* * *

Максим уже более пяти суток отбывал наказание в штрафном изоляторе (ШИЗО), так как демонстративно, в присутствии осужденных, отказался выходить на работу.

Администрация колонии не была удивлена дерзостью этого парня, который бросил лопату и отказался работать.

Максим за свои полтора года успел сменить три зоны, в которых он зарекомендовал себя только с отрицательной стороны. Его переводили из одной тюрьмы в другую, надеясь сломать, но пока ничего не получалось.

Зона, куда он в этот раз попал, именовалась среди осужденных как «красная», то есть в ней власть над осужденными держали «общественники», или, как еще их называла администрация, «лица, осознавшие содеянное и вставшие на путь исправления». Таких, как эта, в Воркуте было всего две. Остальные жили по обычным воровским законам.

Зона была рабочей, и каждый день десятки заключенных отправлялись в забой добывать уголь. И случай с Максимом был первым за последние полгода, когда зэк отказывался работать. Раньше там процветали воровские законы, но с приходом нового начальника, жизнь резко изменилась. Кого-то из «отрицаловки» удалось сломать, кого-то перевести в другие колонии. Ходили слухи, что отдельных заключенных просто убили, списали как погибших в забое от взрывов метана.

Никто не проверял достоверность этих слухов. Зона числилась благополучной, и комиссии туда не приезжали.

И вдруг серьезное ЧП! Отказ от работы, и кого — заключенного, который осужден по первому разу. Был бы вор, а здесь — неведомо кто.

Маркова, закованного в наручники, привели в кабинет начальника колонии.

За большим столом, покрытым зеленым сукном, сидел громадного роста полковник внутренней службы. Марков представился, как требуют правила внутреннего распорядка, и, не моргая, уставился на начальника.

— Ты кто по жизни? — спросил полковник. — Вор или ненормальный? Ты не понимаешь, что никто тебе не позволит здесь возродить воровские законы? У нас нет воров и никогда не будет! Ты меня понял? Здесь я хозяин, и я решаю, как будут жить осужденные. Если встанешь у меня на пути, раздавлю, как муху. Еще никто не пытался здесь устанавливать свои порядки! Не получится и у тебя! Ты просто исчезнешь, и никто не будет заниматься твоей смертью. Ну, умер, ну с кем не бывает на Севере. Заболел и умер! Ты видел кладбище? Там лежат воры покруче тебя. Ты по сравнению с ними — просто сявка. Видишь, они лежат, а я живу, и жить буду, даже когда и ты будешь там лежать.

Он нажал кнопку на столе и за спиной Маркова появился конвой.

— Десять суток штрафного изолятора для начала, — скомандовал полковник.

Максима повели через плац, на котором уже полчаса мерзли заключенные, ожидавшие ночную проверку.

Было ужасно холодно. Если в средней полосе еще стояли теплые осенние деньки, то здесь уже лежал снег и сильный северный ветер хозяйничал на бескрайних просторах тундры.

Камера штрафного изолятора представляла собой небольшую комнату размером три на три метра. Окон не было, поэтому определить время суток совершенно невозможно. Расписание заключенного в штрафном изоляторе очень отличалось от остальных. Подъем в шесть утра. Нары поднимаются и пристегиваются к стене. Весь день, как правило, заключенный проводит стоя, пол и стены выложены специальным образом — из них торчат острые камни, не позволяющие штрафнику облокотиться о стену или сесть на пол. В камере поддерживается положительная температура, не превышающая четырех градусов. Питание состоит из кружки воды и двухсот граммов черствого хлеба, которую дают раз в день. Вырваться из штрафного изолятора практически невозможно. За всю историю лагеря из этого изолятора не было даже попытки побега. Отбывший в штрафном изоляторе заключенный терял в весе не менее десяти килограммов, и многие после освобождения едва передвигались от истощения.

Когда они подошли к камере, Максим попытался что-то сказать одному из сопровождавших прапорщиков. Однако тот, развернувшись, изо всех сил ударил его дубинкой по голове. Бесчувственного Маркова затащили в камеру и заперли дверь.

* * *

Марков пришел в себя от холода, словно тиски сжавшего его тело. Он попытался приподняться с пола, но одежда примерзла к полу. Кое-как освободившись, он поднялся на ноги. Голова гудела, а лицо покрылось коркой засохшей крови.

«Ну что, Марков! Ты мог такое подумать еще год назад? — начал беседу с собой Максим, осматривая пол и стены. — Тюрьма — это большая жизненная школа, но ее, наверное, лучше проходить заочно. Здесь «красная» зона, и администрация шутить не будет. Если бы таких, как ты, было много, то проще разбросать вас по разным зонам, а так как ты один, они просто забьют тебя, как мамонта. Списать одного им ничего не стоит. А это значит, что нужно быть хитрее их и постараться перебраться, по крайней мере, в другую зону, где режим послабее, иначе здесь просто убьют».

Чтобы как-то согреться, он стал ходить по камере, однако уже через пять минут понял, что у него подворачиваются ноги. Камни, торчавшие из пола, не позволяли двигаться. Было темно, и чувство холода вновь стало сковывать его. Максим сел на пол и попытался сжаться в калачик, но камни, словно противотанковые ежи, впились в его тело. Он поднялся и, держась за стенку, спотыкаясь, стал ходить.

Сильно болела голова, и Марков временами чувствовал, как к горлу подкатывают комки тошноты.

«Сотрясение! Суки! — прошептал арестант. — Сразу видно, служат давно, оборзели окончательно. Фашисты!»

Приступ тошноты погнал его в угол, к параше.

Рвота была обильной, и Максиму казалось, что его организм выворачивается наизнанку. Обессилев, он присел у параши, но уже через три минуты был вынужден подняться. Попытался прислониться к стене, но и это не принесло облегчения уставшему и замершему телу.

Максим потерял счет времени и, кое-как передвигаясь по камере, чтобы не замерзнуть, пытался угадать, день или вечер? А может, утро? Нет, явно не день! Если бы был день, ему бы принесли поесть, а раз не несут — значит не день. Единственным его желанием было вытянуться на жестком топчане. Он никогда так не мечтал об этом!

Боль в теле стала постоянной, голова почти не соображала, лишь в отдельные моменты спазмы в желудке возвращали его к действительности, и он снова и снова мечтал о топчане.

Иногда ему казалось, что время остановилось, и он сходит с ума. Ни одного звука в камеру не просачивалось. Ему слышались какие-то команды, крики, стоны, Максим прислушивался, но кроме глухой тишины ничего не слышал.

Неожиданно он отчетливо услышал шаги. Дверь камеры открылась, и на пороге оказался молоденький солдат в форме внутренних войск. Раздалась команда, и Максим повернулся лицом к стене. Солдат стал отпирать замок, которым была пристегнута койка.

Замок как будто замерз и не открывался, и солдат стал чертыхаться на русском и татарском языках, ковыряя скважину.

— Земляк, ты случайно не из Казани? — обрадовался Максим. — Я из Казани, на улице Достоевского жил.

— Прекратить разговоры! — строго произнес солдат. — Разговаривать не положено!

Наконец, его усилия увенчались успехом. Топчан упал со страшным грохотом, но для Максима это был самый желанный звук в мире.

Солдат направился к двери и как бы мимоходом шепнул:

— Я из Казани! Оттуда и призывался. Скоро на дембель!

Максим не ожидал такой откровенности и был страшно удивлен и обрадован. Пока он переваривал сказанное, солдат уже закрыл за собой дверь.

* * *

Светлана приехала в Воркуту через месяц после того, как получила известие от Максима. Город встретил ее метелью и небывалым для этого времени года холодом. Пока она ловила такси, чтобы добраться до гостиницы, успела сильно озябнуть. Ее модное демисезонное пальто было явно не по погоде, холодный ветер пронизывал его насквозь.

Центральная гостиница города ничем не отличалась от обычной провинциальной гостиницы. Светлана на месяц сняла однокомнатный номер, чем вызвала удивление у персонала. В это время было мало приезжих, и гостиницы стояли полупустыми.

На следующий день с утра казанская гостья была уже в административном корпусе колонии и пыталась договориться о свидании с Марковым. Заместитель начальника по режиму принял ее в своем кабинете.

— Проходите, — любезно пригласил он, — присаживайтесь. Что вас, такую красивую, привело на другой конец света?

Его цепкий взгляд бесцеремонно осматривал ее.

— Я хотела бы обратиться к вам с большой просьбой о предоставлении мне краткосрочного свидания с заключенным Марковым Максимом. Я являюсь его гражданской женой и приехала из Казани.

— Не могу этого сделать по следующим причинам, — сразу отрезал он. — Во-первых, заключенный Марков в настоящее время за нарушение режима находится в штрафном изоляторе и выйдет оттуда не раньше чем через два дня. Во-вторых, ваш брак с ним не узаконен, и вы по документам являетесь для него абсолютно посторонним человеком, даже не родственником. А в-третьих, срок для свидания еще не подошел. С момента его прибытия в колонию прошло менее трех месяцев, а согласно действующему положению свидание может быть предоставлено не ранее трех месяцев с момента прибытия заключенного в учреждение.

— Может, существуют какие-то исключения? — тихо попросила Света и посмотрела подполковнику в глаза.

Тот внимательно посмотрел на нее, пригладил волосы и вновь изучающе глянул.

— Исключение, как подсказывает нам жизнь, бывает в каждом правиле. Главное, как его найти! Вы меня, думаю, понимаете? Все зависит оттого, кто его хочет найти, я или вы? Кстати, вы где остановились? У родственников или в гостинице? Я надеюсь, что сегодняшний вечер у вас свободен, и мы могли бы обговорить кое-какие вопросы и совместно поискать исключения? Мне бы не хотелось, чтобы вы уехали из Воркуты просто так, не встретившись со своим гражданским мужем!

Светлана понимала намеки подполковника. Ей было омерзительно даже думать об этом, но других вариантов не было.

Вечером в ее номер постучали. Открыв дверь, она увидела на пороге подполковника с бутылкой шампанского в одной руке и коробкой конфет в другой.

— Извините, что поздно! Служба! — подтянулся подполковник и без приглашения вошел.

Он обнял Светлану и грубо повалил ее на кровать. Жадно целуя, он одной рукой срывал платье, а другой крепко прижимал к себе.

— Позвольте, я сама разденусь, — задохнулась от тошноты Светлана, — а вам я посоветую принять душ. Может быть, там вы немного успокоитесь?

