— У вас неплохо получается легкий галоп, несмотря на скользкую дорогу, — говорил Изабелле ее шталмейстер. — Держитесь в седле чуть прямее, и все наши английские дамы будут завидовать вам.

— Вы мне льстите, сэр Роберт, — засмеялась Изабелла, запыхавшись. — Вы прекрасно знаете, что я могу вас совсем замучить, заставляя тренировать меня до Судного дня, но мне никогда в жизни не сравниться с такой всадницей, как ваша Королева Мая.

— Она весьма искушенная. Ведь она повсюду сопровождала покойного короля.

— А теперь ездит на охоту с новым королем. Я тоже хочу этого.

— Но совсем недавно, когда вы обучались одной из наших карточных игр, вы заявили, что терпеть не можете охоту?

— Ну как вы запоминаете всякую мелочь и глупость, которую я говорю! И даже если я это и говорила — бывают же обстоятельства, когда человек должен заставить себя делать то, что он ненавидит сильнее всего на свете?

— Вы хотите научиться верховой езде как можно лучше, полагая, что королю понравится, если вы будете ездить с ним на охоту? — Роберт угрюмо смотрел поверх лошадиной головы. Он давно лелеял безумную надежду, что, возможно, она делает это, чтобы подольше побыть в его обществе.

— Ему будет одиноко, когда уедет герцог Корнуэльский, — тихо сказала Изабелла.

Ее спутник ничего не ответил, и она попросила его остановиться. Было чудесное весеннее утро, одно из тех, когда в сердце пробуждаются неясные желания, а нежный ветерок шепчет на ухо о вечной жизни. Между Лондоном и Вестминстером Темза делала изгиб, и на мелководье шелестел золотистый тростник, по берегам уже распушила свои сережки верба, и возле попадавшихся им на пути домиков кусты сирени были покрыты нежной зеленью. Прямо перед ними на фоне голубого неба торжественно возвышались крыши и башни Аббатства.

— Давайте подъедем поближе, посмотрим на крест Милой Королевы, — предложила Изабелла, приближаясь, чтобы получше его рассмотреть. Ей нравилось останавливаться здесь, потому что память о маме Эдуарда навсегда останется для нее символом идеального и счастливого брака. Но, будучи Изабеллой Прекрасной, она не могла удержаться от кокетства. — Очень красиво, — сказала она, касаясь затянутой в перчатку рукой камня и бросая взгляд на влюбленно смотрящего на нее спутника. — Вот достойное выражение любви к женщине, не так ли?

Ее шталмейстер, казалось, был всецело занят запутавшимися поводьями.

— Я бы выразил любовь как-нибудь более тепло — кровью сердца, а не в камне, — еле слышно пробормотал он.

— Ах, милый Роберт! — проговорила она с ноткой осуждения в голосе. И они направились в Вестминстер, чувствуя весеннее бурление молодой крови и слыша любовные песни дроздов.

Во дворе он жестом отогнал конюхов и сам помог ей слезть с лошади. Под воздействием весеннего дня и птичьего щебета, а, возможно, и из-за некоторой досады, поскольку она почти целый день не видела своего супруга. Изабелла пригласила его в свои личные покои, чтобы выпить кубок вина.

Прежде чем пойти и провести несколько тихих минут в уединении королевской часовни, Бинетт широко распахнула окно покоя королевы, чтобы туда проник солнечный свет, который так любила ее госпожа. И была не ее вина, что под окном беспечно болтали два садовника. Добрая женщина не ожидала, что всадники приедут так рано, и оставила для прислуживания Изабелле только Жислен. Изабелла, войдя в покои, тотчас прошла к окну с кубком в руке, чтобы насладиться солнцем и тишиной.

Стук лопат под окном напомнил ей, как Эдуард хотел украсить ее сад, и хотя она и не видела садовников, решила, что он их прислал, поскольку они, наверное, особенно хорошо умеют ухаживать за розами. Даже будучи иностранкой, она почувствовала разницу в их выговоре — один, как и все дворцовые садовники, говорил на кокни, у другого же был явно деревенский выговор, довольно для нее непривычный.

— Здорово будет туточки летом, — говорил он. — Премилое местечко для нашей королевы, да благословит ее Господь! И все, что мы понасадили перед Рождеством, как раз зацветет ко времени, как она станет тяжелой.

Говорящий добродушно рассмеялся, и королева улыбнулась, потому что любила, когда простой народ выражал ей симпатию. Стук прекратился, и она представила себе, как немолодой садовник сдвинул на затылок шляпу и почесывает залитый потом лоб, радуясь тому, как красиво будет выглядеть сад, когда они приведут здесь все в порядок.

