды шло это письмо к жене и дочери. Читая его, они ещё не знали, что Клочков погиб, что он тайком от фашистов погребен местными жителями за домиком железнодорожного обходчика, что через некоторое время панфиловцы, отбросив врага, произнесут у его могилы вещие слова: «Вечная память и слава героям!»

Письмо шло в Алма–Ату, неся голос живого Василия. До боя у Дубосеково еще девять дней!

Минуло тридцать семь лет. Письмо передо мной. Вчитываюсь в трепещущие жизнью строки:

«Милая жена и любимая дочь! Ваш папа жив, здоров, неплохо воюете немецкими извергами.

Нинуся, я вчера вкратце написал вам о награде и поздравлял вас с праздником. Сегодня можно описать подробно. Представили меня к правительственной награде за боевые действия к Боевому ордену Красного Знамени. Это почти самая высшая военная награда. Мне кажется, уж не так много я воевал и проявлял геройство, ну, я только был бесстрашным и требовательным к бойцам и командирам. Наше подразделение побило немцев в три раза больше своих потерь. Притом, когда идет бой, очень скоро проходит день. Иногда сражение идет по 6 часов в день.

Нина, ты знаешь, какой я энергичный был на работе, а в бою тем более. Мне кажется, командир части и комиссар переоценили меня, но они также славные командиры, всегда на передовых позициях, они тоже представлены к награде. Словом, наша часть действует хорошо. Иногда натиск противника превосходит в 5–б раз больше наших, и мы сдерживаем его атаки.

Наши самолеты не дают немцам покоя. Особенно, Нина, наши «гитары» наводят страшный ужас на фашистов. «Гитара» – это такое мощное оружие, что ты и представить не можешь. Черт знает что за русские изобретатели. Когда бьет «гитара», немцы рвут на себе волосы, а пленные немцы говорят: «Покажите мне вашу «гитару». Мы близко наблюдаем, где разрываются снаряды «гитары». Всё уничтожалось к черту, и мокрого места не остается. Если бы это оружие было изобретено до войны…

Сегодня, Нинок, солдаты провели праздник в землянках и окопах, но провели неплохо, даже выпили, конечно. Вспомнил тебя и дочку. Жив вернусь, расскажу об всём, а рассказать есть о чём…

Частенько смотрю фото и целую вас. Соскучился здорово, но ничего не попишешь, разобьем Гитлера, вернусь, обниму и поцелую. Пока до свидания. Привет мамаше, Гале, Марине, Михаилу и Эдику. Вас крепко и очень крепко целую. Любящий вас папа. 7.ХI.41г. В. Клочков».

В один из этих ноябрьских дней И.В. Панфилов написал домой: «…Я думаю, скоро моя дивизия должна быть гвардейской».

Повторим и строки из письма В.Г. Клочкова: «Буду стараться, чтобы быть героем с присвоением звания Героя». Но нет, не тщеславием пишутся такие слова.

Середина ноября. Приказ комдива Панфилова:

«Мы вступили в полосу самых серьезных и напряженных боев за Москву. Враг будет пытаться прорвать нашу оборону, для этого он бросает новые силы. …Перед нами – бойцами, командирами и политработниками Волоколамского направления, перед всеми воинами, обороняющими подступы к Москве, стоит теперь великая историческая задача – выдержать и этот новый напор гитлеровских полчищ, встретить его стойкостью, мужеством, самоотверженностью.

Враг подбирается к нашему сердцу – Москве. Не щадя своих сил, выйти на борьбу с решимостью – победить или умереть. Ни шагу назад! – Таков приказ Родины, нам, защитникам Москвы».

7. Накануне

15 ноября 1941 года. У нас есть сейчас возможность достаточно подробно, едва ли не час за часом, проследить, как складывался для Василия Клочкова и его роты этот день, предшествующий бою у Дубосеково.

Из оперативной сводки 1075–го полка, помеченной восемью часами утра: «Подразделения продолжают укреплять район обороны». Значит, давно уже не спали.

Генерал объезжал позиции. Был он и у разъезда Дубосеково, в четвертой роте. Там крайний фланг полка, место стыка с соседями – группой войск генерала Л.М. Доватора. Разъединение, разбитый стык, опрокинутые фланги – что может быть страшнее?..