Он вышел из ванной минут через пятнадцать. Светлана ждала его в постели.

Подполковник ушел часа через два. Прощаясь, он захватил с собой непочатую бутылку и коробку с конфетами.

— До завтра! — попрощался он и скрылся за дверью.

* * *

Светлана прорыдала всю ночь. К утру мысли о Максиме постепенно вытеснили пережитое унижение. Светлана направилась в ванную, долго и старательно отмывалась.

Сидя перед зеркалом, она приводила себя в порядок, когда ей позвонил Семенов — тот самый подполковник.

— Привет! Как дела? Я тебе вчера обещал организовать свидание с твоим Марковым, так вот, готовься! Он, конечно, по закону должен быть лишен свиданий, но ты оказалась сильнее закона! Приезжай сегодня к двум. Предупреждаю сразу, свидание не больше трех часов. Пропуск тебя будет ждать на входе, дежурный его заполнит. Не забудь паспорт!

Положив трубку, Светлана заплакала от внезапного счастья.

«Не обманул! Видно, есть еще совесть! Интересно, сколько женщин через него прошло? Бог ему судья!»

Мысль о том, что она сегодня увидит Максима, придала ей силы. Взглянув на часы, Светлана торопливо оделась — ей еще надо купить все для него.

Она выпорхнула из номера, как бабочка, и, не обращая внимания на холодный ветер, побежала по магазинам.

* * *

Комната для свиданий представляла собой небольшое помещение без окон. Под потолком горела лампочка, ее тусклый свет не позволял разглядеть даже это небольшое помещение. В центре стоял грубо сколоченный стол и два табурета — все намертво привинчено к полу.

Перед входом женщина-контролер тщательно проверила продукты и личные вещи Светланы и, убедившись в отсутствии запрещенных предметов, пропустила ее.

В полутьме Светлана выложила продукты на стол, присела и стала ждать. Максима привели только через пятнадцать минут — эти минуты были вечностью!

Он вошел в дверь и остановился у порога — она его не узнала! Перед ней был абсолютно изможденный человек. С лицом серого цвета, еле стоящий от слабости. Только улыбка была до боли родной!

— Здравствуй! Не узнаешь? Богатым буду! — улыбался Максим.

Светлана заплакала и бросилась к нему.

Они долго стояли, обнимаясь и целуя друг друга. Губы Светланы, не переставая, шептали его имя и слова любви.

Максим присел и принялся за еду. Он ел с такой жадностью, что Светлане стало страшно и неудобно наблюдать за ним.

Его выпустили из штрафного изолятора буквально два дня назад, и он никак не мог наесться — заключенных кормили сухим картофелем и полусгнившими овощами. Из-за нехватки витаминов у многих стали кровоточить десны и выпадать зубы.

Перехватив ее взгляд, Максим тихо произнес:

— Извини, наверное, выгляжу, как свинья, но такой вкуснятины не ел ни разу в жизни! В штрафном изоляторе мне снилось жареное мясо и пирожки с картошкой, и вдруг — ты! Спасибо! Извини, поем.

Светлана вышла из комнаты и через минуту вернулась с двумя железными кружками с кипятком. Она заварила чай, и Максим с наслаждением прихлебывал еду горячим чаем.

— Слушай, меня сейчас конвоировал наш земляк из Казани. Мы с ним встречаемся уже второй раз. Я наводил справки, и, представь себе, он действительно из Казани и через полгода ему на дембель. Зовут Мустафин Шамиль, он призывался Советским военкоматом. У меня есть одна идея, и если она прокатит, он мне здорово поможет. Найди его семью в Казани, посмотри, как они живут, может, договоримся с ним, он мне свободу, а мы ему — квартиру матери.

Здесь уже было такое, когда солдаты выводили заключенных из зоны. Не сидеть же мне здесь весь срок? В любом случае весь срок не просидишь — администрация убьет или сам себя прикончишь.

— Максим, ничего не говори, я поняла. Все сделаю, как скажешь. Это, наверное, единственный выход. Я остановилась в гостинице, но завтра же улечу в Казань и займусь этим делом. Ты плохо выглядишь, надо поторопиться. Прошу тебя, не вставай в позу, кому это надо? Иначе они больше свидания не дадут. Потерпи, наконец, попробуй попасть в больницу, отлежись там, пока я все решу. А там видно будет!

Время пролетело незаметно.

Дверь открылась, и в проеме возникла фигура солдата с малиновыми погонами.

Максим встал и, заложив руки за спину, молча направился на выход.

— Солдат, — неожиданно окликнула Светлана. — А вы, правда, из Казани? А на какой улице живете?

— На Журналистов. Недалеко от Химико-технологического института, в частном секторе, — ответил солдат и с любопытством посмотрел на женщину. — Будете в Казани, кланяйтесь городу. Я люблю Казань.

Максим вышел, за ним последовал солдат. Светлана убрала крошки со стола и, открыв противоположенную дверь, пошла вдоль коридора на выход.

На следующий день она вылетела рейсом на Ленинград, а оттуда — в Казань.

* * *

Светлана вышла из трамвая пятого маршрута и, пройдя с десяток метров, свернула на улицу Журналистов. Несмотря на холод, улица была многолюдной. Мимо то и дело пробегали студенты, спешившие на лекции. В конце улицы, в районе молокозавода еще оставался островок частного сектора, состоявший из нескольких десятков деревянных домов. В одном из них до призыва и жил Шамиль Мустафин.

Светлана без труда нашла его дом. Домом это строение и назвать трудно — его вид действовал угнетающе, потемневшие и сгнившие от времени доски, которыми обшита избушка, местами представляли собой настоящую труху. В небольшом саду росли три яблони и несколько вишен. На заборе из поломанного штакетника висели серые тряпки.

Светлана осторожно постучала в окно и прошла к двери. Дверь открыла невысокая старушка. На голове ее был платок, а на ногах — большие резиновые галоши.

— Простите меня, — спросила Светлана, — Шамиль Мустафин здесь живет?

Ей утвердительно кивнули и приоткрыли дверь, робко приглашая войти.

Бабушка Шамиля предложила ей сесть. Стул был старым, не раз ремонтированным и от веса Светланы скрипел.

— Давайте чая? — предложила бабушка.

Света, чтобы не обидеть, согласилась. Пожилая хозяйка налила чай, пододвинула к гостье вазочку с вишневым вареньем, и уже через минуту-другую они разговорились.

Бабушка рассказала о своем внуке, который остался сиротой три года назад. Кроме Шамиля, она воспитывала его сестру, которая на три года младше брата. Сейчас она учится в торговом техникуме.

Светлана постепенно перешла к жилищным условиям.

Вот уже лет десять их семья стоит в очереди на улучшение жилищных условий, но за все это время их очередь не продвинулась, они по-прежнему сто тридцать вторые.

Пока они говорили, с учебы вернулась сестра Шамиля и присоединилась к чаепитию.

— Я пришла к вам со своей проблемой. Моя проблема тесно связана с вашей. Я вот здесь без вас разговаривала с бабушкой и от нее узнала, что за десять лет ваша очередь даже не продвинулась. И, судя по всему, в ближайшие десять лет изменений не предвидится. У меня есть квартира, я могу ее вам отдать за услугу, которую может оказать мне Шамиль. Я знаю, что он в армии, и ему осталось служить полгода. Не буду скрывать — это связано с риском. Но если он выведет из тюрьмы одного человека, квартира ваша! Если узнают — ему грозит до полутора лет дисциплинарного батальона. Это в том случае, если узнают. Я хочу это сделать так, чтобы никто об этом не знал. Теперь решайте, квартира в обмен на человека. Не смотрите на меня так, этот человек не убийца и не насильник. Он хороший, просто запутался в жизни.

Предложение Светланы ничуть не смутило и даже обрадовало Мустафиных.

— А что, я его постараюсь уговорить, — сказала сестра Фая. — Такого шанса у нас больше не будет. Да и ты, бабушка, хоть немного поживешь в человеческих условиях.

Светлана пригласила Фаю прокатиться к ней и посмотреть квартиру. Та, накинув пальто, не раздумывая пошла с ней.

Увидев квартиру, девушка потеряла дар речи. Роскошь квартиры ее подавляла, она только переводила взгляд с одной вещи на другую.

— Это все может стать вашим, если твой брат просто поможет, — сказала Светлана. — Самим вам будет трудно заработать на такую квартиру и на все эти вещи. Рассчитывать на государство, как видите, не приходится. Можно в этой очереди стоять до смерти, и так и не получить квартиру. Если бы Шамиль согласился, я бы сразу прописала тебя и бабушку. Если хочешь — можешь поехать со мной в Воркуту и поговорить с ним. Билет я тебе куплю.

Обсудив все подробно, они решили ехать через неделю.

Фая ушла, а Светлана, приготовив чай, присела за стол.

«Было бы здорово, если бы все получилось!»

Оставался последний нерешенный вопрос — как достать Максиму новый паспорт. Ведь в случае удачи он не может вечно скрываться, жить без документов.

Она тут же встала и направилась к телефону. По памяти набрав номер, стала ждать.

— Вера, привет! Извини, что давно не звонила, если честно — не было времени. Ты сама-то как? Нормально? Это хорошо! Я вспомнила, что ты мне рассказывала о своей подруге, которая работает паспортисткой в вашем ЖЭУ, она еще работает? Это хорошо! Помнишь, ты мне рассказывала, что она сделала кому-то новый паспорт и убрала в нем штамп об алиментах? Как ты думаешь, с ней можно договориться о такой услуге? Да, прекрасно понимаю, я готова заплатить. Заранее спасибо! Целую!

Светлана положила трубку. «Ну, теперь остается ждать!»

* * *

Она встретилась с паспортисткой в небольшом кафе. Представилась ей и сразу перешла к делу.

— Понимаете, Анна Федосеевна, мне нужен новый паспорт. Вернее, не мне, а моему хорошему другу. Я все понимаю, что это очень сложно, но я готова заплатить любые деньги. Мне он необходим! У меня надежда только на вас и ни на кого больше, — просила Света.

— Это, конечно, странная просьба. Ко мне еще с этим никто не обращался. Вы, милочка, догадываетесь, чем может обернуться для меня это дело? Тюрьмой! А я в тюрьму ой как не хочу! Поэтому даже не знаю, что вам ответить. Мне надо хорошо подумать. Давайте встретимся завтра здесь же. Принесите две фотографии на всякий случай, может, я и соглашусь оказать вам эту услугу.