Но от слов другого человека она обомлела.

— Если ей только удастся забеременеть, — сказал он, сердито фыркнув.

— Эй, чегой-то ты, Джоб, она такая славная девушка, конечно, молодая очень, но когда придет лето…

— Да не об возрасте и здоровье Ее Милости речь.

Другой ошарашено молчал.

— Ты же не хочешь сказать, что наш король не мужчина? Да сохрани нас Господь, он же сын здоровяка Длинноногого!

— Оно и видно, что ты приехал из деревни, Жак. Тут не в способностях нашего короля дело, мы-то знаем, что у него нет ни крохи желания тратить силы на молодую, когда у него под рукой этот проклятущий гасконец!

Изабелла стояла, не шевелясь, красное вино медленно капало на складки ее амазонки. Черты ее лица резко обострились — она все поняла. В золотисто-карих глазах появилось выражение обиды и ужаса.

С некоторым опозданием Роберт уронил стул, чтобы отвлечь ее. Слишком поздно! Жислен бросилась к окну и захлопнула его. В покоях королевы повисла гнетущая тишина, которая еще так недавно была насыщена весенними запахами и звуками.

«Еще сегодня утром я была так молода — так нелепо молода и так безрассудна!» — эти слова промелькнули где-то в ее подсознании, но с губ не сорвалось ни звука. Только теперь она поняла ту непонятную интонацию, с которой умудренная опытом графиня произнесла там, в Булони: «Другие женщины? О, нет, ни разу ни о чем подобном не слыхала». Она совершенно забыла о тех, кто находился рядом. Но ей необходимо с кем-то поговорить, с кем-нибудь из своих, чьи взгляды и суждения не связаны с этой чужой и неласковой для нее страной. С кем-нибудь, кто бы подтвердил ей, правильно ли она поняла то, что случайно услышала. Она инстинктивно повернулась, чтобы найти Маргариту. Пустой кубок выпал из ее рук и разлетелся вдребезги по надушенным циновкам, покрывающим пол.

Молодая Жислен, столь же сбитая с толку, как и она сама, съежилась у окна, глядя на осколки с таким видом, как будто это осколки того зеркала, что разбилось в день свадьбы ее госпожи.

Прежде чем Изабелла дошла до двери, Роберт ле Мессаджер опередил ее, осмелившись схватить за плечи двумя руками.

— Парламенту наверняка удастся настоять на том, чтобы Гавестон был выслан из страны, — сказал он. — Но если это не выйдет, я сделаю все, чтобы этого гасконца здесь больше не было, пусть даже король и убьет меня.

Возмущенная страстным проявлением его сочувствия Изабелла освободилась от его рук и оттолкнула его. Ей была невыносима мысль о том, что он все знал. Она могла бы послать Жислен к своей тетушке и попросить ее прийти к ней, но ей хотелось убежать из покоев, не видеть тех, кто вместе с ней слышал столь унизительные для нее слова. Она, легкая как пушинка, мчалась по коридорам Дворца в старое крыло, где жила Королева Мая. И Маргарита встала, увидев ее.

Изабелла захлопнула за собой тяжелую дубовую дверь и оперлась на нее, чувствуя огромное облегчение, что тетушка была одна.

— Правда то, что говорят об Эдуарде и Пьере Гавестоне? — спросила она.

Маргарита стояла и смотрела на нее с болью и состраданием. Было бы слишком лицемерно спрашивать: «А что про них говорят?»

— Да, это так и есть. Я вижу по вашему лицу, что вы все знаете!

Пройдя в комнату, Изабелла вместо нее гневно ответила на свой же вопрос.

— Нужно было быть просто глупой, чтобы не видеть этого. Я думаю, что все знают. Даже садовники… Все, кроме невинных глупышек вроде меня и бедняжки Жислен. Как же прав был Эдуард, когда относился ко мне, как к ребенку!

— Откуда ты… Как ты узнала?

— Я же сказала! Разве нет? Разговаривали два садовника. Прямо у меня под окном. Даже мой шталмейстер имел наглость пожалеть меня.

— Бедное дитя!

Изабелла почти не слышала ее слов.

— Но ведь вы должны были знать, — с упреком повторила она. — Почему же вы мне ничего не сказали? Там, в Булони, когда я спрашивала вас про Англию?

— И что бы это изменило?

— Я бы не вышла за него замуж! — закричала Изабелла, почти ненавидя свою тетушку за ее спокойствие и невозмутимость.

Встревоженная ее бледностью, Маргарита ласково подвела Изабеллу к своему креслу и усадила.

