Победителем Всесоюзного конкурса на лучший синтетический каучук стал в 1928 году академик Сергей Васильевич Лебедев.

Эту главу вообще-то лучше всего читать сразу после пятой, где рассказывалось об операции “Черная гевея”. Так что если вы имеете привычку читать книги через пятое на десятое, то очень может быть, что вы как раз и угадали. Когда вы прочтете эту главу, вы увидите, что между пятой и девятой главами есть нечто общее: в них рассказывается о людях, спасших свои страны от каучукового голода.

Для того чтобы вывезти из Бразилии семена каучукового дерева, достаточно было физических усилий: предприимчивости, настойчивости и риска. Для того чтобы создать первый в стране промышленный синтетический каучук, одной настойчивости было мало — нужны были интеллектуальные усилия. Это была победа не личной храбрости, а смелости ума. Это была победа таланта.

…Когда после стараний Уикхэма и британских предпринимателей в юго-восточной Азии возникли огромные каучуковые плантации, казалось, что теперь мир может быть спокоен — каучука хватит на долгие годы. Но под это временное спокойствие были подложены две мины замедленного действия. Вначале об этом никто не знал, но когда сработал детонатор времени, тогда они взорвались одна за другой, и от спокойствия не осталось и следа.

Практически все плантации натурального каучука находились в руках Англии и Голландии. Следовательно, все остальные страны, выпускающие резиновые изделия, — а таких стран десятки, — должны были покупать каучук за золото, то есть с каждой прибывающей в страну янтарной кипой каучука утекала часть золотого запаса. Ясно, что долго такое положение развитые страны терпеть не могли. И как только они решали освободиться от зависимости, срабатывал взрыватель первой мины.

Торговля каучуком велась с теми странами, с кем у Англии и Голландии были добрые отношения, но стоило им порваться, страна-покупатель оставалась без каучука. Следовательно, взрыватель второй мины автоматически срабатывал в день объявления войны.

Когда в 1914 году в Европе началась мировая война, в первый же день Германия лишилась импорта каучука. И ее танки, машины, пушки остались разутыми — без шин.

Тогда германское правительство обратилось к химикам: спасайте, нужен синтетический каучук. (Для краткости мы будем называть его просто СК.) В лабораториях СК ученые получали еще со времен Бушарда. Однако промышленный метод до войны никому создать не удавалось, хотя еще в 1912 году на VIII Международном конгрессе прикладной химии немецкий ученый К. Дуйсберг демонстрировал две автомобильные покрышки из СК.

Война 1914 года подстегнула немецких химиков. У них уже не было времени для выбора метода — нужно было внедрять то, что есть. Даже если того, что есть, было явно недостаточно для создания промышленности. Из изопрена, с которым работал еще Бушарда, а главным образом из родственного ему вещества немецкие химики получали СК, который они назвали “метил-каучук”. Процесс этот был далек от совершенства. Ну, посудите сами: в условиях войны, когда каждый день имеет огромное значение, получение СК на заводе в Леверкузене длилось целых полгода. Стоил он при этом в двадцать раз дороже натурального, а во сколько раз был хуже, так и подсчитать даже нельзя.

Шины, сделанные из него, пробегали не больше двух тысяч километров. Тогда как из натурального каучука бегали несколько десятков тысяч. Но это еще полбеды. Мало того, что эти шины годились по сроку службы в лучшем случае для детских колясок, они могли работать только в тепличных условиях. Стоило столбику ртути термометра на улице опуститься ниже пяти градусов мороза, шины выходили из строя.

Словом, из 70 тысяч машин большая часть стояла вдоль шоссе “босиком”. Чтоб как-то выйти из положения, немцы даже придумали колеса вообще без шин — надевали вместо них специальные стальные пружины. Но и на таких “протезах” можно было ездить лишь на хороших дорогах и лишь на очень небольшие расстояния.

В общем, как только война закончилась, немцы от метилкаучука сразу же отказались. Но их опыт даром не пропал, его учли химики других стран, убедившись в том, что надо искать способы получения другого СК.

И поиски велись. Велись во всем мире. Но все они ни к чему не приводили. И так продолжалось до тех пор, пока под безмятежным господством натурального каучука не взорвалась вторая мина.