День пробежал совсем незаметно, и на следующий день в оговоренное время Светлана сидела в кафе и мелкими глоточками потягивала кофе. Напиток было плохим, но другого здесь не подавали.

Анна Федосеевна пришла вовремя.

— Здравствуйте, фотографии принесли? Давайте оговорим цену. Моя услуга будет стоить полторы тысячи рублей. Вы согласны? На меньшую сумму не согласна я. Ничего не поделаешь, риск того стоит! Вообще, милочка, у вас имеются такие деньги? — спросила она Светлану и, получив утвердительный ответ, попросила передать ей пятьсот рублей в качестве аванса.

Светлана открыла сумочку и достала двадцать купюр по двадцать пять рублей.

Анна Федосеевна взяла деньги и, не пересчитывая, сунула их в карман.

— Завтра в семнадцать часов я буду ждать вас здесь же, — произнесла она и, поднявшись, стремительно направилась к выходу.

На другой день Светлана с нетерпением ждала паспортистку. Было уже пятнадцать минут шестого, но она все не появлялась. Когда часы показали половину шестого, Светлана собралась уходить. И уже в дверях лицом к лицу столкнулась с Анной Федосеевной.

Та без слов протянула конверт. В конверте был паспорт!

Света, не помня себя от радости, открыла сумку, достала очередной конверт и протянула своей благодетельнице. Та быстро сунула его в сумку, и они молча разошлись, словно и не знали друг друга.

Отойдя подальше, счастливая женщина открыла сумочку и достала конверт. Вытащив паспорт, она принялась тщательно его изучать. По новому паспорту теперь Марков был Семеновичем, и звали его Игорь Борисович. Национальность — еврей. Паспорт был подлинным, а это очень важно для их дальнейших планов.

* * *

Светлана прилетела в Воркуту вместе с сестренкой Мустафина. Они на такси добрались из аэропорта в город и остановились уже в известной Светлане гостинице «Центральная». Постояльцев было мало, и девушки без всякого труда разместились в достаточно приличных номерах.

Фая сразу стала звонить в воинскую часть, чтобы узнать, как туда добраться. Получив разъяснения от дежурного по части, она вышла из гостиницы и отправилась к брату.

Шамиль был свободен и встретил сестру у ворот КПП. Узнав о ее приезде, он отпросился у командира роты, и они поехали в город.

— Шамиль! Я приехала, чтобы обсудить с тобой одну очень важную проблему. Бабушке уже за восемьдесят, и сколько она проживет, знает только Аллах. Дом может развалиться в любое время, а новой квартиры нам с тобой не видать, как собственных ушей. Недавно я встретила одну женщину, которая готова отдать свою трехкомнатную, но для этого тебе необходимо вывести одного из заключенных. Я понимаю, что предлагаю, но другого выхода нет, если мы хотим жить как люди, а не в нашей хибаре. Потом ее можно будет разменять, и у каждого из нас будет по квартире. Я интересовалась, сколько тебе могут за это дать. Если говорить, что друзья этого заключенного взяли нас с бабушкой в заложники и угрожали убить, то дадут от силы год или два. Конечно, сидеть придется тебе, а не мне, и поэтому тебе решать, стоит игра свеч или нет.

Предложение сестры было для Шамиля ошеломляющим, он даже не знал, что ответить. Он понимал сестру и соглашался с ее доводами, но совершить такое ему не позволяла совесть.

— Я не готов пока обсуждать этот вопрос, — ответил Шамиль, — ты сама-то понимаешь, что мне предлагаешь? Тебе нужна квартира, а я сяду?! А где гарантия, что нас не обманут? Ты веришь этой женщине? А я вот не верю! Как она нашла вас? Ты хоть задавала себе этот вопрос? А вдруг это провокация?

Фая заплакала. Шамиль остановился и стал вытирать ей слезы солдатской рукавицей.

— Шамиль, давай зайдем в гостиницу, и ты сам поговоришь с ней. Я в отличие от тебя ей верю. Она ведь любит этого человека! И готова отдать все за него! В конце концов, если его задержат, это уже их проблемы! Ты можешь сказать, что он тебя заставил под угрозой ножа. Что я тебя уговариваю? Может, тебе лучше всю свою жизнь жить в этой развалюхе? Я больше приставать не буду! Хочешь — живи! А я не хочу. Она в любой момент похоронит меня вместе с бабушкой! Подумай! Бабушка прожила там всю жизнь, мама с папой прожили и не заработали себе квартиры! Ты уверен, что сам заработаешь? Лично я не заработаю! И мне до конца века жить в этой конуре. Я ведь не предлагаю тебе кого-то убить!

За таким разговором они пришли в гостиницу. Войдя в номер, Шамиль снял шинель и сел на стул у окна. Фая вышла и минут через пять вернулась со Светланой.

Он сразу узнал эту красивую женщину. И сразу понял, о каком заключенном идет речь. Этот заключенный не вызывал у него никакой симпатии, больше того, он считал его отпетым преступником, по которому всегда будет плакать тюрьма.

— Фая, ты рассказала брату? — спросила Светлана. — Если он согласен, то я готова обсудить все детали.

Фая кивнула, давая понять Светлане, что предварительно переговорила.

Светлана вновь в мельчайших подробностях рассказала Шамилю обо всех нюансах задуманного. Он внимательно слушал и, когда та закончила, спросил:

— Скажите мне честно, за что осужден этот человек? От этого зависит многое.

— Я понимаю, что вас беспокоит. Он осужден за оказание физического сопротивления работникам милиции и за сбыт краденого имущества. Марков не убийца и не насильник, он случайно попал, каждый может оказаться в таком положении. Если вы согласны, я завтра вылетаю в Казань и приступаю к переоформлению квартиры.

Мне, собственно, безразлично на кого переоформлять — на Фаю или бабушку. Наверное, будет лучше, если оформлю на бабушку. По-моему, у нее не такая фамилия, как у вас, и это не вызовет лишних вопросов! — закончила Светлана.

После ее слов повисла тишина. Была так тихо, что все слышали, как в холле пробили напольные часы. Никто из присутствующих не хотел говорить.

Пауза прервалась всхлипами Фаи:

— Шамиль, ну решайся ради Бога! Это единственный наш шанс.

— На сколько лет потянет эта афера? — спросил Шамиль Светлану. — Провести пять-шесть лет в дисциплинарном батальоне я бы не хотел. Там режим намного строже, чем на зоне.

Светлана, предвидя вопрос, достала из кармана книжечку, на который было написано «Уголовный кодекс СССР» и, открыв ее на нужной странице, процитировала статью. Согласно ей, Шамилю грозило не больше трех лет.

— Если утверждать, что это было совершено под страхом расправы над вами или вашими родственниками, то, я думаю, этот срок можно скостить до года, — пояснила Светлана. — А может, все это пройти и совсем незамеченным. Просто надо выбрать подходящий момент, пургу и так далее, чтобы на снегу не осталось никаких следов. Если переодеть Маркова, то собака след не возьмет, и для администрации так и останется загадкой, куда пропал осужденный. Скажи, Шамиль, у вас бегут заключенные зимой, в метель и стужу?

Шамиль вновь задумался, прикидывая возможные варианты развития событий, и через минуту, тяжело выдохнув, произнес:

— Я согласен. При условии передачи квартиры бабушке. Мне нужно получить весточку от нее, что она прописалась. Вместе с Фаей. Когда получу, тогда и сделаю, — подытожил тяжелый разговор Шамиль.

Светлана предложила им отметить это в ресторане, но Шамиль, сославшись на отсутствие времени, поехал в часть.

На завтра Светлана с Фаей вылетели в Казань.

* * *

Жизнь моя после назначения заместителем начальника управления уголовного розыска претерпела значительные изменения. Я, как и предвидела жена, практически не вылезал из командировок, а дома приходилось бывать лишь наездами. По всему чувствовалось, что в семье назревает скандал. И он произошел. Разумеется, после моей очередной командировки.

Придя домой, я увидел, что наша квартира практически пуста. В шкафу, который сиротливо стоял в углу нашей комнаты, кроме моей одежды, ничего не было. Я впервые в своей жизни одиноко сидел за столом. Стал обзванивать всех своих родственников в надежде найти семью где-нибудь в гостях. Но список таял, а ни жены, ни дочери ни у кого не было.

Пришлось набрать ее родителей. Они сказали, что мои уже неделю живут у них. Тесть стал выговаривать, что я из-за работы забросил семью, воспитание дочери, а жена просто устала от вечного моего отсутствия.

Мне было крайне неприятно выслушивать это, хотя я прекрасно знал, что тесть прав. Разговаривая с ним, я вспомнил свою мать, которая всю войну прождала моего отца с фронта и ни разу его не укорила своим ожиданием.

Да, сейчас, конечно, не война. Но сейчас у меня другая война, хотя и невидимая. Война с преступностью, в которой тоже гибнут хорошие, добрые люди. И я солдат на этой войне, и должен защищать людей.

Было очень жаль, что тесть, прошедший всю войну, не понимает меня. С другой стороны, он отец, и как отец хочет счастья дочери. Мои частые отлучки лишают ее этого счастья. Как поступить мне — я не знал. Я попросил пригласить ее к телефону, но она отказалась разговаривать.

Я прекрасно знал психологию моей жены, которая была уверена, что с мужчиной всегда можно договориться и добиться любых уступок, лишь когда он чувствует свою вину перед ней.

Я не стал настаивать и положил трубку.

— Ну, что будем делать? — спросил я сам себя и, выложив из сумки командировочные вещи, стал одеваться.

Оделся и вышел на улицу. Зима и пронизывающий ветер сделали улицы пустынными. Листвы на деревьях давно не было, и в сумерках вечера они напоминали тощих людей с протянутыми к небу руками. Словно просили тепла и солнца.

Подняв воротник и стараясь укрыться от ветра, я шел. Не знал, куда иду, зачем. Мне было плохо одному в моем доме. Там всегда жила любовь и радость, и вдруг поселилась разлука.

Я впервые в жизни испытывал это чувство, чувство одиночества. В какой-то момент мне вдруг так захотелось броситься за ними, что я остановился, решая, как поступить, — ехать за ними или махнуть на все и ждать, куда вывезет кривая.