— Милая моя, ведь ты же знаешь, что мы, женщины, просто пешки в политических играх. Возможно, твой отец глубоко возмущен тем, что твои дядюшки и мои братья рассказали ему по возвращении в Париж. Но союз государств зависит от многих лет правильной внешней политики, а не от морали отдельных людей или счастья молодой супруги короля.

— Мне нужно было обратиться к моему брату Карлу, он всегда поддерживал меня.

— Самое большее, что мы можем сделать, это поддержать английских баронов в их стремлении выдворить Пьера Гавестона из страны.

Изабелла в течение некоторого времени сидела молча, вспоминая свои промахи.

— Так значит, когда Эдуард обвинял меня в ревности, в моей ревности действительно не было ничего странного, — медленно произнесла она. — Многие женщины ревнуют своих мужей к их друзьям, прекрасно понимая, что все равно они сами нужны им. Но я не нужна Эдуарду. Когда я бываю вне себя от радости, что он делит со мной ложе, то для него это лишь исполнение долга. У меня нет ничего — абсолютно ничего — что не мог бы дать ему Пьер Гавестон. Как сказал этот проклятый садовник: «У него нет ни крохи желания тратить силы на молодую!» — Не в состоянии справиться с переполнявшими ее чувствами, Изабелла закрыла лицо руками. — О, Маргарита, дорогая, подумать только, что когда-то я жалела вас! — всхлипнула она. — Из-за того, что вы — такая молодая — должны были выйти за сурового воинственного шестидесятилетнего старика!

— У тебя не было причин, уверяю тебя. — Однако замужняя жизнь вовсе не была раем для Маргариты. Она села на низенький стульчик рядом с Изабеллой и впервые за все время заговорила об этом. — Вначале я страшно боялась занять место его обожаемой кастильянки, с которой он прожил полжизни. Но мой супруг был человеком справедливым во всех отношениях, и он подарил мне сыновей.

— Ему, наверное, нелегко было всю свою жизнь оставаться живой легендой, — произнесла Изабелла, с тем же налетом горечи, с которым говорил об отце и ее муж.

— Возможно. Но для наших суровых баронов его жизнь осталась в памяти как образец служения своей стране. Они совершенно сбиты с толку и разочарованы из-за того, что не видят в его сыне продолжателя королевских дел отца. Изабелла, не надо рисовать себе портрет достославного из всех английских королей со слов молодого Эдуарда.

Изабелла уже немного пришла в себя и сидела в кресле очень прямо.

— Но тем не менее вы любите молодого Эдуарда, как вы его называете? — Несмотря на свое разочарование, а может быть, именно благодаря ему, слова ее прозвучали почти как просьба о помощи.

— Мне не надо было заставлять себя любить его, Изабелла, потому что в нем есть какое-то обаяние. Несмотря на лень и беспечность, он никогда не совершит жестокого поступка. Ведь и ты сама сразу полюбила его. И к тем, кого он по-своему любит, он относится с большой теплотой и заботой. Его трагедия в том, что он стал наследником престола. Мне всегда казалось, что из него вышел бы прекрасный владелец поместья, он бы великолепно ладил со всеми своими соседями и заботился о хозяйстве с любовью и знанием дела!

— А Гавестон? — после некоторого молчания спросила Изабелла.

Вздохнув, Маргарита поднялась и подошла к своему столику, на котором лежала раскрытая книга. Она машинально перевернула толстые, с красивыми рисунками страницы.

— Я понимаю, что мои слова могут обидеть тебя, поскольку тебе и так сейчас нелегко. Но я не нахожу Гавестона таким уж ужасным. Я знаю его с детства. Его отец — один из самых благородных и достойных людей, кого я знала, умер, пожертвовав и здоровьем, и богатством в сражениях за свою страну. После его смерти не осталось денег даже для того, чтобы найти Пьеру хорошего и порядочного учителя. Нет, я Пьера не оправдываю! Но во всяком случае его нельзя назвать занудой, и он — смелый и отважный человек. — Видя, как посуровело лицо племянницы, она пожала плечами и закрыла книгу. — Но тут, — сказала она, чему-то улыбаясь, — возможно, я не вполне объективна, поскольку изо всех живущих при дворе, я, наверное, единственная, кого он пощадил, избавив от своих насмешек и злых острот, во всяком случае, даже когда он поддразнивает меня, я чувствую в его отношении ко мне какую-то нежность. Я даже временами думала, что чем-то напоминаю ему его мать.

— Это ей он посылает так много денег Эдуарда? — резко спросила Изабелла. — На днях милорд Пемброк говорил, что половина моего приданого ушла в Гасконь. Насколько мне известно, его маман умерла много лет тому назад. Но нет никакого сомнения, что он транжирит деньги, что большую часть этих денег он получает из королевской казны, и немалая их толика исчезает в его поместье в Гиены и у его обедневших родственников.