Нет точных сведений о том, были ли здесь в эти пятнадцать – двадцать минут комроты и политрук. Но позволю себе предположить, что были.

Приезд И.В. Панфилова запомнился. Некоторыми подробностями делится Г.М. Шамякин: «Рыли мы окопы. Вдруг подходит генерал Панфилов. Посмотрел нашу работу и заметил: «Вы же у врага как на ладони». И тут же приказал перенести позиции на 80 метров ближе к разъезду».

Полдень. У соседей в пятой роте разгорелась перестрелка. По всей видимости, враг предпринял разведку боем. Здесь, в четвертой, вслушивались, тревожились за друзей.

День перевалил за вторую половину. Из воспоминаний Б. Джетпыспаева: «Пошел в четвертую роту. Навстречу мне капитан Гундилович. Спрашиваю, где политрук. Капитан указал на правый фланг, в сторону разъезда Дубосеково: «Там он, во втором взводе, знакомит солдат с бронебойкой». Я иду по траншее и думаю: «Ну, всё понятно. Недавно к нам в дивизию поступили противотанковые ружья Дегтярева. Сам генерал Панфилов проводил с командирами и политработниками показные занятия, а в конце попросил, чтобы мы каждого солдата познакомили с этим оружием. Вот Василий и старается, он не привык ни одно дело откладывать…»

Солнце шло к закату. Прямо в расположении роты, в окопах состоялся летучий солдатский митинг. Выступил и политрук Клочков, сказал: «Врага не пропустим, хотя бы это стоило наших жизней».

Смеркалось – в ноябре темнеет рано. Из воспоминаний И.М. Дергачева, разведчика разведроты дивизии: «У окопов около Дубосеково наша группа, возвращающаяся с задания, встретила политрука В.Г. Клочкова. Он приказал нам остановиться, выслушал объяснения и велел одному из нас продолжать следовать на КП дивизии, а остальных задержал. Мы получили от него приказ: идти на передний край, чтобы уточнить силу противника, скопившегося напротив роты». Нарушил Клочков таким приказом уставной порядок, но, думаю, всё же имел на этот счет разрешение.

Наступил вечер. Рота Гундиловича и Клочкова полностью подготовилась к бою. Кто–то сбегал к будке путевого обходчика, взял у его матери, Натальи Алексеевны Веселовой, кипятку для товарищей.

Теперь перенесемся с передовой туда, где располагались хозяйство политотдела и редакция дивизионной газеты. Здесь верстали завтрашний номер. Наверное, газету готовили с особой радостью – ведь в ней будет приказ командующего фронтом Г.К. Жукова о награждении панфиловцев. И там под заголовком «Орденом Красного Знамени» есть строка – «…политрука Клочкова Василия Георгиевича».

Приказ датирован 7 ноября. Разумеется, многие уже знают о нём. Клочков, как мы помним, тоже. Но прочитать приказ смогут лишь завтра – 16 ноября. Да только не все прочтут…

Время к ночи. Гундилович и Клочков вызваны к начальству.

Из воспоминаний штабного офицера 1075–го полка Петра Ивановича Софронова: «Хорошо помню, какой неспокойной была та ночь на 16 ноября… Поздно вечером мы получили боевой приказ комдива Панфилова. Вызвали командиров батальонов и рот. Командование полка разрабатывало с ними детали. Дольше других задержались капитан Гундилович и политрук Клочков. Сидя за крохотным столиком, с ними о чем–то беседовали командир и комиссар полка…»

Уже вернулись в свои роты такие же, как и Клочков, ротные политруки Андрей Георгиев, Андрей Павлов и Петр Вихрев. На следующий день и они свершат подвиг, подобный подвигу 28–ми. И они со своими солдатами, остановят бешеные атаки фашистских танков и тоже посмертно будут удостоены высших наград родины.

Каждый уносил из штаба вместе с приказом не единожды в тот день повторенное напутствие генерала, которое передавал им И.В. Капров:

– Важно выиграть первый бой. Выиграть во что бы то ни стало! От этого зависит последующая боеспособность дивизии.