Мне была понятна эта минутная слабость, и я знал, что это пройдет, надо только потерпеть. Но в тот момент было так нестерпимо больно, что жена, самый близкий мой человек, отказалась меня понять. Я готов был завыть, закричать!

Прошла минута-другая, боль стала потихоньку отходить. Что делать — я по-прежнему не знал и, увидев горящую вывеску, зашел в ресторан «Акчарлак».

* * *

Меня обслужили быстро, и я, выпив рюмку водки, по привычке оперативника осмотрел посетителей ресторана. Народу было немного, и я увидел, что за столиком в дальнем конце зала сидела Светлана.

Она была в красивом синем платье, оно прекрасно подчеркивало ее белую шею, высокую грудь и великолепные волосы. Почувствовав на себе взгляд, она обернулась, заметила меня и кивком поздоровалась. Я хотел было подсесть к ее столику, но тут увидел, как к ней подходит девушка.

Говорили он недолго, и, быстро распрощавшись, девушка направилась к выходу.

Проводив ее взглядом, я поднялся и пошел к Светлане.

— Позволите присоединиться?

— Пожалуйста, рада видеть тебя, Абрамов!

Официант перенес с моего стола водку и закуску. Я предложил выпить за неожиданную встречу в этот холодный зимний вечер. Мы чокнулись и выпили. Водка обожгла мне горло и теплом растеклась внутри. Вдруг мне стало так хорошо, будто ничего и не произошло.

— Давай выпьем еще по одной? — предложил я и стал наливать ей вино.

Мы выпили и принялись за закуску. Беседа текла так естественно и благодушно, что мне вдруг захотелось сделать для нее что-то очень хорошее.

В ресторане заиграла музыка, и я пригласил Светлану на танец. Мы медленно кружились по залу, и я, как в юности, стал терять чувство реальности. Запах ее тела и духов кружили мне голову, она о чем-то говорила, но я плохо слышал ее. Возникшая во мне страсть нарастала неудержимо.

Нам обоим было ясно, что годы безвозвратно разлучили нас, но чувство неразделенной любви вновь вспыхнуло во мне с огромной силой.

— Хочешь, я спою для тебя? — спросил я ее.

— Не нужно, ты ведь не работаешь певцом? Как люди расценят это? Завтра тебе будет стыдно, — стала отговаривать Света.

Я подошел к музыкантам и спросил у них разрешения. Один из них снял гитару и протянул мне.

Я пел о любви, о дорогах, которые развели двух людей, о времени, которое не смогло стереть и уничтожить эту любовь.

Когда песня закончилась, я сел за стол и посмотрел на Светлану, желая понять, что она чувствует. Ее глаза были полны слез. Она поблагодарила меня за песню и стала собираться. Я проводил ее до выхода и, лишь когда она села в такси, вернулся в зал.

Она ушла, а вместе с ней исчезло и мое романтическое настроение. Чувство одиночества вновь овладело мной и я, расплатившись, направился на выход.

* * *

Максим спал, ему снился родной дом и покойная мать. Мать была такой молодой, что он, как ни старался вспомнить, когда он видел ее такой, так и не вспомнил. Разбудило его прикосновение чьей-то холодной руки. Максим открыл глаза и увидел парня, приложившего палец к губам.

— Слушай сюда. Тебя ждут в каптерке, надо поговорить. Пошли.

Максим осторожно встал и пошел вслед за ним. Парень остановился перед каптеркой и постучал условным стуком. Дверь открылась, и они один за другим протиснулись в приоткрытую кем-то дверь.

В каптерке, усевшись на разбросанные матрасы, сидели трое заключенных. Максим видел их впервые и не знал, кто и за что позвал его на этот сходняк.

— Какое у тебя погоняло? — спросил один.

— Шило.

— Шило, кто ты по жизни? Смотрю на тебя, вроде бы, не мужик, но и не вор, это точно. Я про такого вора не слышал.

— Я не знаю, кто ты и кто твои друзья. И что здесь происходит? Что вам надо от меня? — спросил Максим.

— Ты фильтруй базар и не быкуй, не на профсоюзном собрании! Здесь авторитетные люди, и они хотят знать, кто ты по жизни? Вор или черт! Здесь «красная» зона, и каждый второй здесь или мужик, или пидар-общественник. Нас здесь осталось мало, и нам не надо, чтобы нас здесь заколбасили. Слышали от братвы, что ты бросил лопату и, судя по твоим делам, ты сиделец с понятиями. За понятия уважаем.

— Если я уважаемый сиделец, то почему я стою, а вы сидите? Выходит, я ниже вас? Не люблю и не уважаю тех, кто не уважает меня, — с вызовом сказал Максим.

— Я — Могила, если ты вор, то должен знать это погоняло, — ответил старший. — По его команде парень, сидевший на одном из матрасов, тут же соскочил и предложил Максиму присесть.

Максим присел.

Кто-то протянул ему пачку сигарет и предложил перекурить, но Максим отказался.

— Кто тебя знает в нашем мире, и кто за тебя может вписаться? — спросил Могила.

— За меня может вписаться настоящий вор. Его погоняло — Резаный. Я с ним чалился на больничке в Казани. Пробейте его по своим каналам. Именно он и назвал меня Шилом.

— Шато Резаный — вор авторитетный и всем известный. Он не будет подтягивать себе фраеров. Если ты не гонишь пургу, то наш человек. Резаный с разным фуфлом связываться не будет. А если вписывается за кого-то, то это по правилам и законам. Пока мы тебя не пробьем, встречаться больше не будем! Могу посоветовать — лишний раз в трубу не лезь. Здесь менты только и мечтают задушить нас, и твоя бравада здесь не канает. Тебе повезло, что не забили, как мамонта. Ты видел, сколько крестов на кладбище? Все они хотели что-то кому-то доказать, а теперь лежат в мерзлой земле и молчат. Ты тоже мог пополнить их ряды, но, видно, Бог помиловал. Ладно, Шило, бывай! — напоследок сказал Могила, и они по одному, словно привидения, растворились в коридорах здания.

Максим вернулся в свой отряд и лег. «Правильно я себя вел? — думал он. — Может, стоило косить под простого мужика, вкалывать, давать норму и ждать звонка. Выйти на волю с чистой совестью, а потом устроиться на завод слесарем. И пахать, пахать?…» Улыбка расплылась по его лицу.

Но было не до смеха, Марков прекрасно понимал, что малейший прокол равносилен смерти. Его не пощадят ни те, ни другие, но азарт делал свое дело, и Максим решил идти до конца.

* * *

Светлана занималась переоформлением квартиры, доставшейся от матери Максима. Ей понадобилось много времени для сбора всевозможных справок. И если бы не старые связи бывшего мужа, этот процесс мог бы затянуться на годы. Она знала, что это дело хлопотное, и, не стесняясь, раздавала взятки чиновникам. Взятки, в конце концов, и решили всю проблему. Семья Мустафиных вскоре въехала в квартиру матери Максима.

Бабушка была так счастлива, что все не могла поверить, что квартира теперь ее.

— Света, всю оставшуюся жизнь буду молиться за тебя! Видно, сам Аллах послал тебя нам, — твердила она.

Светлана забрала кое-какие вещи, напоминавшие ей о матери Максима, а вся остальная мебель была безвозмездно передана Мустафиным.

Вечером она зашла к ним в гости. Встретила ее Фая и без всяких слов потянула в зал, где уже стоял накрытый стол и ждала бабушка. Когда они расселись, Фая сбегала на кухню и принесла бутылку шампанского. Они весело выпили за новоселье. Бабушка, никогда не знавшая вкуса шампанского, на радостях тоже пригубила.

Посидев с полчасика, Светлана попросила Фаю написать записку брату. Фая прошла в соседнюю комнату и стала писать.

«Дорогой мой Шамиль! Вот уже второй день мы с бабушкой живем в новой квартире, которую оформила на бабушку эта добрая женщина. Мы счастливы и хотели бы поделиться этим счастьем с тобой. Шамиль, ты бы только видел, как вела себя бабушка, после того как впервые помылась в ванной, сколько у нее было радости! Мне жалко, что ты этого не видел. Помимо квартиры, эта женщина отдала нам всю мебель, которая была в квартире. Мебель вся импортная, новая, поэтому нам не надо ничего покупать. Сейчас, когда я пишу тебе, бабушка сидит за столом, пьет чай и смотрит цветной телевизор. Он нам тоже достался бесплатно. Мы счастливы с бабушкой и ждем твоего возвращения. Фая».

Написав, она передала бумагу Светлане.

— Фая! Я завтра лечу в Воркуту и встречусь с Шамилем. Будьте дома, чтобы он мог убедиться, что я сдержала свое слово. Я позвоню. Было бы хорошо, чтобы с ним поговорила бабушка. Пусть услышит ее голос! — попросила Светлана.

Девушка в ответ кивнула, и они разошлись, чтобы больше никогда не встретиться.

* * *

Светлана собрала все свои личные вещи, их оказалось не много, все уместилось в двух кожаных чемоданах. В большой спортивной сумке лежали вещи Максима, его паспорт, пистолет, патроны и ценности. Это были те времена, когда в аэропортах не стояли металлодетекторы, и сотрудники не проверяли багаж пассажиров.

В Воркуте Света остановилась в той самой гостинице. В этот раз она оделась по сезону — в норковой шубе ей уже были не страшны холода Заполярного круга.

Немного передохнув, она направилась в администрацию колонии, где встретилась с заместителем начальника по режиму.

Тот сделал вид, что не сразу узнал ее:

— Вам кого, по какому вопросу?

— Константин Петрович, вы что, меня не узнали? — спросила Светлана.

— Ба, да это ты, Светочка! Богатой будешь, не узнал! — он встал и двинулся в ее сторону.

«Старый козел! — мысленно воскликнула Света. — Пользуется своим положением и, наверное, каждый вечер трахает жен осужденных! Привык уже! У него все женщины на одно лицо. Хорошо хоть вспомнил!»

Светлана присела на предложенный Усовым стул. Он как всегда стал разглядывать ее:

— Что вас вновь привело в наш забытый Богом город? Не ужели все тот же арестант Марков? Вы знаете, я начинаю ему завидовать! Такая женщина, как вы, бросив все дела, мчится за тысячи километров, чтобы повидаться с ним! Интересно, чем он заслужил благосклонность такой красавицы?