Недовольство зависимостью от натурального каучука копилось исподволь. Советскому правительству, создавшему крупную индустрию, приходилось тратить большие деньги на закупку натурального каучука. Он нужен был везде: и для автомобилей, и для тракторов, и для самолетов, и для изоляции электропроводов, и для резиновой обуви, и даже для сосок. Вот видите, сколько отраслей промышленности — и все они зависели от того, захотят нам продать каучук капиталистические страны или нет. Если учесть, что большой симпатии к первой стране социализма они не питали, станет ясно, что нам надо было стремиться как можно скорее избавиться от этой зависимости. Здесь могло быть два пути-; либо найти у себя в стране каучуконосные растения, либо попытаться синтезировать каучук искусственно.

Сначала попробовали поискать. Искали довольно долго и довольно упорно. Специальные научные экспедиции прочесывали весь Советский Союз. В поисках участвовали не только специалисты, но и все желающие. И даже школьники. Конечно, искали не те деревья, которые открыли Колумб и Кондамин, — в СССР нет тропиков, и у нас гевея не может произрастать. Но ученые знали, что каучуковый сок образуется не только в гевее, но в тысячах видах растений. Даже обычный фикус, который у многих из вас стоит дома на окне, — каучуконос. Даже обычный одуванчик, который растет чуть ли не в каждом дворе, — каучуконос. Надорвите стебель, и вы увидите, как выступит на нем белый сок. В нем содержится каучук. Конечно, намного меньше, чем в гевее, так что, если вы захотите, подобно туземцам, сделать себе из этого сока галоши, то вам придется здорово потрудиться, прежде чем вы добудете нужное количество. Боюсь, что ни вашего терпения, ни одуванчиков не хватит даже на одну галошу.

Поэтому второй путь — создание СК — был признан более целесообразным.

В конце 1925 года Высший Совет Народного Хозяйства СССР (ВСНХ СССР) объявляет необычный конкурс.

Приведу его условия.

“…Искусственный каучук должен быть изготовлен в СССР из продуктов, добываемых в СССР, и представлять собой материал, после соответствующих манипуляций вполне сходный по своим свойствам с обычным, вулканизованным каучуком. Конечный продукт не должен содержать примесей природного каучука ни в коей мере…

Цена искусственного каучука не должна превышать средней мировой цены за последние пять лет…

Размер премии: 1‑я — 100.000 рублей, 2‑я — 50.000 рублей…

Срок представления образца каучука (2 кг) 1 января 1928 года”.

…Вечером 30 декабря 1927 года, за сутки до истечения назначенного срока, когда все люди готовились к встрече Нового года, на перрон Московского вокзала в Ленинграде вбежал запыхавшийся человек с небольшим деревянным ящичком под мышкой. Через несколько минут от перрона отошел поезд Ленинград — Москва, и в одном из его купе сидел еще не успевший отдышаться человек, так бережно держа на коленях деревянный ящик, словно в нем лежали драгоценности. Никто из пассажиров не знал, что внутри; единственное, что они могли увидеть, это надпись на его крышке: “Диолифин”. Это непонятное название никому ничего не говорило и, очевидно, только еще больше разжигало любопытство. Но за окном была ночь, и вскоре в купе погас свет, а наутро, когда поезд подошел к Москве, человек с ящиком так же стремительно исчез, как и появился. И пассажиры поезда, который прибыл на станцию назначения в последний день 1927 года, так и не узнали, что они были попутчиками небывалого груза. Небывалого и в Советском Союзе и во всем мире. Ибо в этом скромном деревянном ящичке лежал первый образец синтетического бутадиенового каучука — двухкилограммовая коврижка цвета липового меда с неприятным для посторонних запахом, который, однако, для его создателей был самым лучшим запахом на свете. Это был запах надежды.

1 января 1928 года, точно в срок, этот ящик был положен на стол жюри конкурса. Вместе с ним лег на стол и конверт с точно такой же надписью: “Диолифин”.

Через некоторое время жюри вскроет конверт и узнает имя того, кто скрыт за этим странным девизом. А еще через некоторое время это имя узнает вся страна. А потом и весь мир услышит о человеке, создавшем первый в СССР синтетический каучук.