23 часа. Прибыли посланные Клочковым разведчики. Клочков выслушал их рапорт, поблагодарил и, попрощавшись, отослал по месту службы. Данные, которые он и Гундилович получили в штабе, подтвердились: впереди – танки. Но не ведали панфиловцы, с какой армадой им выпало сразиться…

На оборонительных линиях 16–й армии, на позициях панфиловской дивизии предгрозовая тишина. Двухнедельная пауза позади. Немцы ещё с утра ударили по 30–й армии генерала Лелюшенко.

Полночь. В типографии газеты «Правда» печатали очередной номер: «На Волоколамском направлении части Рокоссовского укрепляют занятые ими позиции». Значит, это и о четвертой роте…

День прожит в подготовке к завтрашнему сражению. Спят солдаты.

На картах по другую сторону фронта штабисты уже нанесли стрелы и стрелки. Одна из них нацелена на Дубосеково. Утро следующего показало, что по флангам дивизии и были нанесены особенно сильные и жестокие удары. В боевом приказе И.В. Панфилова говорилось, что противник сосредоточил для удара несколько дивизий. Сегодня мы знаем, какая это была огромная сила – две танковые и две пехотные.

Несколько десятков метров обороны одного из взводов у никому ещё в стране не известного разъезда. Мы гордимся солдатским подвигом клочковцев. Они не дрогнули перед пятьюдесятью танками. Но не только в этом исторический смысл боя. Двадцать восемь человек не просто проявили чудо стойкости и бесстрашия.

Несколько часов боя у Дубосеково дали возможность другим частям дивизии успеть занять оборону на неожиданно в тот день возникавших опасных для Москвы направлениях. Благодаря героизму защитников Москвы Волоколамское шоссе осталось за нами. Фашисты не смогли оседлать его и воспользоваться наиболее вероятным и удобным местом прорыва к столице.

8. Утро…

И вот наступило то самое утро…

Из боевого донесения 1075–го полка в штаб дивизии: «Противник возобновляет свое активное наступление».

Из воспоминаний старшины и секретаря парторганизации четвертой роты Филиппа Трофимовича Дживаги: «К восьми утра все солдаты уже поели, даже чайку попили. Я доложил об этом командиру роты капитану Гундиловичу. Тут же, в землянке, у него сидел политрук Клочков…

Проверил капитан, как расставлены все семь коммунистов и пятьдесят шесть комсомольцев роты, как с боеприпасами обстоит дело.

– Ты в охранение, Вася? – спросил Гундилович Клочкова.

– Туда.

– Что–то долго молчат фашисты. Пора бы им начинать…

В эту самую минуту гитлеровцы и ударили. Первый снаряд…»

Началось! Политрук Клочков спешит к передовому охранению.

Из дневника Гальдера: «Фельдмаршал фон Бок лично руководит ходом сражения под Москвой со своего передового командного пункта. Его энергия гонит войска вперед…»

Генерал Панфилов всем сердцем своим с теми, кто на передовой. Командир 1075–го полка И.В. Капров вспоминает, что утром комдив позвонил к нему на КП и поинтересовался, как подготовлены к обороне, и в том числе у Дубосеково, вспомнил Клочкова и ещё нескольких бойцов по фамилиям.

Из сообщений Совинформбюро: «В течение 16 ноября наши войска вели бой с противником на всех фронтах… Наши части отбили ряд ожесточенных атак немецко–фашистских войск. В ходе боев противнику нанесен большой урон в живой силе и вооружении».

Из воспоминаний Г.К. Жукова: «Немецко–фашистские войска нанесли мощный удар в районе Волоколамска… Враг, не считаясь с потерями, лез напролом, стремясь любой ценой прорваться к Москве своими танковыми клиньями».

Из воспоминаний К.К. Рокоссовского: «Сразу определилось направление главного удара в полосе нашей армии. Это был левый фланг – район Волоколамска, обороняемый 316–й дивизией и курсантским полком.

Атака началась при поддержке сильного артиллерийского и минометного огня и налетом бомбардировочной авиации. Самолеты, встав в круг, пикировали один за другим, с воем сбрасывали бомбы на позиции нашей пехоты и артиллерии.