— Да будет вам! Неужели не видите, вы ввели меня в краску? — ответила Светлана и опустила красивые глаза. — Я к вам, Константин Петрович, опять все с той же просьбой. Помогите встретиться с Марковым? Я, понимаю, что нельзя, я все понимаю, но прошу вас, помогите! Я согласна на все, только помогите!

Однако разговора не получилось. Константина Петровича вызвали на совещание в Управление исправительно-трудовых учреждений — УИТУ — и он, извинившись, направился туда.

Однако Светлана не привыкла отступать и уже на ходу сумела договориться об обеде в ресторане.

* * *

Она вышла из администрации и направилась к воинской части, охраняющей колонию. На КПП дорогу ей преградил молоденький солдатик. У него было детское лицо, покрытое веснушками, и, если бы не пробивающиеся над верхней губой светлые усики, можно было подумать, что перед ней школьник выпускного класса.

— Извините, но в часть без пропуска нельзя, — строго сказал солдатик и для солидности поправил висевший у него на ремне штык-нож.

— А вы можете пригласить сюда Шамиля Мустафина? Он служит здесь!

Но солдатик отказался приглашать Шамиля, а вместо этого снял трубку и пригласил дежурного по части офицера.

Офицер пришел быстро и, пригласив Светлану в служебную комнату, стал ее спрашивать о причине вызова рядового Мустафина.

Выслушав ее, он поднял трубку и попросил дневального срочно найти Мустафина и направить на КПП.

Светлана ждала долго. Прошло более часа, прежде чем в дверях КПП появился Шамиль. Они поздоровались, и Светлана передала ему записку от Фаи. Он прочитал ее и тут же разорвал на кусочки. Светлане показалось, что он не ожидал этой весточки, и даже забыл о договоре.

— Шамиль, когда ты будешь в увольнении? Нам с тобой надо встретиться и окончательно все обговорить.

— У меня в воскресенье увольнительная, я могу встретиться с вами около той гостиницы, где вы в прошлый раз останавливались.

— Значит, договорились, в полдень у входа в гостиницу, — заключила Светлана.

Шамиль развернулся и направился в казарму. Он был подавлен. Светлана достала из сумки бутылку пятизвездочного армянского коньяка и передала ее дежурному офицеру:

— Спасибо вам!

Лицо офицера расплылось в улыбке — впервые ему вручали такой дорогой коньяк, да еще за такую мелочь.

Светлана пошла к автобусу. Такси в этом конце города были столь редки, что всем без исключения приходилось пользоваться только автобусом. Расстояние до остановки было большим, по укатанной машинами дороге идти приходилось медленно, а ее сапоги назывались зимними только по европейским меркам. И когда ее догнала машина и веселый голос предложил подбросить до остановки, ноги Светланы уже окоченели.

Молоденький солдат сидел за рулем большой военной машины и широко улыбался, глядя на нее. Светлана забралась в кабину, и водитель уверенно повел машину по наезженной дороге.

Они быстро добрались до остановки, автобус тоже подъехал сравнительно скоро, и Светлана уже через сорок минут грелась в гостинице.

Быстро приведя себя в порядок, она спустилась в ресторан и села за свободный столик. Заместитель начальника колонии Константин Петрович Усов с опозданием в пять минут появился в дверях ресторана. Он извинился и присел к ней.

— Ну, что будем пить и есть? — спросила его Светлана и протянула ему меню.

Взяв его, Усов принялся его изучать. Как только он положил меню, перед ними появился официант.

Усов стал заказывать закуски и салаты.

— Прошу тебя, все должно быть быстро приготовлено! У меня нет времени ждать, когда вы там все проснетесь, — сказал он официанту.

Тот быстро принес заказ, и они, разлив спиртное, выпили.

Светлана вновь обратилась к Усову со своей просьбой.

Константин Петрович по привычке завел старую песню:

— Света, я всей душой хочу помочь вам, но ваша просьба очень сложна. Марков не хочет вставать на путь исправления и постоянно нарушает режим содержания. Понимаете, своими действиями он дискредитирует проводимую администрацией политику перевоспитания осужденных и тем самым лишает себя, и такую красивую женщину, свиданий.

Светлана слушала, стараясь угадать, чего затребует он на этот раз. Ложится с ним в постель ужасно не хотелось. Она еще помнила эти грубые влажные руки и несвежее дыхание, и поэтому решила в этот раз попробовать обойтись деньгами.

Выпив больше половины бутылки, Усов заметно захмелел. Его правая рука под столом нашла колено Светланы, а его маленькие карие глаза загорелись неприятным огоньком вожделения.

Этот огонь то затухал, то загорался вновь, и от этого Светлане становилось не по себе.

— Пойдем, Света, в номер, — предложил он. — Продолжим наш разговор.

— Константин! Ты извини меня, пожалуйста, но я не готова сейчас. Ну, по женской причине.

Это признание в какой-то мере охладило пыл Константина Петровича, и он, налив еще рюмку, залпом выпил без закуски.

— Константин Петрович, — обратилась к нему Светлана, мы уже как бы давно знаем друг друга, и я надеюсь на ваше понимание. Скажите, сколько стоит организация свидания? В рублях или в долларах.

Усов посмотрел на нее помутневшим взглядом:

— Для тебя это будет в полторы тысячи рублей. Я обычно деньгами не беру. Это не Москва, и здесь многие с деньгами. Только что толку здесь от денег, если кругом на тысячи километров тундра и, кроме медведей, никого нет! Вот так и живут здесь советские миллионеры. Если ты готова к затратам, я готов предоставить тебе свидание хоть завтра утром! Но хочу предупредить, что это свидание будет не более часа, я тоже не хочу подставляться, мне с полгода служить осталось.

Светлана улыбнулась:

— Петрович, я всегда думала, что с тобой можно договориться. Ты — деловой мужик, и мне приятно с тобой общаться. Я готова хоть сейчас с тобой рассчитаться! Давай договоримся так, пятьдесят процентов сейчас, остальные — после свидания. Договорились?

Усов усмехнулся и, налив себе очередную рюмку, опрокинул ее в рот.

— Света, мы, кажется, с тобой понимаем, что говорим и что делаем? Эх, Света! Ты бы знала, как мне надоела эта чертова тундра, эти ночи по полгода! Я люблю солнце, моя родина — Краснодарский край! Там много солнца, черешни, персиков и абрикосов. Но всю свою сознательную жизнь пришлось служить на Крайнем Севере. Почему такая несправедливость? Почему одни в Москве и Ленинграде, а я всю жизнь на Севере?

Петрович все больше хмелел. Его слова становились все более критичными и жесткими. От него Светлана узнала, что администрацией колонии предпринимаются все меры по переводу зоны в разряд «красных». Что ими на днях получено негласное одобрение от руководства области не щадить никого, кто не желает подчиняться.

— Ты, Света, знаешь, что мне достаточно щелкнуть пальцем, и твой Марков исчезнет с лица земли, словно никогда и не было. Но я пока этого не сделал, потому что знал, что ты его не бросишь и еще раз приедешь сюда, и мы с тобой еще встретимся и поговорим. Видишь, я оказался прав! Ты приехала, и мы с тобой сидим в этом ресторане и говорим!

Усов потянулся за бутылкой и, увидев, что она пуста, жестом подозвал официанта.

Пока официант ходил за водкой, Светлана отсчитала деньги и молча передала их Усову. Константин Петрович, не пересчитывая, сунул их в карман форменных брюк и стал поедать уже остывшую свинину.

Несмотря на только что принесенную бутылку, Светлана уговорила Константина Петровича отправиться домой. Он не стал себя долго уговаривать и, сунув бутылку в карман, пошел на выход.

Света расплатилась и вышла вслед за ним. Она видела, как водитель Усова довел его до машины.

«Вот и все! Договорилась! — с облегчением подумала Светлана. — Пока все складывается хорошо. Как бы не сглазить!»

* * *

Максим встретился с Могилой в столовой, но прошел мимо, словно они не знакомы.

— Шило, сегодня в двадцать три жду в каптерке. Будь осторожен! — шепнул Могила.

В условное время Марков подошел к каптерке и трижды постучал. Дверь открылась, и Марков вошел внутрь.

— Слушай, Шило, — начал Могила, — я пробил тебя, и Шато Резаный подтвердил малявой, что знаком с тобой, и что он лично прицепил тебе это погоняло. Ты и вправду честный арестант, и у нас к тебе претензий нет. Сперва мы думали, что ты — красная прокладка, и через тебя кум хочет выйти на нас. Мы рады, что ошиблись! Шило, знаешь, в шестом отряде у тебя есть земляк из Казани? Он тоже наш человек и, если хочешь, можешь его увидеть сегодня здесь. Тебя позовут пацаны, приходи, не бойся.

Максим вернулся к себе. На соседней койке двое заключенных играли в карты и громко спорили. Один из них явно проигрывал, и поэтому споры с каждой минутой становились все громче.

На шум подошли старший по отряду и двое общественников.

— Вы что здесь бакланите! Порядка не знаете? — прикрикнул старший.

Они стали отбирать карты, что вызвало отчаянное сопротивление картежников. Один выхватил из-за голенища заточку и бросился на старшего. Тому удалось увернуться, и он сам врезал нападавшему. Удар пришелся в нос, и нападавший сразу упал навзничь и на некоторое время затих.

Максим оценил удар и сделал вывод, что старший явно боксер. Только у хороших спортсменов поставленный удар остается на всю жизнь.

Картежников скрутили и повели к начальнику отряда. Через минут двадцать они оба уже сидели в штрафном изоляторе.

Максим бы поражен тем, что никто из осужденных не поддержал картежников. Все зэки только молча наблюдали. Когда шум в отряде стих, Максим снял с себя робу и лег на койку. Он ждал пацанов и не заметил, как задремал.

Его разбудил уже знакомый осужденный, и Максим быстро направился за ним.

— Привет бродягам, — поприветствовал компанию Максим, проходя в каптерку.

И вдруг остановился, как вкопанный, — перед ним стоял Фролов. Тот самый Фролов, с которым он сидел в ИВС МВД РТ.

Ни слова не говоря, Максим нанес ему сильный удар в лицо, а затем стал пинать упавшего сапогами. Зэки бросились их растаскивать.

— Шило, ты что творишь? Это наш человек! Кончай беспредел! Ты что, не знаешь закона, сперва предъяви человеку предъяву, обоснуй, тогда и маши руками!