Изабелла медленно поднялась с кресла своей тетушки. Она чувствовала себя гораздо более уставшей, чем после утренней верховой прогулки.

— Я раньше думала, что бароны слишком суровы, и часто сочувствовала Эдуарду. Но теперь я буду денно и нощно молиться, чтобы его… любимца выслали из страны до конца его дней. — По пути к двери она остановилась, как будто о чем-то вспомнила. — А за что его выслали прежде? За это же?

— За совершенно безумные траты, которые они себе позволяли. Когда Эдуард вернулся из походов в Шотландию, у него было время изучить реестровые книги и понять, как обстоят дела здесь. Он запретил им видеться, но, казалось, их невозможно было разлучить, если они будут жить в одной стране. Молодой Эдуард умолял меня вмешаться и упросить отца оставить Гавестона, как он написал мне: «Умоляю вас, умаслите его как-нибудь». Я пыталась что-нибудь сделать, но вскоре они вдвоем ворвались в парк епископа Честерского, а позднее упросили славного воина Хьюго ле Деспенсера, ведущего свои войска к границе, отпустить их, поскольку им очень хотелось поучаствовать в турнире. После всего король был непреклонен. Но даже когда Гавестон был вынужден сесть на корабль в Дувре, он устроил из своего отъезда целое представление, и половина музыкантов и слуг Эдуарда была послана вместе с ним, чтобы сопровождать его в пути. Но Эдуард еще больше разозлил отца, попросив его отдать Гавестону Гиень. Полагаю, он просто обезумел…

— Мне кажется, он никогда не обращает внимания на чувства других. И что сделал мой свекор?

— Пришел в полное бешенство, припадками ярости славятся все Плантагенеты, хотя я думаю, что его сын тебе такого продемонстрировать не сможет. Возможно, и к лучшему, что эту семейную черту он не унаследовал.

— Лучше бы унаследовал. Я бы даже не возражала, если бы он избил меня — только бы это сочеталось с силой и страстностью! — воскликнула Изабелла, закрыв глаза и сжав кулачки. — Вы не представляете, как унизительно, когда муж абсолютно равнодушен — лишь добр и мил.

— В этом есть свои преимущества, — сухо заметила Маргарита… — Говорят, мой супруг с такой яростью набросился на твоего, что выдрал клок его надушенных волос! — Она подошла к племяннице и с неподдельной нежностью поцеловала расстроенную девушку. — Успокойся, Изабелла, дорогая. Ланкастер и Уорик, да и все остальные наверняка своего добьются, а как только Гавестон уедет, жизнь во дворце станет совсем другой.

— Ну да… Эдуард будет все время угрюмым и печальным, — невесело заметила Изабелла.

— И у тебя будет время и возможность заставить его полюбить тебя больше, чем он любит тебя сейчас. Сделай так, чтобы ты стала необходима ему. Ведь ты понимаешь, что им кто-то постоянно должен руководить.

— Все равно его мысли будут с Гавестоном. Ведь Гавестон дает ему все, что ему нужно.

— Ну, ну, соберись! Есть одно, что Гавестон не может дать ему. Если ты родишь Эдуарду сына…

Изабелла, стоя у самой двери, резко обернулась, как рассерженная кошка.

— И это говорите вы! Вы — представительница рода Капетингов! — воскликнула она. — Действительно эта проклятая страна заставила вас забыть о своей гордости. Неужели вы думаете, что, после того, как я перестала быть такой идиоткой и узнала обо всем, я допущу его в свою спальню?!

— Но ни один мужчина не потерпит такого.

— Вот именно. Ни один мужчина! — с горечью согласилась Изабелла.

Маргарита при вспышке ее гнева подавила улыбку.

— Я не думаю, что ты принадлежишь к породе женщин, из которых получаются монахини, с их обетом воздержания. Ведь тебе будет ужасно одиноко и тоскливо в огромном пустом ложе? А ночи в одиночестве кажутся такими длинными.

Изабелле не понравился ее покровительственный тон. В своей ущемленной гордости она мысленно обратилась к Роберту ле Мессаджеру, вспомнив, как безрассудно он схватил ее за плечи. Он всегда будет рядом. Эдуард назначил его ей в услужение, так же, как в свое время в его услужение был назначен Гавестон. В этом была какая-то справедливость.

— Я не говорила, что мое ложе будет пустовать, — сказала она и с удовлетворением заметила тревогу, мелькнувшую в красивых глазах тетушки.