Два неразрывных вопроса — «Откуда ты, Русь?» и «Какая ты теперь, Русь?» — звучат на изломах истории особенно остро. Ответов даётся много и разных, но как выбрать те, что ближе к истине? Конечно же, наука может говорить лишь о той части истины, которая постигается её научными методами. Но зато научный осмотр этой вершины айсберга можно провести вместе с читателем, раздумывая и точно взвешивая верность ответов.

Именно это мы и предлагаем в книге — попробовать увидеть, как преломляются в русском генофонде эти два неразрывных вопроса. Для большей объективности ответов, мы привлекли разные науки о человеке. Наши обширные экспедиционные обследования Русской равнины сопоставлены с другими данными генетики, антропологии, лингвистики и истории. При этом мы стремились к тому, чтобы любой читатель без специальной подготовки мог создать объёмное представление о русском генофонде и основывался при этом на комплексе последних научных данных. Впрочем, когда приходилось выбирать между «популярностью» и «точностью» изложения, авторы старались быть максимально точными. Так что книга получилась местами слишком научной, за что авторы даже не смеют просить прощения у читателя.

У книги есть ещё три особенности.

1) Во-первых, интересы авторов лежат в области геногеографии — науки, изучающей, как изменяется генофонд в географическом пространстве. Благодаря ей мы легко можем сравнить — как различается русское население на разных территориях? А также — насколько русские популяции отличаются от их соседей по Европе и Евразии? Такое сравнение мы проведём с помощью карт, которые без труда прочитает любой читатель. Именно карты послужат путеводной нитью — и в этом первая особенность книги.

2) Массив накопленных сведений велик, но, как и положено на Руси, «порядка только нет». Собирание воедино таких сведений о генофонде населения русских земель было главным условием создания этой книги — и столь же необходимым, как когда-то было собирание воедино самих этих земель. Для понимания русского генофонда нужны данные обо всех популяциях, разбросанных по его бескрайнему ареалу, обо всех русских землях. И описаны эти земли должны быть не одним, а сразу несколькими «очевидцами». Только так мы получим достоверный «портрет» русского генофонда.

Поэтому вторая особенность книги — собирание воедино не только сведений о разных землях, но и данных разных наук: генетики, антропологии и лингвистики. Каждый из разделов этих наук даёт независимые свидетельские показания об изменчивости русского генофонда. Причём каждая наука, каждый очевидец представляет целый ворох свидетельств — изменчивость множества признаков.

Для генетики — это не только традиционные «классические» маркёры (группы крови, цветовая и вкусовая «слепота», гены, ответственные за белки крови). Но и новейшие данные молекулярной генетики. Причём для полноты картины мы охватили все три типа её признаков: и наследующиеся только по материнской линии (митохондриальная ДНК), и только по отцовской линии (Y хромосома), и сразу по обеим линиям (аутосомные ДНК маркёры).

Для антропологии — это все накопленные данные и о физическом облике русского населения (соматология), и о кожных узорах на пальцах (дерматоглифика).

Для лингвистики — впервые изучено распространение десятков тысяч русских фамилий (антропонимика).

Авторы надеются, что собирание воедино свидетельств столь разных «очевидцев» позволило создать достаточно объёмный и красочный портрет русского генофонда.

Едва ли не важнейший свидетель — физическая антропология. Именно работа антропологов [Происхождение…, 1965] была первым исследованием русского генофонда, проведённым под руководством Татьяны Ивановны Алексеевой и Виктора Валерьяновича Бунака. Лишь полвека спустя генетики смогли добавить к этому свои данные. Вопросы взаимодействия антропологии и генетики были для Татьяны Ивановны столь важны, что мы вместе проводили экспедиции и семинары генетиков и антропологов. И авторы всегда будут благодарны ей за поддержку и интерес к геногеографии. Хотелось бы, чтобы и настоящее исследование, объединяющее антропологические и генетические данные, послужило её светлой памяти.

3) Третья особенность, о которой надо сразу же предупредить читателя: разные разделы книги написаны с разной степенью подробности и в разной манере изложения. Отчасти дело в том, что половина книги написана одним соавтором, а другая половина — другим: главы 2, 4, 5, 7 и Приложение написаны Е. В. Балановской; главы 3, 6, 8, 9 и 10 написаны О. П. Балановским, а в 7 главе — половина разделов написана одним соавтором, а половина — другим. Разные поколения, разный стиль изложения, разное образование (один из нас — антрополог, а другой — генетик)… Мы надеялись, что такое соавторство позволит увидеть русский генофонд с двух разных точек зрения, «бинокулярно» — в объёме, а не плоско — и соавтору разрешалось вносить свои коррективы и в «чужую» главу. Оттого порой книга напоминает записки кота Мурра, написанные на обороте бумаг его хозяина, и так и изданные вперемешку.

Но главная причина кажущейся разнородности книги в ином. Дело в том, что к ней могут обратиться разные читатели. Специалисту всегда важны подробно представленные результаты и формально описанные методы. Написать книгу для специалистов легко. Но тогда генетический раздел стал бы непонятным для антрополога, а антропологический раздел — для генетика. Такая книга была бы бесполезна и для коллег из соседних областей науки — историков, археологов, лингвистов, этнографов, географов, медиков. Ведь каждая глава стала бы информативной только для узких специалистов в этой области, а синтез данных разных наук стал бы невозможен. Мы же стремились к иному — чтобы любой раздел был понятен любому. Поэтому вопросы, важные для специалистов — напечатаны мелким шрифтом или вынесены в Приложение. Это позволило дать пояснения, не перегрузив основной текст книги. Однако и в нём мы оставили немало повторов. Кто сможет прочесть столь многоликую книгу «от корки до корки»? Каждому интересно своё… Поэтому для читателя, не заглядывающего в другие главы книги, мы повторяли кратко то, что необходимо для понимания основной нити рассказа.

Собрав в одной книге разнородные сведения, трудно избежать нестройности. Остаётся надеяться, что интерес к самому объекту превозможет недостатки книги, и русский генофонд сможет стать понятнее и ближе.