Спустя некоторое время на нас ринулись танки, сопровождаемые густыми цепями автоматчиков. Они действовали группами по 15–20 машин. Всю эту картину мы с Лобачевым наблюдали с НП командира 316–й дивизии генерала Панфилова.

Танки лезли напролом… До десятка уже горело или начинало дымиться… Автоматчики, сопровождающие танки, попав под наш огонь, залегли. Некоторым танкам всё же удалось добраться до окопов. Там шел жаркий бой…»

Но вернемся в ранние часы наступившего дня. Клочков, как мы знаем, шел к Дубосеково. И есть свидетельство самой последней встречи с политруком. Оно вошло в книгу А. Кривицкого «Подмосковный караул».

«Мухамедьяров был последним, кто видел Клочкова перед тем, как отважный политрук пришел в окоп, чтобы разделить судьбу и славу двадцати восьми гвардейцев.

Мухамедьяров шел из штаба полка на КП четвертой роты. Шел кустарником. Только что противник отбомбил наш передний край. Можно было проскочить в промежутке между новой заварушкой. Панфилов предупредил: «Немцы будут лезть на Дубосеково изо всех сил. Надо посмотреть, что и как у Гундиловича». Вдали показался человек. Глаза у Мухамедьярова острые. Он признал Клочкова, окликнул его. Они сошлись.

– Куда? – спросил Мухамедьяров.

– Да там командир взвода тяжело ранен, – Клочков кивнул головой направо. – Ну, мы решили с Гундиловичем, надо мне пойти. Там, видно, сегодня несладко будет.

– Правильно решили, – сказал Мухамедьяров. – Ну, Клочков, иди!»

Не стану рассказывать о деталях этого сражения. Оно хорошо, в мельчайших подробностях известно благодаря книгам А. Кривицкого. Напомню лишь главное.

Политрук пришел в Дубосеково, когда бой был в разгаре. Накатилась первая волна атакующих – рота автоматчиков, уверенных в победе. Отбили!.. Семьдесят трупов осталось у окопов.

Вторая волна – танки! Пока – только двадцать. Политрук пошутил: «Меньше чем по одному на брата». Нашелся предатель. Не сговариваясь, его расстреляли. Танки шли напролом. Четырнадцать из них подбито…

И снова атакующий вал – тридцать вражеских машин. Вот тут и раздался воодушевляющий призыв политрука: «Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва».

Кончаются боеприпасы. Горят ещё около десяти стальных громадин, обороняющихся всё меньше. Уже нет противотанковых ружей. Отбиваются гранатами. Свою последнюю связку бросает под траки Клочков… Он смертельно ранен.

Всего несколько часов, выигранных у врага, но каких поистине драгоценных часов для обороны Москвы отсчитала история 16 ноября у разъезда Дубосеково!..

Нам известны последние слова истекающего кровью ротного политрука коммуниста Василия Георгиевича Клочкова. Так их запомнил Иван Натаров и перед кончиной в госпитале передал нам, потомкам:

– Помираем, брат… Когда–нибудь вспомнят о нас…

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Продолжение подвига

В Алма–Ате ждали писем с фронта. Нина Георгиевна надеялась, была уверена, что отгонят фашистов от Москвы – и Василий найдет время написать, как всегда подробно и заботливо. А как тяжело ждать!.. Вот и сегодня почтальон, прошел мимо.

Сорван последний листочек ноября на календаре. Наступил декабрь. Враг под Москвой остановлен, враг отступает! На фотографиях в газетах – брошенная гитлеровцами техника: танки, автомобили, повозки, пушки – на дорогах, в кюветах, в снегу…

О подвиге у Дубосеково страна узнала не сразу. Ожесточенные бои продолжались, кипели жаркие схватки на новых рубежах.

Первым написал о беспримерном подвиге командир четвертой роты Гундилович. Его донесение в штаб батальона идет по инстанции – в полк, в политотдел дивизии.

Политотдел отправляет в Москву информацию, которая попадает в «Красную звезду». Её главный редактор дает боевое задание Кривицкому…

Но первой из всех других о Клочкове и его роте сообщила в декабре дивизионная газета. Она подвела итог ноябрьским боям и назвала фамилии геройски погибших воинов, среди которых и Василий Клочков. Невелика статья П. Клыкова, но с какой твердой уверенностью в ней сказано: «В истории Великой Отечественной войны их имена займут почетное место героических защитников святыни русского народа – родной Москвы».