Максим хрипел и рвался из цепких рук зэка.

— Сука, — хрипел Марков, — ты еще мне протягиваешь руку, чтобы и я ссучился? Это мент, я его знаю, его надо опустить! Если вы не сделаете этого, то вы такие же суки и менты.

Могила прикрикнул, и в каптерке воцарилась тишина. Он окинул всех взглядом и произнес:

— Предъявляй, Шило, но за толковище, если что, ответишь! Ты понял, мы его считали честным арестантом? Давай, предъявляй!

Максим начал рассказывать, как он впервые встретился с Фроловым, как узнал, что он работал на ментов, как он его за это чуть не убил, и как с ним за это расправились менты.

Чем дальше рассказывал Максим, тем мрачней становилось лицо Могилы. Когда он закончил, Могила повернулся к Фролову:

— Давай, теперь твоя очередь! Что скажешь по всем пунктам? Не пытайся врать, ты знаешь, что тебя ожидает!

Фролов стал отрицать все. Голос его предательски дрожал. Когда он закончил, слово вновь взял Могила.

— Я не услышал от тебя, как менты узнали все эти тонкости, если о них знали лишь только двое, ты и Шило? Он ведь не мог на себя настучать? Говори!

Могила и двое осужденных достали заточки и уперлись ими в горло Фролова.

Тот задрожал, словно осиновый лист, и начал плакать. Слезы маленькими каплями текли по его лицу, и он грязными руками размазывал их. Он оправдывался, говорил, что вынужден был пойти на это, что ему светил большой срок.

Дальше слушать никто не стал. Двое повалили его на пол, накрыли подушкой и стали душить. Фролов отчаянно сопротивлялся, но быстро размяк. Тело его вытянулось, он несколько раз дернулся и застыл.

По указанию Могилы тело вынесли в другую комнату, где находилась печь АГФ, работающая на газе. Один из осужденных сорвал шланг подачи газа и засунул его в рот мертвому Фролову.

Второй осужденный сделал несколько движений руками трупа, как при искусственном дыхании. После чего Фролова бросили на полу, а шланг поставили на место. Все находившиеся в каптерке зэки осторожно разошлись по своим отрядам.

За стенами бараков выл ветер, ему подвывали сторожевые собаки, которые бегали на цепи по периметру зоны. На вышках мерзли вертухаи, на все лады проклинавшие погоду и по минутам считавшие время, когда придет смена.

Жизнь в колонии шла своим чередом, кто считал года, кто дни, а кто — минуты до своей свободы.

* * *

Утро началось с обысков. Сотрудники колонии с войсковым спецназом проводили повальный шмон во всех отрядах. В течение короткого времени им удалось изъять у осужденных довольно крупную сумму денег и кучу самодельных ножей и заточек.

Штрафной изолятор и помещения камерного типа были забиты до отказа. В некоторых камерах осужденных было настолько много, что приходилось спать стоя.

Максим, после того как вернулся в отряд, перепрятал имевшиеся у него деньги в более надежное место. Он сложил их в полиэтиленовый пакетик, положил в пустую консервную банку, которую вынес ночью на улицу и закопал в куче снега. Он предвидел ответные действия администрации и приготовился заранее.

Константин Петрович Усов и начальник оперативного отдела колонии были крайне встревожены этим ЧП.

Погибший Фролов считался достаточно опытным агентом и был переведен в эту колонию по личной просьбе начальника оперативного отдела. Передаваемая Фроловым информация представляла большой интерес.

О нем, о его сотрудничестве с администрацией в колонии знали лишь три человека — начальник колонии, Усов и начальник оперативного отдела. С помощью этого агента им удалось узнать, что в колонии, несмотря на жесткий режим содержания, действовала скрытая группа осужденных, придерживающаяся воровских традиций. Как сообщал агент, возглавлял группу осужденный по кличке «Могила».

Именно вчера вечером Фролов должен был встретиться со всеми участниками этой группы, и вдруг на тебе — его находят мертвым в одной из комнат соседнего блока. Судя по телесным повреждениям, его сильно избили.

Сейчас Усов и начальник оперативного отдела сидели в кабинете и ждали результатов вскрытия. Это был первый случай за последние два года, когда труп осужденного вскрывали с целью установления причины смерти. Как правило, администрацию подобные процедуры не интересовали, и врач тюремной больницы выносил заключения, не выходя из кабинета. Основными диагнозами смерти, как правило, были пневмония и острая сердечная недостаточность.

Константин Петрович достал из сейфа бутылку водки и разлил по стаканам. Открыв ящик своего стола, достал кусок колбасы и, разрезав на крупные куски, предложил коллеге выпить. Они молча выпили.

— Слушай, Семен, — заговорил Усов, — как ты думаешь, будет работать комиссия? Я думаю, что если результаты вскрытия не дадут признаков насильственной смерти, то комиссии может и не быть. Мало ли отчего мог умереть этот Фролов.

Начальник оперативного отдела Семен Цой проработал в этой колонии более десяти лет и имел достаточный опыт оперативной работы. Он удивленно посмотрел на Усова и, тщательно подбирая слова, ответил:

— Ты меня удивляешь, Усов! Я сам лично ездил в управление и просил этого человека в нашу зону. Ты понимаешь это или нет! Сейчас меня спросят, кто его здесь мог расколоть и замочить? На чем он прокололся? Что я им отвечу? Мол, не знаю, как это произошло? Ты понимаешь, что просто так это дело не замнешь?

Их разговор был прерван телефонным звонком. Цой снял трубку — звонило руководство УИТУ. Усов напрягся, стараясь расслышать разговор.

Цой выслушал, положил трубку и, смахнув со лба пот, облегченно вздохнул:

— Телесные повреждения получены при жизни и не могли привести к летальному исходу. Фролов скончался от удушья! В его легких обнаружен газ, и эксперт не исключает, что Фролов мог просто задохнуться, греясь у АГФ. Поэтому, Константин, давай напишем, что он получил телесные повреждения при жизни в результате падения на работе в забое. Надеюсь, такое объяснение избавит нас от проверки. Найди людей, которые могут подтвердить, что Фролов упал в забое и сильно разбил лицо. Свидетели за тобой, за мной — все остальное!

Константин Петрович разлил остатки водки, и они выпили за удачный расклад.

* * *

Усов зашел кабинет и с облегчением плюхнулся в кресло. «Пронесло», — радостно подумал он.

Раздался телефонный звонок, и он, сняв трубку, услышал голос Светланы:

— Как у вас дела, Константин Петрович? Что нового?

Константин Петрович вспомнил, что обещал ей устроить свидание и что уже взял аванс.

«Связался, дурачок! — про себя выругался он. — А вдруг комиссия, проверка?»

Он посоветовал женщине как можно быстрее приехать в колонию, потом он не сможет выполнить ее просьбу.

Не прошло и часа, как она была в административном здании, в кабинете Усова. Тот поднял трубку, пригласил дежурного помощника начальника колонии и дал команду доставить осужденного Маркова к нему в кабинет.

Светлана передала остатки денег и бутылку армянского коньяка. Усов открыл сейф, спрятал бутылку, подошел к Светлане и попытался ее обнять.

— Что вы делаете, Константин Петрович! — воскликнула Светлана. — А вдруг кто войдет. Я-то человек посторонний, сегодня здесь, а завтра меня нет. А вам нужны эти сплетни? Держите себя в руках.

От Усова сильно пахло водкой, и Света поняла, что он не только опохмелился, но и успел изрядно набраться.

Вошел ДПНК и доложил, что осужденный Марков доставлен. Константин Петрович вышел из кабинета и запер дверь на ключ.

Светлана, оставшись наедине с Максимом, стала выкладывать продукты. Потом достала школьную тетрадь и шариковую ручку.

Максим поцеловал ее в губы и кивком подтвердил, что все понял. «Все, что обещала, сделала. Новый паспорт есть. Я приехала с твоими вещами. Деньги и ценности со мной. Все дело в нашем земляке. С ним встречаюсь через два дня», — написала она.

Максим взял ручку и размашистым почерком написал:

«Все понял. У нас шмон. Не думаю, что он рискнет сейчас».

«Я с ним встречаюсь в воскресенье. Дальнейшая связь через него», — Максим прочитал и молча кивнул.

Светлана приготовила чай, они вдвоем уселись за стол. Им казалось, что они, как и прежде, у Светланы дома, и жизнь еще не внесла свои непоправимые коррективы в их мир.

Женщина смотрела на любимого — лицо его изменилось, черты стали грубыми и жесткими, он совсем не улыбался.

«Да, не курорт», — подумала Света.

И, словно угадав ее мысли, Марков улыбнулся привычной ей улыбкой.

— Что, стал другим? Ничего не поделаешь, Света. Здесь жизнь другая и законы злые. Не переживай, все будет нормально, — успокоил он и вновь улыбнулся.

В дверь постучали, и появился Усов. Отведенное время истекло. Света сгребла продукты в сумку и отдала Максиму.

Напоследок она потянулась поцеловать его. Максим внимательно посмотрел ей в глаза — они были полны слез.

Ему тоже до слез стало жалко ее.

Кем была для него эта женщина? Проводником в свободный мир, мир без конвоя, собак и колючей проволоки. То, что он никогда и ни за что больше не вернется в тюрьму, Максим решил давно. И сейчас, в момент расставания, может быть, впервые по-настоящему ощутил разницу в свободе и неволе. Раньше ему было почти все равно. А сейчас он понял, что все это время делал и думал неправильно, и за все счастье, которое было в его жизни, он обязан только ей, одной-единственной.

Максим видел, как за Светой закрылась дверь, но все стоял и смотрел.

— Пошел, — услышал он окрик конвоира и направился в другой, уже чуждый ему мир.

* * *

Наступило воскресенье, и Светлана с утра готовилась к встрече с Шамилем. Она еще накануне накупила кучу деликатесов и сейчас ставила на стол тарелки с копченой колбасой, окороком, сыром и рыбой. Жирный палтус так и просился в рот, но Светлана ждала Шамиля и не хотела без него прикасаться к еде.

В номере работал телевизор, шла трансляция концерта, где выступали звезды советской эстрады. Вдруг ее будто током прострелило — часы показывали десять минут первого! Она стрелой вылетела из номера и устремилась в холл гостиницы.

Спустившись, с облегчением увидела Шамиля, который, несмотря на сильный мороз, был одет в шинель.