Не знаю, был ли тогда кто-нибудь в жюри, кто мог вспомнить 1909 год, заседание Московского химического общества и молодого ученого, недавнего выпускника Петербургского университета Сергея Васильевича Лебедева на трибуне. Он рассказывал о том, что ему удалось провести полимеризацию бутадиена — вещества, родственного изопрену. И в заключение доклада он продемонстрировал маленький кусочек полученного им каучука. Московские химики с интересом всматривались в новый СК, они высоко оценили работу молодого химика, но серьезного значения ей как-то никто не придал. Конечно, это еще был 1909 год, эра синтетического каучука еще не наступила, химики еще не знали той лихорадки, которая вскоре охватила их всех. А главное, они еще не ведали, что этот маленький упругий кусочек, который каждый из них с любопытством мял в руках, — пришелец из будущего. Скажи им Лебедев, что из этого каучука вскоре станут делать шины, изоляцию, галоши — не поверили бы, сказали бы: зарвался молодой человек, фантазер. Да Лебедев и сам не знал этого. Может быть, где-то в душе мечтал об этом, но мечтает каждый ученый, а осуществляют свои мечты единицы.

Нет, наверное, все-таки не только мечтал, но и надеялся и ждал. Ждал подходящего момента, когда задуманную и осуществленную реакцию можно будет мобилизовать на службу промышленности. Поэтому-то, когда в конце 1925 года Лебедев узнал об объявленном конкурсе, решение созрело мгновенно.

Известный ученый, уже двадцать пять лет работающий в химии, руководитель отдела в Ленинградском университете, Лебедев создает специальную группу ученых-энтузиастов. Семь человек — пять из них его ученики — собираются в свободное время при лаборатории общей химии в Ленинградской военно-медицинской академии. Вся группа прекрасно понимает, что желание участвовать в конкурсе никак не освобождает их от основных обязанностей и что работать придется во внеурочное время — по вечерам, по воскресеньям. Это значит на два года забыть об отдыхе, о театрах, о кино, о гостях, забыть обо всем, кроме каучука. Вся группа знает, что эта работа потребует нечеловеческого напряжения сил — и физических и духовных. Два года на большое исследование — это почти ничего. А если это исследование ведется во многом впервые, ощупью, почти в потемках — это уже не почти ничего, а просто ничего. А если еще работа делается на конкурс — точно к сроку, день в день, точно по заданным условиям, пункт в пункт; если где-то рядом в других лабораториях работают другие группы таких же энтузиастов и так же настойчиво стремятся к цели; и если цель эта неизвестна, потому что каждый держит ее в секрете, и, следовательно, у кого-то она может быть и ближе и яснее и, значит, все усилия напрасны, к финишу придет первым другой, — если работа ведется в такой обстановке, то два года для нее — это вообще не срок и лучше за нее даже и не браться.

Но Лебедев и его помощники взялись за нее. Вспоминая это время, одна из участниц этой работы писала: “Сергей Васильевич всем руководил, всё направлял, вникал во все детали, каждую новую операцию он проводил сам и только после этого передавал ее помощнику. С осени 1927 года работа велась лихорадочным темпом, с большим напряжением сил. Успели ее выполнить к сроку только благодаря большому опыту Сергея Васильевича, его блестящей интуиции и его умению своим примером зажигать энтузиазмом помощников”.

Однако главная заслуга Лебедева была не в том, что он оказался прекрасным капитаном корабля дальнего плавания, как можно представить себе конкурсную группу, а в том, что еще до того, как были подняты якоря, он наметил точный курс — смело проложил верную дорогу на белой карте дальнего поиска. Перед каждым, отважившимся поднять паруса на поиски СК, открывались два пути. Первый — самый вроде бы простой. Попытаться подражать природе: сделать СК из того же вещества, из какого делает каучук природа, — из изопрена. Второй — построить СК из другого вещества, более доступного, чем изопрен. Первый путь был уже не однажды испробован учеными разных стран, и большого успеха никто из них не добился. Второй также не был целиной. Вспомните хотя бы немецкий метил-каучук. Однако в этом втором пути могло быть много параллельных тропинок, потому что многие вещества давали при полимеризации продукт со свойствами каучука.

Лебедев выбрал второй путь.

А среди всех тропинок он выбрал ту, по которой шел однажды, семнадцать лет назад, молодым и никому еще не известным ученым.

Он решил сделать каучук из бутадиена.

Но если тогда, в 1909 году, он не ставил перед собой иных задач, кроме чисто научных, то теперь он должен был думать о новых условиях, поставленных правительством. Каучук должен был быть промышленным. Это значит — дешевым, это значит — легко получаемым, из доступного сырья.

Для опытного образца цена и затраты времени роли не играют; для промышленных партий они — главное. Помните, немцы получали свой метил-каучук по шесть месяцев; чем это кончилось? Отставкой метил-каучука.