Затем появляется очерк Александра Кривицкого.

В Алма–Ате в ЦК комсомола республики вызван писатель Леонид Жариков. Ему передают срочно собранный и небольшой пока ещё материал о Василии Клочкове и просят написать хотя бы краткую брошюру. Повесть Леонида Жарикова опубликована в 1942 году– это первая попытка создать образ Клочкова.

1. Извещение

Семья тоже узнала о Дубосеково не сразу. И вот пришло то письмо… Нина Георгиевна рассказала о нём так:

– Долго не было от него писем. Я ужасно волновалась. Пошла в военкомат узнать, не знают ли они чего. Там меня успокаивали, а когда пришла домой, почтальон принес мне письмо в синем конверте. Ох как я напугалась. От него–то я получала маленькие треугольнички и открытки, а в этом я сразу почувствовала недоброе. Но была надежда, что из госпиталя…

Это письмо хранится в Центральном архиве ВЛКСМ: «1075 стрелковый полк, 6 дек. 1941 г. № 6/1241. Извещение. Ваш муж Клочков Василий Георгиевич, уроженец… (пропуск в тексте. – В.О.), 1911 года рождения в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявил геройство и мужество, был убит 16 ноября 1941 года…»

Через несколько дней в Алма–Ату пришло второе письмо. По законам фронтового братства – заботливое, участливое к семье друга–героя, исполненное любви, гордости и верной памяти. Заканчивалось оно так:

«…Пусть будет единственным утешением в вашей тяжкой утрате то, что Родина никогда не забудет героических подвигов Василия Георгиевича, его имя войдет в историю лучших людей, погибших, защищая Родину, от фашистской сволочи. Командир подразделения Гундилович П.М. 10.12.41».

Письма с фронта, от панфиловцев, всё шли и шли:

«Уважаемая Нина Георгиевна! Вам – боевой подруге Героя Великой Отечественной войны Клочкова Василия Георгиевича – бойцы, командиры и политработники 1075–го стрелкового полка, где служил Ваш муж, шлют свой пламенный гвардейский привет.

Вместе с Вами, дорогая Нина Георгиевна, мы разделяем скорбь по поводу преждевременной смерти Вашего мужа и нашего боевого товарища, светлый образ которого навеки останется в наших сердцах. Весь многомиллионный советский народ никогда не забудет 28 героев, самоотверженно защищавших Москву от орд немецких захватчиков. Душой этих героев и их командиром был Василий Георгиевич Клочков.

…Тяжела наша утрата, но за каждую каплю священной для нас крови фашистские изверги заплатят потоками своей грязной крови, они уже расплачиваются за свои злодеяния, но это только начало. Мы беспощадны, и ни один немецкий оккупант не уйдет живым с нашей земли.

Страна чтит своих героев. Беспримерные подвиги В.Г. Клочкова и его соратников советский парод навеки сохранит в своей памяти и впишет в историю Великой Отечественной войны. Ещё ранее за героические подвиги под с. Федосьино Осташевского района Московской области, в период октябрьского наступления Гитлера на Москву, В.Г. Клочков был награжден орденом Красного Знамени. Теперь же он представлен к высшей правительственной награде – ордену Ленина с присвоением звания Героя Советского Союза.

Уважаемая Нина Георгиевна, сообщите нам, как Вы живете, как воспитываете ребенка и в чем Вы нуждаетесь. Если можете, пришлите нам фотокарточки Василия Георгиевича, хотя бы на время, чтобы мы могли снять с них копии. Просим Вас в дальнейшем поддерживать с нами письменную связь. Простите, что в тяжелых условиях боевой обстановки мы не смогли написать Вам раньше.

Будьте здоровы. Желаем Вам всего наилучшего.

Командир полка полковник Капров. Военком полка бат. комиссар Мухамедьяров. 27 января 1942 года».

16 ноября погиб В.Г. Клочков. 17 ноября 316–я стрелковая дивизия переименована в 8–ю гвардейскую и награждена орденом Красного Знамени. На другой день, 18 ноября 1941 года, погиб генерал Панфилов. Вскоре 8–й гвардейской присваивается его имя.