В номере она заботливо помогла парню раздеться и пригласила к столу. То, что увидел Шамиль, он не ел даже дома, поэтому стоял и не знал, с чего начать. От смущения даже попытался отказаться, но Светлана силой потянула его к столу.

— Шамиль, давай договоримся, что ты не будешь кокетничать и будешь есть все, что на столе. Я просто хочу порадовать тебя.

Шамиль вымыл руки и присел. Светлана достала бутылку водки и предложила выпить. От рюмки солдат не отказался и выпил ее залпом. И с большим удовольствием приступил к уничтожению закуски.

Когда с едой было покончено, Светлана присела в кресло и приготовилась слушать, что скажет Шамиль.

— Я заступаю в наряд в эту среду. В мою задачу будет входить проверка внешнего периметра зоны. Вам необходимо захватить с собой гражданскую одежду и положить ее в определенном месте, которое сегодня покажу. Я передам ее в зоне, а затем, когда он переоденется, выведу его к тому же месту, где оставляли одежду. Все остальное — ваше дело. Думаю, его не хватятся до вечерней проверки, то есть до двадцати часов. В случае чего — я вас не знаю и никогда не видел. А сейчас поехали к колонии, я вам покажу место.

Светлана хотела его отблагодарить и попыталась сунуть ему тысячу рублей. Однако Шамиль от денег отказался и заявил, что его семья и так должна ей.

Светлана оделась, и они вышли из гостиницы. На улице было совсем темно.

«Вот она, полярная ночь! — вдохнула морозный воздух Светлана. — Надо спешить. Это хорошо, что все произойдет в среду. Кстати, надо купить билеты на самолет. Чем дальше мы будем от этого места к двадцати часам, тем больше шансов затеряться».

Они доехали до колонии, вышли из машины, и Шамиль показал условное место. Они обговорили время, когда Светлана должна будет ждать Максима. Шамиль пошел пешком в сторону воинской части, а Светлана поехала обратно. Ей необходимо было приобрести два билета на самолет на ближайшую среду.

Приехав в гостиницу, Светлана достала новый паспорт Максима и направилась в кассу предварительной продажи авиабилетов.

Там она уверенно протянула паспорта и попросила оформить два билета до Ленинграда. Заплатив, поинтересовалась о возможности приобретения билета из Ленинграда до Москвы. Из Воркуты до Москвы летал самолет всего два раза в неделю — во вторник и субботу, и добраться до столицы было проще через Ленинград.

Кассир оформила ей еще два билета.

* * *

Ситуация в колонии продолжала накаляться. Осужденные, недовольные действиями администрации, демонстративно отказались спускаться в забой. Многие стали отказываться от пищи, требуя освобождения товарищей, помещенных в камеры штрафного изолятора. То там, то здесь происходили стычки между активистами и блатными. Администрация была вынуждена пойти на некоторые уступки и смягчить режим.

Они вывели армейский спецназ с территории колонии и стали потихоньку освобождать осужденных из штрафного изолятора.

Максим шел в строю, впереди него шагал осужденный Казаков, который никак не мог попасть в ногу с шеренгой, и постоянно подпрыгивал, меняя ногу. Максим в очередной раз наступил ему на пятку, в результате чего Казаков споткнулся.

— Ты что, хмырь, ходить нормально разучился? — прошипел сквозь зубы Казаков, — блатуешь? Я тебе башку отобью, еще раз наступишь!

Максим не стал связываться, решив, что Казаков специально провоцирует его.

Их отряд направлялся в столовую. Перед столовой отряд остановился, и начальник побежал в здание администрации. Было очень холодно, и пронизывающий ветер свободно проникал сквозь тонкие телогрейки осужденных. Минут через пять заключенные стали роптать, а уже через десять из строя стали раздаваться выкрики протеста.

— Козлы, суки, специально морозите зэка! — неслось из строя.

Услышав недовольные крики, к столовой подтянулись свободные от наряда военнослужащие.

Максим увидел своего земляка, который условными знаками показывал ему, что надо встретиться.

Наконец-то вышел начальник отряда и дал команду заходить. Максим специально замешкался и оказался одним из последних. Пока он плелся по коридору, к нему подошел солдат и шепнул, что будет ждать завтра утром за зданием отряда. Максим кивнул. А потом уселся за стол и с двойным аппетитом принялся за тюремную еду.

Он до сих пор не мог поверить, что завтра в это время он будет далеко от колонии и больше никогда не услышит вой конвойных собак и клацанье затворов автоматов. Все в нем пело, и он с усилием делал серьезное лицо, чтобы не выдать безграничную радость.

Их вели обратно в барак, и Максим на редкость внимательно вглядывался в очертания бараков, административных корпусов, как бы запоминая этот пейзаж на всю жизнь.

Наученный горьким опытом, он не имел близких друзей в колонии, и это позволяло ему отвечать только за себя и не вписываться за других осужденных, которые часто были неправы. Это освобождало его от желания поделиться своей радостью с кем бы то ни было.

Максим верил в удачу, знал, что удача любила его, и поэтому ни на минуту не сомневался в задуманном. Он лег на койку и, закрыв глаза, погрузился в свои мысли. Но недолго ему мечталось — в помещение вошло подразделение спецназа и приступило к очередному шмону.

На пол летели вещи заключенных, вызывая глухое недовольство. Койку Максима осматривал прапорщик и двое бойцов. Прапорщик сорвал со стены фотографию Светланы и бросил на пол. Ничего не найдя в личных вещах Максима, они приступили к осмотру кровати и тумбочки соседа.

Прапорщик взглянул на Маркова и демонстративно наступил на валявшуюся фотографию.

— Гражданин прапорщик, разрешите мне поднять фотографию? — обратился к нему Максим.

— Что ты сказал, засранец? — грозно спросил прапорщик и с разворота ударил дубинкой по правому плечу.

Максим сдержался, он верил, что этот обыск был последним в его жизни.

Подняв фотографию, положил ее во внутренний карман.

Вечером, после шмона он подошел к одному из осужденных по имени Валера и попросил его подстричь. Валерий недолго торговался и согласился за десять сигарет.

Марков присел на табурет, и Валера начал осторожно поправлять его незамысловатую прическу. До зоны он работал стилистом в одном из салонов красоты в Ленинграде и очень любил свою специальность. Когда он закончил, отошел и, как бы извиняясь, развел руки в стороны — мол, сделал все, что мог, с этими короткими волосами.

Максим расплатился, отправился в туалет и побрился. За этим занятием его застал старший отряда:

— Слушай, Шило! Ты, как француз, бреешься на ночь? А может, ты собрался в ресторан или еще куда? А может, ты пидар?

— Я тебя, Василий, не задеваю, ну и ты не лезь ко мне в задницу! Где лучше педерасты, тебе лучше знать. Мне ведь с ними общаться, ты знаешь, западло. Это вам, активистам, что ни пидар, то товарищ и брат! — произнес Максим.

Старший не ожидал отпора и слегка опешил:

— Ты, Марков, фильтруй базар! Не видишь, с кем говоришь? Смотри, Шило, нагнем и опустим, и будешь спать с петухами у параши.

— А ты вот возьми сейчас, нагни и опусти! — ответил Максим — Что молчишь? Языком ты, Вася, все можешь, а по жизни ты трус. Не думал, что с тобой будет, если с тебя снимут твою красную повязку? Вот тогда мальчишки и «девчонки» натянут тебя по самое не хочу. А сейчас гони отсюда, борец с преступностью.

Старший помощник начальника отряда Василий Веселов, сплюнув через зубы и сверкнув недобрым взглядом, вышел из туалета.

За последний год его еще никто так не унижал, и он, затаив обиду, решил разобраться в ближайшее время.

Он прошел в свою маленькую комнатку и, достав лист серой бумаги, начал старательно выводить на ней шариковой ручкой:

Заместителю начальника ИТК- 10

Осужденный Веселов В.

полковнику внутренней службы

тов. Белову А.Л.

Довожу до Вашего сведения, что осужденный шестого отряда Марков Максим группирует вокруг себя осужденных, недовольных режимом колонии. При этом Марков всячески убеждает их не подчиняться начальнику отряда, саботировать работу в забое и расправляться с активистами и осужденными, вставшими на путь исправления.

Вчера Маркову, несмотря на то что он злостно нарушает дисциплину, было предоставлено краткосрочное свидание. Кто предоставил это свидание, я не знаю. После свидания Марков повел себя странным образом, чего ранее за ним не наблюдалась, а именно — постригся и побрился, словно куда-то собрался.

Марков стал раздавать свои личные вещи товарищам по отряду. Не исключаю, что Марков хочет свести счеты с жизнью или совершить побег.

Старший помощник начальника отряда №6

Перечитав написанное несколько раз и исправив ошибки, Веселов свернул лист пополам и положил в карман рабочей куртки. Завтра он передаст эту записку руководству через начальника отряда, и будет следить за развитием событий.

Только от одной мысли, что Маркову будет очень плохо, на душе Веселова стало так тепло и хорошо, что он улыбнулся.

Веселов был осужден за спекуляцию цветами. Он скупал их в ближайшем совхозе и продавал на рынке в два раза дороже. Его осудили на три года, и он, пока ждал этап, в камере избил старика старше его почти в три раза. Драка произошла из-за того, что старик стащил у него из-под подушки одну сигарету. Все были на прогулке, и в камере оставались лишь они со стариком, у которого еще и поднялась температура. За эту раскрутку ему добавили еще восемь лет.

В этой колонии Веселов находился уже пятый год и рассчитывал на досрочное освобождение по половинке. Его желание побыстрее выйти на волю заставило его записаться в активисты, и с этого момента он с неподдельным рвением исполнял свою работу.

Веселову очень нравилось чувство власти и превосходства над людьми, и он сполна упивался им. Лишь один не ломал перед ним шапку, Марков.

Его независимость раздражала Веселова. Попытка переманить Максима на свою сторону у активиста не получилась, и он решил его просто уничтожить, уничтожить в назидание другим.

В том, что Марков поддерживал Могилу, Веселов даже не сомневался, но писать об этом не стал, потому что знал, что администрации удастся сломать блатных. Он помнил кончину своего предшественника, после которого ему досталась эта повязка, — его ночью, как свинью, зарезал блатной, проигравшийся в карты Могиле.

Играли они на него или нет — следствию доказать не удалось. Блатной переехал на другую зону, а его предшественник — на местное кладбище. Помня это, Веселов не стал писать о Могиле и решил сперва разобраться с Марковым.