Поэтому бутадиеновый каучук теперь надо получать по-иному. Как? Вот это-то и надо было установить.

Сначала Сергей Васильевич решил получать его из нефти. Нефти в СССР много, так что сырьевая база хорошая. Но потом, попробовав, отказался от нефти.

И потерял драгоценное время.

А рисковать нельзя. Всего лишь одна ошибка могла дорого обойтись. А две — могли оказаться смертельными для работы.

Но Лебедев не допустил второго промаха. Отказавшись от нефти, как исходного сырья, он выбрал спирт.

И нащупал верную дорогу.

Спирт — доступный продукт. Его широко получали в то время в СССР из пищевых продуктов, главным образом из картофеля. Надо было только разработать способ быстрого и полного превращения его в бутадиен.

Вот на это и ушла часть отпущенного срока.

Сергей Васильевич решил использовать для этого превращения катализатор — вещество, ускоряющее и направляющее химическую реакцию в нужную сторону.

В качестве катализаторов химики применяют многие соединения, и очень важно суметь найти и угадать то единственное вещество, которое может подойти наилучшим образом.

Лебедев решил применить в качестве катализатора некоторые природные глины. Того, что он смог достать в Ленинграде, ему было мало. Поэтому даже летом, находясь в отпуске в Крыму, в Коктебеле, он занят тем, что бродит по окрестностям и собирает образцы глин. Он не просто гуляет — он внимательно смотрит под ноги. Он не просто лежит на земле, загорая, — его интересует то, на чем он лежит, ибо, может быть, он лежит как раз на том, что ищет, — на нужной ему глине. Собранные образцы Лебедев отсылает в Ленинград и каждый день нервничает, ждет ответа. Наконец он приходит: глины ведут себя в работе хорошо. Возвращается в Ленинград Лебедев, как геолог, нагруженный разными глинами.

Но, справившись с одной задачей, нужно было тут же решать другую. Нужен был еще один катализатор — для превращения бутадиена в каучук.

После некоторых колебаний Лебедев остановился на натрии — легком, светлом металле. И хотя многие были против натрия, Лебедев настаивал на своем. И настоял все-таки. И время доказало, что он был прав.

Наступила осень 1927 года. До истечения срока конкурса оставались считанные месяцы. Работа подходила к концу.

Это были очень трудные месяцы. Хотя основное направление было выбрано, и опыты показали, что выбрано оно правильно, оставалось еще много работы. И чем ближе к концу, тем больше обнаруживалось всяких недоделок, неясностей, которые нужно как можно скорее устранить, ибо время быстротечно, оно неумолимо тает, приближая последний день декабря — последний день, в который еще можно что-то поправить, доделать, дописать.

Трудность увеличивалась еще тем, что все приходилось делать самим. Сами закупали подсобные материалы, сами таскали лед с Невы. Сергей Васильевич работал и руководителем, и исполнителем, и лаборантом, и слесарем, и стеклодувом, и электромонтером. В каком невероятном темпе велась работа, вы можете догадаться по тому, что еще 30 декабря вечером она шла полным ходом.

Уже куплен билет в Москву, уже готов опытный образец и ящик для него, а работа еще не кончена.

Уже подан на московский вокзал поезд Ленинград — Москва, уже началась посадка, а Сергей Васильевич еще дописывает схему процесса. Работа ведется как на конвейере. Свои листочки Лебедев передает помощнице. Она, торопясь, переписывает их начисто. Еще двое сотрудников укладывают каучук и описание в ящик.

Все ежеминутно смотрят на часы: успеют или не успеют?

Наконец поставлена последняя точка. Последний листок уложен в ящик. Вбит последний гвоздь. Один из сотрудников, рискуя опоздать, мчится на вокзал.

И успевает.

Через несколько минут поезд увозит в Москву небольшой ящик с загадочной надписью “Диолифин” — двухлетний напряженный труд восьми энтузиастов, восьми бескорыстных ученых, детище Сергея Васильевича Лебедева.

И хотя сейчас все восемь так устали, что у них, кажется, нет никаких сил, они еще долго не расходятся, вспоминая эти промелькнувшие два года, смеются, радуются. Хотя они не знают еще, можно ли им радоваться.

Четыре месяца тянется томительное ожидание. Лишь в начале апреля становится известно: их работа признана лучшей.

Правительство приняло решение о строительстве завода СК на основе их метода.

И работа, которая казалась оконченной, начинается сначала.