На место погибших встают живые. Панфиловцы переходят в наступление, идут дальше на запад.

В день, когда был обнародован Указ о присвоении двадцати восьми участникам сражения у Дубосеково звания Героя Советского Союза, в дивизии прошли митинги. Гвардейцы клялись быть верными завету Героев, клялись, сжимая в руках ещё не остывшее оружие, – митинги шли на передовой.

2. Второй орден

Что же было с ротой дальше, после гибели её политрука? Ещё продолжались оборонительные бои под Москвой, как выпали новые испытания на стойкость. В одном из документов, который я нашел в архивных фондах штаба фронта, содержится важное свидетельство.

Сразу после 16 ноября рота попала в окружение. Двадцать четыре вражеских танка сомкнули бронированное кольцо. Но семь танков подбито, уничтожено до ста пятидесяти вражеских пехотинцев. Рота, хотя в ней к концу боя осталось всего тринадцать человек, позиций не сдала. Вместе со всеми отважно дрался и новый политрук – Александр Иванович Астахов.

На какое–то время архивные папки полка с тогдашними донесениями, приказами, сводками, различными отчетами становятся заметно тоньше. Не иначе сказываются грозные сражения в обороне – это последние недели ноября. Тут не до делопроизводства, не до бумаг… Архивы чутко отразили то, что происходило на передовых. Затем различные документы начинают поступать нормально.

И тогда–то я и нахожу в них несколько раз фамилию Клочкова. Мы узнаем сейчас, как важна эта находка. Но по порядку…

В 1965 году газета «Советская торговля» – вскользь, без каких–либо ссылок на документы – сообщила, что политрук В.Г. Клочков был награжден двумя орденами Красного Знамени и что первый из них – награда за боевые подвиги ещё и на Северо–Западном фронте. Ветераны дивизии дружно засомневались. Сложным путем, не сразу, но всё же разыскиваю автора заметки. Он растерян: «Кто–то мне рассказал, но я не перепроверял…»

Пришлось перепроверять самому. Обращаюсь в отдел наград Президиума Верховного Совета. Оттуда официальное письмо, смысл которого таков: да, политрук Клочков награжден двумя орденами Красного Знамени, однако никакими другими сведениями мы не располагаем…

Обращаюсь в архив Министерства обороны. Ответ: «Сведений о награждении В.Г. Клочкова двумя орденами Красного Знамени не имеется».

Однако в архиве загорелись, упорно ищут. И вот через год присылают мне копию наградного листа. Правда, не на первый орден, а на звание Героя. Зато там, в надлежащей графе, значится: «Награжден двумя орденами Красного Знамени». По телефону мне говорят: «Приезжайте. Поиск, вероятно, возможен».

Приехал в Подольск, где размещен архив. Перебираю несколько дней лист за листом многочисленные папки с наградными делами, поступавшие в штабы армии и фронта.

«Дело № 247». Тысячи фамилий людей из самых разных частей, воевавших в составе 16–й армии. Бумаги вперемежку. Никакой системы. Но вот всё чаще 8–я гвардейская…

Нашел! «Наградной лист на Василия Георгиевича Клочкова, политрука 4–й стрелковой роты 1075 с.п.». Представляется к ордену Красного Знамени. Сообщение газеты откорректировано, но частично – представление к награде было, но совсем не за бои на Северо–Западном фронте. А загадки остаются. О них и пойдет речь.

Все данные на Клочкова перепечатаны на машинке. Лишь одна, замечаю, приписка от руки и чернилами – «убит». Выглядит эта приписка так, будто сделана позже. И действительно, почему не сразу внесено в документ сообщение о гибели?..

Ответ вроде бы напрашивается один: оформление награды началось ещё до смерти. Теперь надо попытаться выяснить: за что он, этот орден? Пришлось анализировать факты и в пользу версии, что это – за бой 16 ноября, за Дубосеково, но разве не может быть, что за предшествующие схватки?..

Ответ, разумеется, надо искать под рубрикой, которая поименована «Краткое изложение личного боевого подвига». Вчитываюсь и несказанно удивляюсь. Здесь всё написано точь–в–точь как формулировалось в приказе от 7 ноября о первом ордене. О том, что Клочков погиб, – ни слова. Дубосеково тоже не упомянуто.