Веселов вышел из своей комнатки и направился в отряд. Часы на стене показывали время отбоя, однако осужденные, не обращая внимания, продолжали играть в карты. Активист и двое его помощников заставили всех прекратить игру и разойтись по местам. Веселов обошел спящих и на время остановился у койки Маркова — близящаяся расправа успокаивала его.

* * *

На улице было темно, стоял мороз под сорок, и снег скрипел под ногами осужденных. Где-то едва слышно доносилась команда конвоя. Собаки забились в будки и не высовывали носа.

Марков с нетерпением наблюдал за медленно идущими стрелками часов. Время тянулось до того медленно, что ему казалось, что оно просто остановилось. Он снова взглянул на часы и заметил, что прошла лишь минута.

К нему подошел Веселов и, не скрывая радости, сообщил, что его вызывает начальник отряда. Максиму ничего не оставалось, как направиться туда. Он подошел к двери и постучал. Начальник отряда, парень с лейтенантскими погонами, сидел за столом.

Марков представился, как положено, и посмотрел на начальника. Тот работал в колонии совсем недавно, и поэтому не знал в лицо всех своих подопечных.

— Слушайте, Марков, я хотел с вами поговорить, — начал он. — Мне как начальнику отряда не нравится ваше отношение к установленным правилам поведения и труда. Вы что, решили в одиночку воевать против государственной машины, которая специально создана для перевоспитания вам подобных? Нет, Марков, эта машина сломает вас, как сломала десятки тысяч таких, как вы, и даже не заметит этого! Я читал ваше личное дело. Вы, воспитанный в культурной семье, решили поиграть с государством и ради интереса окрасились в краску блатных. Вам, видимо, нравится эта игра, но вы забываете, что так можно и жизнь потерять. Скажите мне, зачем вам это? Объясните, и я, может, смогу понять. Молчите, ну хорошо, вечером приедет начальник колонии, и я обязательно доложу ему о вашем настроении. Он заставит вас, поверьте мне, поменять свое отношение к колонии, которая не только перевоспитывает оступившегося человека, но и наказывает его. Идите и подумайте! У вас еще есть время исправить вашу судьбу.

Марков вышел и увидел, что за ним наблюдает Веселов. Максим подошел поближе и прошептал:

— Убью, сука, если встанешь у меня на пути!

Глаза Веселова выпучились от страха. Он не сомневался, что Марков не шутит, а он для Маркова — враг номер один.

Активист решил, что два медведя в одной берлоге не живут, а поэтому или он в зоне, или Марков. Большая колония моментально стала тесной для двоих.

Для убедительности Максим провел ребром ладони по горлу и ушел.

Веселов еще долго стоял в оцепенении. В его голове, сменяя одна другую, роем неслись мысли о вариантах мести, но все они были нереальными в условиях колонии, и он направился в кабинет начальника отряда.

* * *

Марков мерил шагами локальную зону вокруг здания отряда. Холод и движение хорошо успокаивали. Вдруг его внимание привлек солдат, шедший в сторону их отряда. В руках он нес небольшой вещевой мешок. Приглядевшись, Марков узнал в солдате Шамиля и приветливо махнул рукой.

Шамиль перебросил через забор мешок и попросил как можно быстрее переодеться.

Марков схватил мешок и скрылся в здании отряда. Он появился минуты через три. На нем была теплая меховая куртка, зимние сапожки и гражданские брюки, в руках он сжимал новую пыжиковую шапку. Выйдя из калитки локальной зоны, Максим по указанию Шамиля направился в нужную сторону.

Минут через пять они оказались на тропе наряда, и Шамиль, поправив за спиной автомат, жестом указал ему, куда двигаться дальше. Максим шел по тропинке, считая шаги, которые отделяли его от свободы.

Тропинка внезапно оборвалась, и Шамиль, отстранив Маркова, достал связку ключей и открыл большой навесной замок.

— Прощай, — прошептал Шамиль.

Дальше Марков пошел один. Минуты через три забор кончился и Максим увидел Светлану, стоявшую рядом с машиной.

— Вот и все, — прошептала Светлана и крепко обняла его.

Машина резко тронулась с места и помчалась в сторону города. Минуя центр Воркуты, они гнали в аэропорт. До вылета оставалось чуть более часа, и они вполне успевали к регистрации.

Светлана расплатилась с водителем. Вдвоем они вбежали в помещение аэропорта — регистрация уже заканчивалась. Через пять минут беглецы сидели в самолете.

Моторы завелись, и летчик стал выруливать на взлетную полосу. Максим явно переживал — ему вновь казалось, что время стало резиновым, и стрелки часов на руке Светланы застыли.

— Взлетай, взлетай, — беззвучно шептали губы Максима.

Но самолет все не взлетал. Он остановился в конце полосы и замер на доли секунды, которые им обоим казались вечностью.

Наконец, взревев моторами, самолет вздрогнул и начал разбег. Максим ощутил тот момент, когда они оторвались от бетонки и устремились ввысь, туда, где за облаками была полная свобода и светило яркое солнце.

Сердце Максима разрывалось от полной свободы, и он на какой-то миг совершенно забыл о той, которая сидела рядом, и кому был обязан всей своей жизнью.

Максим повернулся к Светлане и, не скрывая счастья, на глазах пассажиров целовал и целовал ее.

* * *

Самолет приземлился в Пулкове согласно расписанию. Светлана и Максим, прихватив свои чемоданы, на такси направились на железнодорожный вокзал, где Светлана купила два билета на поезд до Еревана.

Через час они уже были в поезде и мчались на юг. Купленные в Воркуте авиабилеты Света выбросила в урну. Увидев это, Максим удивился и спросил, что это?

— Они хватятся тебя вечером. Часа через два будут знать, что я вылетела в Ленинград, а оттуда в Москву. Пусть пока поищут в Москве. Ереван — не Москва, и милиция там работает по-другому. Пока тебя не было, я через Артура вышла на его родственника Бориса Константиновича. У него есть проверенные люди, связи, и он обещал помочь, пока не прекратится розыск. Мы там распишемся, я поменяю фамилию, и тогда мы вообще с тобой исчезнем.

Заметив растерянность Максима, Светлана тихо произнесла:

— Ты не думай, если ты не захочешь со мной жить, я настаивать не буду, мы быстро разойдемся. Ты снова станешь холостым и независимым. Я не хочу мешать твоему счастью и не хочу делать то, что может не понравиться тебе.

На глазах ее заблестели слезы, и чтобы их не видел Максим, она отвернулась к окну. За окном белым покрывалом лежал снег.

— Света, прости, если чем-то обидел. Прости, прости! Я люблю тебя, и если бы ты ничего для меня не сделала, я бы все равно любил тебя! Ты единственный родной человек в этом мире, и я был бы счастлив, если бы ты захотела жить со мной! Ты даже не знаешь, как я люблю тебя! Я очень счастлив, что ты рядом, что могу касаться тебя, смотреть на тебя!

Максим говорил так искренне и пылко, что она улыбнулась, обняла его и крепко поцеловала. Еще никто так не объяснялся ей в любви, и ее сердце растаяло. А на душе Максима стало так легко от всего высказанного, что он был готов запеть в этом прокуренном вагоне.

Он вышел из купе и отправился в соседний вагон-ресторан. Купил бутылку шампанского и вернулся. Поезд все мчался и мчался, отстукивая километры свободы и любви.

Ни Светлана, ни Максим тогда не знали, что до развала могучего государства оставались считанные дни. И что уже через полгода его розыск будет практически прекращен.

* * *

Колония, из которой так тихо ушел Максим, представляла в тот момент растревоженный улей. Вечерняя поверка показала отсутствие осужденного Маркова. Его исчезновение было столь загадочным, что никто не мог понять, как он, минуя все мыслимые и немыслимые препятствия, мог покинуть территорию.

По тревоге были подняты части внутренних войск, сотрудники управления исправительно-трудовых учреждений. В колонии не осталось ни одного места, куда бы не заглянули сотрудники, но найти следы Маркова они не смогли.

Направленные на вокзал и аэропорт сотрудники УИТУ тоже не могли подтвердить, что Марков выехал за пределы города.

При осмотре его спального места, оперативники нашли записку. В ней Марков в издевательской форме писал, что решил покинуть колонию, причиной чему является то, что ему не нравится режим. Он просил передать спасибо старшему по отряду Веселову, который предложил ему помощь в организации этого побега. Что его постоянные ежедневные придирки укрепили желание бежать из колонии.

Стояла зима, полярная ночь, и в это время на побег мог решиться лишь сумасшедший — шансов выжить в тундре не было никаких.

Вернулись воинские наряды, прочесавшие все заброшенные постройки в городе, но следов Маркова не обнаружили.

О побеге было доложено областному начальству, и на следующий день в колонию прибыла солидная комиссия, куда, разумеется, вошло и милицейское руководство. Маховик розыска стал раскручиваться с небывалой скоростью. Первым, кто попал под этот молот, был Усов Константин Петрович. Комиссией было установлено, что он дважды за последнее время предоставлял Маркову краткосрочные свидания, несмотря на то что тот числился злостным нарушителем дисциплины.

Усов не стал сообщать комиссии о Светлане, так как боялся за последствия, которые могут последовать за этими признаниями. Он не мог дать ни одного вразумительного ответа на вопросы комиссии и написал рапорт об увольнении.

Второй жертвой стал начальник оперативного отдела колонии Сергей Цой, которого проверяющие обвинили в слабости оперативных позиций среди осужденных. Комиссия нашла прямую связь его неудовлетворительной работы с убийством Фролова. Цой был освобожден от занимаемой должности и переведен на работу в другую колонию.

Не оставили без внимания и начальника отряда, в сейфе которого была обнаружена записка Веселова. Члены комиссии посчитали, что он укрыл этот сигнал от руководства колонии. По результатам проверки он был уволен из органов внутренних дел.

Материалы по розыску Максима Маркова были переданы в уголовный розыск городского УВД Воркуты.

Вскоре Марков был объявлен во всесоюзный розыск, однако результатов это не принесло. Установить его местонахождение не удалось.

Прошло несколько недель, и некогда могучий Советский Союз развалился на суверенные государства. А с ним исчезла единая база разыскиваемых преступников.

Лица, так долго разыскиваемые милицией, обрели полную свободу.