Не скрою, растерялся. Вдруг это копия, дубликат первого наградного листа? Но нет, не дубликат. В некоторых графах текст изменен. Смотрю даты, чтобы узнать, когда же оформлялся документ – до Дубосеково или позже? Командир дивизии Ревякин и военком Егоров подписывают его 30 ноября – на четырнадцатый день после гибели политрука. Рокоссовский и Лобанов – 23 декабря. А когда Капров и Мухамедьяров? – что явилось бы основным для ответа. Но под их подписями дата какой–либо специальной графой не предусмотрена, и, они её, понятно, не ставят.

Надо бы выяснить, когда же они, в полку, писали первичное представление? Прикидываю для страховки самый малый срок – по крайней мере за день–другой до того, как попало оно на стол Ревякину и Егорову. В штабе дивизии оно, пожалуй, тоже могло пролежать как минимум два дня. Значит, по моему разумению, мысль о второй награде пришла примерно 25–26 ноября, но возможно, что и на пять – десять дней раньше.

Почему же всё–таки там не отмечено Дубосеково, если думать, что орден за этот бой? Рассуждаю так: ведь именно в это время был наиболее мощный напор немцев – полк отступал. Штаб полка даже попал в окружение, был ранен Капров… До наградных ли дел в такие дни?

Вопросов, как видим, остается немало. Но что же удалось, как твердо кажется мне, установить бесспорно? Во первых, этот наградной лист – не повторение первого. Недаром чуть позже, когда готовили ходатайство к званию Героя, командиры и полка, и дивизии, и армии посчитали необходимым сообщить о двух орденах Это второе.

Ну а как быть с версией, что орден – констатация боевых заслуг, накопившихся после первой награды, ещё при жизни? Верю в это свое предчувствие. Вспомним, сколько выпало на долю Клочкова… Вот только, как думаю, подготовка наградного листа по не зависящим от штабистов причинам затянулась…

Однако не забудем, что найдено пока лишь представление к награде. А было ли оно утверждено? Было. В архиве я обнаружил и приказ командующего фронтом Г.К. Жукова от 17 января 1942 года. В нём фамилии ста сорока четырех панфиловцев. И есть фамилия Клочкова. Между прочим, и тут против неё карандашная пометка – «Убит 16. 11. 41г. »

В любом случае теперь ясно, что Василий Клочков ещё до присвоения звания Героя был дважды награжден. Фронтовики знают высокую цену ордену Красного Знамени, да ещё заслуженному в самые первые месяцы воины.

3. Рота в боях…

Дивизия шла на запад. Воины помнили клятву верности павшим у стен Москвы. Можно рассказать немало о том, как дивизия, полк, батальон и рота Клочкова хранили боевые традиции. Но используем лишь два факта.

Из боевого донесения в штаб дивизии за 2 февраля 1942 года «Подразделение Гундиловича смело ворвалось в расположение противника, освободив деревни Трюхово, Бородино…»

Лето 1944–го. Дивизионные газетчики подготовили подборку материалов под рубрикой «На Берлин!». Дивизия в это время освобождала Прибалтику. Но ведь успех на каждом рубеже приближал день победы, конец войны, воодушевлял воинов.

Как же ждал Василий Клочков этого часа! Его родная рота – об этом и напечатано в газете – свято хранит славные традиции своих павших соратников. Вот небольшое извлечение из этого опубликованного тогда очерка.

«Красная Армия готовится нанести новый сокрушительный удар по немецким войскам на подступах к Прибалтике.

…Ротой командует гвардии капитан Зачиняев. Героическая рота выходит на исходный для наступления рубеж… Здесь наиболее укрепленный район… Проволочные заграждения из трех усиленных заборов… Спирали Бруно. Перед заграждениями немцы создали густые минные поля, разбросав среди мин замаскированные ампулы с горючей жидкостью…

Но никакие укрепления не помогли врагу Ничто не устояло перед стремительным натиском бойцов героической роты. Рота прорвала первую линию обороны противника и открыла ворота для широкого нашего наступления».

Наступил 1945 год. «Думаю побывать в Берлине. Уж больно хочется побывать там, где Гитлеру напишут эпитафию: «Собаке – собачья смерть». Напомню, что это слова Василия Клочкова из его писем домой в 1941 году.

Он прошептал перед смертью: «Когда–нибудь вспомнят о нас…» Он не тщился прослыть пророком. Мы знаем его скромность. Он верил в свой народ, знал, что честно воевавший солдат не будет забыт. Родина сказала о нём, о его собратьях по подвигу, о всех двадцати миллионах своих сыновей и дочерей, не доживших до светлых дней мира: «Никто не забыт и ничто не забыто».

«И за будущее дочки ухожу я на войну». Знал бы он, как живет страна, каких вершин она достигла… Спокойно будущее его дочери, спокойно живет и трудится советский народ, во имя свободы и счастья которого отдал он свою жизнь.

Как–то в очень скорбные для меня минуты я услышал от одной старой женщины просветляющие слова:

– Помер человек… А не кончится он в жизни–то живущих никогда, если поминать его…

4. Наши дни

Синодское, где родился и прожил до 1921 года Клочков. Как и в далекие дни его детства, течет здесь речушка с забавным именем Терешка, свидетельница мальчишеских похождений.

Здесь он окончил два класс.а Школа в 1918–м наследовала церковноприходский домик. Сейчас в колхозе – новое здание десятилетки.

Первые коммунисты и комсомольцы села организовали драмкружок, ставили спектакли, читали лекции в бывшем складе и сетовали, что недостает керосина. А недавно колхоз построил прекрасный большой клуб с библиотекой, с комнатами и залами для кружковых занятий.

В 1920 году сгорел дом Клочковых. Черепицу погорельцам давали на штуки. Сегодня в колхозе–миллионере новая больница, аптека, кафе «Терешка», универмаг, фермы, мастерские, дома для колхозников – с водопроводом и газом… Сто тысяч рублей израсходовано на благоустройство села в прошлой пятилетке.

Чтут в Синодском Клочкова. Ему воздвигнут памятник. Его имя носит пионерская дружина. В школе отличнейший музей с ценнейшими документами. По доброй инициативе школьников каждый День Победы в селе устраивается торжественное шествие со знаменами, цветами, венками. Митинг, клятва юных, песни. «Памяти павших будем достойны» – девиз этого шествия.

Василием Георгиевичем Клочковым не просто гордятся. «Хлеборобы бригады Д.М. Зеленова зачислили его в состав своего коллектива, решили выполнять за него производственное задание. Земледельцы досрочно выполнили пятилетку по зерну…» – рассказывает старшая сестра Героя – Таисия Георгиевна.

Угловский и Локтевский районы на Алтае, Саратов, Мокшан и Пенза, Вольск. И для них Василий Клочков – земляк, родной человек, воспитанник. В этих краях он формировался как комсомолец и коммунист, начал приобщаться к армии. Школы, улицы, заводы его имени, мемориальные доски, экспозиции в музеях, публикации в местных газетах, поиск краеведов. Помнят о нём, чтут его!

Алма–Ата. Красив в столице Казахстана и всегда многолюден большой парк в центре города, носящий имя двадцати восьми панфиловцев. Здесь – талантливо выполненный мемориал Славы, подле которого горит Вечный огонь. В городе проходят слеты ветеранов дивизии. В поиске новых биографических данных о героях участвуют ученые и журналисты. Есть здесь школа имени Клочкова. В Алма–Ате живет, немало своих сил отдавая военно–патриотическому воспитанию молодежи, Нина Георгиевна Клочкова.

Армия. Политрук Клочков и сейчас в её рядах. Есть на это специальный приказ министра обороны. Политрук навечно зачислен в состав четвертой роты, по–прежнему гвардейской, но давно уже мотострелковой. В воинской части – музей с диорамой «Бой у Дубосеково».

Москва. Свою благодарную память москвичи выразили в мемориальном комплексе, поднявшемся на поле Дубосеково. На века здесь застыли фигуры воинов, словно бы проросшие из земли, которую они защитили.

Каждый день к священному огню у Кремлевской стены устремляется в скорбном молчании неисчислимый людской поток…

Воистину так: никто не забыт и ничто не забыто!